Святослав Рерих

Выступления, лекции 1948-1978 

 

Николай Рерих. Выступление на Всеиндийском радио. Нью-Дели, 1948

Речь на открытии выставки в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Москва, 11 мая 1960 г.

Беседа в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Москва, 19 мая 1960 г.

Выступление в лекционном зале Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Москва, 28 мая 1960 г.

Выступление в лекционном зале Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Москва, 29 мая 1960 г.

Выступление в лекционном зале Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Москва, 30 мая 1960 г.

Выступление в лекционном зале Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Москва, 31 мая 1960 г.

Речь на открытии выставки в Государственном Эрмитаже. Ленинград, 12 июня 1960 г.

Беседа с научными работниками и сотрудниками Государственного Эрмитажа. Ленинград, 14 июня 1960 г.

Выступление в Доме кино. Ленинград, 16 июня 1960 г.

Выступление во Всесоюзном географическом обществе. Ленинград, 17 июня 1960 г.

Выступление в Эрмитажном театре. Ленинград, 20 июня 1960 г.

Речь на открытии выставки произведений С.Н. Рериха в Государственной Третьяковской галерее. Москва, 19 ноября 1974 г.

Речь на открытии юбилейной выставки картин Н.К. Рериха «К 100-летию со дня рождения» в Академии художеств СССР. Москва, 21 ноября 1974 г.

Выступление на торжественном вечере, посвященном 100-летию Н.К. Рериха, в Большом театре. Москва, 21 ноября 1974 г.

Выступление на научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Н.К. Рериха, в Академии художеств СССР. Москва, 25 ноября 1974 г.

Беседа за круглым столом в Доме дружбы с народами зарубежных стран. Москва, 27 ноября 1974 г.

Интервью Ленинградскому телевидению в Николаевском зале Государственного Эрмитажа. Ленинград, 16 января 1975 г.

Речь на открытии выставки, посвященной 70-летию С.Н. Рериха, в Государственном Эрмитаже. Ленинград, 16 января 1975 г.

Индивидуальная беседа в Государственном Эрмитаже. Ленинград, 17 января 1975 г.

Выступление в Доме ученых. Ленинград, 20 января 1975 г.

Выступление во Всесоюзном географическом обществе. Ленинград, 21 января 1975 г.

Комментарий для Болгарского телевидения в Национальной художественной галерее. София, апрель 1978 г.

Николай Константинович Рерих – такой, какой он был в жизни. Выступление на коллоквиуме в новотеле «Европа» София, 27 апреля 1978 г.

Беседа с болгарскими журналистами. София, май 1978 г.

Индивидуальная беседа в гостинице «Россия». Москва, 6 июня 1978 г.

Выступление в лекционном зале Государственного музея искусства народов Востока. Москва, 6 июня 1978 г.

Выступление на церемонии вручения диплома Почетного члена Академии художеств СССР. Москва, 7 июня 1978 г.

Индивидуальная беседа в гостинице «Россия». Москва, 7 июня 1978 г.

Выступление на встрече с искусствоведами и востоковедами в лекционном зале Государственного музея искусства народов Востока. Москва, 8 июня 1978 г.

Беседа с друзьями в гостинице «Россия». Москва, 10 июня 1978 г.

Николай Рерих

Выступление на Всеиндийском радио, Нью-Дели, 1948 ^[1]

 

Друзья!

Сегодня я расскажу о моем отце Николае Рерихе и его жизненном и творческом пути.

В рамках короткой трансляции сложно дать исчерпывающий обзор его деятельности, поэтому я остановлюсь лишь на самых важных этапах его работы, а также наиболее ярких достижениях.

Сфера его интересов и достижений не ограничивалась национальными рамками, и непросто найти страну, в которой бы не было группы последователей или общества, посвятивших себя цели распространения его идеалов.

Отец родился в 1874 г. в Санкт-Петербурге и получил образование сначала в России, а затем за границей. Он одновременно учился на юридическом факультете, факультете истории и филологии, в Академии художеств и в Археологическом институте [2], а кроме того посещал бесчисленные лекции по смежным с историей и искусством предметам. Закончив учебу в России, он продолжил практику за границей, в частности в Париже, занимаясь под руководством Кормона, а затем много путешествовал по Европе. Этот богатый образовательный фон явился тем прочным фундаментом, на котором он впоследствии выстроил великолепный Храм Мысли и Осознания.

Великолепная память отца хранила все, что он ей когда-либо доверял.

В неутомимых поисках истины он изучил все философские направления; особенно его занимали индуизм и буддизм.

Его эрудиция, объем активных, если можно так выразиться, полностью усвоенных знаний был огромен. Великий русский писатель Максим Горький назвал его «величайшим интуитивистом», поскольку все, что бы он ни изучал, ни созерцал, он тотчас мог разложить на основы. И в своем художественном творчестве и поэзии он всегда стремился наиболее точно, выразительно и правдиво отразить то, что чувствовал и видел, к какому бы предмету он ни обратился. Истинный синтез внутреннего содержания и внешней формы.

Прежде всего, он был человеком высочайших идеалов и принципов. Его жизнь – образец неустанного стремления к совершенству, гармонии и служению человечеству. И весь его жизненный и творческий путь есть свидетельство праведности, которой было наполнено все его бытие.

Его жизнь всегда была тщательно организована, и ее можно описать как последовательное, поступательное, идеально выверенное устремление в определенном направлении. Он никогда не тратил время впустую и предельно экономно использовал средства, необходимые для достижения определенной цели. Отец сумел достичь столь многого именно благодаря удивительно организованному и упорядоченному мышлению и труду. Весь его путь можно охарактеризовать как множество сплетенных воедино жизней. Если обратиться к его художественным достижениям, он написал более шести тысяч полотен, не считая церковных фресок и монументальной росписи в общественных зданиях, а также эскизов мозаик и архитектурных проектов. Он создал декорации к постановкам произведений Вагнера, Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова, Бласко Ибаньеса, Метерлинка и др. Его костюмы и декорации к русским балетам «Князь Игорь» и «Весна Священная» стали сценической классикой, а известный немецкий критик Вильгельм Райттер счел его прочтение Вагнера наилучшим [3]. В своих ранних работах он в основном обращался к историческим темам, но после периода заметного развития и создания декоративных и пророческих полотен он стал великим певцом Гималаев, а также и множества концептов, которые они символизируют. Этот последний период принес ему имя «Мастера гор». На тысячах полотен, посвященных Гималаям, он изобразил их во всем бесконечном разнообразии настроений, переливов и образов.

Индия являлась для него многозначным понятием. В его видении Индия была богатейшим вместилищем древней мысли, красоты и мудрости. Он был для этой страны истинным другом, потому что хорошо знал подлинно индийские ценности. Из Гималаев, его обиталища, по всему миру распространялись его слова и творения – тысячи и тысячи людей в разных уголках света смотрели на его картины, слушали его послания и проникались знанием о Новом Мире Красоты и Надежды.

В литературной сфере он оставил множество книг о культуре и искусстве, а также научные исследования и путевые дневники. Не считая бесчисленных очерков и статей, его опубликованные работы составляют 27 томов. Его просветительская деятельность охватывает множество стран. В России он был директором Общества поощрения художеств [4], направлял и вдохновлял тысячи учеников, посещавших школы Общества. Позже он основал в Америке и других странах Мастер-Институт объединенных искусств [5], Международный центр искусств [6], Академию Рериха [7] и многие другие организации в сфере культуры и искусства. Отец был президентом, председателем и почетным членом многочисленных организаций, учреждений и научных обществ во всем мире, а также членом полудюжины академий. В рамках исследовательской деятельности он провел несколько экспедиций в Центральную Азию и Тибет [8], его труды по археологии и истории принесли ему международное признание. Отец организовал изучение Западных Гималаев, под его началом проходили исследования в области этнологии, истории, филологии, ботаники, зоологии и традиционной медицины этого региона. Но, несмотря на все эти многочисленные занятия и увлечения, он никогда не отклонялся от основного и наиболее важного в его жизни дела – побуждения людей к глубокому постижению вечных общемировых и общечеловеческих ценностей. Он верил, что уже сами по себе эти величайшие ценности подлинной культуры и красоты могут объединить человечество, предоставляя общую основу для взаимопонимания. Вся его жизненная философия, его глубокое миропонимание, отраженные в многочисленных его работах, сводятся к вере, к убеждению, что красота и гармония во всем многообразии их проявлений на этой планете приведут человечество к порогу лучшего и более счастливого мира, в котором царит взаимопонимание и сотрудничество.

Осознание красоты в нашей жизни он считал непременным условием для человечества, и его собственная жизнь явилась наилучшим примером, иллюстрирующим его учение. Сообразно великому наставлению Конфуция, давшему столь замечательное определение совершенного человека, мой отец обладал натурой цельной, абсолютно гармоничной. Он был убежден, что на Земле мы должны устремляться к лучшей жизни ценой собственных трудов и усилий. Оставленное им богатейшее наследие не исчерпывается множеством изданных его работ, и едва ли найдется страна, в которой бы не почитали его работы или его призывы не встретили бы отклика в том или ином виде. Когда профессор Радхакришнан сказал в своем послании о том, что «Индия и весь мир не забудут его служения», он выразил чувства бесчисленных почитателей его идеалов. Благодаря своим деяниям в каждом уголке мира он заслужил уважение, а в близком его окружении знали, что в каждой своей мысли или поступке он воплощал собственную философию и учение.

Ценнейшим вкладом в укрепление взаимопонимания между нациями явился созданный им Пакт о международной защите культурных ценностей, памятников и учреждений во время войны или гражданских  волнений [9]. Этот договор впоследствии стал известен как Пакт Рериха. К нему присоединились 36 наций, а фактически он был подписан 21 государством, в том числе Соединенными Штатами Америки. В некоторой степени этот договор схож с инициативой Международного Красного Креста, однако предназначался он для защиты культурного наследия человечества и привлечения внимания к тем ценностям, которые составляют общее наследие всего цивилизованного мира. Подобно Красному Кресту, особое отличительное знамя или флаг должен обеспечивать неприкосновенность культурных объектов, символ этот обозначен заключенными в кольцо тремя красными сферами на белом фоне. Значение этого символа можно интерпретировать как единство прошлого, настоящего и будущего в кольце вечности. В Индии политические и культурные лидеры сформировали комитет, чтобы содействовать принятию Пакта в Индии  [10] , и мы надеемся, что эта страна, обладающая удивительными культурными сокровищами, вскоре не только подпишет Пакт, но и встанет во главе этого движения за культурное единство.

В заключение позвольте мне обратиться к вам словами моего отца:

---

 

Речь на открытии выставки в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина

Москва, 11 мая 1960 г. ^[1]

Друзья, для меня большая радость видеть мои картины в Москве. Мое искусство берет свои истоки в России, и моим главным учителем был мой Отец.

Хотя я работал во многих странах, Восток и особенно Индия всегда имели для меня особое значение. Все картины на этой выставке были написаны мной в Индии и отображают природу и жизнь этой страны. Сложно передать всю красоту, которую мы можем видеть в Индии. Индия бесконечно богата сочетанием своих культурных слоев и, как драгоценный камень, сверкает во всей своей многогранности.

Я уверен, что дружба между Советским Союзом и Индией будет взаимовыгодна, обогатит эти две великие страны и будет служить делу Мира.

Моя жена и я глубоко благодарны Правительству Советского Союза, министерству культуры СССР, министру культуры госпоже Е.А. Фурцевой, дирекции Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина за их приглашение и организацию моей выставки. Я также очень благодарен Его Превосходительству послу Индии мистеру К.П.Ш. Менону, первому заместителю министра культуры СССР господину А.Н. Кузнецову, господину А.И. Замошкину, госпоже Е. Белашовой и всем друзьям, которые собрались здесь сегодня.

---

 

Беседа в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина

Москва, 19 мая 1960 г.

Друзья, продолжим нашу беседу. Какие вопросы вас больше всего интересуют?

Вопрос: Ваш способ работы темперой.

С. Рерих: Весь способ я не смогу объяснить, потому что способ сложный. Способ этот таким, каким вы его видите сейчас, был разработан Николаем Константиновичем, моим отцом, и мною. Мы его разработали в 1926, 1927 и 1928 гг. и потом постепенно его усовершенствовали.

Ничего особенного в нем нет. Мы сами приготовляем краски. Мы приготовляем их потому, что эту эмульсию, которая соединяет пигмент как таковой, лучше приготовлять свежей. Вот почему мы не пользуемся заранее приготовленной темперой. Эмульсия портится, если ее долго держать. Для того чтобы ее сохранить, в нее прибавляют всевозможные вещества, и это в конце концов отражается на красках. Если вы будете краску приготовлять сами, вы избегнете введения других веществ, которые в конечном счете нужны только для того, чтобы сохранить свежесть этой краски.

Но вообще темпер очень много. Были очень хорошие старые темперы, которые дошли до нас на протяжении столетий. Некоторые из них были на желтках, на белках, в них вводилось связующее начало. Они усовершенствовались. Были хорошие темперы в Германии до Первой мировой войны. Потом эти фабрики закрылись. Была такая фабрика Вурма, где была очень хорошая темпера, она закрылась в 1916 г. [1], и с тех пор эти сорта темперы больше не выпускались. Есть темперы в Англии, в Америке, во Франции. Каждая из них имеет свои особые характеристики. Но, как я сказал, во всех этих темперах приходится прибавлять вещество для сохранения эмульсии. Это то, чего мы стараемся избегнуть нашим приготовлением.

Вопрос: Какое основное направление тематики в эволюции Вашего творчества и в отношениях с отцом?

С.Р.: На этот вопрос мне очень трудно ответить самому. Это лучше определять критикам и вообще со стороны. Главным образом я всегда работал с Николаем Константиновичем, потому что он был моим главным учителем, и не только учителем живописи, но наставником жизни. Он был высококультурный человек, замечательных достоинств и замечательных знаний. И, конечно, его знание жизни, его подход к жизни, его широту взгляда я воспринял и, в конце концов, это составило мою жизнь и мой подход. Кроме того, я всегда вместе с ним работал, и не только в искусстве, но во многих его начинаниях. У нас с ним до самого конца были самые близкие отношения. Несомненно, в моем искусстве я несу некоторые заветы Николая Константиновича. Я, например, как вы сами знаете, интересовался портретом. Николай Константинович портретом интересовался в меньшей мере. Я начал как портретист, и для меня портрет, человек как таковой, представлял всегда очень большой интерес. Поэтому вы видите, что в моих картинах человек выдвигается на первый план, и в моих композициях он занимает довольно важное место. Вся тематика моих картин приноровлена к этому подходу, хотя у меня есть и ландшафты и другие картины. Я говорю, конечно, в самых общих чертах.

Вопрос: Здесь мы впервые видим Ваши картины, всего 130 картин. Сколько еще Ваших картин и где они хранятся?

С.Р.: Картин много, они разбросаны по всему миру. Сюда мы привезли только то, что физически могли взять с собой. Больше мы не могли взять ни по количеству, ни по размеру. Мы везли картины самолетом, и это был максимальный размер, который можно было привезти. У меня вообще много картин большого размера.

Вопрос: Ваши картины имеют для нас одну особенность, это цвет. Чем объясняется яркость цвета Ваших полотен, Вашим чувством цвета или тем, что эти полотна были сделаны в Индии?

С.Р.: И тем, и другим.

Вопрос: Если бы Вы изображали нашу русскую природу, Вы бы тоже видели такие яркие тона?

С.Р.: Я видел бы яркие тона, но, может быть, я бы не видел таких ярких тонов, как в Индии. Там краски и контрасты ярче. Например, замечательные цветущие деревья всевозможных оттенков. Они ярко освещены, потому что в Индии яркое солнце, яркий колорит земли. Там, где мы живем, на юге, земля красная чудесного ярко-кирпичного тона со всевозможными оттенками. Там замечательные закаты и восходы, все это начинает играть и отражаться друг на друге, и получается иногда сказочный мир.

Вопрос: Ну а если бы Вам пришлось изображать русскую природу, то это было бы так, как ее изображал Ваш отец в молодости?

С.Р.: Николай Константинович писал Север, Карелию (я не знаю, сколько [картин] этого периода мы можем найти здесь). [В них] вы увидите очень чистые, ярко-синие тона, потому что во многих местах по [берегу] Ладожско[го] озер[а] и туда дальше в шхеры вы найдете замечательную голубизну и глубокие синие тона. Но таких контрастов вы не будете иметь, разве как на закате. Бывают замечательные, неожиданные комбинации.

Единственное, о чем я сожалею в отношении той Индии, которую я знаю, это то, что мои краски недостаточно ярки, чтобы передать ту яркость, которую я там видел.

Вопрос: Расскажите о Ваших картинах «Трудимся» [2] и «Слово Учителя» [3] .

С.Р.: «Трудимся» была написана в Кулу и передает известную сценку. Осенью, когда снимают урожай, его снимают на разных высотах, сносят вниз в долину, где этот урожай собирают. Приблизительно в конце сентября, в октябре вы видите, как всюду по этим склонам по ночам струятся все эти фигуры, змеятся все эти процессии, и люди несут в мешках урожай. Я взял типичное место долины и типичную сцену с натуры.

«Слово Учителя» – тоже сценка, которую вы можете видеть в Гималаях. Я [однажды] видел такую сценку и ее воспроизвел. Она меня поразила тем, что была маленькая радуга. Когда я там проезжал, то эту радугу поймал мой глаз.

Вопрос: Скажите об «Отшельнике» [4] и «Манду» [5] .

С.Р.: «Манду» – маленький эскиз из Центральной Индии. Есть такое плоскогорье в Южной Раджпутане. Манду была древн[ей] столиц[ей]. Это стало очень известным местом, потому что когда-то, до моголов здесь было магометанское королевство. <...> Когда моголы пришли, они заняли это место. Это место [стало] известно, потому что один из вождей королевства Баз Бахадур в XVI столетии был влюблен в одну известную танцовщицу и поэтессу Рупмати. Когда совершилось нападение моголов, его старались всячески остановить, но так как не могли противостоять, Рупмати покончила с собой. Место это было потом заброшено, и теперь остались только красивые руины домогольской архитектуры. Я там жил. Это один из многих этюдов, которые я там писал.

«Отшельник» – это из целой серии библейских картин, картин эпоса. Я хотел изобразить его устремление в узком ущелье.

Вопрос: Чисто индусское?

С.Р.: Оно может принадлежать каким угодно странам.

Вопрос: Какой смысл картины «Йоги» [6]?

С.Р.: Просто передать сценку. Вот эти йоги, странники, которых вы много можете встретить в Гималаях, часто собираются по вечерам, беседуя о разных предметах, о философии. Один изображен читающим книгу. Мне хотелось передать этот момент. Это место в Гималаях, которое я сам посещал. Уже наступает вечер, поднимаются сапфировые тона. Это спокойствие, когда начинает находить легкий туман, и эти странники, йоги, которые слушают. Я хотел передать не только тишину природы, но тишину их внутреннего мира. Вам судить, насколько это удачно.

Вопрос: «Перевал» [7] – это пейзаж?

С.Р.: Это то, что вы найдете на верхних перевалах Гималаев. Сильные ветры, тучи, облака, которые задуваются с долин, а навстречу караван, который переходит через этот перевал. Я хотел передать эту мощь природы.

Вопрос: Есть ли особенности, которые отличают темперу [в том], чтобы применять ее для пейзажей?

С.Р.: Темпера по своим качествам очень подходит для Индии. Индия имеет трудный климат, большие колебания температуры. Кроме того, переходы от большой сухости к большой влажности. Это вызывает известные изменения в живописи маслом. Если мы возьмем развитие индусской живописи на протяжении веков, столетий и тысячелетий, то вы увидите, что там всегда работали той или иной темперой. Картины эти свидетельствуют о том, что для климата Индии этот способ правилен. Для миниатюр тоже пользовались темперой. Миниатюры, которые писались 6-7 столетий тому назад, и даже больше, сохранили свою первоначальную свежесть. Конечно, бывали всякие несчастные случаи, когда [темперы] сгорали, когда их портили, но если они оставались в целости, то они сохраняли свежесть, и климат на них не влиял. По-видимому, была какая-то мудрость в применении этой темперы.

Помимо этого, темпера лучше для передачи пейзажа. Она дает большую воздушность. Я иногда предпочитаю ее маслу. Темпера, будучи матовой, дает гораздо более четкое распределение тончайших переходов тонов, чего вы не можете иметь в масле, потому что в масле всегда есть прослойка, которая отсвечивает. Поэтому я люблю пользоваться темперой.

Вопрос: Вы сразу вступили на этот путь в искусстве или у Вас были поиски?

С.Р.: Конечно, поиски всегда были. Я очень любил изучать искусство всех стран. Я посвящал все свое время изучению приемов, подходов и методов всевозможных стран, народов, индивидуально художников. Я очень интересовался работой японских, китайских, индийских мастеров. Я думаю, что изучил почти все их подходы. Но я был заинтересован именно в подходе Индии, не только потому, что я живу в Индии, но потому, что искусство Индии мне всегда было очень близко, так же как мне была близка Индия. Подход Индии был через [ее] общую мысль, через ее древнюю культуру. Конечно, все, что отвечало моим запросам, было мне особенно дорого и интересно. Ведь естественно, что когда вы долго живете где-то, то у вас появляются особые интересы, особые новые запросы, на которые вы начинаете находить ответы. Я в живописи Индии, в частности, в миниатюрах нашел много ответов на вопросы композиции, подхода к технике искусства, декоративной, орнаментальной живописи.

В общем исканий у меня было много. Я считаю, что это правильно. Нужно пройти через многие искания, нужно много знать и видеть. Потом вы можете прийти к тому, что вам больше всего нравится.

Вопрос: Каков Ваш взгляд на современную западную живопись, на модернистов?

С.Р.: Я считаю, что это поиски, и необходимые поиски. Они освобождают нас от известных предвзятых тем и подходов. Лично я не следую им. В этом ответе отражается мое личное отношение.

Вопрос: Картины средних веков висят на ярком солнце Индии. Чем они написаны?

С.Р.: Они написаны очень чистыми пигментами, которые были спаяны эмульсией. Теперь этого нет. Я работаю теперь над восстановлением этих старинных рецептов и стараюсь собрать все материалы, которые существуют по технике миниатюр. У них есть способы, которых мы сейчас уже не знаем.

Вопрос: Скажите о миниатюре Кукубха [8].

С.Р.: Это краски, которые заставляют понимать содержание картины. Теперь уже никто не рисует такими красками. Это поиски более яркого выражения. Если мы сможем найти более яркое выражение, мы все будем этому рады.

Вопрос: Вы ищите его?

С.Р.: Я ищу. Вот почему я стараюсь восстановить старые методы.

Вопрос: Если Вам удастся найти, это не будет секрет?

С.Р.: Это будет опубликовано полностью.

Вопрос: У Вас есть картина «Пламя надежды» [9]. Меня интересует, с чем идет туда человек. Здесь надежда, как нечто недосягаемое.

С.Р.: В Индии вы часто видите молодых девушек гадающих. Они пускают по воде маленькие кораблики, наливают туда масло и делают маленькие светильники. Каждый такой плавающий светильник для них представляет их надежду.

Вопрос: Там свеча, склоненная фигура. Я об этом спрашиваю.

С.Р.: Она смотрит на огонек, который она пустила по воде и который горит среди озера. Через кустик как раз этот огонек горит.

Вопрос: Сколько времени Вами потрачено на портрет Неру [10]?

С.Р.: Я писал несколько портретов сразу, и это один из них. В общем я работал тогда две недели. Он у нас жил в горах две недели в сороковых годах [11]. Я с него сделал четыре портрета [12]. В общем у меня было на это те две недели, которые он провел у нас. Это один из этюдов.

В портрете Радхакришнана [13] я старался передать его как замечательного философа. Одновременно я хотел передать индийские тона миниатюр, этот синий тон. В индийских миниатюрах в качестве фона очень часто входят бирюзовые или зеленоватые тона. Я считаю, что это был правильный подход. Я в данном случае хотел передать методом миниатюр реальный, живой портрет, вполне отвечающий модели.

Вопрос: Вы ознакомились с нашей современной живописью?

С.Р.: Знакомлюсь сейчас.

Вопрос: Ваше первое впечатление?

С.Р.: Очень хорошее. Я считаю, что мы здесь на правильном пути. Всегда нужно крепко стоять на земле и все строить на твердой и правильной технике. Я считаю, что в общем техника необходима в искусстве. На западе сейчас уже технически отходят от заветов настоящего древнего искусства. Конечно, бывают прекрасные картины и у модернистов, но я не знаю, как это можно дальше развивать. С потерей техники вы постепенно логически переходите в абстрактное искусство, как это и случилось на Западе.

Абстрактное искусство дает нам иногда очень интересные результаты, интересные пятна, разрешение известной композиции, это несомненно. Иногда интересно техническое наложение красок, поверхность как таковая. Но дальше что? Можете вы без конца повторять этот абстрактный рисунок и не устать от него? Вот в чем вопрос.

Что может поставить этому предел? Возврат к жизни, потому что мы должны всегда прикасаться к жизни, чтобы обновить себя так или иначе. И я считаю, что именно эти заветы древних и старых учителей очень важны. Мы должны всячески их сохранять и добавлять то, что другие находили впоследствии, но не терять этих очень важных основ.

Вопрос: Как Вы относитесь к живописи Лактионова, которая была на последней выставке наших художников?

С.Р.: Меня как раз спрашивали об этом. Мое личное отношение вообще к искусству. Я считаю, что правильное отношение к искусству – это допущение всех выражений в искусстве. Каждый особый подход только оттеняет и обогащает другие подходы в искусстве. Поэтому мы должны как можно больше разнообразить наш подход. Это нам в будущем очень поможет.

Представьте себе, вы возьмете какой-либо драгоценный камень, который не обработан. Этот камень будет включать в себя все возможности, но он будет мертвый. Если вы его ограните, то чем больше будет граней, тем ярче он будет блистать. Таким должно быть и наше выражение жизни. Чем больше у нас этих граней, тем богаче будет наша жизнь.

Вопрос: Неужели живопись Лактионова – это искусство?

С.Р.: Это подход, это его подход.

Вопрос: Расскажите про Вашу картину «Как в былые дни» [14].

С.Р.: Это сюжет, который я видел в Северо-западной Индии. Он мне напомнил известные библейские эпизоды. Я его хотел передать так, как я его видел, то есть эпизод, который и сейчас может быть, который был раньше и который может быть встречен когда угодно.

Вопрос: А картина «Тени прошлого» [15]?

С.Р.: Это из целой серии картин. Тут пять фигур, которые могут быть настоящи[ми] люд[ьми] и ненастоящи[ми] люд[ьми], призрак[ами], скользя[щими] по проходу замка.

Вопрос: Среди Ваших изображений нет ли произведения, которое отображало бы русского человека и русскую природу?

С.Р.: Нет.

Вопрос: Может быть, они будут в будущем?

С.Р.: Очень возможно.

Вопрос: Какие темы Вас волнуют больше всего, над чем Вы хотите работать?

С.Р.: Я оставил в Индии большую серию картин, посвященных жизни Индии, людям, тому как они живут в типичных секторах Индии. Там очень интересные народности. Это большие картины, гораздо больше тех, которые здесь выставлены. Это серия, над которой я сейчас работаю. Я стараюсь разрешить эти задачи всеми техническими приемами, которыми я сейчас владею.

Вопрос: Что останется нам?

С.Р.: Очень много.

Вопрос: Портрета Ганди у Вас нет?

С.Р.: Нет, есть только зарисовки.

Вопрос: Вы не расскажете об искусстве Индии? Выделяетесь ли Вы [в ряду] других художников Индии? Чем Ваш почерк отличается от почерка других индийских художников?

С.Р.: В Индии очень много талантливых художников, но сейчас [туда] проникли западные веяния модернизма. Хотя художников много, и они талантливы, но они ищут в направлении модернизма западного. Этот модернизм не принадлежит Индии. Индия никогда себя таким образом не проявляла. В древней Индии встречалась живописная манера, которая как-то походила на сюрреализм. Но такой модернизм, как кубизм и прочие бесконечные «измы», – это было вне Индии. Индийские художники сейчас стараются усвоить приемы, которые рождены вне Индии. Пройдет известный промежуток времени, покуда они это освоят. В данный момент есть много талантливых художников, но, очевидно, этот модернизм очень заразителен.

Вопрос: Как народ принимает модернизм?

С.Р.: Народ не принимает его. Но имеет хождение и такая теория, что художник должен творить ради себя самого и ради искусства. Эти теории мы часто слышали и в прошлом.

Вопрос: Как Сарьян?

С.Р.: Он хороший художник, я всегда любил его искусство. Возвращаясь к Индии, есть художники, которые работают не только в модернистском стиле, есть более консервативные.

Вопрос: Вы принадлежите к консерваторам?

С.Р.: Я несомненно принадлежу к консерваторам, хотя я и ищу новое. Но по мере возможностей я не отхожу от тех традиций, которые я считаю чистым искусством.

Вопрос: Кто изображен на «Портрете Асгари Кадир» [16]?

С.Р.: Это индуска, магометанка. Ее муж – один из министров Пакистана [17]. Я написал картину в нашей долине. В ранние годы ее жизни было много драматических случаев. Я почувствовал это. Раз она сидела в горах на скале, и она мне напомнила какую-то сивиллу [18].

Портретов у меня много. Сюда я мог привезти только известную часть.

Вопрос: Кто такая Богданова?

С.Р.: Это русская барышня, она долго жила в Индии. Я бы хотел привезти гораздо больше того, что я привез. Некоторые картины были бы интересны, но очень трудно это собрать. Многие вещи даже невозможно было достать.

Вопрос: Какое сказание вдохновило Вас на картину «Торопись» [19]?

С.Р.: У меня было несколько картин на эту тему. Меня всегда интересовала динамика в живописи. Меня интересовало, как бы ярче и сильнее передать известные напряженные моменты. В данном случае я хотел передать яркость и напряжение этих вестников. Вот они спешат. Я хотел это разрешить и в композиции, и в тоне. У меня было много картин на эту тему, это одна из них.

Вопрос: А картина «Зов» [20]?

С.Р.: Это из сельской жизни, из серии картин. Мужчина, который там сидит, это пастух, он играет на свирели. Хотя свирель не видна, но если присмотреться, то можно заметить ее краешек. Женщина – местная жительница, крестьянка, проходила и услышала этот зов, оглянулась и остановилась послушать свирель. Это картина из большой серии «Вечный зов» [21]. Серия эта началась еще с библейской картины, потом эта тема развилась.

Вопрос: На библейские темы у Вас здесь мало картин.

С.Р.: Я уже сказал, что трудно было привезти много картин.

Вопрос: Какие картины Вы считаете наиболее удачными?

С.Р.: Наиболее удачные те, которые еще не написаны. Когда я писал картину, мне всегда казалось, что вот именно эта и будет самая удачная.

Вопрос: Существует ли у вас Академия художеств? Объединяются ли у вас художники в какие-либо организации? Правительство вашей страны дает ли какое-либо направление в искусстве?

С.Р.: Нет, у нас устроено так. Есть всевозможные организации художников, как бы союзы. Эти союзы имеются в крупных центрах страны, в Калькутте, Дели и др. Каждый художник пишет то, что хочет. Но иногда условия жизни принуждают их писать то, что нужно жизни, то есть заказы. Часто заказы определяют направление.

Есть Академия художеств [22] , но она служит в Индии другим целям. Академия является объединяющим звеном между всевозможными школами и организациями. Академия субсидирует школы, местные академии и индивидуальных художников. Центр – в Дели. Но там нет никакой академической школы. Были проекты создать ее в будущем, но сейчас этого еще нет. Это просто как бы пункт координации. Эта Академия независима, она неправительственное учреждение, но она имеет связь с правительством, то есть правительство назначает из Министерства просвещения и культуры своих представителей в Академию. А вообще Академия состоит из представителей всех штатов Индии. Каждый штат назначает своих представителей, и они организуют управление этой Академией.

Вопрос: Есть ли общедоступные картинные галереи и музеи в Индии? И где Ваши картины?

С.Р.: Галереи и музеи есть. Мои картины висят в музеях. В Индии сейчас строится очень много галерей и музеев. Строительство их скоро будет закончено. Большой музей в Дели откроют, вероятно, в течение 4-5 месяцев [23]. Скоро те большие коллекции, которые лежат на складах, будут выставлены.

Вопрос: Рабиндранат Тагор занимался живописью. Как Вы относитесь к его живописи?

С.Р.: Тагор был большой поэт, большой писатель, гениальная личность. Живопись стала интересовать его в конце жизни. В начале он был модернистом, но постепенно стал академичным художником. По мере овладения методами искусства он становился реалистом.

Вопрос: Он много писал?

С.Р.: Все свободное время он посвящал этому. У него очень много хороших вещей, в Индии есть его музей. Главные его живописные работы относятся к тридцатым годам.

Вопрос: У Вас есть ученики?

С.Р.: Кое-какие есть.

Вопрос: Где молодежь учится?

С.Р.: В Индии много хороших школ.

Вопрос: Кулу далеко от Дели?

С.Р.: Это в горах, в Гималаях. Если ехать по железной дороге и на машине, это долго, а если лететь, то до Дели 2,5 часа. Но лететь можно только в ясную погоду, там приходится пересекать большие хребты.

Вопрос: Вы очень чисто говорите по-русски. Откуда Вы сохранили язык?

С.Р.: Корни сильны.

Нам придется сейчас кончить.

(Аплодисменты.)

---

 

Выступление в лекционном зале Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина

Москва, 28 мая 1960 г.

На предыдущих лекциях [1] друзья задавали мне некоторые вопросы. Так, например: каковы преимущества темперы [перед] маслом? [Каковы] ее преимущества [в условиях] Индии?

Индия климатически очень отличается от Европы, где развилась [масляная] живопись.

Художники Индии всегда на протяжении столетий работали темперой. Так, например, все старые фрески, миниатюры средних веков написаны темперой. Масло было введено сравнительно недавно, незадолго до появления европейцев.

Я лично считаю, что климат Индии решил вопрос о темпере, так как там большие вариации температуры, сухости и влажности, и применять методы живописи маслом совершенно невозможно. Когда становится очень жарко и повышается влажность, то масло сразу окисляется и высыхает, и холст, по которому вы работаете, очень горячий. Конечно, помещение, в котором вы работаете, можно охладить, но в обыкновенных условиях вариации температуры очень влияют. Когда вы пишете маслом, то через один-два часа все высыхает. У вас все растрескается. Как вы знаете, венецианцы разработали метод лессировки [2]. Они разрабатывали всю картину в монотоне [3] , давали ей просохнуть, и когда все было приготовлено, то они быстрым приемом [прорабатывали] всю картину, и она быстро [вы]сыхала. Когда вы наносите слой, он настолько быстро высыхает, что трудно работать. Поэтому в Индии работали темперой, [которая не дает таких] затруднений. Ее разводили водой. Это была сложная эмульсия. И в раз[ных] частях Индии были свои приемы, свои методы работы темперой, свои секреты. Эти краски и по истечении столетий остались такими же яркими, прочными, и вы не можете смыть их водой.

Я стараюсь собрать всю литературу, документы о методах и приемах работы старых мастеров. У них были сложнейшие формулы приготовления красок. Часто они утеряны, нам неизвестны. Через документы, через имеющиеся еще в Индии старинные семьи художников с вековыми традициями я стараюсь установить и возродить сокрытые от нас методы старины. Это обогатит наше знание пигмента, наслоения красок, но на эту работу придется затратить еще много времени.

На юге Индии для фресковой живописи [мастера] употребляли темперу. Они наносили ее уже на приготовленную стену. Я думаю, в некоторых случаях стена была сырой. Эти фрески сохранились в течение двух тысяч лет. Они свидетельствуют о качестве работы. Живопись эта уже существовала в Индии за пять тысяч лет до нашей эры. Это вполне развитое искусство. В самом начале Аджанты [4] [видны] вполне законченные приемы. Как видите, была преемственность в искусстве, и в начале нашей эры эти приемы были вполне развитые. Мы можем сказать с уверенностью, что это искусство существовало давным-давно.

Сохранились литературные [памятники], которые говорят нам о художественном [наследии] Индии. Его ветви широко разрослись по всей Индии, и во всех провинциях существовали свои школы. Эта река творческого гения Индии текла беспрерывно в течение столетий. Очень много было в Индии всяких влияний извне – из Греции, Персии, Византии, Центральной Азии. Но все они были как-то переработаны Индией как таковой. Образность Индии, жизнь Индии меняли все эти привходящие течения, и они вливались в общий широкий поток творчества Индии. Это очень интересно. [Мы] видим персидское искусство, которое достигло замечательных вершин в XV-XVI вв., и когда оно пришло в Индию, то еще больше обогатилось, в соприкосновении с Индией стало ярче, сильнее. Эти элементы слились и с европейским искусством. И в последних миниатюрах моголов вы видите [своеобразную] национальную школу, где слились Персия и Европа с гением Индии. И в скульптуре и других искусствах было то же самое. Индия все перерабатывала, поглощала, всему придавала свой облик. Это не случайно. Мысль Индии синтетична: она все в себя вмещает, она ничего не исключает, все принимает и все содержит. И эта всеобъемлющая сила Индии все принимала и дала свое решение.

Чтобы действительно знать искусство Индии, нужно прожить там очень долго и непрестанно изучать его – настолько оно многообразно. И поэтому я путешествую там все время. И все же бесконечно количество мест, которых я не видал. Каждое место в Индии насыщено своей историей, и искусство в нем своеобразно. И могу сказать, что этот процесс изучения художественного наследия Индии бесконечен. Если вы поедете на север страны, вы увидите одно искусство, на юг – другое. Всюду вы найдете [особое] выражение творческой мысли, своеобразие. Но есть нечто общее, связ[ывающее] все искусство Индии воедино, выявляющее его единый облик, – это мысль, ее глубина. Мысль Индии все в себя включает и ничего не исключает.

Скульптура Индии, может быть, ярче, чем миниатюра, фрески. [Возможно, поэтому] она больше сохранилась до наших дней. Замечательны храмы Индии, их архитектура, их исключительные пропорции. На протяжении многих веков над их постройкой, сооружением работали замечательные архитекторы, скульпторы, высекая в скалах, пещерах целые монолиты. Они сохран[я]ли общий план, не нарушая [первоначального] творческого замысла. В работе сменявшихся поколений мастеров была полная последовательность [и не было] никаких случайностей, [лишь] полная преемственность мысли на протяжении столетий. В Западной Индии есть долина, на которой сосредоточено около трех тысяч храмов. Они все покрыты всевозможными скульптурами. Там ничего, кроме храмов, нет. Ночью все запирается и остается гигантским мертвым городом. В Индии все время строятся новые храмы, изваяния. На выставке, в картине «Гирнар» [5] изображено одно из таких священных мест с храмом на вершине скалы [6] ; туда вьется лестница из высеченных ступеней вокруг этой скалы. Она сохранилась и сейчас и так же свежа, как [тогда], когда была вырезана. Это одно из самых священных мест Западной Индии. Во времена знаменитого царя Ашоки это место было известным центром буддистов, а также и джайнов. И там сохранились все буддийские изваяния, которые были вырезаны для царя. Это единственное место, где сохранились дикие львы; вокруг там густые леса, и зимой, когда вся листва осыпается, земля покрывается песчаным цветом, вы можете не заметить зверя. Так что это место довольно романтично. Но опять-таки, люди там не живут. Они внизу, а на скалах только храмы. Туда ходят пилигримы. Там есть особые места, где они могут переночевать, но обычно все запирается наглухо. Это очень древние заповедные места. Я находил там развалины городов, замечательные скульптуры, заброшенные памятники архитектуры. Все это говорит о древней культуре, которая пронизывает все искусство. Корни ее идут далеко в глубь веков. Это культура исключительно высокого уровня. Это то, что делает Индию страной [такой высокой культуры].

Каждый год я езжу по стране, исследую, изучаю эти памятники культуры и не вижу конца своих исследований. Всегда что-то новое, отличное. И это богатство не только в памятниках искусства, но и среди самих живых людей. Здесь вы встречаете людей и племена от самых примитивных до замечательно культурных, людей высоко развитого интеллекта и глубины мышления. Особенно на юге Индии вы можете встретить людей с исключительными способностями, феноменальной памятью. Такие качества не случайны, они развивались столетиями, все преподавание [и обучение] велось [изустно]. И сейчас встречаются люди, которым достаточно посмотреть на страницу, чтобы все знать и запомнить. Это явление совершенно нормальное, не вызывающее удивления. И соприкосновение с людьми высокого интеллекта, высокой духовной культуры является большим праздником для вас. В то же время вы увидите здесь самые примитивные племена, которые живут в лесах, пользуются луком и стрелами, не возделывают землю, живут охотой, питаются плодами, то есть являют собой связь почти с каменным веком.

Вопрос: Поясните, пожалуйста, содержание картины «Лейла и Меджнун» [7] .

С. Рерих: «Лейла и Меджнун» является [иллюстрацией] старинной персидской легенд[ы], древн[его] эпос[а] [8], [который] распространен по всем частям Азии. Это нечто вроде «Ромео и Джульетты» – поэма о великой любви. Лейла, дочь царя, полюбила пастуха и просила отца выдать ее за него. Царь согласился, но при условии, что этот пастух оросит пустыню. И вот долгие, долгие годы Меджнун работал в пустыне, провел в ней воду, оросил и умер.

Вопрос: Поясните содержание картины «Сагарика» [9].

С.Р.: Сагарика, то есть «океан», «море». Дева, рожденная пеной волны. Это индийский эпос [10], перекликающийся с легендой о Венере [11] .

Вопрос: Поясните картину «Пламя надежды».

С.Р.: Как вы знаете, не только в Индии, но и в других местах молодые девушки любят гадать. И вот в Индии они пускают такие светильнички по воде, и по тому, как эти светильнички плывут, девушки гадают о своей судьбе; все надежды их сосредоточены на этом огоньке.

Вопрос: Поясните содержание картины «Амарант» [12].

С.Р.:Это такое растение. В долине Кулу, где мы жили, его разводят, сеют. И когда осенью оно созревает, то поля покрываются всевозможными тонами цвета. Имя этому – амарант.

Вопрос: Нет ли Вашего автопортрета [13]? Если нет, то не собираетесь ли его написать?

С.Р.:Когда-то, очень давно, уже он был, но сейчас нет и, возможно, что и напишу. (Аплодисменты.)

Вопрос: Расскажите, пожалуйста, о йогах. Что это такое?

С.Р.: Йога [14] – это система саморазвития в Индии. Главных йог четыре. Первая – хатха-йога. Она стремится посредством усовершенствования тела к усовершенствованию духа. Вторая – карма-йога. Она стремится через правильное применение труда возвыситься и обрести совершенство. Третья – [джнана]-йога. Стремится к самоусовершенствованию через познание. И четвертая – раджа-йога, [царственная] йога, включающая в себя все йоги.

Есть еще бхакти-йога, то есть йога любви. Человек стремится к самоочищению, улучшению своего «Я» путем любви. И, говорят, это наискорейший, самый действенный путь улучшения человека.

Вопрос: Поясните содержание картины «Когда сходятся йоги».

С.Р.: Об этой картине я уже говорил неоднократно. Все очень просто. Вы видите сошедшихся под вечер йогов. Они обмениваются мнениями, читают книгу. Я старался выразить здесь спокойствие природы и ее людей.

Вопрос: О преемственности в искусстве. Можете ли сказать, что Вам как-то помогает русский реализм?

С.Р.: Да! Мои истоки здесь, в России. Я был полон русского искусства. Это были мои истоки, и на них основано все мое последующее знание. Я очень много путешествовал, [познавал], развивал знание, технику, учился и приобрел все это на Западе.

Вопрос: Что изображает картина «Тени прошлого»?

С.Р.: Эта картина являет собой отражение прошлого. [Вы] видите старинный замок и тени, может быть, настоящие, может быть, и не настоящие.

Вопрос: Расскажите о картине «Перевал».

С.Р.: Это типичная сценка, которую вы можете наблюдать на всех больших горных перевалах. В данном случае – это Западные Гималаи. На перевалах всегда сильные ветры. Караван старается пройти против ветра. Я передал то, что сам видел и испытал много раз.

Вопрос: Как Вы относитесь к иконописи и, в частности, к Андрею Рублеву?

С.Р.: Я очень люблю это искусство, считаю его великим искусством, у которого очень много[му] можно научиться. В нем разрешены даже проблемы современной композиции.

Вопрос: Что представляет собой картина «Священная флейта» [15]?

С.Р.: Это древняя легенда Индии, связанная с богом Кришной [16]. Бог Кришна или наш Лель. Индусское слово «Лила» и русское «Лель» – синонимы. Его флейту вы можете слышать по всей Индии. Она звучит до сих пор и объединяет все сущее. На эту тему у меня написана целая серия картин, из которых здесь на выставке вы видите несколько.

Вопрос: Как понять картину «Вечная жизнь» [17] ?

С.Р.: Это типичная сцена жизни для Южной Индии, – там, где я живу. Я хотел отобразить исконную жизнь тех мест. На переднем плане вы видите типичную женщину южного племени – мать с ребенком. Далее, молодая девушка несет плоды, может быть, для этого ребенка. Позади процессия людей. Ярко-красная земля. Все это – исконная, вечная жизнь, которую вы можете увидеть в этих местах.

Вопрос: Поясните картину «Слово Учителя».

С.Р.: Это типичная сценка. Однажды я сам видел ее, и мое внимание привлекла та радуга, которую вы видите на картине.

Вопрос: Просим рассказать о картинах «Вестники» [18] и «Торопись».

С.Р.: На картине «Вестники» вы видите трех попугайчиков. Попугай в Индии – символ вести, так же как у нас ласточка. Очень часто в древней скульптуре Индии вы встречаете изображение женщины с шепчущим ей что-то на ухо попугаем или сидящим у нее на плече. В данном случае женщина услышала стремительный свист, с которым они летят. И я хотел подчеркнуть внезапность вести. «Торопись». Эту картину я рисовал для разрешения проблем композиции не только в рисунке, но ив цвете. Я очень часто занимался проблемой динамики в картине. Меня всегда интересовало, как тона могут передать движение, что помогает этому. Сопоставление известных теней, тонов, баланс всей композиции.

Вопрос: Что представляет собой картина «Ангел с Яковом» [19] ?

С.Р.: Это известная библейская легенда [20] . Яков сразился с Ангелом, то есть низшее «я» с высшим «Я». Они всегда находятся в борьбе. Добро и зло находятся в постоянном конфликте.

Вопрос: Как Вы достигаете того, что Ваши краски светятся, излучают свет?

С.Р.: Если вы дадите правильный контраст и правильно наложите тени, которые вводят этот контраст, то получится правильное звучание тона – он начинает светиться. Гоген говорил, что свет нельзя изобразить, но можно попробовать его передать, то есть можно создать иллюзию света.

Вопрос: Как Вы относитесь к абстрактной живописи?

С.Р.: Об этом я уже много раз здесь говорил. Абстрактная живопись является очень интересным экспериментом. Но я всегда сомневался, можно ли считать абстракт [21] настоящим искусством. Это – эксперимент, не больше, от которого много[е] можно [взять], но можно и нужно ли рассматривать его как настоящее искусство? – это совсем другое.

---

 

Выступление в лекционном зале Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина

Москва, 29 мая 1960 г.

Одно из наших первых путешествий в Индию, в Восточные Гималаи, было в 1923 г. зимой. Тогда дорога была проще – не было разделения Индии на Пакистан и [собственно] Индию. Мы ехали частично на поезде, потом на машине. В предгорьях Гималаев масса густых субтропических лесов с тиграми. Дальше через леса [продвигались] в горы. Они поднимаются перед вами на семь тысяч метров. Облака, а над ними – блистающая гряда гор. Между грядами гор лежит Сикким – полутибетское, полугималайское княжество, расположенное на множестве холмов, и на каждом – буддийские древние монастыри. Дорог хороших не было. Шли пешком. Мы собрали караван и спускались вниз по густым зарослям, [любуясь] вид[ом] на боковые горы. Маршрут пролегал с одного холма на другой. И мы нашли много интересных материалов для творчества, для изучения. Мы работали там. Николай Константинович [Рерих] написал целую серию картин [1]. Останавливались в монастырях или просто в палатках. Я зарисовал тогда много местных типов людей [2] . Николай Константинович каждый  день что-то писал. Это были небольшие картины. Брат [3] тоже был там, [он] изучал тогда тибетский язык, буддизм. [С нами была] Матушка [4]. Наш караван провел несколько месяцев, обходя [разные] места Сиккима. [Сикким] расположен [у] Гималайской стены: на восток – Бутан, на запад – Непал.

В то время там было много больших ученых людей, и мой брат изучал буддизм [5] со многими известными ламами. Они были не только из Тибета, но и местные, из Сиккима. Один из этих лам был главным учителем [Юрия]. С [братом] он работал с [1923] г. и оставался с [ним] до 1935 г. Все время он был неразлучен [с Юрием], путешествовал вместе [с ним] и жил у нас в Западных Гималаях.

Теперь, конечно, многое изменилось. Многие из этих лам ушли, а молодые не имеют [таких] знаний. Несколько дорог появилось в Сиккиме – все уже не то. И жизнь там как-то нарушилась.

И вот там, в этих местах, Николай Константинович начал свои первые работы в Гималаях. Пробыл там сначала два года, после этого уехал в свое большое путешествие в Центральную Азию через Малый Тибет, Туркестан, Китай, Тибет и вернулся опять в Сикким [6]. Николай Константинович работал обычно в Дарджилинге. Там он написал большую серию Восточных Гималаев – [не менее шестидесяти] больших картин [7]. Эти горы ему как-то были особенно близки. Там же написано одно из больших полотен, которое вам знакомо, – «Помни!» [8].

Западные Гималаи Николай Константинович посетил позже, и потом мы жили главным образом в Западных Гималаях [9], которые имеют совсем отличную культуру. [Это] более древняя культура буддизма. Там мы работали с Николаем Константиновичем с 1929 г. до конца его жизни в 1947 г. Правда, он много путешествовал, но всегда возвращался и там умер. Это то место, где мы основали его музей [10]. Это центр, в котором будет собрано все, что связано с жизнью Николая Константиновича. Об этом месте я уже много [рассказывал] и сегодня больше [говорить] не буду.

Это место для меня как искусствоведа особенно интересно, так как заключает в себе древнюю индийскую культуру. Там были написаны [несколько] древних философских работ [и] литературных памятников Индии. И там в бесконечных маленьких долинах, ущельях вы и сейчас найдете [удивительные] произведения искусства, старые храмы, остатки замечательных строений, часто в лесу, покрытые растительностью. Они свидетельствуют [об уникальной] культуре, которая процветала на протяжении столетий и никогда не [приходила в упадок], и если [это произошло], то сравнительно недавно. В этих местах искусство всегда как-то возрождалось. В XVI и XVII вв. там выросла Гималайская школа миниатюр – самая замечательная школа индийской живописи. Мы знаем, что гораздо раньше в этих местах жили [талантливые] скульпторы, архитекторы, не только работавшие [в Западных Гималаях], но и приглашавшиеся [в] Тибет. Они отстроили и расписали храмы Тибета. [В Гималаях] около штата Джамму в месте[чке] Брамапур сохранились бронзы IV-V столетий. Это совершенно исключительные бронзы – памятники культуры. И если вы интересуетесь живописью, скульптурой, вы все это можете там найти в наших местах. Мы [с Николаем Константиновичем] прожили там много лет. И теперь я провожу там часть лета, весну и продолжаю там свои изыскания, пишу. Многие из картин были написаны мною там, в долине Кулу. Эта долина и все другие представляют собой большую систему долин.

Лейбниц, [наблюдавший] Рембрандта за работой, [отмечал], что Рембрандт вообще гораздо меньше писал, чем медитировал над своими картинами. Рембрандт всегда верил, что если он может прочувствовать настроение своей картины, то эта картина и будет излучать это настроение. То есть, если я счастлив, то и моя картина будет действовать на зрителя именно так; если я угнетен, то и моя картина будет это излучать. Другими словами, он верил в силу своего воображения, своего чувства и верил, что картина может это передать. Я должен сказать, что вполне разделяю это [мнение]. Именно настроение, которое [художник] пережива[ет], передается в картине бесконечными черточками. И мы читаем характер картины, так же как мы можем читать характер человека [по] его подписи – его почерк отражает его характер. И, конечно, картина, произведение искусства в большей степени это передает.

Я считаю необходимым, чтобы искусство старалось передавать истину, правду, чтобы человек-художник действительно жил и хотел передать именно то, что он чувствует. Тогда его произведение, картина, будет всегда особенно убедительна. И в этом, я считаю, Рембрандт был совершенно прав. И многие другие художники говорили то же самое. Если вы прочтете Леонардо да Винчи [11], то увидите, как он глубоко прочувствовал отношение человека к искусству. Так же и Микеланджело. Все художники говорили одно и то же: искусство должно передавать эту внутреннюю правду. У Микеланджело много прекрасных слов об этом. Тот – художник, кто мыслит о прекрасном, возвышается и передает его в картинах, так как нет ничего более возвышенного, чем желание создать что-то прекрасное. И вот у всех художников Ренессанса [12] было это стремление.

Мы должны искать красоту во всем. Я лично стараюсь отобразить, что я вижу красивого. Почему я ищу красоту, а не ищу некрасивое, отрицательное? Я говорил, что [и] это все можно передать и сделать прекрасную вещь с величайшим искусством. Но лично меня это не интересовало. Я считаю, что когда вы изображаете что-то на картине, то это остается и будет отражать себя в будущем и воздействовать на других. В жизни, когда мы видим что-то некрасивое, мы можем от этого отвернуться, но когда это зафиксировано и с величайшим мастерством, то мы не можем от этого уйти. Оно останется для кого-нибудь. Поэтому я всегда искал красоту. Она меня привлекала. И, передавая то красивое, что я видел, я передавал долю радости, которую ощущал, когда видел сам. Часто через картины мы начинаем видеть и ценить то, мимо чего проходим, что в жизни остается незамеченным. Но тогда уже различаем это в жизни, начинаем звучать на это.

Я считаю, что именно поиски красоты, которая вела древнее искусство почти всех древних стран, дали миру замечательные достижения. [Это] были [величайшие] поиски красоты. Так, например, древнегреческое искусство. Оно стремилось воспроизвести в своей скульптуре красоту человеческого тела, передать правильными пропорциями гармонию, красоту. То же и в Индии, когда создавали прекрасные формы, которым следовали и которые помогли [воздвигать] замечательные храмы, изваяния. Как-то чувствуешь, что это правильный путь, о котором Микеланджело говорил, что ничто так не возвышает человека, как желание изобразить что-то прекрасное. Конечно, это все трудно, но все мы должны пытаться найти и увидеть то, что красиво. И как Достоевский говорил: «Красота спасет мир», – так же утверждал и верил в это Николай Константинович. [Н.К. Рерих дополнил фразу Ф.М. Достоевского – «Сознание Красоты спасет мир» [13].] В это верю и я.

Поиски красоты – это то, что сблизит людей и спасет мир, [это] желание создать что-то более прекрасное – прекрасную жизнь, прекрасные отношения. Это внутреннее желание, если даже мы не можем его осуществить в жизни, все же приведет нас когда-то к осознанию Красоты, даст новый ключ, новое понимание, новую оценку жизни.

В природе есть много красивого. Всегда вы найдете замечательную красоту, которую природа щедрою рукой рассыпает. Посмотрите на крылья бабочки. Как замечательны всевозможные комбинации их! Посмотрите на цветы, на кристалл, на игру красок в небесах, [на] мор[е] и увидите, что мы окружены исключительной красотой. Только это нужно видеть и почувствовать. Что может быть красивее крыльев бабочки? Вы спросите, зачем они были созданы. Несомненно, они нужны были, раз созданы природой. Она никогда не создает то, что ей не нужно. Вся окружающая нас жизнь стремится как-то выразить себя в красоте. Самцы одеваются весной в замечательные оперенья, чтобы привлечь самку. Очевидно, так необходимо, и она на это реагирует. Есть маленькая птичка-садовник. Она строит домики из веточек, листьев и украшает их яркими цветами, убирает завядшие и приносит свежие цветы. Значит, это понимание красоты заложено во всем мире. Всюду природа стремится как-то себя проявить и проявляет красиво. Каждый цветок является красивой комбинацией элементов природы. Как сложно растение и как оно благородно! И наше человеческое стремление к красоте – то же самое. Оно исходит из глубин нашей общей природы. И когда мы стремимся к красоте, мы видим и понимаем, что это [есть] не что иное, как самое рациональное и практическое отношение к миру, к жизни. Вообще трудно иногда бывает в жизни человеческой, и нужно в трудные моменты мыслить о Красоте. Я считаю, что нужно всегда и во всем мыслить гармонично, мыслить красиво. И это освещает нашу жизнь, [поддерживает]. И даже в самые трудные моменты озаряет и помогает всем окружающим. Красивое мышление, так же как прекрасная картина, изваяние излуча[ю]т красоту на всех, кто [их] видит, кто с [ними] соприкасается.

Кто может измерить то влияние «Моны Лизы» [14], которое она излучает на протяжении столетий? В Индии есть Тадж-Махал – замечательное  произведение архитектуры. И говорили когда-то, что стоило ли тратить такие гигантские суммы, чтобы создать такое здание. Но оно окупило себя тысячи, тысячи раз. На протяжении веков к нему сходились люди, чтобы приобщиться к его красоте. Это здание является не только символом любви, но и замечательным произведением искусства, которое жило и живет. И сейчас все, кто туда приезжают, уносят навсегда с собой прекрасное воспоминание о Тадж-Махале. Люди едут туда, чтобы как-то приобщиться к красоте. И мы должны всячески в нашей жизни стараться приобщиться к красоте – она обогатит нашу жизнь и даст исключительную радость.

Вопрос: Ваше мнение о выставке «Советская Россия» [15].

С. Рерих: Там я нашел много хороших вещей и собираюсь еще посетить. Так много прекрасного! Сейчас перечислить будет трудно.

Вопрос: Как Вы относитесь к абстрактной живописи?

С.Р.: Я считаю, что всякий эксперимент допустим. Но является ли абстракт действительно большим искусством – это вопрос, который нужно разрешить. Я считаю, что он дальше не пойдет, его можно повторять, но искусства из него не получится. Люди начнут себя спрашивать, понятен ли нам этот язык или останется он языком мелкой группы? Вернутся ли эти художники к другим исканиям, покажет жизнь. Я считаю, что жизнь заставит их вернуться к другим формам. Представьте себе бесконечное количество абстракций, куда это пойдет! Среди них иногда [встречаются] очень интересные комбинации тона, но исчерпывает ли это искусство как таковое? Жизнь? К чему все заветы искусства?

Мы должны всегда искать что-то новое. Жизнь нам дает столько прекрасного и замечательного. И если мы будем все время черпать из этой жизни, никогда все-таки не дойдем до конца; всегда будет что-то новое, что можно найти. Вот поэтому я сам никогда абстрактом не занимался.

---

 

Выступление в лекционном зале Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина

Москва, 30 мая 1960 г.

Друзья! Я приехал с лекции [1] и поэтому долго говорить не смогу.

Все же я очень счастлив быть здесь и скажу несколько слов о моем искусстве, так как выставка закрывается завтра [2].

Выставка отражает жизнь Индии. Я пытался отразить в своих произведениях то, что я видел, и [то], что, мне казалось, именно передает ту исконную и извечную жизнь Индии, которую вы видите и на севере, и на юге страны. Конечно, эта выставка далеко не полная, [а скорее] частичная. В нее вошли только некоторые мои картины. Многое было физически невозможно получить вовремя и доставить сюда. Все же это – небольшая группа моих картин. И я очень, очень счастлив, что смог вам ее показать.

Индия настолько богата и природой, и людьми, и культурой, что, конечно, отобразить все совершенно невозможно. Нужны сотни художников, которые работали бы в разных сферах, жили в разных частях страны, чтобы дать какое-либо представление об этой стране. Все же я постарался [показать] вам какой-то маленький уголок Индии, уголок как Западной, Восточной Индии, [так и] юга [страны] и [ее] людей. И все,  что я видел, – все это яркие краски. Они существуют. Очень часто меня спрашивают, могут ли быть такие сочетания, комбинации красок. Да, не только так, но и гораздо ярче! Индия – страна тропическая, и свет там несравненно ярче того, что мы видим в средних широтах.

Сегодня на беседе в Доме Дружбы [присутствовали] люди, которые бывали в Индии, посе[щали] эту страну. Критик А. Сидоров по окончании беседы сказал, что все эти краски, оттенки он сам видел в период его пребывания в Индии и может подтвердить, что все [мои] картины отражают яркость природы [и] жизнь этой страны. Я это очень оценил, так как я старался отразить то, что видел. И это виденное мною настолько многообразно, что совершенно невозможно его представить. Иногда мне хотелось просто снять в Индии какой-то большой фильм, чтобы включить туда все, что я видел, и чтобы он мог, хотя бы частично, показать нам страну и дать понятие о том, что еще существует в Индии, где на протяжении столетий [до современной цивилизации] жизнь [сохраняется] почти такой, как[ой] она была в каменный век. Это богатство делает Индию живым музеем, сокровищницей вкладов всевозможных человеческих достижений. Все это сохранилось в Индии. Она как-то избе[жала] ужасных войн, которые уничтожали сокровища культуры в других странах. Хотя и погибали некоторые из них, все же большинство сохранилось. И вы сразу видите замечательную преемственность мысли. Лично я считаю, что нет еще такой страны, где бы жила эта преемственность, где вы могли бы ее видеть. Это чудесная страна! Стоит вам только попутешествовать, и вы все найдете там: от людей каменного века до замечательных умов, гениальных интеллектов и современной цивилизации. Это то, что всегда привлекало меня [в] Индии. Именно эта широкая и прекрасная мысль Индии, всеобъемлющая, которая покрывает все чувства, надежды, мысли, искания человека.

Как я уже неоднократно упоминал, в индуизме как таковом 330 миллионов богов, являющихся отражением всех сил природы, и многоликость мысли этой системы дает замечательное богатство духовной культуры: в ней вы найдете все, что хотите. И это потому, что на протяжении веков Индия как-то поглощала всех завоевателей, они как-то растворялись в ней. И Индия, часто обогатившись тем, что завоеватели ей приносили, оставалась непреклонной в своих духовных традициях. И, я думаю, Индия разрешит теперь в международных отношениях некоторые наши современные проблемы, эти искания гармонии в нашей жизни, даст правильное решение проблемы материальной и духовной основ нашей жизни. Это та проблема, которая как-то особенно поднялась сейчас. Наша цивилизация показывает, что есть в человеке нечто другое, что дает счастье, что есть счастье, что действительно делает человека счастливым. Это вопросы, которыми занимался весь мир с самого начала. В Индии над этими вопросами работали на протяжении столетий. И, конечно, самое важное – содружество, то есть мирная кооперация, то понимание друг друга, которое может дать человечеству мир. Этот мир может дать новое и богатое созидательство.

Сейчас в моих картинах вы видите только уголок Индии – то, что я мог вам привезти. Но, может быть, в будущем я смогу повторить свою выставку и привезти вам что-то из тех мест, которые не отображены здесь сейчас. Много там всего удивительного, замечательно интересного, уникального. Вот вы видели на одной из моих картин скалы с высеченными на их вершинах храмами, как маленькими виньетками [3]. А там в глубине, внизу, во впадинах живут еще дикие львы, – то единственное место, где они сохранились и их оберегают [4]. Там же на полуострове вы найдете скифскую лошадь, которая была туда завезена и там сохранилась. У не[е] очень интересн[ое] [расположение] ушей: они как бы расходятся и потом соединяются над головой. И вот она как-то уцелела и сохранилась там. Когда-то скифы пришли на юг Индии и осели там, и с ними пришла эта лошадь.

Там сохранились и дикие слоны. Теперь в Индии их мало. Когда-то там были гигантские стада их. Когда моголы [совершали] свои завоевания, они имели сотни тысяч всадников, и вся главная ударная армия состояла из слонов. И когда думаешь, как двигалась эта армия слонов, удивляешься, как это все было хорошо организовано. Ведь нужно было накормить этих животных. Но все это было разрешено, видимо, как-то просто и мудро. Ведь почта проходила 500 километров [за] двадцать четыре часа. Столица получала всегда свежий виноград из Кабула. Вообще была очень быстрая передача всего – так это было все целесообразно поставлено, что жизнь текла в гигантских масштабах. Были войны, нашествия, и в это же время всюду строились замечательные города, памятники искусства. И часто я задумывался над этим вопросом: ведь период был насыщен войнами, завоеваниями, и в то же время вы найдете постройки замечательных образцов искусства. То есть уровень [всей] жизни был настолько высок, что даже в трудный момент этот высокий уровень как-то [поддерживался], и ничто не прекращалось.

Пребывание моголов в Индии, конечно, сопряжено с новой для [этой страны] культурой, культурой магометанства. В то же время это был богатый вклад в сокровищницу Индии. Эти новые влияния действительно обогатили ее и вошли в жизнь. И сейчас мы вспоминаем замечательные памятники архитектуры [того] периода, форты моголов и Тадж-Махал – здание – [высшее проявление стиля моголов], подобного, конечно, не существует! Это действительно гениальное [сооружение]. Мы должны благодарить моголов за то, что они [оставили] нам это здание.

Все эти вклады в индийскую культуру всегда только обогащали ее, ассимилировались ею. Индия как таковая всегда все поглощала и все принимала в себя. Я надеюсь, что в будущем Индия даст опять большой ренессанс в искусстве на тех богатых основах, которые мы можем видеть [сейчас]. Несомненно, вырастет богатейшее искусство, будет новая скульптура, новая живопись, новая резьба и всевозможное прикладное искусство, которым Индия и так сейчас богата. Конечно, все берет время, но теперь жизнь течет гораздо быстрее, и, я думаю, это будет гораздо скорее, чем мы можем себе представить.

Я думаю, что связи Советского Союза с Индией будут крепнуть с каждым днем [и поспособствуют] изучени[ю] Индии, изучени[ю] Советского Союза. И эта дружба взаимно безмерно обогатит нас.

Сегодня я больше не буду говорить – я немного устал. Но если у вас есть какие-либо вопросы, я на них отвечу.

Вопрос: Краски Вы сами делаете?

С. Рерих: Да, по возможности, делаю сам. Я нашел, что это наиболее целесообразный и лучший способ. Конечно, в моей живописи маслом я часто пользуюсь французскими или английскими красками, добавляю свои. Я часто для своих пигментов пользуюсь именно французскими красками [5]. Может быть, я к ним привык, они мне как-то ближе. Так же ими работал [и] Николай Константинович. Но приготовляю и замешиваю краски сам. Считаю, что гораздо лучше писать свежими красками.

Вопрос: Думаете ли из Ленинграда еще заехать в Москву?

С.Р.: Да, думаю.

Вопрос: Как же Вы встретитесь с публикой?

С.Р.: Как-нибудь уж встречусь!

Вопрос: Не думаете ли выступить по телевидению?

С.Р.: Может быть! Это будет видно.

Вопрос: Не были ли Вы когда-либо связаны с театром?

С.Р.: Я работал для балета [6], интересовался театром очень. Но, по правде сказать, у меня было мало времени. Очень много есть того, что я хотел бы делать, но не хватает времени.

Вопрос: Сколько написано Вами всего картин?

С.Р.: Не знаю точно. Думаю, тысяча должна быть.

Вопрос: Символизируют ли что-либо в Ваших картинах те или иные цвета?

С.Р.: Нет! В моих картинах – нет! Они отображают только то, что я видел. [Однако] мой выбор цвета как-то помогает сюжету. Но это не символ. Просто мой выбор.

Но вы правильно заметили: в Индии, особенно в средние века, краски выбирались как символ. Например, красный цвет выбирался,  чтобы показать сильные эмоции. Была целая шкала тонов как символов, но тон являлся не только символом чего-то, это было [решением] известных декоративных проблем.

Когда-нибудь мы здесь ознакомимся с очень интересными миниатюрами Индии. В них замечательно разрешены некоторые декоративные проблемы.

Вопрос: Случайно ли сходство картин Рокуэлла Кента с живописью Николая Константиновича?

С.Р.: Рокуэлл Кент всегда работал в определенных направлениях. Но его встреча с Николаем Константиновичем дала ему, несомненно, то, что вы видите теперь в его картинах.

Вопрос: Много ли сейчас в Индии художников?

С.Р.: Индия богата живописцами, очень богата!

Вопрос: Можем ли мы увидеть в скором времени более богатую выставку Ваших картин?

С.Р.: Будем надеяться! Если будем надеяться, то это осуществится.

---

 

Выступление в лекционном зале Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина

Москва, 31 мая 1960 г.

Мне [очень жаль], что здесь такое тесное помещение. Там, наверху, еще очень много друзей, которые тоже хотели бы прийти сюда, но, к сожалению, это невозможно.

Сегодня мы будем прощаться. Я хочу вам выразить мою глубокую благодарность за вашу отзывчивость. Я получил большое, несказанное удовольствие от контакта с вами – со всеми посетителями выставки и со всеми друзьями, которые приходили сюда, и многие по много раз. Для меня это – драгоценные моменты, которые я всегда буду помнить. И я хочу сейчас выразить свою благодарность Никите Сергеевичу Хрущеву за его приглашение сюда, в Москву [1]. Моя выставка здесь – по этому приглашению. И, я думаю, вы все будете ему благодарны за то, что он пригласил меня сюда. Его приглашение дало мне возможность не только посетить мою Родину, но и встретить вас всех, встречать вас каждый день. А для меня, как я уже сказал, это – драгоценные моменты, которые я буду всегда помнить.

Выставка сейчас по[е]дет в Ленинград, и из Ленинграда она вернется обратно в Индию, в Москву – уже нет. Но, может быть, в будущем [состоится] другая моя выставка, может быть, более полная, и, может быть, мне удастся привезти сюда картины большего размера, так как этот размер на этой выставке был пределен. В [этот раз] мне хотелось представить и некоторые другие ветви своего искусства, но это было физически невозможно.

Сейчас я работаю над большой серией картин [2], которая посвящена Индии и которая, я надеюсь, сможет быть выставлена здесь у вас. Эти картины отображают жизнь тех мест Индии, которые я считал наиболее красочными, наиболее интересными для меня. Они большего размера, чем картины здесь [на выставке]. И это целая, определенная сюита, над которой я сейчас работаю. Некоторые из них еще не закончены, но по возвращении я надеюсь их скоро [завершить].

Большинство моих картин, как вы знаете, посвящено Индии, потому что я живу в Индии, потому что я хотел отразить жизнь Индии, ту жизнь, которая меня особенно привлекала и которая, может быть, меня поражала. Я не знаю, насколько это мне удалось или удастся. Индия настолько богатая страна, что отразить ее всю во всем ее сверкании очень, очень трудно. Но все же я считаю, что мой долг это сделать! Мы не знаем, сколько времени будет продолжаться именно эта жизнь; мы не знаем, что может измениться. Хотя я думаю, что вся исконная Инди[я] будет жить своей особой жизнью. И эта красота, красота жизни Индии, ее не покинет. Прикладное искусство Индии настолько широко и красиво! Я должен сказать, что правительство Индии всячески старается его поощрить и это искусство, несомненно, развивается и будет только обогащаться, и будет давать новый импульс [к украшению] жизни. Ничто так не обогащает нашу жизнь, как это прикладное искусство. В Индии столько всевозможных видов прикладного искусства! Все страны мира стараются к нему приобщиться. И прикладное искусство Индии начинает проникать в жизнь и [наполнять] ее.

Когда я был здесь в академии [3] на выставке керамики, прикладного искусства, то был поражен, как красивы многие из этих произведений. И моя первая мысль была: как это было бы прекрасно, если бы эти произведения керамики, пряжи, ткани вошли бы широко в жизнь, если  бы в каждом доме, каждой квартире были бы какие-то яркие, красивые краски, как бы это все обогатило бы нас и обрадовало, потому что краски [по-особому] радуют.

Однажды я был в горах, путешествовал в пасмурный день. Ущелья внизу казались мрачными, темными. Но вот поднялось солнце, все озарило, и ущелья стали яркими, веселыми, полными радости. Значит, мы тоже можем обогатить нашу жизнь радостью красок, радостью красочного обихода. И, я думаю, это сделать не трудно. Это можно сделать легко. В прошлом, если вы посмотрите, в древних селах все всегда стремились украшать свою жизнь рукоделием: вышивкой, росписью, резьбой. Это имело очень большое значение в быту человека. Он проявлял свою любовь к творческой экспрессии, находил [для нее] выход. И это, несомненно, всегда развивает человека, когда у него есть возможность содействовать чему-то прекрасному, претворять свои мысли, надежды во что-то вещественное и передавать другим.

На этой выставке прикладного искусства я увидел очень, очень много красивых вещей. И мне захотелось, чтобы они вошли в жизнь широко, глубоко. Когда я [позже] встретился с Екатериной Алексеевной Фурцевой, я говорил ей, как необходимо, чтобы эти вещи широко вошли в жизнь, и что я [этого] очень бы хотел, потому что ничто так не обогащает жизнь, как яркие, красивые вещи.

Искусство имеет свои истоки в самых потаенных глубинах нашей души. С самых далеких времен человек как-то старался себя выразить. И в пещерах Альтамиры [4], и в пещерах Центральной Индии, как и в других местах, мы находим следы искусства примитивного человека, который жил в природе, природой и знал, как ее отобразить. Даже теперь мы восхищаемся этими рисунками и видим, что это было уже высокое искусство.

Этот внутренний импульс выразить себя красиво, выразить себя в красоте живет, заложен в каждом человеке. И он [проявляется] во многих, многих возможностях, предоставленных человеку. Бесконечно количество русел, по которым течет эта творческая энергия человека. Но искусство является именно тем, что особенно сближает людей, служит дружбе и миру. И вы сами видите, когда люди собираются на какую-то красивую выставку, концерт или балет или останавливаются около замечательных произведений искусства, они как-то объединяются. Это так во всем мире. Искусство вещает всем людям мир! И через искусство, я думаю, – самые ближайшие пути к дружбе народов, к миру и к осознанию того дружественного строительства, о котором мечтает весь мир.

Поэтому будем всячески поддерживать искусство, всячески себя обучать в искусстве и всячески [приветствовать] каждое стремление творить что-то прекрасное. Именно это устремление к прекрасному творчеству, ко всему прекрасному в жизни не только объединяет людей, но и улучшает, и поднимает человека. И я уже не раз говорил в своих беседах с вами об этом. Именно это внутреннее горение и желание создать что-то более прекрасное возвышает человека над повседневностью; ничто так не воодушевляет его, как стремление к прекрасному в жизни. А в жизни столько прекрасного, замечательного! И мы должны только захотеть увидеть, найти его и отозваться. Я лично всегда разделял [древнюю мысль о том], что необходимо стремиться к прекрасному, к красоте, искать ее повсюду. И всеми мерами и средствами, которые у меня были, я искал это в искусстве и в моей жизни, потому что, в конце концов, и жизнь, и наше творческое выражение – это одно, и вы не можете их разделить. Это стремление дает наибольшую радость, счастье, полноту жизни, открывает нам врата, горизонт.

Если мы возьмем древность, скажем, древнюю Грецию или древнюю Индию, всюду было это стремление найти что-то прекрасное. В этом стремлении к прекрасному древность нам оставила действительно замечательные произведения искусства. Несомненно, эти чудесные произведения, которые мы видим и всячески оберегаем, были созданы людьми, которые искали прекрасное в жизни и хотели его передать другим.

Я начал говорить о прикладном искусстве не случайно. Прикладное искусство открыто каждому. Наполняя свой дом чем-то красивым, мы возвышаемся. Не нужно думать об искусстве, которое вне нас: нужно обогащать ту жизнь, в которой мы живем. И, обогащая ее, мы обогащаем не только себя, но и других, которые соприкасаются с нами. Каждый человек, который хочет стать лучше, служит всем другим, – он помогает всем другим. Вот это стремление стать лучше, чище и будет строить светлую и радостную жизнь, строить Будущее.

Вопрос: Что означает картина «Део Тибба» [5]?

С. Рерих: Это гора, вершина Западных Гималаев. Она около долины Кулу, где мы живем. Со всех сторон этой вершины стекают ледники, откуда начинаются истоки бесчисленных рек.

Вопрос: Поясните картину «Сагарика».

С.Р.: Дева, рожденная морем, пеной морской волны. Это как бы та же легенда, что и о Венере.

Голос: Я хочу сказать Вам большое, большое спасибо за ту радость, счастье, которое Вы доставили нам своей выставкой.

(Аплодисменты.)

Другой голос. Какое счастье, что я сегодня попала на выставку! Это счастье, необъяснимое счастье в моей жизни!

Вопрос: Что выявляет Ваше творчество в целом? Есть ли какой-то общий ключ к пониманию его? Оно всех очень и очень волнует, но не все могут осознать, что именно это такое, что так захватывает. Нельзя ли хотя бы намекнуть?

С.Р.: Ключ к моим картинам, к моему творчеству – в моем отношении к жизни. О нем я вам уже много раз рассказывал. Оно многосторонне. Я люблю жизнь. Меня жизнь всегда интересовала. Интересовала не только жизнь людей, но жизнь всей природы – вся Жизнь. Я всегда, уже с детства, увлекался природой, увлекался всем, что природа нам дает. И теперь ничто не доставляет мне столько удовольствия и радости, как погружаться в природу и читать ее книгу, эту книгу мудрости. Она разлита во всем: в крыльях бабочек, в сиянии кристаллов, ее вы встретите в цветах, в опылении, в жизни насекомых. И эта радость, которую я ощущал именно в контактах с природой, и есть ключ к моему творчеству, к моим картинам.

Вопрос: Объясните картину «Победа» [6]. Почему не чувствуется радости победы?

С.Р.: Это очень сложный вопрос. Бывает, победа мечом не несет за собой радости.

Вопрос: Как Вы добились такой сочности темперы – она как бы светится изнутри!

С.Р.: Сочетанием красок.

Вопрос: Объясните картину «Вечная жизнь».

С.Р.: Это я делал уже неоднократно. Картина написана на юге Индии и отображает жизнь, которая окружает те места, [где] я живу. Я взял типичную женщину, ребенка, молодую девушку. Там вы видите яркий закат после дождя, когда земля прямо горит и становится красной. Я показал ту исконную, извечную жизнь, которая наполняет собой те места.

Вопрос: Считаете ли Вы основным для человека приближение к природе? Могут ли примером служить йоги?

С.Р.: В картине «Йоги» [7] я отобразил сцену, которую вы можете встретить и теперь в Гималаях. То есть, именно это было написано в Западных Гималаях. Я взял типичное нагорье, долинку, вечер, когда часто эти странники сходятся. Тишина, разлита[я] в природе, как бы отражается в людях, которые тоже ищут ключ к жизни и многие из них [его] нашли. Может быть, эту тишину в природе и спокойствие в этих людях я и хотел отобразить.

Вопрос: Объясните картину «Вестники».

С.Р.: Там вы видите трех попугайчиков. Попугай в Индии – символ вести. Вы видите женщину юга Индии, которая вдруг услышала шелест стремительного полета, обернулась и думает: может быть, это какая-то весть, может быть, ответ на ее запросы.

Вопрос: Можно ли надеяться, что в дальнейшем в Вашем творчестве появятся русские сюжеты?

С.Р.: Очень возможно. Если я, скажем, проведу больше времени здесь, то, несомненно, я захочу это отобразить.

Вопрос: Почему нет Вашего автопортрета?

С.Р.: Вот я сам тут!

Вопрос: Что означает трезубец у йогов?

С.Р.: Это трезубец бога Вишну, его знак.

Вопрос: Объясните картину «Яков с Ангелом».

С.Р.: Эта картина из моей библейской серии и отображает знаменитый момент, когда Яков сразился с Ангелом. Он не узнал Ангела и сразился с ним. Это отображает постоянную борьбу низшего и высшего в человеке.

Вопрос: Объясните картину «Зов».

С.Р.: Эта картина является тоже отображением жизни Южной Индии. Там сидит пастух, смотрит на горы и играет на флейте. Женщина обернулась, услышав зов.

Вопрос: Как Вы работаете?

С.Р.: Во-первых, я работаю над многими картинами сразу. Я это делаю потому, чтобы отдыхать – иду от одной картины к другой, чтобы не было утомления глаз от цвета, композиции. Если вы работаете сразу над несколькими картинами, то глаз как-то отдыхает. Ведь если портретист очень долго и упорно смотрит на какую-то точку в лице, то глаз притупляется. Нужно отдохнуть. Я пишу также много этюдов, много этюдов композиционных, так как заинтересован проблемами чистой композиции. Делаю целую серию этюдов, стараясь нечто разрешить. Портреты пишу всегда только с натуры, так как, работая с натуры, вы всегда получаете для [себя] более верное отображение.

Вопрос: Есть ли у Вас ученики?

С.Р.: Есть, есть кое-какие.

Вопрос: Будет ли у Вас своя школа?

С.Р.: Я нашел, что молодое поколение увлекается новыми течениями [и] совсем не заинтересован[о] в работе, в изучении, штудировании. Все хотят достичь высот очень быстро, без труда. Через год-два весь пыл у молодых остывает, и они начинают думать о том, как прекрасно, что у нас есть абстрактное искусство и можно делать сразу выставки. У меня был такой случай, когда одна молодая ученица, которая начала работать с большим жаром и пылом, через шесть месяцев, приблизительно, как-то погасла, вдруг куда-то исчезла, а когда неожиданно вернулась, то уже с целой серией картин и имела огромный успех.

Но я должен сказать, что волна абстракта, которая шла с Запада и, конечно, задела и Индию, уже начинает проходить. Говорят, что и в Америке, и в Англии уже устают от такого «искусства». Меценаты г оворили, что, [возможно], будут музеи абстрактного искусства, но я должен сказать, что это не будут музеи!

Вопрос: Где Вы живете в Индии?

С.Р.: В Индии я живу на севере, в долине Кулу, в Гималаях, и на юге – около Бангалора, вне города. На севере тоже вне всяких поселений.

Вопрос: Нельзя ли продлить выставку на несколько дней?

С.Р.: Это невозможно.

Вопрос: Как Вы относитесь к абстрактной живописи?

С.Р.: Николай Константинович, который был главным моим учителем во всем, [говорил, что для всех ответов на вопросы] об абстрактном искусстве, нужно всегда идти в жизнь. Представьте себе молодого человека и молодую девушку, которые очень влюблены друг в друга. Она говорит, что у нее есть два [ее] портрета – в абстракте и настоящий. «Ты можешь выбрать!» И его ответ, конечно, будет ясен!

Вопрос: Кто из наших советских художников Вам больше импонирует?

С.Р.: На вашей выставке [8] я видел, например, портреты Корина – он мне очень понравился. Прекрасный технический подход. Исполнение широко, очень хорошо задумано и правильно. Например, скульптуры Кремневой тоже очень понравились. Чуйкова всегда любил. Относительно Лактионова я уже много раз высказывался. Я говорю, что богатство восприятий в искусстве только ведет к обогащению жизни. И нужны всевозможные выражения, потому что они оттеняют нам другое. Как в драгоценном камне – чем больше граней, тем ярче его сияние. Вот потому я считаю, что каждое искусство необходимо.

Супруга хочет вас поблагодарить и сказать, что, может быть, эта выставка и наши с вами встречи – новый мост среди многих, многих мостов, которые будут выстроены между Советским Союзом и Индией.

(Аплодисменты.)

Голоса: Покажите нам Вашу супругу, ее не видно!

С.Р.: Вот она здесь! В ее лице я привез вам живой кусочек Индии.

---

 

Речь на открытии выставки в Государственном Эрмитаже

Ленинград, 12 июня 1960 г. [1]

Во-первых, я хочу поблагодарить заместителя директора Эрмитажа Владимира Францевича Левинсона-Лессинга за его очень теплые слова и сказать, как я счастлив быть здесь, именно в Ленинграде, где я родился и где действительно были заложены основы моего творчества.

Именно в Эрмитаже, который я часто посещал мальчиком, этой великой сокровищнице мирового искусства, Эрмитаже, который был так дорог мне всегда, теперь будет моя выставка.

Все эти картины были написаны мной в Индии и [отражают страну и жизнь ее людей такими, какими я их знаю].

Я долго жил в Индии, много путешествовал и знаю эту красочную страну, которая блистает, как замечательный многогранный драгоценный камень.

В этих картинах я пытался [показать] вам уголок этой Индии, чтобы вы тоже могли приобщиться к ее красотам.

Я считаю, что дружба между Советским Союзом и Индией послужит великому делу мира и [согласия] между народами. Без дружбы мир невозможен, а без мира нет счастья. Поэтому мы должны стремиться к этой дружбе и через дружбу придет мир.

Как я сказал, истоки моего искусства были здесь, в Ленинграде. Главным моим учителем был мой отец – Николай Константинович. Он был не только учителем живописи, но также он был моим наставником в жизни. Всю свою жизнь я провел с ним и работал с ним не только на поприще искусства, но вообще во многих культурных [организациях, основанных им]. Я [много] с ним путешествовал, и мы всегда делились [нашими] впечатлениями, [нашими мыслями].

Я очень много путешествовал и изучал искусство почти всех стран. И нет такой страны, которая так или иначе [не дала бы мне чего-то].

Я считаю, что каждый народ, каждая страна внесла свой вклад в искусств[о] и при[в]несла что-то прекрасное. И мы можем только собрать это и взять то, что является [наиболее прекрасным, наиболее жизненным]. Нужно как можно шире обогащать это общее знание культурных основ жизни.

Мой подход к Индии был не только через искусство, но также через жизнь, через [великую] мысль Индии. Мысль Индии является совершенно исключительным явлением, феноменом. Она выкристаллизовывалась на протяжении столетий, тысячелетий, [она содержится в] замечательны[х] философски[х] систем[ах]. Я считаю это настоящим ключом к жизни Индии. И [я верю], что из этого кладезя мудрости мы в будущем почерпнем ключ счастья.

Я не буду сегодня говорить больше, так как не знаю, слышат ли меня все присутствующие, но, во всяком случае, я надеюсь, что еще с вами встречусь [и] буду беседовать.

На этой выставке вы найдете некоторые фазы моего творчества. Вы найдете портреты, пейзажи, некоторые картины из эпоса. Было совершенно невозможно при существующих физических [обстоятельствах] привезти больше.

Здесь вы [увидите] общую панораму моего искусства. Есть еще много других картин, которые я хотел бы вам показать, и, может быть, в будущем вы их увидите.

Сейчас хочу поблагодарить дирекцию и сотрудников Эрмитажа за [их участие в] организации выставки и приглашаю вас всех сейчас ее посетить.

---

 

Беседа с научными работниками и сотрудниками Государственного Эрмитажа

Ленинград, 14 июня 1960 г.

Я родился здесь, в Ленинграде, то есть в Петербурге, и все мои ранние работы в искусстве взяли истоки отсюда. Николай Константинович был моим первым учителем. Но он был не только учителем в искусстве, но вообще моим учителем в жизни, и так он и оставался моим другом и моим учителем всю жизнь. Я имел счастье с ним работать до конца его жизни, когда он умер в 1947 г. в Гималаях. Мы с ним прожили много лет вместе, и, хотя иногда приходилось разлучаться в поездках и работах, мы опять съезжались и продолжали наши работы.

У него очень много было интересов, начинаний. И его интересы были самые широкие. Я с ним сотрудничал во всех его начинаниях в меру [своих] сил. Одной из его главных работ был Пакт по охране художественных ценностей [1], который теперь принят всеми странами мира, включая Советский Союз. Он начал эту работу в 1924 г. [2] И прошло много лет, [пока] Пакт [был проведен] в жизнь и все страны присоединились к нему. Пакт [Рериха] в 1935 г. был подписан тридцатью  шестью странами [3], а в 1954 г., – всеми странами мира [4]. Николай Константинович считал этот Пакт краеугольным камнем. Он считал, что достичь мира, взаимопонимания народов легче всего можно через культурный канал, культурное возвышение. Он потратил очень много времени на этот Пакт, как и Дюнан на Красный Крест [5]. И я думаю, мы можем гордиться, что именно из России вышел тот человек, которому суждено было провести Пакт [Рериха] в жизнь. Таким образом этот [документ] с 1954 г. вошел в жизнь как реальность. Несомненно, [уже] в 1939 г., когда была объявлена война, много говорилось об этом Пакте. И мы можем только сожалеть, что он был не всюду применяем.

[О] Пакте [Рериха] я сказал просто как об одной из больших [сфер] деятельности Николая Константиновича (у него их было очень много). Он работал также, как вы знаете, в Америке, в Европе. [Им] было [создано] много культурных организаций [6], много было [и] начинаний. Все эти организации он проводил [в жизнь] для объединения всего человечества при помощи культуры.

С самого начала своей творческой деятельности, хоть он и был исторический живописец и много посвятил своих трудов именно России, древней России, он интересовался Востоком, [возможно], потому, что чувствовал, что корни наши уходили далеко на Восток. И когда в начале этого столетия была выставка в Париже [7], Николай Константинович писал: «Живет в Индии красота. Заманчив великий Индийский путь» [8] . И так сложилось, что он действительно потом поехал в Индию и не только туда. Он путешествовал по всей Азии основными путями древности. Через Индию, Монголию, Тибет, Китай он ходил караванами и опять возвращался в Индию. Он изучал местную жизнь и всюду писал свои картины, в которых отобразил Центральную Азию, Тибет, Индию. Многие из этих картин будут теперь находиться в Ленинграде, в Русском музее [9].

Моя личная творческая деятельность, как я сказал, была связана с творчеством и работой Николая Константиновича. Но в моем подходе к художеству и искусству был [и] некотор[ые] [отличия]. Николай Константинович никогда не был заинтересован в портрете, тогда как я с самого начала [работал] именно как портретист. Я любил людей. Как-то они меня всегда привлекали. И так случилось, что в моем искусстве я выдвинул человека на первый план. В творчестве же Николая Константиновича человек уходил в глубину композиции. А у меня человек приобрел большое значение. В этом, может быть, и есть разница нашего подхода.

Но, конечно, в моем творчестве много других ветвей кроме портрета: картины на темы народного эпоса, картины на библейские и другие сюжеты, пейзаж. Здесь на выставке картин из библейской серии всего только одна или две. Я считаю этот цикл для [себя] очень важным, и, может быть, в будущем они когда-нибудь придут сюда. Сейчас же мы были лимитированы размером картин, которые мы могли сюда привезти на самолете. Для того чтобы привезти картины больших размеров, нужно искать какие-то другие пути. Я против посылки пароходом, так как видел много несчастных случаев.

В своем подходе к живописи я вполне разделяю точку зрения Николая Константиновича. В картине прежде всего нужно передать общий синтез – не только синтез того, что вы видите, но и того, что вы ощущаете, – то, что вы восприняли с самого начала. И вот это первое впечатление является самым важным для художника. Николай Константинович считал его самым главным. Его следует всегда помнить, то есть то, что вас поразило. В картине, когда вы работаете, детали часто отвлекают вас от главного, основного. В своих картинах Николай Константинович именно передавал этот синтез. И я тоже стараюсь отобразить то, что меня как-то поразило, когда я видел нечто, что хотел передать.

Когда я пишу портрет, меня главным образом интересует характер человека. И я стараюсь писать портреты с тех людей, которых я знаю. Иногда прочесть характер человека довольно просто, но все же лучше его узнать, изучить. В данном случае здесь на выставке [представлен] портрет Джавахарлала Неру, которого я хорошо знаю. Когда я писал этот портрет, он у нас жил, и у меня было много времени с ним общаться. Я написал тогда с него целую серию этюдов и портретов. Он, как вы знаете, совершенно изумительный человек, глубокого прекрасного сердца, большой, исключительной широты взглядов: он уже мыслит такой как бы общечеловеческой мыслью, для него весь мир – такой общий концепт. И, будучи исключительно культурным человеком, он, конечно, является прекрасным водителем для Индии. Я его не только уважаю, но и люблю. И, конечно, в моих портретах я старался передать то, что я о нем знаю, вижу и видел в нем. Этот портрет был написан уже несколько лет тому назад, точнее – в 1942 г. С тех пор я сделал несколько других, но этот остался характерным портретом. На нем вы видите характерную позу, которую он принимает и теперь. Этот портрет технически был написан мною так, как я счел нужным для того, чтобы передать это сложное лицо. Оно кажется простым, но его трудно передать. Многие художники писали с него портреты и говорили мне, как это было трудно.

Как я сказал, в моих портретах характер человека – это [то] главное, что я стараюсь передать. И для этого я изучаю человека, а это [довольно трудно]. Но все же, по истечении некоторого времени, я думаю, вы можете прочесть его легко, так же как по линиям рук вы можете предсказать будущее человека.

В своем личном подходе к искусству я всегда вполне разделял мнение, что искусство должно быть поиском прекрасного. И я считаю, что мы должны, насколько возможно, стремиться найти и передать это прекрасное не только в людях, а вообще в жизни. В жизни столько прекрасного, но [его] только нужно найти. Микеланджело говорил, что ничто так не возвышает человека, как желание создать что-то прекрасное. И если художник действительно стремится передать что-то прекрасное, он и себя возвышает и помогает другим. Меня часто спрашивали, почему я не передаю отрицательных сторон жизни. Мой ответ был – они есть, и мы должны все знать. Они уже в искусстве фиксируются! Если в жизни мы можем отойти от этого, то переданное в картине это отрицательное начинает жить своей жизнью и, конечно, уже является каким-то отрицательным началом, которого мы уже не можем избегнуть – оно зафиксировано. Вся жизнь, мне [кажется], стремится к красоте, то есть к эволюции. Это мы видим во всем. Самые замечательные феномены жизни доказывают нам, что есть эволюция, то есть стремление к красоте. То есть красота – это реальность, и, открывая эту красоту, мы несем ее другим и тем самым служим человечеству.

Я думаю, нам было бы гораздо проще сейчас пройти по выставке, где мы сможем познакомиться с моей живописью.

В пейзажах я стараюсь передать характер того, что я вижу, что мне эти места говорят.

Картина «Гирнар» (1944). В Западной Индии есть полуостров Катхиявар. Это очень древнее место называется Гирнар. Там остались памятники со времен Ашоки. Тогда это было буддийское место, но теперь священное место секты джайнов. На скалах там всюду храмы – или на вершинах, или сбоку. На всех этих скалах вырезаны прекрасные лестницы, ровные, широкие ступени. По ним очень легко пройти туда; вырезаны они иногда очень глубоко в горе, иногда снаружи. Они идут на бесконечное количество километров, спускаются, опять поднимаются. Население там в глубине долин. Во впадинах очень густые леса. И это единственное место в Индии, где сохранились дикие львы. Для тех мест типичны также эти розовые равнины, уходящие далеко в какую-то туманную беспредельность. И в данном случае я хотел передать все то, что вы здесь видите, и время это – уже к закату, когда появляются богатые тени.

«Канченджанга на закате» [10] (1954). Это восточный массив в Гималаях, гряда недалеко от Дарджилинга. Вторая по высоте вершина в мире [11]. Вся эта часть одного большого массива лежит в Сиккиме, который является маленьким штатом и еще сейчас независимым [12]. Вы видите типичный эффект заката солнца после дождей, яркие отражающиеся краски. Я хотел передать сказочность страны.

«Гепан» [13] (1934). Это Западные Гималаи, где мы живем. Гора, которая называется Гепан. Она замыкает долину. Там, конечно, другие световые эффекты, так как там суше, ярче. Это маленький этюдик.

«Канченджанга на закате» [14] (1952). Я писал это место часто. Здесь хотел передать эту замечательную контрастность вечернего света. Высота восемь с половиной – девять тысяч метров. Очень глубокие долины. Клубящиеся облака, туман, а над ними – сияющие вершины.

«Закат над Канченджангой» [15] (1952). Тот же мотив, другое время – уже после захода солнца, когда этот массив погружается в тишину, постепенно поднимаются тени, туманы снизу, облака и медленно гаснет небо, и разливается эта тишина.

«Амарант» [16] (1944). Это растение – петуший гребешок – съедобное, как просо, маленькие семена.

«Тайный час» [17] (1955). Это Канченджанга с востока, со стороны Бутана. Первый луч, который осветил эту гору. В долине еще темнота, ночь. Плывут облака. И вдруг зажигается вершина. Это тайный час, потому что в этот момент люди занимаются медитированием. Если это не молитва, то концентрация мысли, посылка ее в пространство.

«Део Тибба» (1947). В переводе означает «трон богов», «священная гора». Она в Западных Гималаях. Высота семь тысяч метров. Она тоже около долины, где мы живем.

«Боги приходят» [18] (1944). Это яркая праздничная процессия в нашей долине Кулу. Вид против нашего дома. Это местные люди в своих праздничных нарядах: ярких, красочных. У них [в долине] 362 божества. И во время больших празднеств они устраивают такие процессии, несут переносной алтарь.

«Госпожа Девика Рани Рерих» [19] (1946). Это первый портрет моей жены, который [я] писал осенью в долине Кулу на фоне дерева лагерстремия [20], которое цветет в это время.

«И.М. Богданова» [21] (1944). Это русская барышня, которая долго жила в Индии. В этом портрете я хотел разрешить вертикальную композицию.

«Рошан Ваджифдар» [22] (1957). Это один из этюдов, написанных мною с известной индийской танцовщицы. Он был мною сделан для передачи определенных и красивых линий движения, твердых и в то же время мягких.

«Маленькие сестры» [23] (1937) – дети из нашей долины. Маленькая девочка со своей сестричкой. Так они ходят, так одеваются. Изображены на фоне цветов, которые там растут. Это очень типичная девочка, которую [можно] там [увидеть].

«Наставник. Кулу» [24] (1937), «Служитель при храме. Кулу» [25] (1939), «Женщина из Спити» [26] (1938) – это все жители нашей долины.

«Госпожа Асгари М. Кадир» (1943). Портрет одной мусульманки. Муж ее теперь министр иностранных дел Пакистана. Однажды она сидела в скалах и как-то напомнила мне сибиллу. Ия ее так и написал. Здесь как бы отражается ее жизнь – она была довольно трудна и сложна.

«Доктор Ч.П. Рамасвами Айяр» [27] (1941). Это этюд портрета одного очень видного деятеля Индии, человека исключительного ума. Когда я писал этот этюд, он был секретарем университета, также премьер-министром Траванкора.

«Махараджа Траванкора» [28] (1941). Это был этюд для большого портрета.

«Профессор Николай Рерих» [29] (1942). Этот портрет написан за несколько лет до его смерти у нас дома в Кулу. Это один из многих моих портретов Николая Константиновича. Были еще и более поздние. Этот портрет был взят сюда, [так как] соответствовал размерам для самолета и потому мог быть сюда доставлен.

«Последний снег в Кулу» [30] (1939), «Зима в Кулу» (1939) – два маленьких этюда из долины Кулу.

«Девушка из горного племени» (1958) – девушка из диких племен, которые живут на юге Индии. Там очень много диких кочующих племен.

«Пандит Джавахарлал Неру» (1942). Вот он. В очень типичной позе. Ее он и теперь принимает. Он родом из Кашмира, и его лицо очень типично для кашмирских браминов.

«Доктор С. Радхакришнан» (1958). Это один из самых больших философов мира сейчас. Он был раньше вторым послом в Советском Союзе.

«Госпожа Девика Рани Рерих» [31] (1951). Это другой портрет моей жены, на фоне кораллового дерева [32], когда оно цветет весной. Цветы кораллового тона.

«Яков с Ангелом» (1943) – эпизод из Библии, который меня всегда привлекал, так как он выражает исконную борьбу высшего и низшего начал в человеке, совершенства и несовершенства. Это одна из картин целой серии. Тут были вопросы разрешения динамики, цветовых отношений, композиции. Эта серия картин у меня обширна. Но все картины больших размеров, и поэтому мы привезти их сюда не могли.

«Победа» (1945). Здесь передан момент, когда всякая победа мечом ставит вопрос – действительно ли это победа, и момент, когда сраженному все равно: нет победы, нет поражения.

«Пламя надежды» (1954). В Индии, как и везде, всегда гадают. Пускают по воде светильнички. И все надежды тогда связаны с этим светильничком.

«Тени прошлого» (1944) – старинный замок и тени – отражение прошлого.

«Вечная жизнь» (1954). Это исконная жизнь тех мест Индии, где мы живем. Я выбрал типичную женщину юга страны с ребенком; дальше – молодая девушка несет плоды, а позади проходит процессия людей. Вы видите цикл вечно обновляющейся жизни. И люди, и природа, которых вы здесь видите, типичны для тех мест. Земля там красная. Насыщенные краски закатов отражаются на земле, загораются особым тоном. Бледно-изумрудная зелень светится, как бирюза. Черно-лиловые валуны.

«Торопитесь» [33] (1954). Картина написана для разрешения задач динамики движения, напряженности, разрешения линий композиции в цвете, в тоне. Все подобрано для того, чтобы усилить это движение гонца, [его] стремительность. Пейзаж взят из тибетского нагорья – тот, который особенно подходил к этим задачам. У меня было много картин именно этого жанра, то есть для разрешения динамики и других проблем.

«Плоды земли» [34] (1953). Вы видите позади тропический ливень, который часто ударяет в холмы. Мать несет плоды земли. Маленькая девочка, которая по тону кожи – часть этой красной земли.

«От бури» [35] (1947). Картина тоже из серии, которая была у меня написана для разрешения динамики движения. Вот эта женщина старается убежать от какой-то катастрофы.

«Лейла и Меджнун» (1947). Картина на тему из мусульманского эпоса, подобную «Ромео и Джульетте». Дочь короля влюбилась в пастуха. Отец обещал выдать ее за него только при условии, если он оросит пустыню. И вот всю жизнь Меджнун копал канавы. Оросил пустыню и умер. В этом красном небе я хотел отобразить как бы силу этой эмоции.

«Дочери моря» [36] (1947). Это рыбачки. Они сами выходят в море, ловят рыбу, носят по базарам, сушат. Очень независимые энергичные женщины, сильные. Тела их как бы напоминают и повторяют эту стихию моря. И они издавна зовутся в Индии «дочери моря».

«Трудимся ночью» (1939). Это во время осенней страдной поры, когда снимается урожай, люди работают и днем и ночью – днем собирают, ночью сносят вниз. И такие процессии людей текут по всем отрогам гор.

«Слово Учителя» (1944). Индус поучает своего ученика. Такие сценки я сам видел не раз в Гималаях. И когда я это видел, эта радуга обратила на себя мое внимание.

«Через перевал» (1938). Это нагорье около Тибета. Это местные люди, которые переходят перевал против ветра. И оттуда им навстречу облака, туман. И, конечно, там всегда страшные ветры.

«Возвращение» [37] (1954). Сценка из жизни деревенских жителей, возвращающихся с рынка, может быть с праздника в деревню. Это весеннее время, когда весь лес покрывается листочками медного цвета, земля красная, от нее поднимается красная пыль, покрывает все общим тоном, и в нем люди как бы тонут, и сами они как бы часть этого пейзажа.

«Закат в Раджпутане» [38] (1958). Эта бирюзовая вода отражает яркое небо, его ясный безоблачный кусочек. Эти такие замечательные контрасты свойственны тем местам, [так же как] и богатые красивые костюмы этих людей.

«Священная флейта» [39] (1958). Мальчик играет на флейте, к нему подходит буйвол. Яркий контраст от этого удивительно оранжевого тона дерева. Называется оно бугенвиллия [40]. И при ярком солнце получаются бесподобные контрасты.

«Красная земля» [41] (1947). Западная Индия. Там и земля красная, и племя есть одно, у которого красноватая кожа. В Индии много всевозможных оттенков кожи – от белого до совершенно черного – всевозможнейшие гаммы тонов. И вот в этих местах кожа красновато-медного оттенка и земля там красная, поэтому я назвал картину «Красная земля». «Зов» (1955). Тоже юг Индии. Картина из серии на темы местной жизни. Пастух играет на свирели, и женщина услышала звук этой флейты и остановилась. Пейзаж из мест, где мы живем на юге Индии. Вы видите эти предгорья, которые переходят в голубые горы. Дерево баньян [42]. Оно обтекает черные камни, пускает корни от ветвей своих, и получаются самые фантастические узоры. Декоративные красные листья. Облака еще розовей – они отражают эту красную землю.

«Труд» [43] (1944). Женщины собирают пальмовые листья. Они делают из них циновки, которые используются во всех случаях жизни.

«Весна» [44] (1953), «Священная флейта» (1955). Картины тоже из жизни пастухов. Это предгорье Восточных Гималаев. Время, когда зацветают все деревья. Тема, связанная с эпосом Индии. Пастух Кришна и звук его флейты связывают всю Индию. Он уводит нас в глубь столетий, в самое начало Индии.

«Когда собираются йоги» (1939). Это странники, которые ходят в Гималаях. В данном случае изображены Западные Гималаи. Мир и тишина, которые многие из них обрели в жизни.

---

 

Выступление в Доме кино

Ленинград, 16 июня 1960 г.

Друзья! Я хочу поблагодарить Дом кино, хочу поблагодарить вас всех за то, что вы пришли сюда сегодня. Мне сказали, что сегодня здесь будет показан фильм, снятый в Индии, в котором несколько кадров с моим батюшкой [1]. Правда, их вообще немного. И мы теперь работаем над большим фильмом, так как Николай Константинович снимался не раз в Америке, и там была целая серия фильмов, которые мы хотим объединить.

Николай Константинович был не только моим учителем, но и моим другом и вдохновителем. [Сколько] я себя помню, я всегда видел его заботу, его руководство. И то, что я сейчас имею, конечно, было заложено уже тогда, в ранние годы, когда я жил здесь, в Ленинграде. Тогда это был Петербург. И весь этот интерес и к искусству, и к истории, и, в частности, к Востоку уже жил тогда во мне. Николай Константинович и моя матушка, Елена Ивановна, всегда и во всем не только поощряли меня, но и старались разбудить мой интерес. Сегодня я был в Горном музее [2]. Меня всегда привлекали камни, минералы. И я часто любовался этими камнями, которые я [и] сегодня видел там. Все это живет у меня в памяти. И вот моя выставка сейчас в Эрмитаже, в котором я тоже часто проводил время. Все это я запомнил с детства.

Николай Константинович – настолько сложный облик, что его совершенно невозможно описать в одной лекции. Для этого потребуется 10-15 лекций. Моя Матушка, которая всегда интересовалась философией и особенно философией Востока, ему очень много помогала и дополняла его некоторые искания.

Восток всегда привлекал Николая Константиновича, и, несмотря на это, он так горячо любил свою Родину и прекрасно передавал [это чувство]. Но все же его кругозор простирался дальше, на Восток, когда в начале столетия он писал: «Живет в Индии красота, заманчив великий Индийский путь». Так что устремление Николая Константиновича к Индии, мысли Индии, ее искусству, культуре было у него всегда. Это нашло отражение и в его раннем творчестве. Уже в 1915-1916 гг. у него была серия картин, посвященных Индии [3].

Николай Константинович был не только художник (и, действительно, великий художник), но он был археолог, ученый, писатель, философ, очень большой философ, хотя еще мало известный нашим читателям. Он написал очень много книг, и напечатано не меньше 27 томов [4]. Многое еще не[издано] и находится в рукописях.

То же скажу и о моей Матушке. Она много писала, отдавала себя философии, изучению философии. Очень много ее трудов напечатано [5], но после ее смерти осталось множество рукописей ее трудов, которые она написала именно в Индии, Америке, Центральной Азии и всюду, где она жила и путешествовала. И эти ее капитальные труды должны будут быть напечатаны, и они обогатят наше знание Востока и восточной мысли.

Мой брат, Юрий Николаевич, был выдающимся востоковедом. Он знал множество восточных языков. И, конечно, в кончине Николая Константиновича, Елены Ивановны и брата – неописуемая утрата. Многое можно было создать и многое создалось. Они взаимно помогали друг другу. Знания Юрия Николаевича были полезны Николаю Константиновичу, знания Матушки – Юрию Николаевичу. Не говорю [уже] о себе. Я тоже взаимно обогащался от них троих. И всегда мы друг у друга находили поддержку и ответы на вопросы, которые часто встают во время большой работы.

Итак, когда мы жили в Индии, были созданы не только картины, книги, осуществлена экспедиция. Было сделано, я считаю, много, очень много. Как я сказал, облик Николая Константиновича вырисуется, будет оценен только в будущем. Пройдет много лет. Также, может быть, облик и моей Матушки и Юрия Николаевича. К сожалению, Юрий Николаевич только три года прожил здесь. Я надеюсь, что то, что он хотел осуществить, организовать, начать, не только не заглохнет, но будет развиваться. Я вижу, здесь присутствуют некоторые из его сотрудников. И я знаю, что они будут нести, вести его работу и не забудут те заветы, которые он им оставил.

Как я уже сказал, Николай Константинович был истинно русским живописцем. Он горячо любил свою Родину. Он ее знал. Он мог провидеть ее прошлое, ее будущее. У него был замечательный синтез мысли. Он мог сразу включаться в то, что было самым главным, и передавать синтез того, что самое трудное. И я всегда удивлялся этой замечательной точности его мысли, умению сразу войти вглубь, понять и оценить. Касалось ли нечто истории нашей Родины или других народов, я всегда удивлялся, как он мог сразу подойти прямо, узнать то, что именно нужно. Он всегда давал общий синтез. И этот общий синтез – то, что было не только его первым впечатлением, но и общим впечатлением всего, что этот момент породил в нем, – он передавал в своем искусстве, особенно в искусстве последних лет, когда он отбрасывал все, что отвлекало, и давал внутренний смысл того, что его волновало.

Теперь, я надеюсь, очень скоро будет несколько залов в Русском музее с картинами не только раннего периода, но и периода творчества его последних лет. Я надеюсь, мы будем пополнять эту экспозицию в будущем. Я не знаю другого художника, который оставил бы такое гигантское наследие – не меньше шести тысяч картин. Несмотря на все путешествия – периоды очень трудные, периоды лишений – он все время творил, никогда не позволял каким-то личным затруднениям лишать себя творческой жизни. Он писал картины, изучал жизнь, писал.

Поэтому он смог оставить такое замечательное наследство. В жизни он никогда не торопился – все у него было планомерно. Казалось, таким темпом нельзя многого достичь. Но благодаря тому, что он всегда все заканчивал с ходу, он никогда не терял времени на ненужные поправки и в результате делал гораздо больше тех, кто всегда спешит и в спешке должен возвращаться назад. Это был его секрет – залог его успеха. И я всегда удивлялся: у него была исключительная память. Она осталась до последних дней. То, что он когда-то видел, читал, оставалось до конца дней. Он помнил бесконечное множество стихов, поэм, всегда мог читать наизусть. И эта память подсказывала ему решения в нужный момент.

Сегодня будет [показан] маленький фильм из тех мест, где в Индии жил и творил Николай Константинович. Там он умер, там его памятник. И теперь мы создали и [развиваем] музей, посвященный его творчеству, работе. Мы уже открыли там серию залов с его картинами, а со временем будет построена большая галерея, куда войдут его последние труды. [Сейчас] мы заняли те [комнаты] дома, где Николай Константинович жил. В этом фильме вы увидите некоторые места долины Кулу. И не мне судить, как прекрасны эти места, где он долго жил и трудился.

Я не знаю, хотите ли вы еще слушать или я уже утомил вас? (Аплодисменты.)

Как вы уже знаете, Николай Константинович прошел всю Центральную Азию древним караванным путем. Он не только путешествовал в Индии, и широко путешествовал в Индии, но он караваном прошел из Индии в Центральную Азию и через всю Центральную Азию – через Туркестан, через Монголию в Тибет. Он находился в Тибете в течение, кажется, 15 [6] месяцев. Это было очень трудно не только из-за горных условий (высота перевала пять и более тысяч метров), но караван был задержан там, и пришлось зазимовать без соответствующего снаряжения. А там, на этих вершинах, зима, конечно, исключительно суровая. Там страшные морозы, страшные ветры – такие, которые совершенно трудно себе представить. И караван должен был оставаться там всю зиму. Погибли все животные, кроме двух верблюдов. Караван оказался абсолютно беспомощным, не мог передвигаться и, будучи в самом центре Тибета, не мог ни с кем сноситься. Тогда в Тибете не было дорог, кроме караванных путей, троп. [Также] была потеря [и] в людях. Но все же, несмотря на это, караван выжил. Николай Константинович все время продолжал свою работу, все сотрудники продолжали свою работу. И когда пришла помощь, посланная тибетским правительством в виде нового каравана, чтобы вывести эту экспедицию, она смогла весной выйти обратно [в] Индию. Экспедиция привезла богатейший материал. И после этого уже Николай Константинович основал Гималайский институт [7] в Западных Гималаях для изучения этого края. Там работал мой брат Юрий Николаевич, я работал. И, несомненно, этот богатейший край еще сейчас ждет своих исследователей, потому что многое осталось сделать.

Николай Константинович оставил нам замечательную панораму Тибета и Гималаев [8]. И, как я сказал, часть этих картин вы увидите в Русском музее. Гималаи, как горы, не имеют себе равных не только по высоте. Там все гораздо богаче. В узких ущельях с одной стороны растут пальмы, с другой – северные ели. И все это распределилось на определенных зонах. Там вы найдете растительность от тропической до таежной. Вам только нужно подняться на определенную высоту. Но, благодаря все-таки южной широте, все гораздо богаче, пышнее. Деревья, например, ольха, там достигают гигантских размеров – два метра в поперечнике и больше. Растут кедры, тысячелетние и старше. В тени таких деревьев вы найдете замечательные памятники древности в виде скульптуры, храмов, развалин. И куда бы вы ни пошли, вы найдете всегда что-то замечательное. Прямо удивляешься: там, куда никто не ходит, никто не живет, когда-то люди ходили, жили и создавали самые замечательные вещи. То, что для нас сейчас удивительно, для них было обычной жизнью. И вот в этих уголках [до наших дней] сохранились замечательные памятники искусства.

Недалеко от тех мест, где мы жили, в старых храмах стоят замечательные бронзы IV-V вв. С тех пор они так и стоят до наших лет. Всюду вы найдете древние корни, которые уходят в глубину веков. А вокруг вы [у]видите замечательные старые деревья, которые больше полутора тысяч лет являются свидетелями этих храмов, всей этой истории и связывают нас своей жизнью с тем древним миром. И там как бы ничто не изменилось – так же жизнь простирается назад в самые ранние века. Это, конечно, очень притягивало Николая Константиновича, Матушку, Юрия Николаевича – именно возможность соприкасаться с этим древним миром. Это, конечно, и для меня очень многое значит. Я там все время путешествую и нахожу множество памятников древней культуры. И хотя много уже исходил, многое видел, исходил эти горы, все же знаю сотни мест, куда мне нужно пойти. Эта древность для меня тоже дорога.

Именно в этой долине, где мы жили, живем, писались самые древние философские труды Индии, создавался литературно-философский памятник – Веды [9]. «Атхарва-веда» [10] была написана именно там, в Кулу, недалеко от места, где мы живем. В Индии это, конечно, не одно место, где такое богатство всего. Индия вся является заповедником! Нужно только подумать, заинтересоваться, и вы найдете всюду что-то особенное, особенно интересное и нужное.

В Индии и сейчас некоторые племена живут таким же образом, как они жили в каменный век. Они даже не культивируют свою землю, живут в лесах. Но у них очень строгий кодекс жизни, мораль. Этот древний уклад сохранился, и мы можем судить, какова была жизнь в те ранние века. Так что Индия, со всех точек зрения, является живым музеем. Там есть живая преемственность: древний мир (даже еще более древняя преемственность), средние века и современная жизнь Индии. И все это как-то уживается и дает нам богатейший, богатейший конгломерат. Вы можете найти все, что хотите. И вы [у]видите, как это обогащает жизнь и как это нужно для жизни.

То, что особенно привлекало Николая Константиновича, Елену Ивановну, брата и меня, – это великая индийская мысль – мысль, вырабатывавшаяся на протяжении тысячелетий. Она была уже вполне закончена тысячелетия назад. Эти замечательные формулировки индийской философии – это то, что, я считаю, так важно и так нужно. Многие проблемы, которые у нас сейчас неразрешимы, которые Запад старается разрешить (и главный вопрос: что является счастьем жизни?), тысячелетия тому назад уже были решены в Индии. Эта мысль Индии была тем магнитом, который притягивал, как я уже сказал, Николая Константиновича, Елену Ивановну, Юрия Николаевича и меня.

Я бы мог говорить без конца, потому что это бесконечная тема. О Николае Константиновиче, [как] я сказал, нужно 10, может быть, 15 лекций, которые могли бы быть посвящены всем сторонам его жизни и творчества, его исканиям. И сегодня, конечно, мы этого сделать не можем. Но я просто хотел с вами поделиться своими мыслями, сказать вам что-то о Николае Константиновиче как о моем учителе, о моем друге.

Вопрос: Повлияли ли на Вас А. Куинджи и М. Врубель?

С. Рерих: Я чтил этих художников, так же как я чту многих других. Трудно сказать, что кто-то, какой-то определенный художник влиял на меня больше других.

Вопрос: Расскажите немного о йогах, если можете.

С.Р.: Это очень сложный вопрос. Для этой темы нужно очень, очень много лекций. Единственное, что я сейчас смогу вам сказать, это только [то], что в Индии есть пять основных систем йоги, а именно: 1) Хатха-йога, то есть самая низкая йога – йога тела. Она учит контролировать наше тело, чтобы затем достичь более высокого. 2) Следующая – карма-йога, то есть йога работы, действия: через труд, наше отношение  к труду мы поднимемся, достигнем высот духовности. 3) [Джнана]-йога. [Джнана] – знание. Это йога познания, то есть достижения духовности через знание. 4) Затем бхакти-йога – йога любви: вы стараетесь достичь духовности через веру, стараетесь разбудить в себе великую любовь, и через нее приходит достижение. 5) И затем последняя, самая высокая йога – раджа-йога, то есть царственная, которая включает все йоги и как бы замыкает весь этот цикл йог.

Вопрос: Если можете, скажите, как Николай Константинович относился к А. Блоку.

С.Р.: Я знаю, что он его очень уважал.

Вопрос: Скажите о Ваших и Девики Рани планах на будущее.

С.Р.: В Индии я буду продолжать работу над целой серией больших картин из жизни Индии [11], которые я начал и надеюсь закончить в скором времени. Жена будет продолжать работу в той академической сфере [12], которую она ведет сейчас.

---

 

Выступление во Всесоюзном географическом обществе

Ленинград, 17 июня 1960 г.

Евгений Никанорович [Павловский], Александр Васильевич [Королев], Александр Александрович [Перов], друзья! У меня большая, исключительная радость быть здесь сегодня. И я вас всех благодарю за ваши теплые слова. Может быть, я чувствую, эти слова и не заслужены мной, но я все ценю, потому что они исходят от вас как друзей.

Как говорили Евгений Никанорович и Александр Васильевич, Николай Константинович, Матушка, Юрий Николаевич и я – мы прожили многие годы в Индии, и Николай Константинович, по мере сил, всегда творил русское дело. Где бы он ни был, кого бы он ни встречал, он всегда нес слово и завет о России. И его всегда почитали, всегда любили, и поэтому его слово имело всегда особое значение. Теперь в Индии есть несколько музеев, посвященных ему. Кроме того, многие музеи имеют его отдельные залы [1]. Мы же теперь устраиваем музей в долине Кулу, где жил и творил Николай Константинович, и уже открыли несколько залов. И там будут сосредоточены его труды, работы, и вообще, музей будет отражением его жизни, его чаяний.

Моя Матушка, может быть, вы это и не знали, всегда интересовалась и глубоко изучала философию Востока, в особенности Индии. Она ее знала совершенно исключительно. Она написала много книг, трудов, и очень много трудов осталось после ее смерти, которые будут вскоре напечатаны. Юрий Николаевич был выдающимся ученым, специалистом по Центральной Азии, большим специалистом. Он был величайшим ученым. И всюду в Индии и на Востоке все знают и почитают его. То, что он делал по Тибету, никто до него не делал. Историческая тибетская хроника «Голубые Анналы» [2], которую он перевел и издал в Индии, является фундаментом будущего изучения Тибета. Там имеется основная хронология истории. И, как мне сказал крупнейший итальянский тибетолог Джузеппе Туччи, это действительно капитальный труд, который никто не мог сделать до Юрия Николаевича. Но это был, конечно, не единственный его труд. Сейчас целая серия рукописей готовится к печати, [а именно] готовится к изданию его большой словарь [3] и тибетская грамматика [4]. Кроме того, у него есть очень большой труд по истории племен Средней Азии [5], над которым он работал много лет. И я надеюсь, что в ближайшем будущем этот труд тоже появится в печати. Я надеюсь, что ту работу, которую Юрий Николаевич начал здесь и которую, к сожалению, он не смог даже оформить, будут продолжать его сотрудники – те, [кто] начали свою работу с ним и, может быть, [воспитают] кадры, о которых [он] всегда мечтал. Юрий Николаевич был большим патриотом. Он всегда верил и думал, что именно здесь должны родиться те кадры, которые будут изучать Центральную Азию – ту Азию, которую он так любил и так хорошо знал. Так случилось, что он не смог закончить свою работу. Но я уверен, что эта работа будет жить, и для этого мы оставляем всю его библиотеку [6], которую он собрал с большим трудом на протяжении всей жизни. [Она] включает уникальные тома, которых здесь никогда не найти, [и] послужит фундаментом, на котором будут расти будущие кадры.

Конечно, работа Юрия Николаевича была тесно связана с работой Николая Константиновича, так же как и моей матушки, Елены Ивановны, и скажу – и моей тоже. Мы все были очень тесно связаны и всегда работали вместе. Мы старались помогать друг другу, дополнять друг друга. И я должен сказать, что в Николае Константиновиче, моей Матушке и в Юрии Николаевиче я имел самых близких помощников, друзей, к которым я сразу мог обращаться со всевозможными проблемами, исканиями в своей работе.

Я работал, как вы знаете, в области искусства не только как художник, но и как искусствовед. Меня всегда особенно интересовало искусство Востока, хотя занимался искусством Запада. И, конечно, знания Юрия Николаевича были для меня большой поддержкой. Я мог сразу включаться в его знания и сразу разрешать очень трудные вопросы некоторых надписей, слов. Также у Николая Константиновича и Елены Ивановны я мог всегда получить готовый ответ и совет. Поэтому наша жизнь в Индии, и не только в Индии, но и других местах, была сотрудничеством, и мы взаимно помогали друг другу и работали на поприще культуры.

Как вы знаете, в 1923 г. мы первый раз поехали в Индию. Николай Константинович, Матушка и мы все, конечно, долго об этом мечтали. Николай Константинович как-то особенно интересовался Индией и уже в начале этого столетия, когда Голубев организовал индийскую выставку в Париже, в своей статье об индийском искусстве писал: «Живет в Индии красота. Заманчив великий Индийский путь».

В конце 1923 г. осуществилось наше первое путешествие. Конечно, для нас это было очень большое событие, особенное. Мы приехали в страну, которой мы не просто интересовались, но к [встрече с] которой мы подготавливались в течение многих лет. Не только искусство Индии, не только ее философия, культура, география, – все нас интересовало. Когда мы приехали, [первым делом состоялось] обширное путешествие по Индии как таковой. Мы сразу поехали по всем историческим местам Индии. Мы широко объехали эту страну, и путешествие временно закончилось в Гималаях, в Дарджилинге. Там каждый начал работать по своей специальности. Мы много предпринимали поездок в Сикким, Бутан, Непал. Провели довольно много времени в Сиккиме, [путешествовали] по всем холмам, посещали все монастыри, многие [из них] теперь уже не существуют. Я знакомился не только с местной жизнью, но вообще [с тем], что эта местность из себя представляет.

Юрий Николаевич, как вы знаете, был заинтересован Востоком. Как Александр Васильевич сказал, Юрий Николаевич действительно интересовался и Египтом в молодости. И он написал свои впечатления, прочитав все книги на эту тему, и мечтал, что туда поедет. Сначала он учился в Лондоне, в Школе восточных языков [7]. Занимался персидским языком, начал [изучать] санскрит, затем в Гарварде работал по санскриту и тогда уже занимался тибетским, продолжал впоследствии в Париже [8], где работал с Полем Пеллио. Уже в Индии он мог продолжать свои работы на всех основных [освоенных] языках и начать изучение других, в том числе и монгольского языка. Таким образом к концу 1923 г. – [началу] 1924 г. Юрий Николаевич собрал свой замечательный кладезь знания. 1925 г. он прожил в Индии, как бы закрепляя то, что получил в Европе. И в 1925 г. экспедиция уже из Индии (Николай Константинович, брат, Матушка) направилась в Центральную Азию. Именно втроем они организовали тогда караван и пошли из Кашмира через Ладак на Хотан и Кашгар. Там у них были затруднения. Многие из них описаны в этой книге [9]. Затем экспедиция пошла уже через Туркестан, а потом маршрут был очень широк. В 1926 г. Николай Константинович посетил Советский Союз, и он был в Москве. Он организовал здесь дальнейшее свое продвижение и свое путешествие уже через Сибирь, Монголию на Тибет, и в 1926 [10] г. они уже двинулись из Монголии, из Урги [11], прямо на юг. Они думали скорейшим образом, еще летом, пройти через Тибет. Но их экспедиция, – которая тогда была уже гораздо больше, потому что Николай Константинович включил многих других сотрудников для помощи, так как это были трудные места, – была задержана в Тибете. И там, на высоте [около] четырех тысяч метров, она должна была зазимовать, не имея для этого необходимых теплых палаток, теплого одеяния, топлива – всего необходимого. В страшную стужу, без всяких возможностей [они вынуждены] были там остаться. В результате этого погибло несколько членов экспедиции и пал весь караван, кроме двух верблюдов. Девяносто животных там погибло!

Как вы знаете, на плоскогорьях Тибета не только очень низкая температура зимой, но главное – очень страшные вихри, постоянный ветер, и оградиться от него почти невозможно, особенно в палатках. Так случилось, что все главные члены экспедиции все же выжили, и тибетское правительство, получившее какие-то указания, прислало им полный караван со всем необходимым. И таким образом они могли выйти и [спуститься] вниз на Сикким. Все время работа, конечно, продолжалась. Был накоплен большой материал. И Николай Константинович, несмотря на очень трудные условия жизни, много писал картин.

В 1927 [12] г. экспедиция вернулась через Сикким в Индию, и в 1928 г. я опять их там встретил. Я [в 1925-1928 гг.] работал в Америке. Николай Константинович решил [незамедлительно] продолжить [начатую] работу, чтобы собрать весь материал из экспедиции, и задумал основать в Гималаях институт для изучения всего этого края. Сначала думали – в Восточных Гималаях, но это было трудно из-за климата. И было [принято] решение исследовать Западные Гималаи. Решили остановить свой выбор на долине Кулу, том самом месте, где мы жили [впоследствии], где умер Николай Константинович и где мы живем теперь. [Долина Кулу] совершенно исключительна климатически и славится множеством горных пиков. Все альпинисты утверждают, что нет больше такой местности, которая изобиловала бы таким количеством всевозможных пиков на такой маленькой площади. И действительно, со всех сторон [вы] находите самые замечательные пики, как альпинист, можете выбрать любой, который вам больше подходит. И, с точки зрения культуры, [эта долина] – колыбель всей древней культуры. На Восточных Гималаях культура совсем иная. Здесь же была ранняя основная культура, и сохранились памятники двухтысячелетней и более давности. А традиция говорит, что и более [древние]. [Сейчас] замечательные памятники искусства, замечательные храмы разбросаны в самых отдаленных равнинах, но когда-то это считалось вполне достижимым и необходимым. И в этой долине еще живут гигантские мачтовые леса, которые были посажены вокруг храмов в V или VI в., [они] сохранились с того времени. Там есть прямая, живая связь с [древними] очагами культуры. Кроме того, климат в этой долине один из лучших в Индии, близок к европейскому. Невольно вы порой думаете, что вы в Европе.

Наш дом [находится] на высоте двух тысяч метров. Растительность такая же, как и здесь. Деревья те же – липа, клены. Грибы: рыжики, волнушки. Только одна разница: деревья значительно больше. Например, ольха в поперечнике один-два метра. Вообще там очень много общего с нашей природой. Зимой там бывает снег, и, конечно, круглый год долина окружена снегом, потому что всюду высокие вершины, которые достигают шести, семи, семи с половиной, восьми тысяч метров. Это богатейшая долина. Там очень много воды, течет река Биас и масса родников, потому что все окружено местным ледником. Исторически известно, что [там] никогда не было голода – вы снимаете там несколько урожаев в год. И сейчас там разводят замечательные фруктовые сады европейских фруктов. Они растут там совершенно исключительно и не только достигают больших размеров, но имеют отличный вкус, аромат. И эта долина считается в Индии колыбелью фруктов. Много есть и других замечательных мест, но это все не то.

И вот в этой долине мы обосновались. Там Николай Константинович основал Институт для изучения Гималаев, который возглавлял Юрий Николаевич на протяжении многих лет. Там велись разные исследования, [в том числе] ботанические. Собраны гербарии. Зоологи собрали прекрасную коллекцию, которая и сейчас там находится. И, конечно, Юрий Николаевич продолжал и свою работу, потому что эта долина лежит на стыке Индии и буддийского мира – Тибета. В течение многих лет Юрий Николаевич работал там. Николай Константинович писал картины, Матушка и я работали там. У нас было много сотрудников. И Николай Константинович всегда мечтал, чтобы это место сделалось центром, куда могли бы приезжать люди, интересующиеся Гималаями, и могли бы там работать. В Индии [самое трудное] – это климат. Есть много мест, где климат непереносим более двух лет, и если вы тогда не уедете, то начинаются заболевания. Это же место было для европейцев идеальным. Второго такого места я не знаю. Разве [что] – Кашмир. Но он все же другой и очень затронут людьми. Сейчас туда стала ездить масса туристов, и с каждым годом все больше и больше. И не только европейцы, но и индусы. И не знаешь, что же будет через несколько лет. Наша же долина избегла этой участи, так как сообщение, связь там очень плох[и]. Она лежит довольно далеко – вам нужно ехать много сотен миль только автомобилем. И это затруднение оберегает ее от туристов. Правда, теперь есть воздушное сообщение, но самолет может только иногда летать туда, так как посадочная площадка там очень маленькая, а летит он по очень узкой долине и почти что крыльями касается [гор]. [Это также] затруднительно из-за туманов и дождей.

Относительно интересующей вас проблемы о «снежном человеке». В 1923 г., когда мы приехали первый раз в Индию, когда еще никто не говорил о снежном человеке, я путешествовал в Гималаях. Нам местные люди тогда уже говорили, что у них там, где-то в районах Эвереста, существуют большие дикие обезьяны, и более того, они нам тогда в 1923 г. показали женщину, которую эти обезьяны украли. И, говорят, она провела там два года. Потом, конечно, этот миф развился и все начали искать снежного человека. Лично я скажу – я не знаю! Может быть две версии. Первая, что действительно существует какая-то порода обезьян, которую мы не знаем, или же животное, которое мы не знаем, но которое мы принимаем за снежного человека. То есть это могут быть большие медведи, живущие на большой высоте, или же обезьяны. Интересно, [что] там, в Гималаях, в одной зоне очень высокой (приблизительно на высоте одиннадцати-двенадцати тысяч футов, то есть три с половиной – четыре тысячи метров) живут лемуры. Они отличаются сравнительно большим ростом. Один лемур был застрелен и обмерен. Пять футов [13] был его рост. Они никогда [в долины] не спускаются. И я никогда не мог найти того, что кормит их зимой, так как тогда там абсолютно не бывает никакого пропитания. Но никогда никто не знал, чтобы они спускались. Так что, может быть, кто-нибудь принимал этих больших лемуров за какого-то дикого человека. По следам это может быть медведь. И там действительно есть медведи, которые живут на большой высоте. Иногда стоят на задних лапах и кажется, что стоит человек. Они тоже вниз не спускаются, но зимой уходят в спячку. Может быть, есть еще какое-то другое животное, другая какая-то обезьяна. Вообще в Гималаях много мест, совершенно неисследованных долинок, совершенно закрытых, куда никто никогда не ходил. И много лет пройдет, прежде чем мы получим более полные сведения не только о флоре, но и о фауне.

В Индии много так называемых лангуров [14]. Они живут по всей Индии и на больших высотах. Но это именно лангуры, которых местные жители Западных Гималаев называют гунны. У них свой свист. И когда проскальзывает несколько лангуров, они издают этот особый свист. Может быть, это – вид какой-то обезьяны.

Но вообще в Индии жизнь обезьян совсем особая. И даже у обыкновенных обезьян совершенная организация. В Симле [15] есть храм [16] на одной горе, где тысячи обезьян. У них своя организация: вожак – [он] зовется королем [и] является старой большой обезьяной, которая и ростом, по крайней мере, в два раза больше других; и есть «министры», и потом уже остальные – стадо. Интересно, когда люди приносят им пищу (орехи, сладости), отовсюду бросаются тысячи обезьян, но останавливаются кругом, и откуда-то появляется глава. Он медленно подходит к центру и начинает выбирать только сладости и берет, может быть, одну-две, медленно отходит и садится в стороне. Потом набрасываются «министры», а потом уже вся группа. И вот эта организация совершенно изумительна – ведь никто никогда из этого круга не выскакивает, а ждет, пока глава деликатно выберет себе и отойдет. Он сидит тогда и смотрит, как угощаются другие.

А вот из жизни слонов юга Индии. Там слоны работают – носят деревья, балки. В Тривандруме [17] строили однажды большое здание и для этого должны были вводить сваи. Слоны по очереди носили сваи и опускали в ямы. И вот один из слонов вдруг остановился у ямы и ни за что не хотел положить сваю. Как его ни принуждали, он все-таки не положил ее, а попятился и бросил в сторону. Оказалось, что в яме сидел маленький котенок. И когда котенка извлекли из ямы, слон сразу же положил туда сваю.

Мы живем в местах [18], где много диких слонов. И они иногда приходят по двенадцать штук и пасутся у нас по 24 часа. Там два больших озера, где они любят купаться. И что интересно: скажем, стадо, и матка должна родить слоненка. В этот момент все стадо становится головами наружу и окружает матку кольцом. Все стоят так и ждут, покуда родится слоненок. После этого стадо ждет, покуда слоненок будет двигаться. И потом стадо будет двигаться со скоростью слоненка с маткой.

Многие из вас не знают, [но] многие слышали, что Николай Константинович интересовался и охраной культурных ценностей, создал Пакт Мира и через это хотел прийти к объединению народов. Эта идея появилась у него в 1924 г. [19], и он продолжал работать в этом направлении много лет. Первое осуществление ее было в 1935 г., когда тридцать шесть государств [20] этот пакт приняли. Конечно, почти все государства в принципе, приняли уже тогда, но не все подписали. Окончательно [этот документ] был принят и подписан в 1954 г. в Гааге [21]. Этот Пакт был задуман Николаем Константиновичем, он над ним работал и он провел его в жизнь. И мы должны гордиться, что русский [человек] осуществил идею охраны культурных ценностей. Работы было много, и очень трудной. Но все же это ему удалось. [Еще] при своей жизни он видел, как некоторые страны [Пакт] подписали. [Николай Константинович] всегда считал, что, конечно, оградить что-то против воли человека невозможно, но этот Пакт будет иметь чисто гуманное значение – будет воспитывать людей, прививать сознание, что есть какие-то культурные ценности, которые принадлежат всему человечеству и которые оно должно [охранить] вне каких-то границ вообще. Это была его главная идея. И как Дюнан создал Красный Крест, так Николай Константинович создал этот Пакт. И, таким образом, Николай Константинович является основоположником как бы Красного Креста Культуры.

О состоянии Гималайского института. С отъездом Юрия Николаевича, конечно, основная работа прекратилась, потому что он вел именно ту работу, которую никто другой без него [вести] не может. Кроме того, как вы знаете, у нас там теперь нет тех книг, которые он привез сюда, – тех основных книг, которые сейчас находятся здесь и здесь [же и] останутся. Поэтому это все усложняет работу. Конечно, частично работа будет продолжаться и скоро перейдет в музей, тот, который создается нами и который станет большим центром, куда смогут приезжать и работать люди. Николай Константинович, Елена Ивановна думали, что туда будут приезжать ученые из Советского Союза, потому что климат настолько прекрасен, что вполне подходит для нас. Это единственное место, которое климатически [безвредно].

