Л.В. Шапошникова

Мудрость веков

1. «Мы слышим шепот столетий»

2. Мудрецы

3. Два магнита

4. «Неожиданная близость»

5. Махариши из России

6. Созвучие

 

Во всей Индии, от опаленного юга до вознесенных

Гималаев, живут знаки, о которых вы вспомните во всякой

стране. Во всех них вы по справедливости воздадите

почтение тонкости и возвышенности мысли. Любой индус,

от самого ученого до самого простого кули, будет рад

побеседовать о предметах высоких. Даже за короткое время

вы поймете, что поверх личного быта, поверх

общественности и государственности для индуса будут

самыми значительными высоко духовные предметы.

Н.К.Рерих. Врата в Будущее

Как бы то ни было – я прибыл в Россию… Я бы считал

цель своей жизни не достигнутой полностью, если бы не

приехал сюда… Прежде, чем судить о том, плохо или хорошо

то, что они здесь сделали, бросается в глаза их

необыкновенная смелость.

Р.Тагор. Письма о России

…Он вошел в мастерскую и мягко прикрыл за собой дверь. Продолговатые темные глаза смотрели внимательно и приветливо, тонкие смуглые руки были сложены в приветственном жесте. Хозяин мастерской поспешил навстречу вошедшему гостю. Это была вторая встреча великого русского художника Николая Константиновича Рериха и великого поэта Индии Рабиндраната Тагора. Они стояли друг против друга и чем‑то неуловимо напоминали один другого. В них было что-то от древних мудрецов. В Тагоре – от индийского, в Рерихе – от русского. Поэт сказал, что хотел бы посмотреть картины художника. Художник сделал приглашающий жест. Поэт подошел к мольберту и замер в недоумении. Он ожидал увидеть Россию, а на него с мольберта смотрела Индия. Та Индия, которую Рерих запечатлел в своей серии «Сны Востока». В тот день так все гармонично совпало, что оба они ощутили приближение каких-то далеко идущих последствий, где у каждого будет своя роль. Через три года русский художник уедет в Индию, а индийский поэт, несколько позже, – в Россию, откуда и напишет свои знаменитые «Письма о России». Всю жизнь они будут идти навстречу друг другу, сознавая, что в этом их движении кроется нечто большее, нежели просто устремление одного человека к другому.

Ранние лондонские сумерки уже заглядывали в окна мастерской, а Тагор и Рерих все еще продолжали беседовать. Каждый в тот день пытался ощутить страну другого и постигнуть ее дух. Возможно, тогда в лондонской мастерской русского художника прозвучало незнакомое слово – махатма. Махатма – Великая Душа. Так в Индии называли Ганди, который был одним из руководителей ее освободительного движения. Так называли мудрецов и философов, постигших тайны бытия. О Махатмах и мудрецах‑риши рассказывали священные книги Индии, о них слагали легенды и пели уличные певцы. Далекая Россия уже знала эти слова – Великие Души – Учителя Индии. Мудрецы манили и притягивали, как незнакомая мелодия, несущаяся издалека:

Оттуда, где сны создаются,

Где возносятся жертвы,

Где Свет Незримый труд освещает,

Оттуда привет.

В шепоте листьев,

В плеске волны,

В дуновении ветра

Я – с вами [1].

Рерих начал писать свои «Сны» в России, продолжил в Финляндии, а теперь завершал их в Лондоне. «Сны» были похожи на древние мудрые песни. Так назывались и сами картины: «Песнь водопада», «Песнь месяца», «Песнь утра» и, наконец, «Неведомый певец». По какому-то своему внутреннему настрою эта картина перекликалась с двумя другими, написанными им еще до революции. Из туманов и облаков, плывущих среди незнакомых гор, как мираж, возникает ладья под треугольным парусом. Лицо «Неведомого певца», сидящего в ладье, нечетко и размыто…

 

1. «Мы слышим шепот столетий»

«Невозможно чем-то насильственным или противоестественным развить в себе эту чуткость. Лишь веками, в великом ритме, в постоянном мышлении о предметах высоких развивается это чрезвычайное качество» [2], – так писал Рерих об индийцах. Чуткость – главное качество, которое мы сразу замечаем, общаясь с индийцем. Оно – выражение его богатой духовной традиции. Слова «великий ритм» относятся ко Времени, которое течет над снежными горами и жаркими долинами Индостанского полуострова. Время это имеет в Индии свои особенности. Бесследно исчезли с лица нашей планеты древние египтяне, шумеры, тольтеки… И лишь мертвые реликвии в сухой и выжженной земле напоминают о них. В Индии же память обо всех тех, кто когда-то прошел по ее древним дорогам, бьется живой кровью в тех, кто живет теперь. Древнейшая культура Мохенджо‑даро и Хараппы, захороненная в покрытых скудной растительностью холмах долины Инда, продолжается в душах и обычаях тех, кто населяет современные города Индии. Ранняя заря каменного века австралоидных племен еще горит в фольклоре и танцах Южной Индии. Безупречно действовавший в течение веков и тысячелетий механизм культурной преемственности сформировал в «великом ритме» индийский культурный феномен. В этом феномене есть один важный момент, без которого нельзя понять ни самой страны, ни ее духовной традиции. Индия, как и любая другая страна, подвергалась нашествиям, вторжениям и даже завоеваниям. Но в отличие от других она довольно быстро ассимилировала культуру пришельцев, превращая ее в органическую часть уже сложившегося своего культурного комплекса. Эта загадочная способность не объяснена и не изучена. Джавахарлал Неру утверждал, что Индия на заре своей истории была уже «зрелой во многих отношениях» [3].

Это – «зрелая во многих отношениях» – проливает какой‑то свет на такую способность, хотя и не объясняет самого феномена. В течение веков и тысячелетий Индия ассимилировала иранцев и греков, парфян и бактрийцев, скифов и гуннов, тюрков и евреев. «В прошлом, – писал Д.Неру, – господствующей чертой развития индийской культуры и даже народностей было некое внутреннее тяготение к синтезу, вытекающее в основном из индийского философского мировоззрения. Каждое новое вторжение иноземных элементов было вызовом этой культуре, но ему успешно противостоял новый синтез и процесс поглощения. Это был также процесс омоложения, на почве которого выросли новые цветы культуры, хотя основа осталась, в общем, без изменений» [4].

Неру связывал «тяготение к синтезу» с индийским философским мировоззрением. Возможно, в какой-то мере он прав, придавая философскому мировоззрению такое значение. Оно, без сомнения, составляло суть многовековой духовной традиции Индии, формировавшейся в русле ее культурной непрерывности. Сама духовная традиция, складывающаяся, казалось бы, из самых разных компонентов, таких, как философия и народные верования, различные религиозные системы и фольклор, а также многое другое, тем не менее представляет собой нечто целостно синтетическое, обладающее особенностями, лежащими «поверх» (по выражению Рериха) этого целостного явления. Эти особенности «поверх» дают нам возможность увидеть существенные «непреходящие» моменты самого явления и понять то, что Неру назвал «философским мировоззрением», а один из крупнейших индологов мира Макс Мюллер – «коррективами». «И если бы я, – писал последний, – сам задал себе вопрос, из какой литературы мы, европейцы, воспитанные почти исключительно на идеях греков и римлян, а также одной из семитических рас – евреев, можем почерпнуть те коррективы, которые наиболее желательны, чтобы сделать внутренний мир человека более совершенным, более обширным, более объемлющим и, в сущности, более человечным, обращенным не только к этой жизни, но и к жизни вечной, – я опять-таки указал бы на Индию» [5].

Различные философские системы Индии возникали на многовековом дереве духовной традиции подобно свежим побегам, питавшимся теми же корнями, которые взрастили их предшественников. Старое не отрицалось, не отсекалось, а как бы канонизировалось в новом своей лучшей частью, в первую очередь той, которая была способна к развитию, дальнейшему движению и трансформации. В результате, например, в трудах ведантистов мы находим продуманный анализ других философских систем, таких как чарвака, буддизм, джайнизм, санкхья, йога, миманса, ньяя, вайшешика.

В основе этого исторического механизма лежала концепция диалектического единства прошлого, настоящего и будущего. Эта концепция и формировала индийскую духовную традицию как таковую. Не исключено, что именно эта концепция, действовавшая в течение многих веков, привела к тому, что в стране не существовало противостояния элитарной культуры народной. Одни и те же идеи, одни и те же истины воспринимались и использовались самыми различными слоями индийского общества в форме, соответствующей сознанию и образованности этих слоев. Богатая устная традиция играла при этом важнейшую роль.

Народ знакомился с философскими истинами через эпические поэмы «Махабхарата» и «Рамаяна», через мифологию «Пуран» и заклинания Вед, через устные рассказы о жизни Будды.

Однако ни жрецы в храмах, ни деревенские сказители не смогли бы сами по себе сформировать упомянутое Д.Неру философское мировоззрение целого народа. Этим занимались другие. Я имею в виду древний институт духовного наставничества, сохранившийся в Индии до наших дней. Санскритское слово «гуру» (духовный учитель) со временем получило такое же распространение на планете, как и русское «спутник». С этим традиционным институтом я столкнулась буквально с первых дней моего пребывания в Индии. У всех моих знакомых индийцев были свои гуру. Отсутствие гуру считалось большей бедой, нежели потеря родителей. К гуру шли поговорить, поразмышлять, посоветоваться. Гуру были разные: последователи ортодоксальных систем, самобытные философы, просто чуткие и мудрые люди. Но все они, несмотря на различия, творили духовную традицию, не давали ей умереть и бережно передавали ее из поколения в поколение. Гуру как бы замыкали на себе бесконечную цепь культурной преемственности. Несмотря на различия в методах и идеях, они несли в себе непреходящие черты индийского философского мировоззрения. Одной из них являлся целостный, или синтетический, подход к изучаемому явлению.

Индийская философия рассматривает явление со многих точек зрения, таких, как, например, метафизика, этика, логика, психология и, наконец, теория познания. Но, подходя таким образом к определенному явлению, она не покушается на его целостность, не дробит его на не связанные друг с другом части. Этот подход некоторые индийские исследователи называют синтетическим.

Такая особенность индийской философии уходит своими корнями в ранние слои мифологического мышления, которому были присущи целостность и образность. Трансформируясь и изменяясь в течение веков, она теряла свои прежние черты, но тем не менее сохраняла целостность подхода. Возможно, этому в немалой степени способствовало и то обстоятельство, что главным предметом изучения индийской философии оставался всегда человек, явление, соединившее в себе различные аспекты Бытия, начиная с Космоса и кончая внутренними движениями души. В течение последних веков философская традиция Индии сумела устоять против соблазнов современной мысли, и прежде всего европейской, стремившейся в процессе познания разъять неразнимаемое. Индийские философы, серьезно занимаясь проблемами человеческого сознания, сравнительно рано пришли к пониманию его роли и места в культурно‑исторической эволюции человечества. Они рассматривали сознание в качестве основного движущего фактора в переходе от низшего к высшему. Глубокое изучение сознания привело к проникновению во внутренний мир человека, к установлению закономерностей этого мира на уровне его «я». «Философская попытка определить природу реальности, – писал один из крупных философов современной Индии С.Радхакришнан, – может начинать либо с размышления о „я“, либо с размышления об объекте мысли. В Индии интерес философии сосредоточен на „я“ человека. Когда мысленный взор обращен вовне, человеческий ум поглощен быстрым потоком событий. „Атманам виддхи“ – познай самого себя – резюмируют законы и учения пророков в Индии. В человеке есть дух, являющийся средоточием всего сущего. Психология и этика являются основными науками» [6].

В индийской философской традиции этические и нравственные моменты не отделялись от теории познания, а составляли с ней единое целое. Уровень и качество первых определяли эффективность последней.

Индийская философия рассматривала человека не только как целостное явление, но и осмысливала его в неразрывном единстве с Природой и Космосом. С древнейших времен в различных формах и понятиях индийская мысль утверждала единство микрокосма и макрокосма. То космическое сознание, которое стало у нас формироваться в XX веке в связи с выходом человека в Космос, уже много веков тому назад зародилось и развивалось на основе духовной традиции Индии в специфических, присущих этой традиции формах. Слова «Космос», «Вселенная», «Мироздание» можно услышать из уст простых, а нередко и неграмотных индийцев. Отшельник, которого я встретила в глухих горах Южной Индии, вел со мной беседу о космической ракете. В полутемной, чуть освещенной огоньком единственного масляного светильника пещере как бы сомкнулась древность с новейшими достижениями. И тогда, к собственному удивлению, я обнаружила, что мне труднее принять и осмыслить эту древность, чем ушедшему от мира индийскому отшельнику советскую космическую ракету. В нем была какая‑то гибкая и открытая восприимчивость ко всему тому, о чем я рассказывала, и, как ни странно, отсутствовало отрицание даже тогда, когда он чего-то не понимал. Позже я обнаружила, что эта особенность была свойственна духовной традиции Индии в целом. Конечно, гибкость в восприятии нового диалектически дополнялась устойчивым консерватизмом, и тем не менее все это образовывало какую‑то целостную и даже гармоничную структуру, напоминавшую мне порой все то же дерево, которое ушло своими корнями в древнюю землю и в то же время добавляло новые побеги к разросшейся кроне. Стремясь всегда сознательно или несознательно к истине, индиец не может себе позволить роскошь отрицания, ибо твердо знает с ранних лет, что отрицание – препятствие, задержка на пути к истине. Известно, что любая философская система Индии рождалась не в отрицании истины предыдущей системы, а с ее помощью. Философско‑духовная традиция Индии включала в себя и примиряла нередко самые противоположные понятия, которые в рамках самой системы не сталкивались лбами, не затевали бесполезной борьбы, а дополняли друг друга, делая всю систему широкой, гибкой и жизнестойкой. Возможно, в этой особенности индийской духовной традиции и кроется секрет жизнестойкости и долговечности самой индийской культуры.

Занимаясь своим главным предметом – Человеком, индийская философия в течение веков разработала методику познания и совершенствования его духовной и физической сути. Иными словами, она была тесно связана с духовной и социальной практикой, служила как бы средством ее духовного осознания.

Примером такого осознания, проявившим себя в социально‑политическом становлении страны, является деятельность Махатмы Ганди, который применил один из важнейших этических принципов – ахимсу, или ненасилие, подчинив ему методы освободительной борьбы индийского народа. Интерпретация этого древнего принципа в духовной традиции Индии несла в себе диалектику исторического процесса. «Весь эпос, – писал Д.Неру, имея в виду „Махабхарату“, – строится вокруг великой войны. Очевидно, понятие об ахимсе, т.е. ненасилии, тесно связано с мотивом действия; оно имеет в виду отсутствие агрессивных намерений, самодисциплину и обуздание гнева и ненависти, а не физическое воздержание от насильственных действий, когда они становились необходимыми и неизбежными» [7].

Ганди всякий раз прекращал антианглийские кампании гражданского неповиновения, как только они выходили за этические рамки ахимсы, а ее участники становились агрессивными и неуправляемыми.

В культуре многих стран давно исчезли духовные путешествия, так распространенные на Востоке и на Западе в период средневековья. Странствия паломников в наш прагматический и утилитарный век превратились в редкие явления. В Индии же все по‑другому…

Ежегодно в сроки, установленные еще в древности, сотни тысяч, а возможно, и миллионы индийцев снимаются со своих мест и устремляются в самые разные стороны обширного континента. Они идут и едут поклониться богам и мудрецам, героям и философам, а то и просто природному чуду – горе, пещере, дереву.

Эта сохранившаяся до сих пор традиция паломничества является неотъемлемой и, пожалуй, самой интересной в социальном плане частью индийской духовной культуры. В ней как бы содержится ее динамизм, синтетически переплетаются самые различные возможности и средства духовного воздействия на человека. На древних путях паломничества находится то лучшее, что было создано в течение веков: пещерные храмы Эллоры и Аджанты, уникальные храмовые комплексы Рамешварама, Мадурай, Джамму, древние придорожные статуи и святилища, чьи алтари украшены бесценными произведениями индийских художников. Паломничество воспитывает миллионы индийцев Красотой. Не на его ли длинных путях обретали многие поколения индийцев ту особую чуткость к Красоте, которая является одним из важнейших духовных накоплений человека? В течение многих веков духовная традиция Индии вырабатывала молитвенное отношение к Красоте, вне зависимости от того, где находилась эта красота: в храме, музее или выставочном зале. Однажды я зашла в мадрасский государственный музей и наткнулась на группу крестьян из соседнего штата Андхра Прадеш. Экскурсанты из самых различных мест Южной Индии часто приезжали в музей. Но крестьяне из Андхры вели себя несколько необычно. Они переходили от экспоната к экспонату и перед каждым читали молитву. В музее было много старинных и уникальных статуй индуистских богов, и я подумала, что крестьяне молятся этим богам. Через некоторое время я заметила, что этой чести удостаиваются и другие предметы искусства.

– Это не бог, – сказала я пожилому крестьянину, который только что кончил молитву перед изображением древнего правителя.

– Ну и что? – живо повернулся он ко мне.

– Как «что»? – не поняла я. – Зачем молиться, если это не бог?

– Я молюсь Красоте, – снисходительно улыбнулся крестьянин. – Отойди и не мешай.

Фраза «Я молюсь Красоте» осталась в моей памяти на всю жизнь. Ни в какой другой стране я подобного не слышала.

Живя в Индии, я иногда сама вовлекалась в паломничество, стараясь постичь его духовно‑этическую суть. Тогда я и поняла, что любое паломничество – это коллективное действо, в котором стираются кастовые и социальные различия и царит дух взаимопомощи, доброты и братства, как будто на его путях оживает и получает свое воплощение извечная человеческая мечта о добром мире, где человек человеку друг и брат. Этот мир рождает радость действительного духовного общения, в котором звучат и утраченное прошлое и еще не наступившее будущее.

«…Мы очень древний народ, и мы слышим шепот столетий, отошедших в незапамятное прошлое. Однако мы знаем как обретать молодость вновь, хотя воспоминания и мечты этих минувших веков остаются с нами. На протяжении всех этих долгих столетий не какая‑нибудь тайная доктрина или сокровенные знания поддерживали жизнеспособность Индии, а величайшая гуманность, разнообразная и исполненная терпимости культура и глубокое понимание жизни и ее таинственных путей» [8].

Слова Д.Неру «мы слышим шепот столетий» емко и образно выражают суть духовной традиции Индии. И где бы мои дороги ни пересекались с этой традицией, я всегда различала тот «шепот столетий», без которого не существует ни культура Индии, ни ее стержень – духовная традиция. Именно «шепот столетий» побуждал индийца поклоняться не только Красоте, но и Мудрости и Знанию. Народ Индии, в отличие от народов многих других стран, обожествил создателей философских систем, мудрецов и учителей. Если в Древней Греции поклонялись богам и героям, то в Индии – богам и мудрецам, а потом уже героям. Мудрецы – создатели и творцы духовной традиции Индии – были особым ее явлением.

 

2. Мудрецы

История мудрецов Индии начинается с древних мифов и сказаний. Мифы рассказывают о многих событиях, связанных с мудрецами‑риши, и в частности повествуют о Великом потопе. Прародитель теперешнего человечества Ману, спасая, подобно библейскому Ною, «каждой твари по паре», прежде всего позаботился о мудрецах. Будучи настоящим индийцем, Ману не мог себе представить послепотопный мир без мудрецов. Семь божественных риши первыми взошли на корабль, влекомый огромной рыбой по бурным волнам расходившейся стихии. Сакральное созвездие Саптариши, или Семи мудрецов, по‑нашему Большой Медведицы, сверкало на небе и указывало путь кораблю. После того как сошла вода Великого потопа, семь могущественных мудрецов, познавшие тайны природы и способные управлять ее силами, приняли самое активное участие в жизни богов и людей. От семи божественных риши, как утверждает мифологическая традиция, пошли все мудрецы Индии, вплоть до живущих ныне. Один из древних литературных источников Индии «Шатапатха брахмана» называет их имена: Готама, Бхарадваджа, Вишвамитра, Джамад‑агни, Васиштха, Кашьяпа, Атри. Правда, на страницах эпической «Махабхараты» мы встречаем иные имена: Маричи, Атри, Ангирас, Пулаха, Крату, Пуластья, Васиштха. Если существует расхождение в именах мудрецов, то число их всегда остается постоянным – семь. Эти семь первых риши обитали на золотой горе Меру, стоявшей в центре Земли и Вселенной. Они составили священные Веды, передали людям священный огонь, основали жреческий род, создали космогоническое учение, изобрели музыкальные инструменты. Иными словами, выполнили роль тех, кого мы называем культурными героями или основателями духовной традиции.

Конечно, я далека от мысли воспринимать семь риши как реально существовавших мудрецов. Однако вряд ли можно сомневаться в том, что за мифом стояли какие‑то реальные явления. Последующие поколения мудрецов продолжали традиции своих предшественников. Они создавали священные книги, просвещали народ и устанавливали этические нормы. Имена мудрецов передавались из поколения в поколение. На площадях у храмов и на узких деревенских улицах сказители пели об их деяниях и высоких достоинствах. Вереницы паломников тянулись к тем местам, где жили и творили мудрецы. До сих пор в Индии живы культы, связанные с мудрецами. На один из них я наткнулась во время своих странствований по Гималаям. Это был культ нагов‑змей, который мы находим и в индуизме и в буддизме и, по общему признанию, считаем земледельческим. Однако в Гималаях у этого культа была сторона, явно связанная с мудрецами. Существовал даже миф о том, что наги были потомками божественного риши Кашьяпы и являлись полулюдьми, полузмеями.

Зимой 1980 года я оказалась в Кашмирской долине, лежащей у Великого Гималайского хребта. Вся долина утопала в снегах, а над нею плыли промозглые серые туманы. Горные дороги были размыты и стали ненадежными. Они вели к древним источникам‑святилищам, носившим имена таинственных нагов: Анантнаг, Веринаг, Сешнаг, Ниланаг. Последний меня интересовал больше всех. Ниланаг, или Синий наг, был легендарным автором реально существующей книги «Ниламатпурана». Книга, по утверждению ученых, была написана в VI–VIII веках. Из нее я узнала, как после осушения богом Вишну древнего озера Сатисара возникла Кашмирская долина, покровителем и королем которой был назначен Ниланаг. Он жил в подземном дворце в Гималаях, носил сверкающую корону и одежду, шитую драгоценными камнями. Над его короной поднимался змеиный капюшон. Покровитель долины был мудр, владел тайными знаниями и искусством магии. Свои первые наставления жителям вверенной ему долины наг передал через брамина Чандрадеву.

В те мифические и легендарные времена кашмирцы были красивыми, утонченными и образованными людьми. Они занимались земледелием, ремеслом и торговлей, а также ценили искусство и поклонялись Красоте. По особым дням, установленным Ниланагом, жители долины молились в святилищах и алтарях божеству архитектуры Васту, узорам, вышитым искусными ремесленниками, актерам, дававшим представления, музыкальным инструментам и… книгам. Талант, одаренность и знания в долине ценились выше знатности и богатства. Накануне мусульманского вторжения Кашмир был важнейшим центром знаний в Индии. Говорят, Ниланаг установил в долине и те замечательные праздники, которые много веков подряд отмечали ее жители. Были праздники цветов, первого снега, первой виноградной лозы, первого зерна, первой борозды. Были праздники в честь Солнца, Луны и созвездий, а также совсем необычные праздники, такие, как Первый день творения или День окончания Потопа. У Ниланага были приближенные наги, которые являлись искусными лекарями, обладали ясновидением и яснослышанием.

Мусульманский Кашмир до сих пор хранит легенды и мифы о таинственных нагах. За перевалом Банихол, в Джамму, где обитали догры‑индусы, я обнаружила многочисленные святилища в честь нагов. Святилища стояли в долинах и на горных трактах, а на их алтарях возвышались каменные и бронзовые наги. В небольшом городе Бхадрава, прилепившемся к склону Великого Гималайского хребта, я обнаружила еще и домашние алтари нагов, а в главном храме города стояла высеченная из черного мрамора двухметровая статуя Васуки‑нага – покровителя Бхадрава. От Бхадрава храмы и святилища нагов тянулись к Великому Гималайскому хребту, пересекали его и уходили на восток, туда, где находились древние сапфировые шахты Падара. Веками там добывали синие и голубые сапфиры. Легенды украшали этими сапфирами короны королей нагов. Казалось, и в самом городке, и во всем районе не существовало иной веры, иной религии, кроме поклонения мудрым нагам. Чела, жрецы нагов, ходили из дома в дом, совершали службу в домашних алтарях и прорицали от имени нагов. Наги были прародителями целых кланов. От нагов вели свое происхождение и раджи Бхадрава. Среди целого ряда качеств нага мудрость являлась едва ли не самой важной. В гималайской долине Кулу эта особенность нагов проступала еще более отчетливо. И мудрецы‑риши и наги были божествами этой долины. Их бронзовые, серебряные и золотые маски хранились в древних храмах. И риши и нагам приписывалась великая мудрость, чудесные способности и всемогущество. Австрийский ученый Вогель отмечал, что риши в Кулу, «странно сказать, считается нагом».

Изображение змеи с самых древних времен считалось символом мудрости, знаком проникновения в тайны природы. В Индии же нить этой мудрости, не прерываясь, тянулась через века и тысячелетия от мифических риши и нагов – к создателям философских систем, от достигших совершенства Великих Душ – к современным мыслителям. Тысячелетиями формировался в индийской духовной традиции институт мудрецов как уникальное и целостное явление. Время наслаивало на него мифы и легенды, которые, переплетаясь с реальностью, так срослись с ней, что подчас трудно было понять, где вымысел, а где действительность.

Реально существующая «Ниламатпурана» приписывается мифическому Синему нагу, книга, созданная Нагарджуной, – Великому нагу. Среди исторических мудрецов Индии были «чистые» философы, религиозные реформаторы, политические деятели. Будда и Махавира, Нагарджуна и Нагасена, Шанкара и Рамануджа, Рамакришна и Вивекананда, Ауробиндо Гхош и Махатма Ганди, такие разные по своим идеям и деятельности, были едины в гуманистическом устремлении осмыслить культурно‑историческую эволюцию человечества, помочь человеку стать более совершенным и осознать свое место в этой эволюции.

Одних мудрецов мы знаем, другие остаются для нас анонимными, плотно сокрытыми цветным занавесом мифа. Но есть среди них и те, для которых анонимность является не мифом, а реальностью. Они представляют как бы анонимное течение в традиционном институте. В течение веков целые группы мудрецов и учителей оставались как бы за экраном истории. Они достигали высоких ступеней на лестнице духовного совершенствования. Некоторые из них, появляясь в миру, нередко занимали высокое социальное положение, но оставляли как бы в тени свою связь с институтом мудрецов. Можно, например, вспомнить об императоре Ашоке из династии Маурьев или об императоре Акбаре из династии Великих Моголов. В обоих случаях Власть, соединившаяся с Мудростью, дала плодотворные исторические результаты. На раннем этапе индийской истории сложилось так, что мудрость была представлена высшей жреческой кастой брахманов, а власть – кастой воинов‑кшатриев. Однако где‑то в первом тысячелетии до нашей эры кшатрии начинают активно участвовать в формировании духовной традиции Индии. Если книги Ригведы были созданы поэтами‑брахманами, то «Упанишады» носили иной характер. Авторы этого труда направили все свое внимание на исследование сущности и истинных ценностей самого человека. «Упанишады» были созданы ста девятью мудрецами, среди которых находились такие реальные личности, как Аруна, Джанака, Шандилья, Уддалака, Яджнавалкья, Шветакету, Аджаташатру, чья жизнь приходится на VII–VI века до н. э. Появление кшатрийской традиции в сфере духовной жизни Индии связано с определенными социально‑культурными изменениями в стране в целом. Эта традиция сыграла революционную роль, выступив против косной и застойной брахманской мысли. «Упанишады» подорвали брахманскую монополию в духовной культуре Индии. С тех пор обе традиции, и брахманская и кшатрийская, развивались параллельно, соперничая друг с другом, а иногда вступая в открытую борьбу. Мудрецы‑кшатрии осуждали привилегии и замкнутость жреческой касты и несли в себе дух социального реформаторства. Новые философские идеи, содержащиеся в «Упанишадах», распространяли по стране странствующие аскеты. Их называли паривраджаками, а позднее шраманами, или «бродягами».

Но проходили годы, и шраманы‑скитальцы оседали, строили обители, окружали себя учениками. Правители приглашали новых учителей к своим дворам, выслушивали их, отвергали или принимали их идеи. Постепенно вокруг кшатрийских учителей возникали своеобразные общины, живущие по законам коллективного труда. Эти общины искателей истины были знаменательным явлением в духовной жизни Индии. Они стали как бы предтечей двух крупнейших в истории Индии философских движений – буддизма и джайнизма, – основатели которых жили в VI в. до н. э. Буддизм – ярчайшее явление кшатрийской духовной традиции – заимствовал у своих предшественников общинную организацию, любовь к этическим проблемам и склонность к научной логике, которой в то время уже пользовались такие науки, как математика, астрономия, медицина, естествознание. «…Удивительно, – напишет века спустя Д.Неру, – насколько близко эта философия Будды подводит нас к некоторым понятиям современной физики и современного философского мышления» [9].

Будда отрицал авторитет Вед, не принимал кастовой системы и выступал против ритуалов, которые составляли важнейшую часть жреческой практики брахманов. Буддизм как бы канонизировал кшатрийскую традицию и принес ей долгую жизнь. С этой же традицией оказался прочно связанным и современный мир мудрецов, учителей и философов Индии.

Живя годами в Индии, я старалась разобраться в этом мире, найти необходимые ориентиры, схватить его суть. Удивительные слова «риши», «махариши», «махатмы» неведомой музыкой звучали в моих ушах. С годами я многое если не постигла, то узнала, и этот необычный мир если и не обрел искомой стройности в моих представлениях, то стал ближе и понятней, чем в моменты первых моих соприкосновений с ним. Это был чисто индийский мир, так я себе его представляла, пока не наступил тот день.

Это случилось в гималайской долине Кулу, в первые же часы моего пребывания на вилле Николая Константиновича Рериха, где он прожил около двадцати лет и умер в 1947 году. Стоял ясный весенний день. Я спустилась по склону и наткнулась на ровную, чисто выметенную площадку. В центре площадки возвышался камень серого гранита. «Тело Махариши Николая Рериха, – гласила надпись на камне, – великого друга Индии, было предано сожжению на сем месте 30 магхар 2004 года Викрам эры, что соответствует 15 декабря 1947 года. Ом Рам». Махариши значило Великий мудрец. Русский художник – и вдруг Махариши! Я знала Рериха – художника, Рериха – ученого, но Рерих – Великий мудрец мне не был знаком. В моем представлении возникла какая‑то гипотетическая абстрактная область, где произошло неведомое мне соприкосновение русской и индийской духовных традиций и в которой русский художник Рерих сыграл, видимо, очень важную роль. Но прошло немало лет, пока эта область не стала для меня реальностью и из абстракции не превратилась в нечто вполне конкретное.

 

3. Два магнита

Человек, которого в Индии называли Великим риши, написал в 1944 году в гималайской долине Кулу следующие слова: «Тянется сердце Индии к Руси необъятной. Притягивает великий магнит индийский сердца русские. Истинно „Алтай‑Гималаи“ – два магнита, два равновесия, два устоя. Радостно видеть жизненность в связях индо‑русских. Дело не в политике, а в живых душевных человеческих отношениях. Не прочны швы политические, то и дело лопаются и являют отвратительные прорехи. Другое дело прочные сердечные узы. Чем древнее они, тем они краше. Красота заложена в индо‑русском магните. Сердце сердцу весть подает» [10].

Эти слова свидетельствовали о неожиданном подходе Великого мудреца к взаимоотношениям двух народов. Н.Рерих смело вводил в эти взаимоотношения факторы, которые, казалось бы, никогда не учитывались в подобной области. Сердце, сердечные узы… Видно, надо было так хорошо знать души двух народов, своего и чужого, чтобы вот так суметь заглянуть в самую их сердцевину, суметь определить их духовную направленность. Было ли это случайным, интуитивным проникновением или за всем этим стояли Знание и упорный, систематический труд самого Великого мудреца? Еще живя в России, Великий мудрец интересовался той культурной общностью между Индией и Россией, которая время от времени проявлялась и в древних корнях их языков, и в изначальных повериях, и в неожиданных параллелях психологического склада. Он предположил, что в глубоком прошлом существовал какой‑то общий, гипотетический источник, сформировавший древнюю основу культур обеих стран, Он не мог конкретно определить, что собой являл этот источник, но был уверен, что культура, напитавшая его, обладала высокой духовной насыщенностью. И Великий мудрец записал в 1944 году: «Если поискать да прислушаться непредубежденно, то многое значительное выступает из пыли и мглы. Нужно, неотложно нужно исследовать эти связи. Ведь не об этнографии, не о филологии думаем, но о чем‑то глубочайшем и многозначительном» [11].

Вот это «глубочайшее и многозначительное», пронизанное многовековой духовностью, и создавало то взаимное тяготение обоих народов друг к другу, о котором не раз писал Великий мудрец. Да и сам Великий мудрец как явление мог возникнуть только в этой атмосфере взаимного тяготения, в ее благодатном климате соединить в себе обе духовные традиции, стать кульминацией в их взаимодействии и поднять это взаимодействие на качественно новый уровень.

Связи Индии с Россией уходили в глубь веков. Еще в византийские времена к нам шли удивительные сведения о далекой стране чудес. В XV веке тверской купец Афанасий Никитин отправился «за три моря», чтобы своими глазами увидеть эту страну, потом индийские купцы основали торговую колонию в Астрахани. С веками наши связи с Индией укреплялись, становились богаче и разнообразней, в них все большую роль играли духовные традиции, выступая в этих связях в качестве скрепляющего, цементирующего начала. В русский фольклор проникали индийские сюжеты. Староверы рассказывали об индийском царевиче Иосафе, или Будде, о «Голубиной книге» и многих других диковинных вещах. В конце XVIII века в России перевели философский трактат «Бхагаватгита». В XIX–XX веках в русских изданиях печатались ведические гимны, пураны, эпические поэмы «Рамаяна» и «Махабхарата». Известные русские писатели и поэты переводили литературные произведения Индии, и прежде всего ее великого поэта Рабиндраната Тагора. Русским читателям была известна «Жизнь Будды» Ашвагоши, а также произведения крупнейших мыслителей Рамакришны и Вивекананды. Нравственные искания русской интеллигенции конца XIX – начала XX века находили отклик в индийской духовной традиции, которая была созвучна этим исканиям.

В эти важнейшие для русской культуры годы интерес к Индии обострился и вовлек в свою сферу крупнейших русских писателей – Л.Толстого, Ф.Достоевского, М.Горького. Как индийцы, так и русские, далекие от прагматизма современных социально‑экономических отношений, ставили «вечные» вопросы любви, страдания, человечности. Обе духовные традиции, индийская и русская, как бы оплодотворяли друг друга в этом нравственном поиске, формировали уникальный творческий процесс, который с годами обрел важное значение для мировой культуры в целом.

Особое место в этом процессе занимала гигантская фигура Льва Толстого. В яснополянском архиве писателя хранятся самые разнообразные материалы, свидетельствующие о его тесных контактах с Индией. Д.Анучин, один из редакторов газеты «Русские ведомости», посетивший Толстого в Ясной Поляне в 1908 году, писал: «Теперь он занят Индией и пишет статью по поводу одного полученного им оттуда письма и вообще по поводу современного движения в Индии, направленного к изменению тамошнего государственного строя. Эта работа вызвала у него ознакомление с литературой по Индии, с религиозными воззрениями сейков (sikhs), с новейшими проявлениями мысли индусов (сочинения Вивекананды и др.) и т. д.» [12].

У Толстого установилась переписка с одним из выдающихся деятелей национально‑освободительного движения Индии и крупным мыслителем М.К.Ганди. Ганди в это время находился в Южно‑Африканском союзе, где вел борьбу за права индийского меньшинства. Именно тогда стала складываться его философия освободительной борьбы, ее ненасильственная концепция. «Сейчас и вчера вечером, – писал Л.Н.Толстой в апреле 1910 года В.Г.Черткову, – читал присланную мне с письмом книгу (одну раньше, другую после) одного индусского мыслителя и борца против английского владычества Gandhi, борющегося посредством Passive Resistance. Очень он близкий нам, мне человек. Он читал мои писания, перевел на индусский язык мое письмо индусу, его же книга Indian Home Rule по‑индусски была запрещена британским правительством» [13]. Слова Толстого: «Очень он близкий нам, мне человек» – относятся как раз к тому «глубочайшему и многозначительному» в отношениях между русскими и индийцами, о чем напишет десятки лет спустя Великий мудрец.

В творческом процессе взаимодействия двух духовных традиций появилась первая «пара», персонифицировавшая этот процесс. Оба они, Ганди и Толстой, были людьми нравственного поиска, оба пытались осмыслить, а потом и применить ненасилие и во взаимоотношениях между отдельными людьми и между целыми сообществами. И, возможно, оба они тогда не подозревали, какую роль эта идея сыграет, когда мир, уставший от войн и агрессий, остановившись на краю пропасти ядерного уничтожения, осознает необходимость нового мышления и вспомнит об ахимсе применительно к взаимоотношениям между целыми странами.

Оба они были в чем‑то «глубочайшем и многозначительном» похожи друг на друга. Чтобы понять одну из уникальных черт Толстого, которая роднила его с Ганди, надо обратиться к не менее уникальной книге, составленной крупным советским писателем и критиком Владимиром Яковлевичем Лакшиным. «Интервью и беседы с Львом Толстым» (М., 1986) – собрание записей современников о встречах с Толстым. Она дает живое, яркое представление о той необычной жизни, которую вел писатель в Ясной Поляне. Ежедневно десятки людей со всех концов России устремлялись в усадьбу Толстого, которую в этом случае можно было сравнить с каким‑либо индийским ашрамом, созданным крупным духовным наставником или гуру. Сам Толстой явно напоминал такого учителя или мудреца. Особенность эта уходила своими корнями в русскую духовную традицию и соотносилась с образом жизни святых и старцев Древней Руси. Таким же мудрецом и наставником для многих тысяч простых индийцев являлся и Ганди. Они приходили в его ашрам за советом, утешением, знанием. Оба они, русский и индиец, были доступны людям любого социального положения, любого интеллектуального уровня. Авторитет каждого из них в своем народе был высок, труд, сделанный на благо народа, значителен.

В нашей литературе не однажды поднимался вопрос, кто на кого оказал большее влияние – Толстой на Ганди или наоборот. Такая постановка вопроса в значительной степени мне кажется искусственной. Здесь речь идет о взаимовлиянии в рамках контакта индийской и русской духовных традиций. Толстой смог понять и воспринять идеи Ганди потому, что они близки тем нравственным исканиям России, традиция которых уходила глубоко в ее духовную культуру. Ганди же в свою очередь смог усвоить и принять мысли Толстого потому, что был воспитан в лоне духовной традиции Индии. И поэтому вопросы «кто на кого» и «кто больше» должны быть заменены чем‑то совсем другим. Дело в том, что оба величайших деятеля Индии и России так же гармонично дополняли друг друга, как дополняли друг друга духовные традиции их стран. «Два магнита, два равновесия, два устоя».

Любой творческий процесс складывает свои неожиданные узоры, осмыслить которые нам дано много лет спустя. В 1897 году известный критик Стасов привез к Толстому молодого художника, выпускника Петербургской Академии художеств. Тот представил писателю репродукцию своей дипломной работы. Картина называлась «Гонец. Восстал род на род». Толстой долго и пристально рассматривал репродукцию, а затем, внимательно поглядев на оробевшего художника, произнес: «Случалось ли в лодке переезжать быстроходную реку? Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет. Так и в области нравственных требований надо рулить всегда выше – жизнь все снесет. Пусть ваш гонец очень высоко руль держит, тогда доплывет» [14]. Предполагал ли великий русский писатель, что перед ним в тот день стоял будущий великий русский художник и Великий мудрец Индии, гонец России в далекую и такую желанную для писателя страну? Гонец так высоко правил, что смог достичь высшей точки в сложном русле взаимодействия двух духовных традиций. Он смог это сделать, потому что предшествующий контакт традиций уже подготовил почву и обеспечил неизбежность достижения этой высшей точки.

Как и многие русские интеллигенты, Николай Константинович Рерих и его жена Елена Ивановна подходили к Индии через «Бхагаватгиту», Тагора, Вивекананду, Рамакришну. Больше всех их внимание привлек Тагор. «Мечталось увидеть Тагора, – писал Николай Константинович много лет спустя после лондонской встречи, – и вот поэт самолично в моей мастерской на Квинсгэттерас в Лондоне в 1920 году. Тагор услышал о русских картинах и захотел встретиться. А в это самое время писалась индусская серия панно „Сны Востока“. Помню удивление поэта при виде такого совпадения. Помню, как прекрасно вошел он, и духовный облик его заставил затрепетать наши сердца» [15]. Как Толстой и Ганди, так и Тагор и Рерих быстро потянулись друг к другу. Встреча эта оказалась судьбоносной для обоих. Потом Рерих уедет в Индию, а Тагор – в Россию. У каждого из них возникнут свои впечатления. Тагор поразится размахом революционных преобразований новой России, Рерих – духовностью и утонченностью народа древней Индии. Рерих войдет внутрь индийской духовной традиции через ее учителей и мудрецов. Тагор проникнет в суть совершающегося в новой России через ее строителей. Индийский поэт писал свои «Письма из России», а русский рисовал мудрецов Индии, которые поражали своей необычностью и в тоже время жизненной достоверностью. «Гуру‑гури Дхар», «Тень Учителя», «Сожжение тьмы», «Сокровище гор», «Да здравствует король!», «Приказ Учителя». Благодаря им взаимодействие духовных традиций Индии и России поднялось на иную, более высокую ступень, включив в свое русло и новый мир России. И как ни странно, одно дополнило другое, в результате чего лег первый камень в основание явления, которое, может быть, станет самым важным для судеб нашей планеты.

«Благословен народ, вожди которого следуют за мыслителями, мудрецами, провидцами. Благословен народ, получающий вдохновение от своих Риши. Риши преклоняются лишь перед Истиной, не перед обычаем, условностями или признанием толпы. Риши суть великие повстанцы человечества. Они низвергают наши культы удобства. Они великие несоглашатели истории. Не косность, но истина их завет. Нам нужны сейчас эти восставшие духом во всех областях жизни – в религии, в государстве, в образовании, в общественной жизни» [16]. Энергичный слог, четкие слова. Так могли писать и говорить только кшатрии.

Кшатрийское направление духовной традиции Индии вновь вышло на поверхность, чтобы подхватить и впустить в себя русских собратьев. Великие души, индийские учителя Рерихов, были связаны с этим направлением и олицетворяли его. Но само это направление, пройдя многовековой путь, уже не было похоже на изначальное, однако по‑прежнему сохраняло присущие ему и силу мысли и энергию действия. «Они (Учителя. – Л.Ш .), – записал Рерих в своем экспедиционном дневнике, – говорят о научных основах существования. Они направляют к овладению энергиями. Они говорят о тех победах труда, которые превратят жизнь в праздник. Все предлагаемое ими не призрачно, не эфемерно, но реально и касается самого всестороннего изучения возможностей, предлагаемых нам жизнью. Без суеверия и предрассудков» [17].

В начале 20‑х годов процесс взаимодействия духовных традиций Индии и России включил в сферу своего действия – наряду с искусством, литературой и мыслью – и науку. Потом это новое включение принесет самые неожиданные результаты. А пока мы должны отметить совпадение во времени двух важных проявлений этого процесса: вхождение Рерихов в индийскую духовную традицию и проникновение этой традиции в науку России. Великая революция России в те годы разбудила творческие силы народа. Именно тогда были заложены многие направления, которые формировали и новую науку, и новое научное мышление. В те годы трудно было определить, было ли это совпадение во времени случайностью или за ним стояло еще что‑то, более важное и глубокое…

 

4. «Неожиданная близость»

Слова, вынесенные в название этой главы, принадлежат великому русскому ученому и мыслителю академику В.И.Вернадскому. «Под влиянием современной науки, – писал он, – новых областей знания, в первую голову, началось, может быть, в связи с этой неожиданной ее (индийской философии – Л.Ш .) близостью к новым научным концепциям, после многовекового перерыва, возрождение философской работы в Индии на почве единой древней философии и мировой современной науки. Она оживает и возрождается – находится на подъеме, когда философия Запада все еще на ущербе» [18].

Почти полстолетия спустя академик А.Л.Яншин скажет: «И на основании литературных произведений, а отчасти на основе художественного творчества, Н.К.Рерих должен быть причислен к той плеяде крупных ученых, которые еще до полета в Космос приближали время изучения Вселенной, изучения Земли из Космоса, то есть рядом с фамилиями К.Э.Циолковского, А.Л.Чижевского, В.И.Вернадского, конечно, должна быть поставлена фамилия Н.К.Рериха» [19]. Эти два, казалось бы, разных высказывания тесно связаны между собой. Однако связь здесь непростая. Чтобы понять ее, надо обратиться к тем сложным процессам, которые происходили в XX веке…

Каждый век несет свою эволюционную нагрузку. На долю XX века достались нагрузки особого рода. Их можно сравнить с теми, которые испытывают космонавты, преодолевая барьер земного тяготения. Согласно диалектике развития, количественные накопления предыдущих веков стали качеством нашего века. Неумолимый закон единства Прошлого, Настоящего и Будущего продолжает действовать и в наши дни. Прошлое еще сохраняет на периферии нашей цивилизации каменный век, а Будущее уже поднимает с космодромов корабли, уходящие за границу земного притяжения. Ни один предшествующий век не знал такого близкого соприкосновения Прошлого с Будущим. Эволюции было угодно поместить свою критическую точку именно в XX век. Эта критическая точка заключает в себе основное противоречие самой эволюции – великое противостояние Объединения Разъединению. Магистральная линия эволюции проходит через это противостояние. Победа Объединения продвигает эволюцию на всех уровнях вперед. Разъединение отбрасывает назад. В своем развитии материя шла от простого к сложному, достигнув на определенном этапе уровня мыслящей материи. Человеческое общество шло от Разъединения к Объединению и достигло наконец уровня социализма, коллективной формы существования. Физическая и биологическая эволюция меряется Большим временем, и поэтому в нашей быстротекущей жизни мы можем лишь изредка наблюдать отдельные ее проявления. Культурно‑историческая и социальная эволюция меряется Малым временем. Поэтому нередко жизнь одного человека может вместить сразу несколько важнейших вех, связанных с такой эволюцией.

XX век, по сравнению с каждым предыдущим, вместил в себя наибольшее количество таких вех. В нашем веке эволюция обнаружила явную склонность к ускорению, а ее основное противостояние – к обострению. Важнейшим фактором этого ускорения и обострения является сам человек, сама мыслящая материя. Человек и есть «эволюция, осознавшая саму себя» [20],– писал Тейяр де Шарден. А если это так, то от сознательного отношения самого человека и человечества к объективным законам эволюции зависит и продвижение этой эволюции, ее восхождение от низшего к высшему. Сознание человека обусловливает и результат противостояния. В XX веке именно деятельность человека довела это противостояние до предела и поставила человечество впервые в его истории перед страшным выбором «быть или не быть?». «Быть», обусловленное Объединением, знаменует собой переход человечества на более высокий уровень его культурно‑исторической эволюции. «Не быть», доведя Разъединение до критической точки, ввергает человечество в хаос термоядерной войны и прерывает его физическую, биологическую и, наконец, культурно‑историческую эволюцию на планете Земля. Драматический ход культурно‑исторической эволюции XX века поставил перед человечеством необходимость нового мышления, новых подходов к старым проблемам, доставшимся этому веку в наследие от предыдущих. «Земля, дымящая заводами, Земля, трепещущая делами, Земля, вибрирующая сотнями новых радиаций. Этот великий организм в конечном счете живет лишь для новой души и благодаря ей. Под изменением эры – изменение мысли. Но где найти, где поместить это обновляющее и тонкое изменение, которое, не меняя заметно наши тела, делает нас новыми существами? Нигде, кроме как в новом предчувствии, меняющем в своей целостности облик универсума, в котором мы развиваемся, иначе говоря, в пробуждении» [21], – отмечал Тейяр де Шарден. «Новая душа», «изменение мысли», «пробуждение» – это все уже носилось в напряженной атмосфере нашего века с первых же лет его существования. Новое мышление зарождалось в таинственных недрах нашего века и формировалось на полях его социальных, политических и исторических битв. Оно вырастало и крепло в научных лабораториях, уточнялось в новых открытиях. Мышление было синтетическим. Оно объединило движение человеческого духа с движением человеческой мысли, науку – с этикой, культуру Запада и Востока, знания древности – с современностью. Преодолевая господствующие до сих пор в мышлении разъединительные тенденции, синтез формировал целостную и богатую научную картину мира, необходимость которой уже остро ощущала наука XX века.

В основе этой картины лежало представление о единстве Человека, Планеты, Вселенной и их взаимозависимости. Расширение пределов науки, проникновение ее почти во все сферы человеческой деятельности неимоверно поднимало ее роль и делало эту науку материальной силой XX века. 20‑е годы, непосредственно последовавшие за Великой Октябрьской революцией, дали целую плеяду ученых‑мыслителей, которые заложили не только основы новой картины мира, но и поняли роль синтеза, Объединения в создании нового мира и в выходе человечества на новый эволюционный виток. Они были среди тех первых, кто ощутил научную ценность и актуальность философской мысли Востока, с ее обращением к Человеку и с целостным подходом к изучению явлений. В.И.Вернадский и К.Э.Циолковский, Н.И.Вавилов и А.Л.Чижевский – основоположники научных идей и открытий XX века, подготовившие взрыв научной мысли, – обратились в первую очередь к индийской духовной традиции. Русский В.И.Вернадский и индиец Д.Неру, не имея никаких контактов между собой, как бы вступили в диалог, в котором их мысли звучали в унисон. В то время как Вернадский писал о близости индийской философии к «новым научным концепциям», Неру, сидя в Ахмеднагарской тюрьме, размышлял о путях современной науки. «Наука завоевала господствующее положение в западном мире, – писал он, – и каждый воздает ей должное, и тем не менее Запад еще далек от созидания подлинного духа науки. Перед ним все еще стоит задача привести в творческую гармонию дух и тело» [22].

«Интуиция, вдохновение – основа величайших научных открытий, – как бы отвечал ему Вернадский, – в дальнейшем опирающихся и идущих строго логическим путем, – не вызываются ни научной, ни логической мыслью, не связаны со словом и с понятием в своем генезисе. В этом основном явлении в истории научной мысли мы входим в область явлений, еще наукой не захваченную, но мы не только не можем не считаться с ней, мы должны усилить к ней наше научное внимание. <…> Наиболее глубоко и интересно она охватывается философией индусов как древних ее исканий, так и нам современных» [23].

Он утверждал, что древнеиндийские философские построения больше соответствуют новой науке XX века, нежели философские системы Запада. Вторя ему, Неру отмечал гибкость индийской мысли, вбиравшей в себя без особого труда построения западной научной мысли. В этом диалоге каждый из них шел от своего: Вернадский – от науки, Неру – от духовной традиции Индии. Но двигались они, без всякого сомнения, навстречу друг другу.

«Жизнь дает нам еще возможность испытать не только красоту мира, – писал индиец, – но и волнение новых и никогда не прекращающихся открытий, новых открывающихся взору панорам и новых образов жизни, увеличивающих полноту жизни и делающих ее более богатой и более совершенной. Поэтому к жизни мы должны подходить в духе науки и применяя метод науки, соединенной с философией, и с почтением ко всему тому, что лежит за его пределами. Таким образом, мы можем выработать целостное представление о жизни, которое охватывает своей широкой сферой прошлое и настоящее со всеми их высотами и пучинами, и спокойно смотреть в будущее» [24].

«Величайшим в истории культуры фактом, только что выявляющим глубину своего значения, – как бы отвечая этой мысли, писал русский, – явилось то, что научное знание Запада глубоко и неразрывно уже связалось в конце XIX столетия с учеными, находящимися под влиянием великих восточных философских построений, чуждых ученым Запада, но философская мысль Запада пока слабо отразила собой это вхождение в научную мысль живой, чуждой ей философии Востока, этот процесс только что начинает сказываться. <…> Мы увидим позже, что новые области естествознания, к которым принадлежит биогеохимия, в области философии Востока встречают более важные и интересные для себя наведения, чем в философии Запада» [25].

Оба они, и индийский и русский мыслители, стремились не только соотнести мысль духовной традиции Индии с новой наукой, но и одухотворить эту науку, гуманизировать ее, снять ту опасность, которую она могла принести человечеству, овладевая силами природы, но не имея при этом духовной, этической основы. XX век обострил эту опасность, как никогда ранее. Объединение формировало синтетическое новое мышление. Разъединение создавало на научной основе новейшее оружие уничтожения и организовывало военные союзы. Учение Вернадского о биосфере и ноосфере было плодом нового мышления на уровне «эволюции, осознавшей себя». Ноосфера, или сфера Разума, – следующий этап в развитии биосферы Земли – есть результат сознательной деятельности человека. Формирование ноосферы идет через великое противостояние. Победа Объединения даст возможность человеку завершить создание сферы Разума и перейти на новый виток эволюционного развития. Поражение сил Объединения приведет к разрушению, а возможно, и гибели человечества. К силам Объединения Вернадский относил этизированную и одухотворенную научную мысль, культуру, революционные изменения в социальных отношениях, усовершенствование средств связи и информации, нарастающую интенсивность общения между народами, словом, все те факторы, которые содействовали превращению человеческих сообществ в единое человечество. К силам Разъединения принадлежали войны, насилие и разрушение – все то, что мешало созданию сферы Разума. «Пока войны не ликвидированы, – писал академик А.Л.Яншин, – биосфера еще не может стать на всей поверхности земли сферой разумной человеческой деятельности» [26].

Научная мысль становилась самым драматическим полем противостояния Объединения Разъединению. Научный взрыв 1926–1927 годов создавал лишь объективные возможности для завершения ноосферы. Использование же результатов этого взрыва находилось полностью в руках «эволюции, осознавшей себя». В те же годы была поставлена и проблема космической философии и космического сознания человека. Это космическое сознание должно было стать одним из величайших факторов, содействующих завершению сферы Разума. Человек, с именем которого связаны эти проблемы, а затем и выход человечества в Космос, был великий русский ученый К.Э.Циолковский. «Вступление в космическую эру человечества… – говорил он А.Л.Чижевскому, – грандиозное событие, касающееся всего земного шара…» [27]Как и Вернадский, он утверждал: «Все будет в руках тех грядущих людей – все науки, религии, верования, техника, словом, все возможности, – и ничем будущее знание не станет пренебрегать, как пренебрегали мы – еще злостные невежды – данными религии, творениями философов, писателей и ученых древности» [28].

Выход в Космос и глобальный характер взаимосвязанных исторических, культурных, социальных и экономических процессов – два великих итога XX века на основной магистрали культурно‑исторической эволюции человечества.

«Наше время, – писал Вернадский, – по существу иное и небывалое в этом отношении, ибо, по‑видимому, впервые в истории человечества мы находимся в условиях единого исторического процесса, охватившего всю биосферу планеты» [29]. Сама научная мысль обретала планетарный характер и становилась реальной силой. Эта сила проявила себя на полях сражений второй мировой войны. Война уничтожила «дух науки», о котором писал Неру и говорили Вернадский и Циолковский. В лабораториях мира крупнейшие ученые работали над новым оружием массового уничтожения – атомной бомбой. А в тесной и душной камере Ахмеднагарской тюрьмы Неру размышлял о духовности и бездуховности научного мышления. За ним стояла многовековая духовная традиция Индии, ее мудрость и ее культура. Он верил в победу сил Объединения и на полях войны и в борьбе за новое мышление. Он верил в то, что научный подход к познанию мира соединится с художественным, этическим и интуитивным подходами. «Гуманизм и научный дух все более сливаются, порождая своего рода научный гуманизм» [30]. Эту веру, для которой у него и самого было достаточно оснований, укрепила в нем русская женщина Елена Ивановна Рерих. Еще до ареста, в 1942 году, он гостил вместе с дочерью Индирой на вилле своего друга русского художника Николая Рериха в гималайской долине Кулу. Двенадцать дней прошли как один день. И в каждом из этих дней были многочасовые беседы с Еленой Ивановной. Он обсуждал с ней все те вопросы, о которых потом писал в камере Ахмеднагарской тюрьмы. Он слушал ее с огромным интересом и временами не сдерживал своего удивления перед той глубиной знания индийской духовной культуры, которой она обладала. Это же знание делало и русского художника Великим мудрецом, как называли его жители долины. Неру знал и тех, кто стоял за этими удивительными русскими. Тогда в беседе чаще всего произносились слова «гуманизм», «культура», «этика» и, наконец, «Живая Этика». Русский художник много писал о том, что в наступающей эпохе основную роль должна играть Культура. Перед самой войной он поднял свое Знамя мира в защиту культурных ценностей. «Культура и мир являются священным оплотом человечества» [31], – утверждал он. Он считал культуру основным мерилом качества всех действий и мыслей. Возможно, как никто другой, Рерих понимал, что без культуры не может быть гуманизма, не может быть этического научного мышления, не может быть мира, не может быть самой планеты и ее природы. Он надеялся, что новый мир, провозвестником которого стала Великая революция России, возродит утраченные ценности.

В истории человечества нередко происходят малозаметные события, которые затем вырастают в определяющие. Тогда на старинной вилле в гималайской долине Кулу сошлись не только люди и их мысли, но и судьбы двух стран – Индии и России, которые соединились в общем духовном устремлении. Возникла та капля сплава, который был необходим для укрепления сил Объединения. Составляющие части этого драгоценного сплава несли в себе русские, вошедшие в глубь индийской духовной традиции, и индийцы – два будущих премьера независимой Индии. Те и другие ощутили в те дни свое родство и предначертанную им миссию. Но эта капля была лишь частью сложнейшего процесса, охватившего планету, суть которого состояла в великом противостоянии, обусловливающем прорыв в Будущее. В едином русле этого прорыва шли русский художник, тесно соединивший свою судьбу с индийской духовной традицией, русский ученый Вернадский, не представлявший себе нового научного мышления без этой традиции, индийцы Неру и Тагор, соприкоснувшиеся с новой Россией и понявшие это Новое, русский ученый Циолковский, стоявший у начала космического сознания человечества, и многие, многие другие, известные и безызвестные. Их мысли в разноголосом и грозном хоре XX века звучали в унисон, они рвались навстречу друг другу и составляли то искомое единство, где одухотворялась наука и научно осмысливалась духовная традиция. Без этого единства, где слаженно звучали голоса Индии и России, не могла завершиться ни сфера Разума на планете, ни состояться новый, более высокий виток в культурно‑исторической эволюции человечества…

 

5. Махариши из России

Махатмы, или, по определению С.Н.Рериха, «более совершенные люди», были мало известны в европейской научной традиции. Они и не стремились к этой известности. Их больше интересовало живое сотрудничество с теми, кто мог им помочь выполнить взятую на себя эволюционную миссию. Контакты с Рерихами у них складывались непросто и не сразу. Упоминания о них мы находим уже в ранних работах Рериха. «Делаю земной поклон учителям Индии, – писал он в разгар первой мировой войны. – Они внесли в хаос нашей жизни истинное творчество и радость духа, и тишину рождающую. Во время крайней нужды они подали нам зов. Спокойный, убедительный, мудрый знанием. Культ истинного знания ляжет в основу ближайшей жизни, когда растает в пространстве все зло, рожденное человекоубийством и грабежом последних лет» [32].

Первый живой контакт Рерихов с индийскими Махатмами состоялся в Лондоне в 1920 году за три месяца до посещения мастерской художника Рабиндранатом Тагором. Потом были встречи в Сиккиме. Описывая их, Николай Константинович всегда проявлял предельную осторожность и часто намеренно опускал те подробности, которые могли бы указать на какие‑то конкретные обстоятельства. «Мы четверо, – пишет он в экспедиционном дневнике, – после полудня ехали в моторе по горной дороге. Вдруг наш шофер замедлил ход. Мы увидели на узком месте портшез, несомый четырьмя людьми в серых одеждах. В носилках сидел лама с длинными черными волосами и необычной для лам черной бородкой. На голове была корона, и красное с желтым одеяние было необыкновенно чисто. Портшез поравнялся с нами, и лама, улыбаясь, несколько раз кивнул нам головою. Мы проехали и долго вспоминали прекрасного ламу. Затем мы пытались встретить его. Но каково же было наше изумление, когда местные ламы сообщили нам, что во всем краю такого ламы не существует» [33].

Но встреча с «ламой» все же состоялась. Она произошла в небольшом храме, который стоял у дороги, ведущей от Дарджилинга к буддийскому монастырю Гум.

Я увидела этот храм весной 1980 года. Он производил странное впечатление. Над его фасадом поднимался купол мусульманской мечети, по углам продолговатой пристройки лепились романские химеры. Львы, как будто сошедшие со стен владимирских соборов, дремали над капителями низких колонн. По потемневшим от времени стенам ехали всадники с мечами. Женщина в короне с ребенком на руках печально и задумчиво смотрела на дорогу. Под полустертым барельефом извивался Великий змей. Таинственные каменные лики, похожие на маски и в то же время на чьи‑то портреты, темнели у входа. В тесном зальчике храма, где произошла знаменательная встреча, я увидела Будду и индуистского Кришну. Кроме этого зальчика, никаких других помещений в храме не было. Тогда, в тот знаменательный день, здесь шел разговор о предстоящей Центрально‑Азиатской экспедиции. Потом мне рассказали историю этого храма, которая в чем‑то перекликалась с сюжетом одной из картин Рериха. Картина называлась «Спешащий» и была создана художником в этих местах. Сквозь синий туман, над которым стояли розовые предрассветные снега Канченджанги, скакал всадник. Он вез какую‑то важную весть и поэтому очень торопился. Такой же всадник появился у порога того непальца, который потом построил этот храм. Всадник молча поклонился хозяину и протянул письмо. Потом легко вскочил в седло и исчез в утреннем тумане, наплывавшем на Дарджилинг со стороны Канченджанги. Несколько дней спустя рабочие уже долбили скальную почву у дороги, ведущей к монастырю Гум… Контакты с Великими Душами продолжались у Рерихов и на экспедиционном маршруте. В 1924 году Николай Константинович писал из Кашмира своему секретарю Шибаеву: «Забота совершенно необыкновенная. Даже лошади для похода указаны. Здесь очень трудно найти хороших и цельных.

Уже дан дом в Лехе (вернее, Лэ)» [34]. А вот строчки, относящиеся к Синьцзяну: «Из‑за Си‑Шаня сверкает великолепная Венера. Знаем, что на нее же любуетесь Вы в Гималаях. Знаем, откуда и через какую долину и поверх каких снеговых вершин смотрите Вы в часы вечера. Глядим на звезду, а слышим шум деодаров и все предночные голоса и звучания горные» [35]. И еще: «Сегодня приняты важные решения. Есть сообщения» [36]. В Монголии, на подходе к Тибету, Николай Константинович сделал такую запись: «Много смятения и ожидания. Но все‑таки не отложили отъезда. Е.И. напряженно стоит у притолоки и говорит: „Жду как разрешит все тот, кто все разрешает“. И тут телеграмма» [37]. И еще несколько записей, свидетельствующих о том же. «Среди дождей и грозы долетают самые неожиданные вести. Такое насыщение пространства поражает. Даже имеются вести о проезде здесь Учителя (махатмы) сорок лет назад» [38]. «Двадцатого июля получены указания чрезвычайного значения. Трудно выполнимые, но приближающие следствия. Никто в караване не подозревает о ближайшей программе» [39]. «На следующий день опять важные вести, и опять спутники не знают о них. Сверяйте эти числа с вашими событиями» [40]. Особый интерес в этой связи представляет упоминание о тибетской части маршрута: «И в другом месте экспедиция была, в самом безвыходном положении. Можно было ждать лишь чего‑то необычного. В самый трудный момент пришло все разрешающее известие» [41].

Вряд ли стоит подвергать сомнению тот факт, что мысли и идеи Великих Душ, носившие всегда ярко выраженный гуманистический характер, наложили глубочайший отпечаток на все творчество Рериха. Но сказать так – сказать не точно. Скорее в творчестве русского художника отразилось глубокое и всестороннее сотрудничество с Учителями Индии. Сотрудничество это распространялось и на Елену Ивановну Рерих. В результате появилась целая серия книг, которая называлась Живая Этика, или Агни Йога. Книги были опубликованы анонимно в 20–30‑е годы нашего столетия. «Живая Этика Рериха, – писал известный советский философ В.В.Мантатов, – неоднозначна по своему содержанию, но несомненно то, что она является выражением реальной социальной потребности в расширении сферы этической ответственности человека в условиях научно‑технического прогресса» [42]. Эта четкая и смелая характеристика Живой Этики объясняет и то обстоятельство, что ее публикация совпала с научным взрывом, с началом формирования на планете нового мышления. Иными словами, со всем тем, что двигало культурно‑историческую эволюцию человечества к ее новому витку. Живая Этика оказалась одним из важнейших звеньев в этом процессе. Она как бы соединила в себе многие стороны этого процесса: русскую и индийскую духовные традиции с научным мышлением, гуманизм с наукой, этику с социальным переустройством. Поэтому ее мысли и идеи были созвучны мыслям таких крупных русских ученых, как Вернадский, Циолковский, Чижевский, Н.И.Вавилов и др. И вряд ли теперь стоит удивляться тому, что имя Рериха, художника и ученого, нередко ставят в один ряд с корифеями русской науки. Причастность же Рериха к Великим душам и их труду объясняет его высокое звание – Махариши. Во Времени и Пространстве XX века возникло странное на первый взгляд переплетение, в котором как бы сошлись и гармонично дополнили друг друга мир мысли Востока и мир мысли Запада. Живая Этика – результат контакта духовных культур Индии и России, плод сотрудничества конкретных людей, тесно связанных с этими культурами. Идеи и знания, нашедшие отражение в ее книгах, уходят корнями в глубокую древность Востока. Но в то же время имеют и важное значение для Будущего. Эта гармоническая, строго обусловленная связь Прошлого с Будущим объясняет многие особенности этой необычной работы, и в первую очередь то, что она как бы обгоняет свое время, предугадывая многое из того, что ожидает человечество на непростом пути к этому Будущему.

На страницах Живой Этики мы находим целостную картину мира, в центре которой стоит человек и проблемы его эволюции в самых разных ее аспектах. Наиболее важными из них, согласно концепции авторов, является развитие космического сознания человека, научное постижение им идеи единства Человека, Планеты, Вселенной, практическое овладение закономерностями единства макро– и микрокосма. «И чтобы быть людьми в истинном значении этого слова, – писал Рерих, – мы должны развить в себе такое понимание глобальности всех событий, которое бы отражало суть и основу всей Вселенной» [43]. Подход к изучению явлений, очерченных на страницах Живой Этики, материалистический, однако само понимание материализма много шире и разнообразней тех концепций, которые существуют в современной науке. «Мы верим только в материю» [44], – писал один из махатм задолго до появления книг Живой Этики. «Нужно до такой степени обосновать материализм, – читаем мы уже на ее страницах, – чтобы все научные достижения современности могли войти конструктивно в понятие материализма. Мы говорили об астральных телах, о магнитах, о свечении ауры, об излучении каждого предмета, о проникновении одного слоя материи через другой, о посылках мысли через пространство, о явлении цементирования пространства, о чувстве центров, о понимании слова „материя“. Много невидимого, ощутимого аппаратами нужно вместить тем, кто хочет приложить технику в жизнь. Нужно заменить идеальные слюни твердым разумом. Мы, материалисты, имеем право требовать уважения и познавания материи.

Друзья, материя не навоз, но вещество, сияющее возможностями. Нужда человечества – от презирания материи. Настроены храмы, где востребована помощь для обмана и убийства, но не воспеты гимны знанию» [45]. И далее: «Махатма означает Великая Душа, вместившая явления нового мира» [46].

Это определение является не только ключом к пониманию сути самих Великих Душ, но и помогает осмыслить тот комплекс знаний и информации, которые содержатся в книгах Живой Этики. Все в них пронизано предчувствием этого нового мира, все устремлено к Объединению, являющемуся основной стратегической линией Живой Этики. Эта линия реализуется в ней на всех уровнях, начиная от необходимости воспитания в человеке способности к коллективизму и сотрудничеству и кончая высотами осознания Великого единства Человека, Планеты, Космоса. «Человек является источником знания и самым мощным претворителем космических сил» [47], – утверждает Живая Этика. Человек – часть космической энергии, часть стихий, часть разума, часть высшей материи. Этого человека предупреждают о наступлении времени великого и грозного, прекрасного и решающего. Движение человечества к новому эволюционному витку, – утверждают авторы Живой Этики, – будет сопровождаться острой борьбой на всех уровнях. Борьбой Космоса с хаосом, гармонии со стихией, активной материи с пассивной, добра со злом, света с тьмой и т. д., иными словами, сил Объединения с силами Разъединения. Эти мысли были созвучны идеям учения В.И.Вернадского о ноосфере. Так же, как и Вернадский, Великие Души говорили и писали о том жестоком и суровом выборе, перед которым стоит человечество XX века. Правильный выбор, отвечающий направлению самой эволюции, указано в Живой Этике, принесет победу над силами Разъединения, сократит путь восхождения, обеспечит то светлое будущее, о котором мечтали и мечтают лучшие представители человечества. Живая Этика дала в наше распоряжение целостную систему реализации Великого объединения, определила основные направления в борьбе за него.

Одним из важнейших моментов в эволюционном продвижении является установление сбалансированного соотношения двух начал – мужского и женского. Никакое человеческое общество, утверждают авторы Живой Этики, не может быть гармоничным и успешно двигаться к более высокому состоянию, если в нем принижена роль женщины. Равновесие начал обеспечивает необходимый баланс в триаде – Человек, Планета, Космос. Однако гармония между противоположными началами возникает только тогда, когда они из враждующих превратятся в дополняющие друг друга. Достижение этого состояния приведет к тому, что вклад каждого начала в строительство нового мира неизмеримо возрастет. «Именно Советы Министров должны включать женщин. Женщина, дающая жизнь народу, должна иметь право располагать его судьбою» [48].

Сотрудничество женского и мужского начал, а также сотрудничество как таковое в самых различных его аспектах является насущнейшей потребностью всей Космической эволюции. «Каждая область жизни настолько усложнилась, что везде требуется сотрудничество. Нельзя назвать ни одной отрасли труда, где бы человек мог считать себя уединенным, потому кооперация делается как бы наукою жизни. Нельзя призывать к ней как к чему‑то отвлеченному» [49]. «Сотрудничество есть гармония человечества» [50]. Только через сотрудничество, утверждали махатмы, широкое и всеобъемлющее человечество сможет реализовать те возможности, которые предоставила в его распоряжение эволюция. И чем выше степень этого сотрудничества, тем больше возможностей может быть осуществлено. Чувство сотрудничества, потребность в сотрудничестве должны стать неотъемлемой частью нового сознания. Сотрудничество, ведущее к Объединению, – один из объективных законов Космоса, и от степени его соблюдения зависит продвижение человечества на пути эволюции, его жизнь или гибель. Каждый виток эволюции ставит перед человечеством новые проблемы. Эволюция приближает к человеку новые энергии и новые состояния материи. Индийские мыслители указали на психическую энергию, носителем которой является сам человек. «Не опоздайте с применением ее. Иначе океан волн смоет все запруды, обращая течение мышления в хаос. Примите девиз: „Не опаздывающий не опоздает“ <…> Как ученики Ленина, смотрите орлиным глазом и львиным прыжком овладевайте сужденной мощью. Не опоздайте!» [51]

Будущее, если победит Объединение, принесет торжество коммуне, космическому сотрудничеству, расширенному сознанию. Оно же неизбежно станет и эпохой науки. Ибо только наука, изучающая материю в самых широких и глубочайших аспектах, сможет реально помочь осознать цели и закономерности культурно‑исторической эволюции человечества. Но для того, чтобы наука выполнила эту миссию, необходимо изменить научное мышление, придать ему новое качество. Два момента в связи с этим, считают Великие Души, являются важнейшими. Усиление нравственно‑этической направленности этого мышления и признание психической энергии в качестве необходимого условия в научных исследованиях. «Правилен путь космических лучей, но без сердца, без психической энергии открытие будет лишь приблизительным» [52]. Формированию синтетического научного мышления посвящены многие страницы Живой Этики. «Пределы знания расширяются. Между отраслями науки создаются новые взаимоотношения. Многое, недавно казавшееся разделенным, теперь оказывается растущим из одного корня» [53]. И еще: «Почему трудно соединить наблюдения из разных областей науки? Приходит время, когда потребуется согласие ученых самых различных областей науки. Нужно будет соединить нахождения новых древних культур с наблюдениями механическими и физическими. Найдутся скелеты великанов с предметами, требующими разнородного наблюдения. Наконец, потребуется древнее знание небосклона в связи со странными переменами явлений нашей планеты. Нужно доброе согласие, чтобы расширить горизонт новых наблюдений, новых наблюдателей» [54].

Неизвестное и непривычное часто пугает. Специфическая форма изложения материала в Живой Этике, ее необычные структура и язык, скажем прямо, не способствовали ее популярности в научных кругах. Но ведь дело не в форме, а в сути самих знаний и идей, содержащихся в этом удивительном источнике. Рерих писал в одном из своих очерков: «Все должно быть выслушано и принято. Безразлично, в какой одежде или в каком иероглифе принесется осколок знания» [55]. И еще: «Главная наша задача изучать факты честно. Мы должны почитать науку как истинное знание, без предпосылок, ханжества, суеверия, но с уважением и мужеством» [56]. Путь отрицания Николай Константинович считал самым неплодотворным в науке и справедливо видел в нем признак невежества и трусости. Мы были не раз свидетелями тому, как отрицание преграждало путь важному открытию, отбрасывало науку назад.

Накануне второй мировой войны Рерих поднял известное многим из нас Знамя Мира. Но до сих пор мы обращали внимание лишь на одну сторону этого движения – на защиту памятников культуры во время войны. По каким‑то неясным причинам более важный смысл Знамени Мира выпал из поля зрения исследователей. Смысл же этот, тесно связанный с идеями Живой Этики, носит более широкий и глобальный характер, чем это было принято считать до сих пор. Знамя Мира, поднятое индийскими и русскими сотрудниками в преддверии нового витка культурно‑исторической эволюции человечества, символизировало, по сути, этот виток. «Так в эпоху Огня, – писалось в одной из книг Живой Этики, – когда Свет борется с тьмою, явление Знамени Мира есть тот основной знак, который даст новую ступень человечеству. Так только высшие меры приложимы к Знамени, истинно!» [57]И еще: «Не может быть международного соглашения и взаимного понимания без культуры. Не может народное понимание обнять все нужды эволюции без культуры. Потому Знамя Мира вмещает все тонкие понятия, которые приведут народы к понятию культуры» [58]. Эти «тонкие понятия» в книгах Живой Этики пронизывают важнейшие проблемы, связанные со всем спектром эволюции, начиная от человека и кончая Космосом. Они соотносятся с основными закономерностями великого противостояния сил Объединения силам Разъединения. Знамя Мира поэтому несет высокий философский смысл. Это Знамя сил Объединения. Его символ – три круга, заключенные в окружность, – вмещает многие понятия, связанные с предстоящим витком эволюции. Единство на всех уровнях – вот главный смысл этого символа. Символ Знамени Мира древен и современен так же, как древни и в то же время современны сами идеи Живой Этики. Настало время исследовать эти идеи и взять их на вооружение. Их гуманистический потенциал очень высок, и нет сомнения в том, что мы найдем в этом источнике, где соприкоснулись духовные традиции Индии и России с волнениями и проблемами сегодняшнего дня, многое из того, что необходимо нам для продвижения по крутым ступеням эволюции, многое из того, что поможет сформировать нам этическое мировоззрение.

…Стройная женщина в свободных одеждах стоит на вершине горы. Рассветной зарей желтеет небо. На узкой ладони ее протянутой руки светится таинственный огонь. И от этого человеческая ладонь похожа на светильник. Картина называется «Агни Йога». Написанная Николаем Константиновичем Рерихом, она похожа на легенду или миф. Но за этой легендой стоит подвижнический труд русской женщины Елены Ивановны Рерих. Это она смогла систематизировать и подготовить к публикации книги Живой Этики, или Агни Йоги. «Дано, – написано в одной из первых книг, – в долине Брахмапутры, взявшей исток из озера Великих нагов, хранящих заветы Ригвед» [59]. Из глубочайшей древности в наш сегодняшний день протянулась прочная нить культурной преемственности от мифических нагов, через мудрых риши к Великим Душам, от книг Ниланага и Нагарджуны к книгам Живой Этики. И реальность, стоявшая за этим сложнейшим культурно‑историческим процессом, отразилась в картинах, творчестве и жизни великого русского художника и выдающегося гуманиста Николая Константиновича Рериха. «Вооруженная древнейшим опытом Агни Йога, – писал он, – в свободном движении распространения истинного знания говорит о научном исследовании сущего» [60]. «Ход истории научной мысли, – как бы в унисон с этими словами звучат мысли В.И.Вернадского, – выступает перед нами как природный процесс истории биосферы. Наука – не логический аппарат, ищущий истину. Наука есть проявление действий в человеческом обществе совокупной человеческой мысли. Она есть создание жизни…» [61]. Это «создание жизни» мы видим на страницах Живой Этики, главной целью которой является Великое Объединение – магистральный путь бесконечной спирали эволюции мыслящей материи.

 

6. Созвучие

Факты свидетельствуют о том, что процесс сближения индийской и русской духовной традиций на фоне исторического развития XX века постепенно приобретал объективный характер и становился одним из важнейших условий в формировании нового мышления. За индийской духовной традицией стояла бережно хранимая ею мудрость веков, за русской же – Великая революция и созидание нового, принципиально отличного от всех предыдущих строя. Соединение этих двух потоков в едином русле культурно‑исторической эволюции человечества определило одно из главных направлений в становлении сил Объединения. Этот процесс в наши дни наиболее ярко и значительно проявил себя в Делийской декларации, подписанной главами двух государств, СССР и Индии. Всем хорошо известно, что принципы, провозглашенные в этом документе, получили общемировое признание. В ядерный век, чреватый гибельной для планеты войной, декларация предложила ненасильственный, свободный от ядерного оружия мир. Она противопоставила злу и тьме Разъединения живой свет Объединения, сотрудничество – конфронтации. Декларация одухотворила ту область межгосударственных отношений, в которой чаще всего возникали войны и лилась кровь. Усилиями двух стран была создана новая концепция мира на планете и разработаны основные принципы мирного сосуществования.

Когда‑то Д.Неру, сидя в Ахмеднагарской тюрьме, написал такие знаменательные слова: «Во всем этом прогрессе чего‑то не хватает, и в результате никак не удается достичь гармонии ни между нациями, ни в душе человека. Может быть, больше синтеза и немного скромности перед мудростью прошлого, которая, в конце концов, является накопленным опытом человечества, помогут нам открыть новую перспективу и добиться большей гармонии» [62]. Думаю, что именно эти слова «больше синтеза и немного скромности перед мудростью прошлого» и нашли свое воплощение в декларации, подписанной его внуком в 80‑е годы XX столетия.

Декларация утверждает приоритет общечеловеческих ценностей перед всеми другими. «Человеческая жизнь должна быть признана высшей ценностью: лишь творческим гением человека обеспечивается прогресс и развитие цивилизации в условиях мира» [63]. «Ненасилие должно быть основой жизни человеческого сообщества: философия и политика, построенные на насилии и устрашении, неравенстве и угнетении, дискриминации по расовому и религиозному признакам или по цвету кожи, аморальны и недопустимы. Они привносят дух непримиримости, губительны для высоких устремлений человека и отрицают все человеческие ценности» [64]. Декларация объявила одной из важнейших целей человечества гармоническое развитие личности и провозгласила, что «мир един и безопасность его неделима» [65]. Она настаивала на полном уничтожении ядерного оружия. «Построение свободного от ядерного оружия и ненасильственного мира требует революционной перестройки в умах людей, воспитания народов в духе мира, взаимного уважения и терпимости» [66].

Созвучие индийской и русской духовной традиции, русской и индийской гуманистической мысли сделало возможным в наши дни появление такого уникального документа, как Делийская декларация, которая окажет важное влияние на процесс гуманизации мышления на нашей Планете. Победа гуманистического стиля мышления – это победа Объединения над силами Разъединения, выдвижение нравственно‑этических моментов на первый план в развитии нашей цивилизации, появление новых возможностей для роста сознания человека. Это все то, что ведет к завершению процесса складывания сферы Разума на нашей планете, содействует переходу человечества на новый, более высокий виток культурно‑исторической эволюции, обеспечивает сохранение человечества как биологического вида. Осознание всего этого и является важнейшим фактором в становлении нового мышления, которое пробивает себе дорогу в жестокой борьбе и неутомимом труде. К этическому человеку, к этическому мировоззрению, к этическому миру – вот важнейшая направленность этого мышления. Многое из того, что мы сейчас делаем и за что боремся, соотносится с идеями Живой Этики, уникального труда, возникшего в XX веке в результате сотрудничества индийских мудрецов и наших соотечественников.

С момента появления Живой Этики прошло более полустолетия. За эти годы один за другим ушли из жизни члены семьи Рериха. Остался только младший сын Елены Ивановны и Николая Константиновича – Святослав Николаевич Рерих, видный индийский художник, который продолжает дело своих родителей. В мае 1987 года и октябре 1989 года состоялись его встречи с М.С.Горбачевым, который высоко оценил вклад семьи Рерихов в индо‑советские отношения. «В Советском Союзе, – сказал он, – с глубокой благодарностью хранят память о Н.К.Рерихе, художественное творчество и общественно‑просветительская деятельность которого служили сближению духовных культур Советского Союза и Индии, утверждению гуманистических начал в мировой культуре» [67]. Эта оценка не нуждается в особых комментариях. В ней содержится признание важнейшего вклада, сделанного Великим мудрецом из России в культурно‑историческую эволюцию нашей страны и нашей планеты.

«Наука и религия», 1989. № 10, 11;1990. № 1, 2.


[1] Листы Сада Мории. Кн. I. Зов. 1922. 13 апреля.

[2] Рерих Николай. Врата в Будущее. Рига, 1936. С. 156.

[3] Неру Д. Открытие Индии. М., 1955. С. 72.

[4] Неру Д. Открытие Индии. М., 1955. С.77.

[5] Там же. С. 90.

[6] Радхакришнан С. Индийская философия. М., 1956. Т. I. С. 17.

[7] Неру Д. Открытие Индии. М., 1955. С. 110.

[8] Неру Д. Открытие Индии. М., 1955. С. 156.

[9] Неру Д. Открытие Индии. М., 1955. С. 132.

[10] Рерих Н.К. Из литературного наследия. М., 1974. С. 268–269.

[11] Рерих Н.К. Из литературного наследия. М., 1974. С. 268.

[12] Интервью и беседы с Львом Толстым. М., 1986. С. 327.

[13] Литературное наследство. Л.Н.Толстой. М.: АН СССР, 1939. С. 346.

[14] Рерих Н.К. Из литературного наследия. М., 1974. С. 110.

[15] Там же. С. 111.

[16] Рерих Николай. Твердыня пламенная. Нью‑Йорк, 1933. С. 252.

[17] Рерих Н.К. Алтай – Гималаи. Архив П.Ф.Беликова. Рукопись. С. 184–185.

[18] Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Научная мысль как планетное явление. М., 1977. Кн. II. С. 75.

[19] «Наука в Сибири» (газета). 1984. 10 нояб.

[20] Тейяр де Шарден Пьер. Феномен человека. М., 1987. С. 176.

[21] Там же. С. 172.

[22] Неру Д. Открытие Индии. М., 1955. С. 566.

[23] Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Научная мысль как планетное явление. М., 1977. Кн. II. С. 111.

[24] Неру Д. Открытие Индии. М., 1955. С. 565.

[25] Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Научная мысль как планетное явление. М., 1977. Кн. II. С. 75.

[26] «Знание – Сила» (журнал). 1985. № 1.

[27] «Химия и жизнь» (журнал). 1978. № 1. С. 29.

[28] Там же.

[29] Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Научная мысль как планетное явление. М., 1977. Кн. II. С. 63.

[30] Неру Д. Открытие Индии. М., 1955. С. 615.

[31] Рерих Николай. Твердыня пламенная. Нью‑Йорк, 1933. С. 153.

[32] «Страны и народы Востока». М., 1972. Вып. XIV. С. 215.

[33] Рерих Н.К. Избранное. М., 1979. С. 158, 159.

[34] Переписка Н.К.Рериха с В.А.Шибаевым. Архив П.Ф.Беликова.

[35] Рерих Н.К. Знаки. Архив П.Ф.Беликова.

[36] Рерих Н.К. Алтай – Гималаи. М., 1974. С. 168.

[37] Там же. С. 248.

[38] Там же. С. 254.

[39] Там же.

[40] Там же.

[41] Рерих Н.К. Бывальщина. Архив П.Ф.Беликова.

[42] Рериховские чтения, 1984. Новосибирск, 1985. С. 21.

[43] «Наука в СССР» (журнал). 1986. № 2. С. 101.

[44] Чаша Востока. Письма Махатмы. Нью‑Йорк, 1925. С. 32.

[45] Община. Ч.II, X, 9. Урга, 1927.

[46] Там же. Ч. II. XII, 2.

[47] Мир Огненный. Ч. III, 306.

[48] Там же, 347.

[49] Аум, 423.

[50] Там же.

[51] Община. Ч. III, III, 7. Урга, 1927.

[52] Рерих Николай. Сердце Азии. Southbury: Alatas, 1929. С.296.

[53] Аум, 316.

[54] Братство, 216.

[55] Рерих Николай. Нерушимое. Рига, 1936. С. 8.

[56] Рерих Николай. Держава Света. Нью‑Йорк, 1931. С. 36.

[57] Иерархия, 377.

[58] Там же, 331.

[59] Агни Йога, 670.

[60] Рерих Николай. Сердце Азии. Southbury: Alatas, 1929. С. 135.

[61] Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Научная мысль как планетное явление. М., 1977. Кн. II. С. 61.

[62] Неру Д. Открытие Индии. М., 1955. С. 571.

[63] Визит Генерального секретаря ЦК КПСС М.С.Горбачева в Индию. М., 1986. С. 47.

[64] Там же.

[65] Там же. С. 48.

[66] Там же. С. 49.

[67] «Правда». 1987. 15 мая.

 

Печать E-mail

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter
Просмотров: 2625