Монголия. Дорога великих странников

Категория: Шапошникова Л.В. От Алтая до Гималаев.

Монголия. Дорога великих странников

«Монгольский народ строит свое светлое будущее под знаменем нового века. Великий всадник освобождения несется над просторами Монголии... И Великий хуралдан в деятельном совещании слагает решения новой народной жизни. И громко звучит зов красного прекрасного Владычного Всадника. Во время расцвета Азии считалось лучшим подарком произведение искусства или книга. Пришли опять лучшие времена Азии...»

Н.К. Рерих

Два сотрудника музея в шелковых дели осторожно спустили картину по лестнице, вынесли во двор и прислонили к шершавой каменной стене. День был солнечный, и картина сразу вспыхнула яркими красками. Красный конь, легко касаясь копытами розовых облаков, стремительно несся по густо-синему небу. Всадник, пригнувшийся к луке седла, громко и призывно трубил в раковину. Внизу, под розовыми облаками, голубела гряда гор, а неподалеку от них в ярко-зеленой степи стояла большая юрта. Около нее на ковре сидели люди в монгольских халатах-дели. Картина звучала. Звучала красками, звучала стремительным бегом лошади и низким, протяжным голосом раковины. Так, осенью 1974 года я встретилась в Улан-Баторе с картиной «Великий всадник», подаренной Рерихом монгольскому правительству. Картину хранили в Музее изобразительного искусства. С нее, собственно, и начался для меня маршрут Центрально-азиатской экспедиции по Монголии. Он шел от Улан-Батора на юго-запад к Юм-Бейсе, петлял по реке Тола, по отрогам Хангайского хребта, затем пересекал пустыню Гоби и уходил через Цайдам к Тибету. Мой же путь завершался той частью великой пустыни, которая принадлежала МНР.

В Улан-Баторе стоял ясный и сухой сентябрь. Синие близкие предгорья окружали город, и воздух его был чист и прозрачен. По улицам катились машины и автобусы, солнечные лучи играли на стеклах многоэтажных домов, на центральной площади стоял памятник вождю монгольской революции Сухэ-Батору. Целая эпоха отделяла Монголию двадцатых годов, запечатленную в экспедиционных дневниках Рериха, от Монголии семидесятых годов. Но и тогда он сумел разглядеть то, что было важным для будущего этой страны. «Для случайного прохожего Монголия явит внешний лик, поражающий богатством красок, костюмов, в которых сказывается многовековая традиция с широко обставленной обрядностью. Подойдя ближе, вы узнаете их вдумчивую ученую работу и внимательное исследование своей страны».

Эта «вдумчивая ученая работа» была связана, в первую очередь, с изучением богатого прошлого Монголии, где формировался культурный опыт народа. Изменяющаяся страна нуждалась в осмыслении этого опыта.

В Улан-Баторе это прошлое бережно хранилось в музеях. Там я увидела древние петроглифы, скифские повозки, оленные камни и менгиры, ковры с диковинными птицами из гуннских погребений Ноин-Ула и каменную голову горделивого Кюльтегина – правителя тюрков, рунические письмена на мраморных стелах, ламаистские храмовые маски и средневековые танки. История Монголии исчислялась тысячелетиями, ее культура обладала непреходящими ценностями. По ее степям и горам проходил один из основных потоков человеческой истории. Через всю Монголию туда, к Тибету и Трансгималаям, шла дорога Великих странников. Так называл Рерих древние народы и племена, которые в течение веков двигались путями миграционных потоков. Дорога эта, как и на Алтае, имела свои приметы. «Территория Монголии, – писал Рерих, – хранит огромное количество курганов, керексуров, оленьих камней и каменных баб. Все это ждет дальнейшего исследования».

Загадочные аллеи древних менгиров потянулись уже от Найлаха. По ним скользили первые лучи солнца на восходе. «Аллеи» перемежались с курганами, выложенными камнями. В Монголии их называли керексурами. Трудно было сказать, кому они принадлежали: скифам, гуннам или все тем же тюркам? Археологические исследования, о необходимости которых писал Рерих, велись в Монголии уже несколько десятков лет. В ее степях и горах работали советские и монгольские экспедиции. Извлекались на свет новые находки, делались предположения, строились гипотезы. Старинные китайские хроники писали о голубоглазых, белокурых динлинах, обитавших в древности в этих степных краях. Из погребений доставали черепа европеоидного типа. Музеи пополнялись бляхами и украшениями с чеканными и строгими линиями «звериного стиля» ранних кочевников.

Но страна гор и степей, лежащая на перекрестке Большой истории, неохотно отдавала свои тайны. Она несла на себе следы великих переселений, по ней шли древние дороги и караванные пути. Но многие Великие странники все еще пока остаются безымянными...

«Уж так широка пустыня монгольская! Уж так необъятна степь! Уж так несчетны горы, холмы, гребни, буераки и складки, где захоронена слава! Точно бы и пустынна ширь, а на склоне вырастает становище. Гляди, затемнели юрты, или неожиданно выглянул белый пребелый монастырь или субурган... Тянется темная черта каравана...» – Н.К. Рерих

У Толын-Цагона стояли тюркские бабы. Лучи низкого солнца ложились красными отблесками на их древние каменные лица, дул холодный пронзительный ветер. До самой Гоби тянулись следы скифов, гуннов, тюрков. Но Монголия была заселена еще до них. Ученые находят палеолитические стоянки. Орудия неолита, искусно сделанные из сердоликов и халцедонов, таинственно поблескивают в витринах монгольских музеев. Десять тысяч лет до нашей эры, пять тысяч лет до нашей эры...

На Оленью гору, что расположена около Арвахэра, меня привел Намнандорж – историк и географ. На вершине горы стояла пирамидка, сложенная из камней. Пирамидка называлась «обо» и была сооружена в честь духа Оленьей горы. Такие же святилища – «обо» я видела на горных перевалах Алтая. Но этим сходство Оленьей горы с Алтаем не исчерпывалось. По ее верхним склонам разбросаны валуны, покрытые древними петроглифами. И снова я видела на них изображения козлов с тяжелыми, заброшенными назад рогами, лучников и танцоров.

– Неолит, – сказал Намнандорж, склонившись над одним из валунов. – Рисунки сделаны десять, а может быть, пятнадцать тысяч лет назад. На Оленьей горе оставили память о своем искусстве и художники бронзового века, и ранние кочевники, и тюрки. Для всех них Оленья гора была священной. На дороге Великих странников зримо и ощутимо одна эпоха переходила в другую, один народ сменял другой. И Оленья гора держала цепь культурной преемственности на своих каменных плечах. И, может быть, поэтому она была священной? Простой монгол, добавляющий жертвенный камешек к «обо», поклонялся не только духу гор, но и духу культурной памяти.

«На этих древних изображениях, – отмечал Николай Константинович, – вы различаете горных козлов с огромными крутыми ротами, яков, охотников-стрелков из лука, какие-то хороводы и ритуальные обряды. Характер этих рисунков потому заслуживает особого внимания, что те же древние изображения мы видели на скалах около оазиса Санджу в Синьцзяне, в Сибири, в Трансгималаях и можно было узнать их же, вспоминая халристингары Скандинавии. Не будем делать выводов, но будем изучать и складывать».

Рядом с Оленьей стояла еще одна гора. От ее склона на восток шагали менгиры. Дорога Великих странников и сейчас продолжала жить своей древней молчаливой жизнью. Круторогие козлы были на ней непреложными знаками тысячелетних движений и загадочных переселений. Отсюда дорога уходила на юг в пустыню Гоби.

«... Встают в памяти пустынные ночные колокола каравана. Из-за далеких барханов складывается мудро подобранный лад колоколов. Ширится, выявляется во всем величии пустыни и вновь уплывает в зовущую даль. Сердце больно ждет гимн кораблей пустыни».

У стен знаменитого монгольского монастыря мы оказались на обратном пути к Улан-Батору. Мы ехали той дорогой, по которой шел резервный караван Центрально-азиатской экспедиции. Дорога шла вдоль отрогов Хангайского хребта. На горах уже лежал снег. Сама дорога была скользкой и разъезженной. Смерзшиеся куски льда и снега летели из-под буксующих колес нашего газика. Сквозь прозрачную воду горных речушек с обледенелыми берегами ярко-красно горели куски яшмы. Потом мы ушли от гор, и они остались где-то у горизонта. Через долину Хужирта мы выехали к Орхону и вскоре увидели монастырь Эрдени-Дзу, что значит «Храм Сокровища». Стены монастыря, увенчанные ста восемью субурганами, тянулись по степи, раскинувшейся у зеленых холмов. «Храм Сокровища» лежал на перекрестке путей, соединяющих Монголию с Китаем и Тибетом. Когда-то Эрдени-Дзу был известным всей Монголии культурным центром. В его хранилищах лежали редкие книги и старинные рукописи. Паломники из далеких мест приходили полюбоваться изящно сделанными бронзовыми статуэтками и яркими красками танок. Монастырь славился своими мистериями «цам», на которые собирались тысячи людей. Немало легенд и таинственных историй было связано со степным монастырем.

«Много керексуров. Курганы – следы великого переселения. Замечательная «каменная баба» – здесь, говорят, жил знаменитый разбойник, а теперь он превратился в хранителя пути» – Н.К. Рерих

...Вечерняя служба закончилась, и ламы, приняв свой скудный ужин, удалились на покой. На степь и невысокие горы вдали спустилась ночь. Кончив свои дела, монастырский служка стоял у входа в храм, прислушиваясь к тишине. Слабый звук долетел до его слуха. Через какое-то время он понял – по степи скачут всадники. Топот копыт лошадей становился все отчетливее. Группа всадников въехала в монастырские ворота и, не покидая седел, направилась к главному храму. Служка успел заметить, что кафтаны их были шиты золотом, а низко надвинутые шапки скрывали лица. Высокий всадник ехал впереди кавалькады. Они спешились у входа в храм, и высокий первым вошел в него. Неожиданно помещение зала осветилось – там зажглись лампы. Служка, не веря своим глазам, вбежал в храм и увидел высокого. «Позови лам!» – властно приказал тот. Служка бросился выполнять приказание. Когда собрались недоумевающие ламы, высокий прошел к трону богдогегена и снял шапку. Ламы увидели перед собой Великого Держателя, Ригден Джапо, владыку заповедной Шамбалы. Ламы повалились ему в ноги. Но он нетерпеливым жестом поднял их и начал говорить. Он сообщил несколько пророчеств, которые потом сбылись. Никому не давая опомниться, он легким и гибким движением поднялся с трона и вышел из храма. Лампы сразу все погасли, как будто повиновались безмолвному приказу Держателя. Всадники стремительно вынеслись из ворот и исчезли в ночи. Монастырь вновь погрузился в тишину. Так повествует легенда. Из многих легенд о монастыре Эрдени-Дзу Николай Константинович Рерих выбрал именно эту и включил ее в книгу «Сердце Азии».

Над Эрдени-Дзу стоит ясный солнечный день. Белые облака, похожие на затейливые облачные узоры буддийских танок, плывут над монастырем. Сине-зеленым огнем горит черепица на изогнутых крышах трех уцелевших храмов. Теплый степной ветер шевелит высохшие стебли жесткой травы. Здесь, на Орхоне, снег еще не выпадал, но его неизбежное приближение ощущается во всем, даже в той настороженной тишине, которая стоит над монастырем. Тонко и печально позванивали колокольчики под крышей среднего храма. В полумраке его зала поблескивала позолотой огромная статуя Будды. В Западном храме, на фронтоне которого были изображены три круга, я увидела статую Майтрейи – будущего Будду. По пьедесталу статуи шагали слоны и на их спинах пылали три круга Сокровища мира.

На одной из своих картин Николай Константинович Рерих изобразил Сокровище мира на седле белой лошади. Со стены храма смотрел Держатель мира – Ченрези, и неистовая Махакали плясала в свивающихся струях космического огня.

Улан-Батор раскинулся в степи, огромный, каменный. На шоссе громыхали грузовики, где-то стучал трактор. «Бьется ли сердце Азии?» – спрашивал Рерих в своем экспедиционном дневнике. Сердце Азии явно билось. Но ритм этого биения был уже новым. Такой ритм возвестил трубящий в раковину Великий всадник, пронесшийся над горами и степями Монголии в далекие двадцатые годы.