Н.К.Рерих. Человек и природа

Предисловие

ЗАКОН ЗВЕЗДЫ И ФОРМУЛА ЦВЕТКА

Впервые открыв для себя полотна Николая Рериха (было это около четырех десятилетий назад), я поразился, прежде всего, непривычному и, в то же время, неотразимо убедительному видению им природы, восприятию ее как вместилища человечества. Понятно, когда дело касалось гималайских вершин, уходящих в бесконечность пространства и времени. Но отчего и в «Сергии-строителе», где горизонт перегораживают леса срединной Руси, и в «Заморских гостях» – то же самое ощущение вселенского пейзажа?

Конечно, не в безвоздушном пространстве складывалось отношение Рериха к окружающей природе. К его часу в отечественной живописи и словесности уже явственно обозначился этот вселенский взгляд. Вспомним «Ветку» Александра Иванова в Третьяковской галерее – этюд к «Явлению Христа народу». Это ведь сознательные поиски пейзажа, соответствующего всечеловеческой значимости действа. Вспомним левитановское «Над вечным покоем». И Лермонтова, сумевшего в «Демоне» охватить единым взглядом весь Кавказ, что доступно стало человеку лишь в прошлом веке, да и то с борта космического корабля. И философские постулаты русского космизма на грани XIX и XX веков...

Но все же нечто иное, неповторимо индивидуальное увиделось мне тогда в диалоге Рериха с природой России и Индии, в пересвечивании между собой далеких ночных созвездий и лампадных огоньков, плывущих по водам Ганга. Парадоксальное соединение несоединимого: конечности единичной жизни света лампады, цветка, бабочки, человека и бесконечности мерцающих в ночи звездных миров. Некая всеобщая связь, которую его современница Марина Цветаева определила емким пятисловием: «закон звезды и формула цветка» [1].

Сам же Рерих скажет об этом в «Наставлении ловцу, входящему в лес» так:

Я привел тебя к широким

рекам и к необъятным

озерам. И я тебе показал

океан. Видевший бесконечное

не потеряется в конечном.

Ибо нет бесконечного леса.

И каждую топь можно обойти [2].

Не так все буквально в этом утверждении. Вглядываясь, вдумываясь в картины Рериха, я все больше понимал: и лес, и каждый его лист, каждая хвоинка и травинка, и каждая жизнь в этом мире тоже могут стать бесконечными. И искал разрешение противоречия между буквальным ответом и его философско-поэтическим подтекстом, за разъяснениями обратившись к самому Рериху, к тому, что он думал и писал о союзе и противостоянии человека и природы. С тех пор и иду по этому удивительному, этому неисчерпаемому пути.

И тебя приглашаю, читатель, в отрадное для души путешествие в мир природы, каким он виделся великому художнику и мыслителю России. А в путеводители можешь взять эту книгу, в которой собрано под одной обложкой немало жемчужин, так щедро разбросанных в письменах, статьях, этюдах Рериха.

(Прошу читателя об одном: не воспринимай мои страницы, предваряющие знакомство с мыслями самого Николая Константиновича, как некий философский трактат или как очередной экологический манифест, приспосабливающий известное имя к «горячим точкам» нынешнего бытия. Это всего лишь заметки, сделанные в размышлениях над страницами Рериха. И буду рад, если разбужу в тебе, читатель, желание углубиться в неповторимый рериховский мир, открыть его для себя.)

В статье «Радость искусству» Николай Рерих выделяет примечательную черту первобытного художника, который, сделав всего один шаг от природы, еще не знал шаблонов, штампов. Именно это обеспечивало первое условие искусства – искренность и неповторимость: «В многотысячных собраниях предыдущих эпох вы не найдете ни одного точного повторения вещи» [3].

Только с пришествием бронзы и железа древнее человечество впервые открывает для себя диктат стандарта, шаблона: «...в эпоху, переходную к металлу, вас поразит однообразие форм, их недвижность; чувствуется обесценивание ювелирных каменных вещей – перед неуклюжим куском металла. Энергия творчества обращена на иные стороны жизни. Гончарство также теряет свое разнообразие, и орнаменты иногда нисходят до фабричного штампования тканями и плетениями. Время штампования человеческой души» [4].

С одной стороны, это был гигантский шаг вперед, к «ноу хау» первобытной цивилизации. С другой – это был и первый шаг к отрыву человека от Праматери-Природы. Сейчас отрыв зашел очень далеко. Не только в материальных, но и в духовных ипостасях жизни. И, говоря словами Рериха, «сердце человеческое болезненно корчится от всего неестественного» [5].

Нет, Николай Константинович не отрицал за рукотворной «второй природой» права на своеобразную красоту, но понимал, что она никогда не заменит красоты естественной, первозданной. «Город, выросший из природы, угрожает теперь природе; город, созданный человеком, властвует над человеком. Город в его теперешнем развитии уже прямая противоположность природе; пусть же он и живет красотою прямо противоположною, без всяких обобщительных попыток согласить несогласимое. В городских нагромождениях, в новейших линиях архитектурных, в стройности машин, в жерле плавильной печи, в клубах дыма, наконец, в приемах научного оздоровления этих, по существу, ядовитых начал – тоже своего рода поэзия, но никак не поэзия природы. <...> ...Красота города и природы в своей противоположности идут рука об руку и, обостряя обоюдное впечатление, дают сильную терцию, третьей нотой которой звучит красота "неведомого"» [6].

Великий защитник и созидатель красоты, Рерих предчувствовал эстетику XX века на самой его заре как сопряжение несопрягаемого. Гармонично погружены в природу Парфенон и Покров на Нерли, деревянные елки Кижей и валаамские скиты. И кажется: просто было это делать древним мастерам, ведь в природную среду была погружена и вся жизнь тогдашнего человека. На самом деле простота любых гениальных, точно вписанных в природные окрестности творений наших предков – простота кажущаяся. Но наш век всей античеловечной, противоестественной громадой своей индустрии, своих безликих небоскребов, трущоб и «хрущоб», на первый взгляд, сделал такое соединение действительно невозможным.

И тем не менее Николаю Константиновичу, хотя он и предостерегал от «обобщительных попыток согласить несогласимое», провиделось, что люди найдут сопряжение несопрягаемого. Век оправдал провидение – в смелых проектах Ле Корбюзье и Бурова, в хельсинкском дворце «Финляндия», в вильнюсском жилом массиве Лаздинай. Как бы далеко ни расходились по разным полюсам естественная и рукотворная «вторая» природа, человек всегда будет находить соединяющие их световые лучи и путеводные нити.

Но само расхождение это не бесконечно. Человек-то безграничен в гениальных сопряжениях с природой. Но он может так оторвать себя от Матери-Земли, что поставит планетарную жизнь на край гибели. И такой предел близок. Дальше взаимоотталкиваться некуда, кроме как в пропасть.

Одна из устойчивых нынешних иллюзий заключена в том, что духовность непременно связана с крайним усложнением внутреннего мира личности, а согласие с природой есть нечто животно-травоядное, патриархальное, духовно обесточенное. Отпуск на даче, экскурсы по грибы, на охоту, на рыбалку – это так, для отдыха, для снятия городских стрессов. Но жить так все время?!

Рерих разрушает эту иллюзию. Именно – жить. Чем сложнее технократический мир человека, тем глубже должен погружаться в природу его духовный мир, «в каждом обиталище среди природы вопрос духовности тем сильнее должен войти во всю жизнь. Весь обиход бытия в природе не может ограничиваться какой-то технократией. <...>  [7].

Осознание этого приходит к человечеству с трудом. Не случайно первый экологический манифест, провозглашенный Рерихом еще в 1901 году в статье «К природе», потребовал, спустя треть века, не просто повтора, но и новых, трагических по сути постулатов. И назывался этот новый манифест уже «Боль планеты». После смерти Николая Константиновича боль успела превратиться в нестерпимую. Многие народы уже даже прибегают к сильным «анестезирующим средствам». Но окончательно преодолеть эту боль и эту болезнь в силах лишь все человечество общими, согласными деяниями.

Саморазрушение рода человеческого при разрушении им природы так очевидно в наши дни, что часто кажется исторически предопределенным, фатальным. Но Рерих не принимал этой фатальности. Не беспочвенной мечтой – реальной перспективой видится ему превращение планеты в сад будущего: «Если посадка каждого дерева заключает в себе уже мысль о будущем, то мысль об оживлении целых пространств есть уже настоящее устремление к светлому будущему. <...> Познавание, оживление, процветание – всегда будут неотложным заданием человечества» [8].

Все идет к тому, что свершится возвращение одумавшегося блудного сына – человечества – к отчему дому, к первоистокам природы. Когда это произойдет? Надежда у всех на XXI столетие. Дай-то Бог! Но, когда бы ни началось это всепланетное сближение, его непременно будет сопровождать одна характерная примета. Провидцы, пророки воскрешения природного естества в человеке, такие, как Вернадский, Швейцер, Пришвин, Рерих, станут грядущим поколениям куда более близкими, понятными, созвучными, чем своим современникам и даже нам, отдаленным от них полувековым временным пространством и уже осторожно вводящим в научный обиход (и безудержно – в моду) понятия: экология культуры, ноосфера, Живая Этика.

И еще один непременный спутник будет сопровождать наше возвращение к естеству: новейшее знание, восходящее к высоким абстракциям и высоким технологиям, все ближе будет соприкасаться и соединяться с живым знанием – многовековым народным опытом. Рационализм, господствующий в науке, по крайней мере, последние три столетия, обычно относится к этому опыту с недоверием, а то и с пренебрежением.

Конечно, в минувшем веке никто уже не сжигал целителей-знахарей «за колдовство». Но еще в последней его трети их поголовно объявляли шарлатанами. По крайней мере, в нашей атеистической державе лечение травами по народной рецептуре считалось если не вредительством, то уж определенно антинаучным.

Парадокс тут – в своеобразном невежестве научно-технической революции. Она нередко от порога отвергала свое генетическое родство с народным знанием о мире. Последнее, кстати, часто переплетено с древними поверьями, мифами, религиозными текстами и апокрифами. А «чистая», «аристократическая» наука не снисходила до того, чтобы отделять здесь зерна от плевел, металл знаний от пустой породы суеверий.

Лишь в конце XX века, споткнувшись о барьер в виде сложнейших проблем наследственности, мозга, человеческой личности и человеческих сообществ, их психологии, их многомерности, когда вдруг стали отказывать такие, казалось бы, универсальные орудия познания, как физико-математические методы, наука поубавила самоуверенности. И теперь все чаще ее великие революционеры открывают для себя то, о чем еще в 30-е годы XX века предупреждал Н.К.Рерих: духовное оскопление подстерегает людей, если они самоограничатся только новейшими знаниями, утилитарно необходимыми сегодня и в ближайшей перспективе, если за архаичными формами не сумеют разгадать великий потенциал якобы «устаревшей» народной мудрости.

В 1935 году, когда человеческая мысль готовилась сорвать запретные печати со страшной энергии, таящейся в атомном ядре, Николай Константинович написал коротенькую статью «Флора». О том, что нередко считают народные способы лечиться травами признаком глупости народа (по докладу одного исправника одному губернатору: «...иногда глупый народ лечится всякими растениями» [9]). Конечно, «каждая малейшая травка – на пользу» [10], и только ограниченный ум (если даже это ум человека с академическими званиями), не приемля все, что не входит в его представления об истине и пользе, объявляет ложными и бесполезными многие сокровища окружающего мира. Но дело даже не в этом. Ложна сама ориентация на сиюминутные, утилитарно-полезные ценности. На поверку и временем и практикой этот отсортированный узкий ценностный круг нередко заводит в тупики, быстро теряет свою кажущуюся неоспоримость и приоритетность.

Но как тут отличить истинное от ложного? Никак, если пренебречь всей совокупностью знаний, накопленных до нас, – и «полезных» и «бесполезных»: «Пусть из этих знаний не все приложимы сейчас, но для каждого полезного растения вы должны пройти весь луг, чтобы убедиться, где, что и как существует. <...> ...Заблуждение, что в старинной мудрости нужно изучать лишь кое-что, ибо остальное неприменимо. Но как же вы найдете это "кое-что", если не ознакомитесь со всем?» [11].

Речь, как видим, идет о более общем явлении, чем опыт народной медицины, – о неком всеобъемлющем методологическом принципе, который обеспечивает приращение новых знаний и умений от века к веку. В отторжении «архаичного» опыта минувших поколений Рерих видит «иллюзию технократии с ее специализацией» и даже «безумные формулы о мечтании уравнять все человеческие мозги» [12].

В равнении под одно, в стандартизации умов и душ, нараставшей в XX веке от десятилетия к десятилетию и принявшей особо опасные размеры после великой информационной революции, впечатляющих успехов кибернетики и электроники, – во всем этом уже на заре открытий, преобразивших к нашим дням лик планетарной цивилизации, предчувствовал Николай Константинович великую опасность для духовности человечества. Опасность эта – в союзе невежества и новейших достижений науки.

Такой союз может совершить любое насилие над естеством жизни. Причем гораздо более губительное, чем можно ожидать от самой тоталитарной, самой тиранической власти: «Это чудовище гнездится в гораздо более многочисленных ущельях, нежели предполагается. Самая опасная жестокость, как ужасная форма невежества, живет не в каких-то судах или около тронов и кафедр, нет, она притаилась в множайших очагах семейной и общественной жизни» [13].

Не растерять по пути в будущее, не упустить через дырявые руки те драгоценности, что кристаллизовались в опыте предков, важно не только из утилитарной выгоды (как не использовать то, что может дать огромные дивиденды?!), а важно еще и потому, что в противном случае распадается связь времен, нарушается природный закон смены жизненных поколений, естественного прорастания новых почек на многовековом древе познания. Гидропоника, выращивание гомункулов в колбах, целых растений из изолированных клеток – все это хорошо для лабораторных экспериментов. Но историческая гидропоника никогда еще ни к чему доброму не приводила. Не потому ли таким тревожным сигналом стало для Николая Константиновича, казалось бы, частное, единичное сообщение о том, что «в некоторых школах предполагается исключить изучение классиков»: «...какой это будет ужас, если всюду и во всем воцарится ограниченный техникум со всеми ужасами условной специализации» [14].

Это еще не костры из книг. Но это уже первый шаг к кострам. К сожалению, рукописи не горят лишь в философско-поэтическом смысле. В жестокой реальности они – ох как еще горят! И книги горят. И библиотеки. И выжигаются дотла накопленные людьми за целые столетия знания и опыт. Кропотливое их наращивание незаменимо никакими блистательными «прорывами» мысли и интуиции в будущее. Да и сами эти прорывы невозможны без опоры на древнейшую, накопленную за тысячелетия мудрость. Обращаясь к опыту Китая, Рерих замечает, что «тома китайской медицинской литературы заключают в себе все исследование китайской естественной истории – замечательное собрание наблюдений за тысячелетия» [15].

За тысячелетия – вот что важно. На протяжении многих веков крутые повороты истории и природные катастрофы не раз ставили под угрозу это эволюционное накопление опыта. Но у великого народа хватило мудрости не перечеркнуть его с каким-либо очередным революционным поворотом. Хватило осознания того, что «в каких бы не понятных для поверхностного наблюдателя формулах ни сообщалась истина – она все же останется таковою при глубоком, а главное, непредубежденном изучении этого иероглифа» [16].

Рерих, может быть, первым отказался от такого распространенного отождествления сомнения и отрицания. Древний философский принцип «Подвергай все сомнению», сомнение в истинности своих знаний («Я знаю то, что я ничего не знаю») – это одно. И совсем другое – бездушное, разрушительное отрицание, не несущее в себе ни поиска истины, ни освобождения от отживших свой век догм. В последнем случае за утверждение новых истин выдается насаждение власти тьмы и невежества. По мнению Николая Константиновича, «путь отрицаний уже давно сопричислился к путям невежественным. Новейшие открытия лишь подтверждают глубокую связь человеческого мышления во всех веках и народах. Непонятные нам формулы происходили или от особенности языков, или от сознательного желания сберечь лишь в определенных руках ценные знания» [17].

И – главное – Николай Рерих был первооткрывателем того природного, естественного закона, по которому выживают или, наоборот, рушатся и гибнут человеческие цивилизации. Непременным условием их жизнеобеспечения и внутренней устойчивости является непрерывное наращивание вековых колец древа культуры, исторического опыта, знаний, мудрая мера между новаторством и традицией.

Да, внешне все может выглядеть как и в неодухотворенной разумом природе: великие державы и империи гибнут под ударами вселенских катастроф или иноземных нашествий. Но все же человеческие сообщества – не популяции динозавров. Даже самые страшные войны, внешние катастрофы, смены цивилизаций не в силах уничтожить эти сообщества, если сами они не нарушают великий закон саморазвития культуры.

История Китая – тому пример. Но и история России тоже. Нашествие Батыя не оборвало золотые века древнерусской культуры, хотя в огне этого нашествия погибло столько ее великих памятников. Уже ко временам Сергия Радонежского и Дмитрия Донского отечественное искусство, как Феникс из пепла, блистательно возродилось во фресках и иконах Рублева и Дионисия и потом уже – через храмы Василия Блаженного и Вознесения в Коломенском, через московское барокко, через плеяду великих художников и поэтов петровской и екатерининской эпох – неизменно поднималось до вершин своих золотого и серебряного веков, до лучших творений XX столетия.

Но как раз XX век небывало обострил противоречия между цивилизацией и культурой и в России, и в Китае, да и во всем мире. Одним из первых отметил это Николай Рерих, предупредив нас всех о великой сейсмической опасности уже не для отдельных народов и государств, а для всего человечества. Внешне это воспринимается сегодня как реальная возможность экологического «конца света». И люди срочно начинают искать пути спасения в принятии экстренных мер, которые опираются на достижения нынешней цивилизации – от безотходных технологий до строгих природозащитных законов.

Все это, конечно, необходимо. Но при этом главные пути спасения надо искать глубже, в сохранении, защите вековых корней древа культуры, включающей в себя и опыт мудрого, духовного отношения человека к среде своего обитания, будь то лес и река рядом с первобытной стоянкой или все околоземное пространство, «малая родина» – провинциальная глубинка или бескрайние просторы огромного государства, которое мы зовем Отечеством. Трагедия природы в нашем веке предопределена трагедией духовности, ее тоталитарным уничтожением. Никто, может быть, не доносит до нас эту истину, это предупреждение, открывающее, кстати, и путь к спасению, в такой ясной, такой неопровержимой форме, как это делает в своих произведениях

Николай Рерих, провозглашающий единение людей под Знаменем Мира, знаменем Культуры.

Мы привыкли отождествлять понятие «родина» с природой отчего края, неотделимой от бытия своего народа. Не драгоценный орнамент этого бытия – само оно, естественно продолженное и воплощенное в дыхании весен и зим, в плавном или, наоборот, бурном течении рек.

Отсчет такого понимания идет от Библии, от Екклезиаста. Помните? «Род проходит и род приходит, а земля пребывает вовеки» [18]. Или от более позднего, уже в XX веке, отождествления у многих прозаиков и поэтов (у Хемингуэя, например, в «И восходит солнце») – в полемике с Екклезиастом – земли и рода, народа: род бессмертен, пока его земля пребывает вовеки.

Но вот Николай Рерих напоминает, что, оказывается, и то и другое мировосприятие свойственно было людям задолго до нас и даже до Библии: «Мудрые древние майи оставили надпись. Ей три тысячи лет: "Ты, который позднее явишь здесь свое лицо! Если твой ум разумеет, ты спросишь, кто мы? – Кто мы? Спроси зарю, спроси лес, спроси волну, спроси бурю, спроси любовь! Спроси землю, землю страдания и землю любимую! Кто мы? – Мы земля"» [19].

И как продолжение того же гимна: «Припадая к земле, мы слышим. Земля говорит: все пройдет, потом хорошо будет. И там, где природа крепка, где природа нетронута, там и народ тверд без смятения» [20]. Но молвлено это Рерихом не вообще о земле, а о новгородских и псковских краях. При этом речь идет не столько об исторических местах и памятниках древности. Речь – о природе первородно русских мест. От общей панорамы пролегает тропинка к единичному, конкретному роднику, что бьет из-под земли в селе Мшенцах. А от него – назад, к панорамному видению всей родной земли: «Точно неотпитая чаша стоит Русь. Неотпитая чаша – полный, целебный родник. Среди обычного луга притаилась сказка. Самоцветами горит подземная сила.

Русь верит и ждет» [21].

Впрочем, Рерих прозорливо предупреждает: «Указание на многие девственные места Руси вовсе не следует понимать в том смысле, что вопрос экономии природой у нас находится в благополучном состоянии. Конечно, у всех бездна разбросанных по всей будничной жизни примеров холодной жестокости при обращении с природой, жестокости необъяснимой, доходящей до нелепости. <...>

Скажут: "Об этом ли еще заботиться? На соображения ли с характером природы тратить время, да времени-то и без того мало, да средств-то и без того не хватает"» [22].

Не правда ли, знакомая ситуация по последним десятилетиям? И особенно по последним годам, когда за разрушительное разбазаривание природных ресурсов России вслед за государственными монстрами типа Минводхоза застойных времен принялись предприниматели-нувориши и местные удельные князья, один за другим объявляющие свой «суверенитет» над общенациональными богатствами. Все это наносит сокрушительный удар не только по образу жизни народа, но и в самое его сердце.

«Вспомним озерную область – губернии Псковскую, Новгородскую, Тверскую с их окрестностями Валдая, с их Порховскими Вышгородами, с их привольными холмами и зарослями, смотрящими в причудливые воды озерные, речные. Как много в них грустной мелодии русской, но не только грустной и величавой, а и звонкой плясовой, что гремит в здоровом рудовом бору и переливается в золотых жнивьях» [23].

Вот что рушим.

Выше говорилось, что Рерих обращается к этим местам не только в силу их исторической значимости, подчеркивая природную их самоценность и очарование. Но и история тут, конечно, не сама по себе.

Не так еще давно у нас замалчивались взаимозависимость и взаимовлияние друг на друга природы, характера и истории народа, так глубоко проанализированные в свое время Ключевским. Сейчас, слава Богу, сия полоса миновала. Но можем ли мы сказать, что в нашем отношении к природе и особенно в воздействии на нее мы стали дальновиднее, мудрее? Заботимся ли, говоря словами Николая Константиновича, «о сохранении мест, уже освященных природою, о сохранении исторических пейзажей и ансамблей» [24]?

У одного литературоведа вычитал я такую мысль. Горько, конечно, что не сохранились усадебные здания в блоковском Шахматове. Но не все еще потеряно, пока вокруг сохранились речки, поля, леса, окружавшие Блока. Катастрофа произойдет, если утратим обычную подмосковную природу этих мест. Вот тогда кончится блоковское родовое гнездо.

Мало кто понимал это в XX веке – разве что поддерживали на приличном уровне клумбы и парки усадеб-музеев, да и то не везде. Чего стоит кощунственное возведение химзавода рядом с Ясной Поляной! Рерих понимал. «О сохранении исторических памятников, – писал он, – теперь, слава Богу, скоро можно уже не говорить, на страже их скоро станут многолюдные организации с лицами просвещенными во главе. Но мало охранить и восстановить самый памятник, очень важно, насколько это в пределах возможного, не искажать впечатления его окружающим» [25]. Другими словами: не губить окружающую памятник родную природу до такой степени, что она начинает искажать впечатления и от самих духовных наших святынь.

Солнечно-земные связи, играющие доминантную роль в возникновении и развитии всего живого на Земле, в том числе и рода человеческого, нашли адекватное уровню нынешних знаний выражение в работах Вернадского, Чижевского, Циолковского, в строгих математических формулах и символах. Человек ранее, хотя и находился в полной зависимости от заатмосферных сил и энергий, практической возможности влиять на эти силы и энергии не имел. Выход его в космическое пространство в корне меняет ситуацию.

И потому так актуально ныне еще одно мудрое, суровое предупреждение: «Кто-то пытается схватить за горло само пространство... <...> И трудно себе представить, что может произойти, если человечество вступит и на такой путь насилия. <...> Одно ясно, что люди в обоюдной ненависти способны вызвать к действию самые страшные разрушительные энергии. Если в данную минуту еще не происходит какого-то потрясающего взрыва или каких-то губительных эпидемий, то это еще не значит, что их вообще не может быть. Люди опять-таки обвиняют далекие солнечные пятна во всех своих безумиях. <...> Наука уже вступила в океан новых энергетических опасностей, а люди легкомысленно пытаются изнасиловать и отравить само жизнедательное пространство. Куда же приведет такой "прогресс"?» [26].

Теперь неосторожное, недальновидное приведение в действие мощных сил и энергий в масштабах всей Земли и околоземного космоса может губительно сказаться на судьбе планетарной жизни. И если для людей во все века важно было осознавать и беречь свое духовное родство с окрестной средой, то ныне с не меньшей остротой обозначилась его духовная связь с природой, простирающейся за околицей планеты, «связь человеческого духа с космическими явлениями».

Если в человеческое бытие входят космические расстояния и энергии, то значит – в него входят и отдаленные последствия: «Мы вызываем к усиленному напряжению неизученные силы и при этом поразительно мало озабочиваемся изучением этих космических воздействий. <...> Мы также легкомысленно готовы признать <...> случайные аспекты могущественных энергий, не задумываясь о том, на какие именно расстояния и с какими именно последствиями происходят эти, казалось бы, простые вызывания» [27].

Ускорения научно-технического прогресса деформировали естественный, веками складывавшийся уклад и темп жизни. Деяния человека не успевают нынче пройти должную проверку прежде, чем он переступит Рубикон теоретических моделей, сомнений, экспериментальных изысканий.

Если в минувшие столетия скорости, технологические процессы, применяемые материалы создавали естественное растяжение событий во времени, предоставляли людям возможность подготовиться к этим событиям, обдумать разные варианты решений, то в XX веке над ними все время нависают следующие один за другим цейтноты. И когда эти цейтноты люди пытаются снимать с помощью быстродействующей электронной техники, она на самом деле не обеспечивает им победу над временем.

Конечно, Николаю Константиновичу неведомы были сегодняшние компьютеры. Но ему ведома была, может быть, самая опасная болезнь компьютерной революции – слепая вера в то, что любые сценарии грядущего прочитываются, проигрываются на ЭВМ: «Все человеческое мышление сейчас очень виновато в том, что уклонилось в сторону условной механизации, не производя длительных предварительных испытаний» [28].

Не таким-то безвредным для самого человека оказывался переход от патриархальной медлительности к космическим скоростям. Сейчас, например, дома сходят с промышленных конвейеров и нередко очень скоро приходят в аварийное состояние. А «когда-то соборы и храмы строились веками» [29].

В прошлые столетия и в возведении храмов, дворцов, и в других долговременных творениях рук человеческих «духовное горение не потухало и не искривлялось. Теперь же <...> люди далеки от многолетних, даже вековых задач» [30].

Между тем для человека естественно вписываться в эти многолетние, вековые задачи, которые наполняют его конечный срок пребывания на Земле великим смыслом, раздвигают границы этого срока и в прошлое, и в будущее. И наоборот – противоестественно вести мимолетное, бездумное и бездушное существование бабочки-однодневки. Противоестественен отказ от высокого предназначения жизни, от наполнения отпущенного на нее времени достойными человека духовными порывами, мыслями, делами: «Достойны ли люди летать, если полеты будут связываться или с мыслями об убийстве и отравлении, или ограничатся гонкой на скорость? Ограничительность доходит до того, что назначаются премии за красоту одного члена тела, или руки, или ноги. При этом мысль о целом и о том, что движет этой рукою или ногою, считается совершенно излишней.

При всяких состязаниях на механическую скорость, при всяких премиях и бессмысленных изобретениях однодневных королей и королев совершенно отодвигается на второй план примитивное соображение об искусстве мышления, которое дало столько непревзойденных, замечательных школ древности.

Именно искусство мышления позволило бы вспомнить и о том, что перегружение пространства и хищническое овладение основными энергиями должно привести к необходимости заботливого отношения к этим космическим проблемам. <...>

Человечество должно и дерзать и преуспевать, но причины и следствия прежде всего» [31].

Когда люди об этом забывают и ускоренными темпами «собираются строить небоскреб всех наций – трагическое напоминание о Вавилонской башне» [32], их ждет не только катастрофическое крушение все новых и новых Вавилонских башен, но и невосполнимые потери первооснов их духовной и материальной жизни.

Когда же люди соизмеряют деяния и помыслы свои с естественными законами, охватывающими бытие от мимолетного подснежника до вечно пульсирующих созвездий, «когда предлагается мыслить о дальних мирах, ведь не только об астрономических проблемах предполагается. Какие великие расширения сознания зазвучат и засияют! <...>

Не простое накопление сведений, но расширение миросозерцания и устремление к наивысшему выведет людей из бездны быта. <...>

Все это – и высокое, и безбрежное, и неисчислимое удержит человечество от постыдных отрицаний и приведет к высокому созданию благоволения» [33].

Вот такими видел взаимоотношения человека и природы Николай Константинович Рерих. И само это видение я уподобил бы зрению человека, который в спектре радуги различает гораздо больше цветов, переходов, оттенков, чем простые смертные, со школьных уроков усвоившие простенькую «запоминалку»: «Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны» (красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый). Он не ограничивается только видимым светом, сердцем чувствуя и невидимые инфракрасные лучи низких частот, и палящий ультрафиолет частот высоких. Словом, живет по принципу: стремись осмыслить Космос – поймешь, что делается на Земле.

Рерих говорит не просто о познании мира с помощью моделей, формул, законов. Его дума – о духовном познании и Космоса, и Земли, и самого человека. Под этим углом зрения видится ему сыновняя связь человека с природой.

Мотыльковый образ жизни, быстрое физическое и психическое старение и одновременно – детская незрелость, недальновидность во взаимоотношениях с окружающей средой. Этот причудливый, противоречивый симбиоз человек XX века демонстрировал неоднократно. Но тем самым он не освобождался от влияния природы, а все больше и больше детерминировал собственную жизнь.

Вчитаемся в строки Рериха. Прислушаемся к ним. Постараемся понять главное: когда человек поднимется до духовной свободы и ответственности в самом себе, тогда он, не отказавшись ни от одного из завоеваний нынешней цивилизации, вернется и к первородному единству с природой.

Ким Смирнов


[1] Цветаева М. Через сотни разъединяющих лет... Свердловск: Изд-во Уральского университета, 1989. С. 134.

[2] Рерих Н.К.Письмена. М.: Современник, 1974. С. 143.

[3] Рерих Н.К. Человек и природа. М.: МЦР, 2005. С. 23. Здесь и далее цитируется по настоящему сборнику.

[4] Там же. С. 23.

[5] Рерих Н.К. Врата в Будущее. Рига: Угунс, 1936. С. 235.

[6] Рерих Н.К. Человек и природа. С. 40.

[7] Там же. С. 65–66.

[8] Там же. С. 81–82.

[9] Там же. С. 45.

[10] Там же. С. 47.

[11] Там же. С. 46.

[12] Там же. С. 46.

[13] Там же.

[14] Там же.

[15] Там же. С. 57.

[16] Там же. С. 58.

[17] Там же.

[18] Книга Екклезиаста, 1:5.

[19] Рерих Н.К. Человек и природа. С. 29.

[20] Там же. С. 30.

[21] Там же. С. 31.

[22] Там же. С. 36.

[23] Там же. С. 38.

[24] Там же.

[25] Там же. С. 38–39.

[26] Там же. С. 93.

[27] Там же. С. 112.

[28] Там же.

[29] Там же. С. 113.

[30] Там же.

[31] Там же. С. 113-114.

[32] Там же. С. 114.

[33] Там же. С. 131.

 

Печать E-mail

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter
Просмотров: 503