О судьбе художественного наследия Николая Константиновича. Перед отъездом сюда я вел беседы в Москве в Министерстве культуры, в частности, с Екатериной Алексеевной Фурцевой, Николаем Николаевичем Даниловым, и мы обсуждали вопрос об организации музея здесь, в Ленинграде. Юрий Николаевич думал, что даже если будет часть картин в Русском музее, то хорошо бы создать и отдельный музей Николая Константиновича. Но так как создать отдельный музей сейчас сложно (это возьмет время), я думаю, что Русский музей – [это] сейчас правильное решение. Там я имел несколько бесед, и мы решили в ближайшее время открыть четыре зала Николая Константиновича как постоянную экспозицию. Войдут ли все эти картины в четыре зала – вопрос. Это будет видно, как только попробуем [создать] экспозицию. Во всяком случае, эти четыре зала там будут, а вопрос об отдельном музее будет решаться уже в Ленинграде.

Теперь хочу вас всех поблагодарить от имени жены и от себя и сказать о том, какую радость мне доставила наша встреча сегодня. И надеюсь, что буду иметь счастье вас встретить еще не раз!

---

 

Выступление в Эрмитажном театре

Ленинград, 20 июня 1960 г.

Искусство Индии настолько обширно, что рассказать о нем в какие-нибудь 45 минут или час невозможно. Нужны целые серии лекций. Основные группы, на которые его нужно разделить, это: искусство пластики (скульптура, резьба), живопись, архитектура и бесконечные другие виды, которыми Индия так богата.

Сейчас я постараюсь описать вам в нескольких словах только искусство живописи. И затем мы, может быть, перейдем к некоторым моим картинам, так как они имеют свое [начало] в Индии.

Невозможно точно сказать, когда началось искусство Индии. Мы имеем доисторические изображения в пещерах Центральной Индии, которые относятся к каменному веку (во всяком случае, мы думаем, что они каменного века) и напоминают знаменитые рисунки в пещере Альтамира. Действительно, это было сделано очень, очень давно. Трудно определить, когда это могло быть сделано, потому что в Индии каменный век слился с более поздним периодом. Но, несомненно, это один из наиболее ранних памятников. Затем уже следует искусство долины Инда – Мохенджо-Даро [1]: храм, построенный примерно пять тысяч лет тому назад, то есть в III тыс. до н.э. Сохранились прекрасные образцы этого искусства, но, конечно, никакой живописи не сохранилось; есть скульптура, есть даже бронза, сохранились города, прекрасная резьба, но это все, что осталось. И мы можем только предположить, что в то время была и живопись, рисунок. Он, наверное, существовал, потому что остались прекрасные орнаменты, изображения животных.

Я считаю, что искусства живописи и орнамента сосуществуют. Но никаких памятников живописи периода до I столетия до н.э. не сохранилось. Первые дошедшие до нас памятники живописи I тысячелетия до н.э. оста[ются] в Аджанте. Это были буддийские храмы-пещеры, которые вам хорошо известны. И в Аджанте они создавались приблизительно до VII в. н.э. Другими словами, восемь веков.

Мы видим там индийскую живопись этого периода. Это, конечно, совершенно изумительная группа пещер. Она изумительна [хотя бы] тем, что сохранилась живопись, стенопись, которая представляет собой не настоящие фрески, а темперу. И вот [эта древность по прошествии] двух тысяч лет открыл[а] нам свои богатства. Недавно были сделаны еще новые открытия. Они еще не изданы, но скоро, я думаю, уже появятся. [Считаю] небезынтересн[ым] то, что стенопись эта до сих пор сохранилась. Это доказывает, что метод работы, принцип, действительно, может быть, был самым лучшим, самым подходящим для климата Индии. Если вспомнить все первые фрески или стенопись Аджанты, то можно сделать заключение, что в I тысячелетии до н.э. это было вполне развитое искусство, а не начало, какие-то истоки. Мы только относим его к определенному периоду, то есть к периоду созидания этих храмов. Значит, этому предшествовал длительный период развития искусства живописи, который был периодом после Мохенджо-Даро до I столетия до н.э.

Храмы эти буддийские, то есть они так начинались. В первых пещерах нет еще изображений Будды, потому что вначале вообще не принято было его изображать, кроме [как] через [символ] его ступн[ей]. И только [с] I столетия н.э. появились фигуры Будды. В другой группе пещер вы можете проследить [процесс], как из буддийских они перешли в индуизм, [а] потом уже появилась стенопись религии джайнов. Это в Эллоре [2], на расстоянии всего лишь нескольких десятков километров от Аджанты. В XI-XII вв. [здесь появилась] цел[ая] сери[я] замечательных изображений особого стиля. Как этот стиль оформился, сейчас трудно сказать, но он отличается от стиля Аджанты. В Эллоре знаменитый храм Кайлас [3] вырезан из одной большой скалы. Он являет собой замечательную идею создать храм из монолита и в то же время вырезать его [весь] внутри и покрыть скульптурой. Известно, что профиль этого храма напоминает именно гору Кайлас [4], которая находится в Тибете на севере от озера Манасаровар. Я думаю, что те зодчие, которые работали над этим храмом, хорошо были знакомы с профилями этих гор. Храмы Эллоры и в данном случае храм Кайлас – не единственный храм этой группы гор и скал. Есть еще и другие такие храмы, с которыми я познакомился. Храм Масрур [5] интересен тем, что [зодчие] воспользовались гигантским монолитом, скалой, и вырезали из него храм с тремя башнями, и покрыли замечательной скульптурой.

В Аджанте живопись[ю] покры[ты] целые группы пещер, [она] очень хорошо сохранилась. Возможно, там работали художники разных народностей; возможно, туда пришли какие-то художники Севера, пришли с греками [6], осели и потом работали в Индии. Трудно это сказать точно. Но есть, например, сцены персидского посольства, которые написаны с такой живостью и так отличаются от других фресок, что поневоле думаешь, что они могли быть написаны другими живописцами. Также и орнаменты, которые вы там [видите]. И среди них есть [и такие], которые встречаются не только в Индии.

Всегда бросается в глаза [то], что типы, изображен[ные] на фресках, дают нам замечательную панораму различных национальностей, которые жили тогда в Индии. И вы [видите] людей всевозможных оттенков кожи – от почти что белых до совершенно черных через всю гамму желтоватых и красноватых оттенков. То есть те художники, которые это писали, были реалисты. Они изображали то, что они видели. То есть искусство не было каким-то условным, а было искусством, которое отображало жизнь. И во многих местах Индии вы [найдете], несомненно, типы людей, которые видите изображенными на стенах Аджанты. Это искусство буддийской Аджанты, в конце концов, распространилось по всей Индии. Несомненно, какие-то группы монахов, которые работали там, рассеялись по многим другим местам. В Западной, Центральной Индии, также на Цейлоне есть прекрасные фрески, в которых вы видите тот же стиль, тот же подход и ту же технику – типичный стиль Аджанты.

В X-XII вв. начали рисовать и на пальмовых листьях, а затем уже на бумаге. Эти рисунки прекрасно сохранились и вообще вполне повторяют технику Аджанты. Эта техника сохранилась почти во всей живописи Индии. Исполнял[о]сь [это] так. Был подготовлен грунт. Он готовился также из рубленой соломы для скрепления известью, глиной. Иногда вводили связующее вещество. И на этот фон наносили общие цветовые массы – то, что хотели изобразить. У [художников], несомненно, бывали заготовлены точные рисунки, по которым они работали. Сохранилась незаконченная стенопись, по которой мы можем судить о том, как художник достигал поразительных результатов. Он такими большими мазками наносил людей, целые группы, здания, а затем, когда это высыхало, тончайшими линиями наводил рисунок. Причем этот рисунок наводился совершенно свободно размашистыми линиями (одной линией, скажем, заканчивал всю спину фигуры, голову). [Как] мы видим, это были непрерывные линии от самого начала до конца, линии свободные. Когда они работали скоро, то линии перекрещивались. Совершенно свободной рукой наносились всевозможные рисунки. Нанеся эти линии, они накладывали светотени. Этот метод сохранился и в последующих миниатюрах Индии. Даже гораздо позднее, в XV-XVI вв., был тот же метод, которому следовали и в Гималайской школе. Эта школа родилась в Гималаях, сформировалась в XVII-XVIII вв. и является последней кульминацией индийского искусства. [Здесь] вы ясно видите технику Аджанты.

Следующий этап живописи – это манускрипты джайнов, которые начали [создаваться] примерно в то же время, когда и буддийские, и без перерыва, тогда как в буддийских были перерывы, потому что буддийская философия отошла уже на задний план. Одновременно по всей Индии начали зарождаться другие школы, связанные с индуизмом. В храме Сиг[и]рия [7] на Цейлоне остались прекрасные фрески, которые теперь воспроизведены в изданиях. И уже затем начались первые мусульманские веяния. Появились художники из Персии, Центральной Азии. Они начали работать в своем стиле, но скоро этот стиль превратился в индийский. Развитие нескольких школ связано с феодальными княжествами: Раджастанская, Мальва, Кангра, Басоли [8] и известная на всем севере школа Моголов. Могольская школа [9], которая возникла в XVI в., [сначала], конечно, следовала привезенным канонам – канонам тех мест, откуда были художники (вначале иранским канонам). Но интересно, [что] почти сразу же появились индийские художники – их ученики, которые не только им следовали, но и развивали свое направление.

В это же время появились и первые европейские веяния, которые были завезены в Индию португальцами, голландцами и другими в XVI-XVII столетиях. И в могольском искусстве [возникли] новые, европейские веяния, новая перспектива, называемая дуур-калам [10], – как бы отдаление, мягкая перспектива, которой не было [до того] в персидском искусстве, могольском искусстве. Появились изображения животных, растений, цветов, насекомых. Художники начали подписывать свои произведения, что было очень редко в прошлом. Их начали возвеличивать, возводили во всевозможные саны. И во времена Джахангира, сына Акбара, в начале XVII в. художники действительно заняли почетное положение и увековечили современную им жизнь. Если вы посмотрите на замечательные рисунки животных, бои слонов, [удивительные] изображения насекомых, птиц, вы сразу ощутите, как тонко они понимали природу. Это был блестящий период индийской живописи, может быть, самый блестящий после периода Аджанты.

В то же время, почти параллельно с Могольской школой существовала Раджпутская школа, которая развивалась в маленьких княжествах Раджпутаны. Каждый из этих маленьких царей или князей считал, что его долг поощрять искусство, поэтому у каждого из них были целые свиты художников, музыкантов. И в каждом таком княжестве развивалась своя особенная школа. Многие из них были действительно выдающиеся. Эта школа просуществовала дольше Могольской. Во второй половине XVII в. Могольская школа начала терять свою силу и уже с приходом императора Аурангзеба она ослабела. Он не интересовался искусством, и многие художники начали искать себе новые места. Очень многие из них ушли в Гималаи, где основали новую школу, которая называется Гималайской или [школой] Кангра (по месту – долина Кангра).

Гималайская школа возникла в середине XVII столетия и просуществовала до начала XIX в. Она соединила в себе все, что дала индийская живопись до нее. Она сохранила некоторые принципы Аджанты, дала технику моголов и, кроме того, дала новый подход и новое богатство образов, которые, несомненно, были вызваны богатейшей природой Гималаев. К сожалению, здесь в наших музеях эта школа не представлена. Я очень надеюсь, что когда-нибудь в будущем у нас будут миниатюры именно этой школы.

Искусство Индии XIX в. не нашло каких-то новых форм, оно замерло, кое-где жило еще при княжествах, но ничего нового не давало и не могло дать. Это был приход англичан. И только в конце XIX в. появился интерес к искусству. Он особенно [раз]горелся в Бенгалии, где два [племянника] Рабиндраната Тагора – [братья] Абаниндранат и Гогендранат вдруг как-то заинтересовались классическим наследием Индии и начали изучать и пропагандировать классическое искусство во всех его видах. Абаниндранат Тагор был художником, как и его [дядя], поэт Рабиндранат Тагор. Оба были выдающимися художниками и основали нов[ое] [направление] – Бенгальский ренессанс [11], вокруг [которого] началось возрождение искусства Индии. Сейчас в Бенгалии много художников, очень серьезных искателей нового.

[В наши дни] вы найдете в Индии все, что угодно. Ультрамодернистов, работающих в абстракте. Их особенно, может быть, много на западе Индии. Есть художники, которые опять пошли в деревню, ударились в примитив и стараются воскресить основы деревенского искусства. Вообще вы найдете целый конгломерат всевозможнейших направлений искусства. Но в последнее время, как я сказал, было очень много современных европейских течений, которые, не будучи индийскими по существу, как-то странно преломляются в жизни Индии. Но я считаю, что все это временно. В Индии столько прекрасных, замечательных художников, что, несомненно, эти выдающиеся художники, которые сейчас работают в ультрамодерне, перейдут к чему-то более серьезному и опять как бы откроют Индию, красоту Индии.

Искусство в Индии сейчас всячески поощряется правительством. Там есть Академия художеств. [Правительство] стара[ется] всячески помогать, поддерживать людей, занимающихся искусством. Но, конечно, это нелегко, когда художников много. Правительство не может заменить своей поддержкой поддержку всенародную. Но все же теперь [возникает] все больше и больше интереса [среди] самых широких масс. Появилась поддержка со стороны коллекционеров. Их становится очень много. И вообще – поддержка широких слоев публики.

Я хотел вам сказать [несколько] слов о технике индийской живописи и миниатюры. Я всегда этим очень интересовался и теперь стараюсь собрать воедино разрозненные сведения о ней [12]. В Индии на протяжении двух тысяч лет было очень много технических подходов и очень много различных формул. И большинство из них сейчас полностью утрачены. Несомненно, они нам очень помогли бы, если мы могли бы их иметь. Так, у [художников Индии] есть темперы, которые соединяют в себе яркость, стойкость, полную матовость красок и в то же время противостоят воде, сырости. Вы даже можете мыть картину, и это совершенно не влияет на живопись. Формулы красок очень сложны. И каждая школа, каждая группа имела свои секреты. Многие из секретов погибли, утеряны. Я стараюсь теперь через некоторые еще существующие школы – как бы осколки старых школ – воссоздать эти формулы. Кое-что мне уже удалось, и надеюсь, что через несколько лет будет уже какой-то законченный материал.

Масляная живопись была чужда Индии. Она появилась поздно – с приходом европейцев. Для нее климат Индии не подходит. Там большие колебания температуры, страшная сырость, затем наступают очень сухие периоды. Все это действует на масляную живопись разрушающе. И, я думаю, это было причиной то[го], что она никогда не развивалась в Индии. Индия, которая имела такие замечательные достижения в искусстве, конечно, пользовалась бы и маслом, если бы это ей подходило.

В миниатюрах Индии использовался тот же метод – метод Аджанты. Уже в Аджанте художники знали приемы, которые употребляются теперь. Например, для нанесения многих красок, особенно синих и зеленых, они пользовались маленькими мазками различных синих и зеленых тонов, что давало им игру цвета. Они знали и штриховку, и тушевку. Вообще, все приемы техники им были известны. Но главный метод оставался всегда одним и тем же, [а] именно: композиция решалась на какой-то маленькой бумаге, картоне, дощечке, а затем в общих чертах наносилась на стенку, или, если это была миниатюра, то они пользовались тем же методом, который у нас. То есть основные линии рисунка прокалывались, насыпалась краска, фиксировалась, а затем наносили общий тон, общий – без каких-либо деталей. Когда это было сделано, брались тончайшие кисти и наводился рисунок. Это был свободный рисунок. Затем наносились светотени. Наносились они или общим тоном, что мы находим иногда в Аджанте, или же штриховкой. Причем эта тушевка была разных тонов и давала игру красок. Затем наносились детали, которые потом отполировывались и [затем] разрисовывались тончайшими узорами. И этот метод вы видите во всех последующих школах.

Сохранилось в Индии очень много и особых рисунков. То есть: на тонкую бумагу, иногда на тончайший пергамент наносились какие-то образы, портреты – не только полная композиция. Часто имелись альбомы портретов, которые потом уже включались в большие композиции. И эти портреты соответствовали действительности. Многие художники оставили после себя обширные коллекции рисунков, и по ним вы можете проследить, как они работали и какие у них были методы.

В общем живопись различается как более орнаментальная и более реалистическая. Орнаментальная [живопись] развилась, конечно, параллельно. И, например, в Раджпутане появились даже какие-то соединения реалистической и очень орнаментальной живописи. Там была замечательная школа Мальва. Она соединяла декоративность и перспективу, и [влияние] более поздних моголов. К сожалению, у нас, в наших коллекциях, нет этих маленьких миниатюр. В них вы видите богатство красок, изумительную декоративность. Замечательные сочетания белых, красных, черных, синих, бирюзовых тонов – новые сочетания, новые композиции.

Теперь перейдем к моим картинам. Я покажу некоторые свои работы от самых первых и до последних, которые есть на выставке. Случайные фотографии, которые оказались с собой, и репродукции [13].

1.Это из моих фресок, которые были написаны на центральноазиатские и другие восточные мотивы, за которые я получил первую премию и медаль Международной выставки в Филадельфии в 1925 г. Конечно, смотреть это не в цвете довольно серо, неинтересно. Это больше, чем триптих, потому что там было пять частей.

2.Тоже из восточных мотивов, из моей стенописи (два горячих коня). Это было сделано в 1924 г. во время первой поездки по Востоку. Тогда я очень интересовался стенописью Востока и много работал именно на эти темы.

3. «Лама с рогом». Это одна из моих первых работ уже в Гималаях периода моей первой поездки туда в 1923-1924 гг. Тибетский лама. Решение в простых тонах, но очень ярких. Гудит в рог.

4.«Портрет ламы из Сиккима на фоне сиккимских мотивов». Типичный сиккимец. Сделано тогда же.

5.«Мальчик из Непала». Это написано тогда же, в 1923-1924 гг., когда мы всей семьей первый раз поехали в Индию и, конечно, по Гималаям.

6. Тогда же в Сиккиме написана эта сиккимская женщина. Это одна из женщин, которые работают ночами на плантациях. Сикким – маленькое княжество. Холмы, предгорья Гималаев, гряда гор, которая отделяет Сикким от Тибета.

7. [Из известных там этнографических типов – китайская женщина].

Все это – результат моей поездки. Случайные фотографии. Я хотел показать их как доказательство того, что уже тогда меня интересовали восточные мотивы.

8.«Женщина из Корсики» [14] . Я прожил некоторое время на Корсике. Это было в 1926 г. Сделал тогда с нее несколько этюдов.

9. «Наташа Рамбова» [15]. Это уже более поздний портрет. Она в восточном костюме. Портрет был решен в очень ярких тонах.

10.«Пиета» [16]. Картина была написана уже значительно позже. У меня было очень много картин на эти сюжеты. Это одна из них.

11. «Джавахарлал Неру». Один из маленьких этюдов с премьер-министра Индии. Я хотел передать его энергичное лицо.

12. Деталь портрета Николая Константиновича [17]. Портрет находится в Люксембургской галерее в Париже. Сложный портрет, потому что было очень сложное освещение: с одной стороны голубоватое освещение гор и одновременно искусственное освещение на фоне коричневато-золотистой занавеси. Он сидит за столом и работает. Так что свет ламп, с одной стороны, и с другой – голубоватый мягкий свет вечерних сумерек в Гималаях. Написан в 1936 г. [18]

13. Маленькая девочка из Кулу со своим козленком [19] – типичная девочка тех мест. Этот портрет здесь на выставке.

14. «Ираида Богданова». Это просто этюд.

15.«Николай Константинович». Портрет написан в 1944 г. Хотел привезти сюда, но не смог вовремя получить.

16.Первая часть большой композиции – триптиха [20]. Написан в 1939 г. Человечество между скал. Зашло в тупик. Не знает выхода.

17. Центральная часть триптиха. С одной стороны вы видите эти военные группы, с другой – гнетущееся человечество. И ангелы, которые выливают чаши огня на землю. Горы, которые горят. И символ человечества, которое исторически распинает себя в определенные периоды.

18.Левая часть триптиха. Человечество, которое стремится подняться в борьбе с самим собой. Человек должен превозмочь самого себя, чтобы подняться. И там, наверху, стоит человек, который уже освободился от оков, тех самых оков, которые в центральной части его распинают.

Триптих был разработан как большая роспись, но осуществить ее не удалось. И картина осталась как большая, вполне законченная композиция, которая живет своей жизнью.

19. «Добрый самаритянин» [21]. Картина из библейской серии. Написана в 1940-х гг. Я тогда писал не только библейские [сюжеты], но вообще из эпоса.

20. «Надежда» [22]. Эта картина тоже из эпоса. Из мира отделяется радуга, которая ведет людей над рекой жизни. Радуга надежды. Картина была написана для решения технических проблем передачи света.

21. «Адам и Ева» [23]. Тоже из группы библейских картин. Написана для разрешения композиционных проблем и является частью целой большой серии. Все эти картины составляют сюиту и должны рассматриваться вместе.

22. «Вечный зов. Пробуждение» [24].

23. «Карма Дордже» [25]. Это портрет очень интересного и большого йога Тибета.

24. Портрет моей жены. Написан в Калимпонге, в Гималаях.

25. «Рошан Ваджифдар» [26]. Портрет индийской танцовщицы. В данном случае я [использовал] этот зеленовато-бирюзовый фон, который употреблялся в миниатюрах. Он очень подходит к цвету кожи – не только светлой, но и темной. Проблема передачи фонов очень сложна. В Индии она решена уже очень давно.

26. «Кэтрин Кэмпбелл» [27]. Это портрет, который я писал приблизительно в 1950 г.

Конечно, сообщение мое об индийской живописи было очень и очень неполным, потому что, как я сказал, это настолько широкая тема, что ей нужно посвятить много лекций. И, может быть, в будущем, когда у меня будет больше времени, мы еще встретимся и поговорим на эту тему.

---

 

Речь на открытии выставки произведений С.Н. Рериха в Государственной Третьяковской галерее

Москва, 19 ноября 1974 г.

Дорогой Владимир Иванович [Попов], дорогой Федор Павлович [Решетников], мистер Шелванкар, мадам Шелванкар, все друзья, все товарищи!

Я очень счастлив, что моя выставка открывается сегодня именно в Третьяковской галерее. Это место окружено особым ореолом великой творческой работы и наследия русского искусства.

Картины, которые я сегодня вам покажу, – это картины разных периодов творчества. Там есть и ранние – их немного, но есть и последнего периода, которые, мне казалось, вам будет интересно посмотреть и которые не входили в мою предыдущую выставку 1960 г.

Мы все – Николай Константинович, Юрий Николаевич, Матушка и я – всегда мечтали и думали о братском содружестве великих народов Советского Союза и Индии и посильно старались служить этому единению. Я надеюсь, что мое искусство послужит в какой-то мере этому сближению и, может быть, вызовет у вас еще большее чувство дружбы, которое, я знаю, советский народ питает к народам Индии.

Темы картин самые разнообразные. Я работаю и в портрете, и в пейзаже, и в жанре, и пишу аллегорические композиции на темы, которые мне близки, которые мне хотелось бы высказать. Я не связан с заказчиками, работаю совершенно свободно, и поэтому вы увидите на выставке все то, что мне хочется сказать.

Работаю я очень много. Все свое время посвящаю художественной деятельности, хотя у меня много и других интересов.

Как вы знаете, старинная поговорка гласит: лучше один раз увидеть, чем сто раз это услышать!

Хочу только вам сказать о том, как я счастлив быть снова среди вас, и хочу выразить Третьяковской галерее, Академии художеств и многим друзьям и сотрудникам, которые работали [для проведения] юбиле[я] Николая Константиновича, которые помогали организации этой выставки, мое горячее спасибо, мою благодарность именно за их теплое дружественное отношение к памяти моего отца, который был для меня не только моим главным учителем, но был моим лучшим другом, с которым я прожил всю свою жизнь и работал с ним в разных областях его многогранной деятельности.

Николай Константинович, как многие это знают, был совершенно изумительной личностью. Я встречал в этом мире очень многих людей, но такой многогранной личности, как Николай Константинович, я еще не встретил. В нем были соединены многие и многие достижения [множества] людей. Но поверх всего для меня он был замечательный Человек. Вот эта его личность, замечательная человечность – это является для меня самым ярким качеством и остается ведущим воспоминанием.

Я еще раз хочу вас поблагодарить за теплый, радушный прием и все ваши добрые слова и надеюсь, что мои картины вас в какой-то мере затронут и произведут положительное впечатление.

 

Речь на открытии юбилейной выставки картин Н.К. Рериха «К 100-летию со дня рождения» в Академии художеств СССР

Москва, 21 ноября 1974 г.

Уважаемые и дорогие друзья, товарищи! Тут слишком много больших и знаменитых имен, чтобы я смог обратиться к вам всем по имени, поэтому обращаюсь к вам как к уважаемым и дорогим друзьям!

Я несказанно счастлив, что могу присутствовать на этой выставке, быть среди вас и рассказать о Николае Константиновиче, таком, каким я его знал. Всю свою жизнь я провел с ним. И поэтому я знал многие стороны его жизни, которые явились, может быть, самыми ценными для меня. Он был моим другом.

Николай Константинович много писал, создавал и созидал. Он являет собой исключительный, наиредчайший синтез достижений. Как было возможно одному человеку сделать столько, я до сих пор с трудом осознаю! Но он все успевал и оставил нам грандиозное наследие, которое будет [исследоваться] еще многие и многие годы, к изучению которого теперь мы только приступаем.

Я привез с собой из Индии его картины, которые никогда еще не выставлялись. Я хотел, чтобы эти картины были показаны советским людям, и хотел принять участие в праздновании этого замечательного и дорогого для меня юбилея.

Я хочу поблагодарить вас всех за ваше присутствие, а также поблагодарить Академию художеств и всех тех, кто столько потрудился для организации празднования столетия со дня рождения Николая Константиновича и [для проведения] этой выставки, в частности.

Дорогие друзья! Не хочу отнимать у вас время, у нас еще будет возможность побеседовать, и поэтому хочу закончить словами своей благодарности и признательности.

 

Выступление на торжественном вечере, посвященном 100-летию Н.К. Рериха, в Большом театре

Москва, 21 ноября 1974 г.

Уважаемые члены президиума! Дорогие друзья и товарищи! Для меня сегодня особенный день – день великого счастья, ибо мой отец Николай Константинович был для меня не только великим Учителем, но и моим самым близким другом. Советская общественность так широко почтила память отца, что я только могу выразить самую глубочайшую благодарность и сказать вам, как глубоко я это чувствую.

Надо было знать Николая Константиновича, нужно было с ним жить, чтобы действительно оценить эту изумительную личность, замечательную во всех своих гранях и замечательную по своей человечности! Для меня он олицетворял как бы совершенного человека – то, о чем говорил в свое время Конфуций и другие люди, которые представляли себе, каким должен быть, каким может быть совершенный человек.

Академик В.С. Кеменов так пространно и так прекрасно описал жизнь и творчество Николая Константиновича, что я не буду касаться этих многих граней. Но я хочу вам сказать, что Николай Константинович был не только великим художником, ученым, путешественник[ом], писател[ем], поэт[ом], – он был замечательным Человеком. Но в этом он был не один! У него была верная сотрудница – моя матушка Елена Ивановна.

Вместе они провели всю свою жизнь и с самого начала слились в прекрасный союз – единый общий подвиг. Ибо действительно трудно описать их жизнь лучшим словом, чем подвиг!

Елена Ивановна изучала философии мира, и она их знала, знала досконально. Она всячески поощряла и старалась помочь Николаю Константиновичу в его творческой работе. Ее знание философии так нужно было Николаю Константиновичу, потому что она могла как бы развертывать на его пути многие, очень нужные для него доктрины. Во всех его путешествиях, во всех его начинаниях Елена Ивановна всегда играла главную, первенствующую роль, и, можно сказать, что он как бы олицетворил это в своей картине «Ведущая» [1], которую вы увидите в Академии [художеств].

Я привез с собой серию картин Николая Константиновича. Они никогда не выставлялись в Советском Союзе и в других странах, поэтому они представляют большой интерес. Среди этих картин вы найдете одну, которая называется «Ведущая», где женщина ведет мужчину через отроги скал на вершину горы. Николай Константинович посвятил свои многие труды Елене Ивановне и всегда и во всем заботился о том, чтобы она могла совершать свою работу как можно легче, как можно лучше. Елена Ивановна была автором многих книг по философии, по буддизму [2], и до конца своих дней, я бы сказал, до самого последнего дня она работала, не прерывая своего замечательного подвига.

Николай Константинович, как я вам уже сказал, был моим ближайшим другом, советником, и вместе с ним мы часто решали очень многие и сложные проблемы, которые перед нами ставила жизнь. Но я должен сказать, что во все, даже в очень трудные, моменты жизни Николай Константинович всегда оставался самим собой, вполне уравновешенным, вполне гармоничным человеком. Его, в конце концов, ничто не тревожило, он никогда не волновался и поэтому мог спокойно решать сложные и трудные [задачи] и находить самые лучшие решения.

Я мог бы говорить много часов. Но так как я знаю, что сейчас должен ограничиться только несколькими словами, то хочу выразить мою глубокую благодарность всем тем, кто принял такое горячее участие в [организации] юбиле[я] Николая Константиновича. Я глубоко благодарен всей советской общественности.

Спасибо!

---

 

Выступление на научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Н.К. Рериха, в Академии художеств СССР

Москва, 25 ноября 1974 г.

Сегодня для меня знаменательный день – обсуждение творческого наследия Николая Константиновича, моего отца. Многое мне хотелось бы вам сказать, очень многое. Многим хотелось бы с вами поделиться.

Как вы сами знаете, многогранность личности Николая Константиновича требует очень пристального, очень близкого изучения. Пройдет еще много лет, прежде чем всесторонне будут оценены личный вклад Николая Константиновича в сокровищницу культуры человечества и его глубокое провидение в будущее. Его книги заключают в себе самые замечательные мысли, объединяющие мысли и чаяния всех народов всех стран. Но все это еще дело будущего.

Я очень счастлив, что сегодня именно здесь, в Академии художеств Советского Союза, мы начинаем изучение его замечательной деятельности и постараемся описать и запечатлеть хотя бы некоторые стороны его замечательной личности. Для начала я хочу вам прочесть несколько слов из моей статьи, опубликованной в Америке [1]. Это общедоступная статья о Николае Константиновиче, с которой, может быть, вам будет интересно познакомиться. А затем мы перейдем к обсуждению некоторых этапов его жизни, которые, [как] говорил Владимир Семенович [Кеменов], представляют особый интерес, так как мало известны. «Как описать обычными словами эту поистине необычную жизнь, как охарактеризовать ее и как воздать ей должное? Когда я думаю о своем отце и вспоминаю свое длительное близкое общение с ним, я вижу, как над всеми его изумительными достижениями и его вкладом в нашу культуру возвышается личность художника, его неповторимая индивидуальность.

Добрый и терпеливый, никогда не терявший попусту ни секунды времени, гармонично сочетавший состояние напряженности и ощущения благожелательства, всегда приносивший пользу людям и всегда думавший о благоденствии окружавших его людей, он как личность являет собой совершенный образец человека, для которого жизнь стала великим подвигом, высоким служением. Всю свою жизнь он щедро дарил свой огромный талант людям, и лишь в отдаленном будущем может быть полностью оценено по-настоящему и понято сделанное им.

Когда я думаю о своем отце, меня переполняет невыразимое чувство любви и уважения к нему за все то, что он дал и без конца продолжает давать нам. Он был истинным патриотом и горячо любил свою Родину, но он также принадлежал всему миру. Весь мир был полем его деятельности. Все человечество было для него собратьями. Каждая страна представляла для него особый интерес и [имела] особое значение. Каждая философия, каждое учение жизни были для него только путем к совершенствованию, и жизнь для него была великими вратами в Будущее. Его прекрасная картина “Клад захороненный” [2] – это, возможно, глубокий символ его огромных достижений и необыкновенной жизни. Он во всем стремился к отображению прекрасного, и мысли его мастерски воплощены в его живописи, в литературном творчестве и всей его жизни.

Вторая половина его жизни была тесно связана с Гималаями. На этом дивном фоне он раскрыл нам духовные устремления бесчисленных искателей, которые приходили к этим могучим горам в поисках истины. Гималаи были для него источником постоянной творческой радости.

Ни один художник не писал горы так, как мой отец. Его Гималаи излучают на нас все свое несравненное богатство света, красочности, невыразимое величие, высокие мысли, которые символизирует само слово “Гималаи”. Он действительно заслужил звание “Мастера гор”. Через все его полотна и литературные произведения проходит неразрывной нитью великий [зов] Учителя, призывающего учеников бороться за новую, лучшую жизнь, – жизнь, исполненную красоты и совершенства.

Он являлся для меня воплощением слова и дела – как говорил Платон, от прекрасных образов мы перейдем к прекрасным мыслям и от прекрасных мыслей – к прекрасной жизни, а от прекрасной жизни – к Абсолютной Красоте [3].

Мой отец и моя мать были наделены несравненной гармонией двух соответствующих друг другу людей, которые поняли высокие идеалы жизни и прошли по жизненному пути как совершенный образец взаимного понимания и совершенства. С огромным трудом можно найти примеры, когда великий художник оказывается еще более великим человеком. Мне выпало счастье видеть [этот живой пример] в лице моего отца и моей матери. И их светлые образы навсегда останутся для меня источником величайшего вдохновения и величайшего счастья.

Хотя сейчас мы празднуем первое столетие со дня рождения Николая Константиновича, я чувствую, что со временем каждые сто лет будут отмечены еще большим признанием и признательностью народов. Сейчас мы возжигаем лишь первый огонек той дани, которую мы воздаем великой жизни. Но за ним в отдаленном будущем разгорится яркое пламя благодарности и признания».

Это из моей статьи о Николае Константиновиче.

Теперь я хотел бы осветить вам некоторые периоды, о которых упомянул академик Кеменов и которые он счел очень интересными и важными в жизни Николая Константиновича, так как о них сравнительно мало известно. Это период с 1916 г. по 1923 г., то есть период, когда Николай Константинович оказался за границей и так или иначе был оторван от России.

В 1916 г. Николай Константинович заболел воспалением легких. И так как болезнь эта затянулась, то доктора, которые его лечили, после долгих консультаций решили, что Николаю Константиновичу нужно уехать из Петербурга и поехать туда, где более сухой, более здоровый климат. После совещания было решено, что подходящим будет климат Сердоболя (Сортавалы) на севере Ладожского озера. И тогда мы вошли в контакт с ректором [учительской семинарии] в Сердоболе профессором Реландером, который очень любезно предоставил Николаю Константиновичу свое имение «Пюхенгам» около Сердоболя [4]. Мы приехали туда только на время, чтобы переменить климат и дать возможность Николаю Константиновичу избавиться от так называемой пневмонии – воспаления легких. Климат там действительно был очень здоровый, сухой, и, конечно, на чистом воздухе здоровье Николая Константиновича стало быстро поправляться. Ладога дала ему какое-то новое устремление идей. Так он начал писать этюды ладожских шхер, Валаам. Картина «Святой остров» [5] написана тогда [же]. И в это время, как вы знаете, события Первой мировой войны отрезали нашу семью от Петербурга, от России [6]. Германский фронт проходил через Выборг, и германское командование хотело захватить всю эту территорию для десантов и операций против Петербурга. Мы оказались отрезаны от России.

Жизнь в Сердоболе значительно осложнилась. Стало трудно получить припасы. Все стало другим. И, конечно, Николай Константинович, Матушка должны были принять какое-то решение, чтобы выйти из создавшегося трудного положения. Всегда полный энергии, Николай Константинович немедленно решил, что лучше всего будет поехать в Скандинавские страны.

Так случилось, что в 1914 г. в г. Мальмё состоялась большая выставка русского искусства [7], и там осталось много картин Николая Константиновича. Так что организовали из них выставку в Швеции, в Дании и попутно в Гельсингфорсе [8]. Таким образом мы переехали из Финляндии в Швецию, оттуда в Норвегию, где пробыли недолго. Выставка прошла с большим успехом. Многие картины были приобретены музеями, частными коллекционерами [9], и многие насущные проблемы были разрешены.

Следующим этапом была Англия. Сергей Павлович Дягилев, [находившийся] в Англии, очень хотел, чтобы Николай Константинович приехал в Лондон [для того, чтобы там начать с ним] новый русский сезон [10]в Ковент-Гардене. Мы приехали в Англию. Там Николай Константинович организовал свою выставку [11], которая прошла с очень большим успехом, и Ковент-Гарден заказал ему целую серию декораций, костюмов к постановкам] русских опер [12].

Так начался новый период деятельности Николая Константиновича. Он всегда и во всем, как вы видите, работал именно «на русской ниве». Все оперы были русскими: «Снегурочка», «Князь Игорь», «Царь Салтан» и другие постановки. Они шли с большим успехом, и также выставки Николая Константиновича в других городах [13] тоже пользовались очень большим успехом. Жизнь Николая Константиновича как художника, как общественного деятеля, как большого деятеля культуры, конечно, нашла там новое претворение. К нему тянулись очень многие – люди разных течений. И опять забила вокруг него обильная художественная жизнь.

Мы были в Лондоне приблизительно год. Я не упомянул, что одним из главных направлений внимания Николая Константиновича была Индия, то есть устремление к Индии. Он всегда мечтал и надеялся, что когда-нибудь сможет осуществить свою мечту и посетить Индию, познакомиться с ее культурой и искусством. В Лондоне мы встретились с Тагором. Рабиндранат Тагор после получения Нобелевской премии [14]был в Лондоне, путешествовал по Европе и Америке. Именно Тагор дал первую оценку произведениям Николая Константиновича на индийские мотивы. Тагор был великим поэтом и не только великим поэтом: он был замечательно богатой личностью, человеком глубокой культуры, и, конечно, его внутренняя, духовная жизнь нашла самый живой отклик у Николая Константиновича. Тагор горячо убеждал Николая Константиновича посетить Индию. Хотя Николай Константинович тоже об этом мечтал и обдумывал, как это организовать, в то время это было трудно осуществить. Были известные затруднения, в том числе и финансовые затруднения, потому что именно в этот момент заказы, на которые Николай Константинович рассчитывал, не смогли осуществиться. Поэтому Николай Константинович принял приглашение доктора Р. Харше, директора Чикагского института искусств, приехать в Америку для показа своих произведений [15]. В 1920 г. мы добрались до Америки. Там у Николая Константиновича началась кипучая и богатая творческая жизнь.

Зинаида Григорьевна Фосдик, которая сегодня [здесь] в гостях, стала первой сотрудницей Николая Константиновича в Америке. Вся жизнь Николая Константиновича, его творческая жизнь, так или иначе была связана [также] с Зинаидой Григорьевной. Всю свою жизнь Зинаида Григорьевна очень высоко пронесла именно знамя Николая Константиновича. Она была верным стражем, следовала за всеми его начинаниями и в меру своих возможностей и сил она действительно во всем помогала Николаю Константиновичу и работала с ним. Я очень счастлив именно тем, что сегодня, [на] юбиле[е] Николая Константиновича, Зинаида Григорьевна с нами.

С 1920-х гг. началась кипучая, активная общественная деятельность Николая Константиновича в Америке. Им была создана целая серия учреждений культуры [16], и Зинаида Григорьевна принимала очень большое участие во всей этой работе. Она заведовала школами Института Объединенных искусств, которые Николай Константинович основал в Америке. Она была вице-президентом других учреждений, и большой стаж ее сотрудничества с Николаем Константиновичем с 1920 по 19[47] г. доказывает ее внутренние устремления и преданность идеалам Николая Константиновича. [За] это я ей очень благодарен.

Николай Константинович основывал эти культурные организации на новых началах. Он хотел воплотить свои идеалы, чтобы искусство вошло в жизнь, вошло широко, было доступно народу. Он хотел, чтобы осознание красоты было ведущим началом, чтобы искусство входило в повседневную жизнь человека. Он говорил, что если мы украсим жизнь, внесем искусство в наши больницы, тюрьмы, обогатим нашу жизнь, то у нас не будет тюрем. Он хотел, чтобы именно искусство было таким ведущим началом в жизни. Поэтому наши учреждения в Нью-Йорке организовывали выставки всюду – в госпиталях, в школах, в тюрьмах и повсюду, где можно было продвинуть идею искусства и красоты. Впоследствии из этих культурных учреждений был основан Музей имени Николая Константиновича [17].

Много было сделано. Одним из очень больших планов Николая Константиновича было создание в [будущем] научно-исследовательского института в Гималаях. Но до этого, в 1923 г., Николай Константинович осуществил свою мечту давних лет поехать в Индию. Таким образом начался новый замечательный период его деятельности на новых основах – его путешествия не только по Индии, но и по Центральной Азии, Тибету, его возвращение в Индию, основание этого института и уже последующая жизнь и работа на Востоке.

Одновременно [был утвержден] его Пакт охраны памятников культуры – Пакт Рериха, о котором Владимир Семенович вам говорил, и деятельность Николая Константиновича уже как бы разлилась по всему миру – не только в Америке, Европе, но уже она вошла и в жизнь Индии, и Азии. По результатам совершенного только в эти годы вы можете судить, сколько он действительно сделал.

И хотя его общественная деятельность отнимала у него все-таки много времени, которое он мог бы уделять искусству, она не сказалась на творчестве. Где бы он ни был, в каких бы условиях он ни находился, он всегда писал картины, но и не только картины – писал и свои книги, и свои дневники. И это было возможно только благодаря строгой самодисциплине. Николай Константинович всегда верил, что труд очищает нашу жизнь, что человек должен трудиться и через труд он разрешит свои насущные проблемы и поднимется на следующую ступень эволюции. Сам Николай Константинович был как бы олицетворением этой мысли, потому что всю свою жизнь он именно трудился. День его начинался очень рано – он вставал в пять часов утра и сразу приступал к работе над картинами и записями; если же были другие задания – включался в жизнь текущего дня. Интересно, что Николай Константинович, несмотря на то, что столько сделал, никогда не торопился, не суетился, никогда не повторялся. Это мы видим по его картинам. Он всегда работал в размеренном темпе, я бы сказал – не в быстром темпе. Когда он писал (у него был ясный крупный почерк), то писал медленно. Но его мысль была сгармонизирована со скоростью писания, так что он мог дать законченную мысль без каких-либо поправок. Также, когда он писал картины, у него был определенный план. План был основательно разработан, и он ему следовал, никогда не торопясь. Но в результате поспевал сделать гораздо больше, чем другие, которые старались как можно больше написать или что-то сделать.

У него не было так же как не было и у Елены Ивановны, так называемой светской жизни. Их это совершенно не интересовало. Поэтому они не тратили времени на пересуды. Весь день с утра до поздней ночи был занят какой-нибудь полезной работой. Днем были встречи, которые входили в орбиту общественной деятельности Николая Константиновича. Он делал также свои записи, очень любил слушать музыку в перерыве (это его освежало) и затем до позднего вечера продолжал свою работу. И так всегда день его был полностью занят кипучей творческой деятельностью. Когда он путешествовал в Гималаях, то, конечно, был вынужден отрываться от налаженной работы. Путешествия физически бывали очень трудными. Когда же он приезжал на какую-то стоянку, пока разбивался лагерь, он немедленно садился записывать свои впечатления. Таким образом, день вообще никогда не был потерян. И благодаря этой замечательной дисциплине жизни он смог оставить нам такое богатое наследие.

Николай Константинович обладал совершенно изумительной памятью: если он что-то услышит или прочитает, то это навсегда оставалось при нем, он мог вспоминать самые сложные тексты, какое-нибудь стихотворение, которому его учили в детстве, он помнил полностью всю жизнь. Это очень помогало ему в работе. Богатая одаренность вместе с дисциплиной жизни, которую он считал необходимой для каждого человека, помогли ему подняться на высшую ступень развития. Николай Константинович всегда думал, что в конце концов главная задача жизни – это самоусовершенствование. Искусство или какие-либо другие творческие достижения могут быть очень большими, но в центре внимания остается жизнь самого человека, его личности. Он считал, что его творческая жизнь, его искусство – это только пособники самоусовершенствования. Он всегда работал над самим собой прежде всего. Он хотел подняться над тем, кем он был, и закончить свою жизнь более совершенным человеком. Это, конечно, было кредо его жизни. Потому что он считал, что наша главная задача в жизни именно осознать самого себя. И в этом он преуспел. Он действительно стал совершенно исключительным человеком – человеком мудрости, человеком замечательных личных качеств. Я очень много встречал людей во всем мире, очень больших людей, но такого человека, как Николай Константинович, я еще не встретил.

Думаю, я уже утомил вас, ведь еще очень много нужно прослушать.

В.С. Кеменов: Хотелось бы услышать о контактах Николая Константиновича.

С. Рерих: Жизнь его богата этими контактами настолько, что описать все это было бы трудно. Но я знаю, что он очень чтил, например, Рокуэлла Кента, почитал Сарджента, который очень часто бывал у Николая Константиновича. Было много молодых художников, которых Николай Константинович просто любил.

Но, как я сказал, в Лондоне главным для него были контакты с Тагором, семьей Тагора. Мы тогда довольно часто встречались с Тагором. И после нашего отъезда в Америку он тоже [прибыл туда, и] мы опять неоднократно встречались.

Альберт Эйнштейн был одним из членов нашего университета, в Доме [18] был почетным советником [19]. Николай Константинович с большим уважением относился к Эйнштейну, к его личности, потому что Эйнштейн был не только большим ученым, но также очень большим человеком.

Кроме того, в Америке у нас были контакты с Сергеем Прокофьевым. Он тогда писал оперу «Любовь к трем апельсинам» (1921). Я очень живо помню встречи с Прокофьевым. Он к нам приходил довольно часто, играл на рояле, показывал свои последние этюды. Моя Матушка очень любила его «Бабушкины сказки» [20] и другие произведения.

И Рахманинов бывал у нас. Он был не только замечательным пианистом, может быть, самым блестящим пианистом мира, но был также замечательным, всесторонне одаренным музыкантом, с собственным подходом ко всему, внутренней большой музыкальностью и, конечно, это была тоже личность – прекрасный человек.

Вообще было столько встреч, что всех не упомнишь! Но вот эти выделялись на общем фоне.

В Америке были большие художники, как Беллоуз, Слоан, и мы входили с ними в контакты. В Америке была большая культурная жизнь. Она развивалась после войны [21], люди горели новыми интересами, и, конечно, они откликались на зов Николая Константиновича – зов большой прекрасной и богатой творческой жизни.

Теперь я на этом закончу, потому что о следующем периоде жизни – жизни в Индии – мы поговорим, может быть, как-нибудь в другой раз.

---

 

Беседа за круглым столом в Доме дружбы с народами зарубежных стран

Москва, 27 ноября 1974 г.

Гляциолог из [Томска] В.С. Ревякин: Хотелось бы узнать, что побудило Николая Константиновича предпринять южный маршрут к Белухе [1].

С. Рерих: Трудно сказать, что побудило Николая Константиновича выбрать этот маршрут. Я там не был и думаю, [что] это было, в конце концов, связано с местными особенностями. Николай Константинович всегда стремился на Алтай, хотел увидеть Белуху. Он всегда очень интересовался старинными преданиями, легендами [народов], которые жили где-то там, на Алтае, у вершины Белухи. И, несомненно, его экспедиция прошла наиболее удобным тогда путем.

Николай Константинович всегда верил в будущее Сибири – «Великий Звенигород», который там будет, – и предвидел, что это те места, которые войдут в историю как места претворения в жизнь новых мыслей, новых чаяний и новых достижений человечества. У Николая Константиновича и Елены Ивановны всегда жила вера в будущее Сибири.

У Белухи две вершины. У нас в Гималаях пик Гепан [2] тоже имеет две вершины. И Николай Константинович всегда сравнивал их. С Белухой связана целая гамма чувств и мыслей. И Николай Константинович стремился выразить многое в сравнении этих вершин. Один из основных заветов Николая Константиновича, о котором мы должны постоянно помнить, – это нравственное самоусовершенствование. И тема гор для этого выбрана им не случайно. Тот, кто был на вершинах, возвращается оттуда уже другим человеком.

Только человек, который жил в горах, может понимать игру красок, игру света и тени. И для художника большое счастье увидеть все это. Николай Константинович говорил: «“Алтай-Гималаи” – два магнита, два равновесия, два устоя. Радостно видеть жизненность в связях индорусских» [3]. Есть какое-то единение людей на этой основе.

И еще Николай Константинович говорил: «Мир надо беречь. Красоту надо беречь». Вот этот его завет оставлен нам в Знамени Мира. Идеи Николая Константиновича совпадают с идеями Красного Креста и Зеленого Креста [4]. Эти идеи жизненны и заставляют подумать о том, как нам следует относиться к миру, к людям, ко всей природе и к своему культурному наследию. Создавая Красный Крест Культуры – Пакт Рериха и Знамя Мира, Николай Константинович ставил проблему широко, всесторонне, чтобы напомнить людям об обязанности бережно относиться не только к культурным ценностям, но и к природе, чтобы люди стремились оградить от страшной угрозы гибели [и] все живое, и создания человеческого гения.

Цивилизация – это необходимый прогресс жизни. Но надо понять, что каждое великое открытие в науке должно очень бережно вноситься в жизнь. Мы должны следить за тем, чтобы эти открытия не были использованы во вред жизни и не влекли за собой истощение природы, а, наоборот, обогащали и дополняли жизнь. В старинных писаниях многих мыслителей и даже алхимиков говорилось, что каждое большое открытие должно быть оберегаемо от злоупотреблений, чтобы не могло под[орвать] основы жизни.

Мы видим, что теперь и природа отступает перед человеком. Мы это видим всюду и, к сожалению, имеем очень много примеров, когда природа уже невосполнима. Есть некоторые виды животных, насекомых, птиц, которые ушли или вот-вот уйдут в прошлое.

Я думаю, что, может быть, хотя и поздно, но если всем сейчас объединиться на этом основании – с позиции охраны наших великих достижений – и оберегать все, что нам дает так щедро мать-земля, может быть, мы сможем удержать кое-что из того, что начинает ускользать из нашей жизни. Невозможно представить себе природу без птиц – очень трудно, даже страшно – красивые луга без бабочек, без насекомых. Но это оскудение уже налицо. Мы все должны болеть душой за сохранение природы, стараться как-то остановить разрушение жизни. Я видел неоднократно, как места, заселенные самой замечательной фауной, вдруг опустели, и было невозможно вернуть животных вместе с исчезающими лесами. С ними, естественно, уходит и жизнь. А эта жизнь составляет гармонию целого. Мы не имеем права уходить от жизни и непоправимо злоупотреблять.

В.Р.: Мы поднимаем вопрос о том, чтобы в районе Белухи создать заповедник, чтобы этот микроконтинент, как я называю свою Белуху, на века дарил людям свои искрящиеся водопады с сиянием девственных снегов.

Археолог из Москвы А.Н. Зелинский: Мне выпало счастье знать Вашего брата Юрия Николаевича, и считаю себя в какой-то степени его учеником. Разговор часто заходил об Алтае, и Юрий Николаевич не только говорил с большим интересом, но хотел снова туда поехать. К сожалению, по молодости я тогда еще мало знал об Алтае. Позднее, в экспедиции, увидел его красоту. Расскажите, пожалуйста, что-нибудь об исторической и культурной роли Алтая и о тех нитях связи, которые как-то идут от этих гор к еще более великим – к Гималаям в Индии.

В.Р.: Несомненно, что в древности был период очень богатый сношениями, и караванные пути проходили по всем направлениям, и между Алтаем и Гималаями были тесные связи, я думаю, очень обширные и глубокие. Даже в наше время, когда мы жили в долине Кулу, я видел передвижение караванными путями из Центральной Азии через перевалы в нашу долину Кулу и видел, как хорошо все было поставлено, организовано на этих караванных путях, как соблюдались кодексы между караванщиками. Если, например, в одном караване был падеж животных, то все товары снимались, устанавливались в удобных местах в ожидании новых караванов, которые могли бы это довезти. И по этим кодексам ничто не исчезало, все было неприкосновенно, все было в полной сохранности.

Всегда жили старинные легенды о том, что ходили люди через все эти горные хребты с севера на юг и наоборот. Лично я думаю, что контакты были очень живые и богатые. Нам нужно только потрудиться и восстановить эти связи по вехам, которые расставлены в древности. И уверен, что мы найдем богатый материал, который подтвердит мысли и веру Николая Константиновича именно в то, что эти большие горы были когда-то связаны между собой. И, может быть, в будущем опять найдутся какие-то новые и очень близкие пути, которые объединят все эти места.

Юрий Николаевич, конечно, очень хотел, мечтал съездить на Алтай. К сожалению, это ему больше не удалось. И то, что не смог сделать он, сделают другие. Вы будете там активно работать, приедете в Индию и, может быть, найдете многие затерянные вехи. Они докажут, как близки были связи, которые иногда кажутся призрачными, но в действительности когда-то были каждодневными.

Как Вы говорите, староверы с Алтая доходили группами до границ Тибета. Но не только туда. Я думаю, что еще дальше доходили, и были отдельные путешественники, которые доходили до самых отдаленных долин Гималаев, и в этом даже не сомневаюсь. Для ищущего человека пути всегда открыты. Для человека устремленного нет непреодолимых путей.

А.З.: Хотелось бы услышать также несколько слов о символике Знамени Мира.

С.Р.: Когда Николая Константиновича спрашивали, что это означает, он говорил: «Прошлое, настоящее, будущее, человек связан вечностью». То есть в нашей жизни всегда присутствуют эти три момента. Но может [быть] и другое объяснение.

Этот знак трех сфер вы найдете не только в Гималаях, по всему Тибету, но и [в] Монголии, и дальше. Он запечатлен на скалах по всем путям, часто на перевалах и переходах. Три драгоценности – три великие истины так называемого Чинтамани. То есть драгоценный камень на белом коне счастья, который идет по всему миру и несет сокровенное великое внутреннее счастье озарения. Многое можно было бы сказать, но в жизни каждого дня Николай Константинович всегда придерживался толкования именно как прошлые, настоящие и будущие достижения человечества, которые мы должны всячески оберегать. Это духовные, культурные ценности. Они принадлежат всему человечеству. Поэтому на нас лежит великая ответственность сохранить и передать их другим поколениям.

---

 

Интервью Ленинградскому телевидению в Николаевском зале Государственного Эрмитажа

Ленинград, 16 января 1975 г. ^[1]

 На вопрос корреспондента об отличии настоящей выставки от выставки 1960 г. С.Н. Рерих ответил:

Большинство [представленных работ] – новые картины, которые не были до сих пор показаны [публике], только теперь [они] впервые были выставлены в Москве, в Третьяковской галерее. Хотелось привезти и более ранние работы, но трудно получать их из других стран. У меня есть также большие работы, [находящиеся в] правительственных учреждениях [2], из которых они не выдаются. Поэтому привез то, что смог привезти. Но здесь есть и ранние работы – 1932 г. [3] Почти все являются моей собственностью. Сейчас я мало продаю свои картины, так как хотелось иметь выставочный фонд. Если картины начинают расходиться, то собрать их очень трудно.

Это собрание принадлежит моей жене. В Индии очень многие музеи хотят иметь мои картины, очень много запросов [4]. Но я откладываю на будущее. И только благодаря этому смог сохранить такую группу картин. Сюда вошли преимущественно вещи последних лет. Они раскроют вам направление моих мыслей, надежд. И сейчас в Индии мной начата большая серия работ, которая является продолжением серий, показываемых здесь. Надеюсь скоро вернуться и закончить. [Эта серия] является логическим продолжением моих мыслей, настроений.

Я всегда пишу много картин сразу и перехожу от одной к другой. Таким образом глаз отдыхает и не утомляется работой. Я пишу во многих жанрах, постоянно работаю не только над техническими проблемами, которые меня очень интересуют, но также и над художественно-эстетическими проблемами. Начал как портретист, очень любил и сейчас люблю портрет, хотя пишу меньше. И когда пишу жанры, пейзажи, то всегда возвращаюсь к портрету. Это тоже меня освежает, потому что во всей своей работе я выдвигал человека на первый план, любил изучать человека не только внешне, но и всматриваться в его глубины. Поэтому время от времени и возвращаюсь к портрету. И когда портреты уходят, их особенно трудно получить обратно. Думал получить один-два портрета из правительственных учреждений Индии, как, например, из Дворца президента, [из] Парламента, но сейчас не получилось. Поэтому больших портретов, кроме одного [5], здесь нет.

И, конечно, хочу добавить, что я очень и очень счастлив быть здесь, в Ленинграде, не только потому, что родился здесь, но также потому, что все мое детство прошло здесь. Здесь получил первые уроки рисования, ходил в гимназию Мая [6]. Здесь мне все очень знакомо.

Искусство мое индийское. Но оно развивается, я бы сказал, своими путями, то есть у меня есть такие основные направления. В основе я реалист, то есть верю в передачу реальных впечатлений. Меня часто спрашивают, каково мое отношение к абстракту. Это сложный вопрос. Я допускаю абстракт, но не как какое-то великое проявление искусства. Это как бы прикладное искусство, создание поверхности. Иногда это может быть очень декоративная, красивая поверхность, но не больше, потому что вы не можете передать [через него] конкретную мысль. Я считаю, что всегда должен быть общий язык между художником-творцом и зрителем. Абстрактная поверхность может быть иногда очень красивой, как я сказал, декоративной. И думаю, что иногда опыты [абстракта] могут быть использованы для большой реалистической живописи, то есть включаться в реальные образы. Никто не будет отрицать, что абстрактное искусство иногда имеет богатое декоративное качество, но для меня лично оно остается прикладным искусством – созданием поверхности, как декор, не больше! Поэтому у меня в искусстве реальный образ определенной мысли всегда был на первом плане. Все мое искусство развивалось в определенной последовательности, именно как эволюция того, что я хотел сказать уже много лет тому назад.

Технически за эти годы, может быть, я разрешил многие вопросы, которые были трудны для меня вначале. Это помогло мне, может быть, более эффективно, лучше выразить свои мысли, может быть, декоративно обогатить картины и, очевидно, обогатить все мое искусство. Мне лично кажется, что у меня есть несколько работ, на которые могу указывать как на более удачное осуществление замысла. Поэтому, когда мы пойдем смотреть картины, я покажу вам это направление, и вы сможете сами судить.

Интересно, что у истоков моего искусства стоит Николай Константинович, мой отец. [Он] играл очень большую роль в моей жизни. И, конечно, [я развивался], имея все время перед глазами его картины, его искусство. Оно имело, несомненно, большое влияние на меня и мое творчество. Но наше существенное различие в том, что Николай Константинович портреты не любил. Для него портрет имел второстепенное значение, а для меня портрет был главенствующим в моем искусстве. Кроме того, с самого начала сознательной жизни я был окружен искусством. Николай Константинович, как вы знаете, был большим коллекционером [картин старых мастеров] фламандской, нидерландской и других школ. У Николая Константиновича была очень и очень большая коллекция картин старых мастеров, некоторые из которых сейчас находятся в Эрмитаже [7]. Это все сближало меня с искусством и других мастеров.

Считаю, что нужно всегда стараться повсюду окружать людей красивыми обликами. Я всегда верил и верю в формулу Платона: от красивых образов мы перейдем к красивым мыслям, от красивых мыслей – к красивой жизни и от красивой жизни – к Абсолютной Красоте. Иными словами, мы должны насыщать нашу жизнь красивыми образами. Трудно сказать, каково [их] влияние, но, несомненно, они обогащают нашу жизнь. И то, что было в юные годы, навсегда останется с нами, на всю жизнь.

Как вы знаете, во многих странах молодых беременных женщин окружают красивыми изображениями, предполагая, что они как-то отразятся на ребенке. Такое поверье я нашел почти во всех странах. И, может быть, в нем сказывается замечательная мудрость жизни. Я верю в силу мысли, в то, что мысль творит. Я верю, что мысль передается. И поэтому, несомненно, красивые образы могут через мать как-то в той или другой мере отразиться на ребенке. Опять же – та же формула Платона: от красивых образов мы перейдем к красивым мыслям, от красивых мыслей – к красивой жизни и от красивой жизни – к Абсолютной Красоте. Я верю в то, что все как-то наполняется и насыщается нашими мыслями, так же как запечатлевается на магнитной пленке. Все вокруг нас носит отражение наших мыслей. Рембрандт говорил, когда Лейбниц посещал [его], что все его мысли, чувства живут в каждом его штрихе и каждый человек, который будет смотреть его картины, имен но потому и сможет включаться в его творческую силу. Он получит излучение мыслей, переживаний, которые владели Рембрандтом во время создания картины. Теперь мы все больше и больше подходим к тому, что мысли могут быть переданы на расстоянии. И я считаю, что все может быть насыщено наслоениями мысли, так же как в древности почитались какие-то предметы, которые были в обиходе. Поэтому сила мысли – то великое начало, которое наполняет всю нашу жизнь, и та великая сила, за которой мы должны следить и с которой должны очень осторожно обходиться.

В заключение хочу выразить благодарность директору Эрмитажа и всем его сотрудникам, которые так бережно относятся к организации и проведению этой выставки. Тут, в Эрмитаже, у меня много друзей. И это великое счастье снова встретиться с ними и возобновить наши контакты.

---

 

Речь на открытии выставки, посвященной 70-летию С.Н. Рериха, в Государственном Эрмитаже

Ленинград, 16 января 1975 г.

Уважаемые гости, уважаемые друзья! Я очень счастлив быть здесь среди вас и показать свои картины [1]. Последняя моя выставка проходила здесь почти пятнадцать лет тому назад. И помню, как тогда уже я почувствовал душевное тепло, сердечный, радушный прием, которые мне оказала общественность Ленинграда, русские и все советские люди.

Когда теперь в Москве в Третьяковской галерее проходила моя выставка [2], самым радостным для меня было частое общение с советскими людьми. [С ними] меня породнили уровень их интересов и понимание многих очень сложных проблем, которые я хотел выразить в своих картинах. Я счастлив, что могу их вам показать. И вы сами будете судить о моих достижениях.

Большинство картин из жизни Индии – страны, которую я очень люблю. Я люблю Россию, люблю Индию. Люблю Индию не потому, что там прожил много лет, но потому, что там я нашел многое такое, что близко нам всем, – это великое, я бы сказал, мудрое знание, глубокое восприятие жизни и чувство дружбы к России. Очевидно, есть какие-то общие корни, какие-то очень близкие старые сношения. Может быть, именно Индия дала мне это ощущение чего-то общего, родственного между индийским и русским народами. Так что я как бы принадлежу двум народам. Я чувствую себя дома здесь, в Ленинграде, где родился, учился, и чувствую себя дома в Индии, где живу и где у меня столько друзей.

Я надеюсь, что эта выставка послужит укреплению индийско-советских отношений и будет общим новым мостом между нашими народами. Это [именно] то, к чему стремился Николай Константинович в своей жизни и к чему стремимся мы. Я счастлив, что этот мост все время укрепляется, чувство дружбы все время развивается, и уверен, что это послужит укреплению мира между всеми народами.

Как я уже сказал, я родился здесь, в Ленинграде, тогда еще Петербурге, и учился здесь. Я знал Эрмитаж еще с самого раннего детства, ходил по залам Эрмитажа. И мне все очень знакомо, близко и дорого здесь. Теперь, когда смотрю на Эрмитаж и вспоминаю детство, ранние годы, чувствую, как мне все очень дорого.

Здесь, среди представленных на выставке картин, которые написаны на протяжении сорока лет, вы увидите все то, что меня привлекало, волновало, о чем хотелось рассказать. Они отражают именно мои мысли, чувства, мои переживания. Поэтому выставка эта как бы вводит вас в мой внутренний мир, в мир того, что мне дорого и чем хотелось с вами поделиться.

В заключение хочу сказать, что очень благодарен дирекции и всем сотрудникам Эрмитажа за их замечательную помощь и дружбу, за тот интерес, который они проявили к выставке и ее устройству.

Я вас всех благодарю за ваше присутствие и приглашаю на выставку, потому что, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз об этом услышать. Спасибо!

---

 

Индивидуальная беседа в Государственном Эрмитаже

Ленинград, 17 января 1975 г.

О картине Н.К. Рериха «Исса» [1]. Череп несет в себе ответы на многие наши вопросы. Он напоминает нам о том, что со временем должно с нами случиться, о том, что наша жизнь преходяща. Невозможно навеки остаться в физическом теле. Такая жизнь нереальна. Когда мы уходим в другой мир, это происходит подобно тому, как человек засыпает, переходит в другую сферу.

Что же остается? Остается наше внутреннее «Я», духовная сущность, которая и живет, и развивается, и растет с нами. Так что все, что мы можем отложить в этой сущности, – это настоящее, истинная реальность. А все остальное, как и этот череп, должно уйти.

В жизни все очень сложно. Жизнь пытается нас отвлечь от настоящего. Но мы не должны пренебрегать жизнью, а [должны] использовать ее на то, чтобы стать более совершенным[и] [людьми]. Это так же, как подняться на крутую гору. Это наша задача. И мы должны так или иначе всеми своими силами подниматься на эту более высокую ступень жизни. То есть человек должен развивать в себе не только знания, но и правильный подход к проблемам жизни. Человек не должен уходить от жизни. Он уходит только временно. Это не есть полный уход от жизни.

Мы должны жить и трудиться в жизни там, где мы нужны, там, где мы можем принести наибольшую пользу, там, где в нас нуждаются и где, в конце концов, и есть лучшая возможность для применения наших знаний, нашего опыта. Поэтому наша главная задача в жизни –  это стать более совершенными людьми. И мы все должны стараться провести это в жизнь. Как это делается?

Если каждый день вы будете делать что-то немного лучше, чем вчера, это уже будет ваш прогресс. И вообще, неважно то, нужно это кому-либо или не нужно. Нужно ваше сознательное отношение к тому, что вы делаете в данный момент. То, что вы делаете сейчас, должно быть сделано лучше, чем вчера. То есть вы должны всегда помнить вашу цель стать как можно лучше. Поэтому вы применяете именно этот способ. Если вы сознательно будете это выполнять, то очень скоро подниметесь уже на более высокую ступень развития, каждый день немного стараясь делать что-то лучше. Никогда не нужно разочаровываться, чего-то бояться, если в какой-то день вы не сможете исполнить так, как хотелось бы; может быть, здоровье не позволит, но это деталь. Вы должны иметь это внутреннее напряжение – желание сделать как можно лучше.

Несомненно, под влиянием этого внутреннего устремления наш организм тоже меняется, очищается, постепенно развиваются новые нервные центры, привходят новые ощущения. Поэтому вы старайтесь всеми силами делать все как можно лучше. Вот и все!

Все верования, все философии основаны на том же самом; все они стремятся создать более совершенного человека; неважно, к какой расе принадлежит человек.

Теперь пришло время, когда мы все больше сознаем, что все религии имеют общее начало, исходят из одного источника, что все они были только теми вехами, которые приходили к разным народам. А в основном, не все ли равно, совершенно неважно, каким путем вы идете. Важно, чтобы в вас было это устремление.

Внутренние волны исходят от красок так же, как от музыки. Несомненно, все картины музыкальны.

Говорить о Елене Ивановне в Доме ученых, в Географическом обществе я не могу. Эта тема должна оставаться в тени. А о себе говорить мне совершенно не интересно.

Самая интересная для меня та картина, которая еще не написана. То, что закончено, уже в прошлом и совершенно не интересно.

Вы спрашиваете о некоторых моих картинах. Вот триптих: «Ты не должен видеть этого пламени», «Мы сами строим свои тюрьмы», «Эти тени меня окружают» [2].

«Ты не должен видеть этого пламени». Заветная мечта каждой матери, чтобы ее ребенок избе[жал] бы ужаса конфликтов жизни, то есть страшной войны, катастрофы, которую подготавливает себе человечество на протяжении тысячелетий своего существования. Это то, о чем мы должны постоянно помнить и постараться предотвратить.

«Мы сами строим свои тюрьмы». Это предупреждение о том, что наши города, наша цивилизация не должны нам угрожать. Наши достижения должны помогать нашей жизни, а не быть орудием порабощения и вовлечения во внутренние конфликты. Во всем, что мы делаем, должны проявлять особую мудрость и чуткость.

«Эти тени меня окружают». Молодая женщина справа, озираясь, остановилась и подняла руку, как бы предупреждая кого-то о том, что, прежде чем спуститься по ступеням в открывающийся ей мир новых замечательных изобретений и решений нашей цивилизации, надо понять его правильно, иначе он поработит и искалечит нас. Там внизу изображены три фигуры, которые уже потеряли свой облик человечности и стали частью бездушного мира.

«Скорбящая» («Пиета») [3]. Это общечеловеческая тема, где выдвигается герой – сын, который пожертвовал собой за какой-то идеал. Рядом его мать и любящая женщина, которые так или иначе принимали участие в его подвиге и таким образом тоже были героями, потому что никто не может измерить чувство матери или чувство любящей женщины. И, может быть, в какой-то момент горе матери больше, чем страдания самого героя.

Это то, что повторяется в жизни все время и всюду. И мы должны помнить, что не только один какой-то человек, один герой принимал в этом участие, но были и другие, очень близкие, которые его не только поддерживали, но которые и остро переживали этот героический поступок.

Розовый луч, который пронизывает тьму, – это луч надежды. Во всем, даже в страшной кромешной тьме, всегда есть что-то, что освещает глубину нашего горя и дает нам надежду.

«Воззри, человечество!» [4]. Это апокалиптическое видение, где человечество в смятении около пропасти взирает на видение огня, который падает на город всечеловеческий. Всечеловеческий потому, что в нем строения, принадлежащие всем расам человечества. Это как бы служит предупреждением, что если человечество не одумается, не пойдет правильными путями, то придет момент, когда этот огонь падет и спалит города людей.

Об этом упоминается во многих учениях и философиях Востока. Если человечество в прошлом пострадало от потопа, то в будущем оно может пострадать от огня.

«И мы приближаемся» [5]. Это трансгималайский сюжет. Трансгималайское ледниковое озеро, где ладья скользит по нефритовой глади к сверкающим вершинам, которые открываются перед плывущими в правой части картины. От темных скал, утесов и ущелий они плывут к Свету навстречу прекрасным вершинам.

«Ближе к тебе, мать-земля!» [6]. Современные хиппи, осколки пресыщенного общества, тоже ищущие иногда новых решений, новых подходов к жизни, исходные корни земли, противопоставлены в этой картине женщине земли, которая со своим ребенком и плодами в корзинке является олицетворением жизни. Она не ищет эти корни, потому что она сама является этим основным корнем.

Многие из хиппи – ищущие, но большинство из них идет ложными путями, которые их ни к чему не приведут.

«Тишина» [7]. Это юг Индии, Керала, где после заката солнца девушка отдыхает, и вся природа застыла в каком-то ожидании.

«Весна» [8]. Пробуждение природы на юге Индии, в тех местах, где мы живем.

«Эти краски никогда не должны померкнуть» [9]. Тоже из жизни южной Индии. Красильщицы ярких тканей развешивают их для сушки. Идея картины заключается в том, чтобы эти яркие краски Индии никогда не ушли из обихода [ее жителей].

---

 

Выступление в Доме ученых

Ленинград, 20 января 1975 г.

Выступление состоялось в переполненном зале. Д.В. Тер-Аванесян попросил С.Н. Рериха ответить на предложенные аудиторией вопросы и начать с рассказа о своем детстве.

Как вы знаете, я родился здесь, еще в Петербурге, и провел здесь все свои ранние годы, здесь учился, и поэтому могу считать себя коренным петербуржцем или ленинградцем. (Аплодисменты.)

Я должен вам сказать, что каждый раз, когда я приезжаю в Ленинград, я чувствую что-то особенно родное, что-то особенно близкое. И это, наверное, те ранние годы, которые во мне как бы говорят!

Родился я здесь, на Васильевском острове [1], в семье Николая Константиновича Рериха, о котором вы все знаете, знаете о его деятельности, замечательной работе и достижениях. Поэтому мои впечатления детства связаны именно с его кипучей деятельностью. У него было очень много интересов. Это была многогранная личность. Весь день, а также утро и вечер он проводил в кипучей работе. И теперь, когда оглянешься и посмотришь назад, видишь и удивляешься, сколько один человек мог сделать, мог дать! И все, что он давал, было на очень высоком уровне.

Наш дом был полон и предметов искусства, и замечательных книг, и коллекций Николая Константиновича, потому что он с самых ранних лет коллекционировал. Была замечательная коллекция каменного века [2].  Мы все посильно, в том числе и я, помогали собирать эту коллекцию. И в Новгородской губернии мы собирали скребки, копья. Естественно, это было нераздельной частью нашей жизни. Я даже теперь помню все те орудия каменного века, которые Николай Константинович особенно любил, все то, что он как-то особенно почитал, что его интересовало. Кроме того, у него была большая коллекция картин фламандско-нидерландской живописи. И, конечно, это все очень влияло на нас, то есть на моего брата и меня.

Моя Матушка, которая тоже была замечательной женщиной, женой, матерью, очень мудро с самого начала руководила нашей жизнью и следила за нашими интересами, за нашими порывами и чувствами, которые открывали ей направление наших интересов. Она никогда не настаивала ни на чем, не старалась как-то нас убедить в чем-то, но она всегда ставила на нашем пути именно то, что нам было нужно.

Мой брат с самых ранних лет интересовался историей, поэтому она бережно собирала для него книги, которые бы ему помогли, были интересны, и вместе с ним ходила по музеям, учреждениям, которые могли как-то его направить. Юрий Николаевич, мой брат, интересовался вначале Египтом, одновременно и Центральной Азией. Этот интерес у него остался на всю жизнь и провел его через многие экспедиции в самой Азии. Все эти его ранние впечатления – [это] все то, что было заложено в него с детства.

У меня тоже рано пробудился интерес к естественным наукам. Я очень интересовался орнитологией, зоологией. Елена Ивановна собирала мне все книги, которые только могла найти. Она покупала нам чучела птиц, собирала для нас коллекции насекомых, жуков. Кроме того, меня привлекали красивые камни, минералогия. Она тоже собирала для меня всевозможные уральские и другие камни. И у меня с детства была большая коллекция, в которую вошла коллекция моего отца и его братьев, [собранная ими] в студенческие годы. Таким образом, наш маленький мир тогда был насыщен вот такими свежими и замечательными впечатлениями. Перед нашими глазами раскрывался замечательный новый и богатый мир. Кроме того, мы всегда присутствовали при всех разговорах Николая Константиновича, Елены Ивановны, слушали все, что они говорили. Это имело большое влияние на нас. Елена Ивановна интересовалась восточной философией и, я бы сказал, не только восточной. Ее интересовала вообще философия – такой большой, широкий и глубокий взгляд на жизнь. Поэтому она сама покупала и читала все эти книги и во многом помогала Николаю Константиновичу. У Николая Константиновича иногда просто не было времени самому читать, и поэтому она как бы служила ему его глазами для чтения и передачи именно того, что она считала нужным и важным. Так Николай Константинович познакомился с произведениями Тагора. Его сборник стихов «Гитанджали» [3] хорошо перевел тогда Балтрушайтис, и Николай Константинович очень любил эту книгу.

Уже с самых ранних лет помню, что Николай Константинович и Елена Ивановна интересовались Индией. Индия занимала особое место в их жизни. Тогда же Николай Константинович заинтересовался постройкой буддийского храма [4] здесь, в Ленинграде, и много этому способствовал. К нам приезжали ламы из Тибета, Бурят-Монголии. Я помню, как эти посланцы привозили дары. Так что контакты существовали уже давно.

Кроме того, я с самых ранних лет занимался искусством, то есть рисовал, лепил, и для меня это было, может быть, самое существенное, самое важное занятие. У меня были учителя. Николай Константинович, хотя и руководил, сам никогда не обучал. Я думаю, потому что он не имел на это времени. Ведь, как я сказал, его дни были до предела заполнены кипучей деятельностью. Поэтому, конечно, все время [мы имели] перед собой живой пример, картины Николая Константиновича, все время [видели], как он работал над картинами, постановками в театре, как выполнял мозаики и другие большие работы, – все это всегда нас воодушевляло и вызывало какие-то особые внутренние запросы и интересы. Так проходили ранние годы моей жизни.

Затем я учился в гимназии Мая на Васильевском острове. Там в свое время учился и Николай Константинович [5]. Так что была известная преемственность, и наша жизнь, я бы сказал, наши интересы сложились уже тогда – в те ранние годы. Потому я могу сказать, что именно Ленинград, тогда еще Петербург, потом Петроград, имел такое большое влияние на мое развитие, на мою жизнь, потому что все, что я получил тогда, все то, чем этот город так или иначе окружал меня, это именно то, что всегда жило во мне и продолжает еще жить; то, что, может быть, теперь, через мои картины на этой выставке вы тоже видите, – какие-то отголоски того времени, отголоски именно ранних восприятий в Петербурге и Петрограде. Поэтому я горжусь тем, что родился в этом прекрасном городе. Город этот остался таким же прекрасным, героически прошел через все тяжкие испытания и вышел победителем. Мы все можем гордиться этим. И теперь, когда приезжаю сюда, он мне кажется прекраснее и еще лучше.

Видите, как уже в ранние годы складываются люди. И я верю, что если мы окружим наше молодое поколение, наших детей всем тем прекрасным, чем сами были окружены, – это, действительно, не только повлияет на них, но это будет ведущим началом во всей их жизни. В свое время Платон говорил – от красивых образов мы перейдем к красивым мыслям, от красивых мыслей перейдем к красивой жизни и от красивой жизни – к Абсолютной Красоте. То есть эти прекрасные образы так необходимы для зарождения красивых мыслей! От них явятся красивые мысли, и мы будем строить красивую жизнь. Это и будет основа красивой жизни. Поэтому надо всем стремиться к тому, чтобы молодое поколение видело как можно больше всего красивого. Это поможет создать им богатое красивое будущее.

Вопрос: [Расскажите о своих] впечатления[х] от Ленинграда. Наш[ли] ли знакомые места?

С. Рерих: Вернувшись сюда после многих лет, я узнал все, что видел в детстве, куда ходил, все музеи, которые посещал. Я убедился, что память ни в чем не изменила. Мне особенно дорого то, что центр Ленинграда не изменился, потому что это тот исторический ансамбль, который придает Ленинграду неповторимый облик. Это замечательное и редкое явление – то же, что и у Парижа. Центр Парижа тоже совершенно не изменился, он сохранен. И поэтому, когда мы возвращаемся в Париж, мы знаем, что вернулись именно в Париж. Здесь тоже, когда мы выходим на набережную, когда смотрим на все эти прекрасные здания, знаем, что мы здесь, в Ленинграде, окруженные памятниками. Да, я нашел очень много знакомых мест – все места, которые знал в детстве, и не только узнал, но многие из них посетил.

Вопрос: Как [Вы] стал[и] художником?

С.Р.: Я уже начал об этом говорить, что именно здесь получил основу своему художеству, всей своей артистической жизни. Я учился [во] многих странах, потому что много ездил, много путешествовал, и считаю, что нужно ездить, чтобы знать. Когда мы видим близко, непосредственно, мы все воспринимаем как-то совершенно по-особому. Недаром говорится: лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Поэтому всегда лучше путешествовать, бывать во всевозможных музеях, смотреть все, что вы можете увидеть, и накапливать это внутреннее богатство.

Я очень много путешествовал, работал в Париже, в Италии, по всей Европе. Был в Америке, учился в Америке, учился на архитектора, но, конечно, никогда не забывал своего основного призвания, то есть живописи. И всю свою жизнь я работал с моим отцом Николаем Константиновичем. У нас всегда было тесное сотрудничество. Я часто ему помогал в работе, когда у него не хватало времени. Особенно помогал ему за границей. Здесь в свое время у него было много помощников, прекрасных, которых он очень любил и почитал. Они помогали ему выполнять все большие работы – фрески, мозаики – и без них он бы никогда не мог обойтись. Они также помогали в театральных постановках, костюмах, декорациях, с которыми один человек никогда не смог бы справиться. Поэтому сотрудничество с Николаем Константиновичем для меня было главной работой. Я участвовал во всех его культурных учреждениях за границей и тесно сотрудничал с ним в эти годы. Мое искусство развивалось во многих странах и несет на себе следы многих [народов, многих] стилей, многих исканий. То, что вы видите теперь на моей выставке, – это как бы отражение творчества многих лет. Я не мог привезти все картины, которые хотел бы вам показать. Многие картины большого размера, и трудно было их доставлять. Хотел показать большие ранние работы, но они за границей. Может быть, когда-нибудь и соберем их вместе.

Вопрос: [Расскажите о своем отце.]

С.Р.: Николай Константинович и Елена Ивановна, как я уже сказал, всегда работали очень и очень тесно, вместе и во всем. У них было не только замечательное сотрудничество, но полное взаимопонимание во всем. Они друг друга как бы восполняли, дополняли и в то же время давали друг другу особое новое качество и импульс, взаимно обогащали друг друга. Елена Ивановна была для него замечательным другом во всех его работах и путешествиях. Как вы знаете, Николай Константинович был выдающимся путешественником. Он прошел караванными путями по всей Центральной Азии. Были очень трудные минуты. И всюду Елена Ивановна была с ним и во всем ему помогала.

Путешествия Николая Константиновича были совершенно исключительным явлением, и именно потому, что до него мало кто мог пройти [теми] путями по Тибету, [какими он] прошел. Это были те пути, о которых в свое время мечтали Козлов и Пржевальский. Несмотря на многие и многие трудности, Николай Константинович и Елена Ивановна вместе завершили то, что ими было намечено. Николай Константинович привез не только прекрасные картины, которые он писал в очень трудных условиях, но и много коллекций. Юрий Николаевич, мой брат, сопутствовал им в Тибете. И, конечно, он тоже помогал, и вместе они привезли этот богатейший материал. Я в этой большой экспедиции не участвовал, потому что работал тогда в Америке.

Николай Константинович вернулся из своей экспедиции по Центральной Азии в Индию, где он хотел основать центр научных исследований – институт, который, может быть, мог бы разрешить некоторые очень интересные научные вопросы, встава[вшие] не только перед ним, [но] и перед многими учеными. Надо было найти место, условия, в которых это можно было сделать. Индия – замечательная, богатейшая страна со всевозможными условиями жизни. Но нужно было найти  наиболее подходящее место. Так получилось, что выбор пал на долину Кулу. Она лежит [на расстоянии] приблизительно двести миль [6] на север от Симлы. В этом выборе помог также известный альпинист – генерал Брюс, который в свое время вел экспедицию на Эверест и который тоже много изучал Гималаи, в том числе многие пики в долине Кулу, [покоренные им].

Долина Кулу отлича[ется] тем, что в ней прекрасный климат, климат европейский, очень здоровый, климат, который как-то способствует сохранению вещей, то есть древних манускриптов; [также] прекрасно сохраняются дерево, старинная резьба на храмах из гималайского кедра.

Дом, который Николай Константинович тогда приобрел и в котором мы и теперь живем, был выстроен более ста двадцати лет тому назад. И сегодня он стоит такой же свежий, как [тогда], когда был построен. Настолько был хороший материал у этого дома, что когда посмотрите сейчас на все балки, связи, замечательную штукатурку, кладку камней, то подумаете, что это было сделано только два-три года тому назад. Так что климат, конечно, [играл] большую роль в выборе долины Кулу.

И с точки зрения, конечно, красоты, богатства природы, может быть, очень трудно найти долину, более прекрасную и более обильную в своей флоре и фауне. Давид Вартанович Тер-Аванесян был у нас в долине Кулу и может подтвердить то, что я сказал.

Там Николай Константинович основал [Гималайский] институт [научных] исследований. Там проводились работы не только по орнитологии, зоологии, ботанике, но также по изучению местной медицины. Николай Константинович, все мы очень интересовались тибетской, китайской, индийской, аюрведической и кашмирской медициной, которые бытовали в этой долине. Так что местные врачи владели замечательной фармакопеей, которая принадлежала нескольким системам. Мы начали собирать, искать то, что может быть более полезным и нужным. Мы там каждый год проводили большую экспедицию по всей долине, во все прилежащие места.

Эта долина чрезвычайно интересна тем, что в нее проникает муссон, а в следующую долину он уже не проникает, и там характерно резкое изменение климата. Так что в каждой долине свой микроклимат. Если вы пройдете на север нашей долины, то вы попадете уже в тибетские условия. Дальше идут нагорья, осадки не выпадают, очень сухо и очень высоко, конечно. Особые условия жизни, очень красиво и очень интересно. Юрий Николаевич проводил свои работы там, изучал наречия, археологию и вообще, я бы сказал, основательно исследовал все прилежащие долины и плоскогорья.

Каждый год мы уезжали из этой долины на тибетское плато [7], когда это было еще совсем просто и легко – не нужно было оформлять паспорт, разрешение. Вы могли идти куда хотели. Все, что нужно было для этих путешествий – желание. Все пути были вам открыты. Сейчас, конечно, все переменилось с тех пор, как Тибет отошел к Китаю [8]. Там пролегли военные дороги, военные укрепления. Все стало и сложно и трудно. И перед всем этим прекрасный мир начал отступать. К сожалению, наша цивилизация особенно быстро и безжалостно расправляется с природой. Это я сам видел, как за какие-нибудь десятки лет условия совершенно изменились и как быстро человек изменяет и уничтожает то, что стояло тысячи лет, – в какие-то тридцать-сорок лет! Мы теперь работаем там над тем, чтобы эта долина и близлежащие районы были заповедником. Может быть, это поможет, но остановить натиск, к сожалению, очень трудно.

В Нью-Йорке в Музее [9] собраны работы Николая Константиновича 1920-1930-х гг. Есть и некоторые ранние вещи. Может быть, вы знаете, Президент музея – леди Кэмпбелл подарила музею [10] из своего собрания сорок ранних работ Николая Константиновича, которые она сама  приобрела в Калифорнии. Эти сорок работ будут в Русском музее. Она это хотела сделать в юбилейный год Николая Константиновича и как бы для укрепления дружбы между Соединенными Штатами и Советским Союзом.

Сейчас музей в Нью-Йорке привлекает к себе очень много людей, особенно молодых, которым работы Николая Константиновича, книги Елены Ивановны особенно дороги и близки. И прежде всюду в Америке, где выставлялись работы Николая Константиновича, всегда было особенно многолюдно и интересно. И этот интерес заключается в том, что картины дают нечто большее. Николай Константинович всегда устремлял к самому возвышенному, и, несомненно, мы все это чувствуем, когда соприкасаемся с его живописью.

Когда Лейбниц посещал Рембрандта, Рембрандт говорил, что все его внутренние переживания, внутренние порывы оживут в его мазках, и уверял, что каждый, кто будет смотреть на картины, сможет включиться в них, сможет получить от них то, что ощущал Рембрандт в процессе творчества. То есть на картинах, как на магнитной ленте, запечатлены чувства и мысли творца. И теперь, когда вы смотрите на них, возникает ощущение чего-то особенно глубокого, и мы чувствуем ту силу выражения, [сделавшую] Рембрандта великим художником, перед которым мы преклоняемся.

Так и в картинах Николая Константиновича. Его замечательная светлая личность живет в них, она нам вещает с его полотен, мы это чувствуем, знаем, когда на них смотрим и как бы соприкасаемся с его мыслями, его порывами. В будущем, может быть, мы сможем измерять энергию наших мыслей и, может быть, поймем, что все наполнено мыслями и мысль отпечатывается на всем, нас окружающем, и, может быть, тогда мы поймем, что должны следить за своими мыслями, что не должны распускаться, а должны все время следить, чтобы что-то не запечатлелось, и помнить, что даже у стен есть уши, глаза, которые все видят, слышат и могут повторить.

---

 

Выступление во Всесоюзном географическом обществе

Ленинград, 21 января 1975 г.

Уважаемые, дорогие друзья и товарищи! Я счастлив быть здесь сегодня. Пятнадцать лет тому назад как-то вечером я тоже выступал здесь и не думал тогда, что пройдет столько времени до следующего выступления. Я часто собирался в Советский Союз, но, к сожалению, всегда было столько очень срочных дел, и вырваться все не удавалось. Я счастлив, что на этот раз смог привезти вам картины Николая Константиновича, которые никогда не выставлялись, и также выставку своих картин, которую вы, вероятно, уже посетили.

Мое искусство, я считаю, выросло здесь, в Петербурге. Здесь я получил первые уроки рисования, и все мои наклонности и способности, надежды зародились именно здесь, окрепли здесь и остались со мной на всю жизнь. Как я уже неоднократно говорил, все впечатления, которые мы получаем в детстве, всегда нам сопутствуют, никогда не стираются, остаются навсегда и становятся тем вдохновением, тем отдаленным эхом, которое проходит с нами через всю нашу жизнь. Так что, с этой точки зрения, я – русский художник, потому что я оформился именно здесь! Но, как вы сами знаете, я очень много путешествовал и изучал, и интересовался искусством всего мира, может быть, в особенности Азии, и [это] потому, что Азия меня всегда очень привлекала, я бы сказал, с самых ранних лет. Азия в нашей семье играла большую, первенствующую роль. Николай Константинович всегда мечтал, тянулся к Индии. Елена Ивановна, моя матушка, всегда изучала философию, в особенности философию Индии. Юрий Николаевич интересовался  Азией и особенно Центральной Азией. Всегда у нас было такое течение, влечение, интерес к этой части света – Индии и индийской культуре.

Культура Индии, как вы сами знаете, – замечательная сокровищница всевозможных богатств. Там вы можете без конца черпать и искать, и всегда находить нечто особенное. Я давно живу в Индии, близко узнал страну, но все-таки остается очень и очень многое, что я еще не постиг, что хотел бы узнать и что, несомненно, скрывает какие-то тайны и надежды. В чем очарование Индии, сказать трудно, но есть что-то в этой стране, что притягивает. И все те, кто побывали в Индии и пожили там немного, познакомились с жизнью Индии, я бы сказал, коренной жизнью Индии, всегда старались опять к ней вернуться и пожить там еще. В чем это обаяние? Как я сказал, в нескольких словах не опишешь. Но, несомненно, что народ Индии – народ очень талантливый. В этом народе очень много утонченности восприятия – то, что лично мне очень близко. Эта утонченность помогает им воспринимать очень многое такое, мимо чего мы часто проходим. Эту утонченность вы найдете в самых отдаленных деревнях. Иногда кажется, что эти люди, как будто безграмотные, не могли бы таить в себе такой богатый мир. Но я очень близко соприкасаюсь с ними, знаю их и вижу, какой это богатый духовный мир и как он через них проявляется. В чем основа этого? Она заложена тысячелетиями в верованиях, легендах, фольклоре, великом эпосе Индии. Он вошел в сущность их жизни. Они до тонкостей знают жизнь героев своего эпоса, и это бесконечно обогащает их жизнь. То, что многие безграмотны, им не мешает, потому что я видел безграмотных с замечательной памятью. И это внутреннее богатство сказывается у них во всем. Может быть, это одна из причин, которая заставляет меня любить Индию. Богатство жизни Индии, богатство культуры Индии, та замечательная мозаика всевозможнейших типов, которые вы там встречаете, и тот красивый тип, который вы встречаете по всей Индии, их уклад жизни, привычки – все это мне очень дорого и близко.

Среди моих картин, которые я вам привез в этот раз, есть сценки из жизни Индии. Я назвал их «Мои соседи». Это все деревенские люди, с которыми у меня близкий контакт и которых [я] люблю. В течение столетий выработался там свой особый стиль и подход к жизни. На выставке также есть портреты тех простых людей, которые меня окружают, с которыми я дружу и которых я люблю. Так что в основе моих чувств к Индии лежит не только знание этой страны, но и дружба ее людей, как самое дорогое и близкое мне. То, что моя жена тоже из Индии, это уже доказывает, как близок мне этот народ и каким близким может быть содружество между разными расами. Я никогда не думаю о своей жене, как о ком-то, кто принадлежит другой расе, другой стране, другой культуре. Для меня она является близким другом, и мы живем общей очень слаженной жизнью. Это сотрудничество показывает, как близко могут сойтись люди разных рас, разных культур, и нет таких различий, которые не могут быть преодолены и поняты.

