Неслучайные «случайности». Явление археологии

Николай Константинович Рерих родился в 1874 году в семье известного петербургского нотариуса. После окончания гимназии поступил, по настоянию отца, на юридический факультет Петербургского университета и по собственному стремлению – в Академию художеств, которую успешно окончил. Дипломная картина «Гонец. “Восстал род на род”» сделала его известным художником и была взята П.М.Третьяковым в галерею. В 1901 году он женился на Елене Ивановне Шапошниковой, которая стала его другом, единомышленником и поддержкой на всю жизнь. В 1902 году появился старший сын Юрий, будущий известный востоковед, а в 1904 году – Святослав, ставший крупным художником.

Николай Константинович с самого раннего детства вошел в тот круг интересов, который стал его судьбой. Интересы эти были связаны с историей и археологией, Востоком, особенно Индией, и, конечно, с художеством. Рисовать он начал очень рано. Говорят, что люди делятся на две части. Одни появляются на свет просто для жизни, другие для призвания. Николай Константинович Рерих принадлежал к последним. Объяснить, что такое призвание, непросто. Явление это очень сложное, сопряженное с таинственными процессами внутренней жизни человека. Можно, например, сказать, что призвание – это реализация того, что заложено в человеке. В Рерихе было заложено очень много. Он пришел в этот мир с огромным богатством, которое сумел приумножить и принести в дар человечеству.

...Древние курганы были разбросаны среди полей и лесов, окружавших имение нотариуса К.Ф.Рериха под Петербургом. Первые свои раскопки Рерих-младший провел в девятилетнем возрасте. Прикосновение к реликвиям дальних веков было непередаваемым и неожиданным. С того момента археология пройдет через всю его жизнь. Раскопки на севере России, раскопки в Новгороде, раскопки в Европе, в Тибете, в индийских Гималаях. С годами он сформируется как крупнейший историк и археолог. Имение нотариуса называлось Извара. На первый взгляд оно не отличалось от других не больших имений, которых было немало в окрестностях большого города. Но это только на первый взгляд. Время и здесь расставило свои знаки. Уловить закономерности их появления трудно. Дом в Изваре был одноэтажным и добротным. Фасад и углы украшали готические башенки. Знак с тремя кругами, который можно увидеть в розе готических соборов средневековой Европы, дважды повторялся на стенах дома. Знак этот иногда означает пророка. Дом был старинный и принадлежал не одному владельцу. Нотариус купил его у поручика лейб-гвардии Преображенского полка Веймарна. К готическим знакам дома поручик не имел никакого отношения. Он ничего не знал также и о картине, которая висела в одной из комнат дома. На картине была изображена снежная гора, скорее не гора, а целый хребет. Картина неотвратимо притягивала мальчика. Он подолгу рассматривал причудливые изломы склонов и неприступные снежные пики. Потом, через много лет, он узнает имя горы – Канченджанга. Она встанет на его Пути без рамы, без осевшей на ней пыли, во всем богатстве удивительных красок. Рерих будет рисовать ее много и упоенно. С разных точек. В разное время года. В разные часы дня. Он будет жить невдалеке от нее и видеть из окна дома. Этот дом будет в Индии. Тогда же он еще ничего не знал о ней. Но она уже звучала в названии имения – Извара. Слово на древнем, теперь уже мертвом языке этой страны. «Исвара», «Ишвара» – бог, владыка. Об этом ему много позже скажет великий и мудрый поэт Индии Рабиндранат Тагор. Но Индия жила не только в названии Извара. Дом был построен в екатерининское время и принадлежал графу Воронцову, который, как говорили, побывал в Индии. И к тому же по соседству с Изварой когда-то жил индийский раджа. Потом Индия встанет на Пути Николая Константиновича и придаст этому Пути цельность и непреклонную устремленность. В гимназии К.И.Мая, где учился Рерих, он с интересом и прилежанием чертил и раскрашивал карты азиатского материка. Гималаи, Гоби, Куньлунь, Алтай. Горы и пустыни Азии неодолимо влекли его. Они таили в себе многие еще не разведанные тайны. Он внимательно слушал рассказы востоковедов, бывавших в доме Рерихов. Имена Пржевальского, Козлова, Потанина обладали для гимназиста Рериха удивительной притягательностью.

Он читал их книги, всматривался в портреты. Ему хотелось быть похожим на них, но он понимал, что сделать это очень трудно. Выдающиеся русские путешественники вели караваны через пески и верхом на низкорослых лошадях местной породы преодолевали горные перевалы. Случится ли такое когда-нибудь в его жизни? иногда возникала уверенность, что – да, случится.

Археология и история, Восток, путешествия, живопись – он к этому не только тянулся интуитивно, но и размышлял об этом неодолимом влечении, пытаясь найти в нем какие-то закономерности. Много лет спустя он, уже зрелый, пожилой человек, напишет: «Во всех проявлениях жизни, а в особенности в художественных импульсах, часто приходится встречаться с начальною случайностью. Конечно, эти “случайности” часто оказываются далеко не случайными. Человек зазвучал именно на то, а не на другое, и в этом, может быть, выразились его спящие накопления. Пришла весна, и естественно распустились почки, долго спавшие в зимних холодах. Началось новое творчество!» [1] Николай Константинович употребил очень точное выражение – «человек зазвучал». Так и он сам в свое время «зазвучал» на то, что потом стало делом его жизни, и, в отличие от многих, очень рано. Возможно, в этом раннем открытии себя и сказалась необычная его одаренность, его удивительная талантливость.

Диапазон археологических исследований Рериха был весьма широк и во времени, и в пространстве. Во времени они включали в себя эпохи начиная с каменного века и завершались средневековьем. В пространстве они захватывали Россию, ее и европейскую азиатскую части, Европу, Индию, Центральную Азию, частично Америку. Очень редко даже самые выдающиеся археологи могли поднять научно такой исторический груз и по времени, и по пространству. Рериху это удалось. Этому способствовали его удивительная трудоспособность и мощный талант, проявившийся во многих областях творчества, а также редкое сочетание или, скорее, синтез науки и искусства, археологии и художества.

Профессионально Рерих начал заниматься археологией еще студентом Петербургского университета. Эти занятия были столь успешными, что тогда же он становится пожизненным членом императорского Русского археологического общества. Несмотря на занятость в университете и в Академии художеств, он принимал самое деятельное участие в раскопках, делал доклады перед учеными, писал подробные отчеты о работе. Отчеты сопровождал великолепными и точными рисунками, которые были лучше любой фотографии. Ему удалось собрать богатейшие коллекции археологических реликвий. В своих раскопках он шел к истокам культуры человечества, к каменному веку, который поразил его не только таинственностью, но и удивительным сходством предметов, найденных им, с теми, что обнаружены на древнейших стоянках на огромных территориях, куда можно включить Францию, Бельгию, Италию, США, Монголию, Китай, Венгрию, Швейцарию, Египет, Сибирь. «Даже во время любования Римом, Флоренцией и Вероной, – писал Рерих, – всюду не забывались и каменные изделия и привозились к их далеким собратиям» [2]. Изделия каменного века, найденные на различных территориях, отстоящих друг от друга на больших расстояниях, практически повторяли друг друга. Находки в России и странах ЕВРОПЫ, отмечал он, «представляют поразительное сходство с нашими находками; материал, величина, точнейшая форма, характерная обделка (сверление и штриховка), так называемые пуговицы и двойные пуговицы – все говорит не только об общем происхождении, но как бы об одних руках, обточивших эти вещи. Такое же сходство и в каменных орудиях, найденных вместе, – скребки, острия и стрелки с вогнутым насадом» [3]. Говоря о тайне, «окружающей следы каменного века», Рерих не имел в виду предметы только материальной культуры, а стремился проникнуть в суть красоты созданного, в мышление человека каменного века и в его чувства, ибо хотел, и это ему удалось, представить культуру каменного века во всей ее глубине и объемности. Он просматривал в ней удивительное своеобразие и изначальность корней общечеловеческой более поздней культуры. Он был первым ученым, который не согласился с бытовавшим тогда представлением о дикости и примитивности людей каменного века. Ведя раскопки этой еще мало изученной эпохи, Рерих ощутил не только красоту материальной культуры каменного века, в частности неолита, но и особенности его духовной жизни, которая, по его мнению, находилась на достаточно высоком уровне. «Понимать каменный век как дикую некультурность будет ошибкою неосведомленности» [4], – писал он. Рериховская мысль и всесторонний подход ученого к археологии как к чему-то живому оживляли его исследования. Он видел за кремневыми скребками, наконечниками стрел, рубилами людей далекого прошлого и чувствовал творческий дух их времени. Это свойство выгодно отличало его от коллег. «При всей кажущейся дикости, – отмечал он, – древний человек, с неменьшей пытливостью, нежели мыслящий человек нашего времени, стоит перед лицом природы и божества, употребляя все усилия своего гения на уяснение векового смысла жизни. Радость жизни разлита в свободном каменном веке. На каменных скрижалях написало человечество первые слова, слова общечеловеческие».

Исследовать каменный век, который его так увлекал, Рерих начал в 1902 году с курганов в новгородской губернии, затем его раскопки охватили Санкт-Петербургскую и тверскую губернии. Особенно большой материал по неолиту он нашел у озера Пирос. Во время этих раскопок он обнаружил антропоморфные фигурки, сделанные из кремня. Это было настоящим открытием для археологов, а для Рериха – доказательством зарождения в человеке каменного века эстетического чувства и образного художественного мышления. Эти фигурки смог разглядеть только глаз художника, обладавшего высокодуховной организацией. Один из крупных российских историков В.Е.Ларичев пишет по этому поводу: «не стоит поэтому удивляться, что Н.К.Рерих оценивал часто находки каменного века проникновеннее, точнее и глубже, чем иной современный профессионал, уныло разглядывающий “артефакты” через призму процентных соотношений типов орудий. Он первым сумел увидеть среди оббитых камней, найденных при раскопках на берегу озера Пирос, “человекообразные фигурки”, подобия которых и теперь для иного, зацикленного на типологиях “артефактиста”, не более чем знак необузданного воображения субъекта, случайного в науке. Выявить столь экзотические скульптуры в груде “производственного мусора” и по достоинству оценить их мог лишь человек истинно творческого мышления, лишенный профессиональных предубеждений, щедро наделенный даром художественного воображения» [5]. К этому можно добавить, что кроме дара «художественного воображения» Николай Константинович был наделен и даром восстанавливать по «артефактам» уже ушедшую в небытие древнюю жизнь во всем ее материальном и духовном богатстве. Он сумел проследить по янтарным изделиям каменного века направления миграций населения. Один из главных маршрутов этих передвижений вел на север, к берегам Балтийского моря, столь богатым янтарем. Это были торговые пути, доходившие до северного моря.

Прошлая древняя жизнь возникала из-под земли какими-то истлевшими клочками, как бы снова восстанавливалась, коснувшись таинственного внутреннего мира ученого и художника. Восстанавливалась в полном богатстве ее материи и духа. Описание Рерихом погребальной церемонии создает полное впечатление реальной картины, выхваченной из прошлой истории Древней Руси. Очерк, в котором содержится это удивительное описание, называется «на кургане». В нем богатейшее воображение художника тесно взаимодействует с точностью его научных знаний. Лишь лицезрение древнего кургана вызвало из небытия эту волшебную картину. «Словно бы синей становится небо. Ярче легли солнечные пятна. Громче заливается вверху жаворонок. Привольное поле; зубчатой стеной заслонил горизонт великан лес; встал он непроглядными крепями со зверьем – с медведями, рысями, сохатыми. Стонут по утрам широкие заводья и мочажины от птичьего крика. Распластались по поднебесью беркуты. Гомонят журавлиные станицы, плывут треугольники диких гусей. Полноводные реки несут долбленые челны. На крутых берегах, защищенные валом и тыном, с насаженными по кольям черепами, раскинулись городки. Дымятся редкие деревушки. На суходоле маячат курганы; некоторые насыпи поросли уже зеленью, а есть и свежие, ровные, со стараньем обделанные. К ним потянулась по полю вереница людей. У мужчин зверовые шапки, рубахи, толстые шерстяные кафтаны, по борту унизанные хитрым узором кольчужным, быть может, ватмалом [6]. На ногах лапти, а не то шкура, вроде поршней. Пояса медные, наборные; на поясе все хозяйство – гребешок, оселок, огниво и ножик. Нож не простой – завозной работы; ручка медная, литая; кожаные ножны тоже обделаны медью с рытым узором. А другой, ничего что мирное время, и меч нацепил, выменянный от полунощных гостей [7]. На вороту рубахи медная пряжка. Пола кафтана также на пряжке держится, на левом плече; кто же побогаче, так и пуговицы пряжкой прихватит. На предплечье изредка блестит витой медный браслет. На пальцах перстни разные, есть очень странного вида, с огромным щитком, во весь сустав пальца. Заросли загорелые лица жесткими волосами, такими волосами, что 7-8 веков пролежать им в земле нипочем. А зубы-то, зубы крепкие, ровные.

На носилках посажен покойник, в лучшем наряде; тело подперто тесинами. В такт мерному шагу степенно кивает его суровая голова и вздрагивают сложенные руки. Вслед за телом несут и везут плахи для костра, для тризны козленка и прочую всякую живность. Женщины жалостно воют. Почтить умершего – разоделись они; много чего на себя понавешали. На головах кокошником венчики серебряные с бляшками. Не то меховые, кожаные кики, каптури, с нашитыми по бокам огромными височными кольцами; это не серьги, – таким обручем и уши прорвешь. Гривны на шее; иная щеголиха не то что одну либо две-три гривны зараз оденет: и витые, и пластинные: медные и серебряные. На ожерельях бус хоть и немного числом, но сортов их немало: медные глазчатые, сердоликовые, стеклянные бусы разных цветов: синяя, зеленая, лиловая и желтая; янтарные, хрустальные, медные пронизки всяких сортов и манеров – и не перечесть все веденецкие изделья. Еще есть красивые подвески для ожерелий – лунницы рогатые и завозные крестики из Царь-града и от заката. На груди и в поясу много всяких привесок и бляшек: вместо бляшек видны и монеты: восточные или времен Канута Великого, епископа Бруно. Подвески-собачки, знакомые чуди, ливам и курам; кошки – страшные, с разинутой пастью, излюбленные уточки, ведомые многим русским славянам. У девок ниже пояса на ремешках спускаются эти замысловатые знаки, звенят и гремят на ходу привешенными колокольчиками и бубенчиками; священный значок хранит девку. На руках по одному, по два разных браслета, и узкие, и витые, и широкие, с затейливым узором. Подолы рубах, а может быть и ворот обшиты позументиком или украшены вышивкой. У некоторых женщин накинут кафтанчик, на манер шушуна, но покороче.

Опустили носилки. Выбрано ровное местечко, убито, углажено, выложено сухими плахами. Посредине его посажен покойник; голова бессильно ушла в плечи, руки сложены на ноги. Сбоку копье и горшок с кашей. Смолистые плахи все выше и выше обхватывают мертвеца, их заправляют прутняком и берестой – костер выходит на славу. Есть где разгуляться огню! Зазмеился он мелкими струйками, повеяло дымом. Будто блеснуло из полузакрытых век, в последний раз осветилось строгое, потемневшее лицо... Вдруг щелкнуло. Охнул костер, столбом взлетели искры, потянулись клубы бурого дыма» [8].

Это лишь фрагмент из сделанного Рерихом описания, настолько реального, что возникает чувство присутствия. Можно сказать, что подобное археолого-историческое описание было несвойственным ни археологам, ни историкам того времени. Оно несвойственно им и сейчас. Рерих во многих направлениях археологии и истории оказывался первым, а его исследования носили нередко характер открытий. Он первым начал копать и археологически исследовать древний Новгород. Он предвидел, какие неожиданные открытия, связанные с историей Древней Руси, дадут новгородские раскопки.

«Благодаря необыкновенному “чувству истории” Рерих, как своими открытиями, так и догадками, предвосхитил ряд достижений советских археологов, работавших в Новгороде», в результате этих работ Новгород «стал одним из величайших археологических открытий XX века» [9].

Он прокладывал новые пути в археологических раскопках и исследованиях. Интересный и важный археологический материал был им получен в Псковском регионе и в районах, примыкавших к Финляндии. Он обнаружил теснейшее взаимодействие славян с финскими племенами, Скандинавией, Прибалтикой. Он дал в своих отчетах, докладах, записях важнейшие указания на исторические миграции древних племен, на их традиции и обычаи. Он справедливо считал этнографию наукой, дополняющей археологию, и, используя ее накопления, объяснил немало темных мест в археологии. Обе науки составляли прочный фундамент древней и средневековой истории, проблемами которых Рерих особенно интересовался. В 1903-1904 годах он совершил историко-археологическую экспедицию по древним русским городам, крепостям и другим культурно-историческим памятникам. Маршрут его экспедиции прошел по значительной территории, включившей Ярославль, Суздаль, Ростов Великий, Изборск, Смоленск, Владимир, Боголюбово, Углич, Звенигород, Юрьев-Польской и многое другое. Он составил по городам не только описания, но и создал большую и бесценную коллекцию художественных произведений, которые имеют непреходящее историческое значение. Знакомясь с памятниками истории и культуры, записывая предания и легенды, беседуя с местными жителями, он собрал материал, который свидетельствовал о том, что на территории России сошлись Восток и Запад, что влияния того и другого образовали русскую синтетическую культуру. Именно во время посещения древних городов, имея опыт археологических раскопок, он понял, какое грандиозное и многообразное зрелище представляет собой русская культура. Он искал ее первооснову, определял связи с мировой культурой и те узловые моменты, которые меняли, продвигали или задерживали ее развитие. Как истый археолог, он поднимал в этой культуре слой за слоем. Но не разъединял эти слои, а исследовал их как одно целое, неделимое явление.

Он различал почерк скифов на каменной резьбе Владимира и Юрьева-Польского и видел тот особый «звериный стиль», который позже обнаружит на пряжках и пластинах Алтая и Тибета. В русской крестьянской одежде, в затейливых куполах некоторых православных церквей Рерих улавливал элементы тех времен, когда Русь стонала под игом пришельцев с Востока. До татар Восток проникал в русскую культуру через Византию. Этот след поведет его дальше, в глубь веков, и он обнаружит какие-то более ранние связи Руси с Востоком. Предположит, что, может быть, это не только связи, а какие-то общие истоки.

В своих размышлениях и сопоставлениях он обратится к северу, к местам, не тронутым монголо-татарским нашествием. От них потянется ниточка к Финляндии, а затем и ко всей Скандинавии. И когда в дымке прошлого растворятся и исчезнут варяжские ладьи, плывущие «из варяг в греки», он станет мыслить о чем-то более раннем, что опять повернет его к неведомым истокам. И в этой цепи размышлений и сравнений возникнут далекие, несопоставимые, казалось бы, Скандинавия и Индия. А среднерусская равнина и южнорусские привольные степи окажутся странным связующим звеном между нами...

Какие народы здесь проходили? Что мы о них знаем? Время вело его все дальше, в такую глубину прошлого, о котором почти ничего не было известно. Время выносило только знаки этого прошлого, как выносит иногда бурный поток что-то скрытое в его бездонных глубинах. Знаки оседали фантастическими зверьками на стенах русских церквей, поднимались вековыми курганами, возникали каменными загадочными кругами в Финляндии и на русском Севере. Отзывались в русском языке древним санскритом. Оттуда, из Финляндии, шло эхо каких-то исчезнувших народов, туда вел след к чему-то очень древнему, давно ушедшему и забытому.

Возникали предположения, похожие на прозрения. Николай Константинович был осторожен в окончательных выводах как ученый, но свободен и раскован как художник. Истина должна была возникнуть где-то на сопряжении этих двух граней. Несколько лет спустя он напишет об этом волнующем, свершающемся в нем самом: «В таинственной паутине веков бронзы и меди опасливо разбираемся мы. Каждый день приносит новые выводы; каждое приближение к этой груде дает новую букву жизни. Целый ряд блестящих шествий! Перед глазами еще сверкает Византия золотом и изумрудом тканей, эмалей, но внимание уже отвлечено. Мимо нас проходят пестрые финно-тюрки. Загадочно появляются величественные арийцы. Оставляют потухшие очаги неведомые прохожие... Сколько их!» [10] Во всем этом многообразии форм древней жизни, в бесчисленности прошедших через Время народов Рерих интуитивно предвидел какое-то культурное единство, сводящееся к общему истоку. Потом в самых разных местах планеты он будет искать факты, подтверждающие это единство и эту общность. Но уже тогда перед ним со всей очевидностью возникла проблема: если единство существовало в прошлом, значит, оно возможно и в будущем? В чем же состояла основа этого единства? И какой она может стать для будущего? Сможет ли то прошлое единство, преодолев разъединенность настоящего, вылиться, следуя законам эволюции, в более высокое единство будущего? Для этого ему нужно было окунуться в прошлое. Изучение этого прошлого было необходимым и насущным. «…Человеку, – однажды написал он, – не умеющему понимать прошлое, нельзя мыслить о будущем» [11]. В этих словах заключалось то, что впоследствии станет его концепцией исторического процесса.

Рерих знакомился с источниками самого разного рода, разыскивал их. Готовясь к раскопкам, он глубоко вникал в архивные материалы, летописи, писцовые книги, а также просматривал отчеты и доклады археологов, до него исследовавших определенные археологические места. Он обращался не только к этнографии населения, обитающего в пространстве раскопок, но широко использовал как традиционный фольклор, так и местные легенды и предания. Подходя крайне осторожно к выводам по поводу археологического материала, он внес немало нового в его датировку, что облегчало помещать данные материалы в реальную историческую обстановку. Все это давало ему возможность восстанавливать древнюю жизнь во всем ее богатстве и разнообразии. Он провел большую работу по классификации курганов, что помогло систематизировать более точно археологические находки. В одной из записей Рериха мы читаем: «с полета, всматриваясь в общую массу курганов, изучая местоположение, сравнивая их внешность, – видно, что они не могут относиться к одному периоду. То огромными полями сплошь унизывают они 10-20 десятин, то небольшими группами или же одиноко маячат на пашне; иной раз представляют они свежие, крепкие, точно вчера сложенные конусы с высокой вершиной и ясной правильной булыжной обкладкой в основании, иной же раз вершина оказывается глубоко осевшею или вся насыпь является заплывшим, полушаровидным, даже неправильным возвышением... Эта разница во внешнем виде обусловливает различие и в погребальных обычаях и находках, разделяя <...> все курганы настоящей местности на две группы, относя первую к XI и XII вв. и вторую к XIII и XIV» [12].

Классификация курганов, сделанная Рерихом, прочно вошла в археологическую литературу. Актуальность археологических исследований Николая Константиновича и до сих пор весьма значительна. Один из крупнейших советских археологов академик А.П.Окладников писал: «В историю русской археологической науки прочно вошли полевые работы Н.К.Рериха по исследованию новгородских древностей, раскопки “жальников”. Его в равной мере интересовали древнерусские памятники и финно-угорские древности. На уровне археологической техники того времени его раскопки представляли передовое достижение. И как археолога Н.К.Рериха по праву нужно числить в ряду крупных исследователей русской археологической науки» [13].

Один из ближайших сотрудников Алексея Павловича Окладникова В.Е.Ларичев, доктор исторических наук, отмечал: «Мне же, для кого древнекаменный век и художественное творчество ледниковой эпохи дороже всего в археологии, Н.К.Рерих гораздо ближе по своим представлениям любого из моих современников, занимающихся изучением каменного века и объектов его искусства. Несравненно ближе он мне по душевному настрою, по чувственным восприятиям, по мыслям, духу и устремлениям. Для меня Н.К.Рерих – не “навсегда отошедшее в прошлое” или “архивный раритет”, а истинный мой современник, в размышлениях коего я черпаю вдохновение. Для меня он – живой собеседник, у которого я мысленно нахожу понимание и сердечный отклик...» [14] И еще: «Счастлив тот ученый, литератор, мыслитель или художник, чьи творения своим влиянием и действенностью выходят далеко за рамки времени, отведенные роком для его земного бытия. Это вневременное, одинаково мощное воздействие на людей разных эпох сильной творческой личности есть яркий показатель глубины постижения ею мира Природы и Человека. Появление деятеля науки и культуры такого масштаба, властителя и выразителя дум, – всегда событие знаковое» [15]. Определение Рериха как знаковой фигуры нашей эпохи вполне справедливое и честное.

Рерих собрал огромную коллекцию находок каменного века, 100 тысяч различных предметов из кремня, янтаря, полудрагоценных камней. Известность его как археолога росла от года к году и нашла широкий отклик в научных кругах за рубежом. Его опубликованные археологические работы получили высокую оценку зарубежных коллег, которые стали искать научные контакты с ним, интересовались его раскопками стоянок каменного века, стремились увидеть его уникальную археологическую коллекцию. Коллекция Рериха была показана во Франции на историческом конгрессе в 1905 году. Это была первая коллекция, привезенная из России на зарубежный конгресс. Она вызвала настоящую сенсацию среди ученых-историков различных стран. Один из крупных исследователей каменного века французский ученый Е.Картальяк писал по поводу выставки Рериха: «В ней представлены кремневые орудия самых различных форм и редкостного совершенства; многие отмечают, что они напоминают образцы из долины нила, некоторые предметы выполнены в форме силуэтов животных. Имеются также очень оригинальная подвеска и гончарные изделия эпохи неолита с любопытными орнаментами в виде отпечатков» [16]. Русская археология была представлена впервые на международном конгрессе именно Рерихом. Позже эти связи укрепятся и разрастутся. Потом пройдут по всему миру выставки его картин, которые поразят посетителей исторической реальностью и достоверностью. Когда наука оказывалась в чем-то бессильной, Рерих прибегал, не сомневаясь и не колеблясь, к познавательному свойству художества, что всегда приносило плодотворный результат. «Научные постройки в пределах древнего камня опасны. Здесь возможны только наблюдения художественные <...> За этими наблюдениями очередь. Будущее даст только новые доказательства» [17]. Он всегда обращал внимание на искусство изучаемой эпохи, ибо в этой области находилось духовное творчество древнего человека, говорившего так много такому ученому, каким был Рерих. Особенности творчества прошлого, несомненно, помогали Рериху-художнику каким-то только ему ведомым образом переносить это прошлое на собственные картины и делать их исторически убедительными.

«Воскресает, – писал известный искусствовед Сергей Маковский о полотнах Рериха, – забытая жизнь древней земли: каменный век, кровавые тризны, обряды далекого язычества, сумраки жутко-таинственных волхвований; времена норманнских набегов; удельная и московская Русь» [18].

Рерих создал уникальную коллекцию картин, повествующих о древней жизни во всем богатстве ушедшей в небытие ее культуры. Крайне важно и интересно замечание Николая Константиновича по этому поводу: «Картина лишь тогда может произвести полное впечатление, если в ней удачно будут разрешены три задачи: художественного эффекта (настроения), задача общепсихологическая и специально-историческая задача <...> Только гармоничное соответствие этих трех требований произведет впечатление и вызовет желательную эстетическую эмоцию» [19]. Теория исторической живописи, которую выстроил Рерих, относится не только к искусству, но и к истории как научному предмету. Ряд картин, написанных им в начале XX века, – «Заморские гости», «Город строят», «Поморяне», «Борис и Глеб», «чудь подземная» и другие, является блестящим примером реализации поставленных Рерихом перед исторической живописью задач. Он настаивал на том, что писать нужно так, чтобы смотрящий картину с историческим сюжетом смог окунуться в прошлую жизнь, не выдуманную художником, не нафантазированную им, а вполне реальную, основанную на научных знаниях. Он считал, что археолог или историк должны быть художниками, и только тогда их научный труд может получить впечатляющую форму и убедительность реальности. Такие картины, как «Каменный век» (1904), «Север» (1904), «Задумывают одежду» (1908), «Колдуны» (1905), «Идолы» (1901), «Гонец. “Восстал род на род”» (1897), «Сходятся старцы» (1898), являлись не только произведениями высокого искусства, но, – не ошибусь, если скажу, – живыми свидетельствами исторического прошлого.

---

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд