Жить, не бояться и верить

Русские поэты-символисты, писавшие о Севере и часто бывавшие там, не противопоставляли его Югу. Подобно романтикам середины XIX в., символисты находили крупные, монументальные образы на Севере и на Юге (под Югом зачастую понимался и Восток). Еще А. Бестужев сравнивал скандинавов с кавказскими горцами: и те и другие, на его взгляд, были людьми «столько же гордыми, как бедными, столько же свободными, как бесстрашными». Север и Юг были одинаково первозданны и экзотичны.

Поэты разных времен чувствовали красоту Севера и старались передать ее. Вслед за Ломоносовым многие поэты пытались постичь таинственную сказочность Севера. «Руны тайные» появлялись в стихотворении Батюшкова, Тютчев называл Север чародеем, многое для Ф.Глинки на Севере «осталось тайной». Однако вплоть до XX в. рядом с восторженными словами о северной природе соседствовали эпитеты: «пустой», «дикий», «мертвый».

«Все блещет в чаще сих аллей. Но все мертво!» – писал Ф.Глинка в поэме «Дева карельских лесов». «Я видел Финляндию... и спешу сообщить тебе глубокие впечатления, оставшиеся в душе моей при виде новой земли, дикой, но прелестной и в дикости своей. Здесь повсюду земля кажет вид опустошения и бесплодия, повсюду мрачна и угрюма...» – так отзывался о северной природе К.Батюшков в «Отрывке из писем русского офицера о Финляндии».

В литературе северная природа традиционно называлась бедной, несмотря на признание ее сказочной красоты. Поэты рубежа веков выявили новую грань в отношении к Северу, во взгляде на «дикую» и «бедную» природу.

Так выразил свое отношение к Северу В.Соловьев. Борьба человека с природой и единство человека с природой – эти темы становятся основными в «северных» стихах поэтов рубежа XIX-XX вв. и начала XX века.

В.Соловьев, А.Блок, В.Брюсов находили на Севере, с одной стороны, покой и безмятежность, с другой – изначальную сверхсилу природы, свирепость стихии, бурю. Для Соловьева, например, берега Саймы – это и рай природы, и ад, жилище демона, где «гибнут грешные созданья, гибнут грешные дела». Бурю и покой, тревогу и безмятежность, гармонию и хаос Соловьев старался связать в своей поэзии, воплотить их в том всеединстве, которое он проповедовал как философ.

Север символизировал для В.Соловьева красоту – «Не позабуду я тебя, краса полуночного края...», тайну – «Где ночь безмерная зимы таит магические чары...», правду – «Там богу правды я молился...».

В своем поэтическом понимании Севера Рерих был близок В.Соловьеву. Север – красота, Север – тайна, Север – сказка, и в то же время Север – правда, Север – прошлое мира. Север для Рериха – гармоничный мир. И если у Владимира Соловьева человек, человеческий дух утверждает себя в борьбе с природой, то герой стихов Рериха находится в ладу с ней. Человек у Рериха слит с природой воедино, его поступки соразмерны с природными явлениями.

(«Улыбка твоя»)

Рериху-поэту, как и Рериху-живописцу, присуще одухотворение природы, в его северных стихах сильны пантеистические мотивы:

(«Напрасно»)

Традиционное противопоставление солнца и туч соответствует у него противопоставлению радости и печали. «Над нами закаты, восходы» (с бодрым настроением путники идут по легкой дороге. – Е.С.). «Тучи. Стало темно. Снизу застлались туманы» (путники на краю пропасти. – Е.С.). Север учит мужеству: «Не беги от волны, милый мальчик, ...прими ее твердой душою» («Не убьют»), учит в любых ситуациях не терять надежду.

Северный пейзаж в рериховской поэзии конкретен: скалы, озера, леса, мхи.

(«Улыбка твоя»)

Но само слово «Север» и северные географические названия в стихах Рериха не встречаются. Художник создает максимально обобщенный образ Севера, северной природы.

