Макаренко. Антология гуманной педагогики

Мастерство педагога

Шере повел дело энергично. Весенний сев он производил по шестипольному плану, сумел сделать этот план живым событием в колонии. На поле, в конюшне, в свинарне, в спальне, просто на дороге или у перевоза, в моем кабинете и в столовой вокруг него всегда организовывалась новая сельскохозяйственная практика. Ребята не всегда без спора встречали его распоряжения, и Шере никогда не отказывался выслушивать деловое возражение, иногда приветливо и сухо, в самых скупых выражениях приводил небольшую ниточку аргументов и заканчивал безапелляционно:

– Делайте так, как я вам говорю.

Он по-прежнему проводил весь день в напряженной и в то же время несуетливой работе, по-прежнему за ним трудно было угнаться, и в то же время он умел терпеливо простоять у кормушки два-три часа или пять часов проходить за сеялкой, бесконечно мог, через каждые десять минут, забегать в свинарню и приставать, как смола, к свинарям с вежливыми и назойливыми вопросами:

– В котором часу вы давали поросятам отруби? Вы не забыли записать? Вы записываете так, как я вам показывал? Вы приготовили все для купанья?

У колонистов к Шере появилось отношение сдержанного восторга. Разумеется, они были уверены, что «наш Шере» только потому так хорош, что он наш, что во всяком другом месте он был бы менее великолепен. Этот восторг выражался в молчаливом признании его авторитета и в бесконечных разговорах о его словах, ухватках, недоступности для всяких чувств и его знаниях.

Я не удивлялся этой симпатии. Я уже знал, что ребята не оправдывают интеллигентского убеждения, будто дети могут любить и ценить только такого человека, который к ним относится любовно, который их ласкает. Я убедился давно, что наибольшее уважение и наибольшая любовь со стороны ребят, по крайней мере таких ребят, какие были в колонии, проявляются по отношению к другим типам людей. То, что мы называем высокой квалификацией, уверенное и четкое знание, умение, искусство, золотые руки, немногословие и полное отсутствие фразы, постоянная готовность к работе – вот что увлекает ребят в наибольшей степени.

Вы можете быть с ними сухи до последней степени, требовательны до придирчивости, вы можете не замечать их, если они торчат у вас под рукой, можете даже безразлично относиться к их симпатии, но если вы блещете работой, знанием, удачей, то спокойно не оглядывайтесь: они все на вашей стороне, и они не выдадут Все равно, в чем проявляются эти ваши способности, все равно, кто вы такой: столяр, агроном, кузнец, учитель, машинист.

И наоборот, как бы вы ни были ласковы, занимательны в разговоре, добры и приветливы, как бы вы ни были симпатичны в быту и в отдыхе, если ваше дело сопровождается неудачами и провалами, если на каждом шагу видно, что вы своего дела не знаете, если все у вас оканчивается браком или «пшиком», – никогда вы ничего не заслужите, кроме презрения, иногда снисходительного и иронического, иногда гневного и уничтожающе враждебного, иногда назойливо шельмующего.

(3, 131-132)

* * *

Первые горьковские дни были днями отдыха после тяжелых беспризорных переживаний. В эти дни укрепились нервы колонистов под тенью непрезентабельной мечты о карьерах сапожников и столяров.

Великолепное шествие нашего коллектива и победные фанфары на берегах Коломака сильно подняли мнение колонистов о себе. Почти без труда нам удалось вместо скромных сапожничьих идеалов поставить впереди волнующие и красивые знаки: РАБФАК

В то время слово «рабфак» означало совсем не то, что сейчас обозначает. Теперь это простое название скромного учебного заведения. Тогда это было знамя освобождения рабочей молодежи от темноты и невежества. Тогда это было страшно яркое утверждение непривычных человеческих прав на знание, и тогда мы все относились к рабфаку, честное слово, с некоторым даже умилением.

Это все было у нас практической линией: к осени 1923 года почти всех колонистов обуяло стремление на рабфак. Оно просочилось в колонии незаметно, еще в 1921 году, когда уговорили наши воспитательницы ехать на рабфак незадачливую Раису. Много рабфаковцев из молодежи паровозного завода приходило к нам в гости. Колонисты с завистью слушали их рассказы о героических днях первых рабочих факультетов, и эта зависть помогала им теплее принимать нашу агитацию. Мы настойчиво призывали колонистов к школе и к знаниям и о рабфаке говорили им как о самом прекрасном человеческом пути. Но поступление на рабфак в глазах колонистов было связано с непереносимо трудным экзаменом, который, по словам очевидцев, выдерживали только люди исключительно гениальные. Для нас было очень нелегко убедить колонистов, что и в нашей школе к этому страшному испытанию подготовиться можно. Многие колонисты были уже и готовы к поступлению на рабфак, но их разбирал безотчетный страх, и они решили остаться еще на год в колонии, чтобы подготовиться наверняка. Так было у Буруна, Карабанова, Вершнева, Задорова. Особенно поражал нас учебной страстью Бурун. В редких случаях его нужно было поощрять. С молчаливым упорством он осиливал не только премудрости арифметики и грамматики, но и свои сравнительно слабые способности. Самый несложный пустяк, грамматическое правило, отдельный тип арифметической задачи он преодолевал с большим напряжением, надувался, пыхтел, потел, но никогда не злился и не сомневался в успехе. Он обладал замечательно счастливым заблуждением: он был глубоко уверен, что наука на самом деле такая трудная и головоломная вещь, что без чрезмерных усилий ее одолеть невозможно. Самым чудесным образом он отказывался замечать, что другим те же самые премудрости даются шутя, что Задоров не тратит на учебу ни одной лишней минуты сверх обычных школьных часов, что Карабанов даже и на уроках мечтает о вещах посторонних и переживает в своей дупле какую-нибудь колонийскую мелочь, а не задачу или упражнение. И наконец наступило такое время, когда Бурун оказался впереди товарищей, когда их талантливо схваченные огоньки знания сделались чересчур скромными по сравнению с солидной эрудицией Буруна. Полной противоположностью Буруну была Маруся Левченко. Она принесла в колонию невыносимо вздорный характер, крикливую истеричность, подозрительность и плаксивость. Много мы перемучились с нею. С пьяной бесшабашностью и больным размахом она могла в течение одной минуты вдребезги разнести самые лучшие вещи: дружбу, удачу, хороший день, тихий, ясный вечер, лучшие мечты и самые радужные надежды. Было много случаев, когда казалось, что остается только одно: брать ведрами холодную воду и безжалостно поливать это невыносимое существо, вечно горящее глупым, бестолковым пожаром.

Настойчивые, далеко не нежные, а иногда и довольно жесткие сопротивления коллектива приучили Марусю сдерживаться, но тогда она стала с таким же больным упрямством куражиться и издеваться над самой собой. Маруся обладала счастливой памятью, была умница и собой исключительно хороша: на смуглом лице глубокий румянец, большие черные глаза всегда играли огнями и молниями, а над ними с побеждающей неожиданностью – спокойный, чистый, умный лоб. Но Маруся была уверена, что она безобразна, что она похожа «на арапку», что она ничего не понимает и никогда не поймет. На самое пустячное упражнение она набрасывалась с давно заготовленной злостью:

– Все равно ничего не выйдет! Пристали ко мне – учись! Учите ваших Бурунов. Пойду в прислуги. И зачем меня мучить, если я ни к черту не гожусь?

Наталья Марковна Осипова, человек сентиментальный, с ангельскими глазами и с таким же невыносимо ангельским характером, просто плакала после занятий с Марусей.

– Я ее люблю, я хочу ее научить, а она меня посылает к черту и говорит, что я нахально к ней пристаю. Что мне делать?

Я перевел Марусю в группу Екатерины Григорьевны и боялся последствий этой меры. Екатерина Григорьевна подходила к человеку с простым и искренним требованием.

Через три дня после начала занятий Екатерина Григорьевна привела Марусю ко мне, закрыла двери, усадила дрожащую от злобы свою ученицу на стул и сказала:

– Антон Семенович! Вот Маруся. Решайте сейчас, что с ней делать. Как раз мельнику нужна прислуга. Маруся думает, что из нее только прислуга может выйти. Давайте отпустим ее к мельнику. А есть и другой исход: я ручаюсь, что к следующей осени я приготовлю ее на рабфак, у нее большие способности.

– Конечно, на рабфак, – сказал я.

Маруся сидела на стуле и ненавидящим взглядом следила за спокойным лицом Екатерины Григорьевны.

– Но я не могу допустить, чтобы она оскорбляла меня во время занятий. Я тоже трудящийся человек, и меня нельзя оскорблять. Если она еще один раз скажет слово «черт» или назовет идиоткой, я заниматься с нею не буду.

Я понимаю ход Екатерины Григорьевны, но уже все ходы были перепробованы с Марусей, и мое педагогическое творчество не пылало теперь никаким воодушевлением. Я посмотрел устало на Марусю и сказал без всякой фальши:

– Ничего не выйдет. И черт будет, и дура, и идиотка. Маруся не уважает людей, и это так скоро не пройдет...

– Я уважаю людей, – перебила меня Маруся.

– Нет, ты никого не уважаешь. Но что же делать? Она наша воспитанница. Я считаю так, Екатерина Григорьевна: вы взрослый, умный и опытный человек, а Маруся девочка с плохим характером. Давайте не будем на нее обижаться. Дадим ей право: пусть она называет вас идиоткой и даже сволочью – ведь и такое бывало, – а вы не обижайтесь. Это пройдет. Согласны?

Екатерина Григорьевна, улыбаясь, посмотрела на Марусю и сказала просто:

– Хорошо. Это верно. Согласна.

Марусины черные очи глянули в упор на меня и заблестели слезами обиды, она вдруг закрыла лицо косынкой и с плачем выбежала из комнаты.

Через неделю я спросил Екатерину Григорьевну:

– Как Маруся?

– Ничего. Молчит и на вас очень сердита.

А на другой день поздно вечером пришел ко мне Силантий с Марусей и сказал:

– Насилу, это, привел к тебе, как говорится. Маруся, видишь, очень на тебя обижается, Антон Семенович. Поговори, здесь это, с нею.

Он скромно отошел в сторону. Маруся опустила лицо.

– Ничего мне говорить не нужно. Если меня считают сумасшедшей, что ж, пускай считают.

– За что ты на меня обижаешься?

– Нс считайте меня сумасшедшей.

– Я тебя и не считаю.

– А зачем вы сказали Екатерине Григорьевне?

– Да это я ошибся. Я думал, что ты будешь ее ругать всякими словами.

Маруся улыбнулась:

– А я ж не ругаю.

– А, ты не ругаешь? Значит, я ошибся. Мне почему-то показалось.

Прекрасное лицо Маруси засветилось осторожной, недоверчивой радостью:

– Вот так вы всегда: нападаете на человека...

Силантий выступил вперед и зажестикулировал шапкой:

– Что же ты к человеку придираешься? Вас это, как говорится, сколько, а он один! Ну ошибся малость, а ты, здесь это, обижаться тебе не нужно.

Маруся весело и быстро глянула в лицо Силантия и звонко сказала:

– Ты, Силантий, болван, хоть и старый.

И выбежала из кабинета. Силантий развел шапкой и сказал:

– Видишь, какая, здесь это, история.

И вдруг хлопнул шапкой по колену и захохотал:

– Ах и история ж, будь ты неладна!..

(3, 178-180)

* * *

Если бы этот дежурный встретил меня на прогулке и что-нибудь о ком-нибудь мне сказал бы, то это можно было бы проверять на сборе, но если он говорил в присутствии всех, проверять было нельзя. Коммунары заявляли: «Ведь он Антону Семеновичу не на ухо сказал, ведь они не в саду сидели, он сказал в присутствии всех, с рапортом, с салютом, как он мог соврать. Человек не может соврать в таком положении».

Коммунары были убеждены, что вся обстановка, все положение дежурного не дают ему возможности соврать.

Это был моральный закон, и проверять было не нужно.

Вот общая результативная картина, которую можно назвать дисциплиной.

Какие методы должны вести к такой результативной картине? Устройство коллектива как определенной организации и педагогическое мастерство.

Педагогическое мастерство – совсем не пустое дело. В педагогических вузах этим педагогическим мастерством и не пахнет. Там и не знают, что такое Педагогическое мастерство. Мы имеем такое положение, когда это мастерство каждый имеет право назвать кустарным, и правильно.

Я тоже много мучился с этим вопросом, и тем более мучился, что никогда не считал себя талантливым воспитателем и по совести говорю, что не считаю сейчас, так как иначе мне не пришлось бы так много работать, ошибаться и страдать.

Я и теперь глубоко убежден, что я скорее обыкновенный, средний педагог. Это очень похоже на правду. Но я добился педагогического мастерства, а это важная вещь.

Мастерство воспитателя не является каким-то особым искусством. требующим таланта, но это специальность, которой надо учить, как надо учить врача его мастерству, как надо учить музыканта. Каждый человек, если он не урод, может быть врачом и лечить людей, и каждый человек, если он не урод, может быть музыкантом. Один – лучше, другой – хуже. Это будет зависеть от качества инструмента, учебы и т.п. А у педагога такой учебы нет.

NB. Педагогическое мастерство – сложный комплекс знаний и умений, считал А.С.Макаренко. Причем он был убежден, что этому можно научиться. Педагогические высшие и средние учебные заведения обязаны вводить одноименные спецкурсы или даже открывать кафедры педагогического мастерства.

