Воспоминания о Святославе Рерихе

СССР 1960-1968

 

Творцы и хранители прекрасного

Д.В. Тер-Аванесян. По дорогам Индии и Непала

В.Л. Крашенинников. В гостях у Рерихов

Л.Е. Родин. У Святослава Рериха в Бангалоре

Творцы и хранители прекрасного ^[1]

13 февраля 1960 г. Никита Сергеевич Хрущев посетил выставку художника С. Рериха в Дели.

Как сказать о Святославе Рерихе – индийский художник или русский художник? Сын известного мастера живописи, Николая Рериха, С. Рерих еще до Октябрьской революции уехал вместе с отцом из России. Русский язык остался для него родным. Святослава Рериха волнуют все большие события, происходящие в нашей стране. Художник следит за научной мыслью Советского Союза, за творчеством наших художников, артистов, писателей. Жена Святослава Рериха Девика Рани – известная индийская киноактриса, исследователь культуры, член Индийской академии искусств.

Святослав Рерих и его супруга встретили Никиту Сергеевича Хрущева и сопровождающих его лиц у входа на выставку и провели их по четырем залам, в которых размещено свыше 120 работ художника.

С большим интересом знакомятся советские гости с картинами Рериха.

Вот картина «Сестры» [2]: босоногая девочка с маленькой сестренкой за спиной. Малыш завернут в коричневую шаль. Внимательными и удивленными глазами дети смотрят вокруг – на красные цветы, лиловые горы и ярко-желтый водопад, который, словно поток солнца, срывается откуда-то сверху. А в картине «Перевал» [3] золотистое облако вырисовывается за лиловым туманом; над синими горами стоят серебряно-лиловые облака – большие, тяжелые и в то же время стремительные. Люди настойчиво идут против ветра, как бы готовые решительно шагать в сияющие дали, просвечивающиеся за туманом. Горы – одна из любимых тем художника.

Н.С. Хрущев говорит художнику:

– Некоторые могут поспорить с Вами: бывают ли такие краски? Но я их видел своими глазами. Есть в природе такая красота, и ее только нужно почувствовать, понять и умело написать!

Никита Сергеевич не уточнял, где он видел такие краски. Он сказал: «Есть в природе такая красота». И, наверное, каждый посетитель выставки – будь он советский человек или индиец – согласился с замечанием Н.С. Хрущева, ибо художник изобразил не географию и не климат, а красоту природы, в его картинах торжество буйных праздничных красок, которые существуют на земле, но которые иной раз не умеют увидеть, почувствовать люди, запечатлеть, правдиво отразить в искусстве.

Нет, Святослав Рерих не ограничивает себя темами, взятыми из индийской жизни. Вот его привлекла бессмертная легенда узбекского [4] народа, и он написал картину «Лейла и Меджнун», где все – в зареве заката. Ураган бросил огненно-красную пальму на багровую гору. И в огне и ветре разбуженной великой страстью природы тихая девичья фигура склонилась над юношей.

Одна из лучших работ Святослава Рериха – портрет Джавахарлала Неру. Портрет написан 18 лет назад, когда Неру гостил в Бангалоре [5]у Рерихов, постоянно живущих там.

Н.С. Хрущев долго смотрит на портрет, который сам Неру считает удачным, и говорит:

– Это замечательный портрет!

– Я хотел передать то особенное выражение на лице Неру, когда он как бы смотрит в будущее, – говорит Рерих.

Девика Рани замечает, что, насколько она помнит, именно в тот период, работая над портретом, Святослав Рерих перечитывал известные статьи Неру о Советском Союзе, опубликованные им после поездки в 1927 г. в СССР. Неру писал:

«Я чувствовал себя полным энергии и сил... Мои взгляды стали шире, а национализм казался определенно узкой и неудовлетворительной верой. Политическая свобода, независимость были, несомненно, существенны. Но без социальной свободы, без социалистического общества и государства ни страна, ни личность не могли получить большого развития. Я чувствовал, что обрел более ясное понимание международных дел, более глубокое понимание современного мира. Советская Россия, вопреки ряду неприятных сторон, глубоко импонировала мне и несомненно несет в себе большую надежду для мира».

Во многих своих работах Святослав Рерих стремится передать светлую мечту о будущем, взгляд человека, пронизывающий дали.

Закончив осмотр выставки в Дели, Н.С. Хрущев сказал журналистам:

– Я посетил выставку, на которой показано творчество большого художника и в этом творчестве показана жизнь людей. Картины Святослава Рериха свидетельствуют о том, что человек не склоняет голову перед трудностями, борется с природой, всегда стремится вперед. Я не критик. Я простой человек в оценке творчества живописца. И как простой человек я получил большое удовольствие от посещения этой выставки. Желаю художнику новых творческих успехов.

