Письмена

(глава из книги Н.К. Рерих. О Вечном)

СОДЕРЖАНИЕ

"Тридесятое царство"

Детская сказка

Гримр-викинг

Старинный совет

Великий ключарь

Замки печали

Царица Небесная

Миф Атлантиды

Знамения

Страхи

Клад

Города пустынные

Граница царства

Властитель ночи

Подвиг

Священные Знаки

На последних вратах

Завтра?

Время

К нему

Наш путь

Капли

Не открою

Пора

Нам?

Веселися!

Улыбкой?

Молитва Гайятри

Сон

Свод

О бедном

Свечи

Обернись

Зов

Встретим

Полночь

В пути

Монеты

Священные Знаки

Оставлю

"Тридесятое царство"

"На границе тридесятого царства стоит великан – дикий человек. Ни конному, ни пешему не пройти, не проехать", – говорится в народной сказке. Еще во времена академии в мастерской Куинджи вздумалось мне написать такую картину. У каждого из нас было свое окно, все обвешанное сладкими итальянскими этюдами прошлого века. Каждый в такой закутке разрабатывал свои задания. Чем разнообразнее они были, тем больше радовался Куинджи. Мой "дикий человек" на ярко-лимонном небе очень разил среди прочей обстановки. Не думал я, что такой выход из общепринятых рамок вместится. Но, видимо, вышло наоборот. Куинджи привел в мою закутку Айвазовского. "Кто это у вас тут сказки рассказывает? – дружелюбно воскликнул маринист и долго разглядывал моего великана. – Сказка, настоящая сказка. Правда и сказка – все вместе".

С тех пор мы много где видели сказочную правду. В Срединной Азии, в Тибете, в Гималаях встречались врата в тридесятые царства. Высились нерукотворные великаны, и грозные, и ласковые, и гордые, и зовущие. Складывал сказки хожалый, много видавший путник. С караваном когда-то он пересекал Гоби и Цайдамы и дивился самому белоснежному Ергору. Сказание пришло из яви. Караванщики предупреждали: "Дальше не ходи!" Разве не о тридесятом, заповедном царстве они предупреждали? В сказках и имена-то азиатские, и шатры степные, и палаты заморские. Все это видел сказитель. От правды будней увлекал к правде нерукотворных просторов.

Неправда, что сказка – удел богатеев пресыщенных. Множества трудящихся бедняков черпали силы и надежду в сказке-правде. Кто узнал сказку, тот умел постоять и за правду. Сама будничная работа преображалась. Некоторые суровые вожди надевали личину, уверяя, что сказка жизни и вообще все искусство им несносно, а сами в тиши плакали, побежденные красотою. Красота не опиум, но крылья преуспеяния.

Ведь в каждом человеке живет мечта о тридесятом царстве, о стране прекрасной. И разве не будет правдою сказать о просторах, в которых каждый побывать может. Правда наиреальнейшая в том, чтобы без лукавых выдумок напомнить и цветом и звуком о существующем.

Есть ли такой земной житель, который не знал бы о сказке, о мечте прекрасной? Умножаются силы, если ведомо, что мечта эта где-то претворилась. И битва с великаном легка. И меч-кладенец куется. И звучит песнь преодоления и победы.

На днях почитаемый Гуру Синг, уходя, вдруг задержался и подал свой посох. Добрый посох из ладного бамбука. Все поняли, что в этом даре – лучшее пожелание.

Чем бы ни затуманилось тридесятое царство, но оно живет в полной яви, в правде.

Тридесятое царство!

Сказано: "Если ты устал, начни еще. Если ты изнемог, начни еще и еще". Правда, правда! Не малая, но великая правда! Но откуда же взять силы? Да все из того же царства тридесятого.

5 октября 1940 г.

Детская сказка

В очень известном и большом городе жил старый царь, вдовец. У царя была дочь, невеста. Царевна далеко славилась и лицом и умом, и потому многие весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были и князья, воеводы, и гости торговые, и ловкие проходимцы, которые всегда толкаются в знатных домах и выискивают, чем бы услужить; были разные люди. Царевна назначила день, когда могут прийти к ней женихи и сказать громко при ней и при всех, что каждый надеется предоставить своей жене; царевна была мудрая. Женихи очень ожидали этого дня, и каждый считал себя лучше всех других. Один перед другим хвалились женихи, кто именитым родом за тридевять поколений, кто богатством, но один из них ничем не хвалился, и никто не знал, откуда пришел он. Он хорошо умел складывать песни; песни его напоминали всем их молодые, лучшие годы, при этом он говорил красиво, и его любили слушать, даже забывая спросить, кто этот певец. И хотя он не был князем, но все женихи обращались с ним, как с равным.

В назначенный день все женихи оделись получше и собрались в палату, к царю. Согласно обычаю, женихи поклонились царю и царевне. Никого не пустил вперед князь древнего рода, за ним слуги несли тяжелую, красную книгу. Князь говорил:

– Царевна, мой род очень знатен. В этой книге вписано более ста поколений... – И князь очень долго читал в своей книге, а под конец сказал: – И в эту книгу впишу жену мою! Будет она ходить по палатам моим, а кругом будут образы предков весьма знаменитых.

– Царевна, – говорил именитый воевода, – окрест громко и страшно имя мое. Спокойна будет жизнь жене моей и поклонятся ей люди – им грозно имя мое.

– Царевна, – говорил залитый сокровищами заморский торговый гость, – жемчугом засыплю жену мою; пойдет она по изумрудному полю и в сладком покое уснет на золотом ложе.

Так говорили женихи, но певец молчал, и все посмотрели на него.

– Что же ты принесешь жене своей? – спросил певца царь.

– Веру в себя, – ответил певец.

Улыбнувшись, переглянулись женихи, изумленно вскинул глазами старый царь, а царевна спросила:

– Скажи, как понять твою веру в себя? Певец отвечал:

– Царевна! Ты красива, и много я слышал об уме твоем, но где же дела твои? Нет их, ибо нет в тебе веры в себя. Выходи, царевна, замуж за князя древнего рода и каждый день читай в его алой книге имя свое и верь в алую книгу! Выходи же, царевна, замуж за именитого гостя торгового, засыпь палаты свои сверкающим золотом и верь в это золото! В покое спи на золотом ложе и верь в этот покой! Покоем, золотом, алыми книгами закрывайся, царевна, от самой себя! Моего имени нет в алой книге, не могу я засыпать эту палату золотом, и куда иду я – там не читают алой книги и золото там не ценно. И не знаю, куда иду я, и не знаю, где путь мой, и не знаю, куда приду я, и нет мне границ, ибо я верю в себя!..

– Обожди, – прервал певца царь, – но имеешь ли ты право верить в себя?

Певец же ничего не ответил и запел веселую песню; улыбнулся ей царь, радостно слушала ее царевна, и лица всех стали ясными. Тогда певец запел грустную песнь; и примолкла палата, и на глазах царевны были слезы. Замолчал певец и сказал сказку; не о властном искусстве говорил он, а о том, как шли в жизнь разные люди, и пришлось им возвращаться назад – и кому было легко, а кому тяжко. И молчали все, и царь голову опустил.

– Я верю в себя, – сказал певец, и никто не смеялся над ним. – Я верю в себя, – продолжал он, – и эта вера ведет меня вперед; и ничто не лежит на пути моем. Будет ли у меня золото, впишут ли имя мое в алых книгах, но поверю я не золоту и не книге, а лишь самому себе, и с этою верой умру я, и смерть мне будет легка.

– Но ты оторвешься от мира. Люди не простят тебе. Веря лишь в себя, одиноко пойдешь ты, и холодно будет идти тебе, ибо кто не за нас – тот против нас, – сурово сказал царь.

Но певец не ответил и снова запел песню. Пел он о ярком восходе; пел, как природа верит в себя и как он любит природу и живет ею. И разгладились брови царя, и улыбнулась царевна, и сказал певец:

– Вижу я – не сочтут за врага меня люди и не оторвусь я от мира, ибо пою я, а песня живет в мире, и мир живет песней; без песни не будет мира. Меня сочли бы врагом, если бы я уничтожил что-либо, но на земле ничто не подлежит уничтожению, и я создаю и не трогаю оплотов людских. Царь, человек, уместивший любовь ко всей природе, не найдет разве в себе любви – к человеку? Возлюбивший природу не отломит без нужды ветки куста, и человека ли сметет он с пути?