Анализируя сегодня уровень подготовки школьников, результативность их обучения и воспитания в рамках различных педагогических систем, приходишь к выводу, что не система определяет качественные показатели и успешность образования школьников, а профессионализм учителя, его педагогическое мастерство.

Проводимые в России, в Москве ежегодные конкурсы «Учитель года», «Школа года» позволяют выявить лучших учителей, мастеров своего дела. Они не только великолепные предметники, педагоги, воспитатели, они еще и психологи, хорошо разбирающиеся в поведении ученика, в его взаимоотношениях с товарищами, взрослыми.

Традиционный урок у этих учителей часто превращается в урок творчества, в урок коллективного исследования и проектирования, в урок-дискуссию, где раскрывается личность каждого ученика.

В системе повышения квалификации на городском и окружном уровнях ведется целенаправленная работа с такими учителями. Опыт их обобщения и представляется через систему семинаров, посещений, конкурсов.

А.С.Макаренко учил, что педагогическое мастерство должно передаваться. Учитель обязан передавать свои умения другим, должен воспитывать своих учеников, чтобы иметь своих последователей в глубоком понимании этого слова.

А.С.Макаренко утверждает, что мастерству можно научиться, но для этого нужен упорный труд, изучение опыта лучших педагогов и самостоятельный поиск и инициатива. Сегодня как никогда учителя должны понимать одну важную вещь: совершенствуя свое мастерство, нужно исходить из интересов ребенка, делать скучное интересным и занимательным, трудное доступным, сложное простым, непонятное понятным. Только тогда учителя ждет успех, только тогда он может достигнуть педагогического мастерства.

Что такое мастерство? Я имею склонность отделять процесс воспитания от процесса образования. Я знаю, что против этого возразит каждый специалист-педагог. Но я считаю, что процесс воспитания может быть логически выделен и может быть выделено мастерство воспитателя.

Можно и нужно развивать зрение, просто физическое зрение. Это необходимо для воспитателя. Нужно уметь читать на человеческом лице, на лице ребенка, и это чтение может быть даже описано в специальном курсе. Ничего хитрого, ничего мистического нет в том, чтобы по лицу узнавать о некоторых признаках душевных движений.

Педагогическое мастерство заключается и в постановке голоса воспитателя, и в управлении своим лицом.

Сегодня ваш уважаемый директор в моем присутствии разговаривал с одним мальчиком. Не каждый сможет так разговаривать. Я не буду льстить и говорить, что здесь большой талант, но здесь имело место мастерство. Он сердито разговаривал с мальчиком, и мальчик видел гнев, негодование, именно то, что было нужно в данном случае. А для меня это было мастерство. Я видел, что директор великолепно играет.

Педагог не может не играть. Не может быть педагога, который не умел бы играть. Нельзя же допустить, чтобы наши нервы были педагогическим инструментом, нельзя допустить, что мы можем воспитывать детей при помощи наших сердечных мучений, мучений нашей души. Ведь мы же люди. И если во всякой другой специальности можно обойтись без душевных страданий, то надо и у нас это сделать.

Но ученику надо иногда продемонстрировать мучение души, а для этого нужно уметь играть.

Но нельзя просто играть сценически, внешне. Есть какой-то приводной ремень, который должен соединять с этой игрой вашу прекрасную личность. Это не мертвая игра, техника, а настоящее отражение тех процессов, которые имеются в нашей душе. А для ученика эти душевные процессы передаются как гнев, негодование и т.д.

Я сделался настоящим мастером только тогда, когда научился говорить «иди сюда» с 15–20 оттенками, когда научился давать 20 нюансов в постановке лица, фигуры, голоса. И тогда я не боялся, что кто-то ко мне не пойдет или не почувствует того, что нужно.

А у воспитателя это мастерство проявляется на каждом шагу. И оно проявляется вовсе не в парном положении, когда я – воспитатель и ты – мой ученик. Парное положение не так важно, как то, что вас окружает.

Ваше воспитательское отношение имеет значение даже в том случае, когда на вас никто не смотрит. И это не мистика.

Я сижу в кабинете один. Все коммунары на работе и в школе. Я на кого-то рассердился, мне что-то нужно сделать. Я принимаю определенное выражение лица, и это на всех отразится. Забежит один, посмотрит на меня, шепнет другому, даже между делом, и что-то станет на свое место.

Это не значит, что от настроения одного лица зависит настроение всех детей, но надо уметь управлять своим настроением.

Если вы будете в этом же кабинете плакать и рыдать, это тоже будет всем известно и произведет известное впечатление.

Это сказывается во всех мелочах. Бреетесь вы каждый день или нет. Чистите вы ботинки каждый день или нет.

Воспитатель, который вытаскивает из кармана черный скомканный платок, – это уже не воспитатель. Лучше пусть он пойдет в уголок и высморкается там, чтобы никто не видел.

Но это мастерство имеет значение для организации каких-то специальных методических движений.

Например, я очень часто практиковал такие вещи. Я мог бы призвать к себе того, кто согрешил, и сделать ему выговор. Но я так не делал.

Я пишу ему записку с просьбой прийти обязательно вечером, обязательно в 11 часов. Я даже ничего особенного не буду ему говорить, но до 11 часов вечера он будет ходить в ожидании моего разговора. Он сам себе многое скажет, ему скажут товарищи, и он придет ко мне уже готовый. Мне ничего уже не нужно с ним делать. Я ему только скажу: «Хорошо, иди». И у этого мальчика или девочки будет происходить обязательно какой-то внутренний процесс.

Я представляю себе, что в педагогическом учебном заведении нужно проделать кое-какие упражнения. Мы – студенты: вы, вы и т.д.

Мне говорят: «Вы, т. Макаренко, будете сейчас проводить практику. Предположим, мальчик украл три рубля, разговаривайте с ним. Мы будем слушать, как вы будете разговаривать, а потом мы обсудим, как вы разговариваете: хорошо или плохо».

У нас такие упражнения не производятся, а ведь это очень трудное дело – говорить с мальчиком, который подозревается в том, что он украл, и неизвестно еще, украл он или нет. Тут, конечно, нужно мастерство не только в постановке взгляда или голоса, а даже в постановке логики. А мы, воспитатели, знаем географию, историю, литературу, но мы не знаем, что такое детское воровство. Кто знает, что это такое: случай, преступление или необходимость?

Если бы все люди были очень искренни, то многие сказали бы, что у них в детстве был хоть один случай воровства. А они совсем не были ворами. Очевидно, нам нужно подумать, что такое детское воровство и как на него реагировать.

Я узнал сегодня, что ваш директор товарищ Данюшевский поймал мальчика, который украл мыло, чтобы передать домой.

Товарищ Данюшевский взял мыло, передал этому же мальчику и сказал: вот тебе мыло уже не краденое, а настоящее. Зачем было красть, когда можно и так тебе дать? Он даже премировал вора.

В таком же положении был и я как педагог...

Во время рапорта дежурный говорит: Грищенко украл кошелечек у товарища.

– Грищенко, выходи на середину.

Грищенко выходит. Все на него смотрят. Он краснеет. Ему говорят: ты еще новенький, ты привык воровать, у тебя такая привычка. Ты еще один-два раза украдешь.

– Как это я украду? Я больше не украду.

– Нет, увидишь, что еще раз-два украдешь.

Проходят две недели. Опять Грищенко стоит.

– Опять украл?

– Да, украл у товарища.

– А ты задавался, говорил, не украдешь, мы же тебе говорили. А вот теперь ты больше не украдешь, у тебя есть опыт.

Мальчик уверен, что все «предсказания» сбываются, и действительно больше не крадет.

За воровство мы перестали наказывать. Новенький что-нибудь возьмет, и все на него смотрят и говорят: это у тебя не уголовщина, а привычка, которая пройдет. Но вот приходит старший, который пробыл два года в коммуне. Он докладывает, что такой-то не заплатил в трамвае за проезд.

– Как?!

Все вытягивают шеи.

– И что же, ты говорил, что ты беспризорный? Таких надо выгонять из коммуны.

– Может быть, ты снимешь свое предложение?

– Нет, я своего предложения не снимаю.

– Кто за это предложение?

Подымается рук двадцать.

Конечно, его не выгонят, он сидит и переживает.

(4, 260-262)

* * *

Активизация общественных начал школьного коллектива и сочетание воспитательных мер и системы взысканий требуют обязательного усиления воспитательного центра в школе. Таким центром может быть только директор, как самое ответственное в школе лицо, как уполномоченный государством руководитель. Наши директора непомерно много уделяют внимания хозяйству, а между тем директор должен прежде всего быть единоличным и абсолютно правомочным воспитателем школы. Все остальные школьные работники должны действовать под его непосредственным руководством и по его прямым указаниям.

Но педагогическое мастерство директора школы не может заключаться в простом администрировании. Мастерство в том именно и состоит, чтобы, сохраняя строгое соподчинение, ответственность, дать широкий простор общественным силам школы, общественному мнению, педагогическому коллективу, школьной печати, инициативе отдельных лиц и развернутой системе школьного самоуправления.

NB. Очень важная мысль! Директор школы не просто профессионал высокого уровня, хороший организатор, аналитик. Он – пример для подражания и для школьников, их родителей, и для учителей, воспитателей. Сегодня директор школы и других образовательных учреждений – специалист широкого профиля, он должен владеть теорией управления, хорошо знать особенности и возможности педагогического и детского коллективов, видеть перспективы развития своего учреждения.

Он несет ответственность перед родителями, обществом, государством за свою деятельность в соответствии с функциональными обязанностями, закрепленными в законе «Об образовании» и «Типовом положении об общеобразовательных учреждениях». Поэтому каждый руководитель государственным или муниципальным образовательным учреждением проходит соответствующую аттестацию. При аттестации обязательно учитываются его инициативность, творчество, умение принимать решения и т.д.

Под руководством директора школы разрабатывается и реализуется образовательная программа конкретного учреждения. Составляя образовательные программы, директор должен учитывать социальный заказ родителей, самих учащихся и общественности на образовательные услуги, исходя из этого вводить вариативные образовательные системы, в том числе коррекционно-развивающую систему для детей, испытывающих трудности в обучении и поведении, различные системы работы со способными, высокомотивированными, талантливыми и одаренными детьми. В разрабатываемой программе должны быть учтены и программы дополнительного образования, которые призваны удовлетворить индивидуальные потребности учащихся с учетом их возможностей и главное – интересов.

Образовательная программа должна отражать применяемые в образовательном процессе новые педагогические и информационные технологии, методики, формы и методы работы с учащимися, определять при необходимости инновационные подходы в работе со школьниками, экспериментальные направления деятельности. Но при этом разработанная программа полностью должна реализовывать образовательные стандарты, сохраняющие единое образовательное пространство в России и регионе.

Важно подчеркнуть также, что образовательное учреждение вправе самостоятельно выбирать формы, средства и методы воспитания и обучения в пределах, определенных законодательством. Поэтому очень важно общественное мнение, мнение педагогического коллектива и органов школьного самоуправления в определении форм работы с детьми и подростками.

Школа во главе с директором самостоятельно разрабатывает и учебный план, являющийся основой организации образовательного процесса в учреждении, а также систему промежуточной аттестации учащихся Теперь она самостоятельна в выборе системы оценок, форм, порядка и периодичности промежуточной аттестации обучающихся.

Очень важна роль руководителей школ в вопросе совершенствования методической системы. Сегодня, в период постоянного обновления содержания образования, роль методической службы значительно возрастает: она должна обеспечить непрерывный процесс повышения квалификации учителей, стать экспертом при отборе учебных программ и учебно-методической базы для осуществления учебно-воспитательного процесса в школе, в том числе и авторских учебных программ.

Велика роль руководителей школ и в организации и проведении промежуточной аттестации обучающихся.

Таким образом, мы видим, как расширились функциональные обязанности директора школы, как увеличилась степень свободы деятельности администрации, но при этом значительно увеличилась и ответственность за организацию и проведение учебного и воспитательного процесса, за его результаты.

(4, 206)

* * *

Советы коллегам [1]

Организация формы (кружка или группы).

А. Если вы уверены в том, что дело у вас пойдет, охотники найдутся, и вам ясна перспектива расширения и углубления работы, то хорошо начинать работу с «треском», одним ударом, т.е. объявить афишей или устно запись в какой-то кружок, по тогда следует сразу же объявить день, час и место первых занятий кружка и с места в карьер начать работу.

Афишу в таких случаях надо делать по возможности яркую и большую. Неплохо повесить даже несколько. Одновременно пустить в газетке статейку о кружке и повести агитацию (беру заказы, выполняю бесплатно, быстро и в любом количестве).

Б. Если форма работы вам мало <знакома> или совершенно незнакома, то ни в коем случае не следует начинать ее по А. Если перспектива работы туманна, настроение к данной форме работы не ясно, то следует начинать по принципу науки, а не искусства, т.е. не детализировать от общего, а обобщать от частности, конкретно и ясно и в процессе самой работы, оную изучаючи, стараться углублять и расширять работу, выбирать наиболее цепную и интересную цель и, вначале пропуская сквозь пальцы ряд мелочей, на которые следовало бы обратить внимание, постепенно повышать требования (вплоть до ежеминутного подметания пола).

Организацию такого кружка следует начинать с одним-двумя воспитанниками и расширять постепенно без всякой записи, афиш и прочей помпы.

 

Работа

A. С самого начата работы не навязывайте своих убеждений и мнений и как можно меньше старайтесь лезть с указаниями, дайте полную инициативу и равняйтесь на мнение большинства, стараясь быть образцовым и авторитетным товарищем и помощником всякому в кружке.

Пусть вначале мнение большинства, не количественного, а волевого (кто шибче кричит, как на новгородском вече), даст нежелательный вам уклон, пусть, не ахайте. Как только собьется ядро, актив, сколотится сильно заинтересованная кучка, берите руль и начинайте гнуть беспощадно свою воспитательную линию, подчас диктаторски действуя в отношении «дураков», не понимающих своей пользы, которым словом доказать невозможно или нет времени.

Помните всегда аксиому: «Ни один человек в кружке никогда не будет активнее вас самих работать, пока кружком руководите вы, и всегда будут хоть один-два человека, по активности равные вам».

И еще одну: «Актив кружка всегда настолько же заинтересован делом, насколько заинтересован руководя математически».

Б. В процессе работы, индивидуально изучая участников, старайтесь нагрузить каждого по его способностям и никогда не бойтесь перегрузки.

Давши задание, требуйте точного выполнения (запоминайте, что кому вы сказали), и давайте всегда задания по способностям (чтобы мог выполнить при большом напряжении), но никогда не забивайте своим авторитетом инициативу каждого, а, наоборот, старайтесь давать туманное задание, пробуждая таким чином необходимую для расшифровки инициативу.

Внимательно прислушивайтесь к толковым замечаниям и громогласно признавайте свои ошибки. (Я всегда говорю: «Ах, какой я дурак», – и думаю, что авторитет мой оттого не падает.)

Многочисленные показы и указы совершенно не действуют, тогда как живой пример действует ураганно. Попробуйте поработать с воспитанниками и не глядеть па них и потом понаблюдайте за работой. Они даже в момент раздумья бессознательно будут водить пальцем за ухом, если вы имеете эту привычку. Неосознанно они воспринимают очень сильно.

B. Относитесь ко всем с одинаковым вниманием, но громогласно уважайте по активности, не давайте возможности «горлопанить» активистам, иначе вступление в кружок будет остановлено и самый кружок расползется от «периферии и до центра».

Каждый активист должен быть тихим и не капризничать, в противном случае его необходимо выдворить, и с возможно большим треском, насколько бы он ни был ценным для всего кружка по своим способностям.

Чересчур тихие ребята тоже нехороши.

Г. В процессе работы, считаясь с условиями, старайтесь расширять задания. Если вы вышиваете коврик, то лучше вышить его хоть чуточку лучше, хотя бы для этого потребовалось в 25 раз больше работы. То же самое в отношении спектакля, концерта и пр.

Никогда не забывайте аксиомы: «Стремление к красоте, крепко заложенное природой в каждом человеке, есть лучший рычаг, которым можно повернуть человека к культуре». «Бить на красоту, – значит, бить наверняка». «Красота – самый могучий магнит, и привлекает не только красивое лицо или фигура человека, но и красивый поступок, красивый спектакль, красивый концерт, вышивка и даже красивый картонный солдат».

Это не следует забывать. Лучше поставить один красивый концерт, чем восемнадцать отталкивающих, ибо уже на второй из последних нужно будет тянуть административно, а это совсем не достижение для клубной работы.

Отсутствие воли и недостаточность трудового навыка требуют подчас влияния административного характера, но это, по-моему, допустимо лишь в том случае, если оно оправдывается целью (влиянием на массу, массовыми выступлениями) и требует интенсивной работы кружка, каковую создать иначе не хватает времени (но не может быть, чтобы не было возможности).

Со злостными единичными бузотерами проще всего поступать административно, через завкола (дабы не терять времени), но надо помнить, что это совершенно к достижениям не относится, а как раз навпаки (в области клубной работы).

Иногда возникает необходимость закричать диким голосом и выпялить страшно глаза, но это опять-таки допустимо, по-моему, в целях экономии времени, если оная экономия нужна для дела.

Лучше всего говорить обыкновенно, спокойно, но настойчиво, не стараться говорить, дабы говорить, и давать высказываться побольше тем, кто говорит поумнее (но не поскладнее).

В частных случаях по отношению к «дуракам» или слабовольным совершенно необходимо самое репрессивное и полезное насилие с помощью завкола, но следует пользоваться им осмотрительно, учитывая, здоров ли вполне хлопец, не ленится ли он по причине быстрого физического роста, физического или общего переутомления и слабости.

Каждый воспитатель может смело браться за любой кружок, за любую форму работы (это не агитация, а моя искренняя и глубокая уверенность).

Вы знаете, довольно противно слушать, что Терский спец по клубной работе. Терский знает, как и что, и Терский умеет.

Терский именно всю свою жизнь берется за то, чего он не умеет, и его «недостаток», что у него не идет дело, уж когда-то им сделанное.

И вот, заметьте, всякое дело, которое не умеешь делать, обязательно выйдет, если поднатужиться и добиваться своего во что бы то ни стало, верить так, как верят большевики в революцию, – обязательно выйдет. Помешать может только землетрясение или ваша смерть.

Организуйте кружок по способу Б, если вы вначале неясно представляете себе, как и что. И дуйте, и дуйте – выйдет.

Вот и вся психология.

Достаньте литературу, облазьте музеи, клубы, пошевелите мозгами, побеседуйте с коллегами, хлопцами, посмотрите, почитайте, послушайте, пощупайте, подумайте, прикиньте, отмерьте, отрежьте, выкиньте, еще отрежьте, еще выкиньте, и еще, и еще, и дуйте, и дуйте.

Обязательно выйдет на-ять.

По-моему, так: если вы делаете дело, которое у вас заведомо выйдет и которое вы уже десять разделали, то вы только отдаете свои силы и знания и ничего не получаете, а если вы делаете дело, которое вам мало или совсем не знакомо, то вы очень много получаете (во всяком случае больше, чем в любой школе), потому что вас само дело заставляет работать активно, и посему последнее в целях саморазвития гораздо лучше. Возьмитесь вы, например, по способу Б за организацию кружка английского языка. Самоучитель достать пустяк. Начните сами [подготовку] на два дня раньше [начала деятельности] кружка, и всегда будете впереди как объясняющий, лучше и скорее всех научитесь. Вас необходимость заставит научиться... А дело будет живое, я наблюдал, как хлопцы по часу разбирают в библиотеке английские буквы, правописание и пр.

Только надо, чтоб в вас самих горел огонь. Вы смотрите: ну какое же мертвое дело стенография, а в условиях колонии им.Горького привлекало десятки первогруппников, которые явно ни бельмеса не понимали и все-таки с охотой и добровольно посещали Збировского, потому что последний верил, дул, дул и выдул.

За всяким советом и помощью технической, пожалуйста, обращайтесь ко мне.

Если вам нужно что-нибудь нарисовать – пожалуйста.

И кроме того: кто искренне базируется в своей неуверенности на неумении рисовать, записывайтесь немедленно в художественный кружок, и я вам обещаю, что через месяц вы рисовать будете, хотя вам казалось, что у вас абсолютно нет никаких способностей (только при вступлении вы обязуетесь точно выполнять все те посильные задания «с перегрузочкой», какие вам будут даны).

Художественный кружок, как кружок, именно теперь по некоторым условиям начинает работать с самого начала. Если вы сейчас не запишетесь, будет поздно – мы уйдем вперед и больше начинать уже не будем, хоть гром греми.

Вообще о методике клубной работы говорить можно долго, а писать нет времени, так что кто интересуется, пожалуйста – я всегда свободен.

Все почти новые формы клубной работы я представляю себе лабораторно-производственными с целевой установкой на игру или другое культурное развлечение, и поэтому весьма возможно, что некоторые из них сольются в мастеркой ИЗО, сиречь свободной мастерской. Ежели на эту именно мастерскую будет хорошее большое помещение и на оборудование достаточно средств, то, по-моему, небывалый успех неминуем, а через год-полтора и доходная мастерская.

По распределению форм клубной работы между воспитателями необходимо сейчас же выработать твердое расписание клубных занятий для увязки работы некоторых кружков, оркестра и гарантии работы минимум один час.

Для формы работы весьма трудно брать такие громкие всеобъемлющие темы, как кружок культурного рабочего. Это должны представить в сумме все кружки, ибо иначе могут получиться нудные поучения и подтягивание в административном порядке, и внушают такие кружки слабым робость. Надо прежде всего внушить, что клубзанятия – приятное, полезное и интересное отдохновение, и на этой почве строить как можно более ценные пункты клубной работы.

Языком болтать надо умеренно и не больше примерно одной пятой всего времени занятий кружка, а самое главное – всему педколлективу в этом направлении надо работать дружно и самим предлагать помощь друг другу, не ожидая зова, ибо иной раз неудобно просить, думаешь, устал человек, чего его тревожить.

(1, 65-67)


[1] С небольшими сокращениями публикуется записка А.С.Макаренко под названием «Вроде методического плана клубной работы», написанная для сотрудников коммуны им. Ф.Э.Дзержинского в начале 1928 г. Содержит лаконичную характеристику принципов и методов клубной педагогики.

 

Печать E-mail

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter
Просмотров: 672