Ладак. Перекресток

Категория: Шапошникова Л.В. От Алтая до Гималаев.

Ладак. Перекресток

«...Чувствуется, что еще множайшее может быть открыто в этих местах и может дать потерянные вехи многих путей».

Н.К. Рерих

Последний караван ушел из Ле на восток в середине ноября. Потом опустела древняя караванная дорога, идущая на запад в Кашмир. На дверях книжных лавчонок все чаще появляются объявления – «Газет сегодня нет». Связь с Индией день ото дня становится все слабей. Над горами бушуют снежные метели. Снег, густой и колючий, идет над перевалом Фоту-ла. Скоро перевал закроется, и регулярная связь с остальной страной оборвется. Морозный ветер поднимает над улицами города клубы желтой иссушенной пыли. Он набрасывается на песчаные скалы и выдувает из них все непрочное, плохо укрепленное. Тяжелые снеговые тучи достигают Ле, на какое-то мгновение замирают над ним, а потом разрешаются белыми хлопьями снега. Снег покрывает плоские крыши домов, оседает на башнях старинной крепости, ложится на опустевшие поля. Старый сторож маленькой гостиницы, где я живу, сидит на корточках у стены и, полуприкрыв глаза тяжелыми веками, тянет длинную, тоскливую песню без слов. Зимнюю песню. Теперь перекресток оживет только весной...

Перекрестком до сих пор называют главный город Ладака Ле. Отсюда, прямо с рыночной площади, идут караванные пути на запад и на восток, на север и на юг. Когда-то Ладак называли Малым Тибетом. От Большого Тибета его отделяет граница, идущая по снежным гималайским высотам. В колониальные времена труднодоступное горное королевство контролировалось английскими властями. Теперь Ладак – часть самого северного штата независимой Индии Джамму и Кашмир.

Центрально-азиатская экспедиция Рериха из Кашмирской долины в Ле шла по древнему караванному пути. Ладак лежал на восток от Сринагара между Великим Гималайским хребтом и Каракорумом. За перевалом Соджи-ла, где и начинались ладакские земли, дорога, похожая на широкую тропу, повернула резко на восток, а потом начала снижаться к югу, устремляясь к долине Инда. Панорама Гималаев, развернувшаяся перед экспедицией, была грандиозна.

«Смотрим на неисчерпаемо богатые формы скал, – записал Рерих в экспедиционном дневнике. – Замечаем, где и как рождались образы изображений символов. Природа безвыходно диктовала эпос и все его богатые атрибуты. Нужно показать, как вливаются формы изображений в горную обстановку. Именно эти формы, нарочитые на Западе, здесь начинают жить и делаются убедительными».

Из-за горных перевалов возникали старинные поселки с буддийскими монастырями, крепостями, придорожными стелами. Драс, Маульбек, Ламаюру, Кхальцзе, Саспул. Башни и стены многих крепостей были разрушены. Но даже их руины производили неизгладимое впечатление. «Все эти полуразрушенные остовы башен и каких-то длиннейших стен по зубцам скал – все это говорит о бывшем процветании Ладака и о мужественном духе его бывших созидателей. Имя великого героя Азии, Гесер-хана, овеивает эти места».

С перевала Фоту-ла открылся древний монастырь Ламаюру. Его храмы и святилища носили явные следы добуддийских верований Тибета – бона. «Но сам монастырь и его местоположение совершенно исключительны по своей сказочности», – отметил Рерих. Восхищенный ладакской архитектурой и безупречным вкусом ее создателей, Николай Константинович писал: «Те, кто строил Ламаюру и Маульбек, знали, что такое истинная красота и бесстрашие. Перед таким размахом, перед такой декоративностью тускнеют итальянские города. И эти торжественные ряды ступ, как радостные светильники на турмалиновых песках. Где вы найдете такую декорацию, как замок «Тигровая вышка», или бесчисленные развалины замков около тибетской Карну, увенчавшие все утесы? Где же страна, равная этим забытым местам? Будем справедливы и преклонимся перед истинной красотою».

«На краю пропасти, у горного потока, в вечернем тумане показываются очертания коня. Всадника не видно. Что-то необычно сверкает на седле. Может быть, это конь, потерянный караваном? Или, может быть, он сбросил всадника, перепрыгивая через пропасть? Может быть, этого коня, ослабевшего, бросили на пути и теперь, отдохнувший, он ищет владельца? Так мыслит рассудок, но сердце вспоминает другое. Сердце помнит, как от великой Шамбалы, от священных горных высот в сужденый час сойдет конь одинокий и на седле его, вместо всадника, будет сиять Сокровище мира: Норбу Римпоче-Чинтамани – Чудесный камень, мира спаситель. Не пришло ли время, не приносит ли конь, одинокий, нам Сокровище мира?» – Н.К. Рерих

Долина Инда вернула Рериха к размышлениям о древних путях народов. «Если Ганг – приветствие, сидение, сосредоточение, то Инд – движение, неуклонность, стремительность. Как притягательно неуклонны пути движения народов через Гиндукуш и Памир».

У самого Ле Инд разливался широко и привольно. Город был типично тибетским. И даже королевский дворец казался уменьшенной копией резиденции Далай-ламы в Лхасе – Поталы. В этом дворце ладакский король предоставил Рерихам апартаменты. «В комнате, избранной как столовая, на стенах писаны вазы с разноцветными растениями. В спальне по стенам все символы Чинтамани – камня Сокровища мира. И черные от времени резные колонны держат потемневший потолок на больших берендеевских балясинах. Низкие дверки на высоких порогах и узкие окна без стекол. И вихрь предвечерний вольно гудит, гуляет по переходам. Пол покрыт яркендскими цветными кошмами. Ночью свистит ветер и качаются старые стены». Экспедиция пробыла в Ладаке с конца августа по конец сентября 1925 года.

Давно нет уже караванной тропы, по которой экспедиция вошла в Ладак. На ее месте теперь вьется и петляет по горам современное шоссе. Я ехала по нему осенью 1979 года. Ладак потрясал и увлекал. На старинном караванном пути, как вехи, возникали приметы своеобразной культуры этой горной страны. Я видела придорожные древние стелы Драса, огромную статую будущего будды – Майтрейи, высеченную в скале Маульбека. Между Шимша Карбу и Чанигундом я нашла огромный валун. Тысячелетняя пыль караванного пути, спрессованная и твердая, поглотила его нижнюю часть. Валун нависал над скалистым каньоном, где шумел один из многочисленных притоков Инда. На валуне были высечены рисунки. Они уже были мне знакомы. Круторогие козлы, лучники, пляшущие фигурки. Вспомнились Алтай и Монголия. В разных областях неолит оставил одинаковые знаки. «Другой тип изображений, дошедший из времен более древних, в связи с добуддийским Бон-по и прочими культами огня еще более увлекателен по своей загадочности, по своему своеобразному друидизму, так интересному в связи с изучением великих переселений».

Дорога Великих странников продолжалась. И здесь на ней звучали шаги племен. Дорога шла среди скалистых гор. Плывущие по ярко-синему небу облака затевали с ними странную, призрачную игру. Древние камни, казалось, принимали эту игру. По какому-то неведомому знаку они сгущали свою окраску, на какое-то мгновение задерживали ее, а затем неожиданно вспыхивали новым, еще более неправдоподобным цветом. Цвета непостижимым образом превращались в прозрачные туманы, зеленые и красные, сиреневые и светло-коричневые. Они покрывали цветными шлейфами горы, плыли вдоль них, следуя лучам солнца и пути облаков. И над этой феерией изменчивых красок и форм неподвижно и строго стояли покрытые вечным снегом вершины. Внизу от дороги в узких, похожих на ущелья долинах по берегам рек бушевало золотое и алое пламя осенних рощ. Дул сухой холодный ветер и хлопал цветными молитвенными флагами, укрепленными на длинных флагштоках. Время от времени то с одной, то с другой стороны дороги возникали старинные башни, вознесшиеся на неприступные скалы.

«На высоких, очищенных ветрами местах были следы великого общения. Конечно, места изменились: разрушение и созидание сменяли друг друга. Завоеватели наносили новые нагромождения, но основной силуэт остался невредимым. Горное обрамление, также как и прежде, венчает землю. Те же сверкающие звезды и волны песков, как застывшее море. И оглушающий, отрывающий от земли ветер...» – Н.К. Рерих

Древний монастырь Ламаюру как-то неожиданно открылся с перевала Фоту-ла. Он был похож на фантастический игрушечный город, стоящий на вертикальных песчаниковых образованиях. По мере приближения к нему он увеличивался, менял свои очертания и все больше и больше походил на монастырский комплекс. Пожалуй, это был первый монастырь, где я соприкоснулась с традиционным тибетским искусством. С тем самым искусством, о котором Рерих сделал запись в своем экспедиционном дневнике: «В пламенной фантастике, в величавости тонкой формы, в напряженной сложной гамме тонов явлено совершенно особое яркое творчество. Своим спокойным выражением это искусство отвечает тайне колыбели человечества. Образует собою Азию, к которой вовремя направлены вопросы и поиски». В то время об этом искусстве знали немногие. Рерих был одним из первых, кто оценил искусство Тибета как одно из интереснейших явлений в мировой культуре.

Базго открылся чуть в стороне от дороги, когда та стала вползать на Ладакский хребет. Поэтому дорога оказалась выше, а Базго – чуть ниже. С дороги были видны безлесные песчаные склоны гор, изъеденные ветром и временем скалы. Пейзаж чем-то напоминал лунный. Однако это ощущение длилось недолго. Потом возникли массивные стены, прямоугольные башни и старинные замки. Они стояли на скалах, как бы составляя с ними неразрывное целое. Стены и башни вырастали прямо из скал, а скалы придавали им монументальность и незыблемую мощь природных каменных образований. Порой было невозможно отличить, где стены, созданные руками человека, а где скалы, образованные странной прихотью самой природы. Вокруг было пустынно, и казалось, что этот удивительный скальный город дремлет где-то в прошедших веках, отгороженный от нашего времени песчаной дымкой древнего моря.

Потом дорога, петлявшая среди каменных нагромождений Ладакского хребта, скользнула в похожий на ровную степь проем, и неожиданно появившиеся волны песка стали оттеснять горы. Где то впереди за этой странной степью или пустыней поднялась снежная громада Каракорумского хребта. Дорога, теперь похожая на стрелу, устремилась к этой громаде, но через некоторое время запнулась о неожиданно вставшие на ее пути разломы нового хребта. И среди его песчаниковых отрогов, почти у самых снежных пиков, стал расти похожий на мираж старинный город. Я разглядела многоэтажное здание королевского дворца и дома с плоскими крышами, которые карабкались к нему по уступам гор. По вершинам этих гор бежали белые пирамидки субурганов, а между ними в ярком синем небе реяли цветные флажки на натянутых, как струна, шнурах.

– Ле, – сказал шофер, – высота около четырех тысяч метров над уровнем моря.

Мы проехали от Сринагара 434 километра, но сама караванная дорога здесь не заканчивалась, а продолжалась где-то за Ле, уходя к снежным хребтам у китайской границы.

Отсюда, из Ле, Рерихи совершали свои радиальные маршруты. Я следовала им, на каждом шагу встречая то, что уже было нарисовано или описано самим Рерихом. Наибольший интерес для меня представлял добуддийский пласт ладакской культуры. Неолитические петроглифы, менгиры, древние святилища-лхато. Все это уводило к тому далекому времени, когда поклонялись солнцу, почитали духов воды, деревьев, гор. Менгиры, большие и маленькие, стояли на плоскогорьях, на вершинах гор, около домов в деревнях. С древними духами и божествами были связаны и святилища-лхато. Одни похожие на домики-сторожки, другие – на башни, эти святилища не имели ни окон, ни дверей. Ниша для жертвоприношений составляла их главную часть.

Самым впечатляющим зрелищем в Ладаке были буддийские монастыри. Вознесенные на вершины гор, они напоминали целые фантастические города. Рерих точно и образно называл их орлиными гнездами. Сумрачные залы буддийских храмов напоминали музеи, где были выставлены на алтарях бесценные образцы искусства, а в резных шкафах лежали редкие рукописи. «Красная тяжелая дверь медленно открывается, мерцая золотом узоров. В сумраке дуканга величественно уходит ввысь гигантское изображение Майтрейи. В бархатных наслоениях времени начинаете различать на стенах мягкие силуэты обликов. Целый ряд строгих Боддисаттв, Держателей, Хранителей... Четко стоят они. Запечатлены твердой рукой. Время придало краскам богатство и смягчило искры золота». Ше, Спитуг, Тиксе, Хемис, Фианг, Ликир – монастыри, построенные в XII – XVII веках. Их сооружали по приказу ладакских королей, которые вели свою родословную от легендарного Гесер-хана. Влияние этих монастырей на все стороны жизни в Ладаке до сих пор весьма значительно. Значителен и вклад их в культуру этой горной страны.

По большим праздникам в монастырях устраиваются старинные мистерии – танцы в масках. Искусство это особое, до конца еще не исследованное и не разгаданное. В ту осень мне просто повезло. Когда мы приехали в Ладак, все праздники уже кончились. И вдруг неожиданно, к удивлению многих, были объявлены танцы сразу в двух отдаленных монастырях: в Дак-токе и Чем-ре. Двор монастыря Дак-ток в этот день представлял удивительное и красочное зрелище. Зажатый между скалой и монастырскими зданиями, он напоминал двор старинного рыцарского замка во время турнира. Деревянные балконы, выходящие во двор, были затянуты яркими коврами. На свежем горном ветру трепетали гирлянды цветных флагов. Длинная, шитая золотом танка, похожая на старинный гобелен, свешивалась с крыши одного из храмов. На танке был изображен Будда с учениками и бодхисаттвами. На балконах горделиво восседали ладакские матроны в бирюзовых пераках и высоких шляпах-цилиндрах. Поверх их длинных платьев были наброшены шелковые изящные накидки, отливавшие всеми цветами радуги, – лиловые, зеленые, красные, розовые. У стены храма, выходившего во двор, стоял высокий трон, покрытый коврами. Публика шумела, волновалась и нетерпеливо ждала праздничных событий. Эти события начались с появления музыкантов в высоких, красных, расшитых золотом тиарах. Высокие ламы в красных тогах заняли отведенные им места. Блеснули на солнце литавры, медью отозвались горы, тонко и торжественно запели флейты. На ступени трона взошел настоятель монастыря в золотистой парчовой мантии. Он уселся на трон, расправил складки мантии и поднял сухую тонкую руку. И тотчас же, вслед за этим знаком, на лестнице у входа в главный храм появились древние боги. Настоятель взял литавры и под их аккомпанемент напел низким, приглушенным голосом древние заклинания. На этот голос протяжно и печально отозвались длинные медные трубы. Загремели барабаны, и боги спустились с лестницы. Их лица-маски поплыли над толпой. Переступая с ноги на ногу и медленно поворачиваясь, они двинулись по кругу. Танцоры взмахивали широкими шелковыми рукавами, и их ладони и пальцы складывались в знаки – мудры. Люди безмолвно взирали на оживших богов, на их красные, черные, желтые маски, неистовые и неумолимые, с оскаленными кроваво-красными ртами. А древние боги, сменяя друг друга, все плыли и плыли по магическому кругу, куда никто не мог вступить кроме них, и временами казалось, что каждое их движение, каждый взмах руки отзывается звоном меди и громом барабанов. Танцы шли целый день и окончились, когда солнце ушло за снежные вершины Тибетского нагорья.

Культурное многообразие Ладака поражало. На многое у меня не хватило времени. Но вехи, которые расставил Николай Константинович, служили путеводными огоньками, помогавшими что-то увидеть и понять.

Я улетала из Ле морозным декабрьским днем на самолете, который после долгого перерыва, наконец, появился в городе. Когда он поднялся, я увидела во всей красе снежную громаду Каракорума. Над его ледниками и перевалами стояло голубое марево. На какое-то мгновение мне показалось, что в нем возник призрачный караван. Он направлялся к седловине перевала – туда, где за снежным хребтом начинались степи и пустыни Китая...