Важнейшие вопросы бытия звучат в поэзии Рериха сортавальского периода. Рериховское отношение к проблемам красоты, познания, рериховский жизнеутверждающий пафос – все это находит отражение и в его стихах. Но стихи Рериха, конечно же, не являются иллюстрациями его эстетических идей, как и не являются комментариями к его картинам. Рериховская поэзия, подобно поэзии любого большого мастера слова, шире и глубже эстетических взглядов автора. В цикле стихотворений «Мальчику» поэт как бы наставляет своего юного героя, делится принципами человеческого поведения, которыми живет сам. Мальчик, с целью познания убивший жука, затем убивает птичку, зверя. Может ли он ради знания убить человека?

(«Не убить»)

Это стихотворение написано в 1916г., в самый разгар мировой войны, когда правительственные газеты призывали убивать. Рерих говорит свое «нет» убийствам. Проблему познания он переносит из области идей в сферу человеческого поведения и решает эту проблему уже не с эстетических (т. е. с точки зрения красоты и искусства), а с этических позиций. В самом вопросе «почему тебе и людей не убить?» заключен однозначный рериховский ответ: даже поиск знания, рационального или мистического, научного или обыденного, не оправдывает убийство. Стихотворения «Не убить», «Послан», «Украшай» из цикла «Мальчику» – своеобразные портреты предреволюционной эпохи с ее «гулом», войной, кричащими противоречиями.

Не подходи сюда, мальчик.

Поэт предостерегает юного героя своих стихотворений, но и обнадеживает его, вселяя в его сердце веру в будущее:

(«Послан»)

Рерих ожидает от будущего в большей степени радостного и доброго, нежели злого: «Что впереди, то не страшно» («Не убьют»), «Завтра будет светло» («Увидим»), «Разве не видишь ты путь к тому, что мы завтра отыщем» («Пора»).

Ожидание будущего у многих поэтов связано с образом вестника. Этот образ был достаточно распространен в финской и русской лирике начала века. Он характерен для Э.Лейно, Л.Онервы, Н.Рериха, А.Блока, Вяч.Иванова и других поэтов. Можно искать корни этого образа и в древних литературах Востока или Запада. Но в любую эпоху у художника, жаждущего новизны, радости, возникает вопрос: кто принесет радостную весть?

Традиционно символом вестника являлись утро, небо, заря, звезды. Часто в поэзии вестником бывает певец. Рерих иногда именно так отождествляет образы певца и вестника, и весть несет с собой музыка. Певец в изображении Рериха беден и никому не знаком, его песни не всегда и не всем понятны.

В стихотворении «Замечаю» Рерих пишет:

Таинственность певца и необычность его песен выделяют его среди других героев рериховских стихотворений. Но Рерих не отстраняет певца от людей. Именно им певец поет свои песни: «И всегда какие-то люди толпятся у калитки». В стихотворении «Нам» поэт спрашивает:

Певец у Рериха – всегда путник. Чувство пути, которое Блок считал одним из признаков таланта писателя, было для Рериха очень характерно. Тема пути отражается и в названиях стихотворений Рериха: «Взойду», «Наш путь», «Уводящий», «Послан», «Тропинки». В поэзии Рериха «пойти до солнца» обозначает и эволюцию лирических героев, и реальный путь одновременно.