Я очень счастлив, что все ближе и ближе становятся связи между Советским Союзом и Индией. Я надеюсь, что с годами еще ближе станут эти мосты дружбы и будет гораздо больше контактов, через которые достижения культуры Индии будут свободно проникать в нашу страну и обогащать наш кругозор, нашу мысль. Искусство Индии так красочно, значительно и интересно, что, именно изучая его, я лично обогатился, обогатилось и все мое творчество. Я много изучал искусство Индии, собирал, коллекционировал миниатюры, скульптуру, бронзу. Все многообразные проявления этого искусства, будь то гималайское или южное, имеют замечательные вершины достижений, такие замечательные образцы своего стиля, что редко где можно найти столь прекрасные произведения, как мы находим в Индии, такой большой размах мысли и художественного видения. Если мы вспомним древние храмы, будь то храмы буддийские или храмы, которые выстроены на юге Индии, – удивителен масштаб мысли. Как легко они могли преодолевать трудности, иногда чисто инженерного характера! Когда смотришь на храмы, на сложнейшую резьбу, трудно представить себе, как все это было сделано! Это только доказывает, какие подробнейшие были расчеты для того, чтобы иметь возможность собирать все эти храмы из разных, приготовленных на земле, резных частей. Талант, богатство внутреннего мира Индии сказывается во всем. Я желаю многим из вас побывать там, познакомиться с богатой культурой Индии, обогатиться ею и обогатить других.

Как я сказал, искусство мое зародилось здесь, в Ленинграде. Начало, истоки его были русскими, и Николай Константинович был моим главным вдохновителем, даже если он меня лично никогда не обучал. Были другие учителя, но Николай Константинович всегда присутствовал в моей жизни, направлял в общих чертах и создавал ту обстановку, которая давала мне возможность понять и полюбить искусство. Поэтому я считаю, что Николай Константинович был моим главным учителем не только в искусстве, но во всей жизни, подавал замечательный пример устремления к самому прекрасному, к самому возвышенному. Он был тем совершенным человеком, о котором говорили и Платон, и Конфуций, и все великие философы мира.

Николай Константинович всегда ставил искусство жизни выше всякого другого искусства. То есть он был не только великим художником. Он был прежде всего великим художником жизни. Вся его собственная жизнь свидетельствует о том, каким огромным было то полотно, на котором он писал замечательную картину своей жизни! Ее яркие краски он черпал в самом себе, в изучении и знании всевозможнейших систем философии и в достижениях Востока. Я бы сказал, что Николай Константинович был олицетворением достижений многих людей, собранных воедино. И трудно иногда представить себе, чтобы один человек сделал столько, сколько он сделал! Часто меня спрашивают: как же это он смог? И единственно правильный ответ заключается в том, что Николай Константинович никогда не терял времени. Он все время работал. Каждое мгновение его жизни было созидательно. Он всегда говорил, что не нужно отдыхать, а нужно только переходить от одной работы к другой. И тем самым организм освежается, работает с полной отдачей. Но кроме того, у него не было никогда так называемой светской жизни. То есть он по возможности никогда не ходил в гости, никогда не терял времени на ненужные разговоры или пустые занятия. Правда, он любил ходить в театр, на концерты. Но это – другое дело. Это было духовное обогащение. Все время, не торопясь, он что-то делал. Когда Николай Константинович писал, он писал своим очень ровным почерком сравнительно медленно. Но он достигал гораздо большего именно тем, что этот размеренный и, может быть, медленный темп был без каких-либо перерывов и изменений. Эта скорость письма была сгармонизирована со скоростью его мысли. Таким образом, если со стороны казалось, что он работал медленно, то все же [он] достигал гораздо больше других и сделал невероятно много. В итоге он накопил гигантскую сокровищницу плодов своего труда.

Николай Константинович обладал и кипучей энергией. Он все время хотел что-то делать, создавать. Поэтому в Америке он основал много культурных учреждений, которые вели огромную работу в области культуры. Это большой вклад в культурную жизнь Америки, Нью-Йорка. И сейчас еще Музей Николая Константиновича в Нью-Йорке продолжает эту работу. И именно сейчас интерес и к его творчеству, и к его мысли все возрастает. По всей Америке много молодых, которые стараются следовать его заветам, которые пристально всматриваются в его искусство, его подход к жизни, а также изучают книги Елены Ивановны, [пользующиеся] сейчас очень больш[им] спрос [ом]. Многие из этих молодых людей приезжают ко мне в Индию за советами. Отрадно видеть такой живой интерес молодежи. Это доказывает, прежде всего, жизненность идей Николая Константиновича. Как мыслитель и философ, он смотрел далеко в будущее. Поэтому и искусство Николая Константиновича всегда ново и современно. Оно несет в себе замечательную красоту мысли – именно то, что современное искусство должно обрести. Вот почему люди сейчас всюду начинают все больше осознавать и понимать истинное величие Николая Константиновича и все то, что он хотел нам сказать.

Николай Константинович, так же как и Елена Ивановна, Юрий Николаевич и я, – мы всегда стремились к дружбе между индийским и русским, советским народами. [Отец] об этом много писал, много говорил. И все мы посильно, конечно, старались как-то создать и укрепить нити дружбы, помочь в наведении мостов, которые теперь с каждым годом становятся все прочнее. И, я надеюсь, в ближайшее время эти связи станут еще ближе, глубже и крепче. Нам приходилось трудно, потому что Индия была под английским владычеством [1]. Англичане боялись русского влияния. Они как-то предчувствовали, что народы Индии и народы России могут подружиться, сблизиться и, значит, чем-то повредить их мощи. Когда мы особенно чего-то боимся, это всегда случается. И я помню, как Англия очень боялась и старалась не допускать Николая Константиновича в Индию [2], старалась всячески нас задержать и чинила множество препятствий со своей стороны. Но, как вы видите, жизнь все разрешила по-другому, и мы так или иначе остались там. А теперь сотрудничество становится все теснее. И я уверен, что оно послужит укреплению мира во всем мире, потому что великая ось «Советский Союз – Индия» даст миру особое чувство сотрудничества и мира. Оно будет укрепляться и придавать надежду всем народам.

Как вы знаете, сейчас население Индии составляет около шестисот миллионов. Так что, если взять население Индии и население Советского Союза, – это могучая ось, огромная сила! И эта моральная сила имеет свое влияние во всем мире.

Когда мы будем праздновать 25-летие республики Индии [3], мы должны вспомнить именно годы [строительства] независимост[и] Индии, годы формирования современной Индии, и вспомнить тех великих людей Индии, которые отдали все силы своей жизни на эту великую работу. Мне довелось очень хорошо знать нашего бывшего премьер-министра Джавахарлала Неру, и должен сказать, что он был не только большим вождем своего народа, но и замечательным человеком. Он ко всем относился дружелюбно и всегда старался сделать самое лучшее для всех. Конечно, ему было очень трудно. Это были трудные времена. Он не смог осуществить все, о чем мечтал, к чему стремился и подходил по-новому. Может быть, влияние Ганди в этом тоже сказалось, но он искал новые пути и, конечно, олицетворял новую Индию. Мне посчастливилось, как я сказал, его знать и считать своим другом, которого я очень любил. Я написал с него много портретов. Один из них на этой выставке. Был и официальный портрет. И когда оглядываешься на те годы, видишь все величие его образа и вспоминаешь с чувством особой дружбы. Это был действительно чуткий и добрый друг, человек, которого вы всегда были рады видеть и встретить. Так в эти дни мы вспоминаем всех тех, кто боролись за независимость Индии, стремились дать индийскому народу не только свободу, но и построить новую жизнь.

Сколько же мне можно говорить? Всему есть границы.

Вопрос: В свое время Юрий Николаевич прилагал усилия к созданию музея Николая Константиновича. Как сейчас обстоит дело?

С. Рерих: Мне трудно сказать, в каком это сейчас состоянии. Я знаю, что под Ленинградом бывшее имение Николая Константиновича Извара сейчас реставрируется [4], и [там] будет музей. Я уже думаю о том, как можно было бы дать туда картины и сделать культурным центром. А когда Юрий Николаевич думал о создании музея, он предполагал сделать это в доме, где жил Николай Константинович [5].

Мы думаем, что, если бы [дом на] Мойке, 83 или Б. Морской, 38 мог бы стать филиалом Русского музея, это было бы большое событие, которое лично я бы приветствовал. И мне кажется, что эти сорок картин Николая Константиновича, которые были подарены миссис Кемпбелл теперь Русскому музею [6], могли бы туда войти. Это было бы прекрасным мероприятием, если бы его можно было осуществить.

Вопрос: Прошлый раз, когда вы были здесь в Обществе, говорили о том, что предпринимаются шаги, чтобы Институт гималайских исследований [7] был связан с Академией наук СССР. Каковы результаты?

С.Р.: Переговоров у нас было довольно много. И сейчас, к сожалению, это все еще находится [на] стадии переговоров. Для того чтобы замысел осуществить, нужны конкретные меры со стороны Академии. Я думаю, что это совсем нетрудно. Я имел в виду, чтобы Академия наук проявила активный интерес, и тогда можно было бы продолжить работу. Говорить только с моей стороны – это сложно и нереально.

Вопрос: Мы очень мало знаем о Вашей матери Елене Ивановне. Будьте любезны, расскажите!

С.Р.: Елена Ивановна была дочерью известного архитектора Шапошникова и уже с ранних лет проявляла интерес к философии. Она изучала не только философию Востока, но и европейскую мысль. Уже ко времени замужества у нее были накоплены большие знания.

Елена Ивановна занималась также музыкой, училась играть на рояле и была прекрасным музыкантом [8], но после замужества не продолжила этих занятий и посвятила всю свою жизнь работе Николая Константиновича.

Она, несомненно, была выдающейся женщиной и личностью большой духовной культуры. Об этом можно судить не только по количеству написанных ею книг, по тем знаниям, которые она имела, но также по сотрудничеству с Николаем Константиновичем, как она ему помогала во всем, вдохновляла, часто даже заменяла глаза, читая тексты, которые Николай Константинович не имел времени сам прочесть. Так что ее вклад в жизнь Николая Константиновича был решающим. Он всегда с ней советовался, постоянно беседовал. Их жизнь была самым тесным сотрудничеством.

По линии своей матери – она была из рода Голенищевых-Кутузовых, – у нее была старая [исконная] древнерусская фамилия. И это, конечно, она очень ценила. У меня в Бангалоре есть оригиналы выписок из «Бархатной книги» [9] о роде Голенищевых-Кутузовых.

Вопрос: Расскажите хоть кратко о своей супруге.

С.Р.: Вы видите перед собой живой кусочек Индии, который я смог вам привезти. Она родом из Восточной Бенгалии [из] семьи Тагоров. Так что у нее богатая культурная основа. Она сама была знаменитой киноактрисой в Индии и многие годы возглавляла первую студию Индии, так называемую «Бомби Токиз» [10], которая была, может быть, самой лучшей. Некоторые из ее фильмов стали классикой. И когда я недавно увидел один из этих фильмов, то удивился, как высоко они стояли технически.

Родители считали, что в Англии она получит лучшее образование. Интересно, что, когда в Англии мы бывали у Тагора, с ней там не встретились и встретились значительно позже. Она очень обогатила мою жизнь и обогащает. Она – тот ближайший контакт, который я имею с Индией, и, может быть, одна из главных причин, почему я так люблю Индию.

Вопрос: Расскажите о значении Алтая и горы Белухи в творчестве Николая Константиновича.

С.Р.: Николай Константинович всегда верил, что в Сибири будет пребывать мощь русская. Будущее принадлежит Сибири. Поэтому Алтай был каким-то центром, и он мечтал, что где-то там будет замечательное развитие. Для него наша долина Кулу была чем-то, что напоминало ему Алтай. И он всегда говорил, что наша гора Гепан, которая тоже имеет две вершины, напоминает Белуху. Николай Константинович придавал особое значение Сибири и ее развитию. Он верил и, может быть, знал, что будущее за Сибирью. Я тоже в это верю.

Вопрос: Что Вы можете рассказать о Шамбале?

С.Р.: Это высший образ, обобщенное понятие совершенного братства людей.

Вопрос: Сколько картин Николая Константиновича в Нью-Йорке?

С.Р.: Приблизительно 460. Их много также в Калифорнии, Чикаго и других центрах. Вообще в Америке должно быть более тысячи картин, но из них теперь сорок вернутся сюда, в Русский музей.

Вопрос: Расскажите более подробно про случай из книги Николая Константиновича «Сердце Азии» [11] о встрече с необыкновенным летательным аппаратом.

С.Р.: Это описано в книге. Ничего нового добавить не могу. Над их лагерем появилась большая светящаяся сфера, которая медленно двигалась в определенном направлении, потом остановилась, изменила курс и полетела под прямым углом дальше. Это была большая серебристая блестящая сфера, днем, так что было совершенно ясно видно.

Вопрос: Продолжает ли работать Институт гималайских исследований и какими вопросами занимается?

С.Р.: Сейчас институт не работает. Мы, как я говорил, хотим возобновить его работу. Конечно, коллекции там все на месте. А там, где Николай Константинович жил, сейчас музей, в котором размещены его картины и куда приходит очень и очень много людей отовсюду, [из разных] стран, знакомиться с его искусством.

Сейчас мы начали там постройку нового большого здания, в котором будет размещен музей не только искусства Николая Константиновича, но и искусства этой долины из моих коллекций, также некоторые мои картины. Так что этот музей будет отражать нашу жизнь там.

---

 

Комментарий для Болгарского телевидения в Национальной художественной галерее

София, апрель 1978 г. ^[1]

Сейчас мы пройдем по моей выставке [2]. Я вам расскажу о некоторых моих картинах.

Перед нами мой триптих [3], который я написал в начале Второй мировой войны. Он отражает мои чувства, мои переживания того времени. В правом крыле вы видите людей – человечество, которое потеряло как бы свой путь среди этих диких ущелий и не знает, куда податься дальше.

Центральное крыло отражает «Человечество распятое». Сверху с неба падает огонь, который опаляет города, селения. Справа вы видите население – людей, которые не знают, что делать, [они] в страшном смятении. Налево проходят военные части. Города горят, и через все это – символ войны – распятое человечество.

В левом крыле вы видите человека, борющегося с человеком, может быть с самим собой. Это как бы стихийное сражение человека с самим собой, человека с человеком. И из такого страшного сражения, [из этой] битвы поднимается одна фигура, которая хочет освободиться. А наверху в розовом свете стоит освященный человек, который уже освободился от всего этого. То есть он поднялся на более высокую ступень. Это ключ к этому триптиху.

Я хотел изобразить здесь, что, пока человек не поднимется на более высокую ступень, пока он не найдет каких-то новых решений в жизни, [то, что показывают] два других крыла триптиха (т.е. правое и центральное), будет повторяться. Таким образом, вы видите здесь именно мои чувства, которые остались и по сей день и отражают мои настроения, как[овы] они были тогда и как[овы] они сейчас.

Это портрет известной танцовщицы Рошан Ваджифдар [4]. В этом портрете или скорее картине я хотел подойти как можно ближе к воспроизведению этой очень красивой танцовщицы и в то же время передать декоративность того [фона], который окружает людей в Индии. Т.е. сопоставить декоративность с реализмом. Как видите, это очень красивая модель, и сочетание красок представляло много трудностей, много особых задач.

Теперь мы перейдем к следующему портрету, портрету моей жены Девики Рани [5], которая была ведущей киноактрисой Индии. Портрет был написан мной в Гималаях. Это было уже поздней осенью, но все же вы видите за ней цвет[ущее] коралловое дерево, и на плечи накинута легкая кашмирская шаль. Моя жена исключительно красивая и умная женщина. Я написал с нее целую серию портретов. И этот портрет является одним из этой серии.

Это – триптих [6], который отражает мои чувства, мои мысли и который хотя и состоит из трех отдельных картин, но представляет одно [целое].

Названия трех частей триптиха.

Левое крыло триптиха – «Ты не должен видеть это пламя». Заветная мечта каждой матери, чтобы ее ребенок избежал бы тех катастроф, которые человечество себе подготовляет [время от] времени. Здесь мать как бы говорит свои заветные мысли своему ребенку.

Центральная часть триптиха называется «Мы сами себе строим наши тюрьмы». Мать хочет уберечь своего ребенка от каких-то угрожающих, надвигающихся роботов – строений наших городов...

Правое крыло, которое называется «Этот новый мир» [7], где молодая девушка кого-то предупреждает, кого-то хочет остановить, прежде чем спуститься в этот новый мир, открывающийся] перед нами. Этот новый мир наполнен всевозможнейшими символами нашей так называемой цивилизации, и три фигуры, которые уже потеряли свой облик, потеряли свой духовный облик, обездушились, являются как бы контрастом этой молодой девушки справа. Все это – предупреждение, что мы должны очень мудро подходить ко всем тем замечательным открытиям, которые дает нам наша наука, наша цивилизация, [чтобы] создать более прекрасный и более совершенный мир.

Живя в Индии, я много картин посвятил жизни [этой страны], жизни простых людей, трудящихся. Я изображал их в тех окружениях, в той природе, которая является для них именно их местом жизни. В этой картине, которая отображает жизнь самого юга Индии и которая называется «Тишина», женщина сидит, прислонившись к стволу дерева, и буйвол стоит, [как бы отражая] спокойствие, [видимое] в природе, когда [все] отдыхает к вечеру при закате. Это из жизни Керала. Керала – это штат на юге Индии, очень красивый, очень живописный. И вы видите в этой картине элементы этих пляжей, этого места, где разного цвета пески сочетаются вместе и дают вам особые красивые камни. Здесь у вас и гранатовые, и розовые пески, и черные пески, и желтые. И через все это как бы отражается богатая тропическая природа.

Название этой картины «Эти краски никогда не должны поблекнуть». Именно эти яркие краски Индии никогда не должны уйти из [ее] жизни. Это тоже на юге Индии, где красильщицы тканей развешивают их для сушки. И это типичный момент, который вы можете [обнаружить] по всему побережью юга, [это] те женщины, которые там постоянно трудятся, работают в окружении очень красивой природы.

Здесь у нас опять [жанровая] картина из цикла [о] южной Индии. И название этой картины «Весна. Пробуждение природы» [8]. Женщина несет цветы, и молодой человек, который, может быть, спешит на встречу [к] этой девушке. Все эти картины написаны темперой, потому что темпера представляет [собой] наиболее яркий пигмент.

Название этой картины «Глина нас оформляет» [9]. Это опять из жизни трудящихся южной Индии, дом гончара, где его изделия, которые вы видите на переднем плане слева, и глинобитка, которая раскрашена яркими розовыми красками. Эта картина, как я сказал, отражает опять жизнь трудящихся южной Индии, где мы живем, яркие краски и красивое окружение этой жизни.

Это один из портретов Николая Константиновича Рериха [10], моего отца, который я написал в 1942 г., в долине Кулу, в Индии, в Гималаях, где мы тогда жили. Я написал много портретов Николая Константиновича. [Я писал] в продолжение всей [своей] и его жизни эту замечательную для меня, очень близкую тему. Николай Константинович, как многие из вас наверное знают, был совершенно исключительным человеком. Исключительным по величине своего кругозора, своих замечательных достижений. Он был не только художником, но он был и ученым, он был писателем, он был мыслителем. Он был замечательным путешественником и исследователем. Кажется, что много личностей были сосредоточены в нем одном. И на мою долю как бы выпала большая честь написать целую серию его портретов. Я написал около тридцати портретов. И это один из более поздних. Он очень типичен, [потому] что отражает Николая Константиновича [таким], как[им] он был каждый день, когда он сидел, отдыхал в своем доме. Это была застекленная терраса, как вы видите, тут и книги. Было написано это зимой. И на нем вы видите эту теплую, черную тальму [11]. Николай Константинович умер в 1947 г. и был предан огню там, где он провел столько лет. Сейчас там стоит красивый памятник из большой глыбы, которая отделилась от скалы, и на ней написано, что это был великий мыслитель и друг Индии.

Эта картина называется «Дамодар Кунд» [12]. Это из серии пейзажей Индии. Она отображает очень интересное, древнее место Западной Индии, полуострова Катьявара, [которое] окружено красивыми храмами, поднимающимися на самые вершины отвесных скал. Место очень древнее. Мы знаем, что исторически [ему] около двух тысяч лет [или] больше. И это единственное место Индии, где еще и сейчас сохранились дикие львы.

Название этого пейзажа «Гирнар». Это очень древнее место паломничества. [Оно также] известно [уже] по крайней мере около двух тысяч лет. На скалах вырезаны эдикты царя Ашоки. Место это в Западном Катьяваре, и там целая гряда [таких] скал. Все эти скалы имеют свои храмы. Храмы выстроены из белого мрамора, который принесен издалека. И на все эти вершины можно подняться ступенями, которые вырезаны в скалах. Как вы видите, место это исключительной красоты, [а на дальнем плане] открываются равнины Катьявара, равнины Индии.

Эта картина [13] изображает процессию в Гималаях, в долине Кулу, где мы живем. Это вид, который открывается на горы из нашего дома. Горы высокие, имя им – Дауладар [14]. Это процессия в национальных праздничных костюмах идет на место, где собираются все другие представители разных деревень, селений праздновать осенний праздник урожая. Это место, где жил Николай Константинович, и где мы теперь тоже живем. Место очень древнее, очень интересное. Горы исключительной красоты, прекрасный климат, и очень интересные там живут люди – [народы], которые там остались с древних времен. Там древняя культура, очень много памятников искусства, прекрасные храмы, ваяния и исключительно красивая, блистающая природа.

Это портрет одной крестьянки на юге Индии. Название этого портрета и картины «Моя страна прекрасна» [15]. Она изображена в том окружении, где она живет, где она работает, трудится. Как видите, у них, [жителей юга Индии], особая утонченность, особая, я бы сказал, красота, которая развита во всей их фигуре, движениях, и они представляют очень красивую группу людей, которые несут древнюю культуру. На них сказывается именно утонченность мысли и древних традиций. [Портрет] написан так, что устранен блеск масла, и таким образом он подходит к технике темпера.

Меня часто спрашивают о моих планах, моей дальнейшей работе. Планов у меня, конечно, очень много. И теперь, после этих выставок [16], я надеюсь опять скоро включиться в мою работу, писать и продолжать многие мои картины, которые были мною начаты и которые предстоит мне закончить в ближайшие сроки.

Как вы знаете, в жизни, в моем искусстве и творчестве я всегда искал красоту жизни. Я старался всегда выразить то, что меня как-то особенно поражало, то, что, я думал, было бы полезно другим. Я считаю, что, именно давая людям красоту, окружая их чем-то прекрасным, мы [открываем] им возможность мыслить о красивом. А красота – именно то ведущее начало, которое нас поведет к более прекрасной, к более совершенной и возвышенной жизни.

Через несколько дней мы закрываем нашу выставку. Я уеду из Болгарии, унося с собой самые близкие и теплые чувства о тех прекрасных встречах, которые я имел здесь со всеми посетителями, со всеми друзьями. Я уношу с собой память о прекрасных бесед[ах], то, что я видел, и то, что так сблизило меня с этой прекрасной страной. Будем надеяться, что в будущем, может быть, мы опять встретимся. Но я хочу сказать в заключение, что мои мысли, мои помыслы, будут всегда с прекрасным, героическим народом Болгарии, которому я желаю самого большого и блестящего будущего.

---

 

Николай Константинович Рерих - такой, какой он был в жизни

Выступление на коллоквиуме в новотеле «Европа». София, 27 апреля 1978 г. ^[1]

Уважаемая товарищ Живкова, уважаемый товарищ Русев, дорогие друзья и товарищи!

Я был сегодня глубоко тронут [известием], что я выбран [почетным] членом Академии [художеств] Советского Союза. Для меня это большая радость – радость, которая была неожиданной и которая для меня очень многое значит.

Я хочу [по]благодарить вас сегодня за ваше теплое приветствие, которое я очень ценю.

Сегодня тем[ой] моей беседы будет Николай Константинович как человек, как личность. Описать его так[им], как[им] он был в жизни, – я думаю, это будет вам интересно. Я не буду касаться деталей, но я хочу просто широко очертить этот замечательный облик так, чтобы у вас осталось в памяти нечто о том, каким он был именно в жизни, как[им] он был в своем обращении с другими и как он организовал и вел свою жизнь.

Как вы знаете, Николай Константинович [развивал] известные направления с самого начала, с самых ранних лет своей жизни. Так, [у него] был глубокий интерес к искусству, к древнему миру, к археологии и истокам славянства. Это в нем как-то зародилось с самых ранних лет. <...> В поместье Николая Константиновича «Извара» Волосовского уезда было много курганов. Эти курганы привлекали внимание Николая Константиновича, о них много говорили, и, конечно, они не могли [не оставить у него] глубокого впечатления.

Но что интересно – в самом доме [в] Изваре висело в столовой большое изображение какого-то [громадного] горного массив [2]. Николай Константинович тогда не знал и не мог себе представить, что [это за] горный массив. Гораздо позже он узнал, что это был массив Гималаев – Канченджанга, которую ему было суждено так много раз писать. Таким образом, с самых ранних лет были особые ассоциации.

Мой дед, его отец, был выдающимся юристом, и хотя, конечно, он был человеком большой культуры, но искусство ему не было особенно близко. Поэтому первые шаги Николая Константиновича в жизни, именно его первые контакты с искусством, не получали полного одобрения со стороны отца. Вот почему, когда он поступ[а]л в университет, он поступил на юридический факультет. Это как бы был [в известной мере] компромисс, [дававший] возможность начать изучение искусства, изучение истории и всего того, что Николай Константинович любил и [что] его интересовало. [В] более поздние годы он говорил, что его юридическая подготовка ему была очень полезна.

Как я сказал, Николай Константинович уже с самых ранних лет проявлял особые сформированные интересы, [которые] имели определенное направление. Так, его всегда волновали ранние периоды нашей истории, истоки славянства, его это притягивало и притягивало с многих точек зрения. [Очень] много было [ранних] работ и картин, посвященных этому [историческому] периоду, [в них] он хотел выразить все те глубокие чувства, которые он ощущал. И уже в этих его работах, как, например, в его знаменитой картине «Гонец» [3], чувствуется это глубокое проникновение – такое особое как бы чувство того момента. Картина эта [сначала] называлась «Восстал род на род», но затем [стала носить название] «Гонец», [которое] осталось до сих пор. В этой картине прекрасно выражено настроение чего-то выжидающего, чего-то особенного, таинственного. Месяц, который поднимается из-за горы, как-то особенно таинственно освещает две фигуры в ладье, [приближающиеся] к селению.

Во всех картинах Николая Константиновича уже с того времени есть какое-то особенное, такое странное чувство – чувство проникновения и чувство тайны. Он старается вызвать из недр прошлого какие-то далекие глубокие отражения, и вы это чувствуете в его работах – его отношение вообще ко всему, к чему он притрагивается.

В жизни Николай Константинович обладал исключительной памятью. [Такая] память, конечно, для него была необходима, и [она] всю жизнь ему никогда не изменяла. То, что он изучал в детстве, то, что он знал в самые ранние годы, это все сохранялось – настолько, что к самому концу жизни, я помню, он мог прочесть наизусть стихотворения и поэмы, которые он изучил, когда был маленьким мальчиком.

У него были замечательные физические способности, [в том числе] замечательная трудоспособность, совершенно исключительная. И он с самых ранних лет своей жизни все дни посвящал труду и переходил от одного труда к другому, [поэтому] он мог [охватить] столько очень интересных моментов изучения, то есть он активно занимался археологией, с одной стороны, делал раскопки, ездил по стране, изучал историю, изучал именно ранние истоки славянства, и в то же время усиленно работал как художник. Он работал как художник весь, я бы сказал, день или большую [часть] дня. Затем переходил [к своим] литературным работ[ам] – он начал писать очень рано. Его первые статьи уже появились в журналах, когда ему, кажется, было 14 лет или 13 лет [4]. Таким образом, Николай Константинович уже получил от природы именно то, [я] бы сказа[л], ложе, то подножие, на котором он смог потом выстроить прекрасное здание своего творчества.

[Николаю Константиновичу в известной степени, конечно, помогало окружение его семьи], потому что в доме моего деда – [отца] Николая Константиновича – собирались тогда очень многие прогрессивные деятели, писатели, и это, конечно, тоже влияло на Николая Константиновича.

Николай Константинович по природе был человеком чрезвычайно ровного характера. Его отношение к жизни [было таким] – он никогда не возбуждался, он всегда был одинаковым. В самые трудные моменты жизни он всегда оставался спокойным, и все большие опасности, через которые он проходил впоследствии, его никогда не затрагивали. Так что он шел поверх всего.

С самых ранних [его] лет уже появились некоторые веяния философии, то есть появились какие-то контакты с философией и мыслями Востока. Это все усиливалось, и так случилось, что Николай Константинович, когда был студентом [5], встретил мою матушку, Елену Ивановну. Елена Ивановна тоже с самых ранних [своих] лет как-то была влекома философией, то есть, я бы сказал, именно мыслью Востока. Было много очень интересных контактов у моей Матушки, у Николая Константиновича. Было много интересных вех на их пути, много встреч, которые повлияли на их последующую жизнь.

Николай Константинович занимался археологией и провел целую серию раскопок, особенно в Новгородской Пятине в Валдайско[м] [уезде], где, помню, еще мальчиком я с ним ездил и собирал на озере Пирос, озере Шлино орудия каменного века, которые тогда были прямо рассыпаны по всему побережью. Казалось, что кто-то как будто прямо из мешков высыпал все эти скребки, стрелки, копья и даже всевозможнейшие изображения и животных, и людей, что говорило о каких-то очень богатых поселениях, свайных постройках, которые когда-то стояли на этих озерах.

Жизнь Николая Константиновича в это время постепенно становилась все более яркой, более сложной, у него было очень много всевозможнейших широких контактов. Когда он женился на моей матери, Елене Ивановне Шапошниковой, он сразу же как-то почувствовал особые новые веяния и новые направления – направления мысли Востока. Интересно, что именно в те ранние годы, в самом начале нашего столетия, было много книг индийск[их] [мыслителей] в переводах, которые появились в печати. Одна из этих книг – «Провозвестие Рамакришны» [6], [другие] – книги Свами Вивекананды [7], они были очень популярны тогда. [В конце XIX в.] появились все книги Елены Петровны Блаватской [8]. Интересно, что именно эти книги, которые были прекрасно переведены, сразу как-то завоевали особое положение. В обществе все именно заинтересовались этой новой мыслью, этим новым веянием и дуновением. Николай Константинович и Елена Ивановна, конечно, очень глубоко этим заинтересовались. Елена Ивановна, я бы сказал, проводила дни, изучая, собирая все, что она могла получить из [этих] книг. Она беседовала с Николаем Константиновичем, рассказывала ему. Николай Константинович, будучи очень занятым, иногда просто не имел времени читать, и [Елена Ивановна] говорила ему все, что она читала. Все, что она могла собрать, она ему бережно несла, и создавалось такое новое как бы направление – новое или, может быть, основное, это трудно сказать, потому что, в конце концов, все эти направления были [устремлены] к чему-то более Прекрасному, более богатому, к более [полнозвучной] жизни.

В это время, как вы знаете, был также большой интерес к буддизму, и в России, в [Санкт-Петербурге], решили построить буддийский храм. Николай Константинович принял в этом очень близкое участие, и как результат всех этих усилий ([ведь] нужно было превзойти всевозможнейшие трудности, [которые] были со стороны православной церкви, потому что православная церковь восставала – [дескать], повезут каких-то идолов по улицам Петербурга) храм был построен. Построен он был очень красиво, хорошо, на Каменном острове [9]. При нем были библиотеки, также были помещения для монахов. [Для] Николая Константиновича [это дало] прямой контакт с Востоком – с живым Востоком, потому что уже тогда от Далай-Ламы были послания, приезжали послы и привозили всевозможнейшие очень интересные предметы искусства. Со стороны России бурят Агван Дорджиев очень много положил трудов на то, чтобы именно этот храм был в Петербурге. Здание это осталось и стоит сейчас, оно было прекрасно выстроено из больших глыб гранита, и мы надеемся, что оно опять станет большим буддийским центром, как [это и] предполагалось в самом начале.

Контакты Николая Константиновича с Востоком все время росли, расширялись. К тому времени также относятся его статьи об Индии, об искусстве Индии. И он уже тогда, в самые ранние годы мечтал о поездках в Индию. Он писал в одной из своих статей: «Заманчив великий индийский путь». Этот путь, конечно, осуществился гораздо позже. Но все-таки к нему [вело] вот это основное направление.

Что [еще важно] и что, может быть, так трудно передать и описать, это именно облик Николая Константиновича как исключительно большого, прекрасного человека. В своей жизни Николай Константинович всегда, всеми мерами, всеми силами стремился к Прекрасному. Он верил, он знал, что именно через Красоту, через стремление к Прекрасному человек поднимется к новым вершинам, и что это, в конце концов, единственный путь, который нам предоставляет эволюция, – стреми[ться] к чему-то более совершенному. Поэтому сложный образ Николая Константиновича во всех деталях очень трудно передать в такой короткой беседе. Но я хочу вам сказать, что все, [кто] соприкасались с Николаем Константиновичем, всегда сразу чувствовали в нем что-то особенное, что-то такое, что отличало его от всех других. Многие описывали это как Присутствие, то есть именно ощущение какого-то особенного присутствия. И это было так, потому что это ощущали все, не только в одной стране, но во всех странах, где Николай Константинович был, путешествовал. И вот это Присутствие, я думаю, и было так [им] излучени[ем] его особых качеств – качеств более высокого человека.

Он был, как и должно быть, человеком исключительной доброты, отзывчивости. [Он] всегда стремился помогать другим, отдавать все, что он мог, и собирал вокруг себя людей, которые загорались этой замечательной мыслью и направлением, то есть направлением к чему-то более Прекрасному. Это направление к более Прекрасному [у него] все время расширялось и росло. И, может быть, вот это его предстояние перед Прекрасн[ым] и привлекало к нему многих выдающихся людей – выдающихся больших людей нашей Земли, которые приходили к нему из разных стран, которые вели с ним беседы и с которыми он имел контакт.

Елена Ивановна, моя матушка, конечно, ему во всем помогала. [У нее] была совершенно изумительная эрудиция. [Она] знала все философии мира, изучала их и, как я уже сказал, передавала очень многое Николаю Константиновичу. Но в Николае Константиновиче тоже была одна замечательная черта, которую я замечал много раз. Иногда, когда его просили написать что-нибудь о каком-нибудь предмете, о котором он мало знал, откуда-то он мог сразу включиться в этот предмет и сразу же дать полноценное [суждение о нем]. Так, например, он писал о многих сложных вопросах философии, о многих философах, и я лично знаю, что он эти философии очень мало изучал и очень мало знал. Но именно это фактическое знание, которое вдруг он мог вызвать из каких-то глубин или, может быть, вспомнить и которое он мог сразу набросать, представляло [собой] уже законченный труд.

Откуда [по]явились эти качества? Откуда эти замечательные способности Николая Константиновича? Я лично думаю, что каждый из нас таит в себе большие, глубокие, неизведанные силы. Те силы, которые, [как] мы иногда видим, проявляются в людях какими-то вспышками гениев, – феномены, когда какие-то маленькие девочки, как у нас в Индии, могут проводить самые сложные исчисления и проводить их скорее, чем какие-либо счетчики. Если вы спросите этих девочек, как они это делают, каким образом они могут дать вам сразу решение на сложнейшие проблемы, которые взяли бы бесконечное количество времени, чтобы их осуществить, они говорят очень просто – они дают направление и сразу перед глазами появляется готовый ответ. То есть перед их глазами проходит как бы лента всех этих уже законченных фактов.

Откуда это? Откуда эти способности? И раз вы это видите на целой серии примеров, то можно заключить, что в человеке заложены все эти силы. Они, может быть, не развиты, они сейчас еще в очень рудиментарном [10] состоянии, но они живут в человеке. Это основные силы, [заложенные] в нас бесконечностью, беспредельностью, из которой мы вышли и которая содержит все. Мы как-то не задумываемся над этими замечательными понятиями – понятиями беспредельности, бесконечности, вечности. Что они из себя представляют? Мы их принимаем, в математике у нас даже есть и знаки для этого, но мы мало думаем [о том, что они] собственно [в себе] заключают. В чем лежит беспредельность? Беспредельность может быть в одном плане, но [может быть] и беспредельность в бесконечных планах, то есть беспредельность в глубину. И если мы [однажды] это допустим, [то есть] беспредельность глубины, то, конечно, все становится возможным. [Качество этих замечательных понятий беспредельности, бесконечности таково:] они содержат все.

Возвращаюсь к Николаю Константиновичу. Я не знаю, может быть, я слишком долго говорю?

В жизни [Николая Константиновича] именно яркой красной лентой проходило, я бы сказал, предстояние перед Прекрасным, перед кем-то более совершенным, [проходили] эти внутренние поиски, я бы сказал, средоточие.

Что отличало Николая Константиновича от других – [это то], что он не искал, у него не было каких-то шатаний, каких-то отклонений. С самых ранних лет своей жизни он шел по определенному пути, и поэтому на всю его жизнь простиралось это замечательное устремление – устремление к Прекрасному. Если вы возьмете его труды – те, которые были напечатаны, те, которые еще не напечатаны, – вы увидите именно это его внутреннее состояние.

Николай Константинович был действительно исключительным человеком (другого такого я никогда нигде не встречал), который именно соединял в себе не только качества замечательного художника, писателя, ученого, исследователя, путешественника. В нем были [и] качества более совершенного человека. [Именно это ощущали] другие, когда они чувствовали в нем какое-то особое присутствие.

[У] Николая Константиновича было много и трудных моментов, эти трудные моменты, конечно, необходимы в жизни каждого из нас. Были очень сложные моменты, но ни одно из этих трудных переживаний никогда ни в чем не отклоняло его от основ его мировоззрения, его внутренних направлений, он через все проходил мужественно, сильно, и так он закончил свою жизнь в Гималаях. Почему в Гималаях? Так, может быть, это судьба. Те горы, которые его привлекали с раннего детства и к которым он потом подошел, как бы стали для него особым памятником, красивым памятником той природы, которая его окружала. И на место его сожжения лег большой камень – скала именно этих Гималаев. Это было в Западных Гималаях, тогда как моя Матушка умерла в Восточных Гималаях, и там стоит памятник, который возведен [на месте], где она тоже была сожжена – на высоком холме, на горе, в виду красивых очертаний гор, которые любили и Николай Константинович, и Елена Ивановна. Таким образом, эти два памятника как бы замыкают все Гималаи и замыкают их жизни.

Но со всем своим стремлением и любовью к Индии, к Востоку Николай Константинович всегда оставался глубоким патриотом. [Он] верил в будущее русского народа, в будущее славянства. Он это проявлял во всем – в своих писаниях, в своих статьях, в своих картинах. Был у него в последний [период] большой цикл – славянский цикл [11], который он нам дал в своих последних решениях или завершениях живописных достижений.

Николай Константинович был особым человеком, [но] что его сделало этим особым человеком? Это его устремление – устремление к более прекрасной жизни. Именно он претворил в своей жизни то, что многие философы, многие Учителя жизни нам предлагали как более совершенные] подход[ы] [к] решению наших вопросов.

Кругозор Николая Константиновича был исключительно обширным – он включал все. И [Николай Константинович] интересовался всем, и до самых последних дней у него была совершенно ясная память, ум его был также ясен и силен. Вот так до самого конца он и оставался именно тем, кем он был. И когда пришло время, он умер во сне, то есть он прямо перешел в тот другой мир.

[Николай Константинович] является таким большим примером – большим примером замечательной жизни, которую он прожил, я бы сказал, самым светлым [и] прекрасным образом. Трудно представить более красивую, более прекрасную жизнь. Конечно, моя матушка Елена Ивановна во всем ему помогала. Она разделяла все его заботы, все его трудности, она была верной спутницей [в большой экспедиции] Николая Константиновича, когда ему пришлось выдержать и пережить очень трудные моменты, которые могли кончиться гибелью всех, всей экспедиции. Но, несмотря на все трудности, Николай Константинович и Елена Ивановна всегда твердо несли именно то, что жизнь им поручила донести, и они, конечно, это сделали.

Личность Николая Константиновича настолько богата, что ее трудно описать в нескольких словах, потому что столько есть моментов его жизни, столько ступеней восхождения, те влияния, которые вливались в него и которые он воспринимал, и которые становились [жизненными] и обогащали его сущность. Он всегда мечтал, что, может быть, в самом конце своей жизни опять вернется в Россию, в Советский Союз, но [этого] не свершилось, и он ушел... Но остались его достояние, его писания (многие еще не напечатаны), которые именно отражают его любовь, его заботу о Родине.

[То], что именно он был выбран как личность, которую мы освещаем сейчас на этом собрании и которая была выбрана очень мудро Советом Культуры, я считаю, – очень, очень большое событие. Событие, которое не случайно, и событие, которое поведет, может быть, к замечательным новым достижениям и открытиям.

Я очень благодарен Людмиле Тодоровне за ее приглашение посетить Народную Республику Болгарию, устроить здесь наши выставки, и я благодарен всем членам Комитета Культуры, которые оказали нам столько внимания, которые окружили нас большой заботой, любовью. Я хочу еще раз выразить им мою глубокую благодарность.

Чтобы [за]кончить сегодняшнюю беседу, я хотел прочитать вам отрывки из очень интересной статьи Бориса Георгиева [12], большого художника Болгарии, который посетил нас в Индии в 1933 г. Его посещение было интересно. У него уже были контакты с Николаем Константиновичем в ранние годы, когда он обучался в Школе [Общества] поощрения художеств, которую возглавлял Николай Константинович. Потом их контакты как-то разошлись, и уже много лет [спустя], во время его посещения Индии, он непременно хотел опять встретиться с Николаем Константиновичем, своим Учителем. Это привело его к нам, и мы провели с ним очень интересные, богатые дни. Он оставил нам эту статью, которая [затем] появилась здесь, [в Болгарии], в 1934 г. И эта статья отражает его направления, его чувства...

«Хочу поделиться с читателями впечатлениями от моей встречи в Гималаях с великим русским художником Николаем Рерихом, дело которого давно перешагнуло границы национального, чтобы стать общечеловеческим.

Если верить в истину, что искусство является большой культурной и духовной миссией в жизни народов и могучим средством возвысить душу к высшим сферам добра и совершенства, – не знаю, многие ли в Болгарии верят в это, – то в области художества едва ли можно найти теперь более великого апостола, чем художник Николай Рерих. Вот почему так была велика моя радость, когда, путешествуя в Северной Индии, я узнал, что он уже три года живет и работает среди величественных цепей Гималаев в области долины Кулу, недалеко от границы Тибета.

Моя духовная связь с ним создалась двадцать семь лет тому назад, когда я, будучи тогда еще юношей, поступил в руководимую им Художественную школу в тогдашнем Петербурге, основанную Обществом поощрения [художеств]. Тогда уже он был художник с европейской известностью, а в России считался пророком, открывающим новые горизонты и проводящим мост к областям вечности. Он дал другой смысл и содержание задачам искусства целым рядом великих произведений. С тех пор и доныне его путь есть беспрерывный восход его гения ко все более высоким сферам высшей красоты. Прекрасными символами отверзает в душе он двери нового царства добра, братства между людьми. Это миссия истинного искусства, вдохновленная не абсурдной формулой искусства для искусства, а этическим идеалом служить духовному прогрессу человечества.

Человек огромной культуры, проявившийся как художник, архитектор, писатель, философ, Рерих поражает нас своей невероятной работоспособностью, плодовитостью творчества во всех областях.

Сильно было мое желание посетить своего Учителя, введшего меня двадцать семь лет тому назад в волшебное царство Красоты. Хотя я и находился в Северной Индии, но было не слишком простой и легкой задачей достигнуть места его пребывания. Летние месяцы в Индии невыносимы из-за невероятной жары, и опасность увеличивается] еще больше из-за тропических болезней, когда начина[ются] проливные дожди и так называемый период монсуна [13]. Тогда человек, европеец, обыкновенно уезжает в горные места, [а] эти дожди идут беспрерывно три месяца, и большая часть рек выходит из берегов.

Мое путешествие в подвижном домике становилось опасным, почти невозможным. [Свое первое путешествие по Индии я предпринял в начале монсуна и с большими трудностями и опасностями быть снесенным водой добрался до подножия Гималаев.] Так я достиг Симлы. В Симле я провел три летних месяца и в начале сентября решил предпринять пешком путешествие через первые цепи Гималаев, чтобы достигнуть области, где живет мой Учитель. Цель моего путешествия, [а также] грандиозное величие природы, через которую проходят горные дороги, возбудили интерес у моих дорогих друзей в Индии – у принцессы Сингх и ее брата – и сильное желание принять участие в этой столь интересной экскурсии.

Эта экскурсия останется [со мной] как незабываемое воспоминание о пережитых среди самых величественных гор в мире эмоциях. Двадцать дней шли мы волшебными лесами, проходя над пропастями и бурными потоками, качающимися мостами, переброшенными как будто лесными духами, чтобы через них проходили только прозрачные феи и сказочные существа. Сходили мы также в неприветливые глубокие темные долины, где чувствовались следы их жестоких обитателей – пантер, леопардов, диких кошек, на вид добродушных гималайских медведей. Затем, изнуренные от усталости, [но] без сомнений, много раз [взбирались] до снежных проходов и снова спускались в глубокие долины, чтобы найти убежище в долине Кулу. [Когда мы приблизились] к Наггару, где живет Рерих, он знал о нашем прибытии – и у подножия гор ждали три тибетца с хорошо оседланными конями, чтобы встретить нас.