И кивнула головой царевна, а царь сказал:

– Не в себя веришь ты, а в песню свою. Певец же ответил:

– Песня лишь часть меня; если поверю я в песню мою больше, чем в самого себя, тем разрушу я силу мою и не буду спокойно петь мои песни, и не будут, как теперь, слушать их люди, ибо тогда я буду петь для них, а не для себя. Все я делаю лишь для себя, а живу для людей. Я пою для себя, и пока буду петь для себя, дотоле будут слушать меня. Я верю в себя в песне моей; в песне моей – все для меня, песню же я пою для всех! В песне люблю лишь себя одного, песней же я всех люблю! Весь для всех, все для меня – все в одной песне. И я верю в себя и хочу смотреть на любовь. И как пою я лишь для себя, а песнью моею живлю всех – так пусть будет вовеки. Поведу жену в далекий путь. Пусть она верит в себя и верою этой дает счастье многим!

– Хочу веры в себя; хочу идти далеко; хочу с высокой горы смотреть на восход!.. – сказала царевна.

И дивились все.

И шумел за окном ветер, и гнул деревья, и гнал на сухую землю дожденосные тучи – он верил в себя.

Гримр-викинг

Гримр-викинг сделался очень стар. В прежние годы он был лучшим вождем, и о нем знали даже в дальних странах. Но теперь викинг не выходит уже в море на своем быстроходном драконе [225]. Уже десять лет не вынимал он своего меча. На стене висит длинный щит, кожей обитый, и орлиные крылья на шлеме покрыты паутиной и серою пылью.

Гримр был знатный человек. Днем на высоком крыльце сидит викинг, творит правду и суд и мудрым оком смотрит на людские ссоры. А к ночи справляет викинг дружеский праздник. На дубовых столах стоит хорошее убранство. Дымятся яства из гусей, оленей, лебедей и другой разной снеди.

Гримр долгое темное время проводит с друзьями. Пришли к нему разные друзья. Пришел из Медвежьей Долины Олав Хаки с двумя сыновьями. Пришел Гаральд из рода Мингов от Мыса Камней. Пришел Эйрик, которого за рыжие волосы называют Красным. Пришли многие храбрые люди и пировали в доме викинга.

Гримр налил в ковш меду и подал его, чтобы все пили и каждый сказал бы свою лучшую волю. Все говорили разное. Богатые желали почета. Бедным хотелось быть богатыми. Те, которые были поглупее, просили жизни сначала, а мудрые заглядывали за рубеж смерти. Молодые хотели отличиться в бою, им было страшно, что жизнь пройдет в тишине, без победы.

Гримр взял ковш самый последний, как и подобает хозяину, и хотел говорить, но задумался и долго смотрел вниз, а волосы белой шапкой легли на его лоб. Потом викинг сказал:

– Мне хочется иметь друга, хоть одного верного друга!

Тогда задвигались вокруг Гримра его гости, так что заскрипели столы, все стали наперерыв говорить.

– Гримр, – так говорил Олав, который пришел из Медвежьей Долины, – разве я не был тебе другом? Когда ты спешил спасти жизнь твою в изгнании, кто первый тебе протянул руку и просил короля вернуть тебя? Вспомни о друге!

С другой стороны старался заглянуть в глаза Гримра викинг Гаральд и говорил, а рукою грозил...

– Эй, слушай, Гримр! Когда враги сожгли усадьбу твою и унесли казну твою, у кого в то время жил ты? Кто с тобою строил новый дом для тебя? Вспомни о друге!

Рядом, как ворон, каркал очень старый Эйрик, прозвищем Красный:

– Гримр! В битве у Полунощной Горы кто держал щит над тобою? Кто вместо тебя принял удар? Вспомни о друге!

– Гримр! Кто спас от врагов жену твою? Вспомни о друге!

– Слушай, Гримр! Кто после несчастного боя при Тюленьем заливе первый пришел к тебе! Вспомни о друге!

– Гримр! Кто не поверил, когда враги на тебя клеветали. Вспомни! Вспомни!

– Гримр, ты сказал неразумное слово! Ты, уже седой и старый, много видал в жизни! Горько слышать, как забыл ты о друзьях, верных тебе даже во времена твоего горя и несчастий.

Гримр тогда встал и так начал:

– Хочу я сказать вам. Помню я все, что вы сделали мне; в этом свидетелями называю богов. Я люблю вас, но теперь вспомнилась мне одна моя очень старинная дума, и я сказал невозможное слово. Вы, товарищи мои, вы друзья в несчастьях моих, и за это я благодарю вас. Но скажу правду: в счастье не было у меня друзей. Не было их, и вообще, их на земле не бывает. Я был очень редко счастливым; даже нетрудно вспомнить, при каких делах.

Был я счастлив после битвы с датчанами, когда у Лебединого мыса мы потопили сто датских ладей. Громко трубили рога; все мои дружинники запели священную песню и понесли меня на щите. Я был счастлив. И мне говорили все приятные слова, но сердца друзей молчали.

У меня не было друзей в счастье.

Был я счастлив, когда король позвал меня на охоту. Я убил двенадцать медведей и спас короля, когда лось хотел бодать его. Тогда король поцеловал меня и назвал меня лучшим мужем. Все мне говорили приятное, но не было приятно на сердце друзей.

Я не знаю в счастье друзей.

Ингерду, дочь Минга, все называли самою лучшею девою. Из-за нее бывали поединки, и от них умерло немало людей. А я женою привел ее в дом мой. Меня величали, и мне было хорошо, но слова друзей шли не от сердца.

Не верю, есть ли в счастье друзья.

В Гуле на вече Один [226] послал мне полезное слово. Я сказал это слово народу, и меня считали спасителем, но и тут молчали сердца моих друзей.

При счастье никогда не бывает друзей.

Я не помню матери, а жена моя была в живых недолго. Не знаю, были ли они такими друзьями. Один раз мне пришлось увидать такое. Женщина кормила бледного и бедного ребенка, а рядом сидел другой – здоровый, и ему тоже хотелось поесть. Я спросил женщину, почему она не обращает внимания на здорового ребенка, который был к тому же и пригож. Женщина мне ответила: "Я люблю обоих, но этот больной и несчастный".

Когда несчастье бывает, я, убогий, держусь за друзей. Но при счастье я стою один, как будто на высокой горе. Человек во время счастья бывает очень высоко, а наши сердца открыты только вниз. В моем несчастье вы, товарищи, жили для себя.

Еще скажу я, что мои слова были невозможными, и в счастье нет друга, иначе он не будет человеком.

Все нашли слова викинга Гримра странными, и многие ему не поверили.

1899 г.

Старинный совет

В одной старинной итальянской рукописи, кажется, пятнадцатого столетия – начальные страницы и все украшения книги были вырваны благородною рукою любителя библиотек – простодушно рассказывается о том, как пришел ученик к учителю-живописцу Сано ди Пиетро за советом о своей картине.

Учитель трудился над спешной работой и не мог прийти на зов ученика, начавшего самостоятельную картину "Поклонение волхвов" для небольшой сельской церкви Сиеннского округа.

Учитель сказал:

– Мой милый, я дал слово настоятелю Монтефалько не покидать своего дома, пока не закончу заказанное им "Коронование Пресвятой Девы". Но скажи, в чем сомнения твои. Я боюсь, не слишком ли долго проработал ты у меня, что теряешься теперь перед своею работой.

– Почтенный учитель, – сказал ученик, – картина моя сложна, и трудно мне сочетать отдельные части ее. Как лучше писать темную оливковую рощу на красноватом утесе вдали? Видны ли там стволы деревьев и насколько отчетлив рисунок листвы?

– Мой милый, пиши так, как нужно тебе.

– Плащ Богородицы полон золотого рисунка. Лучше ли перебить его мелкими складками или навести рисунок в больших плоскостях?

– Сделай его так, как нужно тебе.

– Почтенный учитель, ты слишком занят превосходною работой своей, я лучше помолчу до времени ближайшего отдыха.

– Мой милый, я не думаю отдыхать скоро, а тебе нельзя терять время, если в картине твоей так много неоконченного. Я все слышу и отвечаю тебе, хотя и с некоторым удивлением.

– Головы воинов, сопровождающих царей, многочисленны; найти ли для них общую линию или дать каждую голову и из частей получить абрис толпы?

– Просто так, как тебе нужно.

– Я сделал кусты на дальних полях и полосами струи реки, но захотелось дать их отчетливо, как только иногда видит свежий глаз. Захотелось в воде увидеть волны и челнок на них и даже весло в руках гребца. Но ведь это вдали?

– Нет ничего проще; сделай так, как нужно.

– Учитель, мне делается страшно. Может быть, все-таки скажешь мне, стоит ли короны царей сделать выпуклыми или только для венцов оставить накладное золото?

– Положи золото там, где нужно.

– Мне приходит в мысль, не сделать ли на ягнятах волокна шерсти. Положим, они почти не видны, но вспомни, какие шелковистые, мягкие пряди лежат на ягнятах, так и хочется сделать их тонкою кистью, но в общей картине они почти не видны.

– Делай их так, как нужно.

– Учитель, я не вижу в ответах твоих совета моему делу. Я знаю, что все должно быть так, как нужно, но как нужно – затемнилось у меня сейчас.

– Скажи, ставил ли тебе какие-нибудь условия работы отец Джиованни?

– Кроме срока, никаких условий. Он сказал: Бенвенуто, напиши хорошее изображение "Поклонение трех волхвов Пресвятому Младенцу", и я заплачу тебе десять дукатов из монастырских сумм. Потом назначил срок работы и размеры доски. Но во время работы являлись мне разные мысли от желания сделать лучшее изображение. И к тебе, учитель, по-прежнему обратился я за добрым советом. Скажи, что же значит "как нужно"?

– Как нужно, значит, все должно быть так, как хорошо.

– Но как же так, как хорошо?

– Несчастный, непонятливый Бенвенуто, о чем мы всегда с тобой говорили? Какое слово часто повторял я тебе? Так, как хорошо, может значить лишь одно – так, как красиво.

– А красиво?

– Бенвенуто, выйди за двери и иди к сапожнику Габакуку и скажи: возьми меня мять кожи, я не знаю, что такое "красиво". А ко мне не ходи и лучше не трогай работы своей.

После этой истории в рукописи идет сообщение о рецептах варки оливкового масла и об употреблении косточек оливы. Затем еще рассказ о пизанском гражданине Чирилли Кода, погребенном заживо. Но два последних рассказа для нас интереса не представляют.

Великий ключарь

Вот почему ночью летают светлые мушки. Грешные души от земли хотели подняться. Хотели найти ворота райские и воззвали души к великому ключарю, апостолу:

– Отец ключарь! Хотим идти к воротам твоим! Темно нам, пути не найти!

Ответил сверху апостол:

– Вижу вас, жалкие! Вижу вас, темные! Вот стою я. Светлы ворота мои, это вы, темные, идете во мраке.

Плакались души внизу:

– Отец ключарь! Петр апостол! Света нет у нас. Темны пути наши. Дай нам светочи, с ними увидим тебя. Пустынно в полях и холодные камни.

– Неразумные! Чего к земле приникаете? Оставьте пути темные. Идите путями верхними.

Души просили:

– Света, света дай нам. Хоть одну искру дай нам. Темно, и не знаем мы, где идти нам на верх.

И сказал последнее апостол:

– Малые, малейшие, не знаете, что затемнило путь ваш. Дам вам светочи; светите себе, но нет темной дороги в светлые страны. Просите светоча, но светоч не есть свет.

Так дал великий ключарь светочи грешным душам, и ночью видят их даже люди.

И летают быстро, ищут ворота Рая грешные души. И летают вечно, и есть у них светочи.

 

Замки печали

Идете по замку.

Высокая зала. Длинные отсветы окон. Темные скамьи. Кресла.

Здесь судили и осуждали.

Еще зала, большая. Камин в величину быка. Колонны резные из дуба.

Здесь собирались. Решались судить.

Длинные переходы. Низкие дверки в железных заплатах. Высокий порог.

Здесь вели заподозренных.

Комната в одно окно. Посередине столб. На столбе железные кольца и темные знаки.

Здесь пытали огнем.

Высокая башня. Узкие окна. Узкая дверка. Своды.

Здесь смотрели врага.

Помещение для караула. Две старые пушки. Горка ядер. Пять алебард. Ободок барабана.

Сюда драбанты [227] кого-то тащили убить.

Ступеньки вниз. На колоннах своды. У пола железные кольца.

Здесь были осужденные.

Подвал. Перекладина в своде. Дверка на озеро. Большой плоский камень.

Последняя постель обреченных.

Двор у ворот. Камни в стенах. Камни на мостовой. В середине столб с кольцом.

Кольцо для шеи презренного.

Молельня. Темный, резной хор. Покорные звери на ручках кресел.

Здесь молились перед допросом.

Тесная ниша. Длинное окошко в зало совета. Невидимое око, тайное ухо.

Здесь узнавали врагов.

Исповедальня. Черный дуб. Красная с золотом тафтяная завеса.

Через нее о грехе говорили.

Малая комната. Две ступени к окну. Окно на озеро. Темный дорожный ларец. Ларец графини.

Около него не слышно слова печали.

Не в нем ли остались искры радости или усмешка веселья? Или и в нем везли горе?

Все, что не говорит о печали, слезы выели из серого замка.

Проходила ли радость по замку?

Были в нем веселые трубы. Было твердое слово чести. Было познание брака.

Все это унесло время.

Долго стоят по вершинам пустые, серые замки.

И время хранит их смысл.

Что оставит время от наших дней? Проникнуть не можем. Не знаем.

Если бы знали, может быть, убоялись.

 

Царица Небесная

(Стенопись храма Святого Духа в Талашкине[228])

Высоко проходит небесный путь. Протекает река жизни опасная. Берегами каменистыми гибнут путники неумелые – незнающие различить, где добро, где зло.

Милосердная Владычица Небесная о путниках темных возмыслила. Всеблагая на трудных путях на помощь идет. Ясным покровом хочет покрыть людское все горе, греховное.

Из светлого града. Из красной всех ангельских сил обители Преблагая воздымается. К берегу реки жизни Всесвятая приближается. Собирает святых кормчих Владычица, за людской род возносит моления.

Трудам Царицы ангелы изумляются. Из твердыни потрясенные сонмы подымаются. Красные, прекрасные силы в подвиге великом утверждаются. Трубным гласом Владычице славу поют.

Из-за твердых стен поднялись Архангелы. Херувимы, серафимы окружают Богородицу. Власти, Престолы, Господствия толпами устремляются. Приблизились начала, тайну образующие.

Духу Святому, Господу Великому передаст Владычица моления. О малых путников вразумлении, о Божьих путей посещении, о спасении, заступлении, всепрощении. Подай господи, Великий Дух.

Подымается к Тебе мольба великая. Богородицы моление пречистое. Вознесем Заступнице благодарение. Возвеличим и мы Матерь Господа: "О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь".

 

Миф Атлантиды

Атлантида – зеркало солнца. Не знали прекрасней страны. Вавилон и Египет дивились богатству атлантов. В городах Атлантиды, крепких зеленым нефритом и черным базальтом, светились, как жар, палаты и храмы. Владыки, жрецы и мужи, в золототканых одеждах, сверкали в драгоценных камнях. Светлые ткани, браслеты и кольца, и серьги, и ожерелья жен украшали, но лучше камней были лица открытые.

Чужестранцы плыли к атлантам. Мудрость их охотно все славили. Преклонялись перед владыкой страны.

Но случилось предсказание оракула. Священный корабль атлантам привез великое вещее слово:

– Встанут волны горою. Море покроет страну Атлантиду. За отвергнутую любовь море отомстит.

С того дня не отвергали любовь в Атлантиде. С любовью и лаской встречали плывущих. Радостно улыбались друг другу атланты. И улыбка владыки отражалась в драгоценных, блестящих стенах дворцовых палат. И рука тянулась навстречу с приветом, и слезы в народе сменялись тихой улыбкой. И забывал народ власть ненавидеть. И власть забывала кованый меч и доспех.

Но мальчик, сын владыки, особенно всех удивлял. Само солнце, сами боги моря, казалось, послали его на спасенье великой страны.

Вот он был добр! И приветлив! И заботлив о всех! Были братья ему великий и малый. Для каждого жило в нем доброе слово. Про каждого помнил он его лучший поступок. Ни одной ошибки он точно не помнил. Гнев и грубость увидеть он точно не мог. И перед ним укрывалось все злое, и недавним злодеям хотелось стать навсегда добрыми, так же, как он.

За ним шел толпою народ. Взгляд его всюду встречал лишь лица, полные радости, ждущие улыбку его, и доброе, мудрое слово. Вот уж был мальчик! И когда почил в этой жизни владыка-отец, и отрок, туманный тихой грустью, вышел к народу, все, как безумцы, забыли про смерть и гимн хвалебный запели владыке желанному. И ярче цвела Атлантида. А египтяне назвали ее страною любви.

Долгие тихие годы правил светлый владыка. И лучи его счастья светили народу. Вместо храма народ стремился к владыке. Пел: "Он нас любит. Без него мы – ничто. Он – наш луч, наше солнце, наше тепло, наши глаза, наша улыбка. Слава тебе, наш любимый!" В трепете восторга народа дошел владыка до последнего дня. И начался день последний, и бессильный лежал владыка, и закрылись глаза его.

Как один человек встали атланты, и морем сплошным залили толпы ступени палат. Отнесли врачей и постельничих. К смертному ложу приникли и, плача, вопили: "Владыко, взгляни! Подари нам хоть взгляд твой. Мы пришли тебя отстоять. Пусть наше, атлантов, желанье тебя укрепит. Посмотри, – вся Атлантида собралась к дворцу твоему. Тесной стеной мы встали от дворца и до моря, от дворца до утесов. Мы, желанный, пришли тебя удержать. Мы не дадим тебя увести, всех нас покинуть. Мы все, вся страна, все мужи, и жены, и дети. Владыко, взгляни!"

Рукой поманил владыко жреца, и хотел сказать последнюю волю, и всех просил выйти хоть на короткое время.

Но атланты остались. Сплотились, в ступени постели вросли. Застыли и немы и глухи. Не ушли.

Тогда приподнялся на ложе владыка и, обратя к народу свой взгляд, просил оставить его одного и позволить ему сказать жрецу последнюю волю. Владыка просил. И еще раз напрасно владыка просил. И еще раз они были глухи. Они не ушли. И вот случилось тогда. Поднялся владыка на ложе и рукою хотел всех отодвинуть. Но молчала толпа и ловила взгляд любимый владыки.

Тогда владыка сказал:

– Вы не ушли? Вы не хотите уйти? Вы еще здесь? Сейчас я узнал. Ну, я скажу. Скажу одно слово мое. Я вас ненавижу. Отвергаю вашу любовь. Вы отняли все от меня. Вы взяли смех детства. Вы ликовали, когда ради вас остался я одиноким. Тишину зрелых лет вы наполнили шумом и криком. Вы презрели смертное ложе...

Ваше счастье и вашу боль только я знал. Лишь ваши речи ветер мне доносил. Вы отняли солнце мое! Солнца я не видал; только тени ваши я видел. Дали, синие дали! К ним вы меня не пустили... Мне не вернуться к священной зелени леса... По травам душистым уже не ходить... На горный хребет мне уже не подняться... Излучины рек и зеленых лугов уже мне не видеть... По волнам уже не носиться... Глазом уже не лететь за кречетом быстрым... В звезды уже не глядеться... Вы победили... Голоса ночные слышать я больше не мог... Веления Бога стали мне уже недоступны... А я ведь мог их узнать... Я мог почуять свет, солнце и волю... Вы победили... Вы все от меня заслонили... Вы отняли все от меня... Я вас ненавижу... Вашу любовь я отверг...

Упал владыка на ложе. И встало море высокой стеной и скрыло страну Атлантиду.

 

Знамения

Из темной кладовки вышел человек и прошел на дворовую лестницу. Шел быстро, точно скрывался. Шел какими-то неслышными шагами.

Как он зашел в кладовку? Зачем там был? Куда ушел? Почему шел неслышно?

Не узнать. Не придумать.

В людской зазвонил комнатный звонок. Звонил долго и сильно. А никто не звонил; никто никого не звал.

Почему звонок сам зазвонил?

Никак не узнать.

В комнате тетушки Анны Ивановны завертелась дверная ручка. Завертелась сильно. Несколько раз перевернулась. А никто до нее не дотронулся.

Зачем ручка крутилась? Что это значит?

Странно и непонятно.

В столовой в один день прошли семь мышей.

Никогда такого не бывало, а тут семь сразу.

Откуда пришли? Зачем вылезли?

Непонятно, но неспроста.

Кухарка вечером вернулась домой в большом страхе. Туман стоял. Шла она по Длинному переулку, а навстречу ей идет белая лошадь. Идет из тумана одна, без человека. Идет, тихо ступает. Шума никакого не слышно. Так и прошла. Ушла в туман.

Откуда – неведомо. Куда – неизвестно.

Страшно вспомнить.

Поздно вечером случилось самое страшное: лопнула картина на доске. Висела, висела себе тихо и вдруг с большим треском лопнула прямо через лицо святого Иеронима.

Почему именно вечером лопнула?

Это уже совсем плохо.

Весь канун сочельника наполнился непонятными и странными делами. Не только нам, но и прислуге и всем большим стало ясно, что случится страшное что-то. Даже тетушка Анна Ивановна сказала:

– Не к добру!

В буфетной горничная Даша шептала Анисье Петровне, экономке:

– Дурной шалит! Дай-ка позову доброго, – тот мигом все утешит.

Но Анисья Петровна предупредила:

– Не зови! Не поминай! Позвать-то легко, а поди потом убери его. Так-то, бывало, позовешь, придет легко, по первому голосу, а уйти не уходит. На уход надо знать тоже крепкое слово.

Кто он, дурной? Кто он, добрый? Почему кто-то пришедший не уйдет?

Все это было особенно: все было чудесно.

Говорили мы тихо. Шептали все новые догадки. Новые причины придумывали. Одна другой несбыточней, одна другой красивей.

Все ужасающие возможности были сказаны. Новый звонок, стук или голос наполняли нас трепетом жутким и небывалым.

Садились мы близко-близко друг к другу. Верили, любили и трепетали.

А в постелях, пока не уснули, стало и совсем страшно. И двери в темную комнату стали как-то приотворяться. И пол скрипел под невидимым шагом. И прохладным вихрем тянуло откуда-то. У порога стояло настоящее.

Утром все побледнело. А дядя Миша пришел и стер огневое вечернее слово.

Все объяснилось.

Черный человек оказался новым слесарем и ходил неслышно в калошах. Оказалось, кот улегся на кнопку звонка. В дверной ручке испортилась старая пружина. Белая лошадь ушла с каретного двора, и ее скоро поймали. А мыши пришли сразу после отъезда кондитера.

За трещину на картине дядя Миша очень сердился и говорил, что уже три года просил "на паркет переложить" картину, иначе она должна была расколоться. За небрежность к картине дядя Миша даже нашумел.

От страхов ничего не осталось. Не пришли ни дурной, ни добрый. Все стало обычным, и мирным, и скучным.

После того у нас никогда ничего не бывало. Даже сны прекратились. Знаков особенных нет ни на чем.

Знамений ждем! Знамений просим!

1913 г.

Страхи

Стояли дубы. Краснели рудовые сосны. Под ними в заросших буграх тлели старые кости. Желтели, блестели цветы. В овраге зеленела трава. Закатилось солнце.

На поляну вышел журавль и прогорланил:

– Берегись, берегись! – И ушел за опушку.

Наверху зашумел ворон:

– Конец, конец.

Дрозд на осине орал:

– Страшно, страшно.

А иволга просвистела:

– Бедный, бедный.

Высунулся с вершинки скворец, пожалел:

– Пропал хороший, пропал хороший.

И дятел подтвердил:

– Пусть, пусть.

Сорока трещала:

– А пойти рассказать, пойти рассказать.

Даже снегирь пропищал:

– Плохо, плохо.

И все это было. С земли, с деревьев и с неба свистели, трещали, шипели.

А у Дивьего Камня за Медвежьим оврагом неведомый старик поселился. Сидел старик и ловил птиц ловушками хитрыми. И учил птиц большими трудами каждую одному слову.

Посылал неведомый старик птиц по лесу, каждую со своим словом. И бледнели путники и робели, услыхав страшные птичьи слова.

А старик улыбался. И шел старик лесом, ходил к реке, ходил на травяные полянки. Слушал старик птиц и не боялся их слов.

Только он один знал, что они ничего другого не знают и сказать не умеют.

 

Клад

Около большого мыса стояла деревня. Жил в ней бобыль: мужик он был хороший, а только не имел ни кола ни двора. Дело было летом под Иванов день. А в этой деревне ходили слухи, что в лесу сокрыты большие клады. Вот и задумал Петр, так звали мужика, попытать счастья, пойти ночью под Иванов день в этот лес, поискать клады. Отправился он к ворожее и спросил ее, как узнать ему, в каком месте клад сокрыт. Она его и научила, чтоб искал он светящегося цветка папоротника, и из этого цветка выйдет огонечек и поведет его к тому месту, где клад сокрыт. "Только, – прибавила она, – ты лучше и не пробуй это сделать, потому клад тебе в руки прямо не дастся, а будут являться тебе разные чудовища, и если ты их испугаешься, то и огонек пропадет, и клада тебе не отыскать будет". Вот наступила и ночь. Взял Петр заступ, заткнул топор за пояс и отправился в лес. Пришел он к опушке леса, и стало страшно ему, да вспомнил он, что ворожея ему говорила, перекрестился и пошел в лес. Ходил он ходил, нет, нету ничего. Уж хотел он домой воротиться, да вдруг видит блестит что-то между двух кочек. Пошел туда, глядь, цветет папоротник, а цветок так и светится. Подошел он туда, а из цветка-то махонький огонек выскочил и по воздуху так и двигается. Пошел за ним Петр, вдруг на него рысь как скакнет с дерева. Он побледнел, да вспомнил, что надо делать, перекрестился и сказал: "Чур меня. Рассыпься". Глядь, а рысь пропала, как будто ее и не бывало. Идет он дальше, вдруг змей на него ползет, он сказал то же самое, и змей пропал. Идет он дальше, вдруг выходит сам оберегатель клада – лесовик. Петр взял и перекрестил его. Как взвизгнет он и убежал. Идет Петр, и лес перед ним так и расступается. Вдруг огонек остановился и пропал. Подошел туда Петр, взял заступ, начал рыть, рыл-рыл, вдруг заступ ударился обо что-то железное. Он запустил руку и вытащил котелок полон золота и серебра, и пошел домой. Пришел домой, уже светает. На другой день пошел к ворожее и отблагодарил за учение ста рублями. И стал он жить хорошо и расчетливо. А жил тоже в том селе богач. Услышал он про все и задумал на другой день идти тоже в лес отыскать клад. Только пожалел он денег, которые надо было ворожее отдать за учение, а пошел к Петру. А тот купил место, выстроил избу, накупил товаров, открыл лавку, дела у него пошли хорошо. Вот сидит на крылечке, носогрейку покуривает. Как подходит к нему Семен, так богатого мужика звали, кланяется и говорит: "Научи меня, Петр Сидорыч, что надо мне делать, чтоб клад найти. Хочу я тоже попытать счастья". "Что же, – говорит Петр, – если хочешь, так садись, слушай", – и рассказал все ему по правде по истинной. И пошел Семен в лес. Идет он, нашел и цветок, и разных зверей встречал да говорил им, что Петр его научил, и они рассыпались. Подошел он и к тому месту, где огонек остановился и пропал. Начал рыть, рыл-рыл, вырыл клад. Только хотел взять его, а покажись ему, что воры в его дом залезли и сундук ломают с деньгами. Бросил он клад, хотел домой бежать, а тут в лесу захохотало и закричало: "Испугался, испугался". Вспомнил он, что Петр ему говорил, глядь, а клад уж и пропал. Пошел он домой, начал скучать, запил, пропил имение свое, вошел в долги, и посадили его в тюрьму за долги. Так он в ней и умер.

 

Города пустынные

Мир [229] пишется, как ветхий муж.

Повинны человеки устремлением.

Устремлением возрастают помыслы.

Помысел породил желание.

Желание подвигло веление.

Здание человеческое устремлениями сотрясается.

Не бойся, древний муж!

Радость и печаль – как река.

Волны преходят омывающие.

Возвеселился царь:

– Моя земля велика. Мои леса крепки. Мои реки полны. Мои горы ценны. Мой народ весел. Красива жена моя.

Возвеселилась царица:

– Много у нас лесов и полей. Много у нас певчих птиц. Много у нас цветочных трав.

Вошел в палату ветхий муж. Пришлый человек. Царю и царице поклон дал. Сел в утомлении. Царь спросил:

– Чего устал, ветхий? Видно, долго шел в странствии? Воспечалился ветхий муж:

Земля твоя велика. Крепки леса твои. Полны реки твои. Горы твои непроходны. В странствии едва не погиб. И не мог дойти до града, где нашел бы покой. Мало, царь, у тебя городов. Нам, ветхим, любо градское строение. Любы стены надежные. Любы башни зрящие и врата, велению послушные. Мало, царь, у тебя городов. Крепче окружились стенами владыки соседних стран.

Воспечалился царь:

– Мало у меня городов. Мало у меня надежды стенной. Мало башен имею. Мало врат, чтобы вместить весь народ.

Восплакал царь:

– Муж ветхий! Летами мудрый! Научи зарастить городами всю мою землю великую. Как вместить в стены весь народ?

Возвеселился ветхий муж:

– Будут, царь, у тебя города. Вместишь в стены весь народ. За две земли от тебя живет великанский царь. Дай ему плату великую. Принесут тебе великаны от царя индийского городов видимо-невидимо. Принесут со стенами, с вратами и с башнями. Не жалей наградить царя великанского. Дай ему плату великую. Хотя бы просил царицу, жену твою.

Встал и ушел ветхий. Точно его, прохожего, и не было.

Послал царь в землю великанскую просьбу, докуку великую. Засмеялся смехом великанский мохнатый царь. Послал народ свой к царю индийскому своровать города со стенами, вратами и башнями. Взял плату великанский мохнатый царь немалую. Взял гору ценную. Взял реку полную. Взял целый крепкий лес. Взял в придачу царицу, жену царя. Все ему было обещано. Все ему было отписано.

Воспечалилась царица:

– Ой, возьмет меня мохнатый царь! Ой, в угоду странному мужу, ветхому! Ой, закроют весь народ вратами крепкими. Ой, потопчут городами все мои травы цветочные. А закроют башнями весь надзвездный мир, помогите, мои травы цветочные, – ведомы вам тайны подземные. Ой, несут великаны города индийские, со стенами, вратами и башнями.

Жалобу травы услышали. Закивали цветными макушками. Подняли думу подземную. Пошла под землею дума великая. Думою море воспенилось. Думою леса закачалися. Думою горы нарушились, мелким камнем осыпались. Думою земля наморщилась. Пошло небо морщинкою.

Добежала дума до пустынных песков. Возмутила дума пески свободные. Встали пески валами, перевалами. Встали пески против народа великанского.

Своровали великаны города индийские, со стенами, вратами и башнями. Повытряхивали из закуток индийский народ. Поклали города на плечи. Шибко назад пошли. Пошли заслужить плату великую своему мохнатому царю.

Подошли великаны к пустынным пескам. Сгрудились пустынные пески. Поднялись пески темными вихрями. Закрыли пески солнце красное. Залегли пески по поднебесью. Как напали пески на великанский народ.

Налезли пески в пасти широкие. Засыпали пески уши мохнатые. Залили пески глаза великановы. Одолели пески великанский народ. Покидали великаны города в пустынные пески. Еле сами ушли без глаз, без ушей.

Схоронили пески пустынные города индийские. Схоронили со стенами, вратами и башнями. Видят люди города и до наших дней. А кто принес города в пустынные пески, то простому люду неведомо.

Распустились травы цветочные пуще прежнего.

Поняла царица от цветочных трав, что пропали города индийские. И запела царица песню такую веселую. Честным людям на услышание, Спасу на прославление.

Услыхал песню царь, возрадовался ликованием. И смеялся царь несчастью великанскому. И смеялся царь городам индийским, скрытым теперь в пустынных песках. Перестал царь жалеть о чужих городах.

Осталась у царя река полная. Осталась гора ценная. Остался у царя весь крепкий лес. Остались у царя травы цветочные да птицы певчие. Остался у царя весь народ. Осталась царица красивая. Осталась песня веселая.

Возвеселился царь.

Ветхий муж к ним не скоро дойдет.

 

Граница царства

В Индии было.

Родился у царя сын. Все сильные волшебницы, как знаете, принесли царевичу свои лучшие дары.

Самая добрая волшебница сказала заклятие:

– Не увидит царевич границ своего царства.

Все думали, что предсказано царство, границами безмерное.

Но вырос царевич славным и мудрым, а царство его не увеличилось.

Стал царствовать царевич, но не водил войско отодвинуть соседей.

Когда же хотел он осмотреть границу владений, всякий раз туман покрывал граничные горы.

В волнах облачных устилались новые дали. Клубились облака высокими градами.

Всякий раз тогда возвращался царь, силою полный, в земных делах мудрый решением.

Вот три ненавистника старые зашептали:

– Мы устрашаемся. Наш царь полон странною силою. У царя нечеловеческий разум. Может быть, течению земных сил этот разум противен. Не должен быть человек выше человеческого.

Мы премудростью отличенные, мы знаем пределы. Мы знаем очарования.

Прекратим волшебные чары. Пусть увидит царь границу свою. Пусть поникнет разум его. И ограничится мудрость его в хороших пределах. Пусть будет он с нами.

Три ненавистника, три старые, повели царя на высокую гору. Только перед вечером достигли вершины, и там все трое сказали заклятие. Заклятие о том, как прекратить силу:

– Бог пределов человеческих!

Ты измеряешь ум. Ты наполняешь реку разума земным течением.

На черепахе, драконе, змее поплыву. Свое узнаю.

На единороге, барсе, слоне поплыву. Свое узнаю.

На листе дерева, на листе травы, на цветке лотоса поплыву. Свое узнаю.

Ты откроешь мой берег! Ты укажешь ограничение!

Каждый знает, и ты знаешь! Никто больше. Ты больше. Чары сними.

Как сказали заклятие ненавистники, так сразу алою цепью загорелись вершины граничных гор.

Отвратили лицо ненавистники. Поклонились.

– Вот, царь, граница твоя.

Но летела уже от богини доброго земного странствия лучшая из волшебниц.

Не успел царь взглянуть, как над вершинами воздвигся нежданный пурпуровый град, за ним устлалась туманом еще невиданная земля.

Полетело над градом огневое воинство. Заиграли знаки самые премудрые.

– Не вижу границы моей, – сказал царь.

Возвратился царь духом возвеличенный. Он наполнил землю свою решениями самыми мудрыми.

 

Властитель ночи

Должен Он придти – Властитель ночи. И невозможно спать в юрте на мягких шкурах.

Встает Дакша, и встают девушки. И засвечивают огонь. Ах, томительно ждать. Мы его призовем. Вызовем. Огонь желтый, и юрта золотая, и блестит медь. Начинается колдовство. Пусть войдет Он, желанный. Придет ведунья. И зажжет травы. И вспыхнет зеленый огонь. Надежда!

И ожидание. Но молчат тени, и нейдет Он. Ах, бессильны добрые слова. Пусть войдет та, злая. И бросит красные травы. И заволочет туманом стены. И вызовет образы. И духи возникнут. Кружитесь. И летите в пляске.

И обнажитесь. Откройтесь. И мы удержим образы возникшие. И сильнее образы, и багровее пламя. Ах, приди и останься. И потянулась и обняла пустое пространство. Не помогло красное пламя. А вы все уйдите. И оставьте меня. Здесь душно. Пусть тухнет огонь. Поднимите намет. Допустите воздух сюда.

И вошла ночь. И открыли намет. И вот она стоит на коленях. Ушел приказ. Ушло волхование. И тогда пришел Он, властитель. Отступила Дакша. Замирая. И опустилась. Он уже здесь. Все стало просто. Ах, так проста ночь. И проста звезда утра. И дал Он власть. Дал силу. И ушел. Растаял.

Все просто.

1918 г.

Подвиг

Пути Геннадия и Прокла разошлись.

Когда пришло время им избрать место паствы своей, Геннадий ушел в пустынный скит, а Прокл остался во граде.

Возрастил Геннадий тишайший скит. Начал Прокл борьбу за церковь. Геннадий и Прокл совершали подвиг.

Скоро услышали люди о пустынном ските и узнали путь к дому епископа, где воздвигались соревнования и споры и даже прещения о нечестии.

Пришло время избирать патриарха. Собрались все игумны и епископы. На священном собрании встретились Геннадий и Прокл.

Жалея, обратился Геннадий:

– Что слышу? Ополчаются люди на тебя, Прокл, брат мой. В ревности о храме пренебрег ты человеческим. Непонятен людям труд твой, и непосилен ты им, Прокл. Во дерзновении о славе храма, неужели не слышишь гласов ненавистных и боящихся. Из уединения страшна мне борьба твоя. Боюсь, не ожесточится ли сердце твое? Уничтожающие, не посеют ли в тебе вражду злобную?

Радостно сказал Прокл:

– Блажен ты, Господи, поелику дал мне быть ненавидимым и спас от горчайшего греха ненавидящим стать. Ненавидящих нас, Владыко, прости. В любовь претворима дерзость. И преходяща злоба. Геннадий, любимый, близки пути наши.

И пошли пастыри избрать патриарха достойнейшего. И из них избрали патриарха епископы.

1916 г.

Священные Знаки

Мы не знаем. Но они знают.

Камни знают. Даже знают

деревья. И помнят.

Помнят, кто назвал горы

и реки. Кто сложил бывшие

города. Кто имя дал

незапамятным странам.

Неведомые нам слова.

Все они полны смысла.

Все полно подвигов. Везде

герои прошли. "Знать" -

сладкое слово. "Помнить" -

страшное слово. Знать и

помнить. Помнить и знать.

Значит – верить.

Летали воздушные корабли.

Лился жидкий огонь. Сверкала

искра жизни и смерти.

Силою духа возносились

каменные глыбы. Ковался

чудесный клинок. Берегли

письмена мудрые тайны.

И вновь явно все. Все ново.

Сказка – предание сделалось

жизнью. И мы опять живем.

И опять изменимся. И опять

прикоснемся к земле.

Великое "сегодня" потускнеет

завтра. Но выступят

священные знаки. Тогда,

когда нужно. Их не заметят.

Кто знает? Но они жизнь

построят. Где же

священные знаки?

1915 г.

На последних вратах

Нам сказали: "нельзя".

Но мы все же вошли.

Мы подходили к вратам.

Везде слышали слово "нельзя".

Мы хотели знаки увидеть.

Нам сказали "нельзя".

Свет хотели зажечь.

Нам сказали: "нельзя".

"Стражи седые, видавшие,

знавшие! Ошибаетесь, стражи!

Хозяин дозволил узнать.

Видеть хозяин дозволил.

Наверно, он хочет, чтобы

мы знали, чтоб мы видели.

За вратами посланец стоит.

Нам он что-то принес.

Допустите нас, стражи!"

"Нельзя", – нам сказали

и затворили врата.

Но все же много врат

мы прошли. Протеснились.

И "можно" оставалось за нами.

Стражи у врат берегли нас.

И просили. И угрожали.

Остерегали: "Нельзя".

Мы заполнили всюду "нельзя".

Нельзя все. Нельзя обо всем.

Нельзя ко всему.

И позади только "можно".

Но на последних вратах

будет начертано "можно".

Будет за нами "нельзя".

Так велел начертать

Он на последних вратах.

1916 г.

Завтра?

Я знал столько полезных вещей

и теперь все их забыл.

Как обокраденный путник,

как бедняк, потерявший имущество,

я вспоминаю тщетно о богатстве,

которым владел я давно;

вспоминаю неожиданно, не думая,

не зная, когда мелькнет погибшее

знанье. Еще вчера я многое знал,

но в течение ночи все затемнело.

Правда, день был велик.

Была ночь длинна и темна.

Пришло душистое утро.

Было свежо и чудесно.

И, озаренный новым солнцем,

забыл я и лишился того,

что было накоплено мною.

Под лучами нового солнца

знания все растворились.

Я более не умею отличить

врага от друзей.

Я не знаю, когда грозит мне

опасность. Я не знаю, когда

придет ночь. И новое солнце

встретить я не сумею.

Всем этим владел я,

но теперь обеднел.

Обидно, что снова узнаю

нужное не ранее завтра,

а сегодняшний день еще длинен.

Когда придет оно -

завтра?

Время

В толпе нам идти тяжело.

Столько сил и желаний враждебных.

Спустились темные твари

на плечи и лица прохожих.

В сторону выйдем, там,

на пригорке, где столб стоит

древний, мы сядем.

Пойдут себе мимо.

Все порожденья осядут внизу,

а мы подождем.

И если бы весть

о знаках священных возникла,

устремимся и мы.

Если их понесут,

мы встанем и воздадим почитание.

Зорко мы будем смотреть.

Остро слушать мы будем.

Будем мы мочь и желать

и выйдем тогда, когда -

время.

К Нему

Я нашел наконец пустынника.

Вы знаете, как трудно найти

пустынника здесь на земле.

Просил я его, укажет ли

он путь мой и примет ли

он благосклонно мои труды?

Он долго смотрел и спросил,

что у меня есть самое любимое?

Самое дорогое? Я отвечал:

"Красота". – "Самое любимое

ты должен оставить". – "Кто

заповедал это?" – спросил я.

"Бог", – ответил пустынник.

Пусть накажет меня Бог -

я не оставлю самое прекрасное,

что нас приводит

к Нему.

1920 г.

Наш путь

Путники, сейчас мы проходим

сельской дорогой. Хутора чередуются

полями и рощами. Дети заботятся

о стадах. К нам дети подходят.

Мальчик нам подал чернику

в бересте. Девушка протянула

пучок пахучей травы. Малыш

расстался для нас со своей

в полоску нарезанной палочкой.

Он думал, что с нею нам

будет легче идти. Мы проходим.

Никогда больше не встретим

этих детей. Братья, мы отошли

от хуторов еще не далеко,

но вам уже надоели подарки.

Вы рассыпали пахучую травку.

Ты сломал корзиночку из бересты.

Ты бросил в канаву палочку,

данную малышом. К чему нам

она? В нашем долгом пути.

Но у детей не было ничего другого.

Они дали нам лучшее из того,

что имели, чтобы украсить

наш путь.

1917 г.

Капли

Твоя благодать наполняет

руки мои. В избытке льется

она сквозь мои пальцы. Не удержать

мне всего. Не успеваю различать

сияющие струи богатства. Твоя

благая волна через руки льется

на землю. Не вижу, кто подберет

драгоценную влагу? Мелкие брызги

на кого упадут? Домой не успею

дойти. Изо всей благодати в руках

крепко сжатых я донесу только

капли.

1920 г.

Не открою

Усмешку оставь, мой приятель.

Ты ведь не знаешь, что у меня

здесь сокрыто. Ведь без тебя

я наполнил этот ларец.

Без тебя и тканью закрыл.

И ключ в замке повернул.

На стороне расспросить

тебе никого не удастся.

Если же хочешь болтать -

тебе придется солгать.

Выдумай сам и солги,

но ларец я теперь

не открою.

1917 г.

Пора

Встань, друг. Получена весть.

Окончен твой отдых.

Сейчас я узнал, где хранится

один из знаков священных.

Подумай о счастье, если

один знак найдем мы.

Надо до солнца пойти.

Ночью все приготовить.

Небо ночное, смотри,

невиданно сегодня чудесно.

Я не запомню такого.

Вчера еще Кассиопея

была и грустна и туманна,

Альдебаран пугливо мерцал.

И не показалась Венера.

Но теперь воспрянули все.

Орион и Арктур засверкали.

За Алтаиром далеко

новые звездные знаки

блестят, и туманность

созвездий ясна и прозрачна.

Разве не видишь ты

путь к тому, что

мы завтра отыщем.

Звездные руны проснулись.

Бери свое достоянье.

Оружье с собою не нужно.

Обувь покрепче надень.

Подпояшься потуже.

Путь будет наш каменист.

Светлеет восток. Нам

пора.

1916 г.

Нам?

В жизни так много чудесного.

Каждое утро мимо нашего берега

проплывает неизвестный певец.

Каждое утро медленно из тумана

движется легкая новая песнь.

И так же, как всегда, скрывается

певец за соседним утесом.

И нам кажется: мы никогда

не узнаем, кто он, этот

певец, и куда каждое утро

держит он путь. И кому

поет он всегда новую песнь.

Ах, какая надежда наполняет

сердце и кому он поет?

Может быть,

нам ?

1920 г.

Веселися!

За моим окном опять светит

солнце. В радугу оделись все

былинки. По стенам развеваются

блестящие знамена света. От радости

трепещет бодрый воздух. Отчего

ты не спокоен, дух мой? Устрашился

тем – чего не знаешь. Для тебя

закрылось солнце тьмою. И поникли

танцы радостных былинок.

Но вчера ты знал, мой дух,

так мало. Так же точно велико

твое незнанье. Но от вьюги было

все так бедно, что себя ты

почитал богатым. Но ведь солнце

вышло для тебя сегодня. Для тебя

знамена света развернулись.

Принесли тебе былинки радость.

Ты богат, мой дух. К тебе

приходит знанье. Знамя света

над тобою блещет!

Веселися!

1918 г.

Улыбкой?

Вестник, мой вестник!

Ты стоишь и улыбаешься.

И не знаешь, что ты принес

мне. Ты принес мне дар

исцеленья. Каждая слеза моя

исцелит немощи мира.

Но, Владыко, откуда мне

взять столько слез и которой

из немощей мира отдать

мне первый поток? Вестник,

мой вестник, ты стоишь и

улыбаешься. Нет ли у тебя

приказа лечить несчастье

улыбкой?

1921 г.

Молитва Гайятри

Слушайте! Слушайте!

Вы кончили споры и ссоры?

Вот молитва моя!

Порази в корень нищету моего сердца.

Песня, которую я должен спеть,

еще остается неспетой.

Ты призвал меня на праздник

этого мира, и тем благословенна

жизнь моя.

Могу ли я принести Тебе

мое безмолвное поклонение?

Мою молитву без слов,

без песнопения?

Мою молитву, которую будешь знать

только Ты?

Я пополню сердце свое

Твоим молчанием и претерплю его.

Но придет солнце и утро, и Твое слово

вознесется песнею над каждым

птичьим гнездом. И Твои напевы

расцветут во всех лесных чащах.

Сон

Какой сон недобрый!

К чему может он быть?

Будто бы лежал я больной

и томился дойти до источника.

И не мог. Кто мне поможет?

Женщина идет. Женщины добры.

Она мне воды принесет.

"Женщина, подойди к источнику

и принеси мне напиться".

"Я не могу, я несвободна.

К источнику доступ нам запрещен".

Но идет простой человек.

Он просьбу услышит.

"Брат, от источника принеси

мне воды".

"Я ведь крестьянин, нам не дозволено".

Еще идет человек; его попрошу.

"Не смейся, я ведь еврей, нам нельзя".

Сколько народу прошло, и всем

почему-то нельзя. Запрещено, не позволено.

Бессмысленный сон! Царь наш,

когда приезжал, сказал нам,

что свободны все люди.

Свод

Мне сказали, что я болен.

Сказали, что я буду лежать.

Я буду лежать. Буду смотреть

в небо за окном. Может

быть, больной, я увижу иное

небо. Может быть, облака

построются в храмы.

Дрожит воздух. Мелькают

невидимые мушки. Когда же

увижу иное небо? Не знаю,

скоро ли буду болен опять.

Если встану, я уйду к делу.

Опять не увижу дальнего неба.

Сегодня, быть может, мы его

не увидим, но завтра, я знаю,

мы найдем дальнее небо.

Но чтобы молиться, я выйду из

душного храма. Я уйду

под облачный свод.

О бедном

Больно, мальчик, тебе обидное

слово? Уже говоришь, что обидчика ты

ненавидишь? Что знаешь его

негодным, подкупным и лживым.

Но если тебя он похвалит

и назовет тебя сходным

с собою, насколько такая

хвала будет постыдна

тебе! Если негодных людей

тебе послано бранное слово, -

будь доволен, мой мальчик.

А завтра с тобою вдвоем

пойдем мы белой равниной.

Новый мы воздух вдохнем,

в новую даль углубимся.

И после, собравшись к огню,

улыбнемся негодному слову

и пожалеем спокойно о глупом,

о бедном.

Свечи

Свечи горели. Яркое пламя трепетным

светом все обливало. Казалось: потухни оно -

темнота словно пологом плотно закроет глаза,

бесконечной, страшной завесой затянет.

Напрасно взоры скользнут, в пустоту утопая.

Полно! Один ли света источник

дрожащие, мрачные тени бросает вокруг?

Робко, украдкой сине-лиловый рассвет

тихонько в окошко струится,

гордым блеском свечей затуманен.

Никому не приметный, ненужный

серый отсвет бросает.

Свечи горели. В холоде отблеска утра

новый тон заиграл, тепловатый, манящий...

Хочется штору поднять, да и сам он дорогу

скоро пробьет. Ласковый свет разливается.

Черный угол туманом затянут.

Ярче светлый... Вечный, могучий

светоч встает... А свечи?..

1897 г.

Обернись

Не уходи, мой друг, в темноту.

Сядь так, чтоб я видел тебя.

Иначе призраки ночи,

займут твое место.

Окружены мы тенями.

Вызвало их неразумное слово.

Их разогнать не умеем.

Им повелеть мы не можем.

Близится час полунощный.

Зажги, друг, ярче огонь.

К света источнику ты

обернись.

1917 г.

Зов

Подойди, подойди, не останься.

Милый мой, я хочу тебя

видеть. Еще ни разу ко мне

близко не подошел ты.

Я хочу на тебя посмотреть.

Хочу почуять тебя.

Знаю, что ты подойдешь.

Знаю, что скажешь ты.

Знаю, Учитель, тебя.

Слушай и ты этот

зов.

Встретим

К двери, друг, подойди.

Не бойся двери открыть.

Крепко светильник держи,

не затушил чтобы вихрь.

Слышишь, он к двери подходит.

Если, открыв, ты ничего

не увидишь – не бойся, он

все-таки здесь. Что должно

придти, то пришло.

Пришедшее

встретим.

1917 г.

Полночь

Прежде, чем мы разойдемся,

я хотел рассказать вам,

друзья, еще одну повесть.

Но слуги поторопились,

они погасили огни.

Унесено все убранство

и отодвинуты скамьи.

Придется нам отложить

последнюю повесть. Этим

я даже доволен. Во сне

укрепив свои силы, в новых

словах ее расскажу я;

будут светильники полны,

пышно убраны столы,

и огонь в очаге разгорится.

Из последнего слова начало

сделаем мы и, долго

сидя за столами, громкой

и ясною речью встретим мы время

царства ночного – глубокую

полночь.

В пути

Друзья, от вас ухожу я.

Во взгляде моем ваши лица

уже изменились. Я вижу,

что знал вас я мало.

Вы меня тоже не знали.

Многое я тайком накопил.

Сохранное не показал вам.

За это простите. Зато

многое вы соберете.

Большую часть новым

друзьям не дадите. Меня

вы поймете и перед долгим путем

подарите мне, что утаил я,

оно мне в пути пригодится.

Смотрите, идут уже там

впереди. Рано вышли в дорогу.

Пристально вы посмотрите.

Темные точки на склоне

горы – ведь не камни, путники это.

Скоро и я для вас стану

таким же камнем далеким.

Но не забудьте, что это не

камень, ведь это я, тот,

который долго жил с вами.

Лицо мое знали вы близко

и четко. Хотя ваши лица

для меня изменятся, но буду

вас помнить и пожалею,

если встречался с кем мало

теперь. Вещи для жизни я вам

оставляю. В пути они

мне не нужны. Если из

них пропадет или

износится что, не жалейте.

Вернувшись, найду я, что

надо. За перевалом путники

скрылись. Не печальтесь, что

пойду я один. Попутчиков встречу

в пути.

Монеты

Тебе дам три медные монетки.

Укажу изготовить мне сласти.

Но если даже дам трижды три

медных монеток, ты не сможешь

изготовить мне сласти. Пойдешь

за ними в лавку на рынок.

Какие там маги, что за три

монеты охотно дадут, что ты

дать не можешь? Но я пошлю

тебе иное уменье. Ты сам

дашь нам сласти, слаще

медов и ванили и благовоннее

смирны, во все времена дня

и ночи. За них не возьмешь ты

монеты.

1921 г.

Священные Знаки

Увидели дети. Почудилось.

Толпа перешла. Следы измешала.

__________

Все бывает. Все видели.

Летела белая птица.

Скакала белая лошадь.

Уплыла белая рыба.

Прошли белые.

Пробежали черные.

Показалась черная собака.

Ушла под землю черная змея.

Пролетели черные мухи.

Поймите! Глазомерно смотрите!

Настоящий – увидит.

__________

Все бывает. Все слышали.

Звенит пустыня для путников.

Стонет поле для воинов.

Воют под Нерлью на озере

Проклятые плавучие могилы.

Звучит и поет лес для охотника.

Звонят подземные ушедшие храмы.

Играет утро. Звенит ночь.

А вы поймите! Вы слушайте!

Настоящий – услышит.

__________

Пришли дети. Упомнили старцы.

Повестили радость.

Егорий коней пасет.

Никола стадо сберег.

Илья рожь зажинает.

Прокопий камни отвел.

Радость – всякому дому.

Упомнили. Усмотрели.

Подойдите, дети!

Настоящий – поймет.

Оставлю

Доживу ли? Сумею ли я

испытать мой знак,

вновь найденный?

Не могу я его показать никому.

Его власть рассказать я не смею

Мы ходили далеко, а он

был оставлен так близко.

Прост по виду он был.

До приезда Царя я его сохраню

и по зову отдам Ему в руки.

Но пока он лежит у меня.

Наконец, я вижу его.

Сердцем я знаю, что он

настоящий. Ни твари, ни люди

не могут сделать его.

Мне показал он такое,

о чем рассказать я не смею.

__________

Грамотой тайной я запишу

и оставлю.

 


[225] Дракон – скандинавская военная ладья с головой дракона, вырезанной в носовой части.

[226] Один – верховный бог скандинавской мифологии.

[227] Драбанты – в средние века стража, телохранители владетельных особ.

[228] Стенопись Храма Св. Духа в Талашкине – принадлежащая Н. К. Рериху роспись храма, построенного в имении княгини М. К. Тенишевой близ села Талашкино Смоленской губернии.

[229] Мир – здесь это слово употреблено в значении "вселенная".

 

Печать E-mail

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter
Просмотров: 988