Из записок и дневников разных лет

Август 1892 г.

Вдумываясь в окружающую, будничную жизнь, мы можем наблюдать в ней проявление основных идей и верований текущего и прошлого поколений, можем видеть постоянное стремление человеческой мысли покорить и поработить себе факты совершенно стихийного на вид характера. На этой будничной жизни строится и растет главным образом основная сторона человеческой мысли. Быстро исчезает человеческая личность, недолго относительно хранится любовь окружающих, несколько дольше сохраняется память о ней, но часто чрезвычайно долго в круговороте текущей, будничной жизни сказывается ее мысль и влияние [ee] труда. Невольно и часто бессознательно она работает над жизнью, потому что для нее эта работа является необходимым и неизбежным элементом существования. Коллективной работой массы людей жизнь человеческих общин и самого человечества получает стройный характер – постоянно на этой жизни мы можем наблюдать проявление сознания, причем сами явления жизни получают характер непреложных законов, слагающихся как под влиянием сознания отдельной личности, так и сознательной однообразной работы массы мелких человеческих единиц. Такой законообразный характер сознательной работы, народной жизни приводил многих к отрицанию влияния личности в истории, хотя в сущности мы видим во всей истории постоянную борьбу сознательных (т.е. «неестественных») укладов жизни против бессознательного строя мертвых законов.

Влияние идеи и мысли на текущую, будничную жизнь широко и постоянно: и в этом напряжении сознания вся красота исторических явлений, их оригинальное положение среди остальных природных процессов. Этим напряжением сознания может оцениваться историческая эпоха, оно несколько веков становится сильнее и могущественнее. Этот процесс обещает много впереди: сама его продолжительность зависит от неуклонного к нему стремления отдельных сознательных личностей. В явлениях текущей жизни каждая личность тем более имеет влияние на жизнь, тем более ведет к победе мысли (т.е. гармонии и красоты), чем сознательнее постоянно и серьезно она ищет проявления основных идей в окружающей текущей жизни, чем непреклоннее и яснее оценивает каждое явление со стороны общих, дорогих ей принципов и чем более выясняет себе, что именно с точки зрения Мысли и Идеи значит каждое событие текущей, будничной жизни, что надо делать, чтобы оно шло по пути идеи и мысли. Тогда каждая личность в своей жизни является отдельным борцом проникновения сознания в мировые процессы, она своей волей становится одним из создателей и строителей общего закона, общего изменения, изменения сознательного, тех или иных процессов, и этим путем участвует в глубоком процессе переработки мировых явлений в целях, выработанных сознанием. Силы личности и влияние ее, понимание ею жизни (а тут работа над пониманием – есть сама по себе общественное дело великой важности для всякой личности, не живущей на необитаемом острове) увеличиваются по мере вдумывания в процессы будничной жизни.

NB. Эту книгу великого ученого и мыслителя читаю не только я, но и тысячи учителей, которые тоже озабочены образованием молодежи. Мысленно спрашиваю их: дорогие коллеги, может быть, вы согласитесь со мной, что не надо медлить – мы должны, обязаны нести нашим ученикам идеи о ноосфере, о мысли, которая есть энергия и созидательная, и разрушительная, в зависимости от того, насколько очеловечена, осердечена, облагорожена эта мысль. Жизнь наша должна течь не сама по себе, она должна быть творима нами, любима, она должна стать утверждением наших идей и воли, а не стихийным потоком, который несет нас, как щепку. Такая устремленность действительно возвышает личность, придает жизни смысл. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы идеи Вернадского охватили молодых людей школы Жизни. Но если тем же самым займетесь вы, дорогие мои коллеги, с карандашом в руке читающие эту прекрасную книгу, то мы станем сильными, а Вернадский будет торжествовать. Надо найти мужество, чтобы стать носителями идей ноосферы.

Вдумывание в эти процессы имеет еще другое значение, так как в них сказывается мысль и других сознательных личностей и на них познается, пробуется всякий принцип, всякая идея другими личностями. Понятно поэтому, что многое новое и отсутствующее в остальных естественных явлениях должно раскрываться и уясняться для всякого человека при вдумывании в совершающуюся вокруг него мелкую, глухую жизнь.

Так ли глуха эта жизнь, как она кажется? Так ли она бесформенна и случайно-бесцельна, как представляется? Так ли бессильна личность противиться уродливым проявлениям жизни, и не есть ли отсутствие ясного понимания и оглашения этой уродливости отдельными личностями самая основная причина и главная сила всех уродливых течений жизни?

Общество тем сильнее, чем оно более сознательно, чем более в нем места сознательной работе по сравнению с другим обществом. Всякий его поступок тем более правилен, т.е. находится в гармонии с «общим благом», с maximum'oм доступного нашей эпохе напряжения сознания в мировой жизни, чем ярче он является результатом работы большего числа людей, могущих мыслить. Когда есть ряд человеческих обществ, и в этих обществах, государствах, в одних широко дана возможность мыслящим единицам высказывать, обсуждать и слагать свое мнение, в других такая возможность доведена до minimum'a, – то первые общества гораздо сильнее и счастливее вторых обществ. Если же в первых, сверх того, необходимые коллективные поступки делаются на основании правильно составленного мнения лучших людей, а во вторых обществах на основании мнения случайного характера людей случайных – то сила первых обществ еще более увеличивается. В таком случае неизбежным образом для вторых обществ ставится на карту вопрос их существования, и жизнь в этих вторых обществах становится труднее и безобразнее. Между тем совершенствование первых обществ возможно лишь при обхвате ими всех людей, живущих в условиях необходимости внешних сношений, и возможно лишь при необходимом усложнении всех сторон будничной жизни. Вследствие этого правильность коллективных поступков общин 2-го типа становится меньше, а следовательно, условия жизни входящих в их состав единиц с каждым годом все менее благоприятны. Жизнь человечества все более усложняется, сношения между людскими общинами увеличиваются, коллективные поступки других общин становятся все правильнее – а потому ошибочность в поступках общин 2-го типа увеличивается и ненормальность их устройства становится яснее и серьезнее. Это естественные враги.

В таком случае является необходимость найти исход из такого ненормального положения. Мыслимы три случая. Или такая община, или такое государство достаточно физически сильно и может направить данную силу дурно, т.е. противно людскому благу и интересам прогресса; или оно не может победить прочих государств и должно медленно или быстро разрушаться; или в нем достаточно людей с сильной волей и ясным сознанием, и эти люди могут изменить ненормальные условия жизни.

Существование таких людей необходимо во всех случаях. Их количество и качество решают судьбу государства. Между тем все условия жизни в таких обществах препятствуют, вообще говоря, их образованию – а потому те, которые почему бы то ни было могли образоваться в таком государстве, должны особенно напрягать свои силы и жить особенно интенсивно и вдумчиво.

В типичном подобном положении находится Россия, и перед нами как раз теперь стоят все эти вопросы, перед каждым из нас лежит обязанность уметь дать ответ в тех трудных обстоятельствах, какие ставятся нам жизнью.

Нет кругом талантов или могучих публицистов, которые могли бы являться передовыми вождями-борцами и вести всех мыслящих, всех сомневающихся к одной великой, беспощадной борьбе со злом, мраком и несчастьем, охватившими нашу родную землю. Нет людей, которые могли бы растолковать и объяснить пагубное течение русской жизни. Является поэтому обязанностью и делом простых русских граждан пытаться публично разбираться самостоятельно самим в сложных явлениях жизни и растолковывать их, обсуждать сообща, пропагандировать их среди русского общества. Рядом таких случайных писателей заменяется недостаток – очень печальный – в нашей жизни сильных и талантливых публицистов и критиков. <...>

Мы поставлены в тяжелое положение, у нас завязан рот, заткнуты уши, мы не имеем почти возможности влиять на поступки того государства, гражданами которого являемся, не можем исповедовать веры, какая нам дорога, и проч., и проч.; но есть и характерная сторона в нашей жизни – это то, что для нас особенно дорог, что нам особенно близок и красив тот идеал свободы, который для наших западных соседей является не предметом желания, а предметом обладания. В нашей русской жизни особенно ясна его красота, гармония и сила [1].

 

ИЗ ДНЕВНИКА 1892-1893 гг.

5–6 мая 1892 г. Москва

<...> Мне кажется, должно быть аксиомой: воспитание человека может быть основано только на связи с изучением жизни, идей, истории человека же. Я не отрицаю значения естественных наук сам и не говорю, что им не надо учиться, сам занимаюсь тем, что учу им, но думаю, что на них не может быть основано воспитание. <...>

 

14 августа. Москва

< ...> Важно пытаться сжимать свои мысли в краткие максимы. Не лучшие ли это методы для дисциплинирования ума и способности ясного мышления и ясной речи. Ведь в кратком образе личное понимание ясности имеет наибольше общего с ясностью, по мнению современников, а следовательно, привыкаешь и им говорить понятно. <...>

NB. Взять на заметку педагогическую аксиому: только жизнь воспитывает человека. Ребенок не готовится к жизни, он уже живет, писал К.Д.Ушинский. Попытаюсь углубиться в этих идеях: ребенка надо воспитывать в жизни и с помощью самой жизни. И вот еще одна идея: на естественных науках не может быть основано воспитание... На каких же тогда науках может быть оно основано?

 

17 августа. Москва

<...> Какая великолепная вещь «Дон-Кихот». Как много гуманного, как много затрагивается таких вопросов, которые вечно юны, т.к. для всех веков и всех народов они одни, т.к. глубоко лежат в натуре человека. <...>

 

16 сентября. Москва

<...> Сегодня в газетах извещение, что Третьяковы подарили Москве свои коллекции картин. Сохранение таких коллекций – великое благо для народа. Большая радость – новый важный фактор развития прибавился. <...>

 

25 ноября. Москва

<...> Я думаю, есть времена, когда без вреда для самого научного знания нельзя стоять в стороне от кипучих вопросов жизни. Особенно теперь, когда вопросы науки тесно связаны со всем миросозерцанием и даже с самой техникой жизни. Не знаю – подбор ли это в здешних силах? Или это весь уклад жизни? <...>

 

7 февраля. Москва

Занимает много меня вопрос: ведь надо выступать с пропагандой своей идеи, надо убеждать людей изложением своих взглядов и критикой с этой точки зрения других, а не стараться втянуть их, не пугая.

Что это значит пугать? И не ведет ли это к гибели своих взглядов, к цензуре мысли?..

Хочется ясно выставить себе и другим свою программу. Надо ее оформить.

Для меня было новое: это всюду проникновение либеральных принципов в социалистические течения Лассаля, Маркса и др. Любопытны указания на отражение прусского государственного строя в их теориях. Любопытны указания на иной ход развития капитализма благодаря развитию компаний и т.п.

Мне кажется, основою всего служить должен принцип демократии в самом обширном смысле этого слова.

Ясно, что можно сплотить, можно оживить русское общество лишь пропагандой идеи. Но идеей этой может быть что-нибудь широкое. Такова демократия.

Сознание и его значение в развитии человечества. Сознание и личность. Единственная форма общественности при свободе личности – демократия. Это высшая форма с точка зрения развития сознания. <...>

 

ИЗ ДНЕВНИКОВ 1917–1921 гг.

18.IV/1.V.[1]918

Первое мая! Как далеко это первое мая от того, которое было в прошлом году! Когда мы все участвовали в первом мае, надеясь, но не веря, что есть что-то твердое, возрождающее в совершавшемся вокруг нас бедламе. Мы хотели верить в русскую революцию, в мировое демократическое движение. Теперь мы верить в нее не можем. А у меня все более и более поднимается презрение!

Чем более я вчитываюсь в давно мне чуждую биологическую литературу и еще более вдумываюсь в природу, тем более я ярко и сильно чувствую условность и мелочность обычных построений общественного и политического убеждения и необходимость и в этой области той же искренности, глубины и беспощадности мысли, какую я всегда считал и считаю в научной области, научном искании. Там я никогда не допускал тех привнесенных извне и нетронутых моей мыслью положений, если сам не считал их идущими в тон с истиной. А в общественной и политической жизни примешивались чуждые истине привычки, боязнь углубления, огорчения близких, выводов, которые были бы мне самому тяжелы своим противоречием с тем, с чем я сжился. Здесь я не был свободен в своих исканиях. И в своих выводах. Иногда мне казалось это правильным, т.к. здесь добиться истины в сложном клубке событий иногда трудно до неимоверности. А теперь? Когда жизнь разбивает старые убеждения и выявляет ошибочность жизненной деятельности! Не должен ли я смело, беспощадно и откровенно [идти] по пути полной переоценки своих убеждений и убеждений близких?

Эти дни невольно и не раз возвращался к мысли о неравенстве. <...> Равенство людей – фикция и, как теперь вижу, фикция вредная. В каждом государстве и народе есть раса высшая, творящая творческую созидательную работу, и раса низшая – раса разрушителей или рабов. Несчастие, если в их руки попадает власть и судьба народа или государства. Будет то, что с Россией. Нация в народе или государстве состоит из людей высшей расы. Демократия хороша, когда обеспечено ею господство нации. А если нет?

Равенства нет, и надо сделать из этого выводы. Очевидно, в государственной, общественной и экономической жизни при построении прав необходимо добиваться таких условий, при которых обеспечивалась бы нации возможность широкого и полного проявления и при которых наименее была бы опасной деятельность отрицателей и рабов. Мне кажется, при таком построении значительная часть демократических учреждений должна получить свое основание, ибо нация не совпадает ни с сословием, ни с классом. Но не больше ли элементов нации в русском дворянстве, чем в русском народе? Кто производит творческую работу в промышленности? Чей труд должен главным образом оплачиваться? Мне кажется, как правило, это не рабочий и не капиталист. Это организатор и изобретатель. Рабочий и капиталист – оба эксплуататоры, в том случае, если рабочий получает вознаграждение по социалистическому рецепту. Организатор часто совпадает с капиталистом, но далеко не всегда. Промышленность и техника вообще не может свободно развиваться в социалистическом строе, т.к. он весь не приспособлен к личной воле, неизбежной и необходимой для правильного функционирования организаторов и изобретателей. Мне давно хочется развить эти мысли. Можно построить любопытные социальные системы. Никогда нельзя заменить личности организатора и изобретателя коллегиями, хотя иногда и удобно пользоваться этой формой деятельности.

 

17/[30].1Х

Я думаю, что в этом отношении жизнь русских людей научит. Надо сознаться, что узкий и мелкий шовинизм этого движения, с одной стороны, не отвечающее действительности самохвальство, mania gloriosa, несправедливое отношение к русской культуре, та нетерпимость, которая является одной из самых тяжелых сторон национальных движений, удивительная фальшивая политика, с другой – заслоняет живые корни этого движения, его значение как проявления человеческой личности и форму ее осознания и в окружающем. Сейчас после ряда колебаний и борьбы украинское движение в тяжелых условиях русско[го] националистического государства только закалится и, надеюсь, освободится от наносов и наростов, вызванных желанием мировой роли и отсутствием для этого реального содержания. Придется бороться в легальных рамках шаг за шагом. Способность к организации украинцы доказали, и кадры преданных работников здесь имеются большие.

Удивительно мало среди людей, охваченных этим движением, людей, которые сохраняют нетронутыми моральные принципы, когда вопрос переходит в область национальной политики.

 

Таганрог [2]

Тыркова подняла вопрос о внешней политике в ЦК. Он несколько раз откладывался. Картина открывается очень тяжелая. Для меня ясно в результате внешнего положения России, что если не удастся создать силу – настоящую армию, то Россия будет по кусочкам растащена. В одном из своих писем Маклаков писал – что раз вы победили, то никто не сможет вас остановить в ваших требованиях: в связи с поляками или румынами.

 

Ростов. 18.IХ/[1.Х]

Вчера наконец в 7 ч [асов] вечера был принят Деникиным по делу Академии. Впечатление Д[еникина] хорошее – умного человека с темпераментом. К Акад[емии], я думаю, у него недоброжелатель[ное] чувство, но в то же время он ищет выхода из положения. Мне кажется, он был предупрежден против – но аргументы выслушивает. Есть у него некоторое чувство государственности в его страхе быстрых решений в вопросах, в которых он себя не чувствует прочным. Тут он улавливает что-то новое в создании еще одной Академии наук помимо Российской. Не знал, что в других странах их несколько. Я указывал ему в поданной записке на опасность того, что уничтоженная здесь Академия наук возродится или за кордоном в связи с герман[ской] или польской культ[урой], или в Киеве в виде чисто украинского центра.

 

25.Х/[7.ХI.1]919

Холодно. Снег, стоявший несколько дней, тает. В домах 3–5 °R; спасаюсь в заседаниях, где топят, но холодновато. Киевляне в апатии и разочарованы. И холод, и разруха, и дороговизна, и невозможность выехать. Становится не лучше, а все хуже. ДА потеряла всякое доверие. Среди некоторых слоев начинается поворот к большевизму! Взятие Чернигова, неудачи под Орлом и Воронежем ставят перед все большей и большей частью Киева вопрос о прочности ДА. Постоянное бегство властей с Драгом[ировым] во главе сделало свое дело. Надо было быстро сменить Драг[омирова]...

Украинская пресса сейчас рассматривает происходящее как преходящий момент, а не как поворот. Деникин, Петлюра становятся рядом как кондотьеры, идеал которых не отвечает созиданию...

Видя то, что делается кругом, – могут опуститься руки. Глухая реакция – произвол не власти, а произвол безвластия: самое ужасное, что может быть.

Говорят, что анархия на жел[езных] дорогах достигла невероятных размеров, города грабятся шайками... А доверие к ДА исчезло, и она не может собрать вокруг себя людей.

Работал над жив[ым] вещ[еством].

 

27.Х/[9.Х1.1]919. Воскр[есенье]

Сегодня целый день занимался – никто почти не мешал, и я никуда не хотел идти.

Работал над живым веществом. Иногда мне кажется, что вся эта работа очень мало дает в результатах и что я не справляюсь с тем ее размахом, какой даю в ней. Нахожу новые и новые пропуски и убеждаюсь в ошибочной оценке сделанного до меня. Ищу корней своим мыслям и постоянно их находишь – иногда совершенно неожиданно. Сколько моих мыслей действительно моих? Сколько их возникло из фактов или из чтения? Сколько из них воспоминаний прочитанного или услышанного, отзвучащего иначе, чем у других, в моей душе.

И сейчас для идеи о количественном постоянстве жизни я все нахожу новых и новых предшественников. Можно дать связную картину людей, подходивших к этой идее. А еще не так давно мне казалось, что нет почти следов этой идеи в прошлом, и это мнение было для меня мерилом того, что я далеко не охватил сделанного до меня. Нет истории этой идеи? Никто не проводил ее последовательно? Оказывала она то влияние на человеческую мысль, какое мне в ней видится? Сейчас Бюффон – фон Бэр – Флуранс – Агассис – Ф.Гартман – Прейер и, вероятно, многие другие. Прейера я, наверно, раньше читал. Находишь все новые и новые недостатки в своем знании и изложении.

Эти дни немного больше читаю. Но холодно, 3–4 °R в комнатах, и я только ем и сплю дома, а спасаюсь в Академии.

 

Ростов, 24.Х1/[7.ХП]

Опять поселился у С.Л.Минц. Все переполнено, и найти помещение чрезвычайно трудно. Впечатление первое – ухудшения.

Минцы сняли с двери медную дощечку с фамилией – боятся погрома. Третьего дня глупое распоряжение о невыходе из квартир – миллионные убытки (день стояли заходы) и смута в умах – сделало Донское правительство. Это вызвало слух о том, что и в Ростове происходит что-то, что мы слышали в Ниловской. Вместе с тем все вздорожало, и еще более это все оказалось дорого стоящим.

Проведен законопроект об Академии, довольно приемлемый, по-видимому. Можно идти дальше, основываясь на нем. Он стал законом – но никому не известен... Ужасно тяжело, что приходится все время бороться за научную работу, против которой сейчас выставляется другая ценность, но какая? Во имя чего сейчас уничтожать начатую научную и культурную работу? Что сейчас самое важное? <...>

Из долгого разговора с Н.И.Астровым об организации власти становится ясной и трудность этой работы, и отсутствие ясного плана того, что хотят руководители.

С.Вл.[Панина] считает, что то положение, которое сейчас создалось – на несколько лет; весной наступление. Но ведь это разорение страны и ее окончательная гибель? В это время ее части, находящиеся вне Добров. армии и Совдепии, начинают отходить от гибели. В лучшем положении – кроме национ[ального] – и жизнь областей, захваченных Польшей?

Мне представляется сейчас огромной опасностью то, что ДА стремится неуклонно к реставрации. Стоит ли тогда их поддерживать? Не легче ли и не проще ли идти через большевизм, добившись для него мира. Не безнадежное ли положение теперь, когда идет вооруженное нападение? Не этим ли объясняется неудача Колчака?

В ДА нет, по моему мнению, идейного содержания, кроме восстановления старого. Все другие части ее программы несерьезные приманки? Центральная власть хочет чего-то лучшего, но не в силах творить и с неизбежной последовательностью приходит к восстановлению старого.

Говорил с ним [Н.И.Астровым] о восстановлении власти на местах – принципе областности. По существу это восстановление генерал-губернаторов. Фактически дальше этого не идут! Едва ли это может принести что-нибудь доброе. Сейчас, чем ближе всматриваюсь в то, что происходит, тем больше у меня является сомнения – не есть ли это все авантюра? И большевистская, и добровольческая?

Восстановление России не должно идти по пути реставрации. Но много ли таких, которые хотят такого настоящего восстановления новой России?

Будущее становится все более грозным и безнадежным. Невольно начинаешь бояться, что не удастся провести научную работу не разрушенной среди хаоса разрушений.

А впереди столько мыслей, столько новых достижений! И так ясен путь дальнейшей работы. Я хочу в случае крушения Киева и Харькова ДА – работать – рукописи остались в Киеве – над обработкой темы – над «Автотрофным человечеством» – последней главой «Живого вещества». Она едва набросана, и над ней можно работать независимо от рукописи. Если бы даже рукописи и пропали – работа моей мысли не пропала, и она сама по себе составляет нечто целое и живое. И сказывается не только во мне, но и в окружающем.

 

27.Х1/[10.ХП.1]919

Несколько дней не записывал в суете, в т.ч. и о засед[ании] ЦК, очень интересном, в виду вопросов внешней политики, там поднятых. Очень смущает рост германофильских настроений, основанных на очень фантастических представлениях. Русское общество все представляет Германию сильную, а не Германию униженную, побежденную, ослабленную междоусобием. Несомненно, Германия, как и Россия, в будущем подымется – но сейчас строить все расчеты на Германию безумно. Русское общество в том отчаянном настроении, в каком оно находится, цепляется за соломинку и живет фикциями. <...>

Рудч[енко] рассказывал о новых проявлениях политики М.Н.Пр.: просили 21 мил[лион] на помощь частным русск[им] учебн[ым] заведениям] на Укр[аине], причем всем без разбору I по спискам 1916 года, ввиду того, что укр[инские] учебн[ые] завед[ения] получают деньги от кооперации] и могут принимать дешевле учеников. Этот законопроект провалился в фин[ансовой] ком[иссии], т.к. было указано на противоречие его с декларацией Деникина и невозможность госуд[арственной] помощи учебным заведениям только по принципу русск[ого] яз[ыка], а не постановки преподавания.

Малинин решительно стал на точку зрения политики. Оболенский рассказывал ряд фактов из крымск[их] впечатлений: против татарск[ой] семин[арии], сыск над учителями, замешанными в большевизме, без замены их другими.

Мне кажется, сейчас ясно потерпела фиаско политика в украинск[ом] вопр[осе]:

1) Помощь коопер[ации] и самодеятельность укр[аинской] общ[ественности] и народа.

2)  Получается школа, лучше поставленная в смыслеидейн[ом] – не «казенщина», а идет на почве борьбы за укр[аинскую] школу, организация народа и привычка к проявлению активности. Последнее было и раньше.

