1937

3 января

«Условие Наше для сотрудников – полное желание приложить к жизни Наши основы, не теория, но практика.

Учитель несёт пламя неугасимого подвига. Учение не прерывается ни усталостью, ни огорчениями. Сердце Учителя живёт подвигом. У Него нет страха и слова "боюсь" нет в Его словаре».

Как хочу, чтобы эти царственные слова Общины вросли в мою сущность, чтобы ни на мгновение не исчезли из моего сознания!

Сегодня заседание старшей группы было посвящено обсуждению планов нашего Общества. Во-первых, я предложил определить, к кому из членов Общества будем обращаться лично в связи со сборником статей, посвящённым Доктору. Мы пригласили всех письменно, но откликнулись только двое. Затем я напомнил и прочёл по <письмам> Е.И. Указания, предназначенные непосредственно нашему Обществу, которые мы ещё не выполнили. А именно – приглашать в Музей общественных деятелей и вести с ними беседы в духе Учения. Не собрания, но разговоры о духовном. Во-вторых – Призыв собирать в Обществе молодёжь. Мы думаем о детском садике. В этом направлении есть конкретные замыслы.

 

24 января. Воскресенье

Сегодня воистину вновь Праздник, Благословенный День в моей жизни. Сегодня утром в три часа и одну минуту в этот мир под Солнцем пришла моя вторая дочь – Илзите. Быть бы способным своей любовью устлать ей путь в жизнь! Быть бы в силах стать истинным отцом и воспитателем! Именно в эти мгновения наибольшего накала, как искуснейшее увенчание труда, явился этот милый гость Горнего Мира. Новый ритм начнётся в моей жизни. Новая, величайшая ответственность. Новое напряжение устремления, зоркости и созидания.

 

27 января. Среда

Наконец, мы решили оставить избранное имя для нашей дочери. В этом имени, во-первых, великая, смиренная простота. Но и какое-то благородство. Вначале думал об имени «Амрита», но мы решили, что это слишком в «высоком стиле». Как бы я хотел, чтобы моя дочь объединила в себе эти оба свойства духовности.

Эти дни и часы проходят в великой спешке – просматриваю последние оттиски корректур «Тайной Доктрины» и «Агни-Йоги». Работа продвигается медленно, хотя сокращаю время для сна. Здесь ведь ответственность за каждое слово! Нередко приходится согласовывать слова в рукописи. Надо бы начать составлять <сборник>, посвященный Доктору, но как же успеть? Ещё не все прислали свои воспоминания. И ещё: следует помочь подготовить обзор о книгах, изданных Обществом. За это дело взялся Валковский. Буцен на этот пост избран только pro forma [1], он сюда не подходит. Кроме того, Валковский, разумеется, всё ещё выполняет «обязанности секретаря».

У нас в Обществе освободились две большие солнечные комнаты, там мы устроим музей картин. Н.К. нам обещал новые подлинные картины. Две небольшие уже находятся в пути. Так, новые чудесные дары обогатят нашу Святыню.

Сегодня мы получили послание из Индии: три письма – от Е.И., Н.К. и В.Шибаева. Как много радости для сердца! Все, все советы столь ценны и приложимы к делу!

 

3 февраля

Великую мистерию жизни пережил я сегодня, когда мы выносили маленькую Илзите из 2-й городской больницы и везли домой. Сколь же бессильным и беспомощным приходит человек в этот мир! Сам он ещё как бы ничего собою не представляет: наполовину он от своей матери, наполовину – от Горнего Мира. Как будет трепетать сердце матери каждый час, каждую минуту, пока ребёнок не подрастёт! Насколько это всё-таки колоссальная задача – ввести гостя Горнего Мира в полноправную, реальную, земную жизнь! Оттого и полагается проявлять ко всем сознательным матерям великое уважение.

 

19 февраля. Пятница

Теперь знаю: можно ускорять работу и концентрировать её, насколько только способен, но всё же останется ещё большая часть несделанного и незавершённого в срок. Сердце неспокойно, успею ли ко времени? Мои сотрудники свою часть корректуры уже закончили. Я успел одолеть только часть иностранных слов, отдельные слова и т.д., это занимает так много времени, ибо просматриваю две последние корректуры и перед печатанием часто сижу в типографии. И всё же от ошибок не освобождаемся. Очень хотелось бы выдержать последовательность в терминологии. Но некоторые неопределённости есть и в рукописи. Только что я заметил: вначале – «Питрисы», а позже – «Питри(сы)», во втором томе, который теперь я получил, – «Питри». Мучительно, что часть уже напечатана и исправить больше нельзя.

Чрезвычайно спешным является и сборник памяти Доктора. И там уйма дел, над которыми надо поразмыслить. Аспазия [2] прислала весьма длинную статью под заглавием «Просветлённый», но написала – об Иванде Кайя [3]. К.Мелдер очень остро нападает на наших врачей. Пастор Станге в конце своей статьи полемизирует по поводу взглядов о перевоплощении, поскольку это будто бы не согласуется с Учением Иисуса. В работе Клизовского первую часть придётся вычеркнуть, чувствую, что он считает себя обиженным, но разве можно оставить слова, оскорбляющие Общество и память о Докторе? Он повторяет сплетни, что рассказывают об Обществе, хотя говорит, что Общество своей светлой деятельностью их опровергает. Но кто же из тактичных людей станет повторять сплетни о себе? Кроме того, его пространное философствование о Докторе получилось неприятным. Единственно окончание хорошее. Странными бывают людские характеры. Одна из лучших статей – от Зинаиды Лихтман. Но она просит сократить, исправить и так далее, если это будет на пользу дела. Когда-то Клизовскому я указывал на логические противоречия в рукописи его книги, он же, однако, оставил всё это без исправления. Подобные трудности и с некоторыми другими статьями. Надо обработать и статьи самого Доктора. Надо написать и его афоризмы. Вчера у меня в гостях была г-жа Фр.Олава, принесла довольно приятные воспоминания. Мы и не надеялись. Так расширяется венец приношений. Я буду писать самым последним, тогда уже буду знать, что ещё осталось невыраженным.

Вчера я прочёл в Обществе статью Доктора о соизмеримости. Показательно сильными были мысли о сплетничании в Обществе и желании каждого, чтобы ему уделялось почётное место. В минувший четверг прочли статью Н.К. о Латвии.

Только что получил новое послание от Н.К. и В.Шибаева. Нам выслано более десяти подлинников Рериха! Великое, великое событие и радость будут в жизни нашего Общества.

 

28 марта. Первый день Пасхи

Дни великого напряжения, как же промчались они. «Тайная Доктрина» и сборник воспоминаний приближаются к завершению. «Агни-Йога» закончена и уже получено разрешение из цензуры, но всё равно кажется, что большая часть работы впереди! Было бы хорошо, если бы не приходилось расходовать столько энергии на мелочи. В статьях воспоминаний я хотел избежать полемики, поэтому по многу раз ходил на дом к некоторым авторам. Дуцман, который прислал самую длинную статью и недопонял мировоззрение Доктора, быстро согласился и третью часть вычеркнул. Наибольшие неприятности причинила д-р Вейнберг-Скуя своей последней фразой: «Лукин избегал радикальных средств и лечил больше духом». Лукин как раз лечил радикальными медикаментами. Его врачевание имело, воистину, наиболее решительные успехи. Вейнберг-Скуя мне сказала, что она думала: «Лукин уклонялся от оперативного вмешательства». Но как может знать читатель, что она думала? Даже Гаральд вначале этого не понял и в своей статье немного возразил ей, написал о вредности наркотических веществ. Мне и Гаральду показалось, что Вейнберг-Скуя говорит неправду, это было досадно, ибо она была одним из ближайших друзей Лукина. И всё же в конце концов мы поместили её работу. Быть может, интеллигентный читатель и здесь найдёт что-то положительное. Тяжелее всего шло с нашими собственными авторами. Нескольких членов Общества я просил переработать заново их статьи. Аида в своей прекрасной работе ещё сейчас переделывает начало. Просил я и Стуре. Написал, но в таком духе, что я не мог поместить. По трём пунктам мы с ним не могли прийти к общему мнению: по полемике против пастора, по видениям Доктора и относительно молитвы, которую он произносил при уходе. Не могу понять огромного упрямства Стуре. Я был у него неоднократно, но – без успеха. Как же упоминать в книге о видениях Доктора и позволить людям хоть немного подвергать их сомнению, если Доктор строил на них всю свою жизнь как на священнейшей основе? Как он их воспринимал – не нам судить. Мы с Гаральдом загорелись поиском репродукций, в книге будет много красивых воспроизведений. Так что сборник всё время разрастается вширь, и мы не можем завершить его ко Дню памяти. Это будет истинным свидетельством духовного содружества, какого на латышском языке ещё не было. Коллективная манифестация Победы Духа.

Много огорчений было в связи с «Агни-Йогой». В конце концов оказалось, что многие листы отпечатаны бледновато. Также и цвет обложки не соответствовал правильному. Как же мне суметь <всё проследить>, я ведь не стоял рядом, когда печатали. И всё же ответственность на мне. Придётся некоторые листы перепечатать заново.

Большой труд впереди в связи с Пактом Мира. Я предложил всем обществам Рериха в Балтийских странах действовать совместно, подавать общие меморандумы правительствам. Надо очень спешить, ибо в конце апреля состоится конференция стран Балтии. Труднее будет с Эстонией. Поедем туда в конце будущей недели. Вчера мы с Гаральдом совещались у Дуцмана. Так приятно, что Гаральд вырастает в отличного сотрудника. Мне близка его огненная стремительная натура. Только таким натурам открываются врата.

Я получил несколько писем из Индии. Письмо Е.И. от 4 марта принесло мне великую Радость. Сеплевенко недавно прислал мне первую часть «Листов Сада Мории» на болгарском языке, в своём переводе. Приложен был маленький рекламный листок, где говорилось, что Учение идёт через Е.И., жену знаменитого русского художника и т. д. Я был поражён, немедля написал Сеплевенко письмо и просил его изъять из всех книг эти рекламы, также – из магазинов, ибо он издал их без разрешения Е.И. Знаю, что Сеплевенко и раньше в этом смысле поступал бестактно, хотя он человек сердечный и добрый. Этот листок и копию своего письма я послал в Индию. Оказывается, Е.И. тут же послала Сеплевенко телеграмму, чтобы уничтожил листки. Я получил от Сеплевенко письмо, что он сожалеет о своём шаге. Но Е.И. мне пишет между прочим: «Теперь приведу Слова из Учения, которые сказаны по получении Вашего письма от 18 февраля. Отнесите их к себе. «Стояние на дозоре есть признак расширенного сознания. Многие вообще не понимают, что есть охрана самого драгоценного. Нельзя надеяться на тех, кто не знает о ценности. Но можно радоваться каждому неусыпному стражу. Братство учит такому дозору»». Как много даров я получил из Индии!

В великом подъёме, в высоком накале духа провели мы День Учителя, 24 Марта. Свои посвящения из Учения преподнесли 12 человек. В каждом звучала истинная струна сердца. Я прочёл Приветствие Е.И. и Н.К. Была великая Красота. Это был час слияния сердец.

Такое возвышенное единение было и сегодня вечером, на собрании, посвящённом Доктору. Открыл Валковский. Аида сыграла фрагмент из «Тангейзера». Тогда я прочёл начало из своего труда и завершение – о великой любви. Далее следовали труды Крауклис, Ведринской, Зенты, Малдониса, Аиды, музыка – Даугавинь, чтение – Э.Виестур. Наибольшая радость – единству! Суметь бы умножить его! Ибо в единстве растёт великий Огонь. В единстве созидается прекраснейшее Строение.

 

30 марта. Третий день Праздников

Сегодня целое утро мы все вместе составляли меморандум и совещались. И к вечеру на легковой машине члена нашего Общества Блюменталя по освещённой солнцем дороге съездили в Кемери, где в гостинице нас ожидал Дуцман и где началась наша первая «конференция». Странный этот Дуцман, он ищет праздничного отдохновения в этой «Вавилонской башне». И вообще, от своих привычек старого мира он не способен отказаться, хотя многое уже понимает в Новом Мире. Его книга – смесь из своеобразно понятого христианства и Учения Живой Этики. Он меня просил написать на неё рецензию. Несомненно, своё благословение она принесёт людям, ибо заинтересует Учением, единственно, неприемлемы <суждения> в завершающей части об абсолютизме Христа и личности Бога.

Совместно с Дуцманом мы разработали план действий. Решили, что каждое из Обществ Рериха или групп в каждой из Прибалтийских стран подаёт своим министрам иностранных дел меморандум на языке своих государств вместе с подписями общественных деятелей, отметив в конце документа, что и в других государствах подобные предложения подписаны. Кроме того, самой Балтийской конференции мы вручим копию меморандума на французском языке, подписанную всеми тремя обществами, приложив копии отдельных предложений.

С большим энтузиазмом мы направились в Кемери и с такой же самой верой – обратно домой. Так с Гаральдом и Валковским у меня образуется наитеснейшее сотрудничество. Кроме того, ведь каждый вечер сразу всё правление не созовёшь.

 

9 апреля. Пятница

Каждый из этих дней прошёл в напряжённых мыслях о Пакте Мира. Мы написали письмо Миллеру в Таллин, чтобы взял на себя инициативу по меморандуму Пакта в Эстонии. Но он предложил обратиться к Таске. Написали мы ему два огненных письма. Вчера пришёл ответ. Идею он приветствует. Но можно заметить, что дело требует импульсов. Наш лозунг теперь – не давать «опомниться», если человек захвачен какой-то идеей, надо воспламенять его дальше, чтобы рассудок и сомнения не взяли над ним верх. Вчера мы решили все втроём податься в Таллин. Сегодня вечером уезжает Гаральд, завтрашним вечером отправимся в путь мы с Валковским.

Также несколько писем я написал в Каунас. Вчера мы с Дуцманом просматривали перевод меморандума на французский язык. Дуцман сделал целый ряд ценных правок. Но главное: он сразу же, самый первый, подписал латвийское предложение. Дорога начата отлично. А как будет дальше? Сегодня Буцен был у Квиеша, которому когда-то посылалась благодарность Музея Рериха, но он, естественно, отказался. Каким бы ни был результат, но основных деятелей культуры всё же надо обойти.

Смочь бы огнём сердца зажечь сознания тех людей, которым суждено властвовать над судьбами культуры народов!

 

11 апреля. Воскресенье, вечером

Поездка Гаральда в Таллин была величайшим испытанием в его жизни относительно общественной работы. Таска повёл его на открытие литовской выставки, где его познакомили со многими видными деятелями. Сам Таска – очень энергичный человек, хотя и весьма занятой. Он энергично агитировал за Пакт Мира других художников. Есть надежда, что меморандум подпишет весь Художественный совет, который существует при Министерстве просвещения. Теперь будто бы происходят перевыборы совета, потому Таска послал мне телеграмму, чтобы поездку в Таллин мы отложили. Она была ответом на телеграмму Гаральда о нашем приезде. Хотя телеграмма Таски пришла в Ригу к вечеру в пятницу, но, поскольку она была адресована на место моей службы, то я получил её вчера, когда Гаральд уже уехал. Я понял, что такая задержка телеграммы пошла только на пользу дела, ибо иначе Гаральд бы не отправился. Он внёс там новые, сильные импульсы, которых невозможно добиться только письмами. В этом отношении, кажется, в Эстонии больше единства и свободы духа. В Латвии все словно напуганы, добиться одной подписи – уже будет большим успехом.

 

14 апреля. Среда, вечером

Сегодня дело великого напряжения и долга. Подписали ещё семеро. Кроме Дуцмана и Аспазии, подписали: Куга, Иозус, Кундзинь, Поруке, Бангерский, Юревич и Пранде. Сегодня вечером мы ходили вместе с Валковским, нам очень везло, хотя многих не застали дома. Это было и популяризацией идей Пакта Мира Рериха, и к тому же – ознакомлением с особенностями отношения некоторых деятелей к Культуре. Вчера вечером Валковский с Залькалном ходили к Аушкапу, тот не пустил в квартиру, через полуоткрытые двери грубо отказал, пусть, мол, приходят в университет в часы приёма. Валковский, однако, возразил: «Но ваши коллеги из соседних государств подписали указанные обращения». Аушкап ответил: «В таком случае вы можете обойтись без меня». Приходится удивляться Аушкапу, который на официальных собраниях говорит столь культурно. Радостно было сегодня за подпись Бангерского. Есть поддержка и в военных кругах. Он ведь старый теософ, друг Шибаева. Поруке, отзывчивая душа, подписал без промедления, в несколько минут. Пранде тоже благодарил за внимание, обещал сагитировать подписать педагогов Академии художеств.

Мы надеялись на Буцена, у него больше времени. Но он только затянул: за несколько дней посетил лишь двоих деятелей. Управимся сами.

Сегодня я отдал в «Брива Земе» рецензию на книгу Дуцмана. В прежние времена я бы никогда не пошёл в «Брива Земе». Но теперь иных газет нет. «Яунакас Зиняс» литературу игнорирует. И разве хорошие идеи нельзя пропагандировать всюду? В этом смысле Н.К. является примером. Сама книга в её завершающей части меня сильно не удовлетворяет. Жаль, что Учение Дуцман знает только по первой части <«Листов Сада Мории»>, хотя в его распоряжении все книги. Потому он и сотворил такую неразбериху. В конце концов, он был и остаётся последователем оксфордцев [4] и Лорбера. Христос для него Бог и является личным Богом. Но уже сам тезис Учения «руками и ногами человеческими», который цитирует Дуцман, противоречит подобному пониманию Христа. Однако мне видится, что книга Дуцмана может вызвать большой интерес к Учению, ибо он говорит о «следующем новом Откровении» Учения Христа.

 

16 апреля. Пятница, вечером

Когда теперь, уставший, окидываю этот день взглядом, могу сказать: чудесный день! Ибо это был день большой борьбы. Не всякая борьба венчается немедленным и ощутимым результатом, но если борьба происходит во имя Света, то её успех гарантирован. Вчера утром Валковский получил подписи П.Кундзиня и Язепа Витола. Но Малдонис не подписал. Это для нас было наибольшей неожиданностью. Я сожалею, что не был вместе с Валковским, я ведь Малдониса знаю лично. Малдонис будто бы хотел подписать, но, увидев в качестве первой подписи имя Дуцмана, сказал: «Ну, вам уже г-н Дуцман подписал. Он на хорошем счету у правительства. Теперь уж у вас будут большие успехи». Сообщил, что завтра обсудят идею Пакта Мира Рериха в верховном церковном управлении. К вечеру мы были у архиепископа Гринберга. Он вообще-то тоже высказался, что идея благородная, но он, как лицо, занимающее государственный пост, не может поступать индивидуально, он должен переговорить в верховном церковном управлении. На этом и расстались. Исторический день! Верховное церковное управление обсуждает Пакт Мира Рериха! Но так и случилось, как мы предвидели. Сегодня Гринберг заявил следующее: «Я не могу подписать, не переговорив прежде с министром иностранных дел». Так всюду причины для уклонения. Хорошо, пусть рассуждают, пусть побуждают сознания к размышлению, пусть министр иностранных дел Мунтерс подготовится к нашему заявлению.

Вчера ещё подписал проф. Янек, человек со светлым сознанием. Но с Ритером Валковский возился целый час. Он загорелся не отступать перед непониманием Рериха. И победил. Мне лично казалось, что здесь останавливаться не надо было, но, может быть, эти прения пошли на пользу сознанию Ритера. Он неплохой человек, но весь в рамках традиций.

И сегодня начался великий день. Валковский уже с утра получил подпись генерала Гоппера, главы Латвийских скаутов. Так, у нас два генерала, которые поддерживают мир. И тогда мы направились на аудиенцию к Аушкапу. У меня была мысль, что всё же надо добиться разговора с ним. Пусть он окончательно себя покажет. Для этого я вчера послал ему свои книги, посвящённые Н.К., текст предложения и приложил небольшое письмецо. Аушкап встретил нас «вежливо», но сказал: «У меня теперь совсем нет времени углубиться, государственные экзамены и т. д. Обращайтесь к проф. Адамовичу как к представителю <Комитета> интеллектуального сотрудничества Лиги Наций, он может вам помочь». Был вежлив. Так мы и ушли. Я писал в своём письме: «Мы всей душой желали бы видеть, как на культурных учреждениях Латвии и на университетах развевается знамя защиты Культуры». Вторично обратиться к Аушкапу меня заставил и один значительный сон, в котором Аушкап вначале ведёт себя сурово, но позже – вежливо провожает.

Итак, мы поторопились в <президентский> замок к Фр. Балодису. Пришлось долго ждать. Наконец, начался разговор, в котором Балодис уже сразу ясно и открыто заявил: «Общество Рериха взялось за дело, которое совершенно не подлежит его компетенции. И зачем это связывают с именем Рериха?» Он лично против этой идеи. Уже два года назад Министерство иностранных дел запросило отзыв от Управления памятников о Пакте Мира Рериха, и управление решило, что это для нас неприемлемо. Позже Балодис был очень удивлён, увидев подпись работника управления П.Кундзиня. Но, кроме того, ныне и этот план отпадает, ибо Конгресс Комитета интеллектуального сотрудничества Лиги Наций в Каире, в котором он тоже участвовал, рассмотрел какой-то другой проект по защите памятников, построенный на другой основе. Жаль, что Валковский, который иной раз находчиво, прекрасно говорит, здесь не сумел ответить профессору по его сознанию, он чувствовал себя возмущённым. Но это мы и так прекрасно предвидели. Не было слов и у меня. В конце Валковский передал Балодису приветствие Н.К. и номер «Сегодня», с его статьёй о Латвии и о Балодисе [5]. Так. Всё же полезно познать своих противников. Затем там же, в соседней комнате, мы направились к директору Исторического музея Гинтеру. Он вообще-то молодой, приятный человек. Но чувствует себя неуверенным, когда предстоит самому что-то решить. Тоже наслушался всяких сплетен о Рерихе. В конце сказал: «Я надеюсь в любом случае подписать, но сперва познакомлюсь с Пактом... и тогда вам позвоню». Вернее говоря – «посоветуюсь с Балодисом». Опять – удобный предлог уклониться.

Вечером дважды мы искали Адамовича, но не встретили. Подписали Кактинь и Целм. Последний совсем не читал заявления. Он – человек Культуры будущего. Затем, позже, я взял с собой заявление в Межапарк, где посетил Дале, А. Берзиня и Скалбе. Завтра придётся в таком же напряжении продолжать. Так мы теперь познаём деятелей культуры, особенно тех, кто так много говорят о культуре, как Аушкап, но когда приходится познакомиться с идеей культуры в самой жизни, тогда интерес к ней иссякает.

 

17 апреля. Суббота, вечером

Сегодня я отправился один с визитом к некоторым незнакомым личностям, оттого этот день требовал от меня ещё больше сосредоточения. Я.Мединь подписал незамедлительно, только несколько нервничал, что нет времени ознакомиться с самой идеей основательнее. Дзенис высказался: «Отчего идея защиты культуры исходит не от латышей? Хотя я уважаю Рериха как художника, но зачем мне подписываться под его именем?» Смилгис принял меня в антракте между двумя репетициями; пока он переодевался, надо было рассказать <о Пакте>. Конечно, меньше думал о моих словах, больше – о своём туалете. Подписав своё имя, воскликнул: «Но ведь это совсем не мой почерк!» Наконец, подписался согласно всем законам своего искусства. Так и по почерку можно судить о человеке, о том, насколько его наклонности эгоистичны и насколько – альтруистичны. Залитис и А.Калнинь подписали охотно. С Калнинем я не был знаком, хотя пел в его хоре в Тербата [6]. Светлый человек. Он пел и в Музее Рериха в Нью-Йорке, и с движением Рериха немного знаком. Затем вместе с Валковским мы поехали к Я.Адамовичу. Адамович был корректным, но сдержанным. Всё же он высказался открыто: «Меня всё это дело не интересует, но, если хотите, дайте мне заявление, и я ознакомлю с ним комитет». Так называемый Комитет интеллектуального сотрудничества охватывает в Латвии учреждения культуры и пользуется правами советника при правительстве. Но это значит, что левая рука правительства – это Фр. Балодис. Советники, которые против нас. Адамович ещё отметил, что ныне в Латвии власть авторитарная и ей самой надлежит продвигать это дело без всяких заявлений общественных деятелей. Валковский ответил: «Правительство не может всё охватить, и, с другой стороны, вождь сам призывал к тесному взаимодействию с народными массами». Адамович затем спросил, имеем ли мы право собирать подписи? Я ответил, что в Министерстве внутренних дел нам сообщили, что они не возражают, и предложение носит индивидуальный характер. Мы подчеркнули и значение Знамени как фактора воспитания сознания. Любая возвышенная идея, от кого бы она ни исходила, стоит поддержки. Но следует принимать во внимание, что Адамович – бывший министр, притом теолог, который чувствовал, что здесь вроде бы есть нечто, угрожающее церкви. Интересно было бы знать, о чём рассуждали на заседании верховного церковного управления, и не распространились ли уже широко эти суждения?

Но в нас проснулась несокрушимая энергия. Если на конференции Балтийских стран меморандум и не будет иметь успеха, то всё же пространство уже возмущено, теперь все представители культуры знают, что есть на свете такой деятель – Рерих, который стоит за Культуру, борется за Культуру и угрожает тьме предрассудков.

 

18 апреля. Воскресенье, вечером

Сегодня мы вместе с Гаральдом собрали 23 подписи. Потом, попрощавшись <со мной>, после 9 вечера Гаральд поехал к Т.Лацису, чтобы получить все пятьдесят подписей. День настоящих достижений! Гаральду очень везло. Он в одиночку ходил к незнакомым, и ему улыбалось счастье – без промедления получал подписи. Сначала мы объездили Пардаугаву, посетили Акуратера, Плудониса и некоторых профессоров. Наконец, посчастливилось встретить и Рейтера, которого искали уже несколько дней. Разговорился я с философом Залитисом. Художники и писатели все подходят к этой идее с сердечностью и поддержкой. Интуиция подсказывает истину. Единственно огорчил Убан, которого я встретил в Пардаугаве за работой в своём огороде, он вообще-то не очень признаёт Рериха как художника и, очевидно, как личность. Я сказал: «Об искусстве судить – это дело вкуса, но чтобы судить о человеке, надо его знать». Далее Убан подчёркивал, что больше следует поддерживать и популяризировать своё собственное, латышское искусство, которое очень сильно. Так я получил возможность познакомиться с людьми. И Убан – одна из жертв клеветы. Но это доказывает и великое бескультурье. Насколько знаю, таковы и братья Скулме, и, наверно, ещё некоторые художники. Но именно художнику надлежит быть человеком с развитой интуицией, ему как раз бы следовало вырваться из атмосферы узости духа.

 

21 апреля. Среда, вечером

В великом напряжении один этап пройден. Сегодня у нас был истинно радостный день – день праздника сердца. Сегодня я получил разрешение выпустить в свет «Тайную Доктрину», которую вчера подали в цензуру. Также сегодня вышла в свет книга памяти Доктора [7]. Я держал в руках эти книги, сколь величественны они! Свершён великий, капитальный труд. И, наконец, осуществлён один этап в деле Знамени Мира. Сегодня с Валковским мы были на аудиенции у министра Тентелиса и вручили наш меморандум в поддержку Пакта. Мы приложили копии предложения и листа подписей общественных деятелей. Оригиналы вручим министру иностранных дел. Тентелис принял нас вежливо, он ведь меня помнил. Я подарил ему мою книгу об Н.К., так же, как и многим. Он сказал, что идея защиты Культуры не является чем-то особо новым, ведь уже со всех сторон восхваляют идею культуры. Обещал познакомиться с идеей Пакта.

В восторге достижений этих дней я отослал в Индию телеграмму. Знаю, что и у них будет большая радость выходу в свет «Тайной Доктрины» и по поводу нашего предложения.

Вчера последним, восьмидесятым, подписался проф. Пурвит. Я бы сегодня ещё продолжил собирать подписи до сотни, предвиделось ещё несколько прекрасных людей: Судрабкалн, Земдега и т.д., но вчера мне стало известно, что министр просвещения принимает только раз в неделю, а именно – по средам, так что пришлось прекратить сбор подписей, срочно переписать копии и составить заявление. Также необходимо было торопиться с переписыванием текста самого Пакта, и ещё вчера ночью в связи с этой задачей мчался на такси один член нашего Общества, чтобы сегодня всё можно было совершить в положенное время. Да, эта неделя была неделей чрезвычайного накала. Было так, как Н.К. писал: «Если ты устал, поработай ещё, и на помощь Любовь призови!» Это были дни, когда некогда было думать ни о еде, ни о ночном отдыхе. Странным кажется сегодня: неужели мне больше не надо открывать тяжёлые парадные двери и мчаться по крутым ступеням лестниц?

Хочу ещё немного задержаться на ходе сбора последних подписей. Либерт сказал, что Рериха хорошо знает, имеет его большую монографию на английском языке. Удивляюсь, что и Раппа подписал. Хотя кто же мог отказать воззванию о Культуре? Его помощник Я.Грин чрезвычайно настроен против всего нашего движения, поэтому я к нему не пошёл, и опасался, как бы и Раппа не оказался под его влиянием. И великий националист Лигатню Екабс вёл себя симпатично. Буцену посчастливилось собрать четыре подписи, в том числе пасторов Сандера и Земгала. Бывший президент государства среди наших приверженцев! Вчера тоже был день напряжённой деятельности, когда, к примеру, в течение часа я дважды был в Академии художеств и в редакции «Яунакас Зиняс», желая встретить известных людей. Но по дороге встречались и другие, и они, быть может, особо и не желая, попадали в число подписавшихся. Наконец, <подписали> сенатор Буковский, к которому обратился член Общества Блюменталь, и Брастынь Эрнест, всё ещё в воинственной позе (только что вышла его полемическая книга, которая четыре месяца задерживалась цензурой). Чудесного Юлия Розе я встретил на улице, но у Мунча продолжительное время дискутировал о вегетарианстве и проблемах духа. В Америке он был воздерженцем и интересовался философией, здесь, как кажется, больше поддался общему влиянию. Здесь будто бы столь суровые условия, что невозможно быть в стороне от общего потока. Я сказал, что высшей целью жизни является борьба и то, чтобы силой своего духа подать пример другим. Я удивлялся Мунчу: он раньше писал о духовности в искусстве, но, очевидно, когда пришлось столкнуться с пылью <обыденности>, тут же ослабел. Последним я посетил художника Пурвита, который только что вернулся из-за границы. Вначале он был сдержан. Я сказал, что когда-то посылал ему свою книгу о Рерихе и приветствие ему от последнего (статью о Куинджи). Пурвит долго читал наши предложения, подробно изучал текст меморандума. Он сказал, что этот договор является неприемлемым. Ибо какая же великая держава заключит такой договор, где под Знаменем Мира будут все школы. Тогда врагу во время войны не будет куда целиться: везде будет белое Знамя. Но это уже политика великого мира. Если будут уважать Культуру, то возможность войны постепенно должна исчезнуть. Также Пурвит сказал, что первоначально Пакт должны подписать великие державы Европы, ибо они могут обидеться, что малые государства приглашают их присоединиться. Я возразил, что именно малые страны должны завоевать уважение к себе своими культурными достижениями. Здесь я затронул больное место настроений Пурвита, ибо после того он долго рассказывал о своём зарубежном путешествии, сетуя, что наше правительство мало пропагандирует своё искусство и культуру за рубежом. Также досадовал, что и у самих латышей ещё зачастую недостаёт сознания красоты и опрятности.

 

23 апреля. Утром

Вчера мы подали меморандум вместе с оригиналами подписей деятелей культуры Э. Виграбу, руководителю отдела Балтийских стран, для вручения министру иностранных дел. Он отнёсся к нам приветливо, но сказал: «Нам, малым народам, неудобно забегать вперёд больших». Далее он отметил, что меморандум подан слишком поздно и что трудно будет его рассмотреть и включить в повестку дня Балтийской конференции. Так или иначе, достигнуто многое, само коллективное выступление оставляет большое впечатление, взволнованы пространство и умы, и те люди, которые подписали меморандум, чувствуют себя как бы кармически связанными с Пактом защиты культуры. Подписи столь впечатляющи, что игнорировать обсуждение этого предложения невозможно, допустимо лишь отложить или затягивать. В беседах с общественными деятелями часто выражалась мысль: что скажут великие державы? Мы же, наоборот, подчёркивали, что нам не следует бояться показывать пример культурного сотрудничества даже великим культурным народам. Где же наше просвещённое самосознание? Великие державы столько грешили и грешат в вопросах морали, неужто у них учиться? Многие из них стоят на пороге перемен.

Мы решили, что Гаральд сегодня вечером поедет в Таллин за подписями группы инициаторов под французским меморандумом, и как только он вернётся, член нашего Общества Блюменталь немедленно направится с меморандумом в Каунас, где его следует вручить Лазорайтису, как председателю президиума будущей Балтийской конференции. Но вчера пришла нежданная весть. Оказалось, что Таска нас грубейшим образом обманул. Он хоть и обещал Гаральду позаботиться о составлении эстонского меморандума и о сборе подписей, но совершенно ничего не делал, просто-напросто уехал из Таллина и только что написал Гаральду, что ему некогда этим заниматься, пусть обращаются к какому-то Тамму. Его поступок хуже того, что могли бы сделать наши враги; таков ответ на несколько наших писем, после поездки Гаральда, после всех обещаний, – написать письмо, когда уже крайний срок подошёл, когда почти слишком поздно что-то организовать. Ничего другого не остаётся, как сегодня вечером нашим ехать в Таллин (поедут Гаральд и Клизовский) и спешно организовать на месте то, что ещё возможно. Мы решили перевести меморандум и договор на эстонский язык здесь же в Риге, и над этим сегодня трудятся два человека. Такие нежданные осложнения возникают всегда и, как правило, в последний момент. В своих предложениях мы упоминали, что такого рода заявления поданы и в Литве и в Эстонии. Только чрезвычайный энтузиазм может что-то одолеть. Но как же нам свой огонь передать чужому народу? Конференция состоится 29 апреля, и меморандум на французском языке для Балтийской конференции необходимо передать самое позднее в понедельник, потому и наши друзья туда торопятся.

Вечером в Обществе состоялась постановка детской пьесы Драудзинь с пацифистическим содержанием. Спектакль местами был вполне хорош, только у нас нет ни выбора актёров, ни помещения. Вместе с другими детьми пьесу смотрела и моя дочь. У моего друга дома ныне столько забот и напряжения.

 

Вечером

Мы потеряли много времени, пока нашли переводчиков на эстонский язык. Всё, пожалуй, подготовлено, обсуждено, обдумано. Пожелали мы на дорогу величайшего огня. С тревогой сердца провожаем уезжающих, ибо от этого многое зависит, ведь наше сотрудничество в масштабе балтийских народов должно выявляться по возможности как можно шире, если мы желаем достичь успеха.

 

26 апреля. Понедельник

В субботу пришла телеграмма из Таллина: «Благополучно!» Это слово выражало многое. И ночью явились домой и оба наших друга. Их достижения были нежданными, можно сказать – поразительными. Таска их принял, чувствуя себя несколько неловко, не предложил даже присесть. Однако услужил тем, что позвонил Вл. Пятсу, вице-министру просвещения и, хотя он в этот день был весьма занят, уговорил его принять гостей из Латвии. Пятс – приятный, культурный, простой, но энергичный человек. Когда ознакомился с французским текстом, то ещё несколько медлил, но когда увидел эстонский текст, сразу решил подписать французский меморандум, пригласил и директора Эстонского музея, и ещё директора какого-то иного музея. Так наши друзья нежданно получили три весьма внушительные подписи. Пятс обещал и 27 апреля, когда состоится заседание Художественного совета, которое он будет вести, собрать подписи под меморандумом, который будет вручён Эстонскому правительству. Так всё происходило великолепно. Единственная печаль, что подадут так поздно. Но и тут судьба пришла нам на помощь. Вчера газеты оповестили, что конференция отложена. Я это предвидел ещё два дня назад, когда узнал, что министр иностранных дел Эстонии приболел.

23 апреля мы подписали французский меморандум, 24-го – подписали в Эстонии, 25-го – в Литве. И сегодня текст следует вручить в Министерство иностранных дел Литвы.

Если и были неудачи и препятствия, то они умножали энергию – и приходила ещё большая удача. Так тёмные силы своими натисками нам только служили.

Иногда всё же были тяжкие минуты. С усилием приходилось отгонять гнетущий настрой. Это так же, как идущему по воде может повредить малейшее сомнение. Но мы быстро всё преодолевали.

Я написал весьма пространное письмо в Индию, где подробно описал все наши переживания.

 

30 апреля

Блюменталь с великим восторгом рассказывал о Литовском обществе и его членах. Только что состоялось там общее собрание. В саду у дома Глямжи посадили дуб Единения. В этом доме отведена комната для Общества. Решено в контакте с правлением Рижского общества обсудить вопрос о будущей конференции нашего движения. В связи с этим мы решили на Троицу поехать в Каунас. Тарабильда живёт очень убого: с женой и тремя детьми в одной комнате. Жена – чрезвычайно энергичная и одарённая художница. Французский меморандум вручат непосредственно министру иностранных дел, который принял 20 апреля.

 

5 мая. Среда, вечером

Истинную радость другим способны дать единственно Владыки Сердца. Ибо Огненное Сердце шлёт свою величайшую красоту. Сегодня я получил письмо от Шибаева, где сообщается, что нашему Обществу высланы 34 картины из Индии! И среди них любимейшие Е.И.! В списке я увидел и «Madonna Laboris». Это Дар, который только Сердце способно принести. Такое великое наследие, такая ответственность – какое это будет невыразимое переживание!

 

12 мая. Среда, вечером

Вчера состоялся официальный вечер памяти Доктора. Открыл Валковский, мастерски вдохновил и приподнял. Скучным, однако, был доклад проф. Юревича. Чудно прозвучала в исполнении Эмилии Виестур моя «Красота Духа». Мадревич хочет вступить в наше Общество, его жена читает книги Учения. И Дзиркале нам симпатизирует. Зал был полон гостей, много было и деятелей культуры. Это был наш первый парад. Осенью развернётся широкое поле для культурной деятельности.

Сегодня вечером в старшей группе мы решили до середины июня объединить всех в три группы, вести будут Клизовский, Валковский и Драудзинь. Старшая группа, понятно, останется по-прежнему, будет собираться и во время летнего перерыва. Осенью группы придётся кардинально перестроить.

 

22 мая

На праздники мы были в Каунасе в гостях у наших друзей. Из правления были: Валковский, Гаральд, Клизовский, я; Блюменталь нас отвёз на своей машине. Выехали мы в субботу, 15 мая, рано утром и вернулись 17 мая вечером. Поездка была чудесной. Подробно об этом я написал в письме своим Руководителям. С великой сердечностью и радостью принимали нас литовцы. Я был изумлён, ближе познакомившись с теми людьми, с которыми уже давно переписываюсь. Хрупкая, маленького роста, но огненная – Монтвидене. Она себя чувствует нездоровой, думает, что у неё туберкулёз, но энергично себя преодолевает. Можно было заметить, что у неё чистое чувствование, что она понимает Учение и старается применять его в жизни. Великая трагедия её жизни в том, что её муж, известный в Каунасе коммерсант, оставил её и живёт с другой. Она была лучшим колоратурным сопрано в Опере, но из-за горя потеряла голос. Теперь играет и аккомпанирует на рояле. Много выступает бесплатно в благотворительных концертах. Мы её просили беречь здоровье, сосредоточить свою жизнь главным образом на Обществе. И великая её роль ещё впереди. Гаральд привёз ей свои лекарства, обследовал её. Однако признаков туберкулёза не мог обнаружить, хотя она жаловалась на периодические сильные боли в груди, горле, голове. К другим врачам она не ходила. Теперь она доверяет Гаральду, и эта вера и лекарства Гаральда излечат её. Как нам показалось, благодаря своей гармоничной природе она когда-то вырастет в истинного руководителя. Серафинене же, хотя и обладает знанием и опытом, не так уравновешенна и ещё не во всём способна освободиться от старого «эго». Это можно чувствовать и по её письмам. Также опасно влияние Серафинене на сознания членов Общества в том смысле, что она слишком высоко ставит значение современной астрологической науки и рекомендует всем членам Общества заниматься ею. Ведь не может больше быть настоящей астрологии без астрохимии. Но Серафинене имеет большие заслуги в создании Каунасского общества. Недаром её почитают как мать для Общества и многих его членов. В Каунас прибыли члены Общества из провинции. Обещала приехать и Серафинене, но странным образом не явилась. Может быть, так было нужно, мы в этом узрели руку судьбы. Ибо мы хотели и пытались упрочить в сознании членов Общества иерархическое уважение к Монтвидене. Разумеется, все её уважали, но она была как бы в подчинении Серафинене, которая переписывалась с Е.И. (Монтвидене всё же получала письма от Н.К.) Было бы приятно, если бы Монтвидене получала прямые указания из Индии. В Каунасском обществе царит демократический дух, все решения принимаются совместно, но появляются нередко вопросы, которые должны решаться старшим по духу. Таким авторитетом, нам виделось, могла бы стать Монтвидене. Эта мысль возникла и в связи с тем, что мы привезли с собой четыре Портрета Учителя. Как же разделить их так, чтобы было тактично, и те, кто сам у нас просил, но не получил, не обиделись? В конце концов мы решили сами их разделить, а именно – в квартире у Монтвидене. Портреты Учителя уже были в Каунасском обществе у Серафинене и Тарабильды. Они в любом случае предназначались Монтвидене и Глямже, который тоже огненный человек. Согласно совету Монтвидене, мы решили дать Портреты г-жам Ливас и Гриневич. И тогда получившие Портрет и мы, рижские гости, собрались вместе в день нашего отъезда. Знаю и чувствую, что наши друзья никогда в жизни не забудут этих минут. Валковский говорил чрезвычайно прочувствованно. Об этом свидетельствует и письмо, которое, вернувшись, я получил от Монтвидене, что они после нашего отъезда из Каунаса ещё долго, долго сидели в молчании. В этом письме она говорила и о Любви, которая растворяет, размывает всё личностное.

Два вечера мы провели вместе в доме Глямжи, где проводятся обычные собрания. Читали письма, отвечали на вопросы. Клизовский прочёл доклад – как достичь мира между государствами. Этот доклад он отослал в Америку на какой-то конкурс. В последний вечер, под самый конец, был общий ужин. Когда он подошёл к завершению, встал Тарабильда и произнёс речь. Затем я зачитал свой доклад о спешности момента. Я чувствовал себя окрылённым. Далее встал Валковский и говорил об Иерархии. Ещё никогда он не выступал столь вдохновенно и сосредоточенно. Ибо, воистину, в этот вечер всё пространство было полно вдохновения, и великой была отзывчивость и восприимчивость особого литовского духа. Валковский пытался намёками вознести в своей речи иерархическое значение руководительницы Каунасского общества. Эти дни были испытанием и для меня, и я был рад, что смог несколько раз выступить. Ибо действительно среди сердец литовских друзей я чувствовал себя как дома.

Мы были на экскурсии в каком-то монастыре [8]. Сидели на берегу Немана, слушали зачитываемые нам письма. Посетили галерею Чюрлениса. Осмотрели город. В первый день были в гостях у нашего посла Л.Сея. Познакомили ближе с Пактом Рериха и просили его поддержки, ибо он будет участвовать в Конференции Балтийских стран в Каунасе.

Так мы оставили много импульсов в Каунасе. Но не меньше получили мы встречных вдохновений. Литовцы ведь – люди сердца.

В минувший четверг в Обществе Валковский докладывал о нашей поездке. Затем Стребейко зачитал сообщение о проблемах астрономии. Неделей раньше был мой доклад о спешности момента, который я повторил на русском языке, был и доклад Маркова о собраниях и Учении.

 

25 мая. Вторник

Блюменталь только что вернулся из Таллина, где он был по служебным делам. Он посетил и В.Пятса. Узнал, что Пятс подал в министерства просвещения и иностранных дел предложение с подписями художников – членов Художественного совета. Таким образом, Пятс до конца выполнил своё обещание. Учреждать Общество Рериха он всё же не берётся, сейчас будто бы нет времени, но охотно поддержит, если кто-то иной возьмётся. Затем Блюменталь беседовал со знакомым Н.К. – художником Кайгородовым. Тот в восторге от искусства Рериха и его идей относительно культуры. Но ещё словно чего-то боится. Он антропософ, его мать – немка. Он обещал собрать кружок для организации Общества Рериха, но играть главную роль в нём не хочет. Такие новые вести Блюменталь привёз из Таллина. Шклявер пишет из Парижа, что он говорил с литовскими дипломатическими представителями, и они поддерживают идею Пакта. Симпатизирует и жена Лазорайтиса, она будто бы разошлёт литовским женским организациям воззвание по поводу Пакта.

 

2 июня. Среда

Позавчера мы переехали на новую квартиру в Межапарке, на улице Стокголмас, 35. Будет больше солнца и чистоты, только не знаю, как будет относительно тишины и воздуха. Я стал столь чувствительным. Я уже дважды получал замечания от Е.И., что необходимо уйти на месяц в отпуск и написать книгу об Иерархии Света, которую я в прошлом году отложил. Надо бы уехать на природу, где обновление и одиночество. Но как же мне одному ехать, когда семья должна остаться в Межапарке? Элле здесь легче, ибо бабушка немного помогает, а в деревне необходимо нанимать служанку, что нам всё ещё не под силу, ибо приходится учитывать долги, сделанные в связи с недавно изданными книгами. Гаральд был столь добр и сам предложил однажды 700 латов. Вероятно, можно и иначе устроиться, но я чувствую, что у Эллы будет некоторое новое напряжение, если придётся думать и о чужом человеке в семье. Пока Элла не ходит в Общество, её опять иногда посещают мимолётные сомнения. Только огонь непрестанного устремления даёт постоянное равновесие. Сколько же матери приходится жертвовать ради детей! Трудно всюду требовать соблюдения закона соизмеримости, когда властвуют только сердце и чувства. Однако кажется, что поеду в деревню я сам.

Мы с Валковским неоднократно задумывались, как поднять дисциплину в Обществе. Я составил и внутренний устав, или тезисы, но хотел бы, чтобы все члены правления с ним ознакомились. Мятежным духом у нас является Слётова, вечно собирает какие-то сплетни. Клизовский, опять-таки, поддерживает русских, если они чем-то обижены. Недавно Крауклис меня спрашивала, нельзя ли издать литографическим способом брошюру для членов Общества на тему из Учения, которую она выписала, – об Армагеддоне? В качестве предисловия она взяла письмо Е.И. о возможности гибели <планеты>. Я сказал, что эти пророчества, которые рассеяны по книгам, в разрозненном виде так сильно не воздействуют на слабые сознания, как могли бы повлиять, собранные вместе. Кому-то может показаться и сектантским. Когда же и Клизовский поддержал просьбу Кр<ауклис>, я ответил, что обратился в письме к Е.И. за советом. Затем пришёл ответ от Е.И., который поддержал мои мысли. Это письмо я прочёл в старшей группе. Но оказалось, что Клизовский ещё раз сам писал и послал темы. Разумеется, Е.И. ответила ему то же самое, что мне. Такое действие со стороны Клизовского я не могу назвать иначе, как упрямством, а относительно Крауклис – самолюбием. Мы ведь так хорошо понимали друг друга в нашей поездке в Литву. Но Клизовский – великий чудак, который никогда и нигде не хочет уступить. Быть может, эта несгибаемость идёт на пользу распространению Учения. Недавно Клизовский был у русского посла с просьбой разрешить официально допустить его книги к распространению <в России>. Если церковная религия рухнула, то теперь её место <должна занять> религия, основанная на науке и логике. Это – великое дерзновение! В заявлении он отмечает, что не хочет идти нелегальным путём. Как известно, все книги Н.К., которые мы посылаем в Россию, неизменно возвращаются назад. Но мы имеем Указ искать путь туда для наших книг.

Ещё – только что мы узнали, что кто-то из наших самых молодых – Стребейко, который только недавно вступил в Общество, – самовольно написал два письма в Индию, где-то добыв адрес. Утруждать Руководителей своими мелкими проблемами, которые можно выяснить здесь же, в Обществе?! Конечно, наш выговор запоздал, ибо теперь неудобно перед Е.И.

Вчера я получил чудесный дар из Индии – рукопись «Напутствие Вождю» и 100 параграфов из книги «Братство». «Напутствие Вождю» следует напечатать или переписать на машинке только в 50 экземплярах. Чувствую грядущую великую миссию этой книги. И я недавно начал выписывать из Учения о задачах Вождя. И теперь пришло это посвящение – указания сердцу.

 

4 июня. Пятница

Сегодня знаменательный день – мировой суд оправдал Гаральда. Повестка о том, что надо явиться в суд, пришла так нежданно, только за два дня. Вполне понятно напряжение после такого факта. Гаральд начал собирать подписи больных в нескольких толстых тетрадях, которые он хотел присовокупить к прошению к президенту. Член нашего Общества Зальцман поговорил со Скуенеком, тот обещал защищать дело Гаральда и поговорить с министром Апситом и с Рубулисом. На мировом суде Гаральда защищал П.Бергис, гуманный человек. Он доказал, что является неправильным прибегать к тем статьям карательного закона, на которых основывается истец. Кроме того, сенат когда-то решил, что лекарства можно приготовлять непосредственно под наблюдением врача: тогда ведь и сам врач может их готовить. Наконец, подчеркнул, что Гаральд берёт определённый гонорар за лекарства, которые он выдаёт больным. Приговор объявили быстро и даже нежданно – оправдан! <Гаральд> думал, что рассмотрение отложат и поручат найти 16 свидетелей. Это – новая победа Света над тьмою. Как много несознательных и тёмных людей ещё есть среди врачей! И чтобы такие лечили тело и душу страждущих?! Это трагедия нашей культуры, что во главе её зачастую находятся личности, её не достойные. Печально и то, что ныне во главе многих учреждений поставлены ничтожные люди, таков и директор Департамента здравоохранения.

Вчера я прочёл в Обществе несколько параграфов из «Братства».

 

25 июня

На Ивана Купалу я был в Мурмуйже в гостях у Мауринь Зенты и её друзей. Выехал вместе с Я.Залькалном, который направлялся на хутор своего брата. И мне пришлось не раз там побывать, ибо брат Я.Залькална – волостной староста и в его ведении культура в волости и содействие ей. Мне сообщили, что он очень недружелюбно относится к Петерсону, руководителю народного университета в Мурмуйже, и о Зенте он нелестного мнения. Нависла угроза и над самим существованием университета, ибо Фонд культуры более не выделяет ему средства, основываясь на отзыве старосты Каугурской волости. Брат Залькална в общем-то человек хороший, но, как говорит Учение: доброты ещё недостаточно, нужна духовность. Он не может понять, что университет в Мурмуйже действительно имеет большое значение, и не только для волости, но и гораздо шире. Он мнит, что лекторы слишком абстрагируются от жизни и не стремятся к объединению с другими культурными учреждениями в волости. Во всём этом я пытался его переубедить, ибо знал, что сотрудничества недостаёт именно у противоположной стороны. Я много дебатировал с братом Залькална, и не знаю, какое впечатление в конце концов осталось у него от меня? Знаю, насколько Петерсон недавно был удручён в связи со всеми нападками: его упрекали во всяких сомнительных финансовых делах, однако ревизия доказала его невиновность. И мне хотелось что-то хорошее сделать для Мурмуйжи, местности, у которой, в моём понимании, такое светлое звучание.

 

1 июля

Заботы не кончаются, и, кроме того, я ещё не выполнил своего долга и не ушёл в отпуск, хотя Е.И. в каждом письме меня к этому побуждает. Сколь удивительной была открытость ко мне Е.И. в её последнем обширном письме, где она пишет о Гребенщикове, Асееве, Писаревой и в конце объясняет понятие Кумаров. Какой великий Свет всегда идёт вместе с её письмами!

Надо строить планы о нашем совместном собрании в Каунасе, которое должно состояться в масштабе всей Балтии и с приглашёнными гостями, значит – официально. Все приготовительные работы безотлагательны и спешны. Озабоченность вызывают у нас и картины Н.К.: они задержаны в Лондоне до тех пор, пока мы не вышлем экспедиционной фирме валюту.

Мы хотим приобрести для Общества картину Н.К. «Первобытные люди», которую один антиквариат в Риге в конце концов отдает за 200 латов. Так наш музей со временем станет чудесным храмом искусства.

 

7 сентября. Вторник

Сегодня я получил вторую часть «Братства» [9], 32 параграфа. Какой невыразимый Свет излучает каждая строка этой книги! Это великая Красота Сердца, которую я держу в своих руках. Чем же я заслужил это – такую огромную Радость?!

Уже давно я начал получать первую часть «Братства», теперь вся она в моих руках! Там в каком-то параграфе упоминается, что вторая часть выйдет только в нескольких экземплярах. Об этом я написал Е.И. Наконец, в первых числах августа я получил от Е.И. письмо от 16 июля.

«Родной наш Рихард Яковлевич, получила Разрешение послать Вам части второй книги. Буду посылать Вам частями. "Если пожелаете послать Рихарду части второй книги, не имею ничего против. Он и Гаральд лучше других умеют хранить тайну". "Один по утончённости, другой по львиному настроению – Мне близки. Но пусть Гаральд очень бережно собирает отзывы, как было Указано". Значит, Вы и Гаральд Феликсович хранители второй книги... Так, родные, храните доверенное Вам».

 

8 октября

В течение нескольких месяцев ничего не писал. Когда немного «переведу дыхание», тогда опишу все свои переживания. Ныне живу, погружённый в глубины напряжения. Сотни «обручей» сковывают тело, дух отчаянно рвётся поверх границ. Послезавтра уже открытие Музея и конгресса, но кажется, что главное ещё не сделано, что всё главное надо успеть сегодня и завтра. Ещё надо написать обращения, составить доклад. Ещё картины окончательно не размещены. Только сегодня или завтра привезут литовские картины. Ещё сегодня я подал для каталога последний дополнительный список по работам латышских художников. Сколько раз приходилось звонить по телефону. Наконец, сегодня сообщили из Министерства, что дадут разрешение на открытие музея и проведение конгресса, но чтобы слово «конгресс» мы заменили на «съезд». Я взял такси и помчался по редакциям, чтобы это слово соответственно исправить, ибо завтра появятся статьи или заметки о конгрессе.

Очень радостно, что вчера «Брива Земе» поместила две репродукции картин Н.К. и вчера же приходил художник Страздынь по заданию редакции, чтобы написать о нас статью. Именно это весьма важно, чтобы официальный правительственный орган печати первым исправил и искупил грех, в котором он перед нами провинился. Притом другие газеты всегда автоматически следуют за ним. Ещё сегодня молодой Беньямин принял <меня> с известной долей иронии, когда я передал приглашение на открытие музея: «О вас такое говорят!» Уж тут нам следует завоевать престиж! Вторым нашим завоеванием было бы, если бы пришёл министр Берзинь, как обещал. И третьим – доклад на радио, за что я так сильно боролся. Но об этом всём – позже, ибо теперь каждая минута должна посвящаться мыслям о грядущем воскресенье.

 

20 октября. Среда

Мне хочется сегодня вспомнить ход событий последних четырёх месяцев, о которых я здесь ничего не рассказал и которые промчались как один день. Лето я прожил в Ропажи Межгайтас у брата Эллы – лесничего. Пробыл там всего шесть недель, каждую неделю по 2-3 дня проводил в Риге, ибо обычно ходил в Общество на заседания по четвергам. Е.И. мне уже в каждом письме писала, чтобы я берёг здоровье и отдохнул. Но временами у меня тяжко было на душе от сознания, что Элле с детьми пришлось остаться в Межапарке. Гунта, однако, три раза была со мной в Ропажи, бродили мы по окрестным полям, ходили в лес по грибы, на реку. Много дивной красоты в сельской местности. Всё же сердце звучало струнами непокоя, ибо так мало можно сделать. Я прочёл первый том «Тайной Доктрины», в связи с этим делал заметки на полях своей книги, прочёл ещё и некоторые иные источники, и всё же свой труд не завершил. Е.И. так часто мне писала: «Отдохните и напишите свой труд». Но мешали и другие обычные работы по Обществу. Сколько одних лишь писем я написал! По-русски пишется медленнее, чем по-латышски. Написал и длинное-предлинное письмо Е.И., где характеризовал старших членов Общества. Оно было труднейшим моим письмом. Каждое предложение многократно обдумывал. И всё же совершил ошибку, по крайней мере, по отношению к Элле. Я написал, что в минуты утомления и нервности в ней иногда всплывают сомнения. Писал это, ожидая поддержки для неё от Е.И. Однако, углубившись снова, понял, что провинился перед Эллой, ибо не сказал истинную правду. Элле присуща врождённая жажда быть правдивой, жажда, возможно, даже несколько болезненная. Иногда она может выразить в словах то, чего, по существу, даже не думает. И <присущ ей> самоанализ по поводу моментов нервности. О священном для неё она никогда не говорила. Но в глубине сердца у неё великое, святое почитание Иерархии. Иногда в ней проявляется изумительное чувствознание, и оно мне столько раз помогало и вело в жизни. Я причинил Элле новую боль, но хочу это исправить, знаю, насколько исчерпывается энергия, когда всё приходится отдавать детям. Нет служанки, чтобы помочь, а бабушка больше заботится о детях второй дочери. Давно ищем служанку, но невозможно найти сторонницу вегетарианства. Всё же все наболевшие вопросы следует решить спешно, насколько возможно.

В начале июля мы получили великий Дар из Индии – ящик с 34 картинами. Вместе с Валковским мы уладили все таможенные формальности, и в помещении Общества открыли ящик с чудеснейшими ценностями.

В начале августа вместе со мной в Ропажи гостил и Гаральд. Наша дружба окрепла. Вместе мы читали письмо Е.И., что мне и Гаральду даровано великое счастье – вторая часть «Братства». Вместе мы строили планы. Гаральд ещё молод, но его продвижение изумительно. Чувствую, что в прошлой жизни он уже выявился как зрелый дух. Доверие Учителя к нам заставляет нас ещё больше сплотиться. Совместно с Валковским мы образуем нуклеус Общества. Жаль, что Валковский временами слишком медлителен и односторонен, но вообще-то его помощь в организаторских делах Общества весьма насущна.

2 августа в Ропажи в колонии учениц средней школы я прочёл доклад о прекрасном и жизни.

Однако свою главную миссию я не выполнил, свою книгу не закончил. Это отзывается постоянной болью в сердце. Этот труд поощрён и доверен наибольшим Доверием. Мне его следовало бы написать с величайшим вдохновением. Но я опять впрягся в бесчисленные ежедневные дела. Уже в августе надлежало начать думать о конгрессе. В середине июля, по нашему приглашению, приехала Монтвидене, и я предложил съезд провести в Риге, ибо ощущал, что условия в Каунасе нисколько не благоприятнее, чем в Риге. Вскоре у нас родилась новая мысль – провести конгресс одновременно с открытием Музея. Когда мы об этом сообщили в Индию, немедленно пришёл ответ: провести конгресс 10 октября, когда намечено празднование юбилея Рериха. Сразу наш съезд обрёл совсем иное – международное, выдающееся значение, ибо теперь в центре оказался сам Рерих и его чествование. В такой ситуации к съезду надо было готовиться совсем иначе. Когда ныне просматриваю письма Н.К., то вижу, что идея съезда была вначале совсем расплывчатой, постепенно она росла и развивалась, появлялись новые, нежданные привходящие обстоятельства, которые заставляли нас переориентироваться, пока наш план не обрёл необходимую зрелость.

У нас в замыслах были и две большие монографии об Н.К., одна на русском языке, вторая – на нескольких других. И она всё ещё в стадии создания, хотя столь многими письмами мы обменивались с Н.К. по этому вопросу. В сентябре мы изготовили первую репродукцию «Сострадания», любимой картины Е.И. Её мы отослали воздушной почтой в Индию совместно с копиями тридцати приветствий Н.К. с таким намерением, чтобы Рерих получил их в день своего чествования. Ещё много тому подобных, тяжело груженных писем летело в Индию. Ныне процесс репродуцирования движется скорее. Мы хотели художественное руководство доверить Либерту, но он не держит слово, сколько раз мы договаривались о встрече, а он не являлся. Возможно, из-за того, что «по причине непредвиденных обстоятельств» ему надо было быть в ином месте, однако культурнее было бы известить нас об этом заранее. Хотелось бы доверить художественную редакцию Пранде, с ним проще сотрудничать, но Либерт непосредственно руководит типографией и всем, что с ней связано. Таким образом, в вопросе монографий ещё многое предстоит решить. Клише для четырнадцати репродукций мы получили из Америки. Эти книги потребуют колоссального капитала. Гаральд отдаёт Обществу все свои деньги, стоит только его попросить. И Вайчулёнис жертвует всем, чем может, Мисинь вносит средства на издание «Агни-Йоги».

А теперь – о создании нашего Музея. Приглашения друзьям Николая Рериха за рубежом на открытие Музея и на конгресс мы начали рассылать уже заблаговременно, согласно адресам, присланным нам Шибаевым. Список этих письменных приглашений всё увеличивался. Только во второй половине сентября мы начали задумываться о печатных пригласительных, отдельно в Музей и отдельно на конгресс, которые мы решили рассылать только по странам Балтии. И тут вдруг явилась мысль об отделе искусства стран Балтии в нашем Музее. Идею подал уже несколько месяцев назад Н.К.: он давно мечтает видеть отдел латышского искусства в нашем Музее, и если возможно, то и коллекции эстонского и литовского искусства. И мы решились на великое дерзновение и напечатали на пригласительных, что в Музее заложены первые основы отдела Балтийских стран. До сих пор у нас абсолютно ничего не было, ни единой работы для этого отдела. Единственно литовцы нам обещали около 30 работ, но мы не надеялись, что в них окажется какое-то высокое качество. Итак, 30 сентября мы решили: надо, во-первых, срочно податься в Эстонию и получить оттуда произведения, чтобы хоть как-то было представлено эстонское искусство. Кроме того, надо прийти к ясности относительно лиц, которые будут участвовать в конгрессе от Эстонии. Обещали – Кайгородов, Рудникова и другие. Но последняя требовала, чтобы официально пригласили и её мужа, барона Икскюля, и главу общества парапсихологов. Мы этого не сделали, ибо от Кайгородова нам стало известно, что Икскюль сильно скомпрометирован в глазах эстонской интеллигенции и плохо смотрят на саму Рудникову, и если бы Рудникова поехала, то, возможно, что ни он, ни Пятс, ни другие эстонские художники не явились бы. Но получилось, что не приехали ни Кайгородов, ни Рудникова. Рудникова в последний момент прислала телеграмму, что не приедет. Возможно, обиделась, что мы не пригласили её мужа, хотя по её заданию К.Миллер дважды от нас этого требовал. Мы этого не сделали, во-первых, по упомянутым выше мотивам. Кроме того, ещё д-р Феликс Лукин нам высказал серьёзные сомнения относительно Икскюля. Во-вторых, Блюменталю и Гаральду, когда они были в Таллине, говорили, что одной из главных причин, почему Рудникова и члены Метапсихического общества желают ехать в Ригу, является то, что, пользуясь нашим приглашением, они получили бы льготный железнодорожный тариф и могли бы в Риге встретиться со своими собратьями по убеждениям. Вообще, на это общество, так же как и у нас в Риге, интеллигенция смотрит скептически. И недаром, потому и нам надо быть начеку, ибо удивительно, насколько в Таллине мало ясности относительно оккультных вопросов, спиритизм и медиумизм очень распространены, и даже лучшим оккультистам присущ оттенок психизма. Недавно нас посетила одна дама из Метапсихического общества в Таллине, которая выступала с лекциями в Рижском обществе психических исследований. Ей присущи способности автоматического письма, и она «переписывается даже с Махатмами»! Разумеется, что после этого её утверждения мы отнеслись к ней совсем холодно. Такие вот пророки теперь бродят по миру и смущают умы. В конце концов, от того, что указанные лица не приехали на конгресс, мы не много потеряли, ибо явился столь нежданно новый приятный гость – представитель Фонда культуры Эстонии, художник Гринберг, делегированный Пятсом, очень культурный человек.

Гаральд и Блюменталь привезли из Эстонии девять произведений: шесть работ Кайгородова, две работы Нимана и одну – Янсена. Произведения сами по себе посредственные, но техника неплохая.

Раз уж пошло такое дело, надо было браться за собрание латышского искусства. И так мы, за краткий срок, в последнюю неделю перед открытием Музея, 5, 6 и 7 октября, насколько было возможно выкроить время помимо нашей работы, объехали ведущих художников. Это можно было только после обеда, ибо позже, вечером, Пранде должен быть в Академии. У Гаральда, в свою очередь, бунтовали больные, если он задерживался. Таким образом, «закупочная комиссия картин» состояла из трёх человек. Первоначально, во вторник, мы явились к самому Пранде: у него, кроме его собственного этюда «Над лесами», неожиданно для себя мы приобрели дивный пейзаж берёзовой рощи Валтера, который я считаю ценнейшим произведением в нашей латышской коллекции. За эту картину мы заплатили Пранде 400 латов. Поначалу он предлагал нам какую-то иную работу Валтера, побольше, а эту, маленькую, запрятал в углу и не очень желал с нею расставаться. Затем мы направились к Ансису Цирулису и выторговали у него «Три Лаймы». Были мы и у П.Кундзиня, но ничего для нас подходящего не нашли. На второй день у сына Розенталя мы приобрели «Мария Магдалина у ног Христа» (600 латов) и «Кудесник». Знаю, что его жене было очень трудно проститься с любимыми работами, но она решилась на это, возможно, ради Гаральда, который был их домашним врачом. От Бине мы получили «Бог, Мара и Лайма» – национальную святыню диевтуров, однако в наших помещениях этот холст всё же эффектно не смотрится. Затем выбрали его «Путников». Утром в четверг мы посетили Меснека. Больше всего нам понравились его крупные работы, но они ведь для нас дороги. Аннусс только что завершил большую картину «Явление Христа Деве Марии». Композиция очень даже чудная, только сам Христос какой-то совсем необычный. Замечательны его этюды для алтарных картин. Мы ещё ему не заплатили, ибо у нас просто-напросто не хватило денег. У Куги в Академии мы купили «На мельнице», другой подходящей картины у него не было. Наконец, у Тильберга – четыре небольшие работы. Возможно, что к нему и не было смысла идти, но мы ходили по рекомендации Пранде. Один небольшой набросок я ещё в последний момент обменял на другой, более живой, – «Горную дорогу». Однажды вечером, ранее, мы с Гаральдом посетили дома Либерта и договорились относительно его декоративной картины «Князь Игорь». Так, в стремительном темпе, началось и кончилось у нас путешествие по мастерским художников. Гаральд из своей квартиры притащил в музей работы Свемпа и Скулме. Первые основы заложены, и мне кажется – они великолепны.

Работы литовцев мы получили только в пятницу после обеда. Можно себе представить всю деятельность, которая кипела в Обществе в последние два дня. Не были развешены работы латышских художников. Предстояло провести и всякие ремонтные работы. Недавно перекрасили все комнаты. В последний момент нашу «голубую комнату» преобразили в жёлто-белую, приспособили к картинам. Пранде с членами нашего Общества работал до поздней ночи. Прикрепили номерки к картинам, устроили гардероб, декорировали. Но меня всё время не отпускало беспокойство о воскресном дне. Кто же должен держать речь на открытии? Никогда я не выступал перед чужой большой аудиторией и в присутствии гостей. Я ведь рискую. И всё же, наконец, я решил рискнуть. Ибо разве Силы Света не стоят за мной? В последний день я был чрезвычайно уставшим. Однако составил «в черновике» свои вступительные речи, которые переписал и разработал воскресным утром. Браться за доклад уже времени не хватило, я решил прочесть главы из своей книги об Н.К. Массу усилий требовал и каталог Общества. Своё предисловие я сдал поздновато. Последний сигнальный лист напечатали только в пятницу, но в субботу <каталог> уже должны были сброшюровать. И тут в субботу к двенадцати часам дня я вспомнил, что ещё не уплачено «Тевияс Балвас» [10] и, кроме того, ещё полагается подать соответствующее заявление в Министерство общественных дел. Уже в последний момент (учреждения закрывают в час дня) я сел в такси и за полчаса, с тревогой в сердце, всё счастливо уладил. Разрешение на открытие музея мы получили в пятницу (поздновато!). Но разрешение на проведение конгресса не было получено ещё в субботу к 12 часам! Наконец, члену нашего Общества Дравниеку с трудом удалось его достать. Предстояло ещё незамедлительно подать прошение в префектуру, здесь, однако, благодаря знакомству разрешение выдали без задержки. Как видно, могло случиться, что наш съезд вообще бы не разрешили! Наверняка в министерстве на нас собраны какие-то «сведения», быть может – из Политического управления, ибо отчего же в последний момент такое затягивание? И главное – министр Берзинь, который сказал: «С радостью приду, если только какие-то особые обстоятельства не помешают», всё же не явился, думаем, наверняка по причине именно «собранных сведений». Что это за учреждение, которое собирает о нас неправдивые, ложные сведения? Разве мы не являемся самыми лояльными, добропорядочными гражданами Латвии, разве мы не стараемся своей культурной жизнью, своими светлыми мыслями и идеями служить примером для других организаций и сограждан? Разве мы не копили нетленные богатства духа для бессмертной, вечной Латвии? Почему к нам такое недоверие? Потому нам и было столь больно, когда на второй день конгресса мы узнали, что среди гостей есть двое из Политического управления, которые за нами неотступно надзирали, критически разбирали наши доклады, сопровождали на Братское кладбище и которых мы в конце концов приглашали на ужин.

В Музее были выставлены и три депонированные [11] картины: «Прокопий Праведный отводит тучу каменную», «Град обречённый» и «Святые Борис и Глеб». И здесь надлежало совершить свои формальности – застраховать и т.д. Все экспонированные картины надо было срочно вставлять в рамы. Монтвидене привезла с собой обе свои картины Н.К. и рисунок «Святилище», который одолжила у директора Музея <в Каунасе> Галауне. Эти работы она увезла с собой обратно.

На наш конгресс приехали 30 членов Литовского общества Рериха. Мы изумлялись их великому рвению и преданности, что они смогли приехать в таком большом количестве (возможно, – 75% всех членов Общества). Большая их часть – люди небогатые, но другие оплатили им дорогу и т.д. В среде литовцев господствовала великая дисциплина и порядок.

Когда в воскресенье утром я закончил писать вступительные речи, Блюменталь, который ныне живёт в Межапарке, на своей легковой машине отвёз меня и Эллу в Ригу. Уже само здание Общества внушало праздничное чувство: развевались флаги трёх Балтийских государств, стояли лавровые деревья, у входа и у лифта гостей встречали члены нашего Общества. Когда гости собрались в зале по звону гонга, с каким чувством я поднимался на трибуну! Это был труднейший экзамен моей жизни! Присутствовало много общественных деятелей, знакомых, был и мой брат. Но, когда я начал и глянул на людей, ощутил в себе как бы просветление. Будто бы токи струились сквозь меня. В своей речи я чувствовал вдохновение. Сознавал, что Высшие Силы меня ведут. После речи спели гимн. Затем Лукин зачитал имена приветствующих и некоторые телеграммы. Потом я прочёл приветствия Е.И. и Н.К. на русском языке, но ощутил, что здесь это зачитывать не следовало, потому сократил и читал бегло. Так Музей получил благословение от нас самих и Свыше. Что с того, что официальные представители не участвовали? Начнём сами великий путь культуры! Столько дерзновения и напряжённейшего огня!

Некоторое время мы пообщались с гостями. Дух был приподнятый. Новая эпоха начинается в нашей жизни. Затем вместе с литовскими гостями мы направились обедать в вегетарианскую столовую. В три часа начался конгресс. Технические вопросы конгресса я доверил Валковскому, который и разработал регламент конгресса, потому я не углублялся во все детали. Конгресс я открыл краткой речью, в которой пригласил всех почтить память первого основателя Рериховского общества д-ра Лукина. Затем очертил понятие духовного содружества и три элемента культуры: красоту, знание и этику жизни. В президиум избрали меня – председателем, К.Валковского, Г.Лукина и Монтвидене – вице-председателями, Тарабильду и Фрицберг – секретарями. Фактически оба дня собрание вёл Валковский. Почётными председателями избрали А.Пранде и К.Дуцмана. Кроме того, место в президиуме предложили генералу Нагевичюсу, начальнику Военного музея Литвы, знакомому Монтвидене, который на минутку явился на конгресс. Зачитали часть приветствий. Всё ещё приходили телеграммы и письма, которые зачитывались в перерывах. Затем началось чтение докладов. Начал я главой из своей книги: «Взгляды Рериха на искусство». Было много ценных докладов. На второй день господствовал более эзотерический оттенок, ибо читались <доклады> на темы Живой Этики. Клизовский и г-жа Крауклис, хотя им много раз указывалось, всё же не сумели примениться к сознаниям. С последней даже получился небольшой конфликт. Ибо она в своём докладе подчёркивала борьбу женщины с мужчиной, и это подметили двое из Политического управления. Клизовский читал о задачах сердца, Драудзинь – о воспитании, Сипавичюс прочёл красивую оду, посвящённую Н.К. и т. д. В понедельник в двенадцать часов мы направились на Братское кладбище, чтобы исполнить традиционный долг – возложить венок. Раньше всё это показалось бы мне странным, но ведь этим выражалось уважение к народу. В четыре часа начался заключительный акт конгресса. Была атмосфера дружественности и сердечного тепла, мешали только «дугпа». После ужина вместе с несколькими литовцами долгое время мы провели в комнате Учителя. В конце трём литовкам мы вручили Портрет. Были мы вместе до поздней ночи. Знаю, что эти мгновения они не забудут никогда. На следующее утро мы дали Портрет ещё четырём литовцам, после этого в комнате Учителя собрались вместе все члены Литовского общества. Читали некоторые параграфы из Учения о Мастере, преданности, торжественности. Далее в зале г-жа Бумбер прочла краткий доклад об учреждении бюро психических исследований и т. д. В конце я повторил гостям свой доклад: «Какие свойства необходимы тому, кто решил следовать путём ученичества», который читал в Обществе 30 сентября. Жаль, что у нас не было возможности нигде собраться вместе и погрузиться в сердечные беседы, ибо приходилось думать о недремлющем оке политических чиновников, которые следили, чтобы ничего не проводилось «вне программы». Ещё хорошо, что утром последнего дня они не пришли в Общество. Во вторник в половине третьего литовские друзья простились с нами. Сознаю, что всё могло быть лучше, но они увезли с собой немало возвышенного. Литовцы подарили нам пальму, и только что Монтвидене написала, что они нам дарят скульптуру Тарабильдене «Мадонна Мира». При посредничестве Тарабильды мы приобрели и две картины Шимониса, кроме того, два рисунка самого Тарабильды. И сегодня эти работы включены в каталог нашего Музея. (Одну из этих картин всё же не удалось достать.)

Были разработаны и резолюции для представления конгрессу: о воспитании, об искусстве, по женскому вопросу и о сотрудничестве между Балтийскими странами с целью продвижения Пакта Рериха. На конгрессе решили передать их «секциям» для окончательной формулировки. Так из последней резолюции вырос «Балтийский комитет Пакта Рериха». Эта идея привела меня в восторг. Именно такой комитет обладает гораздо большим значением. Он может обращаться не только к своему народу, но и апеллировать к великим державам и Лиге Наций. О самих резолюциях мы ещё не имеем полной ясности. В современных условиях их лучше опубликовать как тезисы к докладам. Не желаем показаться властям «бунтарями». Особенно трудно расстаться с резолюцией по женскому вопросу: г-жа Крауклис изложила там все наши радикальные взгляды. Но мы мало поможем делу, если потребуем ныне равноправия женщины в законодательстве и на государственной службе, когда общественное положение женщины опять угнетается и «верхи» никаких советов и замечаний не признают. Надо идти иным путём – путём воспитания культуры сознания.

Теперь впереди великий труд: издать материалы конгресса, речи и приветствия на латышском и на языке выступавших. Разумеется, что главная работа здесь опять будет моя. Появились бы хорошие помощники! Ныне много работает г-жа Пормалис, печатает на машинке и переводит. Но, чтобы всё опубликовать, ещё много надо работать.

Также предстоит кропотливый и большой труд – выслать всем приветствовавшим благодарственные письма. И, в конце концов, нельзя ведь всем писать по одному шаблону. Мы напечатали также специальный бланк, на обороте которого наклеили репродукцию картины Н.К. «Брамапутра». Некоторые писали нам очень сердечно. Трогательны индийские свидетельства. Множество знаменитых имён. Последним прислал Свен Гедин. Мы были поражены, сколь чудно отзывались литовские правительственные и культурные круги: есть письма по поручению Сметоны и Тубелиса и т.д. Только наши правительственные круги молчат. Дуцман точно определил: «Если бы они знали, какое значение имеет этот конгресс не только для Латвии, но и для блага всего человечества, они бы горько сожалели о своём равнодушии». Да, что же скрижали истории поведают о тех, кому следовало стоять на дозоре Культуры своего народа и кому полагалось понимать каждое светлое, полезное для благосостояния народа начинание и всеми силами поддерживать его? Но происходит как раз наоборот. Здесь чувствознание вождя должно быть бодрым.

Мы много размышляли о том, почему министр Берзинь, который нам сказал, что с радостью посетит открытие нашего Музея, если только не появятся особые препятствия, всё же не пришёл? Если он нас принял на официальном приёме, то не может быть, что он уже заранее не был подробно о нас информирован. Откуда возникли слухи, что у нас «связи с большевиками»? Может быть, оттого, что с недавнего времени заседания нашего Общества стал посещать поэт Дзелзитис, когда-то бывший «левый», но ныне внутренне переориентировавшийся, хотя сам он заверяет, что всегда был религиозным искателем. Однако в последнее время до нас дошли тёмные слухи о нём, и, пока он не реабилитировался, надо просить его нас не посещать. Если он направился к религиозному мышлению, то пусть проявит это открыто для общества, публикуя новые стихи. Стыдиться своего мировоззрения нельзя, нам такие не нужны.

Ещё хочу рассказать о своём докладе на радио, чтобы охарактеризовать обстоятельства и психологию. Когда я просил разрешения прочесть доклад о Рерихе, А.Залитис мне сразу же разрешил. Он, видимо, не был проинформирован о том, что за опасный человек этот Рерих! Ибо недельки через две я внезапно узнаю, что вопрос о моём докладе рассматривался на заседании радио и отклонён. Рерих будто бы сектант и мистик (я ответил, что Рерих всю свою жизнь борется против сектантства и фанатизма!). Односторонность проявил на радио, кроме директора Смилги, и мой тёзка критик Рудзитис. Я немедленно нашёл Залитиса, и тот мне в конце концов сообщил решение Смилги, что по поводу моего доклада он будет говорить с самим министром Б<ерзине>м. Да, великая честь оказана мне, что по такому мелкому делу утруждают министра! Но здесь таится угроза престижу Общества! А что если Б<ерзинь> откажет?! Здесь уже не просто вопрос доклада, о котором я бы много не печалился, – здесь приходится защищать честь Общества, чтобы Б<ерзинь> своим решением случайно не поставил наше Общество в неудобное положение. Нам самим надо было первыми попасть на приём к Б<ерзиню>! Мой разговор с Залитисом состоялся в понедельник, а во вторник мы с Валковским пытались пробиться к Б<ерзиню>. Всё же нам это не удалось, но обещали – на следующую пятницу. Я позвонил Дуцману, и он долго говорил со Смилгой, своим знакомым, и всё же окончательно его убедить не удалось. Он сказал: «Я представлю ваши аргументы министру, если он разрешит, то пусть доклад зачитывается». В четверг я позвонил Залитису. Оказалось, что и Смилга не попал на приём к министру, ибо на аудиенции было слишком много людей. Тогда Залитис направился ещё раз к Смилге, и на этот раз, наконец, Смилга разрешил. Притом сказал следующее: «Хотя мне всё это дело Рериха несимпатично, но ради Рудзитиса, который написал доклад, я разрешу». Выяснилось, что Смилгу смутили слухи, которые он, очевидно, косвенно услышал от проф. Шмидта. Как известно, Шмидт в своём докладе в Доме Латышского общества выступил против Рериха, таким же образом он выступал и на лекциях народного университета. Так приходится бороться в эту эпоху духовного мракобесия и невежества. Наконец, 10 октября актриса Эмилия Виестур прочла мой доклад на Рижском радио, в девятнадцать часов ноль пять минут, чтение длилось двадцать минут, но в девятнадцать тридцать ей надо было быть на сцене театра Дайле. Позже Виестур было указано, что какое-то предложение в моём докладе кому-то не понравилось. Доклад предъявлялся заранее на цензуру Залитису. Мудрили мы, которое же это предложение, не то ли, что «должны стать прекрасными и тюрьмы»? Так мы и не узнали.

Только в четверг, 14 октября, после нашего собрания мы окончательно решили относительно групп Учения. Это был тяжёлый вопрос, который всё лето лежал у меня на сердце, ибо мне не хотелось никого ущемлять. Писал я об этом и Е.И., и получил от неё краткое замечание, что трудно распределить группы по сознанию. Руководителю группы необходимо быть подлинным воспитателем, он должен отзвучать на все тонкие вибрации струн Учения и культуры. Больше всего озабоченности доставляла группа Слётовой, там вечно случались то одни, то другие несогласия и нарушения дисциплины. И сама Слётова отнюдь не является воспитательницей. Одно лишь то, что она до сих пор не помирилась с Фрицберг, и всё её поведение в этом деле свидетельствует о её неспособности исполнять это высокое задание. У меня появилась счастливая идея – поручить руководство её группой Гаральду. Во-первых, с Гаральдом у Слётовой будет менее всего предлогов для обиды. Кроме того, эта миссия весьма важна и самому Гаральду для духовного развития, ибо руководитель группы, уча других, сам чрезвычайно растёт. Группа Буцена, как весьма малочисленная, уже самоликвидировалась, и мы, наверное, новую ему не поручим, хотя он этого хочет, – дело в том, что у него не хватает соизмеримости и такта. Три старшие группы: Клизовского, Валковского и Фреймана (который сам отказался) объединили в одну, которую поведёт Клизовский. У последнего множество теоретических знаний, здесь, где читают «Беспредельность», они будут уместны. Понятно, что способности воспитателя у него малы. Затем в воскресенье в старшей группе я вновь прочёл выдержки из своей статьи о том, каким должен быть руководитель группы. Что во многом он должен быть «классным руководителем» и воспитателем в жизни, что ему надо вникать в личную душевную жизнь членов группы, подавать советы и быть примером во всём. Далее – остаются по-старому группы Лицис – Вайчулёниса и Крауклис. В группу Драудзинь входит четверо новичков, и она начинает читать первую часть «Листов Сада Мории». Валковский взялся вести новую группу на русском языке. Ещё следует отметить, что в группу Гаральда вливаются ещё несколько членов из других групп. Думаю, в его группе будет лучшая дисциплина. Он несколько раз был слишком радикален и резковат, но ведь велико его усердие свершить всё наилучшим образом.

 

12 ноября. Пятница

События разворачиваются с такой калейдоскопической быстротой, что не успеваю их отмечать. И каждый день преподносит какое-то переживание. Истинно – век великой динамики!

В воскресенье после конгресса, то есть 17 октября, нас посетил Кайгородов. Это, мне кажется, было великим событием, ибо за этим визитом последовали важные продвижения. Мы с ним условились, и Кайгородов обещал, что, вернувшись в Таллин, он постарается организовать Рериховскую группу или Комитет Пакта. Он по этому вопросу беседовал с В.Пятсом, и тот рекомендовал общество пока не создавать, но единственно – группу, вокруг которой собирать, кроме художников, и молодёжь. Пятс обмолвился, что он с радостью поддержал бы такую группу. В конце мы предложили, чтобы Кайгородов и другие его друзья обратились по делу Пакта к министру иностранных дел Акелю, и Кайгородов пообещал. Он уехал в восторге от картин Рериха и светлого настроя, который царил в Обществе. Мы приобрели у него его картину «Мальчик в лодке» (за 100 латов). 23 октября я ему написал пространное письмо о предполагаемом «Комитете Пакта Рериха Балтии». Упомянул я и кандидатуры по лицам в каждом государстве. Пятса я предложил в качестве президента Балтийского комитета. От Латвии в комитет могли бы войти Дуцман, Пранде и кто-нибудь из правления Общества. Кроме того, я спросил его о выставке эстонских художников, которая ныне открыта в Таллине. Надо бы расширить раздел эстонского искусства в нашем Музее, ибо картин так мало. Также заботит нас вопрос, кто из эстонских художников возьмётся написать о Рерихе для нашей монографии? И чудно, что несколько погодя последовал замечательный ответ. В субботу, 30 октября (в исторический для Эстонии день!), у Кайгородова собралось несколько художников, чтобы обсудить и заложить основы объединения имени Рериха. И ещё: вчера из Эстонии вернулся Блюменталь и сообщил следующее. На совещании было решено создать Комитет Пакта, в который вошли бы Кайгородов, Гринберг, Ниман, Таска и В.Пятс как почётный председатель. Единогласную поддержку обещали оказать и «Объединение художников» или Совет при Министерстве просвещения. Таска уже разработал устав комитета. В будущий вторник, 16 ноября, они все отправятся на приём к Акелю, чтобы информировать о Пакте Рериха. Если создастся Комитет Пакта в Таллине, то легко будет осуществить создание Комитета Пакта Балтии. Да, это были бы важные и весьма радостные вести. Далее, Блюменталь познакомился с Беликовым, который переписывается с Клизовским и Рерихом, – молодым, энергичным, симпатичным человеком, которому всего 24 года, уже болеет туберкулёзом. У него будто бы великий талант объединителя. Его мать держит столовую, и по вечерам в этом помещении собираются разные юношеские и культурные сообщества. Со всеми Беликов умеет найти общий язык. В тот день, когда Блюменталь был в Таллине, к Беликову явился К.Миллер и попросил помещение для группы Метапсихического общества (группы Рудниковой?). Беликов разрешил. Но когда он услышал, что вечером в этой группе какой-то оратор начал зазывать в спиритизм и медиумизм, он в тот же вечер запретил им впредь собираться здесь. Так, интеллигенция Таллина не терпит спиритов, избегаем их и мы. Беликов интересуется Учением, и у него есть двое-трое единомышленников. Может быть, он мог бы собрать группу Учения, нескольких мог бы взять из Метапсихического общества. Пока Беликов не может войти в состав Комитета Пакта Рериха, хотя Кайгородова знает, и всё же наверняка он будет иметь определённую роль в Обществе Рериха.

Потом, в понедельник, по дороге в Париж нас посетил эстонец, инженер Бушман. На уме у него грандиозные планы – о сооружении памятника женщинам всего мира. Он подарил свою книжку, в которой первым фигурирует Рерих со своим поощрительным письмом, затем в книге приведены и другие отзывы известных личностей. И ко мне он обратился, чтобы я что-нибудь написал. Его план состоит в том, чтобы в Швейцарии или в Америке возвести грандиозное сооружение, посвящённое женщине, которое бы служило поддержкой решению женского вопроса и стимулированию идеи мира. Я предложил ему подумать, не резонно ли возвести такое строение именно в государствах Балтии, ибо они – страны будущего, осенённые потенциальными энергиями. В завершение мы с Валковским его долго вдохновляли по поводу Знамени Мира Рериха, он уехал воодушевлённым и наверняка окажет содействие нашему движению в Таллине. Бушман – человек сердечный, по-детски предаётся своей идее, но ведь в сердечной преданности уже есть сила.

Я желал примирить Слётову с Фрицберг. Беседовал со Слётовой отдельно, затем пригласил их обеих вместе. Но сердца их так же холодны, как и прежде. Как же перевоспитать сердце, тут недостаточно нескольких лет. Всё верно, как определила Е.И.: у Слётовой не хватает культуры, но у Фрицберг слишком мало сердечного тепла. Последней я сказал: представь психологию матери, какую трагедию пережила Слётова как мать, сколь существенно ты могла бы помочь, придя к ней и успокоив её. Во-вторых, если уж меня так тяжело оскорбили, я бы считал долгом своей жизни реабилитироваться. Но настрой Фрицберг таков: «Если Слётова имеет что-то против меня, пусть сама придёт ко мне». Разумеется, Слётова когда-то подняла бучу на всё Общество и таким образом создала карму. Теперь, однако, себя преодолела. Но руки друг другу они всё же не подали. И это старшие члены Общества! Позор! Психологически эта ситуация понятна, но с позиций высшей этики не оправдываема. Всё же новые импульсы ко благу даны.

Когда-то я получил из Индии рукопись «Напутствие Вождю», величественную книгу, с указанием – давать читать только в помещении Общества и только ближайшим членам. Мы начали её читать в старшей группе. Затем пришло Указание: напечатать или размножить эту книгу литографическим способом в 50 экземплярах, все экземпляры пометить номерами и никому не давать до особого указания. И вновь пришло Указание, которое определило по экземпляру мне, Гаральду и Серафинене. И наконец – за великую радость, проявленную членами правления об этой книге, она выделяется им, а также тем, кого я отношу к самым испытанным. Так вместе с Гаральдом мы решили дать по экземпляру членам правления; была мысль предоставить и Драудзинь, но она тогда не присутствовала в Обществе и получила позже. Кроме того, Е.И. указала подарить один экземпляр Стребейко, который перепечатал эту книгу, – за его преданность. Мы пригласили этих лиц в комнату Учителя, и я торжественно всем раздал книги. Притом я подчеркнул, что книгу надо хранить конфиденциально, т. е. – о ней нельзя никому сообщать. Кому дарить ещё – я решил подумать позже. Но вот после этого как-то вечером ко мне в Межапарк приехала возбуждённая г-жа Крауклис, и первые её слова были: «Чем же я Вас оскорбила?» Я был в полном недоумении. Конечно, уже ранее были неприятные моменты из-за её не очень-то тактичных поступков, но всё же это были мелочи. Но теперь я узнал новую истину: ей сказали, что член её группы Стребейко получил подарок из Индии, а ей как руководителю группы ничего даже не сообщили. Все руководители групп получили, единственно она – нет! «Почему такой обход?!» Психологически я понимал её волнение, хотя оно явно вспыхивало из глубин самости, ибо я не думаю, чтобы Мисинь или Драудзинь (которые получили) в случае подобной ситуации так бы расстроились, возможно, что даже и не задавались бы вопросом об этом. Я ответил, что вообще-то не имел в виду руководителей групп, ибо, во-первых, и г-жа Лицис не получила. Объяснял, что я следовал главным образом указаниям Е.И. За ошибку я признал то, что книгу Стребейко я вручил в присутствии старших членов. Ибо, в самом деле, и он чувствовал, что Крауклис отсутствует. Огорчило не столько то, что кто-то из членов Общества преступил указ о неразглашении, как то, что он совершенно исказил истину: будто бы я, вручая книги, думал о руководителях групп. Когда Клизовский на следующий день случайно пришёл, то отрицал, что он что-то рассказал г-же Крауклис (хотя мне Крауклис поведала: он застал её дома всю в слезах и понял, что она всё знает, и успокаивал её, а затем они стали говорить о книге). В четверг окончательно я выяснил: случилось так, что Клизовский действительно думал, что г-жа Крауклис уже знает, хотя на самом деле он сам ей первый и поведал. Знаю, что теперь и Клизовский чувствует себя неудобно. Не хочу на этот раз судить, может быть, я сам был виноват, что не повернул всё так, как было бы желательнее. После раздумий я решил дать книги и Крауклис, и г-же Лицис, так все руководители групп и получат. Но г-жа Крауклис отказалась, это и понятно. Только что я узнал, что Буцен тоже кому-то из членов Общества рассказал: как раз из-за его болтливости мы с Гаральдом и не хотели ему давать. Сколько раз он хвастался дарами из Индии! Пришло время всё это сказать ему в глаза. Знаю, что Н.К. пишет, как много терпения необходимо в отношениях с членами Общества. Понимаю, что наказания не воспитывают, но провоцируют как раз противоположное. Наказывать можно только предателей, иные проступки допустимо порицать только словами. Гаральд всё ещё излишне горяч: он чуть ли не половину членов исключил бы! Но чего бы мы этим достигли? Всё это – та горечь, которую мне положено испить.

В старшую группу мы недавно приняли Блюменталя и Мисиня. Последнего я принял при странных обстоятельствах. В Мисине привлекает его преданность Иерархии, его великая готовность и ясный взгляд. Но мне говорили, что он бывает грубоват со своими рабочими (у него строительная контора). Летом Мисинь читал в Обществе доклад, и Валковский пригласил его остаться ещё в старшей группе. Он это понял так, что <принят> навсегда. Я уже собрался ему заметить, что насовсем он ещё не может остаться, но при пересмотре списка членов он по недоразумению, так сказать, по ошибке, попал в старшую группу. В такой ситуации, пожалуй, было совсем неудобно его изгонять, поскольку список уже был обнародован. Валковский взялся нести ответственность за духовный рост Мисиня. Знаю, что Мисинь развивается быстро, он прислушивается ко всему, что ему говорится. Он будет ценным материалом в нашей постройке. Я беседовал с ним по поводу его отношений с рабочими. Знаю, что он меня понял.

Элла начала ходить в группу Клизовского, но в старшую не ходит. Она говорит, что недостойна, ибо сама она группу не ведёт. Я не смог её уговорить. Она обладает очень хорошим чувствознанием, и я знаю, что её совет был бы необходим на совещаниях старшей группы. Но, очевидно, её время ещё не пришло. Но огонь открывает все врата. Наконец, мы наняли служанку, это, конечно, надо было сделать давно. Этот год измучил нервы Эллы. Её мать немного помогала, но больше всего она привязана к семье второй дочери. Теперь Элла опять может «вырваться» из круга семьи в культуру. Она готовит доклад о Дузе.

Наши встречи по четвергам в Обществе мы начали посвящать выдающимся личностям, философам, поэтам. Валковский рассказал о Жакове, у меня был доклад о пути развития Тагора, в этот четверг, в день Праздника Латвийского государства, Мауринь Зента говорила о проблеме любви в поэзии Райниса, и Раудиве – о женщине. На каждом вечере проводились богатые поэтические чтения. В этот четверг играли «Лоэнгрина» и «Парсифаля». Завтра будет вечер Блаватской. Кроме того, я хочу познакомить членов нашего Общества с искусством, и попросить Пранде, чтобы группу членов Общества он провёл по рижским музеям. Всем нам надо совершенствоваться и в понимании искусства. Нам надо стать гражданами Культуры.

Много ума и совета нам нужно в деле издания будущих книг. К примеру – обе большие монографии о Рерихе на русском и нескольких иностранных языках. В печатне государственных бумаг спешно репродуцируют картины нашего Музея. Мы составили план макета, отослали в Индию, теперь ждём ответа. Бумага уже изготовлена. Только лишь за бумагу придётся заплатить 20.000 латов. Всё это на плечах Гаральда. На нём великая ответственность, ибо книги не могут не выйти. Он опасается, как бы ему не запретили практику. Ныне разработан закон, который ограничивает гомеопатию и наверняка какой-то статьёй затронет и его. Между тем нам требуется всё больше средств. Надо бы пополнить латышский раздел работами художников, которые здесь не представлены. Также следует расширить литовский и эстонский разделы, которые окажутся весьма убогими, когда выставленные произведения придётся увезти. Хотелось бы приобрести работу Меснека «Хлеб насущный», но она стоит 2.000 латов! Теперь заканчивают печатать «Братство» и вторую часть «Тайной Доктрины», капитал и здесь нужен. Кроме того, всё время думаю об издании материалов конгресса. Обо всём этом я часто переписываюсь с Н.К. и получаю очень много ценных советов.

 

8 декабря

Сегодня вышло «Братство». Мы отослали экземпляр в Индию.

 

13 декабря. Понедельник

На сердце так тяжко, тяжко. Мы доверили художественное редактирование книги об Н.К. Либерту. Но он просматривал корректуру довольно поверхностно. И его вкус несколько отличается от вкуса Рериха. Американские клише напечатаны, но из нашего Музея – ещё нет. Мы попросили Либерта выправить все изготовленные клише заново. Как же он не осознаёт, сколь велика ответственность за эту грандиозную книгу, которую напечатают в таком количестве экземпляров! При подготовке издания работали мы вместе с Гаральдом, но теперь вижу, что всё это дело мне надо больше брать в свои руки. Вчера я пригласил на помощь Пранде, и сожалею, что так поздно. Вчера весь день до поздней ночи мы вместе с ним заново составляли макет монографии. На этот раз так, как Н.К. желал, – более-менее в хронологическом порядке. Завтра Пранде пойдёт говорить с Либертом. Очевидно, придётся на время закрыть Музей, ибо в типографию мы увезли около 15 картин и, кроме того, 8 декабря увезли литовские работы. Тяжело, конечно, закрывать теперь, когда интерес публики загорелся. Может быть, найдём какой-то компромисс.

Но новая великая тяжесть нагрянула вчера в старшей группе. Асеев предложил Клизовскому издавать в Риге его журнал. Поскольку у Общества теперь средств нет, то он договорился с частным издателем. Однажды он, правда, спрашивал совета в старшей группе, но неужели он не видел, что настрой был против издания журнала в Риге? Я зачитал дважды замечания Н.К., которые дают понять, что теперь издание журнала «Оккультизм и Йога» в Риге нежелательно. Однако выяснилось, что Клизовский всё же договорился с Вайчулёнисом о финансировании этого издания и т. д. Я ведь сказал, что если бы он мог издавать журнал с преобладающими в нём материалами (процентов на 70) культурного содержания и название его было иным, то тогда ещё можно было бы подумать. Но ныне, когда общественный интерес к Музею велик, когда у нас уже есть издательство «Агни-Йога», такой журнал, даже если издатель – частное лицо, может создать неприятный хаос. Притом я думаю, что Клизовский не годится на должность редактора. И как раз я получил письма Н.К., которые на этот раз определённо отвергают возможность издания журнала в Риге. Это письмо вчера в группе прочёл Гаральд. И тут он вдруг набрался храбрости и выложил всё, что только накопилось на сердце против Клизовского. Получилось некультурно, и я очень сожалею, что у меня не хватило сообразительности и я его не остановил. Гаральд ставил в упрёк Клизовскому его игнорирование Иерархии (в данном случае – по отношению ко мне), что он никогда не советуется со мной и т. д. Драудзинь резко одёрнула Гаральда за такое отношение к старшему члену. И Элла пыталась психологически понять и защитить Клизовского. Мисинь, хотя и потише, вторила Гаральду. Так вчера добрый, героический Гаральд сотворил такое зло, которое опять придётся тяжко залечивать. Всё же я неизменно ощущаю неудобство в отношениях с Клизовским, с его личными стремлениями. Но эти наклонности резко проявлялись в нём уже во времена д-ра Феликса Лукина. Разве многократные «поучения» его исправили? Уже зачитывание в группе письма Н.К. было достаточным уроком, который каждого более-менее чуткого человека заставил бы покраснеть. Можно указывать, но не в такой форме. Ведь только вчера Гаральд прочёл письмо Н.К. к Гущику, где Н.К. укоряет последнего в вечном стремлении осуждать других. А что делает сам Гаральд? Таких волн конфликта не было в Обществе давным-давно.

Радуюсь, что Элла начала ходить в старшую группу. Её интуитивный совет там очень нужен. В прошлый четверг она прочла доклад о своей <любимой актрисе> Элеоноре Дузе.

Так много нескончаемого напряжения! Но накал всё растёт. Ибо жизнь духа – хождение над пропастью по натянутой струне.


[1] Для вида (лат.).

[2] Латышская поэтесса (наст. имя и фамилия Эльза Розенберг), супруга Я. Райниса.

[3] Псевдоним супруги Ф.Д.Лукина Антонии Лукиной, писательницы.

[4] Оксфордские гуманисты – кружок первых английских гуманистов в конце 15 – начале 16 вв. в Оксфордском университете.

[5] «Латвия».

[6] Ныне Тарту.

[7] «Sirds Gaisma» (латыш.) – «Свет сердца».

[8] Пожайслис.

[9] «Надземное».

[10] «Tevijas Balvas» (латыш.) – «Дары отчизны».

[11] Здесь: предоставленные для экспозиции.

 

Печать E-mail

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter
Просмотров: 438