(«Наш путь»)

(«Захочешь»)

(«О Вечном»)

И хотя путь для героев Рериха «каменист», «долог» и «труден», он связан с радостью: «Идти неизвестно куда понравилось нам» («Бездонно»). Тема пути в поэзии Рериха неразрывна с темой вечности. Сама вечность для Рериха-поэта заключена в непрерывном движении, развитии:

(«Вечность»)

Однако куда идут рериховские герои? Какова их цель? Во имя чего их долгий путь? Во многих стихотворениях поэт отвечает на эти вопросы неопределенно: «подойдем к черте», «пойдешь ты вперед», «не переставая идешь ты». Только в стихотворениях «Пора» и «Увидим» Рерих говорит о цели пути:

(«Пора»)

(«Увидим»)

Герои ищут священные знаки, те знаки, что «выступят, когда нужно» и «жизнь построят» («Священные знаки»). А знаки эти «вернее всего... у дороги» («Увидим»)- отсюда стремление рериховских героев всегда быть в пути. Рериховские путники идут в тишине: «...подойдем и заглянем. В тишине и молчаньи» («Улыбка твоя»).

Для Рериха тишина и покой – непоколебимые ценности. Он вкладывает в понятие «покой» свой смысл и не раскрывает его:

(«Привратник»)

Самое важное, по мнению поэта, происходит в тишине, и потому так часто употребляет он это слово: «Ты, в тишине приходящий, безмолвно скажи...» («Утром»), «Ты знаешь, что тишина громче грома» («Уводящий»), «Мысли я погружу в тишину» («Я сохраню»).

Тишина в стихах Рериха – это созидательная тишина, необходимая для работы и сосредоточенных размышлений. Рерих пишет о тишине с чувством, которое, по выражению немецкого романтика XVIII в. Новалиса, «требует особого склада характера, предполагает... отдачу себя во власть душевным переживаниям». Рериховские герои внешне всегда спокойны, неподвластны быстрой смене настроений: «Мысли я погружу в тишину... Спокойным я остаюсь» («Я сохраню»), «Брат, покинем все, что меняется быстро» («О вечном»). Но это спокойствие не делает их равнодушными к чужому горю:

(«При всех»)

И спокойная, казалось бы, дорога рериховских путников подчас связана с сомнениями и утратами. Страстное устремление к новому заставляет героя от чего-то отказываться, что-то сознательно или неосознанно забывать. В стихотворении «Завтра» путник «под лучами нового солнца» теряет знание, забывает все, «что было накоплено». Он называет себя «обкраденным», «бедняком, потерявшим имущество»:

Рериховский путник боится, что после такой потери он не сумеет встретить новое солнце, но возвращаться за забытым не будет. «Все оставленное позади – не твое» («Наставление ловцу, входящему в лес»). Для Рериха важно, чтобы его путник не потерял главного – пути:

(«Наставление...»)

Обретение рериховскими героями нового знания, «нового солнца», происходит нелегко. Но если герой находится в постоянном пути, стремится к постоянному совершенствованию, то такой путник «снова узнает нужное...» («Завтра»). Вера в завтра не покидает ни Рериха, ни его героев.

Путники в рериховской поэзии подчас одиноки. В самих себе они должны искать опору и силу, «возмещение тому, что было утрачено...» Личность в стихах Рериха еще далека от совершенства:

(«Поможет»)

Рериховский герой часто нуждается в совете вестника, учителя, друга. Если в поэзии финских неоромантиков гуманистический идеал воплощен в образе самого земного человека, то у Рериха он часто вне человека: в природе, космосе.

(«Улыбка твоя»)

Создавая образ реального человека, Рерих не идеализирует его, но показывает в постоянном стремлении к совершенству, в постоянном духовном пути. В стихотворении «Тогда» из цикла «Мальчику» Рерих уверяет, что зла нет, «есть лишь несовершенство», которое порождено гневом, ложью и глупостью. Мальчик не должен придавать значения ссоре, ведь «злоба людей неглубока». «Думай добрее о них», – советует Рерих («Не считай»).

Многие сложные поэтические образы становятся более понятными, если обратиться к статьям художника, его дневникам и письмам. Так, например, Рерих повторял, что верит в человечество, но боится толпы. Писал об этом в статьях, дневниках, письмах сортавальского периода. Лирический герой стихотворения «В толпу», прежде чем выйти из дому, надевает маску.

Рерих никогда не подразумевал под толпой народ. Толпа для него – скопище, объединенное ложью, гневом и глупостью. Однако в противопоставлении героя и толпы отразился «акт трагедии» – разрыва народа и интеллигенции, характерный для русских символистов, хотя сам факт, что в поэзии Рериха существует народ, совершающий подвиг («Подвиг»), и «лживая толпа» («В толпу», «Тогда»), говорит о подлинном интересе поэта к реальному, а не абстрактному народу. Рерих не идеализирует народ, видит в нем и доброе, и негативное. Не ненависть, но мудрость звучит в его словах о толпе:

(«Тогда»)

Цикл стихов «Мальчику» – своеобразное утверждение этических ценностей: «Мальчик, вещей берегися» («Украшай)», «врагов и друзей не считай» («Не считай»), «...победа тебе суждена, если победу захочешь» («Захочешь»).

Вопросы морали, долга, нравственности в поэзии Рериха постоянно перекликаются с его эстетическими идеями. Идея красоты как в статьях, так и в стихах Рериха неотделима от идей добра, гуманности. «Украсить» в рериховской поэзии – значит облегчить, помочь. И потому так дорога красота Рериху:

(«К нему»)

Глубокий интерес Рериха к народной эстетике породил стремление художника возродить давно забытые формы народной культуры – действа, мистерии, где бы сочетались обряды, музыка, драма, – что привело его в драматургию. Рерих был верен принципам «новой драмы», а точнее, тому ее направлению, к которому принадлежали Метерлинк, Гауптман, Стриндберг. Для Рериха-драматурга были характерны постановка вневременных проблем, монологи, адресуемые вовне, в зал, условность характеров. Но прежде всего Рерих хотел видеть свой театр всенародным, доступным каждому, где зрители были бы одновременно и участниками спектакля. Не случайно пьесу «Милосердие» (1917) Рерих называет «наивным народным действом», а в письме к Бену а – мистерией (средневековый театральный жанр, включавший в себя религиозные обряды, а также множество элементов народного творчества). В России к жанру средневековой мистерии проявляли интерес А.Блок, Вяч.Иванов, Ф.Сологуб. По мнению Блока, драма-мистерия являет собой поэтический синтез. «Через святилища Греции, – писал Вяч. Иванов, – ведет путь к той Мистерии, которая стекшиеся на зрелище толпы претворит в истинных причастников действа, в живое Дионисово тело». Задача режиссеров и актеров, считал Ф. Сологуб, – приблизить театр к мистерии.

В основе интереса к мистерии у русских литераторов начала века лежало все то же стремление к монументальным образам, желание превратить театр в народное действо, но осуществить им это желание оказалось крайне сложно.

В «Милосердии» Рерих пытался реализовать идею синтетического театра – «всенародного искусства», синтеза всех форм: музыки и драмы, поэзии и обряда. Рерих использует элементы средневековых легенд и прибегает к литургическим формам. Главный герой пьесы, освободитель знания Гайятри, назидательно учит народ: «ищите», «научитесь», «признайте», «умейте» и т.д., взывает к создателю: «дай», «приди», «пошли», «слушай» и т.д.

Рериху хотелось, чтобы его пьеса была положена на музыку. Он просил Бенуа: «...написал мистерию «Милосердие»- хорошо бы найти композитора...» В музыке для драмы видели возможность создания новой сценичности и многие русские писатели, современники Рериха, ведь музыка дает «столько возможностей... для выражения туманных настроений, для аллегорий, для субъективных образов». Рерих, как и Вяч.Иванов, считал, что музыка даст драме «грандиозный стиль».

В «Милосердии» примет исторической эпохи нет, но в пьесе не мог не отразиться ритм времени – начала XX века. События рериховской пьесы могли происходить где угодно: в древней Индии, в России, в Финляндии. Но при внимательном чтении по описанию природы и обрядов можно предположить, что место действия героев «Милосердия» – Север: «Там в кряже скалистом у белого круга...» Курганы, описываемые в пьесе, аналогичны тем северным могильникам, которые Рерих сам раскапывал в Изваре: «На вершине круг белых камней. Гайятри ходит внутри круга, бросает стрелы острием наружу и поет заклятье». Круг камней, каменная оградка вокруг кургана, треугольное кострище – элементы погребений, встречающиеся только на Севере и имеющие большое значение при определении этнической принадлежности могильников. В пьесу также включен обряд, характерный для северных народов, – опускание клада на дно озера: «...сложил золотые в котелок и в озеро опустил. Заметил все камни».

Но имена божеств и некоторые географические названия Рерих заимствует из индийской мифологии (Индра – верховный бог ведийского пантеона, бог грома и бури; Араньяни – лес, лесная богиня; Гайя (Гая) – город, возле которого, по преданию, произошло просветление Будды; Майя – волшебство, оборотничество, мировая иллюзия; Тамаринд – индийский финик и др.). Само имя главного героя пьесы Гайятри обозначает название священной песни, с которой жрецы-брамины обращались к Савитару – олицетворению солнца.

О влиянии на художника индийской культуры, обогащении его творчества идеями индийской философии свидетельствует и то, что Рерих заканчивает «Милосердие» вольным переводом стихотворения Рабиндраната Тагора «Где души бестрепетны» (1901):

В переводе Рерих значительно сократил стихотворение Тагора и слово «Индия» заменил словом «Родина».

В гармоничном сочетании развивает Рерих две сюжетные линии: собственно народное действо, с обрядами, бунтом, стремительной сменой событий, и спокойные беседы старейшин о знании и невежестве. Центральной конфликт пьесы – спасение знания, на которое обрушились темные силы ненависти, невежества, разрушения. Знание выступает как глобальный символ – это и хранилища библиотек, это и добро, и красота. Невежественная толпа уничтожает библиотеки, грабит и разрушает памятники и все прекрасное, не задумываясь, во имя чего эти разрушения. Чтобы спасти разумное начало, знание, возродить утраченную гармонию человеческих отношений, народ обращается за помощью к герою – Гайятри. Но кто такой Гайятри? «Простой лесной» – называет он себя. Он понимает язык птиц и деревьев, не предает друзей, он мудр и спокоен. Порой в речах Гайятри появляется дидактичность. У бога Солнца он не просит подсказок, советов – он знает, что должен делать, – а просит дать ему силу – заклятья, которые помогут исполнить желания, свои и народные: «Дай заклятье на силу! Заговор на победу! Дай смертное слово. Мудростью вершин соверши испытанье. Я неотступен». Но бог Солнца не дает Гайятри заклятий смерти, победа над силами зла в «Милосердии» достигается не мечом, а словом. На создании образа Гайятри отразились общеэтические искания Рериха. Свои этические идеи Рерих выражает в монологах героя. Порой они направлены вовне, иногда звучат вне связи с действием.

В «Милосердии» чувствуется увлечение Рериха пьесами Метерлинка. Рерих нашел близким себе мир метерлинковских сказок и около десяти лет работал над иллюстрациями к собранию сочинений писателя и над эскизами декораций к его пьесам «Принцесса Мален», «Сестра Беатриса». В четвертой и пятой картинах «Милосердия» Рерих помещает своих героев в такую же обстановку, какую мы находим в его эскизах декораций к Метерлинку и в самих метерлинковских пьесах: «Широкий коридор со сводами. Наверху круглые окна.

У стен расположился народ с имуществом». «Сестра Беатриса» Метерлинка начинается почти так же: «Широкий сводчатый коридор. Посредине большая дверь, ведущая в монастырский двор». Метерлинковская атмосфера «напряженной духовности, пронизывающей не только мир людей, но и мир вещей», присуща как Рериху-иллюстратору, так и Рериху – автору «Милосердия». Мир вещей в пьесах Метерлинка и в рериховском «Милосердии» приобретает символическое значение: холодные стены, таинственные круги камней, культовые предметы.

Подобно Метерлинку, назвавшему своих героев в пьесе «Слепые» порядковыми номерами: первый слепорожденный, второй слепорожденный и т. д., Рерих называет старейшин, осужденных, женщин: первый старейшина, пятый вестник, вторая старуха. Только одного героя (Гайятри) Рерих называет по имени.

Понимая сложность эпохи, Рерих оставался оптимистом. Театр Рериха, как и его поэзия, – это искусство веры в назначение человека. В рериховской повести «Пламя», при всей трагичности событий, происшедших с главным героем, также звучит жизнеутверждающий пафос автора.

Повесть «Пламя», в отличие от пьесы, во многом автобиографична. В 1914г. при разгроме типографии Кнебеля были сожжены клише с картин Рериха. «Пламя» было написано в 1918г. на острове Тулолансаари, близ Сортавалы. В эту повесть, затрагивающую и проблему художественного творчества, и события, происходившие в России, Север входит через описание природы: «...Где я сейчас? ...На севере. На острове. На горе стоит дом. За широким заливом темными увалами встали острова. Бежит ли по ним луч солнца, пронизывает ли их сказка тумана – их кажется бесчисленно много. Несказанно разнообразно».

В повести Рерих старается показать северную природу таинственной, полной разнообразных загадок, он часто употребляет слова «кажется», «может быть». Сквозь один пейзаж, реальный, вполне соответствующий Приладожью, проглядывает другой – сказочный: «...на самом дальнем хребте что-то блестит. Мы думаем, что это жилье. А может быть, это – просто скала... Нам кажется, что раньше давно здесь уже кто-то жил. На огромном валуне кажется выбитою цифра 3 (три) или буква 3. По лесам иногда представляются точно старые тропинки неведомо как возникшие. Незаметно исчезающие...»

Главный герой «Пламени» рассматривает природу сквозь призму истории и культуры. Глядя на древние северные скалы, он убеждается, что вулканические образования на острове давно закончились и здесь можно строить «храм, где сохранятся достижения культуры». Карельская природа в прозе Рериха экзотична. Рерих заостряет свое внимание на необычности, на «чудесах» Приладожья. Используя прием отрицания, который еще Ломоносов употреблял при описании Севера, Рерих передает красоту острова Тулола:

«Не буду говорить о чудесах нашего края, о глубоких эмалевых красках камней...

Не буду описывать прекрасные картины заката и восхода. Не скажу о великих грозах и сказочных туманах... Не скажу о пещерах и скалах, таких извилистых, таких причудливых...

Не остановлюсь на разноцветной листве, на пышном золоте осенних уборов. Даже не скажу о таинствах засыпающей и вновь проснувшейся природы...

Все это остановило бы внимание настолько, насколько все это вечно чудесно. А это было бы длинно».

Старая романтическая тема – взаимоотношения художника и общества – одна из главных в рериховской повести «Пламя». В форме письма герой повести от первого лица рассказывает о драматических событиях, происшедших с ним в России. Художник отправил картины в типографию для репродуцирования, и они сгорели. Все ценители искусства сожалеют. Никто не предполагает, что в типографии были не подлинники, а копии. Художник снова выставил подлинные картины, но зритель их не принял: «Они не поверили. Смотрели – слепые. Слушали – глухие. Неужели мы видим только то, что хотим увидать?» Художник окружен недоверием, гневом... От «пламени» суеты и гнева он уезжает на северный остров. Это не бегство. Уединение ему необходимо. Но в какой степени?