3) Государство выпускает из своих рук важнейшее дело и фактически передает его в руки силы в данном случае. Несомненно, с точки зрения педагогической лучше своб[одная] школа, но с государств[енной] – иной [подход].

4) Единство государственного] образования создается не единством языка, а единством системы и основных черт организации школы.

5) Сейчас идет т[ак] наз[ываемое] восстановление школы, в общем возвращение к прежней безобразной школе. С ней – на осн[ове] принципов Деник[ина] может свободно и с великим успехом конкурировать укр[аинская] шк[ола].

6) Несомненно, создание такой свободной организации школы в широком масштабе возможно только при большом напряжении общества и народа. Оно может быть организовано только при отсутствии более легкой возможности удовлетворения той же потребности без борьбы. Для меня ясно, что если будет дана возможность широкой и свободной укр[аинской] шк[олы], но госуд[арственный] яз[ык] в рамках общегосударственной] школы [будет русский], невозможно создание широкой, чуждой государству организации частной укр[аинской] школы. И получение денег из кооперативов и частных фондов возможно в широком масштабе лишь при привлечении всех сил, а не могут вестись только идейными людьми. Тут должна быть выдвинута серая масса.

7) Принимая все это во внимание, необходимо теперь, пока не поздно, создать госуд[арственные] шк[олы] на укр[аинском] яз[ыке] – одинакового строя с русской школой. Дальнейшая задача – улучшение строя всей госуд[арственной] школы: и русской, и нерусской.

 

3/16.ХII.[1]919

Вчера был у меня Арнольди, и совершенно неожиданно выяснилась возможность принять участие в организации широких исследований Азовского моря и Кубани. М[ожет] б[ыть], и Дона. Арнольди хотел, чтобы я стал во главе – условились, что мы ведем работу вместе. Для меня эта работа чрезвычайно интересна в связи с живым веществом. Сама судьба дает в мои руки возможность приложить проверку моих выкладок в широком масштабе. Я сейчас полон всяких планов организации, если это дело удастся. Удивительно, как странно складывается моя научная работа. Сейчас все глубже вдумываюсь в вопросы автотрофности организмов, и автотрофности человечества в частности. Здесь в автотрофности одна из загадок жизни. <...>

Надо идти смело в новую область, не боясь того, что уже в мои годы кажется это поздним. Жизнь – миг, и я, живя мыслью, странным образом живу чем-то вечным. Вчера увлекся и у Саши Зарудного излагал свои идеи. Некоторые мысли о смерти в новой постановке не решаюсь высказывать и логически выявить для себя. Есть какое-то особое состояние духа, когда охвачен не высказанной в логических формах идеей. Это чувство не удовольствие – это слово не подходит – но какое-то нежелание выходить из этого состояния, ибо всегда логический образ ограничит то, что охватывает человека.

NВ. «Полюбите само мышление... помогите детям полюбить мышление», читал я в одном прекрасном Учении. Я бы добавил: любить мышление, мучаясь мышлением, как Вернадский. «Странным образом живу чем-то вечным...» А какое оно, это вечное? И что мешает человеку, если он не любит мыслить и «странным образом» не живет чем-то вечным? Философия жизни по Вернадскому – прекрасная тема для уроков школы Жизни.

 

9/22.ХII.[1]919

Долго не писал. За эти дни горизонт омрачился. Возможность взятия Ростова стала конкретной, и углубилось настроение непрочности положения ДА. Что будет, если большевики победят: временный дележ России? Гибель многих из интеллигенции? Восстание изнутри? Совершенно теряешься и никак не можешь охватить положение. Так или иначе ясно, что сила большев[истской] армии больше, чем думали добровольцы. Они шли наобум. Неужели создана действительно армия, или она является силой только по отношению к теперешней добровольческой? Опять характерна неразумная политика ДА: почти прекратился поток офицерства из Совдепии – их здесь судят. Кадровое офицерство и Генер[альный] штаб служат верой и правдой Советам...

 

ИЗ ДНЕВНИКОВ 1921-1925 гг.

9.XI.[1]922
Париж (карандашом)

Вчера вечером Л.А.Тарасевич, много рассказывал о советских делах. Большой оптимист. Здесь его многие считают большевиком под влиянием эмигрантских настроений.

Из его данных видно то, что видел и я – пока еще только надежда прочного улучшения. Т[арасевич] рассчитывает на то, что народ – особенно великорусский – возьмет свое. Но пройдет еще много времени.

Дикая унив[ерситетская] реформа [1] сделает этот год очень тяжелым, но она будет неизбежно отменена, как отменены и другие аналогичные. Меры против ученых – под влиянием съездов [2], в которых искался выход оппозиц[ионным] настроениям – (в области) с[ельского] х[озяйства], мед[ицины] и т[ак] д[алее].

Научная работа идет в России несмотря ни на что.

Очень интересно это столкновение – частию поддержка, частию гонение – научной работы с Советской властью. Сейчас должна начаться идейная защита науки – но наука должна брать все что может и от своих врагов, какими являются ком(м)унисты.

Может ли развиваться свободная научная работа вообще во всяком социалистическом государстве?

Говорят о том, что сейчас реакция двинется «вправо» – но куда идти «вправо», идти дальше в существующей реакции с точки зрения свободной научно творящей человеческой личности. Сейчас нет свободы слова и печати, нет свободы научного искания, нет самоуправления, нет не только политических, но даже и гражданских прав. Нет элементов уважения и обеспеченности личности. Худшее, что может быть – сохранение режима, при замене советских «Правды» и «Известий» – «Новым Временем» или «Колоколом» [3], насилия ком(м)унистов – Союзом русского народа – но это безразлично. Даже в последнем случае гражданские права упрочатся.

По мнению Т[арасевича] вымерло до 25 млн. нас[еления]; Россия к 1920 году (в ее тепер[ешних] пределах) потеряла около 8 млн. [4]; сейчас еще столько же. Но рождаемость, по-видимому, огромна.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Речь идет о Постановлении Совнаркома РСФСР «О высших технических учебных заведениях» от 4 июня 1920 (см. Декреты Советской власти. Т. IX. М., 1978. С. 22–24) и «Положение о высших учебных заведениях РСФСР» (см. Сборник установлений. 1921. № 65. Ст. 486). Согласно этим декретам государство устанавливало жесткий контроль над набором студентов и распределением выпускников на работу, закреплялся приоритет классового происхождения при поступлении в вузы. При университетах и институтах организовались научно-исследовательские институты, курсы и ассоциации научных работников. Автономия университетов в тех рамках, которые существовали в начале века, была в сущности ликвидирована (См. Вернадский В.И. Публицистические статьи. М.: Наука, 1995. С. 163-170, 172-175).

2. Для координации действий многочисленных и разрозненных научных учреждений Советское правительство начиная с 1919 г. начало организовывать съезды и конференции специалистов различного профиля под непосредственным контролем государственных органов. Так, в 1921 г. состоялось около 50 съездов и конференций агрономов-опытников, селекционеров (по-видимому, именно их имеет в виду В.И.Вернадский), химиков, металлургов, ботаников, физиков, гидрологов и т.д. В отличие от дореволюционных съездов такого типа непосредственным организатором выступало государство, а не общественность. В решениях многих таких съездов указывалось на необходимость создания ассоциаций научных работников по специальностям (например, Всероссийская физическая ассоциация, 1919) существовавших в качестве форм для кооперации и сотрудничества разнообразных научных учреждений вплоть до середины 30-х годов. (Подробнее см. Бастракова М.С. Становление советской системы организации науки. М.: Наука, 1973).

3. «Новое время» – ультраконсервативная газета, издававшаяся в Петербурге А.С.Сувориным, начала выходить в 1868 г., закрыта большевиками 26 октября 1917 г. «Колокол» – радикальная русская газета, из дававшаяся в 1857–1867 гг. сначала в Лондоне, затем в Женеве А.И.Герценом и Н.П.Огаревым. Для умонастроения В.И.Вернадского начала 20-х годов весьма характерно в равной степени отрицательное отношение к радикальной идеологии как «правого», так и «левого» толка.

 

24.V.<1923>
Париж

«В мой мозг, в мой гордый мозг собрались думы» – Н.Гумилев. Убит в момент расцвета. Гордый мозг не может прожить в ком<м>унист<ическом> рабстве.

Но ком<м>унист<ическое> движение очень глубокое. <...>

 

22.VI.<1923>
Париж

Кончил сегодня роман R[oger] Martin du Card – Jean Barois – вечный вопрос о смысле жизни и смерти. Вещь сильная и глубокая.

А между тем то общее впечатление, которое я никак не могу никогда выразить в ясных образах.

М[ожет] б[ыть] особенно ясно чувствую. Мысль изреченная есть ложь. Но ее я чувствую очень ясно внутренней своей сущностью.

Вся жизнь и все наиболее большие и глубокие ее переживания – мгновенны и далеко не достигают хотения.

В любви, в мысли, в успехах, в достижениях, в глубочайших переживаниях и подъемах личности – всегда, когда начинает подходить разум – чувствуешь мгновенность и недостаточность пережитого по сравнению с внутренней сущностью! То же – величайшее музыкальное произведение, художественное творение, картина природы. Это все только отдаленное эхо того, чего хочешь. И чувствуешь и в нем то же самое всегда неполное и мгновенное отражение чего-то того, к чему стремишься.

И вот, написавши эти строки – видишь, что выразить мысль не удалось. И нет сейчас воли и умения выразить яснее.

Но можно ли выразить это образами и словами?

Страха смерти у меня нет и никогда не было. Чувство мгновенности жизни – чувство вечности и чувство ничтожности понимания окружающего! и себя самого!

Смерть приходит всегда, и окружающее полно ею. Это неизбежное, как сама жизнь. И так же бесконечное?

NB. Опять материал для уроков о философии жизни по Вернадскому: страх смерти. Чувство мгновенности и чувство вечности. Чувство ничтожности. "Я считаю себя глубоко религиозным человеком». А я считаю себя религиозным человеком? И что из этого следует для моей жизни? Проблема религиозности и образа жизни. Нужно ли говорить об этом со своими учениками? Не только для того, чтобы они научились мудрости жизни, но еще и для того, чтобы и я сам, вместе с ними и с их помощью, разобрался в великой тайне жизни, смерти, ничтожности и вечности.

Я считаю себя глубоко религиозным человеком. Могу очень глубоко понимать значение (и) силу религиозных исканий, религиозных догматов. Великая ценность религии для меня ясна, не только в том утешении в тяжестях жизни, в каком она часто оценивается. Я чувствую ее, как глубочайшее проявление человеческой личности. Ни искусство, ни наука, ни философия ее не заменят, и эти человеческие переживания ее касаются тех сторон, которые составляют ее удел.

А между тем для меня не нужна церковь и не нужна молитва. Мне не нужны слова и образы, которые отвечают моему религиозному чувству.

Бог – понятие и образ слишком полный несовершенства человеческого.

 

15.VI.[1]925
Париж. Bourg la Reine (Seine)

Опять хочется вести Дневник, и верно, как много раз раньше – быстро брошу. Не хватит терпения, не будет сил и нельзя охватить бесконечную работу мысли в немногих словах. В сущности та бесконечность и беспредельность, которую мы чувствуем вокруг в природе, находится и в нас самих. В каждом нашем дне или часе, даже если мы попробовали занести словами, что мы испытываем, мыслим, строим образами и мигами впечатлений.

И когда наша логическая мысль попытается уловить и изложить час нашей жизни – сейчас же потянутся бесконечные и безначальные образы, мысли, настроения, которые как бы зарождаются и разрастаются под влиянием нашей мысли, нашей попытки запечатлеть происходящее.

Ttavnx рет (греч.)* – здесь не менее верно, как в окружающем мире. «Час» жизни – как мало времени и как бесконечно много содержания.

И в дневник попадет всегда ничтожный сколок даже той части моего я, которая и замечается, и запечатлевается, и останавливает мое сознание. <...>

Проверял шаг за шагом достигнутое – думаю, что я подошел к большому обобщению. В истории науки оба случая: и заблуждение исследователя, и непонимание современников.

Мне кажется, я впервые ввожу численные механические приемы в новую, до сих пор не охваченную ими область природы.

Это самое крупное достижение моей жизни. Чем больше пытаюсь проверять себя, тем больше утверждаюсь в этом сознании. <...>

Газеты – письма Ани (А.Е.Любощинской) [9] – рассказы приехавших из России опять ставят вопрос о том, что идет там. Говорят о бедности жизни, «скуке» – но это испытывают деклассированные – а как кажется советский строй поднявшимся с низов?

 

8.VIII.[1]925
Париж

Странное чувство – с одной стороны, как будто очень углубляюсь в новое. В понятии хода жизни уловил принцип, которому придаю большое значение. И хотя я не доволен, как я изложил эти идеи в «Биосфере» – мне представляется, что я достиг обобщений, которые и новы, и должны иметь большое значение.

Как будто мысль моя все углубляется.

С другой (стороны), на каждом шагу чувствую огромные пробелы знаний: несомненно, я не так в курсе минералог[ической] работы, как был раньше. И это я сегодня очень ярко чувствовал.

Застыла моя мысль? Или начинает застывать? Сегодня в разговоре с Карташевым я почувствовал, что не могу ясно и точно формулировать, проявить вовне мои желания и мое понимание будущего. Точно я перед чем-то остановился. Неужели это уже старение? Или занятый мыслью в одной области и в нее углубление – меня не хватает для другого? И я поэтому отхожу от жизни?

То же чувство и при чтении и перечитывании сборника «Les appels d'Orient» [l], который сегодня читал. Тут мне очень близкое чувство тревоги. В то же время я ясно чувствую, что я со всем этим движением в корне различно все понимаю.

Так было со мною почти всегда. Я не входил в гущу движений и в душе был чужд многому, чем жили люди, с которыми я жил.

Так было во всей моей политич[еской] и общ[ественной] жизни.

В религии – я с глубоким интересом и в мелочах интересуюсь религ[иозным] дв[ижением] – с интересом читаю католиков, «Vie catholique» [2], в частности, и (участвую) в православных разговорах. Напр[имер] с Карташевым.

Но по логическому существу я не с ними. Хотя интерес был у меня с молодости.

Я чувствую, что вне рационализирования я – глубоко религиозный человек. Но всякое выражение божества кажется мне бледным искажением.

Мне его не надо – т[ак] к[ак] оно отдалило, не выражая того, что я в глубине себя чувствую.

Больше выношу, работая над выяснением геохимич[еского] значения жизни, порядка природы.

Если мне теологическое раиионализирование кажется бледным искажением – то еще больше мне представляются таким атеистические «научные» представления.

Вводя матерьял[истическое] объяснение мира и смерти – возвращаются к фетишизму.

В разговоре с Карташевым ясна та сторона трагедии христианства – потеря масс: религия не есть религия Серг[иев] Радонежских [3] – «ее» для них не нужно. Это и я чувствую, и меня интересовала именно эта религия.

Но что дает церковь массам, желающим экономических благ?

Для меня здесь вопрос решается в том подходящем изменении человечества (моя autotr[ophie] de l'humanite [3]).

Надо иметь в руках достаточно силы для производства любого количества матерьяльных ценностей.

Но не сытых свиней, как значительная часть русских ком<м>унистов. Выдержит ли христианство?

Не даст ли человечество новый вид – автотр[офного] человека – в который перейдет малая часть людей? Остальные – как боковые ветви зоологически связанных с общим нам корнем млекопитающих.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. «Les Appels d'Orient». Emil Paul. Paris, 1925. Сборник ответов преимущественно французских историков, писателей, общественных деятелей на анкету редакции журнала «Les Cahiers du Mois» о желательности и возможности сближения Запада и Востока. Ответы показали широкий спектр мнений от резкого отрицания какого-либо диалога двух культур до восприятия духовных ценностей Востока как панацеи от поглощения западной цивилизации бездушным американизированным миром машин.

2. «Vie catholique» – информационный журнал о деятельности католической церкви. Основан в Париже в 1898 г., выходил с перерывами до 1908 г. Возобновлен в сентябре 1924 г. под названием «Vie catholique en France et 1'etranger» («Жизнь католиков во Франции и за рубежом»), существовал до апреля 1938 г.

3. Сергий Радонежский (в миру Варфоломей) (1314 или 1319–1392) – монах-подвижник, основатель многих монастырей. Причислен к лику святых в 1452 г., благословлял войско московского князя Дмитрия Донского в 1380 г. перед Куликовской битвой. Величайший духовный авторитет Православной Церкви. Проповедовал смирение, трудолюбие, примирял враждующих, отказался от сана митрополита, оставаясь всю жизнь игуменом основанной им обители св. Троицы, впоследствии Троице-Сергиева монастыря. Возможно, имеется в виду, что даже приблизительное следование моральным принципам христианства удавалось лишь узким кружкам, а не массам людей. Эти соображения созвучны мыслям В.И.Вернадского о несовместимости интересов масс и элиты во всех аспектах социального бытия (см., например, запись от 21.V.1923 г.).

 

ИЗ ДНЕВНИКА 1941 г.

16 июня. Санаторий «Узкое»

<...> Невольно мысль направляется к необходимости свободы мысли, как основной [составляющей], равноценной основной структуре социального строя, в котором личность не является распорядителем орудий производства. Равенство всех без этого невозможно. Но оно и невозможно без свободы мысли.

Наш строй это ярко показывает, когда мильоны людей превращены – «на время» – в заключенных: своего рода рабство.

В конце концов, великие идеи, [выросшие] в науке, искажаются.

Надо пересмотреть с этой точки зрения Маркса: он ясно видел, что мысль человека создает производительную силу.

Еще больше и глубже это проявляется в ноосфере. Но для этого необходимое условие – свобода мысли. <...>

 

3 июля. Санаторий «Узкое»

29.VI.1941 года появилось в газетах воззвание Академии наук «К ученым всех стран», которое и я подписал. Это первое воззвание, которое не содержит раболепных официальных восхвалений: «вокруг своего правительства, вокруг И.В.Сталина»; говорится о фашизме: «фашистский солдатский сапог угрожает задавить во всем мире яркий свет человечества – свободу человеческой мысли, право народов самостоятельно развивать свою культуру». Выдержано [так] до конца. Я думаю, такое воззвание может сейчас иметь значение. <...>

 

26 августа. Боровое

Сегодня я ярко чувствую «мировой» стихийный процесс – зарождение в буре и грозе ноосферы.

<...> Чем больше вдумываюсь, тем яснее для меня становится впечатление, что немцы рухнут – и великие демократические идеи избавятся от временных нарастаний, как ГПУ, фактически разлагающее партию большевиков.

Демократия – свобода мысли и свобода веры (которой я лично придаю не меньшее значение, но которая как будто сейчас – м[ожет] б[ыть] временно исторически? – теряет свою силу в духовной жизни человечества). <...>

 

6 октября. Боровое

После оставления Киева и взятия Полтавы резко изменилось настроение. <...>

<...> Резкое падение уверенности в успешный конец войны. У меня этого нет – я считаю положение Германии безнадежным. А, с другой стороны, для меня ноосфера – не фикция, не создание веры, а эмпирическое обобщение.

 

2 ноября. Боровое

Невольно мысль направляется на ближайшее будущее. Крупные неудачи нашей власти – результат ослабления ее культурности: средний уровень коммунистов – и морально, и интеллектуально – ниже среднего уровня беспартийных. Он сильно понизился в последние годы – в тюрьмах, ссылке и казнены лучшие люди партии, делавшие революцию, и лучшие люди страны. Это сказалось очень ярко уже в первых столкновениях – в Финляндской войне, и сейчас сказывается катастрофически.

Я не ожидал тех проявлений, которые сейчас сказались. Будущее неясно.

Цвет нации заслонен дельцами и лакеями-карьеристами.

 

ИЗ ДНЕВНИКОВ 1918–1943 гг.

16 марта 1918 года. [Полтава]

Где искать опоры? Искать в бесконечном, в творческом акте, в бесконечной силе духа.

...Надо, чтобы в народе имелись значительные группы людей, которые не ломаются бурей, но творят и созидают. Необходимо прямо смотреть в глаза происшедшему; пересмотреть все устои своего общественного верования, подвергнуть все критике, ни перед чем не останавливаясь. Продумать все искренно, до конца искренно. Надо то, что найдешь на этом пути смелого и искреннего пересмотра того, чем жив, – громко сказать всем и надо, чтобы слово разбудило мысли и чувства людей, которые до сих пор жили бессознательно.

Нет ничего хуже апатии, нет ничего вреднее и ужаснее безразличия, серой будничной жизни в такой момент.

Надо не оставить ни одного фетиша, ни одного идеала. И в своем несчастии есть черты великого и большого в русском народе.

Различие между народом и нацией.

Народ был фетишем для интеллигенции. Между народом и интеллигенцией, в широком смысле этого слова, огромная рознь. Народ все время стремился не к тому, к чему стремилось государство. Сейчас народ потерял, и думаю, навсегда, великую свою многовековую веру: землицу. Он не понял – и не поняли его руководители, что они могут ему ее дать только тогда, когда и народ свободен, и когда его воля не ограничена внешним игом.

Сейчас катастрофа наступила так неожиданно, что не понимают окружающие, что расчленение, может быть, временное, России произошло. Правы большевики – идет борьба между капитализмом и социализмом. Лучше ли социализм капитализма? Что он может дать народным массам? Социализм неизбежно является врагом свободы, культуры, свободы духа, науки.

Русская интеллигенция заражена маразмом социализма. Народ невежественный. Идеалы чисто материалистические. Стал решать как слепой сложные мировые вопросы с миропониманием XVII века. Результаты такого решения мы сейчас видим.<...>

Слабая разбитая страна должна и будет расплачиваться всем достоянием, в том числе главным – землею.

Странное впечатление дает русская интеллигенция и русский народ. Дряблость и слабость. И нетронутые силы. Все серо. Нет личностей. Но те вожди, которые выступают – из интеллигенции. Она дала мало личностей и ни одной крупной, а народ – и того меньше. <...>

...Надо в корне разобрать и основы и идеалы социализма. Они не научны. Они противоречат свободе человеческой личности. Идеалы жизни Тит Титычей.

У лучших людей была идеалом любовь к человеку и к страждущему. Во имя этого вырос социализм. Проповедь его проводилась среди тех, которые страдали. Для них элемента любви не было. Осталась только схема лучшей жизни, т.е. такой, которая была недоступна этим людям, а доступна другим. Для искренних и глубоких вождей социализма и для его подвижников жизнь этих людей, которая явилась идеалом их сторонников «социалистов», была чужда и противна. Но именно ее они и проводили своим усилием внедрить социализм.

Любовь к человечеству – маленький идеал, когда живешь в космосе. Он охватывает слишком узкую базу жизни. Им нельзя охватить то, что является самой основой жизни, то, из-за чего стоит жить. Социализм основан на известном состоянии техники. Ученый стремится зайти за ее пределы. Овладеть источниками энергии, сделать их доступными всем людям, избавить их от элементарного голода и холода можно иным путем.

NB. Меня часто спрашивают: «Вы говорите о гуманной педагогике, но разве не видите, что творится вокруг: грубость и хамство, насилие и обман, обнищание и воровство? Как можно утверждать гуманную педагогику?» Где мне искать ответ на этот вопрос? Спасибо Вам, Владимир Иванович! Я просто беру эту цитату и читаю моему вопроситепю от Вашего имени. А потом сам спрашиваю: будете воспитывать Скалозубов, Молчалиных, жадных до денег банкиров? Или же именно сейчас каждый из нас должен воспитывать в детях Благородство?

Нельзя отложить заботу о вечном и великом на то время, когда будет достигнута для всех возможность удовлетворения своих элементарных нужд. Иначе будет поздно. Мы дадим материальные блага в руки людей, идеалом которых будет – «хлеба и зрелищ». Есть, пить, ничего не делать, наслаждаться любовью. Неужели учитель может удовлетвориться, когда он будет воспитывать Скалозубов. Молчалиных, жадных до денег банкиров, обжор, эгоистов. Не то же ли самое делают социалисты в своей работе для масс? <...>

 

30 августа 1920 г.

Настроение кругом тяжелое, – так как условия жизни ненормальные и выход мало виден. Быстрое повышение цен предметов (сало – 3000 р. фунт и т.п.), даже при возможности получать в месяц 70–100000 р., действует угнетающим образом. Большевистское настроение в низах, оторванность от Запада и от России, возможность отступления войск Врангеля до Перекопа, неуменьшающаяся разруха и т.п. действует угнетающе на настроение. Никто ничего не знает, и все питаются слухами, самыми невероятными.

Мы все питаемся здесь бездарной и бессодержательной прессой. Эта бездарность и невежественность поразительны. Пишут бесталанные люди. Оживаешь, когда получаешь старую газету западную – английскую или французскую. Из них узнаешь больше, чем из ежедневного чтения нашей бездарной и болтливой прессы. Иногда кажется, что сейчас как-то больше начинает получаться писем и т.п. из-за границы. Боишься верить этому признаку улучшения. Начинают попадаться и книги, и журналы – но все по оказии. Придется пережить тяжелый год – и голод и холод. Надо налаживать жизнь в небольшом осколке среди неустановившихся, развратившихся, изнервничавшихся людей, отвыкших работать.

...Я не могу себе представить и не могу примириться с падением России, с превращением русской культуры в турецкую или мексиканскую. Мне кажется это невозможным, т.к. я вижу огромные возможности и тот рост, какой шел в XX столетии. Но, с другой стороны, отвратительные черты ленивого, невежественного животного, каким является русский народ. – русская интеллигенция не менее его рабья, хищническая и продажная, то историческое «варварство», которое так ярко сказывается кругом, заставляет иногда отчаиваться в будущем России и русского народа.

Нет честности, нет привычки к труду, нет широких умственных интересов, нет характера и энергии, нет любви и свободы. Русское «освободительное» движение было по существу рабье движение. Идеал – самодержавный или крепостнический строй.

NB. Может, в этом и заключается суть истинной любви к Родине – «не могу примириться с падением России»? Пусть поможет нам В. И. Вернадский уточнить цель наших педагогических стараний: не надо воспитывать фальшивый ура-патриотизм, не надо развивать шовинизм и лживую любовь, а нужно развивать у молодежи чувство непримиримости с падением Родины. Родина дается человеку не зря, и потому истинный сын своей Родины проявит любовь к ней в том, что в поте лица, духовным и физическим трудом, трудом сердца и ума обратит безобразное к прекрасному. Именно в этом любовь к Родине, а не в крокодиловых слезах.

Сейчас по отношению к своему народу чувствуется не ненависть, а презрение. Хочется искать других точек опоры. Для меня исчезает основа демократии. <...>

 

3 декабря 1939 г.

Возможность лично пользоваться большей свободой в чтении иностранной печати помогает мне переносить гнет, который я очень тяжело переживаю.

 

12 декабря 1939 г.

В радио впервые слышал голос Сталина. Удивительно, как при таких неблагоприятных [данных] – голос и акцент некультурный, и такой успех.

 

10 сентября 1940 г.

Видел много лиц приезжающих. Получается впечатление чрезвычайно растущего недовольства властями. Резкое ухудшение высшей бюрократии, отсутствие самых необходимых продуктов, понижение партийного уровня – огромный произвол. Сейчас слышны такие рассуждения публично, которые еще недавно были невозможны, хотя опаска доносов очень сильна.

Попытка усилить дисциплину связана с пониманием, что реальность не отвечает тому «счастью», о котором кричат официальные лакеи. Всюду фальшь. Но жизнь берет свое, и я думаю, что совершается и творится большое – но не по программе.

 

21 января 1941 г.

Полицейский коммунизм растет и фактически разъедает государственную структуру. Сейчас все проникнуто шпионажем. Всюду воровство все растущее. Продавцы продуктовых магазинов повсеместно этим занимаются. Нет чувства прочности режима через 20 лет с лишком. Но что-то все-таки большое делается – но не по тому направлению, по которому «ведет власть».

Колхозы все больше превращаются как форма 2-го крепостного права – партийцы во главе.

Газеты переполнены бездарной болтовней XVIII съезда партии. Ни одной живой речи. Поражает убогость и отсутствие живой мысли и одаренности выступающих большевиков. Сильно пала их умственная сила. Собрались чиновники, боящиеся сказать правду. Показывает, мне кажется, большое понижение их умственного и нравственного уровня по сравнению с реальной силой нации. Ни одной почти живой мысли. Ход роста нации ими не затрагивается. Жизнь идет – сколько это возможно при диктатуре – вне их.

 

Суббота, 26 апреля 1941 г., утро

Так или иначе мильоны людей (НКВД) попали в положение рабов и идет развал – все воры в партии и только думают, как бы побольше заработать – действуют вопреки основной идее коммунизма (организации свободы). Наркомы – их число все растет – и они представляют из себя живой брак.

 

Воскресенье, 11 мая 1941 г.

Любопытной чертой нашего времени являются некоторые неожиданные и непонятные черты организованного невежества – патологическое явление, однако очень глубоко влияющее на жизнь.

Два явления здесь бросаются в глаза: 1) Запрещение синоптических карт, искажение одно время высоко стоящей работы главной физической обсерватории.

А между тем для авиации, которая растет – несомненно эти данные должны быть. Но сейчас, мне думается, мы переживаем какое-то глубокое изменение климата.

2) Второе – с геологическими картами. Все искажено и здесь, цензура превзошла все когда-то бывшее. Вредители сознательные и бессознательные слились.

 

Суббота, 17 мая 1941 г., утро

Говорят, немецкие войска на границе. Думают, что они с нами не будут церемониться – и пустят в действие газы. И в то же время – ослабление умственное – коммунистического центра, нелепые действия властей (мошенники и воры проникли в партию), грозный рост недовольства, все растущего. «Любовь» к Сталину есть фикция, которой никто не верит. Будущее тревожно. Я уверен в силе русского (украинского и т.п.) народа. Он устоит.

 

Понедельник, 19 мая 1941 г.

Я боюсь, что социальную лесть и пресмыкательство ЦК партии принимает за реальность, а между тем грозно всюду идет недовольство и власть, окруженная морально и идейно более слабой, чем беспартийные, массой, может оторваться от реальности. Две фигуры – Сталин и Молотов, остальные незначительны. Большинство думает, что мы и наша армия не можем бороться с немецкой.

Я думаю, что в конце концов – немцы не справятся. Но фикция революционности, которая у нас существует, где две жандармские армии и мильоны каторжников (в том числе цвет нации) не могут дать устойчивой революционности.

 

22 июня 1941 г. [вечер]

В 4 часа утра – без предупреждения и объявления войны – в воскресенье 22 июня германские войска двинулись на нашу страну, застав ее врасплох.

Мы узнали об этом в Узком в санатории через радио из речи В.М.Молотова.

Он сообщил, что в этот час немецкие аэропланы бомбардировали Киев, Житомир, Каунас и [произошло нападение] с румынской границы. Больше 200 убитых и раненых. Одновременно произошло нападение на наши пограничные войска на западной границе – и в Финляндии.

Из речи как будто выходит, что хотя немцы и были отбиты, не застали [нас] врасплох – но находятся на нашей территории. Гр. Шуленбург в 5 1/2 утра сообщил, что это вызвано средоточием наших войск на немецкой границе.

Речь Молотова была не очень удачной. Он объявил, что это вторая отечественная война, и Гитлера постигнет судьба Наполеона. Призывал сплотиться вокруг большевистской партии.

Ясно, что застали врасплох. Скрыли все, что многие, по-видимому, знали из немецкого и английского радио. Они говорят, что Германия предложила Англии заключить мир (Гесс? – я не верил). Говорили, Рузвельт это предложение отверг. Мне кажется маловероятным, чтобы Англия могла пойти на заключение мира с Германией в этой обстановке – за счет нас.

Начало мировой революции?

 

Понедельник, 23 июня 1941 г.

Только в понедельник выяснилось несколько положение. Ясно, что опять, как с Финляндией, власть прозевала. Очень многие думали, что Англия за наш счет сговорится с Германией. Я считал это невозможным. Речь Черчилля стала известна...

Бездарный ТАСС со своей информацией сообщает чепуху и совершенно не удовлетворяет. Еще никогда это не было так ярко, как сейчас.

 

8 ноября 1941 г. Суббота. Боровое

Кончил «Тихий Дон» Шолохова. Большая вещь – останется и как исторический памятник. Вся жестокость и вся ярость всех течений социальной и политической борьбы и глубин жизни им выявлены ярко.

В связи с речью Сталина – значительное успокоение.

 

14 ноября 1941 г. Пятница

Только вчера дошел до нас текст речи Сталина, произведшей огромное впечатление. Раньше слушали по радио из пятого в десятое. Речь, несомненно, очень умного человека. Она в местных газетах появилась только вчера. И все же многое неясно.

Никто здесь не имеет понятия о положении дел на фронте.

Говорят, в поселке [Боровое] все более чувствуется война. У многих есть убитые и раненые.

 

15 ноября 1941 г. Суббота

Невольно думаешь о ближайшем будущем. Сейчас совершается сдвиг – и, вижу, многим тоже [так] кажется – огромного значения. 1) Союз с англосаксонскими государствами-демократиями, в которых в жизнь вошли глубоким образом идеи свободы мысли, свободы веры и формы больших экономических изменений с принципами свободы. 2) В мировом столкновении мы тоталитарное государство – вопреки тем принципам, которые вели нашу революцию и явились причиной нападения на нас.

 

16 ноября 1941 г. Воскресенье, утро

Три-[четыре] факта бросаются в глаза, резко противоречащие словам и идеям коммунизма:

1) Двойное на словах правительство – ЦКП и Совнарком. Настоящая власть – ЦК и даже диктатура Сталина. Это то, что связывало нашу организацию с Гитлером и Муссолини.

2) Государство в государстве: власть – реальная – ГПУ и его дальнейшие превращения. Это наросты, гангрена, разъедающие партию, – но без них она не может в реальной жизни обойтись. В результате мильоны заключенных-рабов, в том числе наряду с преступным элементом и цвет нации, и цвет партии, которые создали ее победу в междоусобной войне. Два крупных явления: 1) убийство Кирова, резко выделявшегося среди бездарных и бюрократических властителей; 2) случайная неудача овладения властью людьми ГПУ – Ягоды.

3) Деятельность Ежова – вероятно, давно сумасшедшего или предателя, истребляющего цвет партии и остановленного в своей разъедающей работе, когда уже много разрушительной «работы» им было сделано.

4) Истребление ГПУ и партией своей интеллигенции – людей, которые делали революцию, превратив ее в своеобразное восстановление государственной мощи русского народа, – с огромным положительным результатом. Партия обезлюдела, и многое в ее составе – загадка для будущего. Сталин, Молотов – и только. Остальное для наблюдателя – серое.

Одновременно с этим создается: 1) традиция такой политики, 2) понижение морального и умственного уровня партии по сравнению со средним уровнем – моральным и умственным – страны. При этих условиях смерть Сталина может ввергнуть страну в неизвестное.

Еще ярче это проявляется в том, что в партии – несмотря на усилия, производимые через полицейскую организацию, все проникнуто преступными и буржуазными по привычкам элементами – очень усилился элемент воров и т.п. элементов. Сизифова работа по очищению не может быть реально сильной.

Наряду с этим единственный выход непосилен для власти: 1) реорганизация – коренная – ГПУ и его традиций; возможно ли это? и 2) полная неудача снабжения населения нужными предметами потребления после 24 лет [Советской власти], т е. неправильная организация – дорогая и приводящая к голоду и бедности – торговли.

В сущности, и в Финляндии, и в этой войне это все [сказалось и] сказывается, и впереди неизбежны коренные изменения, – особенно на фоне победы нашей и англосаксонских демократий, мне [эти изменения] представляются – несомненными.

Будущее ближайшее принесет нам много неожиданного и коренное изменение условий нашей жизни.

Найдутся ли люди для этого?

 

25 ноября 1941 г., утро. Вторник

Отвратительно бездарное радио явно рисует отрыв власти от населения. Нам сообщают пустяки, анекдоты. Московские газеты мы имеем только от 3.XI. Как ни плохи они и как ни бездарны – из них все-таки обыватель с огромным опозданием узнает кое-что.

 

28 ноября 1941 г. Пятница, утро

Мне вспомнились высказывания И.П.Павлова – помню, несколько раз он возвращался к этой теме. Он определенно считал, что самые редкие и самые сложные структуры мозга – государственных людей Божьей милостью, если так можно выразиться – прирожденных. Это выражение, вероятно, не его. И это, я думаю, правильно.

Особенно ясно для меня становится это, когда в радио слышится его речь: резкий и неприятный кавказский акцент. И при таких предпосылках такая власть над людьми и такое впечатление на людей.

Одну основную ошибку он сделал: под влиянием мести или страха уничтожил цвет людей своей партии – невозградимую, так как реальные условия жизни вызывают колоссальный приток всех воров, карьеристы лезут в партию, уровень которой в среде, в которой мне приходится вращаться, ярко ниже беспартийных. По-видимому, по рассказам, он готовил себе заместителем Кирова, убийство которого партийными кругами, может быть, смертельный удар для партии.

 

7 декабря 1941 г.

Впервые на двух фронтах благоприятные известия – и под Ростовом-на-Дону, и под Москвой. Наконец-то поворот. Начало конца Гитлера.

Газеты запаздывают, [доходя] до нас на 1 1/2 – две недели [позже]; радио плохо организовано – дает много меньше наших плохих газет. Общее недовольство.

После войны неизбежно религиозная жизнь рано ли, поздно ли восстановится – думаю, очень сильно. Но разрушительная критика науки исторически сложившихся религий скажется, когда религии, такие как католичество и православие, потеряют государственную поддержку.

 

9 декабря 1941 г. Вторник, утро

Все недостатки аппарата сказываются. Не коммунисты сейчас ведущие, а патриотизм народных масс. Государственный человек один Сталин. «Аппарат» ниже среднего.

 

12 декабря 1941 г. Пятница, утро

Читал коллективный труд «История философии», издание академического института философии, 1-й том, древнегреческая философия. Попытка охватить историю философии с атеистических и материалистических точек зрения делается впервые – если будет доведена до конца – интересна. Крупных сил у нас нет и не может быть при отсутствии свободы мысли.

Производят комическое впечатление цитаты из К.Маркса и Энгельса. Но, с другой стороны это были свободно мыслящие, широко образованные люди и благодаря этому, так как это защитная завеса для проведения научных идей, которые иначе не прошли бы среди наших начетчиков-талмудистов. Одновременно читаю историю греческой литературы – там во введении эта самозащита проводится еще ярче и циничнее. Но основной текст добросовестен. Неужели эта глупость может долго сохраняться?

 

ТЕЛЕГРАММА НА ИМЯ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО И.В.СТАЛИНА

Март 1943 г.

Прошу из полученной мною премии Вашего имени направить 100 000 рублей на нужды обороны, куда Вы найдете нужным. Наше дело правое, и сейчас стихийно совпадает с наступлением ноосферы – нового состояния области жизни, ноосферы – основы исторического процесса, когда ум человека становится огромной геологической планетной силой.

Академик В.Вернадский

 

ПИСЬМО К С.В.КОРОЛЕНКО

15 апреля 1943 г. Боровое

Дорогая Софья Владимировна!

Конечно, если я получу деньги, но когда, это еще неизвестно, говорят, это бывает не скоро, а особенно в теперешнее время, – конечно, пять тысяч рублей я буду очень рад оставить для Вас. Но я 100 000 рублей передал уже на фонд обороны Сталину. <...>

Я смотрю на Вас и на Вашу сестру как на самых близких людей, так как Владимир Галактионович не только был моим кровным, но и дорогим, и близким по духу.

Странным образом я последнее время очень вдумываюсь в этику и в своей научной работе углубляюсь в представления о религии. Думаю, что мы переживаем сейчас взрыв научного творчества, подходим к ноосфере, к новому состоянию планетной оболочки биосферы, к кризису философскому и религиозному.

---

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд