Ким Смирнов

ЧЕРЕЗ ЛЕГЕНДЫ К ИСТИНЕ

Н.К.Рерих. «Легенды».

В этой книге, уважаемый читатель, вы впервые (ибо публикуется это впервые) прочтете короткий, всего в девятнадцать машинописных строк, философский этюд Николая Рериха, написанный менее, чем за полгода до смерти. Когда великие мудростью своей люди завершают жизненный круг, в заветах, кои они оставляют людям после себя, нет ничего случайного, временного. В круге Рериха, с зеркально отражающими друг друга датами рождения и перехода в небытие (1874-1947), есть такая завершенность, что предсмертные его мысли воспринимаешь, как заповеди, высеченные на скрижалях. В них – ключ к этой книге, и ко многому из того, что тревожит нас в сегодняшней жизни.

Итак, этюд «Монгольская песня» повествует о том, как хан Чингис, когда раздвоился сильный единый род и два родных брата стали делить скот, угонять коней, «разделили дружину и пошили разные знамена», словом, «срам приключился», – как хан дал им урок губительности распада, разъединения. Но это не была известная в мифологии многих народов притча о том, что целое сильнее части в своем сопротивлении внешним воздействиям: легко разломить по одному множество отдельных прутиков, но трудно – их пучок. Это была иная притча: разъятие единства обессмысливает дальнюю цель. Стрела легко поразила ее. Но никто уже не смог этого сделать, когда Чингис разломал стрелу надвое и, вроде бы, «по справедливости» поделил обломки между братьями.

Приверженный к историческому буквализму критик тут же заметит, что это «тот самый» Чингис-хан, «рыжебородый бич неба», дед «того самого» Батыя, с которого началось татаро-монгольское затмение на Руси. Обоих добрым словом в Отечестве нашем никогда не поминали. А тут весь текст закольцовывается словами: «Славу Чингису поем!».

Но в том-то и дело, что строка эта – всего лишь объяснимая дань стилизации, а по сути автор приглашает нас покинуть почву буквальных фактов и подняться в иное жизненное пространство, более свободное, строящееся по своим, непохожим на наши земные, законам и обычаям, – в мир преданий, эпосов и былин. В этом мире невозможное становится возможным. Например, «Слово о полку Игореве» и эта «Монгольская песня», связанные с человеческими сообществами, полярными в своем историческом противостоянии во времена средневековья, оказываются по одну сторону здравого смысла, проповедуют губительность междоусобных распрей для любого народа на все времена.

Человечество осмысливает свое прошлое через миф и легенду, входит в будущее через врата сказки. И стрела времени, сопрягая их воедино, устремляет род людской «от правды будней к правде нерукотворных просторов», к познанию истины во всей ее глубине и неоднозначности.

«Кто узнал сказку, тот умел постоять и за правду», – этому открытию, сделанному в юности, Рерих, пройдя Гималаи непростых испытаний и Гималаи в буквальном смысле, остался верен в течение всего своего жития, а само открытие состоялось при любопытных обстоятельствах. Учась в Академии художеств, в мастерской Куинджи, Николай Константинович рвался из всеобщих оглядок на сказочную Италию в другую сказку – русскую, где на границе тридесятого царства дикий великан не дает ни пройти, ни проехать ни конному, ни пешему.

Хотя Куинджи и поощрял странность, непохожесть на других каждого из учеников, но тут был такой далекий уход от реальности, что Рерих опасался осуждения. А Куинджи похвалил картину и даже привел Айвазовского посмотреть ее. Тогда-то и свершилось посвящение Рериха в сказочники. Знаменитый наш маринист сказал ему: «Правда и сказка – все вместе».

Многие современники потом не раз отмечали эту определяющую черту полотен Рериха, его прозаических и поэтических иносказаний. И, может быть, точнее и короче других – Максим Горький. Одним словом: «Письмена».

На всех дорогах мира, где он проходил, Николай Константинович собирал по искоркам, по крупинкам, выплавлял из многотонной руды слитки народной мудрости, затаившейся в легендах и сказках. Той мудрости, что передается от отца к сыну, от поколения к поколению, что сохранена до наших дней тысячами безвестных гомеров: «Записывайте не то, что прочтут из книг, а то, что расскажут, ибо эти мысли живут. Не по книге, но по мысли будете судить о жизни».

Часть из этих искорок и слитков вы найдете в книге, которую открыли. И поймете, что «легенда русского Жар-цвета, волшебного цветка исполнения всех желаний, ведет не к предрассудку, а в тот же родник, где скрыто еще так много»; что свои Жар-цветы есть у многих народов и славянскому папортнику, цветущему в ночь на Ивана Купалу, вторит драгоценный черный аконит, цветок которого светится в Азии, около Фалюта, на путях к Канченджанге.

Может быть, одно из самых опасных для культуры заблуждений возникает тогда, когда трезвые прагматики пытаются низвести ее духовную взаимосвязь с природой к неким материально-физиологическим отправлениям, полагая, что в мире все гораздо проще, однозначнее, бездушнее, чем воображают люди; что наделение цветов, трав и зверей человеческими свойствами и чертами – занятие, в лучшем случае, бесполезное, а, может быть, даже и вредное. Но ведь путь к духовным вершинам, все откровения, все прозрения искусства как раз и начинаются с очарования природой, причащения к ее таинствам, с насыщения ее нашими, людскими страстями и думами.

В Русском Музее хранится полотно Николая Рериха «Чара звериная». На холме, поросшем елками, русокудрый юноша играет на свирели.

Музыка одухотворяет окрестный мир, и бурые мертвые валуны превращаются в оживающих бурых медведей. Они, зачарованные звуками свирели, идут на них, преодолевая в себе какое-то сопротивление, словно бы противясь звериными своими душами очарованию, очеловечиванию людской музыкой. Но ведь откуда музыка, чем рождена? Этим вот северорусским и одновременно – вселенским пейзажем, мотивом чуда, вечно живущим в нем. Человек этот мотив только извлекает.

Трудно разделить людское и природное в играющем на свирели юноше и в подкрадывающихся к нему медведях. Души-то у них уже не совсем звериные, немножко и человеческие. А взгляд человека – тоже не со стороны. Его душа через эту музыку, этот пейзаж сливается в единое целое и с мертвой, и с оживающей, и с одухотворенной природой. Анатомированию и расчленению это единство не поддается.

Так рождаются на белом свете сказки. Да, здесь свое, иное,чем наше трехмерное, измерение, свои законы. Николай Рерих познал их в совершенстве, до тех пределов, где сходятся легенды и философские притчи, где сказитель сам является творцом, а то и приглашает в соавторы слушателей и читателей. Так, например, в «Гримре-викинге», рассказе о человеке, у которого было много друзей в беде, но не было их в счастье.

Это вполне завершенная новелла-притча. И последние слова в ней, вроде бы, уже молвлены: «... в счастье нет друга, иначе он не будет человеком». Но оказывается, они всего лишь предпоследние. А последние другие: «Все нашли слова викинга Гримра странными, и многие ему не поверили».

Почему – «странными»? Почему – «не поверили», а, положим, не «не согласились»? Думайте, читатель. Ищите свой ответ, свою сказку. Ибо сказка – это предчувствие той сложности, странности, невероятности окружающего мира, которые так часто упрощаются, обесцвечиваются сегодняшним нашим уровнем знаний, с его уравнительными постулатами и формулами. Ибо подлинная наука жизни – не только математические формулы и физические законы, но и знание глубинных корней бытия людей и природы. А оно, это знание, может воплотиться в разных письменах – и в теории относительности Эйнштейна, и в эллинском или библейском мифе, и в книгах Агни Йоги, и в народной сказке. И где тот высший судия, где сверхточные весы, способные определить, какова доля истины в каждой из этих граней мирового знания?

Николай Рерих не был только добытчиком, собирателем, систематизатором мудрости. Он был и ее творцом. Ибо передавал ее не каким-то неведомым существам вне рода и племени, но вел разговор о самом сокровенном со своими современниками и отечеством, жил их заботами и тревогами даже тогда, когда погружался вместе с легендарной Атлантидой в морские бездны или поднимался к заоблачным вершинам, где обитают духи и божества: «Главное не то, что захоронено в прошлом, что запылено в старинных книгах», переписанных и недописанных. При новом строительстве важно то, что еще сейчас вращается в жизни. Не по полкам библиотек, а по живому слову измеряется состояние духа».

Каждый новый век переписывает и досказывает древние сказания по-своему. Век Рериха устами Рериха дал нам новое прочтение тысячелетиями складывавшихся мифов. Вот известный миф об Атлантиде. Думаете, и по сей день остается неведомой причина ее внезапной гибели? Рериху ведома эта тайна: Атлантида была наказана за отвергнутую любовь, по пророчеству оракула. Пуще всего боялись ее жители исполнения предсказания и сделали все возможное, чтобы оно не сбылось, превратили свой остров в землю любви и света. Но – не ведают люди, что творят, – именно этим и ускорили они приближение рокового часа.

Неуемным кумиропочитанием окружили атланты своего правителя, который не был ангелом во плоти, хотя и был, действительно, по своим душевным качествам достоин всеобщей любви. У правителя были свои желания и мечты, своя внутренняя жизнь, которую он все время вынужден был приносить в жертву деспотичной любви соплеменников. Они не пощадили его даже на смертном одре, не выполнив его последнюю просьбу: оставить его наедине со жрецом.

И тогда он отверг их любовь: «Вы отняли все от меня. Вы взяли смех детства. Вы ликовали, когда ради вас остался я одиноким. Тишину зрелых лет вы наполнили шумом и криком... Ваше счастье и вашу боль только я знал. Лишь ваши речи ветер мне доносил... Солнца я не видал: только тени ваши я видел. Дали, синие дали! К ним вы меня не пустили... Мне не вернуться к священной зелени леса... По травам душистым уже не ходить... В звезды уже не глядеться... Я вас ненавижу... Вашу любовь я отверг...»

С этими его словами свершилось пророчество, «и встало море высокой стеной и скрыло страну Атлантиду». Но что все же было истинной причиной гибели – буквальный смысл произнесенных слов или то, что их породило? Нам, так часто приносившим в XX столетии личность в жертву догматам «общенародного счастья» и, наконец, понявшим, что не бывает такого счастья без свободы и счастья личности, – нам есть над чем задуматься, знакомясь с этой трактовкой античной легенды, данной Рерихом на заре века.

Впрочем, есть повод перевернуть медаль и прочесть письмена, выбитые на ее оборотной стороне. Да, свершается трагедия, когда в угоду сотворения кумиров подавляется живая человеческая душа, неповторимая единичность личности. Но не меньшая, хотя и менее очевидная трагедия вершится, когда ради разоблачения ложных кумиров отрицают духовную истинность мифа вообще.

Помнить об этом зовет нас рериховский пересказ легенды о том, как сын забыл просьбу матери привезти ей из Лхаса священное сокровище Будды. Вспомнил о ней уже на обратном пути, в пустыне. Выломал зуб из собачьего черепа, выдал за зуб Будды. И мать поверила, стала относиться к нему, как к святыне. «И сделалось чудо. Начал светиться зуб чистыми лучами. И произошли от него чудеса и многие священные предметы».

И здесь тоже есть над чем задуматься нам, современникам и участникам одного из величайших в истории крушения ложных кумиров. Как бы тут не выплеснуть вместе с водой и ребенка. Будем помнить, что для номенклатурных хозяев жизни священные реликвии, ритуалы, высокие слова о народе и его благе были всего лишь «собачьими зубами», подкинутыми простым людям в качестве дешевых игрушек для игры в идеалы и светлое будущее. Но будем помнить и о том, что для этих самых простых людей идеалы и жизнь ради их достижения не были дешевой игрой.

Как часто, громя то, чему вышел срок держать сознание человека в плену административно-государственных догматов, ревнители «правды факта» готовы растоптать и сказку о правде. И потом, препарируя ее бездыханное тело, показывать всем: вот, смотрите, никакой сказки внутри не было. Они готовы выдирать из истории целые главы, если они не соответствуют ныне господствующим веяниям, с такой же легкостью, с какой при господстве иных представлений выдирали иные главы.

С пророческим предчувствием остерегал нас от всего этого Николай Рерих:

Разрушение идеалов, сведение их к низменным, «житейским» стереотипам – примета не одного нашего центробежного времени. В сказке Рериха «Граница царства» она обозначена как всесветное зло. Когда некий индийский царевич стал царем и настало время исполнения адресованного ему заклятия доброй волшебницы: не увидит он границ своего царства, все ждали расширения географических рубежей, завоевательных походов. Но новый царь правил мирно и разумно, и не было пределов не границам его земли, а границам его мудрости. И тогда ненавистники решили ограничить его: «У царя нечеловеческий разум. Может быть, течению земных сил этот разум противен. Не должен быть человек выше человеческого... Мы знаем пределы... Пусть увидит царь границу свою. Пусть поникнет разум его. И ограничится мудрость его в хороших пределах. Пусть будет он с нами».

Ничего у этих завистников не вышло. Преодолел царь и это испытание, «духом возвеличенный». И «наполнил землю свою решениями самыми мудрыми».

Это – в сказке. В жизни, к сожалению, не всегда так. И цари оказываются не самыми мудрыми, и простые смертные, и целые народы. Слишком часто живут и действуют они по законам «здравого смысла» против своей пользы и против своей судьбы. Как жил некий поселянин из Шаньси на горе, сплошь состоящей из серебра, полагая, что живет па бесплодных камнях, которые никогда не прокормят его семью, сколько труда в них не вкладывай. («Гора сужденная»). Случайно, другим человеком, была открыта тайна серебряной горы, хотя и дед поселянина из Шаньси «когда-то говаривал, что эта земля очень хорошая, но мало ли что скажет старый человек, веривший в какие-то предрассудки!» Поселянин стал очень богатым человеком. И мы с вами удивляемся, какие счастливые неожиданности еще случаются в этом мире.

Рерих удивляется другому – тому, как долго человек жил и трудился против сужденного ему счастья и лишь случайно выбрался на верную дорогу: «... дело не в серебре, но в психологии поселянина, для которого величайшее благополучие столько лет являлось предметом раздражения и проклятия. Как часто происходят подобные эпизоды и в частной жизни, и в жизни целых народов...

Также часто люди, думая, что овладели какою-то свободою, заковывали себя в цепи и навсегда ввергали в безысходные темницы.

Один из прекрасных мыслителей Индии Свами Рама Тирта горячо и справедливо говорил: «В невидимые оковы заключили себя цивилизованные нации. Они отделили себя от друзей и изгнали себя из природы, из благоухания естественной жизни в тесные гостиные – в погреба и темницы». Прекрасно сказал большой поэт, что в переводе будет звучать:

«Мирское нас обуяло, опоздалое, суетное. Захваты и траты, на них полагаем мы мощь. Мало в природе мы видим сужденное нам».

И все-таки, трезво понимая, как часто в реальности люди живут против своего предназначения, принимают видимую, поверхностную данность за глубинный смысл бытия и добровольно взваливают на себя чужую, рабскую ношу, Рерих в то же время верует в возвращение их к подлинной свободе, к своему естеству, к открытию ими самими своей горы сужденной, к сближению сказки и действительности: «Много сужденных гор, и медных, и серебряных, и золотых уготовано. Недаром в сказках люди предупреждаются о царстве медном, царстве серебряном и царстве алмазном. И царевна Марья Моревна знает эти царства и помогает царевичу найти уже для него сужденное. Убеждает его не увлекаться малым, но идти туда, к самому трудному и самому ценному. Имя-то какое сложено сказками – «Марья Моревна». И тут же сказка знает Елену Прекрасную – мудрую и вещую. В сказках ли только уготованы горы сужденные?»

Да, общество и человек, забывающие об идеалах и легендах своей истории ради сиюминутности, ради хлеба единого, ради буквальной якобы правды, якобы точного знания, забывает и о самом знании. Ведь легенды, предания, сказки – «знание не исчезнувшее, а преображенное. И, вообще, «в чем истина веков – в законах и приказах или в пословицах и сказках?»

Начав с этого вопроса статью «Древние источники», Николай Константинович так отвечает на него: «Самая краткая пословица полна звучаний местности и века. А в сказке, как в кладе захороненном, сокрыта вера и стремления народа. Пословица может быть скорбною, но она не будет разрушительной, так же точно не бывает мерзких сказок, как и отвратительных песен. И пословица, и сказка к добру. А истоки приказа различны. Сколько приказов выдыхается и скоро испаряется. Но попробуйте искоренить пословицу и легенду. Хоть в подземелье уйдут, а затем снова вынырнут».

Рерих хорошо понимал, как мертвенно опасно для людского общества время без песен и без сказок, словно бы предвидя наши смутные годы, когда поэты перестали сочинять песни и сказки и с головой окунулись в политические разборки. Но верил в преходящность такого времени, в преодолимость отвержения людьми духовных сокровищ, передающихся из поколения в поколение:

«Во всех веках и народах всегда будут краткие периоды, в которые будут спесиво отринуты эти накопления. Как клады, временно уйдут они под землю. Как в запрещенных катакомбах, останется лишь шепот молитв. Так, где-то и все-таки в полной бережливости сохранятся знаки народной наблюдательности и опять их достанут из тайников. Опять с обновленным рвением будут изучать. И опять именно из этих неисчерпаемых источников обновятся основы культуры.»

Различного рода хозяева жизни, испокон веков усвоившие принцип господства одних людей над другими: «разделяй и властвуй», стремятся выхолостить из сказки ее странное, непредсказуемое, ее свободное противостояние этому принципу, заставить ее слагаться по верховным предписаниям и параграфам.

Помните, Сатин в «На дне» говорит: «Правда – бог свободного человека». Так вот, сказка – правда свободного человека. А любая тоталитарная власть пуще всего на свете опасается именно свободного, неуправляемого человека. Ведь истинно свободный человек добр и открыт навстречу такому же свободному человеку. Поэтому, если хочешь властвовать, посей между ними зло и вражду и тем самым лиши их внутренней, духовной свободы, убей их сказку.

Погрязшие в междоусобицах люди, особенно когда между ними непреодолимой преградой встает пролитая кровь, мало восприимчивы’ к единению, доброте, прощению, покаянию, к уважению внутренней свободы друг друга. А сказка ко всему этому зовет.

В мире людей так часто торжествует зло. В мире сказки оно всегда опровергается добром. В этом мире человечество как бы выстраивает для себя модель нормальных, естественных отношений, которые предназначены для людей на земле, но они сами, заблудившись в чащобах разобщенности и предрассудков, никак не могут выбраться на этот путь истинный.

Более того – сказки, легенды, мифы о богах и героях на разных континентах, у разных народов, рожденные при больших различиях в их исторических путях и судьбах, обнаруживают удивительное, объединяющее эти народы свойство. Они проповедуют, в общем-то, одни и те же моральные приоритеты: доброта превыше злобы, мир превыше вражды, созидание превыше разрушения.

Глядя на картину Николая Рериха, где были изображены белые кони «западного», литовского бога Световита, философ Владимир Соловьев сказал художнику: «Восток, Восток!» Он был прав по-своему. Ибо уже здесь у Рериха светится предчувствие встречи с легендами о белых конях, так свойственных восточному миросозерцанию: «...поступь коня белого очерчивает пределы государства Китайского. От коня стена великая. И опять герои на белых конях. И в Монголии Цаган Мори – белый конь, будет отмечен всякими сказаниями. Мчится на нем и Ригден Джапо, Владыка Шамбалы, и в отсветах пламенных конь становится огненным. И когда народ ожидает будущее, великий всадник обращает лица ждущих – туда, куда нужно.» («Эрдени Мори»).

Но и не прав был Владимир Соловьев. Ибо образ белого коня – это поистине всемирный образ. Рерих напоминает, что на белых конях мчались и валькирии, и герои в северных сагах. На белом коне, между прочим, восседает святой Георгий: у Рафаэля – в латах средневекового европейского рыцаря, на иконе новгородского письма – в кольчуге, с алым плащом древнерусского ратника. И в иконе «Чудо о Флоре и Лавре», святых, как известно, слывших покровителями лошадей, тоже преобладают белые кони. Хотя есть там и красные, и розовые, родившие через пять веков такой пронзительный, напряженный перефраз в «Купании красного коня» Петрова-Водкина и такой печальный, прозрачно-акварельный – в есенинских строках:

Вот так оно все переплетается и согласуется в мире – сказочные кони скандинавских саг и восточных легенд, огненный в отсветах вселенского пламени конь Владыки Шамбалы и розовый в свете зари конь, скачущий в весенней гулкой рани где-нибудь в рязанском луговом приволье. Но знакомство с веками копившейся и отстоявшейся в сказаниях и легендах мудростью разных народов являет нам и более поразительные совпадения.

В «Письменах Азии» Рерих приводит многочисленные отрывки из рукописей Турфана, включивших в себя буддийские, китайские, манихейские, несторианские, иранские и другие тексты. Вот один из них: «Ударившего тебя не ударь. Не мсти тебе мстящему. Не вводи в искушение тебя искушающих. Встреть дружелюбно на тебя разгневанного. Не причини другому тебе самому нежеланное. Сноси обиды от высших, от равных и от меньших... Многотерпеливый сумеет явить себя иногда учеником, иногда и учителем, иногда рабом, иногда и владыкою».

Не правда ли, что-то очень знакомое? Да, конечно, – довольно точное созвучие с евангельскими заповедями. Но не будем отвлекаться в сторону бродячих сюжетов мировой литературы или углубляться в непростую проблему непротивления злу насилием. Тем более, русская православная церковь (как, впрочем, и церкви других вероисповеданий) умела находить весьма нетривиальное разрешение этой проблемы, когда речь шла о защите своего очага и своего отечества. Сергий благословил Дмитрия Донского на Куликову сечу, а монах Пересвет стал первым е е героем, поправши смерть смертью. Давайте обратимся к главной мысли, к которой ведет нас Рерих. К мысли о единстве человечества в его мечте о согласии, в стремлении к миру. Отвращение от зла – смысл всех его легенд и сказаний, всех надежд на будущее. Ни у одного из народов нет эпосов, нет великих поэтов, проповедующих вражду: «... из-за Гималаев звучит моление древних Вед:

«Пусть все сущие силы принесут нам мир. Пусть Бог нам мир засвидетельствует. Пусть мир, и мир един царствует всюду. Пусть сойдет на нас этот мир».

Среди мятущегося западного вихря Данте в своем незабываемом трактате взывает:

«О, человечество, какие же бури должны поразить тебя, какие потери ты должно понести, какие крушения должны ударить тебя, пока ты, как многоголовое чудовище, устремляешься к вещам противным! Ты больно в своем понимании. Ты болеешь в своих чувствах. Нерешимые соображения не помогают твоему пониманию. Ясная убедительность не убеждает твоего низкого мышления. Даже сладость Божественной убедительности не очаровывает тебя, когда она дышит в созвучиях Святого Духа. Помните, братья, как хорошо и как приятно жить вместе в единении». («Письмена Азии»).

Вот так сходятся вместе белые кони торжествующего добра, света, мира с Востока и Запада. И великие души Востока и Запада в молениях, проповедях, письменах своих зовут, пока еще, к сожалению, не так успешно, как хотелось бы, всех людей, составляющих человечество, привести противоестественную действительность в соответствие с представлением о нормальном, мирном, человечном бытии. Одна за другой гаснут сказки и легенды, не найдя почвы для своих корней на раскаленных враждой камнях планеты. Но рождаются новые сказки и легенды. И это – вечно. Это неистребимо до той поры, пока человечество не научится жить по заветам своих сказок и мировых учений, своих великих духовных наставников, в ряду которых имя Николая Константиновича Рериха всегда будет особо чтимо.

 

Печать E-mail

• Вперёд