С одной стороны, художник обижен на людей. «Сердца людей всегда открыты вниз. Если они вообще открыты», – повторяет он слова другого рериховского героя – Гримра-викинга. Герой повести «Пламя» сравнивает человечество с большим муравейником: «Если я хочу посмотреть на труд, войну, восстание, то стоит пройти к ближнему муравейнику. Даже слишком человекообразно». Однако, с другой стороны, сам факт, что художника возмущает непонимание, говорит о том, что ему важно признание окружающих. Он уходит от людей на остров, но всегда ждет черную сойму, на которой приплывает человек с вестью из «прежнего мира». Художнику и хочется жить на острове, и хочется к людям: «При отъезде человека на сойме нами овладевает какое-то странное чувство. Но никто не произносит вслух, что хотелось бы уехать с ним, туда, дальше поселка, где много бочек и рыбы. Через несколько часов это чувство проходит. Человеческое влияние опять нас минует. Такое же странное чувство наполняет нас всякий раз, когда вдали черной птицей покажется сойма. Он ли? Один ли?» Рериховский художник и жаждет одиночества, и не может вынести одиночества.

Герой повести убежден, что в жизни «ценен лишь труд творчества». Но вся повесть убеждает, что творчество кому-то должно быть нужно. Нужно оно и тем самым людям, от которых герой повести уходит. Он хочет с кем-то поделиться своим горем и спешит написать письмо на берег, к людям, пока сойма ждет.

В рериховском художнике живет страх за судьбы культуры, обычно характерное для героев символистской прозы желание возвысить культуру над «грубо материальными силами истории». Люди не имеют абсолютных критериев, и потому, считает герой «Пламени», должен быть построен храм, «где на самых прочных материалах, самыми прочными способами будут запечатлены все лучшие достижения человечества... – такое хранилище было бы величественно. Тайник знания. Знание для знания». Но мечта о знании для знания абсурдна. Знание существует для людей, иначе оно гибнет – убеждает повесть «Пламя».

«Пламя» создавалось в сентябре 1918 года, когда Рерих был уже знаком с «Провозвестиями Рамакришны» и «Бхагавадгитой» [1], ключевыми книгами индийской философской мысли. В повести он несколько раз вспоминает Индию, цитирует строки из «Бхагавадгиты», тем не менее, своего героя художник поселил именно на Севере. В этом виновны и необычная красота Карелии, и желание Рериха описать реальные события, происшедшие с ним самим, и те идеи, которые высказывает Рерих устами своего героя.

Людскому равнодушию Рерих противопоставляет страстность художника, теориям искусства – саму мощь искусства: «Мощь искусства именно в его безотчетности, в его, повторяю, стихийности...»

Из «Бхагавадгиты» Рерих цитирует строки, менее всего характерные для этого памятника индийской эпической поэзии, – о человеческой деятельности: «Взирай лишь на дело, а не на плоды его». Как известно, высшей целью человеческого существования многие философские школы Индии, напротив, провозглашали недеяние, самоотречение, непричастность к внешнему миру и его делам.

В повести «Пламя» Рерих показывает нам «мощь искусства», неутомимый труд художника, его темперамент, которые сродни борющимся стихиям Севера, «великим грозам», «сказочным туманам». Северная природа естественна в повести, придает ей высокую поэтичность, подчеркивает значимость тех идей, которые высказывает главный герой, усиливает впечатление от самого образа героя. Северная природа – своеобразная героиня «Пламени», спасающая художника, дающая ему силу и утешение. На острове художник решает не отчаиваться, а работать. Вдохновляет его Север: «Вообще помни о Севере. Если кто-нибудь тебе скажет, что Север мрачен и беден, то знай, что он Севера не знает. Ту радость и бодрость и силу, какую дает Север, вряд ли можно найти в других местах. Но подойди к Северу без предубеждения. Где найдешь такую синеву далей? Такое серебро вод? Такую звонкую медь полуночных восходов? Такое чудо северных сияний?»

«Пламя» – единственная повесть в литературном наследии Рериха. И то, что она была написана в Карелии, еще раз доказывает, какой сильный творческий импульс получил он здесь.

---

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд