Рериховская библиотека
От первого читателя
Признаться, когда составители книги предложили прокомментировать «Право ребенка на уважение», первой реакцией было внутреннее сопротивление. Текст известный, не раз издававшийся, отточенный, афористичный, как, впрочем и все у Я.Корчака. Кому сегодня придет в голову оспаривать права ребенка? Напротив, – на эту тему пишется и делается немало: существуют даже целые международные программы и учебные пособия.
Но по зрелом размышлении, в десятый раз возвращаясь к знакомому тексту, пришлось признать правоту составителя и отнюдь не хрестоматийно-мемориальное значение этой работы Я.Корчака. В минуту прозрения он пишет: «Педагогика – наука не о ребенке, а о человеке».
Можно распечатать немыслимыми тиражами Декларацию прав ребенка, ввести на всех этапах обучения специальные предметы, разъясняющие эту проблему, но надеяться на скорый успех в стране, где нет устойчивой исторической традиции уважения личности взрослого человека, не говоря уже о ребенке, не приходится.
Помнится, в одном из последних интервью И.Бродский на просьбу оценить то, что происходит сегодня в России, сказал: «Да кто я такой, чтобы, не живя так много лет, давать какие бы то ни было оценки». А затем задумался и продолжил: «В сущности, в этом и суть проблемы, когда говорят «А кто ты такой?». В неуважении, пренебрежении личности он увидел корневую причину многих, едва ли не всех, сегодняшних бед.
Что же касается детей, откроем знаменитый «Дневник писателя» Ф.М.Достоевского. Февраль 1876 года... Писатель размышляет о нашумевшем судебном деле Кронберга: «Напомню дело – отец высек ребенка, семилетнюю дочь, слишком жестоко, по обыкновению – обходился с ней жестоко и прежде. Одна посторонняя женщина, из простого звания, не стерпела крика истязаемой девочки, четверть часа (по обвинению) кричавшей под розгами: «Папа! Папа!» Розги же, по свидетельству одного эксперта, оказались не розгами, а «шпицрутенами», то есть невозможными для семилетнего возраста. Впрочем, они лежали на суде в числе вещественных доказательств, и их все могли видеть... Обвинение, между прочим, упоминало и о том, что отец перед сечением, когда ему заметили, что хоть этот сучок надо бы отломить, ответил: «Нет, это придает еще силы». Известно тоже, что отец после наказания сам почти упал в обморок» (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. – М., 1981. – Т. 10. – С. 50). Вся вина девочки заключалась в том, что она взяла без спросу чернослив.
Интересна сама фигура представшего перед судом отца. Это не какой-нибудь потерявший человеческий облик алкоголик, опустившийся на самое дно. Напротив, дворянин, кончил курс наук, учился сначала в Варшаве в университете, затем в Брюсселе, потом опять в Варшаве, где в 1867 г. кончил курс в главной школе со степенью магистра прав (sic!). По-своему благороден. Узнав о существовании появившегося в результате внебрачной связи ребенка, разыскал девочку, привез ее, дал свою фамилию. И вот, поди ж ты, такая дикая ситуация. Стараниями ловкого адвоката суд оправдал отца.
Любопытна и поучительна оценка Ф.М.Достоевским этой ситуации: «Я очень рад, что судившегося отца могут уже не принимать за злодея, за любителя детских мучений (такие типы бывают), и что тут всего только «нервы», и что только «худой педагог», по выражению его защитника... Дело было поставлено обвинением так, что в случае обвинительного приговора присяжных отец мог быть сослан в Сибирь. Спрашивается, что осталось бы у этой дочери, теперь ничего не смыслящего ребенка, потом, в душе, на всю жизнь, и даже в случае, если б она была потом всю жизнь богатою, «счастливою»? Не разрушено ли б было семейство самим судом, охраняющим, как известно, святыню семьи?» (Там же. – Т. 22. – С. 51).
Гениальная интуиция и здесь не подводит писателя. Он, специалист по «безднам», в определенном смысле предтеча З.Фрейда, намеренно выводит за скобку патологию и ставит диагноз: «нервы» и «худой педагог». Что, впрочем, одно и то же.
А теперь подчеркнем на первой же странице Я.Корчака то, что проясняет, дополняет, уточняет историю древней болезни, именуемой «пренебрежением к ребенку».
Злополучный Кронберг – не исключение, скорее правило, правда, в его крайнем проявлении. Во всех других отношениях достойный человек. А перед ним всего-навсего маленький ребенок. Масштаб несопоставим. В этом-то и суть вопроса. Можно сколь угодно сетовать на неблагополучный социальный и исторический фон, на котором разворачиваются такие душераздирающие детские истории, которые не снились и Федору Михайловичу (любой детский приют сегодня буквально нашпигован ими), блуждать в лабиринте архетипов, инцестов, находя изощренные объяснения всему и вся, но при этом просмотреть коренную педагогическую причину неуважения к личности, понять которую дано было Я.Корчаку.