По тенистым дорожкам мы вошли в типичное гималайское селение Наггар. [И вскоре] были уже около белого дома, расположенного на возвышении, откуда перед нашими глазами открылась новая панорама с гигантскими снежными цепями Гималаев. [У входа в дом] нас ждал седобородый старик-брамин – [служитель поддерживаемого Рерихом небольшого храма], – чтобы приветствовать нас с приездом и преподнести нам цветы. И вот за ним выходит встретить нас Рерих с супругой и двумя сыновьями. Они принимают нас с чисто русской сердечностью и задушевностью.

Мои радость и волнение были очень велики. Через столько лет видеть своего великого Учителя – и где! и в какой обстановке! Перед нами стоял царственный образ древневосточного мудреца, который вводил нас в свое волшебное царство. И действительно, мы почувствовали это, как только переступили порог его дома. Восторг и очарование возрастали в нас все больше, [когда мы проходили] мимо бесчисленных художественных произведений необыкновенной красоты, собранных в Тибете, Гималаях, Монголии во время экспедиции Рериха в этих странах. Это были буддистские мистические хоругви; религиозные картины; бронзовые алтари со святыми и всеми индусскими божествами, аллегорическими животными и драконами; роскошная материя и невиданные по красоте ковры всех частей Азии. В этой сказочной атмосфере наше восхищение [воз]росло еще больше, когда Великий Мастер показал нам свои последние творения, созданные в Западном Тибете. Вдохновленные его легендами и природой, они излучали такую необыкновенную духовную красоту и были созданиями таких волшебных красок и форм, что производили чудо, свойственное только большому и истинному искусству: освобождать душу от земного и переносить ее в блаженство и мистическое состояние сфер вечных. Тогда искусство становится этичным и совершает миссию самой совершенной религии, потому что только через красоту открывает нам дверь царства всемирной любви, доброты и братства.

Весь день после обеда мы беседовали на эту тему с Великим Мудрецом, который поразил нас своей огромной и разносторонней культурой и житейским опытом. Полные радости, с обогащенной душой, мы должны были покинуть это волшебное царство».

Это очень интересный документ, который [с тех пор] связывает Болгарию с Николаем Константиновичем, со всеми нами. Чувства, которые были высказаны болгарским художником, [возможно], и привели нас сюда. И мы счастливы, что сегодня сможем говорить на эти темы, что наше стремление к чему-то более прекрасному, более совершенному объединяет нас, дает нам новые крылья, придает нам уверенности, мужества смотреть в будущее – прекрасное будущее, которое будет построено на основе красоты и совершенства.

Спасибо.

(Аплодисменты.)

---

 

Беседа с болгарскими журналистами

София, май 1978 г. ^[1]

Искусство Николая Константиновича нельзя вполне сравнивать [с искусством ни Гогена, ни кого-либо другого]. Но, несомненно, есть известный общий подход – подход красочности, декоративности, то, что искал Гоген, и то, что было близко Николаю Константиновичу. Поэтому Николай Константинович очень любил и почитал Гогена. Может быть, из всех прекрасных художников того периода он особенно любил именно Гогена и, конечно, он об этом неоднократно и писал, и говорил, но прямо сравнивать его картины с картинами Гогена – это может быть не совсем правильно, потому что у Николая Константиновича диапазон был шире.

Ведущая: Elements, the elements of your individuality? [2]

С. Рерих: Как я уже неоднократно говорил, Николай Константинович был моим первым и самым большим учителем. Мы работали вместе на протяжении очень многих лет, и, несомненно, его мировоззрение, его отношение к жизни, его философия и искусство на меня очень сильно воздействовали. Трудно отделить искусство от своего отношения к жизни, потому что через искусство мы выражаем наши мысли и то, что мы есть. Разница может быть в том, что я с самого начала моей художественной деятельности любил портрет, я любил человека, именно лицо человека, его характер. Я очень много работал именно в пор третной живописи. Таким образом... <.> [3] ...Я уделял больше времени именно портрету и человеку как таковому. Человека я выделял, [ставил] в центр моей композиции, и масштабность именно этого человека [в] мое[м] подход[е] отличалась от [масштабности в подходе] Николая Константиновича, потому что Николай Константинович портретом мало интересовался и, в общем, мало работал в этой области.

Ранние картины Николая Константиновича имели исторические сюжеты, где у него были большие композиции, народные былины, витязи, но постепенно человек как-то отошел в свой надлежащий масштаб, в глубину природы и стал только частью той большой задачи, задачи природы, которую Николай Константинович хотел выразить. Таким образом, есть разница – в том, что у нас определил[ись разные] подходы. У Николая Константиновича человек был частью всей этой великой космической задачи природы. Я же выделял человека на первый план. Как я уже сказал, портрет меня всегда очень интересовал. Я любил человеческое лицо и работал над этим много лет.

Кроме того, у нас есть разница и в наших технических подходах. То, что я писал, то, что я должен был выразить, тоже отличалось от того, что Николай Константинович писал, поэтому и технически была известная разница.

Николай Константинович всегда, и особенно в последние свои годы, думал об общности картины, [об общности] того, что он хотел изобразить и представить. Его интересовала именно космичность, его интересовала мысль, задание, то, что живет за тем как бы внешним обликом картины. Николай Константинович, как вы сами, конечно, знаете, очень много писал картин на темы Гималаев, потому что Гималаи его притягивали не только своей замечательной внешней красотой, но и той глубокой мыслью, мудростью, которая как бы осела в этих [горных] кряжах [Индии]. У него это было сочетанием внешнего и великого, глубокого космического начала.

Кроме того, у Николая Константиновича были большие знания философии, человеческой мысли, человеческого подхода к разрешению проблем жизни, и он это отображал в своих картинах. У него было много серий, посвященных Великим Учителям жизни [4] – тем, кто нес людям новые идеи, новые мысли, новые разрешения великих задач, которые [стояли перед человечеством]. Конечно, все это влияло и на мое искусство, так как мы с ним были очень тесно связаны, и, кроме того, у нас были общие интересы.

[Итак], портрет у меня. [У него] – большие декоративные композиции, произведения. [Они] требовал[и] другого подхода, другой техники. Именно этим и обусловилось то различие, которое вы находите в наших работах. Но мы оба стремились к ярким краскам, тонам. И Николай Константинович, и я – мы верили, и [я продолжаю верить], что именно яркий тон, яркая чистая краска несет в себе вибрации жизни, она передает какие-то особые влияния на нас, поэтому мы искали [наиболее] ярки[е], [наиболее] выразительны[е] комбинаци[и] и особы[й] пигмент, который мог бы это [наилучшим образом] выразить.

[Возможно], вы знаете, [что] Николай Константинович свои [ранние] работы [писал] масляными красками. Масляные краски тогда были более приняты, общепризнанны. [В своих ранних работах] он старался выразить масляными красками то, что потом он уже выразил другими средствами. Все его ранние вещи писались именно масляными красками, главным образом французского производства <...>. Тогда он писал широкими, большими мазками, старался создать богатую поверхность, но довольно скоро увидел, [что] в масляных красках так или иначе была известная тусклость, не было той игры света, той свежести, которую вы [можете] найти в других красках, [а] именно в темпере, акварели, гуаши и пастели как таковой. Николай Константинович работал пастелью, но пастель его тоже не удовлетворяла, потому что технически [этот] способ не очень стойки[й]. [Он также работал] тогда темперой, и хотя было несколько сортов темперы на рынке, но все они не совсем [его] удовлетворяли. Больше всего он работал [в те годы] одной темперой, [из] готовленной в Германии, так называемой темперой Вурма, и многие картины его раннего [периода] – те, которые в Третьяковской галерее, в Русском музее, – написаны именно этой темперой Вурма. Производство темперы Вурма [за] кончилось во [время] Перв[ой] миров[ой] войн[ы]. Потом там появилась так называемая веймар-темпера, но [она была не столь] хорошей темперой. Во Франции была целая серия темпер, в том числе и темпера Артик, которая, с одной стороны, очень хороша, но, с другой стороны, она также в известных тонах не стойк[ая]. В Англии была темпера Роуни [5], которая и сейчас еще там вырабатывается, но она тоже имеет свои слабые стороны. Поэтому постепенно Николай Константинович начал работать в новых направлениях, искать свои собственные краски и сам [их] замешивать. [Возможно], это был самый лучший путь, потому что краски замешиваются на месте и сразу же накладываются на холст. Я также пользуюсь этим способом теперь, когда пишу темперой, и считаю, что [он] дает максимум яркости и в то же время [он] стойкий – более стойкий, чем те темперы, которые нам предлагаются разными мануфактурами.

Мы только что говорили о том, что Николай Константинович близко прилежал к работам Гогена. Николай Константинович очень любил и почитал Гогена за его замечательные искания декоративной живописи. Гоген оживил нашу живопись именно соприкосновениями с южными странами, южными веяниями и дал нам новые направления, которые очень были близки Николаю Константиновичу. В декоративной живописи Николай Константинович очень любил Пюви де Шаванна. К этому художнику он имел особое и большое прилежание. <...> [6] [Возможно], картины Гогена, его подход как-то опять освежили Николая Константиновича, его личные подходы, мысли и чаяния, которые, может быть, [еще] не были особенно ясны для него в тот момент.

О моих портретах. Я пишу их обыкновенно маслом, хотя у меня были также портреты пастелью. Пастель я тоже любил. Но пастель – это очень нежный пигмент, и с ним вообще довольно трудно управляться, потому что во время фиксации пастели часто тона меняются. Поэтому большинство моих портретов были написаны маслом. Теперь я их тоже пишу маслом, но с годами отчасти изменил свою технику, стараясь также найти как можно более яркие световые решения и, конечно, прошел [в этом] длинный путь технических исканий.

Чтобы исключить затемнение масляной живописи (а мы все знаем, что обыкновенная масляная живопись темнеет со временем), нужно было устранить те разные замешивающие [вещества], которые влияют на пигмент как таковой. В моих последних работах я [уже] не пользуюсь какими-либо маслами для того, чтобы растворять это масло, так как каждое масло [само] по себе всегда обугливается и со временем темнеет. Так что именно мой путь масляной живописи стоял совершенно вне подхода Николая Константиновича, потому что Николай Константинович им и не пользовался, так как в эти годы он перешел на темперу и уже никогда не менял свой подход.

Для Индии, где мы [с Николаем Константиновичем] долго жили [и я теперь живу], темпера является [наи]более подходящим способом, ибо масло из-за климатических условий часто трескается. Большие переходы от [слишком] жаркого климата к холодному, от большой сырости к сухости очень влияют на масляную живопись как таковую. И часто холст трескается – весь пигмент трескается. Тогда как в [темперной живописи] сравнительно очень [тонкий красочный слой, который не требует] никакой подготовки холста, поэтому [колебания] температуры и климата не влияют на темперу как таковую и она лучше сохраняется.

Теперь [очевидно, что] те картины и Николая Константиновича, и мои, которые были написаны, скажем, лет 50 тому назад и [даже более], совершенно не изменились и сохранились. Конечно, каждая краска имеет свои слабые стороны, то есть темперу [сравнительно легко] можно поцарапать, ее как-то можно и загрязнить, но в общем, конечно, это более стойкий способ изображения.

Вас интересует вопрос, над какими темами я сейчас работаю. Я продолжаю [свою] работу над теми темами, которые меня всегда особенно волновали и которые вы видите выраженными в двух триптихах [7] на моей выставке. Так что мои новые вещи – это продолжение именно этих работ, моих раздумий, моих мыслей, надежд. У меня сейчас целая серия картин, над которыми я работаю. Эти серии все тесно связаны между собой, и я всегда работаю над многими картинами сразу – перехожу от одной к другой. Это меня и освежает – освежает мой глаз и дает мне время отдохнуть от моей предыдущей задачи.

Конечно, меня так же, как всегда, интерес[уют] простые люди – те люди, которых я нахожу в деревнях, в окружении той деревенской жизни, где мы живем. Меня интересует их быт, характер – там очень красивые типы. Вообще в Индии очень много красивых людей – и женские типы, и мужские совершенно исключительные. [В них] есть какая-то особая утонченность. Несмотря на трудные условия, в которых некоторые из них живут, всюду [у них] вы найдете эту особую внутреннюю культуру и утонченность, которой [нет] у других. Это меня всегда особенно к ним притягивало и притягивает, и доставляет мне большую радость именно отобразить их – отобразить их [так], как я их чувствую, как я о них думаю, [отобразить] и мою привязанность к ним. Так что, с одной стороны, у вас [здесь на выставке] есть целая серия картин на философские темы, с другой стороны – из жизни, из быта наших простых людей.

Ведущая: <...> Есть такое племя, которое называется веги или веди. [У них] тоже интересная религия, [ведущая к тому], как человеку [достигнуть] бессмертия. <...> [Их] философия [пришла к тому], что человеку надо отделяться от материальной [стороны] и все время усовершенствовать себя – это смысл человеческой жизни. Может ли это быть близким [индийской философии] и есть ли здесь какая-то связь, карма?

С.Р.: Да, конечно, потому что все философии, все учения жизни между собой очень близко связаны; связаны именно потому, что все Великие Учителя жизни смогли понять, подойти и расшифровать эту жизнь и задачи жизни, и проблемы жизни – они были частью этой жизни. В конце концов, всюду жизнь как таковая имеет общие корни, общие истоки. И поэтому мы видим, что и в нашей жизни есть начало, есть развитие, есть завершение. То есть всюду вы видите общность и как бы связь между всем.

Все Великие Учителя могли читать эту книгу жизни, мудрости, которая раскрыта перед всеми нами и которую некоторые из нас читают больше, некоторые читают меньше. Мысль Великих Учителей нам очень помогает и полезна именно тем, что она направляет нас на разрешение известных проблем жизни, которые нас окружают. Проблемы жизни нас окружают со всех сторон, и мы избежать этого не можем.

Вот вы сказали [о том], чтобы освободиться от каких-то условий жизни, от каких-то оков жизни, чтобы подняться на более высокие ступени. До известной степени это правильно, но нам нужно понять, что есть оковы жизни, как их представить себе и как от них освободиться. В конце концов, если мы будем говорить, что окружающая жизнь нас сковывает, что она вообще нам причиняет всевозможнейшие затруднения, то мы отойдем от этой жизни и не сможем разрешить те проблемы, которые мы и должны разрешить и которые должны быть разрешены. То есть с этой точки зрения мы должны смотреть на все с открытыми глазами. Именно в жизни приложить все. Найти эти самые решения жизненн[ых] вопрос[ов] [именно] здесь, в нашей жизни. Не отходить от жизни. Потому что отойти от жизни – это сравнительно не трудно. Каждый может избавиться от всевозможнейших влияний. Но это – не наша задача. Наша задача гораздо глубже, наша задача именно претворить себя в этой жизни. Потому что жизнь – это величайший Учитель. Каждый день вам жизнь даст что-то новое, какие-то новые подходы, какие-то новые проблемы – все эти тончайшие нюансы жизни, которые вы должны и понять, и разрешить, и использовать для чего-то.

Конечно, вы мне можете сказать, что когда мы, [к примеру], идем в университет, идем учиться в школу, тогда мы известное время нашей жизни посвящаем этой учебе, не правда ли? Скажем, столько-то лет мы посвящаем этой работе. Так может быть и в духовной работе. Иногда хорошо отойти от жизни на некоторое время, чтобы научиться, и потом опять войти и влиться в эту жизнь, чтобы принести свой опыт, – вернуться уже со свежими силами. Так что, когда иногда говорят, что некоторые отшельники очень эгоистичные люди, [поскольку] они отходят от жизни, это не совсем так, потому что они иногда отходят от жизни только на время, чтобы действительно приобрести какой-то опыт, который они не могли бы приобрести где-то в толще жизни как таковой. Все-таки все это мешает нам. Несомненно. В конце концов, мы так организованы, что есть границы наших возможностей. Скажем, если вас запрут в комнату, где будут [слышны] страшные свистки паровозов и какие-то шумы, то вы не сможете сконцентрироваться на более тонкой работе, потому что физически это невозможно. Так? [Поэтому] вам нужно от этого [шума] отойти для того, чтобы именно задуматься над проблемами.

Действительно, в Индии сохранилась... философия, которая дает нам замечательные разрешения наших проблем – тех проблем, которые [являются общими для] всего человечества, а именно, как стать лучше, то есть как создать более совершенного человека. Не только Индия об этом думала – все страны об этом думали, все народы об этом думали.

Ведущая: Но там сохранилось.

С.Р.: Но в Индии это больше сохранилось, больше было этих учений, и как-то это больше жило, среди всего народа [жило]. И это учение очень практично. <...>

Ведущая: [У нас] мало информации.

С.Р.: В Индии есть замечательный труд, о котором вы, [возможно], слышали, – это Бхагавад-гита, или «Песня Господня» [8]. Этот труд замечател[ен] именно тем, что он очень практичен, современен, и вы действительно в нем находите ответы на всевозможнейшие [проблемные вопросы] нашей жизни. Написан он тысячелетия назад, но сохранился до сегодняшнего дня таким же нужным и свежим, каким он был когда-то начертан.

Возьмите [также] буддизм. Буддизм очень современная религия, [скорее] это не религия – это философия, это подход к жизни. [Возможно], сейчас буддизм переродился в религию, но в основе [своей] это была чистая философия.

Если вы возьмете Индию, [то] там целая панорама индуизма как такового, [много] замечательных Учителей, которые давали нам всевозможнейшие разрешения великих проблем мироздания – [тех], что нас окружают.

Мы все постепенно к этому приходим и, может быть, постепенно наполняем этим нашу жизнь. Потому что мы все должны задумываться над этими большими проблемами и понять, что есть бесконечность, есть беспредельность. Это два великих понятия, которые, может быть, недосягаемы, но все же мы должны именно расширять наше мышление в эти понятия. Так? Вы ничего не можете сказать о беспредельности – что это такое. Вы ничего не можете сказать о бесконечности, о вечности – что есть вечность. Вы описать это никогда не сможете. И даже в прекрасных старых индийских писаниях, анализах, в Агни-Пуранах [9]сказано: не мысли о бесконечности, потому что все твои мысли уйдут в нее и никогда к тебе не вернутся, то есть ответа не будет. <...> [10]

[Мы] все должны работать над этим – это наиболее насущные проблемы, которые сейчас нас окружают, именно то, о чем мы должны думать, потому что вся наша жизнь сейчас [ведет] к очень сложн[ому] положени[ю] в будущем. Наша наука, наши замечательные открытия каждодневно обогащают, но и всячески усложняют нашу жизнь. И мы должны найти пути [и сформировать] отношение к нашей жизни, которые помогли бы нам [гармонично сочетать то], что нам дают новые открытия, и наш[е] отношение к жизни и использовать все эти замечательные блага, которые наука нам так щедро дает.

К сожалению, видишь, что часто многие открытия науки не так [ис]пользуются, как хотелось бы. Природа беднеет, природа беднеет всюду. И мы должны всячески думать об этом. Именно о том, как сохранить природу, как помочь природе себя проявить, но не отойти от нашей жизни. Потому что всюду мы сейчас видим, как, к сожалению, природа уходит, как она ускользает и как почти что невозможно опять ее вернуть или возродить. Я это видел во многих местах и Азии, где особенно в последние годы стало ясно, что наша внешняя цивилизация, жизнь отпугивает природу, и природа перед ней отступает. Отступает на широком фронте. Многое теряется, многое уходит, и, конечно, хочется как-то это остановить. Найти какие-то правильные пути, [правильный] подход, какие-то правильные соизмерения всего того, что мы получаем от науки, с применением этого в жизни.

Как мы сами видим, за последние годы природа значительно опустела. И я думаю, что если этот процесс не остановится, то очень, очень скоро мы почувствуем это обеднение. И очень широкое обеднение. Какое это влияние будет иметь на человека как такового, сейчас мы не можем себе даже представить. Но несомненно одно, что этот процесс продолжается и необходимо всем нам его как-то остановить.

Лучший подарок, который человек может дать своему окружению, своим ближним, это стать более совершенным человеком. То есть он должен над этим работать всячески и заботиться именно о том, чтобы стать более полноценным, более совершенным. Это то, к чему стремились многие из Учителей и мыслителей жизни. Мы должны анализировать, какие именно качества мы считаем в человеке наиболее важными, как мы себе представляем более совершенного человека – его более совершенное отношение вообще к жизни, его качества, все его проявления, и постараться ввести это в нашу жизнь. Это очень трудно, это сложно, потому что всякий подъем в гору всегда бывает трудным. Очень легко спускаться с горы, но наверх подыматься всегда трудно. Это задача, которая стоит сейчас перед нами, и именно эту задачу мы должны наискорейшим способом как-то разрешить.

Конечно, сейчас во многих странах очень многие об этом заботятся, говорят, и я надеюсь, что, может быть, что-нибудь можно будет сделать и найти новую гармонию жизни – то, что мы должны искать, и то, что мы должны проводить. Но как я сказал, самое лучшее, что мы можем сделать, это заботиться о том, чтобы стать лучшими людьми. Меня часто спрашивают, как это сделать. Каким способом, какими путями начать эту работу. Я думаю, самый простой способ – [сначала] определить направление, к чему мы должны стремиться, кем мы хотим быть, а затем каждый день улучшать то, что мы делаем в нашей жизни – каждое самое маленькое дело, которое мы встречаем на нашем пути. Если мы сделаем это чуть-чуть лучше, чем мы делали вчера, то очень скоро уже накопится драгоценный багаж, и мы очень быстро продвинемся. Часто мы думаем, ну где нам достичь каких-то там высот. Это все так. Может быть, сразу достичь вообще ничего не возможно. Но вот такими маленькими каждодневными вкладами – [да]. Вот какая-то самая маленькая простая работа, если мы сделаем ее немножко лучше, с сознанием, что мы действительно хотим это сделать лучше, то это нас уже сразу продвинет вперед и, может быть, продвинет гораздо скорее, чем какие-либо другие способы.

Ведущая: Спасибо. Второй вопрос. <.>1

С.Р.: Приветствую эти начинания. Я считаю, что они насущны, они необходимы сейчас, и чем скорее мы это начнем, тем будет лучше. Поэтому я очень счастлив, что именно здесь, в Болгарии, началось движение осознания важности культивировать человека, внутреннего человека, чтобы иметь более совершенного, более красивого человека, который мог бы преобразовать жизнь и дать новые подходы, новое отношение к жизни. <...> [11] [12]

Ведущая: Есть ли причина, что буддизм появился в странах [Азии], в Индии, как это связано с историческим моментом и почему? Это, действительно, очень интересно. Я сейчас читаю одну книгу польского автора о христианстве, об истории христианской религии, и [он в ней] действительно уверяет, что буддизм самый жизненный. Как вы очень точно сказали, условия меняются, а [буддизм] все время покрывает все эти условия. Но все-таки сознание человека остается трудноменяющимся.

С.Р.: Конечно, это правильно. <...> Буддизм зародился в Индии. Он зародился в Индии так же, как зародились и другие философии, другие размышления о жизни, например, так называемые джайны [13].  Джайны и буддизм связаны общими идеями, [также как и] временем. Но что было в буддизме? Это был протест против окаменевших уже условий религиозной жизни. В Индии в тот момент была страшная обрядность, против которой восстал Будда. Он хотел очистить, упростить, смести все наносное, что там было и [что] было уже никому не нужно, и он это сделал. Так? И дал нам прекрасное учение, действительно красивое, современное, простое очень учение. Но что случилось в Индии? Через некоторое время опять возродился индуизм – возродился индуизм и покрыл этот буддизм. Но, возрождаясь, этот индуизм все-таки принял из буддизма известные догмы. Несомненно. И это дало ему новое отношение, новые направления. Он пережил все это, так? И мы видим, что сам буддизм как таковой перешел в другие страны, он пошел в Японию, он пошел в Азию – в Тибет, в Китай. Но в Индии как таковой он как-то растворился. Растворился и сейчас. В конце концов, очень мало настоящих последователей буддизма. А индуизм остался, так? Индуизм остался именно богатством своего претворения... <.> [14]

Как я вам говорил, самое важное – это себе ясно представить, какие качества должен иметь более совершенный человек, представить себе его во всем объеме жизни как таковой и подумать, как развить эти качества, как их лучше направить в своей жизни для того, чтобы самому переродиться и стать таким человеком.

В восточной философии [говорится] о творящей энергии, которая называется крия-шакти [15], то есть «творящая энергия». Это именно наша внутренняя, заложенная во всех нас живая энергия, которая все претворяет и все преображает. Это то, что в природе постоянно преображает всю природу. То, [что], скажем, дает жирафу длинную шею для того, чтобы достать до тех листьев, которые где-то на высоких деревьях; [то, что] дает [ячейки] в желудке верблюда для того, чтобы приспособиться в местах, где нет воды; то, что дает бесконечные приспособления природы к тем условиям, в которых она должна жить, где вся физическая сторона какого-то животного вдруг меняется для того, чтобы действительно жить в этих условиях лучшим образом. И это мы все время видим всюду. Такая живая мудрая энергия, которая все преображает, которая заставляет, скажем, бабочек подражать листьям и так подражать, что иногда прямо не отличить лист от бабочки. Так? Или [некоторые] насекомые могут быть, как какие-то ветки, какие-то сучки. Цвет, который они в себе вырабатывают, замечательный. Что это вырабатывает? Какие энергии это вырабатывают? Это живая энергия, потому что мы видим физическое проявление этого. Не правда ли? Как хамелеон, который меняет свой цвет по обстоятельствам. Так? Он сегодня зеленый и тут же через несколько минут он становится красным, потому что его поставили на какую-то красную поверхность. И из-за этого же он опять станет или зеленым, или желтым, если вы перенесете его на другое место.

То есть это – замечательная мудрость, которая лежит во всей природе, живая мудрость, которая себя проявляет. И это то, что во всех нас есть, то, что нас может преобразить, то, что нас может изменить. И мы должны все к этому стремиться. Поставить себе цель – стремиться к чему-то более совершенному, но сознательно! Мы должны именно сознательно поставить себе эту цель и затем уже стараться, как я вам сказал, [идти] этим путем, каждый день делая что-то лучше, для того, чтобы продвинуться ближе к нашему идеалу, так, чтобы все наши усилия вели бы нас как можно скорее к этому идеалу. И самый замечательный, самый большой подарок, который мы можем дать нашим ближним, это стать немножко лучше. Наш пример – это самая важная [вещь].

Ведущая: Поразительно. Будем современнее и вместе с жизнью.

С.Р.: Да, это должно быть [в] жизни. Мы не должны уходить от жизни. Почему? Потому что жизнь – это величайший Учитель, это именно то, что создает те условия, из которых мы тоже черпаем наши силы. Иначе, если бы человек куда-то ушел, скажем, [туда], где нет никаких сложностей и проблем жизни, то он, может быть, в себе бы и не развил эти качества, потому что все эти качества, [возможно], замерли бы в нем. Мы должны все время [стремиться]. Как мы в себе развиваем  мускулы? Именно усилием, не правда ли? Если человек в себе не будет развивать мускулы, не будет делать какое-то усилие, то у него будет атрофия всех мускулов. Не правда ли? Это мы видим на природе. Природа нам сама показывает, что [станет с человеком], если [он], скажем, не будет сам упражняться. Так и во всем. Так и в нашем внутреннем отношении. Мы должны [применять] известные усилия, и этим усилием мы растем.

---

 

Индивидуальная беседа в гостинице «Россия»

Москва, 6 июня 1978 г. ^[1]

Я занимался музыкой в раннем детстве, учился играть на пианино.

Потом от этого отошел, хотя музыка всегда играла большую роль в моей жизни. То, что Николай Константинович любил, что было ему близко, близко и мне. Это и сейчас те основы, которые как бы продолжились в моей жизни.

Преподаватель музыки Н.Д. Спирина: Какова связь музыки с Вашими картинами?

С. Рерих: Все виды искусства взаимосвязаны. Вы не можете разделять их определенными перегородками, потому что все искусства – одно вытекает из другого – очень тесно связаны. Каждое искусство имеет свою особую сферу, и вы никогда не можете восполнить одно искусство другим. Каждое является самостоятельным видом.

Н.С.: Как относился Николай Константинович к Вагнеру?

С.Р.: Он считал Вагнера одним из лучших композиторов. Очень любил Вагнера, почитал его не только как большого композитора, но и как большого мыслителя, поэта, который мыслил очень широко и создал замечательные оперы.

Н.С.: Работали ли Вы над оформлением опер?

С.Р.: Над операми я не работал. В живописи много работал над портретом. Вначале интересовался балетом. Балет всегда очень привлекал. И, помню, мы сами поставили несколько балетов вместе с одним из друзей, и декорации, и костюмы делали сами. В Америке, например, поставили один из современных балетов в начале 1920-х гг. [2] на тему, которая потом продолжилась в моем искусстве и в жизни, – борьба Света и Тьмы. Весь балет и был основан на этом. Назывался «Свет и Тьма» и был поставлен в Бостоне. Музыка была написана американским композитором Александром Штейнертом. Со мной вместе работал тогда один американец, который потом стал известным писателем, – Джеймс Холл.

Н.С.: Скажите, пожалуйста, вот Вы изображаете Кришну. Какая идея у Вас, какая связь с музыкой? Он там играет на флейте, к нему животные тянутся. Какая-то музыкальная идея есть в ваших картинах о Кришне?

С.Р.: Идея Орфея. Влияние музыки на все живое. Музыка и искусство как таковое оказывают глубокое влияние на нашу жизнь. Вы не можете отделить это влияние, потому что это все одно общее творческое выражение нашей жизни.

Н.С.: Были ли у вас какие-нибудь картины, которые были навеяны музыкой и какой музыкой?

С.Р.: Музыка всегда проходила яркой нитью во всех моих картинах. Музыка привлекает, музыка как бы освещает нашу жизнь. Но трудно сказать, что какое-то конкретное музыкальное произведение имело влияние на мое творчество.

Н.С.: Близка ли Вам восточная музыка?

С.Р.: Да, конечно, потому что все искусство Индии близко мне как таковое. Несомненно, она и влияла на многие темы моих картин. Серия «Священная флейта» основана на легенде о Кришне и связывает эту легенду с современной жизнью Индии. Эти звуки флейты связывают нас с прошлым и являются живым мостом, который переброшен от нашей сегодняшней жизни к далекому прошлому. Как вы знаете, индийские миниатюры очень часто отражают именно музыкальную эстетику Индии.

Н.С.: Вы рисуете под музыку?

С.Р.: Очень люблю слушать музыку и часто, бывает, слушаю, но чтобы я выбирал музыку для работы, – этого нет!

Н.С.: В картине «Зов» содержание музыкальное или символическое?

С.Р.: Женщина там не уходит, она обернулась, слушая звуки. Ее привлек звук флейты. Это как бы часть серии «Священная флейта». Была целая серия картин. Музыка привлекает, освещает нашу жизнь.

Н.С.: Я чувствую в Ваших картинах музыкальные темы, ритмы.

С.Р.: Я это делал целенаправленно и иногда вполне сознательно. Этим повторением ритма создавал повторные фразы для усиления впечатления.

Н.С.: Сопоставляете ли Вы краски и звуки?

С.Р.: Я никогда об этом не думаю. Если они даже и ассоциируются, то не потому, что я сознательно их выбираю. Они сами собой ассоциируются. Одно отвечает другому. Цвет и краски, тон – все связано между собой. Закона из этого я не делал. Многие это пытались сделать, зачем?

Н.С.: Медь в «Валькириях» Вагнера Николай Константинович отразил в облаках [3].

С.Р.: Николай Константинович это хотел выразить как можно ярче определенным тоном, огненным, ярким тоном. Он выбирал определенное звучание, ключ, и воплощал. Я этого не делаю, потому что, когда я задумываю картину как определенное видение, определенную композицию, у меня появляются мысленные представления этой темы. Эта тема обыкновенно представляется и в том тоне, в котором я это и исполняю. Мысль вызывает тона. Я мыслю и вижу весь образ картины, когда начинаю писать.

Н.С.: Но это с музыкой, видимо, непосредственно [связано]. Ваши краски звучат. Может быть, можно перевести цвет на звук, музыку передать в цвете, как это мыслил Скрябин?

С.Р.: Может быть, так оно и есть, потому что одна вибрация сродни другим вибрациям. Но нужно ли это переводить?.. [Это еще] вопрос.

Н.С.: Да, все хорошо само по себе...

С.Р.: Как Тагор говорил: когда одно искусство может быть выражено вполне другим искусством, то это искусство уже ошибается.

Н.С.: Мне хотелось бы узнать о картине «Сосуд нерасплесканный» [4].

С.Р.: Николая Константиновича...

Н.С.: Она об Алтае? И где она?

С.Р.: Картина в Америке. Это я знаю. [На ней] вы видите фигуру, которая несет чашу среди гор.

Н.С.: Но это горы Алтая?

С.Р.: Нет, я не думаю, что это горы Алтая. Я думаю, что это просто символ. Эти горы являются символом, [они] окружают фигуру, которая идет среди всех этих вершин и несет полную чашу.

Н.С.: Вы подарили нам картину [5]. Имеет ли она какой-то [символический смысл]?

С.Р.: «Все нашептываем». Это какая именно картина? У меня несколько тем таких было.

Н.С.: Две женщины сидят и шепчут. Это просто?..

С.Р.: Да. Это просто. Никакой символики в этом нет. Бытовая сцена. Это из серии «Мои соседи». Это деревенские пересуды, и ничего не нужно приписывать такого особенного...

Н.С.: [По-разному] трактуют картину «Кочевники из Кама» [6], некоторые говорят, что они испугались людей, и считают, что они изумились.

С.Р.: Изумились. Знаете, почему?

Н.С.: Они не испугались?

С.Р.: Они не испугались. [Эти] люди были написаны с натуры. Их выражение показывает те переживания, которые вы часто [можете] видеть на их лицах, потому что они изолированы в тех местах, где они живут, [и] каждое проявление внешней жизни их, с одной стороны, притягивает, и, с другой стороны, изумляет. Так? Может быть там, куда они смотрят, проходит какой-то караван. Не правда ли? Потому что они совершенно изолированы в этих очень трудных условиях жизни среди скал.

Н.С.: А еще об Алтае [есть] какие-нибудь картины Николая Константиновича?

С.Р.: Я сейчас не помню. Может быть, у него были этюды. Я вам не могу этого сказать, потому что многое из его этюдов ушло в разные страны. И сейчас у нас нет полной документации, где эти этюды находятся.

Он часто думал об Алтае, именно о близости Алтая к нашим Гималаям.

---

 

Выступление в лекционном зале

Государственного музея искусства народов Востока. Москва, 6 июня 1978 г.

Дорогие друзья, дорогие товарищи!

Большое вам спасибо за вашу сердечную встречу [1], за ваши добрые слова, за все ваши пожелания, которые мы очень ценим.

Как уже было сказано, и Николай Константинович, и я, и вся наша семья, и моя жена – мы всегда мечтали и думали, как можно лучше сблизить русский народ и Индию. Это были те идеи и мысли, которые всегда жили в нас и которые мы хотели видеть претворенными в жизнь как можно скорее, осуществленными еще при нашей жизни.

Помню [встречу с] Джавахарлал[ом] Неру в Бомбее, это было как раз [тогда], когда он вышел из тюрьмы. Мы встретились у его сестры, которой сейчас уже нет. Я помню, как мы вместе сидели и беседовали и я говорил ему, что это – заветная мечта Николая Константиновича. Я помню, с каким интересом он слушал и сказал: «Но как это осуществить? Как это можно сделать?» И тогда зародилась мысль, что нужно начать с укрепления связей по культурным линиям, потому что условия были тогда еще совсем другие. Я попросил его приехать в Кулу, потому что хотел [устроить так], чтобы он мог встретиться с Николаем Константиновичем, побеседовать, побывать у нас, и я хотел воспользоваться случаем написать его портрет.

Помню, как я присутствовал на съезде Индийского национального конгресса в Аллахабаде. Остановился тогда у него, и мы каждый день обсуждали этот интересный вопрос. В мае мы решили с ним поехать в Кулу. Все считали, что время было очень напряженным, очень трудным, и многое было еще неясным. Мы договорились с ним, что встретимся в Лахоре, чтобы оттуда выехать в Кулу. Он приехал в Лахор с дочкой, секретарем, его сопровождавшим, и еще одним другом семьи. Это было его первое путешествие в наши горы. Он никогда не был в этом районе. Было это в 1942 г. И вот мы ехали вместе, и на всех перекрестках нас встречали толпы людей, которые хотели с ним [по]беседовать, поговорить, узнать его мнение. Время было тревожное. Мы очень медленно продвигались по дороге, так как должны были останавливаться и беседовать. На ночь остановились в маленьком княжестве Манди. Он проводил беседы с местными литераторами. И на следующий день мы приехали в Кулу. Это было его первым контактом с нашей долиной. Позднее он неоднократно возобновлял эти контакты, потому что очень любил Кулу. Даже перед самой [своей] смертью, [когда] мы послали ему черешни и вишни, которые растут у нас, и, как мне передали, он открыл глаза, сказал: «Мне кажется, что они даже лучше кашмирских», – что было, конечно, большим комплиментом.

Он провел у нас дней двенадцать. Мы ездили с ним по долине, осматривали ее, и, как я сказал, ему там очень понравилось. Он очень полюбил эту долину. [Когда] он вернулся из Кулу, [то] сразу же возглавил так называемое движение «Quit India» [2].

Каждый день он беседовал с Николаем Константиновичем, Еленой Ивановной, Юрием Николаевичем. Я писал с него портреты. Сделал два или три портрета. Он очень хорошо мне позировал. Для большого настоящего портрета ему приходилось стоять, и мы с ним, конечно, очень подружились. Эти контакты легли в основу наших дружеских связей. Николай Константинович и Неру развивали планы о том, как на культурной основе можно было бы перебросить мост между Советским Союзом и Индией. Условия тогда были совсем другие, время было напряженным, так что культурные связи, культурные нити были тогда самыми приемлемыми. Как мы видим, в жизни они и остаются самыми лучшими поверх всяких распрей и политических разделений.

Как вы знаете, Джавахарлал Неру был исключительным человеком. Он был, с одной стороны, большим писателем, поэтом, с другой – политическим деятелем. Любил свою работу, любил народ, контакты с народом. Я часто беседовал с ним о том, как он умеет поднять настроение народа и влиять на массы. И он всегда говорил мне что народ как таковой всегда чувствует ваше истинное отношение и реагирует на него. Так что если вы действительно любите народ, то сможете и повлиять на него. Это был бесстрашный человек, абсолютно ничего не боялся, и в самые сложные, трудные моменты он никогда не терял равновесия и всегда стремился сделать что-то особенное, новое – то, что нужно было именно для этого момента.

Мы знали его именно таким в течение многих лет. И до самой своей кончины он оставался нашим близким другом. Мы [всякий раз] часами проводили с ним время, когда посещали долину [3], когда были где-то поблизости друг от друга; вместе завтракали рано утром, потому что это было время, когда он был свободен. И всегда было чувство, что [это] какой-то свой родной человек.

Тогда президентом Индии был замечательный философ Радхакришнан – очень большой человек, человек гигантской эрудиции и в то же время исключительной человечности. Они дружили с Джавахарлалом Неру и часто беседовали на волновавшие нас темы установления связей между Индией и Советским Союзом, и таким образом поддерживали идеи Николая Константиновича. Счастье страны, когда два ее лидера действительно являются исключительно большими людьми.

Наши контакты с Индией были самые широкие, самые интересные и прекрасные. С 1920-х гг. мы уже встречались с Тагором, и, я помню, это было в 1920 г., Тагор пригласил тогда Николая Константиновича непременно посетить Индию. Это было то, что мы всегда хотели сделать. Его приглашение совпадало с нашим намерением. Мы встречались тогда с Тагором довольно часто. Юрий Николаевич и я ходили с ним в индийские рестораны. Потом встречались с Тагором уже в Америке, где он пробыл в течение месяца, после получения Нобелевской премии [4].

Отношения с Тагором были самые близкие. У него были тогда два очень преданных сотрудника-секретаря – англичане, которые работали с ним. Один – Эндрюс, [другой] – Пирсон, который, к сожалению, рано умер. В свое время Пирсон очень хотел сотрудничать с Николаем Константиновичем и мечтал, чтобы Николай Константинович смог основать какую-то организацию в Индии, в которой он мог бы участвовать.

Мы были знакомы не только с Тагором, но и [со] всей его семьей. Моя жена – внучатая племянница Тагора и, конечно, воспитывалась в этой семье. Так что на ней сказалось влияние семьи и личности Рабиндраната Тагора. Вообще, тогда в Бенгалии было очень много прогрессивных людей большого интеллекта. И, конечно, эти контакты имели большое влияние и значение. Так что воспитание моей жены протекало в этих исключительных условиях. Я считаю, что расширение нашего кругозора должно начинаться с ранних лет.

Я очень счастлив, что вы, мои молодые друзья, интересуетесь Индией и направляете свое внимание к этой прекрасной стране. Вы будете проводить в жизнь дело, которое волновало нас, – именно дело сближения двух великих стран. Народы Индии очень интересны, духовно богаты, неповторимы. Вся Индия является богатейшим конгломератом всевозможных рас и культур. Куда бы вы ни поехали, везде найдете нечто свое, особое, отличное от других, но всюду высокий уровень культуры. Вот это духовное богатство, которое мы находим в Индии, нас всех, и меня тоже, особенно притягивало к этой стране. В Индии что интересно: куда бы вы ни поехали, особенно в деревне, в местах, отдаленных от городов, вы найдете особую утонченность. Эта утонченность – какое-то необычное качество, которое, очевидно, передается столетиями из поколения в поколение, которое живет в них всегда.

Эпос Индии – богатейший тому пример. Он живет в народе и сказался на нем. Я всегда замечал в жителях самых отдаленных деревень особую утонченность восприятия. И это то, что, может быть, будет служить залогом развития новых рас. Мы все, современники, стоим на рубеже новых образований, новых решений будущего. И когда смотришь на этот богатейший народный портрет Индии, то начинаешь чувствовать, что именно они могут очень много дать другим. Они могут, может быть, как-то возвысить других людей, дать какое-то новое переживание, новое чувство, новое восприятие. И это то, что я чувствую, где бы я ни был в Индии. Индия тем и замечательна, что в ней еще живы корни древней культуры. Может быть, это единственная страна, где вы чувствуете, как из всех уголков смотрят на вас древние пейзажи, [вы сталкиваетесь с] древни[ми] мысл[ями], [видите] красивые храмы страны. Все это говорит о высокой, очень высокой культуре, очень высокой мысли.

Так как вы интересуетесь Индией, вам была бы близка и индийская философия. Это непревзойденная мысль древности, которая дала замечательный синтез. И когда вы будете изучать Индию, приближаться к ней, вы должны думать об этой великой мысли, которая столько дала другим странам, другим народам, в частности, и нашей семье. С самого начала своей жизни я уже был окружен индийской мыслью, потому что и Елена Ивановна, и Николай Константинович не только изучали – они жили этой замечательной древней мыслью Индии. Она была для них ведущим началом. Таким образом Николай Константинович и Елена Ивановна были живым мостом между Россией и Индией. В них сочетался великий патриотизм, любовь к Родине с любовью к этой замечательной стране.

Я думаю, что вы все, [кто] собрались здесь сегодня, должны подумать именно о том, что может дать Индия, в чем заключаются ее замечательные дары, которые близки всему человечеству и которые могут действительно осветить и поднять нашу жизнь.

Мы живем в долине Кулу. Это древнее место известно более двух тысяч лет. Следы древней ведической культуры мы там могли найти повсюду, а исторически это указано на монете, которая дошла до нас, – I в. до н.э. и I-II вв. н.э. Это было большое государство Кулута, объ единявшее несколько долин в течение довольно длительного времени. Вначале индийское, потом [оно] стало буддийским и существовало еще в VII в., когда китайский путешественник Юн-Цанг оставил запись о путешествии в эту долину. Он указал, что нашел там 20 буддийских центров, от которых сейчас ничего не осталось.

Кулу расположена в 130 милях от Симлы на север. Долина эта очень богатая. Там никогда не было голода. Люди снимают по три урожая в год. И сейчас главным образом выращивают всевозможные европейские фрукты. Богатейшая растительность – от субтропиков до тропиков, и все зоны имеют свои ботанические пояса. Также много прекрасных птиц, красивых бабочек. Природа очень богата, интересна. Может быть, когда-нибудь вы приедете в Кулу и сами убедитесь в этом. Во всяком случае, я считаю, что вы должны когда-нибудь посетить эти замечательные места, где жил и работал ваш великий соотечественник и мой отец Николай Константинович Рерих.

---

 

Выступление на церемонии вручения диплома Почетного члена Академии художеств СССР

Москва, 7 июня 1978 г.

Дорогие друзья, дорогие товарищи!

Я не буду называть вас отдельно по имени-отчеству. Столько прекрасных слов было сказано вами! Как вы тепло отозвались на это мероприятие! Я глубоко тронут этим замечательным для меня днем, этой честью, которая была оказана мне. Но я считаю, что эта честь оказана не только мне. Она принадлежит и Николаю Константиновичу, и моей Матушке, и всем, кто помогал мне в моей жизни, моем творчестве.

[Уже почти] 70 лет, как Николай Константинович получил звание академика [1]. И эт[а] [дата] особенно дорог[а] и мне, и всем, кто с ним работал, кто его знал. Николай Константинович был моим величайшим учителем, он был тем, кто с самого начала, с самых ранних лет заложил во мне то, что мне удалось развить. Но в одинаковой мере это и заслуга моей матушки, Елены Ивановны. Я всегда считал и считаю, что именно то, что закладывается в нас в наши самые ранние годы, то остается у нас на всю жизнь, то является нашей основой и формирует наш характер.

Как вы знаете, Николай Константинович всегда стремился к Востоку и к Индии. И, будучи великим патриотом, горячо любящим свою Родину, русский народ, он мыслил широко, я бы сказал, в мировом масштабе. Его особенно привлекала Индия. С самых ранних лет у него были особые влечения. И уже в начале нашего столетия он писал: «Заманчив великий Индийский путь». Это именно тот путь, который он хотел пройти, и судьба помогла ему это сделать. И хотя он всегда оставался настоящим русским, исконно русским, патриотом, он искренне любил Индию. Он полюбил Индию потому, что понимал, знал ее. Индия являлась для него прекрасным символом достижений духовной жизни, мысли и искусства. Те из нас, кто знают Индию, кто соприкасались с Индией, согласятся со мной, что именно в этой стране находятся глубокие основы и корни жизни, которые уходят сквозь тысячелетия в далекое прошлое. Корни эти живы, они питают нас и дают нам живительную силу. В этих древних корнях покоится сила индийского народа.

Так же, как и Николай Константинович, так же, как и моя Матушка, я тоже люблю Индию. Я люблю Индию потому, что я ее знаю. Я очень много путешествовал, изучал страну и нашел в ней то, что искал. Основа жизни – чувство красоты. Оно разлито во всей стране. И теперь, после столь многих контактов с Индией, я должен сказать, что еще больше ценю ее замечательные достижения в сфере духовной жизни. В конце концов, духовное направление – духовные устремления, искания и реализация их – это наша, я бы сказал, великая задача. Все мы должны стремиться в жизни вперед к чему-то более прекрасному, более совершенному. В этом лежат основы жизни, и все проблемы могут быть разрешены только нашим устремлением к красоте и совершенству.

Как Платон говорил в свое время – от прекрасных образов мы перейдем к красивым мыслям, от красивых мыслей мы перейдем к красивой жизни, от красивой жизни – к Абсолютной Красоте. То есть, именно окружая себя красотой, мы порождаем в себе те самые мысли, которые преобразят нашу жизнь, и мы будем стремиться всеми силами осуществить то прекрасное, которое нам уже открылось. Жизнь основана на великих путях эволюции. И вся эволюция происходит в стремлении к чему-то более совершенному, к чему-то более прекрасному. Вся природа вокруг нас говорит нам о том, как жизнь старается найти какие-то новые решения, какие-то новые более совершенные формы,  какие-то новые возможности. И мы включаемся в этот великий поток. Если присмотримся, то на каждом шагу увидим, как природа во всем идет именно этим великим путем. Так что это то, что неизбежно, это то, что позволяет нам различать красивое и искать то, что прекрасно, как основу нашей жизни.

Дорогие друзья! Я глубоко тронут тем признанием, которое вы выказали мне сегодня. Для меня большая честь войти в великую семью создателей русского искусства, быть приобщенным к замечательным традициям русской академии, к ее творческим принципам, которые я высоко ценю. И я счастлив сегодня, что именно среди вас, среди моих дорогих друзей, я могу сказать вам, как я глубоко тронут.

Когда я был несколько дней тому назад в Суздале [2], мне показывали те места, с которых Николай Константинович писал этюды Суздаля [3]. Это было 75 лет тому назад. Кто [бы] мог [по]думать, что через 75 лет там, в Суздале, я буду стоять и смотреть на прекрасные места, запечатленные Николаем Константиновичем. Но пути нашей жизни неисповедимы. И все же интересен тот замечательный план, по которому ткется наша судьба.

Сегодня, в этот счастливый день, я хочу поделиться с вами той радостью, которую испытываю сейчас. Оказанная мне честь, как я сказал, будет принадлежать не только мне одному, но и многим тем, которых сейчас здесь нет, а также и Индии, которая мне столько дала!

Основы мои, как вы знаете, заложены здесь в России, в Ленинграде, где я родился. Здесь получил начальное образование, здесь получил первые уроки искусства рисования, здесь я был окружен именно тем прекрасным, которое легло в основу моей будущей жизни и деятельности. Стоя на этом широком и прочном фундаменте, я впитывал многие другие влияния, главным образом влияние Индии. Именно Индия дала мне те мысли и формы, которые утвердились в моем искусстве, в моей живописи на фундаменте русской культуры, потому что я русский.

В октябре-ноябре вы снова увидите мои картины [4]. Они прибудут из Болгарии. Выставка широко пойдет по Союзу [5]. Сейчас она еще продолжается в Болгарии. Поэтому пользуюсь случаем, чтобы выразить также благодарность болгарскому народу за бесконечно теплый, радушный и замечательно организованный прием. Мы, я и моя жена, были очень тронуты.

Я глубоко благодарен всем друзьям здесь в Академии [художеств]. Теперь они не только друзья – это братья, потому что я вошел в эту замечательную семью. Благодарю вас от всего сердца и желаю всего самого светлого, самого прекрасного, замечательных творческих достижений, чтобы обогащать ими нашу жизнь, нести людям красоту, что поможет создать будущую счастливую и радостную жизнь.

Спасибо!

Телезрителям: Я всегда был русским и люблю Индию. Всегда работал на сближение этих двух стран.

Я надеюсь, что дружба Индии и Советского Союза будет расти с каждым годом, укрепляться и послужит великому делу мира во всем мире.

---

 

Индивидуальная беседа в гостинице «Россия»

Москва, 7 июня 1978 г.

В Болгарии очень широко, на всех уровнях осуществляется Национальная программа эстетического воспитания [1]. [В этом году] страна празднует столетие освобождения от Османского ига [2]. Я был приглашен Комитетом культуры с персональной выставкой для участия в этих торжествах и мероприятиях, связанных с изучением жизни и творчества Николая Константиновича. Выставки наших картин проходят сейчас почти во всех главных городах Болгарии. Часть картин выделена в Вену. Болгария купила старый архитектурный ансамбль Витгенштейна [3] и перестроила для своего посольства. Там, в Болгарском культурном центре в Вене, также организована выставка. Она открылась в мае и сейчас еще продолжается. Размещена в пяти залах: в двух – картины Николая Константиновича и в трех – мои.

Прекрасно был организован в очень широких масштабах и блестяще проведен на самом высоком уровне большой научный симпозиум по эстетизации, воспитанию нового человека [4]. Было много участников из заграницы, деятелей науки и культуры, искусствоведов – 52 участника. Возглавлял симпозиум доктор философии Элит Николов – широко мыслящий, знающий человек, большой почитатель Николая Константиновича. Симпозиум проходил в Софии с 25 по 28 апреля. Были организованы передачи по радио и телевидению. В Болгарии хотят эстетизации жизни по идеям Николая Константиновича, сознательно, официально и делают со знанием дела.

31 марта в Болгарской академии художеств в Софии мне было присвоено звание академика, 8 мая в Велико-Тырновском университете имени Кирилла и Мефодия – высшая ученая степень доктора и вручена университетская медаль Кирилла и Мефодия. Также получил государственный орден «Кирилл и Мефодий» I степени, медаль к Столетию национальной независимости [5]. Такая медаль была вручена и Девике Рани.

Мы заезжали в Швейцарию, где пробыли более двух недель для совещания с нашими сотрудниками из Нью-Йорка. Затем должны были поехать в Англию, но не хватило времени.

Все мероприятия в Болгарии были прекрасно организованы и успешно проведены. Чувствовался большой интерес ко всему, теплое дружеское отношение, любовь и признательность к русскому народу, большое почитание. Все прошло под хорошими, благими знаками.

Меня приятно удивил очень высокий уровень развития людей искусства – художников, скульпторов, писателей, которые следуют новым и правильным тенденциям.

В стране чувствуется большой творческий подъем. И очень отрадно видеть, как повсюду население включилось в развитие своей страны во всех областях жизни. Народ очень хороший, радушный, сердечный.

---

 

Выступление на встрече с искусствоведами и востоковедами в лекционном зале Государственного музея искусства народов Востока

Москва, 8 июня 1978 г.

Дорогие друзья! Для начала хотелось бы услышать от вас, что именно интересует вас, потому что тема столь обширна и можно говорить о многом. Что большинство из вас хотели бы узнать?

Вопрос: Открыта ли галерея картин Н.К. Рериха? Сохранился ли ваш дом в долине Кулу? Кто там бывает?

С. Рерих: Очень много посетителей. Там постоянный поток людей со всех стран мира. Галерея открыта круглый год и даже иногда до позднего вечера, потому что люди приезжают издали и просят, чтобы им открыли и показали. Конечно, все комнаты, весь дом сохранился таким, каким был при Николае Константиновиче и Елене Ивановне. Мы только все поддерживаем, за всем следим и делаем возможным для посетителей видеть те места, где провели столько лет Николай Константинович и Елена Ивановна.

Вопрос: Много ли там картин?

С.Р.: Немного, сейчас, думаю, у нас не больше 50-60 картин. Но есть у нас в запасе, потому что мы еще не выстроили то здание, которое предназначается для более обширных собраний. Место уже расчищено, все материалы собраны. В Кулу строить не так легко, потому что все нужно привозить из [других частей] Индии. Обыкновенно здания там строятся из камня, так что нужно было собрать весь этот [строительный] материал, обтесать все эти камни так, чтобы было выстроено уже на долгие годы.

Вопрос: Расскажите о влиянии Елены Ивановны на выбор тем [картин] и о ее отношении к вашему искусству.

С.Р.: Мое искусство или Николая Константиновича искусство?

Вопрос: Ваше искусство.

С.Р.: Я вам так скажу, в искусстве Николая Константиновича вы найдете очень много тем, которые были навеяны Еленой Ивановной, моей матушкой. Целая серия картин была написана именно на те темы, которые она или подсказывала, или обсуждала с Николаем Константиновичем. Они очень тесно и близко сотрудничали во всем, и, как я неоднократно уже говорил, Елена Ивановна и Николай Константинович с самых ранних лет своей жизни интересовались Индией. Этот интерес проходил яркой нитью как в жизни Николая Константиновича, так и Елены Ивановны. И еще до замужества Елены Ивановны! Поэтому, когда Елена Ивановна вышла за Николая Константиновича, то именно этот основной интерес только окреп и получил более определенное направление.

Елена Ивановна изучала все философии, религии, но особенно ее притягивала философия Индии. Началось это, я бы сказал, с первых работ Елены Петровны Блаватской, которые появились в печати, затем уже книг Рамакришны – «Провозвестие Рамакришны», которое вам, наверное, известно, – и его ученика Свами Вивекананды. Эти книги были переведены на русский язык в начале XX столетия. Они были очень хорошо переведены, очень хорошо оформлены и пользовались очень большой популярностью. Я не знаю, приходилось ли вам читать эти книги Рамакришны. С тех пор было написано очень много книг, и много книг было издано о нем, особенно большие тома его ученика М. [1], который детально описал его жизнь и провозвестия. Рамакришна был всегда очень близок Елене Ивановне и Николаю Константиновичу, и всем нам.

Я считаю, что он, может быть, один из самых больших подвижников Индии за последние столетия и, конечно же, он должен считаться самой большой личностью. Я не знаю, известны ли вам эти книги. Если нет, то я советую вам их почитать, потому что в этих его трудах, в его так называемом «Провозвестии» вы видите и вы чувствуете человека, который действительно через все это прошел и дал свой опыт, свой прямой и истинный опыт этого духовного достижения.

Свами Вивекананда, будучи более интеллектуальным в своем подходе, был, конечно, прекрасным апостолом Рамакришны и он написал прекрасные труды о Веданте [2] и об учении Рамакришны. Но его миссия была немного другого характера. Он много сделал именно своими поездками в Америку и контактами, стараясь популяризировать учение Рамакришны.

Потом, как вы, наверное, знаете, Елена Ивановна и Николай Константинович расширили свои интересы, [изучая] философию, религии, буддизм. Николай Константинович принимал активное участие в постройке буддийского храма в Ленинграде. Я помню это время и помню, как приезжали тогда из Тибета посланцы Далай-Ламы и бывали у Николая Константиновича. Это были живые, яркие первые контакты с сердцем Азии. Здание этого буддийского храма стоит и поныне там. Не знаю, какова его судьба сейчас, но мне хотелось бы видеть именно это место буддийским центром – тем, чем оно должно было быть в прошлом. Там прекрасные помещения, и в них могли бы быть, прежде всего, библиотеки. Это здание так прекрасно было выстроено, что оно сохранилось, прошло через войну и все невзгоды и могло бы быть использовано для изучения буддизма.

Николай Константинович и Елена Ивановна очень глубоко изучали буддизм, так же как и мой брат Юрий Николаевич, который был большим специалистом по буддизму. И Елена Ивановна в свое время написала очень нужную книгу о буддизме – «Основы буддизма» [3]. Эта книга содержит в себе основные каноны, доктрину буддизма и чрезвычайно ярко освещает прекрасную светлую личность Гаутамы Будды. Таким образом буддизм вошел в круг интересов нашей семьи. Все эти интересы, конечно, углублялись, и Елена Ивановна и Николай Константинович также расширяли свои знания изучением религии и философии Дальнего Востока, Китая и затем уже – основного учения Индии.

Елена Ивановна написала много книг, основываясь на своих знаниях и контактах. Писала обыкновенно под псевдонимами [4], поэтому часто эти книги и не связываются с именем Елены Ивановны и Николая Константиновича. Этих книг много, и большинство из них печатались в Америке, Европе и даже сейчас [печатаются] в Европе. Когда я был [недавно] в Швейцарии, мне показывали уже целую серию этих книг, которые постоянно выпускаются на разных языках и сразу же раскупаются. Они переведены на испанский, голландский, французский, немецкий [5] и многие, многие другие языки. Вклад Елены Ивановны был очень большим, и сейчас мы не можем сказать, сколько она сделала своим личным трудом и своим влиянием на дело Николая Константиновича и на нашу с Юрием Николаевичем жизнь. Но со временем это все будет выявлено, со временем ее имя как автора-составителя этих трудов и книг также будет широко известно.

Елена Ивановна с самого начала всегда была заинтересована теософским движением и перевела, странно сказать, с английского языка на русский язык труды Елены Петровны Блаватской [6]. Она считала, что большой труд «Тайная доктрина» [7] заключает в себе те основы, которые мы должны знать и которые должны изучать. И действительно, если кто-либо из вас читал этот труд, даже, может быть, бегло, то мог сразу же установить, что это сделала гениальная женщина. Потому что она дала нам полную философскую систему. И это не какие-то отдельные цитаты, какие-то отдельные анализы, это полная слитная система, что доказывает, насколько она знала, и глубоко знала, эти замечательные учения Востока. Если у вас будет время и интерес, постарайтесь достать эти книги и изучите их. Я говорю сейчас о «Тайной доктрине», потому что она слила воедино все учения Востока.

Теперь перейдем к жизни Николая Константиновича, к жизни Елены Ивановны.

Во всей каждодневной жизни как Елены Ивановны, так и Николая Константиновича проявлялась гармония между идеалами и поведением. Они подавали тот высокий пример, к которому, в конце концов, должен стремиться каждый из нас. Теория – это одно, а практика этой теории – совсем другое. Лучший дар, который человек может принести другим, – это именно быть примером и показать, как он может претворить свои теории в жизни.

Уже в ранних статьях об Индии Николай Константинович пишет: «Заманчив Великий индийский путь». Еще в самом начале нашего столетия он явно предчувствовал, что туда лежит его путь, и он хотел прикоснуться к этой особой жизни.

Как вы знаете, тогда был один русский [ученый] Голубев, который путешествовал по Индии и привез оттуда много снимков, всевозможнейших документов. Это выставлялось [затем] в Париже на выставке и привлекло много внимания. Николай Константинович их тоже видел, и все это вызвало в нем еще больший интерес к этой стране. К тому времени уже появились книги Тагора в переводе Балтрушайтиса, нашего замечательного поэта, который его очень красиво перевел. Все это [усилило] наш интерес к Индии. (Я это говорю здесь потому, что мы находимся именно в музее восточного искусства.) Однако это было только частью той большой и активной деятельности Николая Константиновича, которая бурно проходила в эти ранние годы.

Николай Константинович был человеком замечательной энергии. Природа одарила его замечательными физическими качествами, выносливостью, дала ему прекрасную память и редкую выдержанность и дисциплину жизни. Николай Константинович совершенно не тратил ни минуты своего времени на что-нибудь, что было ему не нужно и было не полезно его работе. Все время – с раннего утра до самого позднего вечера – он проводил в своей основной работе как художник, [а также] в бесконечных заседаниях всевозможнейших организаций, в которых он тогда состоял и многими из которых руководил.

Вся его жизнь была насыщена всевозможнейшими интересами. Как археолог, он собирал предметы каменного века, и мы тоже с самых ранних лет ему в этом помогали и в этом участвовали. Коллекции Николая Константиновича были весьма обширны, более ста тысяч экземпляров. Там были прекрасные поделки каменного века, многие из них были собраны в так называемых пятинах в Новгородской губернии, на озерах. Мы сами тоже ходили и собирали все эти замечательные предметы каменного века, которые были тогда рассыпаны щедрой рукой времени. Очевидно, там были очень старые поселения, [которые] разрушились, но [предметы] остались. Так что это было одним из интересов [Николая Константиновича].

Он также занимался и нумизматикой, собирал монеты, потом стал собирать произведения старых мастеров Голландии, Нидерландов. У него была очень обширная коллекция живописи именно нидерландских и голландских мастеров. Так что вся его жизнь была насыщена всевозможнейшими интересами. Его [жизнь] – это полноценное и богатое содержание жизни и устремлений. Во всем этом ему помогала Елена Ивановна, потому что она активно во всем участвовала.

Наша первая поездка в Индию состоялась в 1923 г. До этого, в 1920 г. в Лондоне мы встретились впервые с Рабиндранатом Тагором и потом часто встречались с ним там. Он очень звал нас в Индию. И эти первые контакты с Индией много нам дали. Мы были счастливы такими первыми дружескими контактами с этой замечательной страной. В 1923 г. впервые мы прибыли в Индию, высадились в Бомбее. Тогда можно было ехать пароходом [8]. Было долго, но удобно ехать. Потом я не однажды ездил в Индию именно на пароходе, и хотя долго, но интересно.

В конце 1923 г. – начале 1924 г. мы приехали на Гималаи в Дарджилинг и после длительного пребывания в Сиккиме, Непале – ближайших княжествах гималайских – осели в Дарджилинге, где Николай Константинович писал первые свои большие серии, посвященные Индии, Гималаям [9], где я работал, [где] Юрий Николаевич продолжа[л] изучение тибетского языка и буддизма. Там мы провели полтора года, затем я вернулся в Америку, а Николай Константинович уже двинулся дальше в северо-западный Тибет – Ладак и потом находился в своем большом путешествии по Центральной Азии. Так что внутреннее тяготение Николая Константиновича привело его в Индию, Гималаи и в Центральную Азию. Это был живой контакт с сердцем Азии, и Николай Константинович оставил нам замечательную панораму мест, которые никогда до этого не были запечатлены ни одним великим художником. Юрий Николаевич все время очень активно работал, и с ним работала целая группа тибетских ученых лам, с которыми он изучал и буддизм, и основное – это тибетский бон-по [10], те влияния тантрических систем, которые влились в Тибет из Западной Индии. [Он] продолжал свою работу и начал тогда составление своего обширного словаря, который, мы надеемся, будет здесь издан. Давным-давно он должен был быть издан, но все какие-то препятствия, затруднения, [из них] последнее – недостаток тибетского шрифта. Надеемся, что сможем в Индии достать и дослать сюда. Словарь этот совершенно уникальный, потому что он состоит из тибетского, русского, английского текстов с санскритскими параллелями. Это будет второй капитальный труд Юрия Николаевича. Первый – «Голубые Анналы», история Тибета – является сейчас справочником по истории Тибета.

Николай Константинович и Елена Ивановна, как я сказал, проводили свои исследования непрерывно, где бы они ни были, где бы ни путешествовали. Вот почему Николай Константинович столько смог дать. Наследие, которое он оставил, чрезвычайно велико, и только с годами мы сможем оценить, сколько было сделано и сколько он вложил в сокровищницу мировой культуры.

В 192[8] г. Николай Константинович, Юрий Николаевич, Елена Ивановна вернулись из своего путешествия, и в Индии уже Николай Константинович задумал продолжить изучение Гималаев, их истории, культуры. Для этого он хотел основать научно-исследовательский центр – институт. Мы остановились тогда на долине Кулу. Это было в конце 1928 г. И там Николай Константинович и решил начать это изучение Гималаев в непосредственном их окружении. Институт был назван древним именем – «Урусвати» [11]. Научную работу проводили много сотрудников из разных стран. Она велась там очень широко по изучению и флоры, и фауны, и геологии, а также искусства и культуры, так как это место является чрезвычайно интересным местом стыка многих культур: с одной стороны, Индии, с другой – Тибета, Центральной Азии, Китая и Северо-Западной Индии, и Кашмира. Искусство представлено там очень интересными сохранившимися памятниками.

Долина Кулу, если представляете себе по карте, лежит далеко на севере Индии, в Пенджабе [12], и в древности она была частью большого государства или царства Кулута. Точных исторических данных не имеем, когда именно было начало этого государства; на монете – I в. до н.э. и I-II вв. н.э. На всех монетах стоит ясное название государства – Кулута, оно занимало все ближайшие долины и было буддийским центром. О том, что это был буддийский центр, мы узнаем из дневников китайского путешественника Юн-Цанга. Он описывает нам монастыри. Там было до двадцати центров – этих буддийских монастырей, которые сейчас не сохранились. Остались только некоторые фундаменты, стены. И предания говорят, что там находился буддийский центр. Раскопок никогда там не велось, но много было случайных находок. Именно в раскопках совершенно случайных, неорганизованных находили прекрасные скульптуры примерно VI-VII вв. Те же храмы, которые сейчас сохранились в Кулу, это храмы индуизма, очень красивые. Красивая форма архитектуры их прямо, можно сказать, идет с юга Индии. Эта архитектура юга – архитектурная школа Чалукья [13] с прекрасной скульптурой. И некоторые из них в прекрасном состоянии, хотя они, как вы видите, и очень древние.

Кулу имела в свое время также очень много прекрасной бронзы, буддийской и индуистской VI-VII столетий. Датировка этих бронз еще точно не установлена. Некоторые специалисты относят их к VIII в. Я думаю, что они VI-VII вв., то есть именно буддийские фигурки, которые были там со времен Юн-Цанга. Сохранившиеся же архитектурные памятники – это обыкновенно храмы Шивы – в хорошем состоянии. Все они – отголосок ранних шиваистских направлений, которые распространялись на все эти регионы. Так что найдете их там [повсюду] – до самого большого центра Кайлас. Кайлас был местом пребывания бога Шивы, и вокруг процветала религия почитания Шивы и все[го], что было с ним связано, – даже в такой индийской долине Спити, [которая находится] от Кулу на восток. В ранние века там были индийские раджи, что доказывает, что все эти районы были в свое время индийскими. Связь Индии с Тибетом была очень древней, и в подтверждение этих контактов можно привести очень интересное явление. В Тибете очень часто находят в земле бусины дзы, которые почитаются в Тибете и носятся всеми тибетскими женщинами, а также и мужчинами. Бусины эти [обнаруживаются и в находках] цивилизации Мохенджо-Даро и Хараппы [14], и [этим] доказывается], что были древние контакты, которые существовали между Тибетом и Индией. И даже вокруг Аллахабада и Лакхнау, и в местах, где найдены древние терракоты, [вы] видите, что головной убор женщин [такой же, как тот, что] и сейчас сохранился в Западном Тибете. Этот убор олицетворяет собой кобру. Так что эти древние пути были очень активными.

Наша долина, как я говорил, интересна тем, что во время миграций, нападений с севера и востока в долину попадали люди всевозможных народностей. Так, вы находите отголоски древнегреческих мистерий, которые проникли туда с Александром Македонским. Они напоминают все эллинистические мистерии и были, несомненно, завезены. Так что богатейшая мозаика создала условия, которые притягивали нас.

В последующие столетия Кулу развила свое искусство и стала центром школы Гималайского искусства – миниатюры Кангра. Кангра – это ближайшая к Кулу долина. И школа выросла, видимо, на основании течений из Центральной Индии, из Раджастана, могольского и всевозможных влияний, [в том числе] основного – кашмирской школы. Кашмирская школа, к сожалению, до нас дошла мало. С X-XI вв. у нас сохранились росписи храмов, которые показывают близость кашмирской школы к основной школе Индии [через те] технические] прием[ы], которы[е] мы находим в пещерных храмах Индии, которые сохранились в миниатюрах на пальмовых листах и которые доказывают преемственность школ. Интересно, что техника сохранилась полностью: вы видите определенные технические приемы, как они прошли через столетия и как сохранились полностью. Так что в Кулу были сложные основы и культурной, и художественной жизни этой страны.

Есть такое небольшое местечко около Джамму – Басоли. Басоли дала школу миниатюр. Школа Басоли замечательно декоративна. И мы знаем, что была прямая связь между Кулу и этим княжеством, откуда приходили художники для работы в Кулу. Там сохранились не только традиции, но и документы о том, что из Басоли появлялись художники в Кулу. Так что традиции в Кулу, с этой точки зрения, были очень богатыми и интересными. С севера и востока Кулу подвергалась влиянию Тибета, и всюду [вы] найдете в западных долинах тибетское влияние и то влияние, которое распространилось в Ладаке. Это все заложило основы, на которых выросла богатая жизнь нашей долины.

Сейчас, к сожалению, сохранилось и живо одно только прикладное искусство в этой долине. Прядильное, текстильное искусство Кулу славится своими шалями. Они отличаются от всех других. И Кашмир всегда славился именно шалями. Они были настолько прекрасны, что прикладное искусство было уже не прикладным, а становилось великим искусством. Техника была настолько совершенна, что сама становилась искусством. Это сейчас, к сожалению, оборвалось, но они еще существуют в музеях, и будем надеяться, что, может быть, это искусство когда-нибудь возродится на точном основании. Но наши человеческие способности угасают, мельчают, несмотря на все возможности, которые предоставляет нам техника.

Так что эти места были выбраны Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной, и мы надеемся теперь развить и продолжить работу, которую имели в виду Николай Константинович и Елена Ивановна; и будем надеяться, что все войдет в жизнь опять как основа для нового развития.

Вопрос: Расскажите о контактах вашей семьи с тибетской культурой.

С.Р.: Я уже сказал, что первые контакты были давно в Петербурге в связи со строительством буддийского храма. У нас были тогда самые широкие по тем временам контакты с тибетскими учеными ламами. К сожалению, ученых лам такого масштаба я теперь уже не встречал и не знаю, есть ли они сейчас.

В те годы Тибет был замечательной сокровищницей не только тибетского, но и раннеиндийского искусства, которое было перенесено в Тибет в X-XI вв. после прихода мусульман в Индию, когда из всех больших центров Восточной Индии начали уноситься эти замечательные раннеиндийские произведения искусства, документы, книги в Тибет, чтобы их сохранить. И в тибетских монастырях были замечательные коллекции. Там вы могли найти раннебуддийские манускрипты, бронзы, замечательные изображения, которые не сохранились в Индии. Там они были в тысячах экземпляров и самые лучшие. Фотографии были сняты путешественниками, как, например, Рахулом Санкритьяяном. Он заснял и эти бронзы. Они исчезли, и не знаем куда. Следов их пока еще никто не нашел. Были слухи, что часть перевезена в Китай, и какие-то следы были найдены в Китае. Один из английских ученых Дуглас Баррет ездил в Китай со специальной миссией, чтобы найти, но ничего не нашел. Потом он приезжал ко мне в Индию. Так что неизвестно, были ли они спрятаны там на месте или увезены.

Тибет был замечательной сокровищницей, где сохранялась и прекраснейшая ранняя индийская резьба по слоновой кости VI-VII вв., и так прекрасно сохран[я]лась, [что имела вид,] как будто это было сделано вчера. В Индии слоновая кость не сохраняется, к сожалению, можно найти только X-XI вв., а в горах Тибета – именно ранняя, и Тибет был единственным местом, где вы могли найти [изделия из слоновой кости]. Из Тибета многое ушло за границу. И в Америке, кажется, и в Германии, и в Индии есть, но уже пришло из Тибета потом. Что сейчас в монастырях Тибета, я уже не могу сказать.

Очень много тибетцев живет в Индии, колонии очень большие, хорошо прижились свыше ста тысяч тибетцев, большинство живет на юге Индии в Голубых горах [15], где им климатические условия больше подходят, и построили там свои храмы, делают красивые ковры, нашли свою новую жизнь, но, конечно, мечтают когда-нибудь вернуться в Тибет.

Николай Константинович и Елена Ивановна до самых последних своих дней работали в долине Кулу, где Николай Константинович умер в 1947 г. 13 декабря. Там его тело было предано сожжению. На этом месте сейчас стоит памятник, который посещается очень многими. Каждый день люди приходят к нему и в его картинную галерею. Елена Ивановна умерла в Восточных Гималаях. Ее памятник стоит у небольшой горки Калей [16] в виде буддийской ступы. Таким образом их памятники как бы замыкают собой Гималаи: один с Запада, другой с Востока.

Вопрос: Вывезен ли в Институт и обработан ли полевой материал?

С.Р.: Он там обрабатывался и сохраняется. Часть другого материала – [в основном] манускриптов – Юрием Николаевичем вывезена сюда и сейчас находится в Кабинете Института востоковедения. Так что все эти материалы, я считаю, очень хорошо сохранились и сохраняются. Но с точки зрения обработки, конечно, [это касается] и материалов здесь, в научном кабинете, можно было бы продолжить исследование и обработку. Юрий Николаевич оставил здесь свою уникальную библиотеку, которую я в свое время передал Институту для работы. И еще есть целая серия его работ, как, например, его история Центральной Азии, которую он считал своим третьим капитальным трудом. Это еще не выявилось. Будем надеяться, появится.

Вопрос: Какие книги русской литературы вы сейчас читаете?

С.Р.: Мы читаем много, обширную литературу, что нам присылают и привозят, – очень много литературы, и у нас очень большой выбор. Один из самых больших – из Советского Союза. Так что контакты у нас по всем отраслям культуры очень живые, обширные, и мы поддерживаем самую близкую связь с СССР.

Вопрос: Пару слов о красках. Действительно ли их секрет из Тибета?

С.Р.: И да и нет! У нас работало много тибетских художников, и каждый из них приготавливает свои собственные краски, и мы приготавливаем наши краски, хотя основной пигмент для них получаем из разных мест, большинство из Франции, из Англии, потому что эти материалы наиболее надежные. Так было во времена Николая Константиновича, так продолжаю и я. Может быть, то, что эти краски замешиваются нами, а не являются покупными, тоже влияет на их сохранность, на их качество. Это вполне возможно!

Вопрос: Вы встречались с учеными и Тибета, и Индии, Вам приходилось изучать памятники архитектуры. Они всегда отражали космогоническое воззрение, воплощали идею ритма. В наших источниках этот момент слабо отражен, а этот принцип фундаментальный! Нет ли у Вас крох со стола, которые раскрыли бы тему?

С.Р.: В Индии было очень много трактатов, посвященных искусству, – поиски так называемых золотых пропорций и самых лучших  комбинаций [вы] найдете в разных районах Индии. В разное время они старались воплотить особые формулы, решения и в ваянии, и в постройке храма, потому что придерживались определенных систем. Эти системы были выработаны очень рано, и они следовали им по определенным формулам.

В Центральной Индии раннебуддийские храмы в Аджанте и Эллоре, и вокруг пещерные храмы, несомненно, высекались на протяжении очень многих лет, то есть должны были быть и преемственность, и система, и ясное понятие обо всем, что они хотели сделать. Знаменитый храм в Эллоре Кайлас высечен из массива и представляет собой храм [удивительной] гармонии, который, наверное, строился многими, многими поколениями. В то же время он сохранил полную гармонию во всех своих деталях, что доказывает, что делался по определенно выработанным планам. Вы не найдете изменений, которые могли бы вкрасться. Значит были выработаны задания. Иногда, правда, мы находили на некоторых плитах вырезанные планы, детали, но планы основные не дошли до нас.

Храмы говорят сами за себя, за прекрасную организацию, которую вы видите и в поздних храмах Индии. Таким образом, было ясное представление [о том], что они хотели создать, потому что многие храмы сложены тысячами изваяний, переплетающихся; ваятель должен был ясно представлять, чего он хотел достичь. И ваш вопрос, в чем заключался ритм, – именно в этих строительных формулах, которые были у них ясно выражены. В Индии, куда бы вы ни отправились, [вы удивитесь], как там владели материалами. Например, на юге, в нашем штате Майсур [вы] найдете прекрасные ажурные храмы. И всюду вас удивляет организация строений как таковая вместе со сложнейшей скульптурой, которая является неотъемлемой частью храма. Потому что структурное единство было выражено, несомненно, с самого начала.

---

 

Беседа с друзьями в гостинице «Россия»

Москва, 10 июня 1978 г.

О Саи Бабе. Многие люди обладают сверхъестественными силами.

Они обычно рождаются уже с этими силами. И мы знаем тех, которые уже с детства проявляли такие способности. Очевидно, это было в них заложено, а иногда они сами развивали такие способности. В данном случае – Саи Баба от рождения обладает этими силами. С самого раннего детства вокруг него возникали феномены.

Во все времена такое случалось, и [этих людей] называли медиумами. Они имели возможность сверхъестественных контактов, проявлений. Но они, за редким исключением, не имели контроля над такими своими способностями. Все было непроизвольно. Редко кто мог сознательно направлять себя.

Саи Баба обладает этими способностями и имеет полный контроль над ними: может воспроизводить все, что он хочет и когда хочет. Работу он проводит очень хорошую. Люди, которым он так или иначе помог, дарят средства. На эти средства он построил госпиталь, университет, школы. Исцелил, например, одного американца, который, по свидетельству всех докторов, должен был умереть. Его жена выделила большие суммы на постройку госпиталя.

Многие критиковали, что Саи Баба показывает феномены. Сам же он говорил нам, что считает феномены скорейшим путем к человеческому сердцу, что люди больше всего откликаются именно на них. Вероятно, он прав. Для него производить феномены легко, так же как для каждого человека двигаться, переходить с места на место.

Лет 12-15 тому назад Девика Рани поехала к нему со своими знакомыми и встретилась с ним впервые. В то время она была простужена, и от этого в одном ухе вдруг появился шум. Кстати, [она] думала, что  он ее вылечит. После беседы попросила ее исцелить, но он не счел нужным это сделать, отказал. Разговор был и о том, что я не приехал. Саи Баба велел вернуться домой и сказал, что приедет к нам сам. И, действительно, приехал вместе с несколькими своими друзьями. Я показывал ему свои картины. Они ему очень понравились. Он не только оценил, но стал объяснять другим значение картин, разъяснять их внутренний смысл. Подали чай. Девика спросила, что он будет пить. Ничего! Девика предложила молоко. «Хорошо, дайте молока». Она ушла за молоком. В ее отсутствие он сказал: «Сейчас будем пить чай», – и добавил: «Примите это от меня!» Он сделал кругообразное движение рукой, и в ней появилось сладкое и жирное индийское кушанье в горячем виде, и передал мне. Я его взял и раздал всем присутствующим. Когда вернулась Девика, я сказал, что Саи Баба уже накормил нас. Она пожалела, что ей не досталось. Тогда он сделал такое же движение и подал ей тоже.

Вскоре собралось очень много людей – [и] наши служащие, и из деревни. Он вышел к ним, протянул руку, и из ладони посыпалась зола, которую они кладут утром себе на лоб после молитвы. Сотни людей [столпились], и все хотели получить золы.

У нас есть старинный маленький храм. И служащий при храме вышел с цветами, чтобы приветствовать Саи Бабу. Когда Саи Баба подошел и спросил, кому он больше всего молится, и тот ответил, что Ганеше, в руке у Саи Бабы появилось кольцо с изображением Ганеши. И он надел кольцо служителю на палец.

Саи Баба имеет полный контроль над тем, что мы называем телекинезом [1].

Помню, в Америке был замечательный медиум, непрофессионал, Миллер. Он был антиквар, имел большое дело, богатый человек в [почтенном] возрасте. И иногда показывал для друзей свои сверхъестественные силы. Делал он это очень редко, потому что это его очень ослабляло. После [э]того несколько дней он чувствовал себя неважно. Но он не имел контроля над такими своими способностями. Все происходило помимо его воли. А делал так: ложился на диван и как бы засыпал, вокруг него в это время происходили всевозможные феномены, то есть появлялись всякие предметы, тропические цветы, рыбы, птицы. Интересно [то], что комнаты были закрыты, и эти живые существа так или иначе должны были проникать в комнату через стены, через преграды. И когда они появлялись, были такими же живыми, как в природе, в тропиках. Это объяснялось тем, что когда-то в прошлой жизни он был связан с тропиками, жил там. Он был очень интересный человек, серьезный и хороший, делал очень много добра всем, много помогал всем и каждый день кормил в своем доме даром дюжину, если не сотни людей. У него был большой зал внизу дома, где стоял длинный-длинный стол.

Саи Баба, однако, выделяется тем, что имеет контроль над такими способностями. Он может явить то, что требуется в данный момент. Он человек большой духовности. Главная линия его поведения и учения сродни учению Рамакришны. Он знает и говорит, что такая способность притягивает к нему людей.

Одни мои знакомые рассказывали, что как-то шли вместе с ним в другую деревню. Это была группа из сорока человек. Наступил вечер, было поздно, и кто-то из присутствующих сказал, что до деревни идти еще долго, а мы проголодались. Саи Баба отошел от дороги на десять футов [2], тотчас же повернулся и сказал: «Вот обед!» – и было сорок порций еды.

Когда его спрашивали, нужно ли показывать такие феномены, он отвечал, что если в свое время Христос мог накормить других и если я могу это сделать, почему я не должен делать.

Саи Баба не единственный такой человек в Индии. Их много, но они отличаются от него. Многие живут в горах и не имеют близких отношений с людьми. Они встречаются как на севере, так и на юге Индии. И недалеко от нас в горах есть [один] такой, силы которого превышают способности Саи Бабы, со способностями массового гипноза. Так что в Индии вы все это найдете.

Вокруг Саи Бабы гигантское скопление народа, пробиться к нему сквозь этот круг трудно. У него очень много посетителей со всего света – из Америки, Австралии, Новой Зеландии. Живут около него, приезжают по несколько раз в году с единственным желанием его увидеть. Он наполняет их жизнь. Все последователи ведут позитивный образ жизни. Его личность изменила и повлияла на их жизнь. И в Америке уже появилось много центров, которые следуют его учению. Он владеет силой исцеления. Я беседовал с докторами, которые лечили тех неизлечимых, и все подтвердили, что он действительно излечил. Вероятно, он дал им то, чего им, может быть, не хватало в жизни, – у них появился и расширился интерес к жизни. Возвращаясь к нему, они заряжаются новой энергией и продолжают работать.

Вопрос: А что Вы могли бы сказать относительно Ауробиндо Гхоша?

С. Рерих: Подход Ауробиндо – анализ очень интересный и очень сложный, наиболее интеллектуальный анализ всего. Индийский интеллект очень к этому приспособлен. В Индии [у людей] прекрасная память, поэтому там могут проводить сложнейшие анализы, могут все анализировать и все ясно представлять. У нас много последователей Ауробиндо. Прекрасные люди, которые стараются претворять в жизнь его основные теории. В то же время они являются и почитателями Елены Ивановны, Николая Константиновича. Я всегда их поощряю во всем и предоставляю им идти своими личными путями. Принимают книги Елены Ивановны, знают, и все же я поощряю их продолжать свой путь развития, потому что они выросли и сформировались там, в Индии.

Важно то, чтобы человек старался претворять свои убеждения в свои дела, чтобы каждый день он думал об этом и старался развить те энергии, которые в конце концов в нем разовьются. Та энергия, которая проникает весь живой мир, развивается в нем нашим устремлением. Мы должны стремиться к определенной и возвышенной цели, которая должна вести нас по жизни. И эта энергия находит и свои новые нервные каналы, она растет. Требуется пять лет такого устремления, чтобы приблизить человека к новому духовному восприятию, когда, как они говорят, развивается новый нерв. Этот нерв позволяет как бы подниматься до более высоких степеней сознания.

Вопрос: Как?

С.Р.: Очень просто. Не нужно перегружать себя духовным анализом. Хорошо расширять свое сознание постоянно, а не только думать о таких принципах, как вечность и бесконечность. Ни к чему это не приведет, потому что ответа мы не получим – это вне нашего понимания. Наше познание ограничено нашим существованием. Поэтому нам не нужно об этом задумываться. Есть красивое изречение в Агни-Пуране: «Не думай о Бесконечности, потому что вся мысль туда погружается и никогда к тебе не вернется».

Мы можем каждый день своим поведением преобразовывать нашу жизнь и создать условия для новых восприятий. Даже когда мы хотели бы идти в гору, подняться очень трудно, спускаться легче. Устремление – это ускорение процессов нашего развития, того, что заложено природой. Самое лучшее, пусть это всегда помнится, что у вас должен быть идеал и вы должны стремиться к нему, потому что устремление и есть та энергия, которая будет развиваться в вас, – крия-шакти. Ваше устремление вас поведет. А для этого вы каждый день должны каждую вашу маленькую задачу исполнять намного лучше, чем вчера. Даже если будете подметать пол лучше, чем вчера, это будет уже достижением. Важно сознание, что вы стараетесь сделать лучше. Это и ведет вас вперед.

Конечно, очень интересно изучать такие замечательные труды, но ваши проблемы Ауробиндо не разрешит. Его анализ остается теоретическим анализом. Рамакришна говорил: «Тот, кто будет считать количество манго в саду и не будет пробовать, никогда не узнает его вкус».

В православии внутренняя молитва принципиальна и основана на этой тренировке устремления. В таком труде, как «Добротолюбие» [3], все главы о больших подвижниках показывают этот путь просто, красиво. Например, у Антония есть глава, в которой он рассказывает, как ему приснился сон или было видение, что пришел к нему архангел и говорит: «Антоний, иди в Александрию и навести вот таких-то людей!» Он пошел и нашел их. Один из них был доктор, который широко всех лечил, брал деньги только с тех, которые были богаты, и имел большую клинику, а бедных бесплатно лечил. Другой был мясником и продавал мясо, с богатых брал деньги, но всюду подавал бедным. Там было также описание, как на опушке леса иноки играли в какие-то резвые игры. Охотники спросили Антония, как же иноки так странно себя ведут. Он сказал: «Натяни свой лук, натяни еще, еще, и не будет лука, сломается. Вот потому-то они тут играют, чтобы отдохнуть от напряжения».

Вопрос: Практичны ли мысли «Добротолюбия» для современника?

С.Р.: Да! Таким был у нас Иоанн Кронштадтский. Наша семья – Елена Ивановна, Николай Константинович – его знала, и он всегда говорил, что если человек тряпичкой протрет пол в церкви с мыслью, что это Дом Божий, то это ему зачтется больше. То есть важно, чтобы каждое человеческое дело творилось сознательно. Важно наше отношение. Мы должны в жизни иметь более высокий идеал. Я говорю своим друзьям: постарайтесь заранее себе представить, какие качества должен иметь ваш идеал, и так себя вести. Вот в Индии люди безграмотны, но они несут замечательную утонченность духа, устремление благодаря своему народному эпосу. Перед их глазами стоят примеры их героев, и они для них живые, и это поднимает. Идеалы нужны, без них никогда не продвинуться. И если мы будем стремиться к прекрасному, то это и отразится на нас.

Вопрос: Как с охраной природы?

С.Р.: Мы должны все время думать о том, чтобы не нарушать гармонию жизни. Мы даже в своей долине Кулу видим, как природа отступает под натиском человека. Приходят дороги, автомобили, самолеты, взрывы, и, конечно, это так влияет на природу, что все исчезает. Состояние нашей цивилизации можем измерить по отступлению природы. И то, что жило и существовало столетия, за последние годы исчезает. Цивилизация прогрессирует. Человек, к сожалению, все-таки остается тем же самым, каким он был. Может быть, у него появляются какие-то лучшие условия жизни, но сам лучше не стал. Мы не знаем, как эта проблема разрешится. Гигантский рост населения на планете. И, как вы знаете, многое разрешается отрицательным образом. Мы должны решать все проблемы именно сами и изнутри. Мы должны все время думать, говорить и помнить, что, оберегая окружающую среду, оберегаем самих себя. От осознания до действия очень далеко! В Европе стало очень мало птиц. Видим, как на наших глазах все куда-то отходит. И это очень печально.

Вопрос: Что скажете про неопознанные летающие объекты?

С.Р.: УФО [4] – это факт, который все пытаются как-то объяснить. Возможно, они появляются из другой сферы.

Месяца два тому назад в Индии была замечена целая серия этих предметов над Бомбеем. Я читал об этом на первой странице газеты. Начальник нашего воздушного флота сам видел и наблюдал, потому что в этот момент он стоял на балконе 14 этажа. Они появлялись в разных направлениях и через некоторое время возвращались и уходили на северо-запад Индии. Их замечали в разных местах.

Может быть, они появляются из других сфер, может быть, это материализация, просто явление жизни.

В Кулу наблюдается одно интересное явление. Там бывает осенний праздник, когда на горах появляются огни. И мы наблюдали это много раз. Обыкновенными [умозаключениями] явление объяснить невозможно, потому что огни перебрасываются в горах на гигантские пространства по 10-15 миль [5] за несколько секунд!

Мы все должны стремиться сделать себя лучше. Это наша задача, и это самая сложная, самая насущная и в то же время самая интересная задача!

---

 

Печать

• Назад
• Вперёд