Рериховская библиотека
Молчанова К.А.
Воспоминания о Юрии Николаевиче Рерихе
Не в словах, но в безмолвном общении я получила ответ на вопрос жизни «быть или не быть». Я не могла продолжать больше жить без живого воплощенного идеала, хотя рядом и был наставник, который незаметно направлял по пути к Знанию. Но такова была особенность моего сознания...
Работала я уже с тринадцати лет. Закончила курсы машинописи, потому вечернюю среднюю школу. Мечтала стать певицей. Неоднократно поступала в музыкальное училище. Когда же, наконец, была принята, проучилась всего лишь два года, продолжая работать. Добровольно ушла в самодеятельность. Закончила позднее также курсы стенографии и курсы английского языка.
Мне было уже двадцать семь лет, когда летом 1959 года мы с дочерью Павла Федоровича Беликова, Леной, поехали из Таллинна через Москву в Крым, впервые в жизни так далеко от дома. В Москве тогда у нас никаких знакомых не было, и ночевали мы у какой-то старушки, адрес которой дал швейцар из гостиницы ВДНХ. Лена, очень спокойная и неразговорчивая девушка, только что окончила среднюю школу. Павел Федорович дал нам с собой письмо и книгу, чтобы в Москве был повод зайти к Юрию Николаевичу. Позвонить Юрию Николаевичу ни одна из нас не решалась. Хотя встреча нужна была мне, я настояла, чтобы это сделала Лена как дочь Павла Федоровича. Она представилась, забыв упомянуть обо мне.
Итак, когда мы, опоздав на полчаса, позвонили у двери, Юрий Николаевич с поклоном открыл ее сам, тихо и едва заметно взглянув на меня, пожал нам руки и стремительной походкой мгновенно провел в свой кабинет. Статный, но небольшого роста, он четкими движениями сходу усадил нас подле края письменного стола и сел тут же поодаль.
В те дни в Третьяковской галерее проходила вторая, организованная Юрием Николаевичем выставка картин Н.К.Рериха, – в залах, смежных с выставкой Андрея Рублева Мы уже побывали там, поэтому речь зашла о картинах. Синева Гималаев проникала в рублевский зал сквозь открытую дверь, завораживала и притягивала своей необычностью и чистотой. Входивший в зал оказывался внутри пространства, заполненного частичками синевы.
Юрий Николаевич поинтересовался, что понравилось мне больше всею. Конечно, поразила картина «Бэда-проповедник». Не ожидала я увидеть живописный образ поэмы Я.П.Полонского, от которой в детстве получила потрясение. Но Юрию Николаевичу почему-то ответила, что больше всего понравилась картина «Ковер-самолет», что поражаюсь также чистоте красок на картинах Николая Константиновича. Юрий Николаевич выразил удовольствие от того, что Рерих и Рублев выставлены рядом, что они созвучны, что оба художника не смешивали краски. Чистота так роднит их!.. А вот здесь, в кабинете, над входной дверью картина «Гесэр-Хан». Она пламенеет. «И какие необъятные просторы!» – говорит Юрий Николаевич. Отвечаю по-своему: «Какая даль!» И он сразу же подхватывает четко: «Даль! Да, даль!» Смущаюсь этому, сажусь на место и вижу не глаза Юрия Николаевича, а глаза Спаса, необъятно открытые, принявшие в себя своим теплом все, что есть я. Сердце мгновенно наполнилось блаженством. В забвении всего окружающего и Юрия Николаевича я видела – переживала только яркий Свет. Сколько длилось такое состояние, не знаю. Только вдруг голос внутри сказал: «Нельзя так долго сидеть и столько времени отнимать у такого занятого человека!» И я очнулась. Посмотрела на Лену. Она сидела, нагнув голову, и не шевелилась. Когда я снова повернулась к Юрию Николаевичу, те же глаза Спаса смотрели на меня, но совершенно иначе – настолько строго, что сердце вздрогнуло от этой суровости. И все же я опять впала в забвение... И вот снова появилось беспокойство: «Нельзя так много отнимать драгоценного времени!» Я вскочила с места. Сразу же поднялись и Юрий Николаевич, и Лена. Но тут же снова забылась, и, сколько мы простояли так, не знаю. Но очнулась только тогда, когда внутренний голос опять забеспокоился: «Нельзя больше. Надо идти». Юрий Николаевич стоял,склонив голову... Я быстро пошла вперед. В прихожей обернулась у входной двери. Так же, как и при встрече, Юрий Николаевич тихо, с низким поклоном пожал нам руки.
Вернувшись из отпуска, я все возможное время старалась вникнуть в книги Учения Жизни и, главным образом, печатала их: сначала «Общину», потом «Аум» и затем «Братство» – в такой последовательности, в какой давал Павел Федорович. И жила под знаком непременной встречи с Юрием Николаевичем в следующем году, и еще – в непреходящем состоянии Благодати. Но в тот момент, когда в начале мая 1960 года я села в поезд «Таллинн – Москва», все прекратилось. Я почувствовала себя совершенно одинокой в океане неизвестности. Со мной было опять письмо Юрию Николаевичу от Павла Федоровича, а в Москве – ни пристанища, ни вообще каких-либо знакомых, кроме Юрия Николаевича. Устроилась где-то на краю Москвы в ,общем номере гостиницы «Алтай». Сразу же позвонила на квартиру Юрия Николаевича. Женский голос ответил, что он в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина готовит выставку картин Святослава Николаевича. Туда и отправилась... В вестибюле прямо на меня шел Юрий Николаевич. Остановила его, представилась гонцом из Таллинна и вновь почувствовала вину – опять начинаю отнимать у Юрия Николаевича драгоценное время. Однако не отступила. Он сказал, что на днях у него будут друзья из Риги, и я могу присоединиться. Все же я попросила уделить время и мне одной. Так на следующий день я пришла к Юрию Николаевичу днем. Его еще не было дома. Дверь открыла Людмила Михайловна. Она провела в кабинет, и мы поговорили, как старые знакомые, о том о сем. Пришел Юрий Николаевич. Очень утомленный. Я не почувствовала себя посторонней, мешающей, ненужной. Он был такой же предупредительный, внимательный, но чем-то отягощен. Мы посидели молча, но ничего подобного, как в прошлом году, уже не могло повториться. Неожиданно Юрий Николаевич сказала «Дхаммапада» напечатана в типографии, но меня продолжают пытать, зачем издавать буддийские религиозные книги. Не успею на одном совещании объяснить, доказать, приглашают на другое. И там се то же самое. Но как же понимать другие народы, дружить, если не знать их культуру?» Юрий Николаевич прочитал письмо и рукопись Павла Федоровича. Поговорили о нем, и Юрий Николаевич сказал: «Передайте Павлу Федоровичу, чтобы непременно продолжал писать. Когда-нибудь все пригодится». Павел Федорович прислал со мной также сувениры для Юрия Николаевича и Святослава Николаевича – по записной книжечке в кожаных переплетах с эстонским орнаментом. Тогда мне казалось это бессмысленным. Но когда позднее увидела книжечку в руках Святослава Николаевича, поняла, как и таким великим людям ценны знаки внимания. И пожалела, что сама не была находчивой.
Через день я снова у Юрия Николаевича. Пришла пораньше,чтобы получить пригласительный билет на выставку картин художника Святослава Рериха. Юрий Николаевич спросил, сколько билетов мне нужно. «Один». – «Почему один? Все хотят помногу». – «Я одна. Пригласить некого». – «Как некого? И знакомых нет?» – «Нет». – «Совсем нет?» – «Совсем нет». Он продолжал настаивать: «Неужели нет?» Тогда я подумала, что приглашу, может быть, девушку из Сталинграда, с которой мы разговариваем в гостинице. И попросила два билета. «А где же Вы остановились?» – «В гостинице «Алтай». – «Где это?» – «Рядом с гостиницами «Заря», «Восход», «Восток»» – «Заря, Восход, Алтай! Да, да, Алтай – это Заря, Восход!»
Гости собирались и в столовой, и в кабинете. Юрий Николаевич представлял: «Кира Алексеевна из Таллинна». Я всех видела впервые, кроме Гунты Рудзите. Она, оказывается, даже остановилась там! Когда сели за овальный стол, нас оказалось много. В крохотной столовой стало тесно. Пили чай с пирожками и еще чем-то. Я ни к чему не притрагивалась. Юрий Николаевич сидел напротив. Неожиданно взял в руки блюдо с пирожками и предложил мне. Вместо того, чтобы взять пирожок и поблагодарить такого чудесного душевного хозяина, от неловкости я схватила блюдо и поставила на стол. Есть ничего не могла. Чувствовалось ласковое, приветливое отношение Юрия Николаевича ко всем. Среди гостей были Б.А.Смирнов-Русецкий и В.Т.Черноволенко. Они стали приглашать всех к себе в гости, но на один и тот же вечер. И оказалось, что все решили идти к Виктору Тихоновичу. Там было очень заманчиво: исполнение музыки, которую Виктор Тихонович сам же сочиняет, а играет в особом состоянии. И картины пишет в таком же состоянии. Борис Алексеевич, как я поняла, просто художник, но он был так внешне похож на Юрия Николаевича! «А куда Вы решили идти?»– спросил Юрий Николаевич. – «К Борису Алексеевичу!» Не знаю, какое значение имел ответ, но такое внимание было дорого. В прихожей Юрий Николаевич ухаживал за гостями, подавал верхнюю одежду, помогая одеться. И расставаясь, просил Бориса Алексеевича непременно проводить меня до того автобуса, который идет уже прямо к гостинице.
И вот открытие персональной выставки художника Святослава Рериха, самой первой в Советском Союзе, – 11 мая 1960 года, в 16.00, в Музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. На подиуме готического портала (это музейный экспонат!) среди множества официальных лиц – Святослав Николаевич и Девика Рани. Но я и моя спутница стоим очень далеко в тесной толпе. Едва что-либо видно. Пораженная экзотичностью и красотой Девики Рани и стройной строгой внешностью Святослава Николаевича, девушка исчезает: она пробралась вперед. Я осталась на месте. Тесно, как в трамвае в часы пик. Наконец, художник со свитой проходит сквозь толпу в противоположном направлении, где надлежит перерезать ленту у начала экспозиции. Очарованные люди ринулись вслед. Стою растерянная на месте. И вдруг осознаю, что передо мной Юрий Николаевич. «Идемте, я проведу Вас в конец экспозиции, где еще никого не будет». Рядом с Юрием Николаевичем академик Павловский в военной форме.
Мы быстро проходим в последний и, как оказалось, самый большой зал выставки. Остаюсь одна среди пейзажей и людей южной Индии. Вижу красную раскаленную землю, муссонные облака, двигающихся людей и животных, буйные порывы весеннего ветра. Чувствую пряный запах цветущих деревьев и головокружение. Я в знойной Индии!.. Толпа хлынула и в этот зал. Стало тесно и не видно картин. Святослав Николаевич ходит от картины к картине, плотно сжатый людьми. Тесно, душно. Вокруг праздничный гул. Вдруг... снова передо мной Юрий Николаевич! «Ну как?.. Вы уже познакомились с моим Братом?»
– «Что Вы! Я даже не предполагала, что это можно сделать!»
– «Напрасно! Он был бы рад. Всегда рад каждой такой встрече». Я в смятении. «Хорошо, приходите тогда завтра, я познакомлю Вас дома!» Это было так же неожиданно, так же необъяснимо, как и появление Юрия Николаевича прямо передо мной в такой тесноте уже второй раз.
Какое счастье: я снова у Юрия Николаевича! Пришла с «Дхаммападой», которую купила себе и Павлу Федоровичу в магазине «Академкнига» на улице Горького. Юрий Николаевич удивился, что книга в продаже. Попросила автограф. Гостят троюродные сестры Татьяна Степановна и Людмила Степановна Митусовы. Входят Святослав Николаевич и Девика Рани. Они очень приветливы, душевно внимательны. Никакой отчужденности, которая раньше рисовалась моему воображению.Юpий Николаевич счастлив: он светится радостью, нежностью, сдержан в общении. Никогда не видела, чтобы Юрий Никлаевич притянул кого-то к себе и обнял или положил руку на плечо. Святослав Николаевич – наоборот, щедрый на ласки. Все шутят, ведут себя так естественно, и просто, что я чувствую себе среди близких людей, но смущаюсь оттого, что не соответствую такой высоте. Временами Девика Рани обращается к Юрию Николаевичу не на английском языке, а на хинди или бенгали, и даже по-немецки (я узнала, что она училась в Германии на киностудии У.Ф.А. ). Голос Юрия Николаевича, приятного чистого тембра, высоких и теплых вибраций, всегда звучит ровно. Отчетливая, изысканно безупречная дикция. Идеальная русская речь. Она лилась настолько естественно и плавно, что переход на другой язык был незаметен. В этом Человеке не было ничего, чтб не соответствовало бы его внутреннему содержанию. Стройность внешнего облика сочеталась с полной душевной гармонией. Это было воплощение совершенного человека. Это был живой идеал – идеал единения, умения любить и понимать любого. Общаясь с Юрием Николаевичем, я убедилась, что будущее человечества небезнадежно, если высокая нравственность среди людей реальна. Ради такой красоты жить можно и нужно стремиться к самосовершенствованию. У нас есть будущее, истинно, – Светлое Будущее! Общее Благо возможно.
Во время той встречи Юрий Николаевич пригласил меня опять в гости, уже вместе с Павлом Федоровичем, который звонил ему и скоро приедет на выставку.
На неделе ездила в Троице-Сергиеву Лавру и в Абрамцево. В Лавре у меня случился обморок. Когда пришла в назначенный день к Юрию Николаевичу, в разговоре с домашними обмолвилась о происшедшем. За столом говорили и о Лавре, где побывали все. Юрий Николаевич неожиданно спросил, почему мне стало там плохо. И Святослав Николаевич тоже поинтересовался, объяснив, что у них была знакомая, у которой в церкви обморок случался всегда на одной и той же молитве. Мне стало стыдно, потому что дурно было от истощения – экономила деньги, чтобы хватило на весь отпуск. Павел Федорович был необычайно вдохновлен, много говорил и даже жестикулировал. Таким я его еще никогда не видела – ни прежде, ни потом. Юрий Николаевич пригласил нас придти снова 21 мая. Будет и Святослав Николаевич. Встречу назначили на 19.00.
21-го мая I960 года я приехала к Юрию Николаевичу минут за пять до назначенного времени. Позвонила. Дверь открыла Людмила Михайловна и, не предлагая войти, сказала, что Юрий Николаевич ушел, чем повергла меня в крайнее изумление. Говорю, что Юрий Николаевич не мог уйти, потому что он пригласил нас с Павлом Федоровичем к семи часам вечера. Сейчас и будет 19.00! Тогда она, наконец, сказала: «Юрий Николаевич умер». «Как? Этого не может быть!» «Да... умер в пять часов вечера. «Скорая помощь» уже констатировала это». Слышу голос Павла Федоровича. Что-то напевает, поднимаясь на четвертый этаж по лестнице, не на лифте, чтобы быть пунктуальным. Мы так и стоим в дверях по обе стороны порога. Павел Федорович радостно здоровается и смолкает. Людмила Михайловна повторяет: «Юрия Николаевича нет больше с нами. Он умер». Молчим. Наконец, она предлагает войти. Мы проходим прямо к Юрию Николаевичу в его крохотную спальню. Он всю жизнь предпочитал походную кровать. И видим его на раскладушке... Мы стояли в глубоком потрясении... Вышли в кабинет. Людмила Михайловна рассказала, что днем у Юрия Николаевича уже было плохое самочувствие, когда он пришел с работы. Его подташнивало. Прилег. Узнав об этом, они с сестрой подумали, – не пищевое ли это отравление, потому что в Индии у него когда-то было отравление подсолнечным маслом. И вызвали врача ¾ знакомого гомеопата Мухина. Он побыл недолго и уехал. Лучше не стало. Вызвали «скорую помощь», но было уже поздно...
Вскоре после нас приехали Святослав Николаевич и Девика Рани. Святослав Николаевич мгновенно прошел в спальню, потом Девика Рани. Затем она позвонила в Индийское посольство. Посол Кришна Менон приехал немедленно, с супругой. Становилось ясно, что скоро снова вызовут «красный крест», Юрия Николаевича навсегда унесут из дома. Могут забыть про кольцо. Сказала об этом Павлу Федоровичу, и мы снова в удобный момент вошли в спальню. Павел Федорович снял кольцо и передал Святославу Николаевичу. С того момента Святослав Николаевич всегда носил это кольцо сам. В доме набралось множество разных людей. Мы с Девикой Рани сидели около двери к Юрию Николаевичу. Она расспрашивала подробности моей жизни и предложила остаться ночевать здесь с сестрами Богдановыми. (На следующий день они предложили вообще перебраться сюда из гостиницы).
Святослав Николаевич стал отрешенно строгим и уехал в этот скорбный вечер вскоре после того, как увезли Юрия Николаевича. Мы с Павлом Федоровичем проводили его до автомашины у подъезда и вернулись наверх. Долго разговаривали с оставшимися, обсуждая будущее квартиры, ее ценностей – научной библиотеки, картин, архива. Вокруг началось брожение умов и главное, что якобы Святослав Николаевич все увезет обратно в Индию. Павел Федорович сразу же сказал, что научную библиотеку следовало бы оставить здесь и сделать доступной ученым.
23 мая 1960 года в 15.30 в Институте Востоковедения состоялась гражданская панихида, откуда все поехали на автомашинах и автобусах в крематорий. В 17.30 мы навсегда прощались с Юрием Николаевичем, под Реквием Моцарта... «Лакримоза»... Лицо Юрия Николаевича казалось живым и безмятежным. Я стояла впереди, у, самого барьера, отделявшего его от живых, и безутешно рыдала. Святослав Николаевич, в наглухо застегнутом под ворот черном костюме, был исполнен внутреннего величия, так же Девика Рани, в вишнево-черном муаровом сари, со скорбным лицом. Она подходила и окуривала Юрия Николаевича индийским фимиамом сандаловых палочек... Вернувшись, мы молча сидели в столовой и слушали пластинку с музыкой Вагнера к опере, «Тристан и Изольда» – Вступление и Смерть Изольды, – которую поставил сам Святослав Николаевич и удалился в кабинет.
Через несколько дней Ираида Михайловна и я ездили за урной с прахом Юрия Николаевича. Урна была поставлена в его спальне, и там Святослав Николаевич разделил прах на две части: половину оставил, половину взял с собой в Индию.Святослав Николаевич начал переговоры в Министерстве Культуры СССР и Академии Наук СССР о судьбе научного и художественного наследия Рерихов, находящегося на квартире Брата, сразу же после похорон Юрия Николаевича. Одно из совещаний с представителями этих учреждений проходило на квартире Юрия Николаевича. Я вела протокол, который отдала Святославу Николаевичу. Он решил, что научная библиотека Юрия Николаевича должна быть передана Институту Востоковедения для создания Мемориального кабинета Юрия Николаевича. Однако библиотека оставалась собственностью Святослава Николаевича. Картины же и архив он тоже оставил в Москве для создания Мемориального музея-квартиры Ю.Н.Рериха.
Наблюдение за сохранностью библиотеки в Институте поручалось мне. Я должна была работать ответственным хранителем книг. Сначала Святослав Николаевич хотел поселить меня на квартире Юрия Николаевича вместе с оставшимися там сестрами Богдановыми, не имевшими опыта самостоятельной жизни. Но они уклонились от такого попечительства. Приходили разные люди и влияли на них. И тогда Святослав Николаевич включил в свои условия передачи наследства предоставление мне отдельного жилья.
Так как совместное постановление Министерства Культуры СССР и АН СССР затягивалось и не могло состояться до отъезда Святослава Николаевича, он оставил им письменное изложение своих условий передачи наследства.
После того совещания на квартире Юрия Николаевича аспирантка Юрия Николаевича из Ленинграда, М.И.Воробьева-Десятовская, и я приступили к составлению описи научной библиотеки. Выставка картин Святослава Николаевича закрылась в Москве 3 июня и должна была переехать в Ленинград на три недели. Святослав Николаевич дал нам деньги на поездку вместе с ними в Ленинград, где я жила у Маргариты Иосифовны и каждый день бывала в гостинице и на выставке вместе со Святославом Николаевичем и Девикой Рани. 25 июня мы все вернулись в Москву. Закончили опись библиотеки до отъезда Святослава Николаевича в Индию 13 июля 1960 г. Опись передали Святославу Николаевичу. В Институте Востоковедения мне предложили написать заявление о приеме на работу, автобиографию и заполнить анкету. Поехала в Таллинн за трудовой книжкой. Когда вернулась через неделю, книги уже упаковывались без меня, а в Институте сказали, что не надо было приезжать, а надо было ждать вызова!... Жила я теперь уже не на квартире Юрия Николаевича, время от времени ходила по чиновникам, то в Институт Востоковедения, то в Министерство Культуры СССР, – безрезультатно. М.И.Воробьева-Десятовская сообщила, что Святослав Николаевич интересовался ходом событий через нее, хотел знать, что же происходит, был настроен решительно и готов поднять вопрос обо мне снова. Но она же советовала мне не идти против явно неблагоприятных обстоятельств. Так в конце сентября я вернулась в Таллинн и только тогда смогла написать наконец обо всем Святославу Николаевичу. Он ответил ,что крайне удивлен случившимся...
Таллинн, август 1992 г.