Как известно, в мае выставка работ Святослава Рериха открылась в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. Она была встречена с большим интересом советской общественностью. На выставке побывали Никита Сергеевич Хрущев и другие руководители партии и правительства. Их радушно принимали Рерих и его супруга, а также посол Индии в СССР К.П.Ш. Менон.

– Мы только что с выставки «Советская Россия» [6], – говорил Н.С. Хрущев. – Смотрели русских художников. Ваша манера писать – необычна. Наш зритель не привык к такой манере. И краски у Вас особенные. Как Вам понравилось в Москве?

– Выставка в Москве – большая для меня радость. Нам очень понравилось здесь. Мы все время на выставке, работаем... – отвечал Рерих.

– Но надо же и отдыхать.

И снова, как в Дели, супруги Рерих провожали Н.С. Хрущева к выходу. Никита Сергеевич говорил:

– Желаю вам счастья.

– Спасибо, – горячо благодарил С. Рерих. – Теперь Вы приезжайте к нам в Индию.

– Уже два раза был, надо и совесть знать, – шутит Н.С. Хрущев. – Теперь ждем гостей из Индии – президента и премьер-министра.

И те из нас, кому довелось побывать на выставках работ Рериха в Дели и в Москве, видели, как искусство роднит людей, как крепнут дружеские культурные связи между двумя странами.

---

 

Д.В. Тер-Аванесян

По дорогам Индии и Непала ^[1]

Биас катит серо-синие волны вниз к Катраину. Пастухи с небольшими мешками-хур джинами [2] за плечами гонят стада коз и овец. Сорок минут пути, и мы у условленного места. Здесь нас должен встретить любезно посланный С.Н. Рерихом, к которому мы и едем, слуга. А вот и он! Молодой человек ведет в поводу двух пони.

Оставляем Баву с машиной у почты, переходим висячий мост через Биас. Узкая дорога довольно круто поднимается извилистой лентой. Андрей впервые едет верхом, он горбится, боясь слететь с медленно идущего пони. Более часа нам потребовалось, чтобы преодолеть 3,5 км.

Узкая дорога довольно оживлена. Ребятишки спускаются вниз, в школу, идут за покупками крестьяне. Каждый из них обязательно здоровается, делая либо «намасте» [3], либо приветствуя нас по-мусульмански «салям алейкум».

Радушные хозяева – Святослав Николаевич Рерих и его жена Девика Рани Рерих – в прошлом известная киноактриса, недавно получившая от президента Индийской республики Раджендра Прасада золотую медаль за заслуги в области искусства, ждут нас у входа в усадьбу. Дом стоит на площадке, с которой видна вся долина Катраина. Кулу, известная в Пенджабе как «Долина богов», и Манали видны, как на ладони. Дом Рерихов большой, весь увитый глициниями. Этот дом был куплен Николаем Константиновичем Рерихом – отцом нашего любезного хозяина. Дому лет сто. С открытой площадки перед ним видны сказочные вершины Гималаев. Н.К. и С.Н. Рерихи рисовали здесь свои замечательные картины.

Дом окружает настоящий лес. Склоны покрыты деодарами, елями, выше растут серебристые сосны и еще выше – простираются альпийские луга. Рядом с деодарами стоят каштаны, липы, вязы, дикий миндаль, дикий абрикос, вишня и слива, орех, лещина. На некоторых расчищенных местах посажены плодовые: яблоня, черешня, сливы. Дерево черешни, привитое на дикой вишне, насчитывает 80 лет. Оно усыпано крупными ягодами. Цветущие кусты вербены одуряюще пахнут. Далеко виден индуистский монастырь и храм, построенный в пятом веке. Когда-то здесь было царство Кулуты, откуда и произошло название долины Кулу. Долина эта тянется с севера на юг, местами она сжата горами, местами горы как бы отступают. Все пологие места долины засеваются. Узкие полоски посевов пшеницы можно видеть на довольно крутых склонах. Очень трудно в таких местах заниматься земледелием!

Под вечер спускаемся в деревню, где когда-то жили завоеватели этих мест. Кое-где сохранились фундаменты зданий и храмик, внутри которого стоит увешанная цветами бронзовая фигура богини Кали, уничтожающей зло и совершающей добро. В деревне дома двухэтажные, деревянные. Они укреплены на случаи землетрясения, которые бывают здесь довольно часто, плоскими камнями. Жители очень добродушны и приветливы, и очевидно мужественны. Святослав Николаевич говорит, что ночью здесь к домам подходят медведи, пантеры, леопарды.

С. Рерих рассказал нам забавную историю, похожую на охотничий рассказ, очевидцем которой был он сам. В крестьянские посевы кукурузы повадился ходить медведь и причинял посевам большой ущерб. Один крестьянин решил выследить медведя и устроил засаду. В один из дней, сидя в засаде, крестьянин увидал в посевах пантеру и, жалея патрон, решил не стрелять в нее, так как пантера не портила кукурузу. В момент раздумий крестьянина на поле появился медведь, в которого крестьянин и выстрелил. Разъяренный медведь, увидев пантеру, бросился на нее и в отчаянной схватке убил пантеру, а сам истек кровью. Крестьянин с удовольствием много рассказывал о том, как он одним выстрелом уложил и пантеру и медведя. Сейчас охота в Кулу на медведей запрещена.

С.Н. Рерих с увлечением рассказывает нам о сказочной красоте Кулу. Он не только прекрасный художник, но и известный орнитолог и ботаник, безошибочно определяющий видовую принадлежность растений долины и холмов Кулу. Засиживаемся допоздна, но уже в 5 часов утра встаем. Нас любезно провожают хозяева, и мы прощаемся в надежде встретиться еще раз в Бангалоре.

---

 

В.Л. Крашенинников

В гостях у Рерихов ^[1]

О том, что художник Святослав Рерих, сын известного русского живописца Николая Рериха, давно и навсегда обосновался в Бангалоре, нам было известно еще до приезда в Индию. Поэтому на второй день нашего пребывания в столице Майсура мы отправились к нему в гости.

И вот мы в старинном доме на окраине города. В этом доме несколько больших, со вкусом обставленных комнат, где имеются все современные удобства. На веранде, густо увитой орхидеями и плетями тыквы, стоят столики, плетеные стулья, цветы.

Лучам солнца не добраться до веранды: над ней высится громадный баньян с глубоким дуплом внизу, в котором таится маленький, размером с тумбочку, храм с медным изображением какого-то божества. К этому храму приходят молиться окрестные крестьяне, а под баньяном, говорят, не раз стояла походная палатка самого Типу Султана. Все пространство вокруг дома занято плантацией каких-то очень странных деревьев, похожих на яблони. У них гладкие стволы и совершенно голые без единого листочка ветви.

Откуда-то сбоку появляется Святослав Николаевич Рерих. Он поднялся на веранду, поздоровался и извинился, что не мог встретить нас: он только что отмыл руки от краски.

Рерих – шатен. У него седые усы и бородка клинышком, седые виски, бледное лицо с высоким лбом, стройная фигура. Несмотря на годы, он движется очень легко и плавно. Только в самом начале разговора он, очевидно, испытывает легкое затруднение, но потом говорит на хорошем русском языке, в котором слышатся иногда старые полузабытые обороты.

Мы пьем чай с домашними пирожными, пробуем лесной мед, только что принесенный крестьянами, которые, как видно, весьма уважают Рерихов. Наш гостеприимный хозяин рассказывает о судьбах семьи, об отце – старике Рерихе.

Николай Рерих был очень образованным и эрудированным человеком. Его интересовало все на свете. В своих последних картинах он воспевал Индию и Гималаи. В Гималаи была влюблена вся семья.

– Не хотите ли осмотреть усадьбу? – спрашивает художник.

И вот мы шагаем по песчаной дорожке. Рерих идет впереди и рассказывает, как много пришлось приложить труда, чтобы оборудовать усадьбу для полива, разбить клумбы, прокопать канальцы под корни деревьев.

Голые деревья, удивившие нас своим необычайным видом, оказались эфироносами из Мексики. Они дают огромный урожай плодов, из которых давят сок, очень ценимый в парфюмерной промышленности. Рерих ключом слегка надрезает кору на дереве. Оттуда течет едкая маслянистая жидкость, пахнущая не то спиртом, не то скипидаром. Его плантация мексиканских эфироносов – единственная в Индии. Плоды этих деревьев закупают у него на корню, оптом. Плантация дает художнику свободу в материальном отношении, и он может полностью отдаваться любимому искусству.

По вскопанной дорожке подходим к довольно большому пруду. Запруда существовала еще до Рерихов, хотя они живут здесь более тридцати лет. Кругом пруда раскинулся чудесный парк, полный животных, которых супруги всячески оберегают.

– Всего года два-три назад сюда часто являлись из лесов слоны. Целых четырнадцать штук! – рассказывает Рерих. – Купались в пруду, трубили. Только они уже больше не приходят. Леса редеют, а звери истребляются.

Рерих с горечью вспоминает о том, как страшно вырубались на Декане леса во время Второй мировой войны. Декан за эти годы совершенно опустел. Чувствуя неминуемость потери Индии, английские колониальные власти действовали по принципу: после меня – хоть потоп! И ему, большому любителю природы, было тяжело видеть, как истребляется замечательная природа Декана.

Из парка мы вышли на вершину небольшого холма. Там, на вскопанном «пятачке» земли, стоит деревянная скамейка. С «пятачка» открывается очаровательная панорама: покрытые кустарниками бесконечные покатые холмы, бескрайние синие дали и такое же синее небо. Полнейшее безлюдье.

– Там дальше Майсур, – показывает рукой Рерих. – В ясные дни его можно хорошо видеть отсюда. А еще дальше – горы Нилгири, Аравийское море.

После осмотра усадьбы Рерих повел нас в студию показывать свои картины. Студией ему служит просторное светлое здание с широкими окнами, выходящими в сад. Вдоль стен студии стоят низкие длинные столики, заставленные книгами на русском, английском и немецком языках и образцами старинной индийской бронзы. Кроме того, на столиках разложены большие яркие кристаллы, мелкие карандашные и акварельные рисунки и множество всякой всячины – все любопытно и очень интересно.

В правом углу студии в крепких желтых рамах стоят картины. Ни на минуту не прерывая интересного разговора об искусстве, своей работе, семье, России и Индии, художник одну за одной показывает их нам. Картины его яркие, красочные, как сама природа Индии. Вместо масляных красок, быстро портящихся от большой влажности и высокой температуры, Рерих пишет темперой. Он готовит ее сам, примерно по тем же рецептам, по которым ее готовили древние мастера, расписывавшие стены и потолки Аджанты и Эллоры. Главный элемент в ней – яичный желток.

Чувствуется, что Рерих очень любит природу Индии. Вот он показывает нам свою очередную картину. На фоне гигантских древесных стволов, шагая по красной пыли, возвращаются с базара крестьяне. Бронзовые их тела почти сливаются с землей. Они дети этой земли. За плечами у них мешки с немудрящим скарбом, на бедрах женщин сидят дети. А над ними – роскошное вечернее небо, сгущающийся мрак. Картина реалистична, но в то же время романтически приподнята. Угадывается мысль художника, что природа прекрасна и прекрасны населяющие ее люди.

Перед нами вторая картина: полусжатое поле. На нем работают крестьяне. На переднем плане сидит отдыхающая женщина. Необычайно красив и грациозен изгиб ее смуглой шеи. От полотна веет покоем. Снова предельно ясна мысль: вечно трудятся люди на земле.

А вот праздничное шествие в горах. Сверкая саблями, танцуют искусные танцоры. В толпе ликование, веселье. Кого-то несут в паланкине. Мелькают лица крестьян и крестьянок. Их головы украшают красивые уборы из перьев горных птиц. Ревут трубы, гремят барабаны, и весь этот пестрый люд шумным потоком стремится куда-то на фоне величественных ярких гор и синих небес.

Следующая серия картин удивительно оригинальна. В середине февраля, когда температура начинает подниматься, Рерихи устремляются в Гималаи, в долину Кулу – место редкой красоты и первозданной дикости. Художник запоем работает там несколько месяцев подряд. Отец в полной мере передал ему свою любовь к Гималаям, и Святослава Рериха можно по праву назвать певцом горного великана Канченджанги. Могучая гора на его полотнах то пылает огненными расцветками, то чуть тлеет медным ущербным пламенем, а в окрестных долинах клубятся туманы, движутся причудливые тени.

– Не подумайте, что это моя фантазия, – заметил Рерих. – Кисть не в силах передать и десятой доли тех ярких красок, которые нам приходится наблюдать в Гималаях.

Художник придает очень большое значение фону. Он у него всегда яркий, приподнятый, хорошо оттеняющий главное.

Двое чапраси [2] и сам художник бережно вытаскивают из штабелей все новые и новые картины. Вот перед нами циклопические горы Ладакха с орлиными гнездами феодальных замков на вершинах. Чтобы выбрать место для работы, художнику приходится много лазить по горам.

Ладакх – место совершенно дикой, первозданной красоты, которого еще не коснулась цивилизация. Одежда и обувь жителей Ладакха поражают необычайностью своих форм, богатейшими красками и узорными вышивками. Танцы их медлительны и полны своеобразия.

Тридцать лет жизни в Индии не прошли для художника даром. Уехал он из России в раннем детстве; унаследовав от родителей большую культуру и оставаясь исконно русским человеком, он пошел в своем искусстве путем, сближающим его с индийскими художниками, с которыми у него есть много общего. Он не русский, а индийский художник, и к его своеобразному и интересному творчеству нужно подходить с особыми мерками.

В разговоре постепенно выясняется, сколь широк круг интересов Рериха. Он все знает, обо всем имеет свое мнение. Индию он объездил вдоль и поперек. Постоянный гость Гималаев, он не раз бывал и в горах Нилгири на юге, где самобытные отсталые племена живут так же, как тысячу лет назад жили их предки, – на деревьях.

Рериха очень интересуют результаты раскопок в Мохенджо-Даро и Хараппе (район реки Инда). Он не может говорить без восхищения об удивительном чувстве пропорций, которым обладали строители древних храмов, об искусстве индийских миниатюристов, которые создавали свои шедевры в средние века.

Индийские князья из поколения в поколение ревниво оберегали в своих частных собраниях бесценные художественные сокровища: бронзу, старые миниатюры местных и могольских мастеров, скульптурные произведения, старое оружие и т.д.

Но когда после реформ 1947 г. всех их посадили на пенсии, они начали широко распродавать фамильные коллекции. В результате многие бесценные художественные произведения уплыли за океан и безвозвратно потеряны для Индии. Художника это очень огорчает.

– Мне хочется организовать где-нибудь в Индии, лучше всего в Бангалоре, хорошую картинную галерею из произведений местных индийских миниатюристов и современных художников, – рассказывает он. – И еще мне хочется собрать в одном месте свои картины и картины моего отца. Неустроенные как следует, без надлежащего ухода и охраны, они часто безвозвратно гибнут. В Хайдарабаде, например, не так давно существовала небольшая галерея работ моего отца. Там было около двенадцати очень хороших его полотен, но вся галерея погибла. Ее сожгли фанатики. Кто-то распустил слух, будто собираются сносить стоявшую по соседству мечеть. Разъяренная толпа разбила все дома вокруг и подожгла здание экспозиции. Слух оказался ложным, но погубленного не воротишь!

Из соседней комнаты Рерих приносит автопортрет отца, памятью которого он очень дорожит. <...> Этот автопортрет и еще несколько других картин старшего Рериха художник бережет как зеницу ока и никогда не расстается с ними.

Давно уже наступил вечер. За интересной беседой мы не заметили, как в окна студии начала заглядывать слепая ночь. В кармане у меня билеты на ночной поезд в Майсур, а уходить от гостеприимных хозяев не хочется.

Мы встаем, прощаемся с хозяевами, благодарим за хлеб-соль.

– Я очень рад, что вы заехали ко мне, – говорит Рерих. – Надеюсь, встретимся в Москве. До свидания!

---

 

Л.Е. Родин

У Святослава Рериха в Бангалоре ^[1]

Стремительно мчатся два всадника. За ними не под силу угнаться страшному огневому вихрю. А впереди сияет кусок ясного неба.

«Торопись!» [2] – так была названа картина у входа на выставку Святослава Рериха. Я увидел ее весной 1960 г.

Святослав Рерих поразил меня яркостью своих красок, поэтичностью, любовью к людям и природе. Природа у Рериха сказочно прекрасна, и так же прекрасны образы людей: пастух, государственный деятель, мать, дети... Кажется, что ты попал совсем в другой мир. А есть ли он, такой мир? Долго ходил я из зала в зал, возвращался, смотрел и, наконец, поверил, что есть и эта заоблачная высь, и этот берег моря, и красная земля, и факелы в ночной тьме.

А через месяц я слушал Рериха в Ленинграде, в Географическом обществе. Он говорил о своем отце Николае Рерихе – художнике, ученом, путешественнике, совершившем беспримерную экспедицию. Николай Рерих пересек всю Центральную Азию от границ Советского Союза до Индии. В экспедиции принимала участие жена Рериха Елена Ивановна и их сын Юрий Николаевич, последние годы своей жизни работавший в Институте востоковедения Академии наук СССР в Москве.

Высокий, стройный и, несмотря на бороду, моложавый, в длинном сюртуке, какой носил и Неру, Святослав Николаевич был похож на индийца, особенно из-за смуглого лица. Но как только заговорил, полилась красивая русская речь. Почти сорок пять лет не был он на русской земле, но родной язык сохранил. Экспедиция Николая Рериха привезла большие коллекции растений, животных и богатейшие этнографические материалы. Так как их обработка требовала много времени и сил специалистов, Николай Рерих основал Институт гималайских исследований, построил для него специальный дом в любимом им районе Гималаев – долине Кулу. Художник мечтал, чтобы к нему приезжали русские ученые и работали в Институте. Рерих не дожил до этих дней, но Святослав Николаевич хочет осуществить замысел отца и намеревается передать Институт и музей Академии наук СССР. А пока он настойчиво звал всех в Кулу ознакомится с собранными в Институте научными ценностями. Прощаясь со мной, Рерих сказал:

– Если будете в Индии, приезжайте к нам в Кулу!

И вот не прошло и года, как я неожиданно очутился в Индии в составе маленькой группы (из трех человек) географов, прибывших по приглашению Индийского статистического института. У этого института широкая программа исследований, в нем сотрудничают не только экономисты, но и географы разных специальностей, энтомологи, ботаники.

Вскоре по прибытии в Индию, как только определился план работы и поездок по стране, я написал Святославу Николаевичу о своем желании встретиться с ним в Кулу. Через несколько дней пришла телеграмма из Бангалора, в которой Рерих сообщал, что он покинул Кулу и будет рад видеть меня в Бангалоре, куда переехал на лето. Возможность встречи с Рерихом отодвигалась на два месяца, так как в первую очередь я должен был посетить засушливые районы Индии – Раджастан и полуостров Кач (поездка уже была расписана по дням), потом Бомбей, Калькутту и Дарджилинг, а затем снова возвратиться в Раджастан.

В Бангалор я попал под конец путешествия по Индии, когда уже увидел страну и людей, знакомых мне по картинам Святослава Рериха. Я ступал по красной земле и глядел на желтое закатное небо. Узнавал растения, которым художник придавал сказочные формы. Видел и Канченджангу в ее «тайный час», когда вознесенная над клубящейся пучиной туч снежная ее вершина освещалась последними лучами вечернего солнца. И повсюду встречал людей, молодых и старых, веселых и грустных, резвящихся детей и ласковых матерей, какими их изображал Рерих.

Да, наконец, я в Бангалоре. После Раджастана, где я был незадолго перед этим и изнывал от сорокаградусной жары, тут мне показалось даже прохладно. А вечером пришлось надеть пиджак – было всего восемнадцать градусов. Бангалор лежит на высоком плато, летом здесь никогда не бывает изнурительного зноя. Недаром индийцы в шутку называют Бангалор «эр-кондишн» [3] Индии.

Наутро, как только рассвело, я отправился побродить. На ближайшей улице мостовая будто нарочно устлана алыми цветками кассии. Какая жалость, что дворник сметает в кучи такой декоративный мусор!

Пейзаж Бангалора разнообразят высокие стройные араукарии – хвойные деревья, ввезенные сюда из южной части Южной Америки, и австралийские плакучие эвкалипты. Араукарии отлично растут, они здесь выше всех деревьев.

Можно сказать, что в Бангалоре сочетается лето Рижского взморья и растительность субтропиков, но немало тут и тропических деревьев.

По виду Бангалора не скажешь, что в городе больше миллиона жителей. Народу на улицах мало, движение транспорта незначительное, дома маленькие – один-два этажа, редко больше. Почти все дома, не только жилые, но и многие учреждения и гостиницы скрыты за живой изгородью, за деревьями и опутаны вьющимися растениями. Особенно хороша бугенвиллия. Она густо оплетает заборы, взбирается на стены и на деревья. Ее цветы мелки и невзрачны, зато сидящие рядом листочки окрашены в яркие цвета – алый, пурпурный, розовый – и охапками раскинуты по густой зелени. В Бангалоре есть замечательный ботанический сад, но и улицы города – это как бы его части. На каждом шагу встречаешь все новые и новые цветы и деревья.

Святослав Николаевич пожалел, что я не попал в Кулу. Долина Кулу, по его словам, – один из прекраснейших уголков Индии, особенно весной, в марте или начале апреля. Там множество фруктовых садов, и пора их цветения самое чудное время. Хвойные леса на склонах гор напоминают о русской природе. Потому и выбрал Николай Рерих эту долину, поселившись тут всей семьей. Здесь же он построил дом для музея-института. Похоронить себя Николай Рерих завещал в Кулу.

В 1942 г. Рерих пригласил к себе Джавахарлала Неру, незадолго перед тем выпущенного из политической тюрьмы. Неру провел в семье Николая Константиновича две недели. Там и написал Святослав Рерих замечательный портрет Неру, который приковывал внимание всех, кто посетил выставку его картин в Москве и Ленинграде. С тех пор Неру стал ежегодно на несколько дней приезжать в Кулу, чтобы отдохнуть и насладиться красотой природы.

Святослав Рерих беседовал со мной больше часа и назавтра пригласил меня в свое загородное имение ко второму завтраку.

С раннего утра два бангалорских профессора-ботаника показывали мне в окрестностях города тот вторичный тип растительности, который называют здесь скраб-джангл [4]. Он сменил повсюду былые дремучие леса, вырубленные за многие тысячелетия все возраставшим населением. Скраб-джангл – это густейшие заросли невысоких деревьев и колючих кустарников, часто опутанных лианами. Мы пробирались по узким тропинкам, проторенным козами, то и дело отцепляя рубашку или брюки от колючек.

На обратном пути мы зашли в древний индуистский циклопический храм Чампака Дхама, сооруженный из гигантских базальтовых глыб. Легко взбегая по высоким ступеням, жрец подвел нас к алтарю. В глубине его, перед изображением божества, горел никогда не гасимый светильник.

Жрец подошел к изваянию, ударил в звонкий медный поднос и распростерся по земле в молитве. То же сделали и оба моих профессора, но они оставались в преддверии алтаря, не переступая порога. Жрец поднялся, налил на поднос масла, поджег его от светильника, плавным движением помахал перед божеством и вышел к нам с пылающим подносом. Профессора уже стояли рядом со мной. Жрец резким взмахом брызнул масла на пол пред нами. Масло продолжало гореть голубым пламенем на каменных плитах. Жрец снова удалился в глубь алтаря и вынес чашу с водой и плошку с лепестками роз. Все отпили немного и взяли в рот по щепотке лепестков. Мне шепнули, что и мне следует это сделать. Так я приобщился к религиозной церемонии. Когда мы вышли из храма, по стенам шустро шмыгали мышки. Не получив подачки, они забрались на дерево.

Меж тем жрец уже успел сбегать куда-то и принес нам вполне мирской чай, слегка забеленный молоком, как это делают почти по всей стране. Профессора хотели заплатить за угощение, но жрец категорически отказался.

Приободренные священной водой, лепестками роз и чаем, мы направились к имению Рериха Татагуни Эстэйт. По обе стороны шоссе тянулись плантации бурсеры. Это дерево дает ароматическое масло, близкое по свойствам к лавандовому. Плантации бурсеры принадлежат Рериху. От шоссе отходит дорожка в глубь посадок. Деревья расступаются, и мы проходим через легкие, ажурные ворота. За ними открытое пространство перед невысоким домом. Собственно, дома-то и не заметно. Среди зелени виднеется только кусок черепичной крыши и небольшой мезонин. Из зеленой стены появляется Рерих. Теперь я вижу, что это веранда, затканная множеством разнообразных лиан и обставленная вплотную кадками с различными растениями. Внутрь приходится протискиваться через узкую щель (именно щель, а не дверь!). Зелень так густа, что на веранде днем включают электричество.

Рерих показывает нам свой «ботанический сад». Он размещен под сенью гигантской «священной смоковницы». Это сказочное дерево. Воздушные корни, спускающиеся с его могучих ветвей, уходят в землю и превращаются в стволы, образуя как бы целую рощу. Смоковнице Рериха более четырехсот лет. Ее старый материнский ствол уже отмер. Собранные здесь художником тропические растения действительно напоминают ботанический сад.

На плантации у Рериха нет ни садовода, ни агронома. Он сам знает, как нужно выращивать бурсеру и руководит рабочими, которым он платит больше, чем они могут заработать на фабрике. Проработав у него два-три года, многие покупают клочок земли и обзаводятся семьей.

Рерих отлично знает не только агрономию, но и все растения, знает их как хороший ботаник. С утра он работает на плантации, считая физический труд непременным условием жизни каждого человека, в особенности же труд на земле, от которой он никогда не должен отрываться. Вторая половина дня отдана искусству.

Нашу агрономо-ботаническую экскурсию прервали гудки машины. Приехала жена художника. Девика Рани вышла нам навстречу из той же зеленой стены веранды. В жизни Девика так же хороша, как и на портретах.

После завтрака мы втроем пошли в студию – большой зал с огромным окном. Перед окном стол с красками и занавешенный мольберт.

– Вот это книги, написанные отцом, а это – матерью, – говорил Святослав Николаевич, указывая на два невысоких стеллажа. – А здесь альбомы, монографии и книги, посвященные живописи отца.

Мне показалось удивительным, что Рерих любит фотографировать, и снимки его безукоризненны. Девика Рани показывает мне альбомы и множество еще не наклеенных фотографий.

– Вот наш дом в Кулу. А это студия. А это я, тоже в Кулу, – объясняет она и дарит несколько фотографий с памятной надписью. Девика Рани тоже умеет фотографировать, и я становлюсь обладателем прекрасного снимка ее мужа.

– Я очень счастлив, – говорит Святослав Николаевич, – что в жизни мне довелось встречаться со многими замечательными людьми.

[В его детстве] к его родителям приходили художники, писатели, поэты, историки, философы. Сам Николай Константинович был не только художником, но и ученым-исследователем. Его увлекало изучение общих корней, славянских и индо-иранских, история русского Севера и Великого Новгорода, равно как и кочевой мир Внутренней Азии и древнеиндийская культура. Заслуженной известностью пользовалась и Елена Ивановна Рерих, изучавшая индийскую философию. В 1923 г. семья Рерихов попала в Индию, страну ее давнишних стремлений.

Гималаи покорили Рериха. Вместе с женой и сыном Юрием он организует в 1925 г. экспедицию, продолжавшуюся почти три года. Экспедиция дважды прошла от Кашмира до Алтая и обратно [в Индию] через Центральную Азию. Рерих и его спутники побывали в таких местах, куда не удалось добраться даже Пржевальскому, и собрали богатейшие научные материалы. Но Рерих не останавливается на этом. Он основывает Институт гималайских исследований в Кулу, о котором и рассказывал Святослав Николаевич в Географическом обществе. Задача Института – всестороннее научное исследование Гималайской горной страны и смежных областей Тибетского нагорья. В Институте два отделения: ботаническое и этнолого-лингвистическое, где занимаются также разведкой и изучением археологических памятников.

Ежегодно в начале лета, когда открывались перевалы, в высокогорные пояса Гималаев направлялись экспедиционные отряды. В них принимал участие и Святослав Николаевич. Он тоже попал в плен к Гималаям и до сих пор не представляет жизни вне гор. Каждый год он уезжает в долину Кулу, к подножию сверкающих вершин...

Когда мы вышли на площадку перед домом, солнце уже клонилось к закату. Втроем мы снова отправились на прогулку. В отдалении, скрываясь за кустами и деревьями, за нами шел слуга с двумя большими зонтами – вдруг пойдет дождь! Слуга опережал нас, когда нужно было открыть проход изгороди. Миновав уже осмотренные плантации, мы оказались на берегу большого озера, образованного плотиной на речке, протекающей через имение. На озере гнездится множество перелетных птиц. Рерих запрещает охоту, и птицы не боятся людей. За посадками бурсеры начинается холмистая, неосвоенная земля, где буйствуют труднопроходимые колючие заросли. Это такой же скрабджангл, с которым меня утром знакомили индийские ботаники. Здесь тоже охота запрещена.

– В этом году у нас живет семь семей оленей, – рассказывает Святослав Николаевич. – По утрам их часто можно видеть, они подпускают к себе совсем близко. Каждый год сюда с юга приходят дикие слоны, рождают тут слонят и, побыв некоторое время, снова уходят на юг. В этом году они что-то запоздали. Когда мы возвращались назад, от берега озера с воплями кинулись наутек несколько обезьян.

Эти мартышки очень досаждают нам. Вот, полюбуйтесь, что они сделали, – показывает Рерих на обломленные и изгрызенные толстые листья агав, высаженных на краю плантации. – Но я не разрешаю их трогать, даже пугать. Пусть все остается как есть.

Вернулись домой уже в сумерках. Святослав Николаевич ушел, чтобы написать письмо, а я остался с Девикой Рани. Вспоминая о московских и ленинградских встречах, она пожалела, что Святослав не научил ее русскому языку. А ей так хочется побывать еще в России и поговорить там со всеми на родном языке ее мужа.

В гостиной специальный уголок отведен подаркам из России. Книги, фотографии, хохломские матрешки, палехские шкатулки. Девика Рани помнит, кто что подарил и все бережно хранит.

Когда возвратился Святослав Николаевич, мы сели ужинать. К столу были поданы не только индийские, но и русские блюда (это уже распорядилась Девика Рани), а на десерт тропические фрукты, которые выращивает, оказывается, сама хозяйка. После ужина меня уговаривали остаться до утра, но я не располагал больше временем.

В полной ночной темноте Рерих усадил меня в автомобиль, дал в спутники верного провожатого – мало [ли] что может случиться в дороге ночью! – и я уехал в Бангалор. В полдень самолет унес меня в Хайдарабад, через три дня – в индийскую столицу, а спустя две недели – домой.

Ту-104 пролетал над долиной Ганга. Вся она разбита на мелкие квадратики желтеющих полей, изрезана блестящими нитями каналов, испещрена маленькими зелеными рощицами и белеющими селениями. Зеленые горы прорезаны ущельями, покрыты лесами. Где-то там долина Кулу. Но вот леса исчезли, и все пространство заняли снежные вершины и огромные ледники. Темно-голубое небо, прозрачнейший воздух. Кое-где клубятся мелкие стайки облаков. Наконец снежные вершины остаются позади, внизу коричневые, красные, бурые скалистые склоны. Только по дну ущелий тянутся узкие полоски зелени. А на горизонте все темнее и темнее. И вот горы кончились, за ними открылись безбрежные пустыни Центральной Азии. Барханы, ленты рек, оазисы. Но все это виднеется как бы сквозь густую вуаль. Пыльный воздух пустыни даже небо сделал тусклым, голубовато-серым. И снова показались горы, уже знакомый мне Памиро-Алтай. Узнаю сверху и Алтайскую долину, и Заалтайский хребет. А затем вдруг все закрыли облака, и земля показалось снова лишь перед самым Ташкентом. Прошло всего два часа пятьдесят минут...

С той поры минуло уже семь лет, но, как сейчас, вижу я глаза Святослава Николаевича – светлые юношеские глаза. Вижу его лицо с поседевшей бородой, улыбку Девики Рани – индийской красавицы с алой капелькой на лбу, зелень, окутавшую веранду, озеро с непугаными птицами и колючий скраб-джангл, где, быть может, скрываются дикие слоны.

---

 

Печать

• Назад
• Вперёд