Всеобщий совет об исправлении дел человеческих [1]

(В сокращении)

 

• Панегерсия
• Пансофия
• Пампедия
• Панортосия

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Панегерсия,

всеобщее пробуждение, где после изложения того, что такое человеческие дела, насколько они расстроены, как на небесах и на земле всегда ведется совет об их исправлении и как теперь предстоит вести этот совет по-новому, все люди призываются для всеобщего советования об этом столь общем для всех деле. [2]

 

ГЛАВА I
Какое мы дело предпринимаем, почему для него необходим пробужденный разум и как надлежит его пробуждать

NB. Эта книга вызвана тревогой за Человека и Человечество. Как и все просветители, автор видит причину зла в невежестве и безнравственности, путь же спасения человечества – в приобщении к Богу, мудрости и благонравию. Это один из примеров того, как великие мыслители и педагоги прошлого брали на себя глобальную ответственность за людей и непосильный труд на благо людей всей Земли. Что это? Завышенная самооценка или святая вера в возможное исправление человечества?

1. Мы намереваемся, испросив у Бога благодати, показать роду человеческому все его благо, описать, как мы, преступив пределы этого блага, блуждаем по бесконечным пустыням тщеты, и открыть истинные, прямые и удобные пути возвращения в конце концов к изначальной простоте, покою и счастью.

2. Таким образом, мы приступаем к делу, важнее которого нет на земле: оно касается всех людей и всего в человеке, служит высшей цели и высшей пользе, теперешней и будущей жизни.

3. Поскольку к великому этому делу можно приступать, лишь пробудившись разумом, добившись единодушия человеческого рода и вымолив согласие Божией благодати, то мы и начнем прежде всего побуждать, сначала самих же себя, потом всех других, кого только можем, а под конец и самого Бога – к милости и помощи.

4. Самих себя надо побуждать потому, что невозможно пробудить других, если мы сами спим, если видим сны обо всех этих вещах и рассказываем их другим.

5. Потом, других надо стараться пробудить, чтобы они помогли побудить Бога к милосердию и бодрствовали вместе с нами в деле общего спасения. Но кого именно пробуждать? И как?

6. Будят обычно людей, отягченных неурочным сном, когда их зовут настоятельные дела, или если грозят бедой враги, начавшийся пожар, или чрезмерный сон вреден для здоровья, а то и смертелен и опасен для жизни, как бывает при летаргическом сне и других сонных болезнях. Но все эти причины сейчас налицо, и они заставляют нас любыми доступными нам средствами поднять род человеческий ото сна.

7. В самом деле, благороднейшее создание Божие – человек, – посланный в мир ради высоких целей, забыл о лучшей части своего существа и всего меньше занят как раз тем, для чего наделен жизнью. Большинство в конец слепнет, коснеет и дичает. Приходят в мир – и не знают откуда, живут в мире – и нс знают зачем, уходят из мира – и не знают куда. Да и пока ходят по земле, главного не делают, относятся к жизни спустя рукава. Думают о пустом, заняты пустым, рады пустякам, питаются пустыми надеждами, словно во сне, и вечно из одной пустоты впадают в другую, пока сами не исчезнут. А меж тем враги, сатана да смерть, окружили со всех сторон, ищут, кого покарать, и пожирают одного за другим; вкруговую облегла нас страшная гроза гнева Божия, близится пожар, в котором сгорит мир. Обуянные сонной одурью люди пойдут на вечную погибель, если нс вырвутся; стало быть, всех, кого можно, надо будить, чтобы вырвались <...>

 

ГЛАВА III
Зачем на совет об исправлении человеческих дел звать всех, можно ли созвать всех и какой легкий и прямой путь откроется перед этим советом

1. К вам обращаюсь, все причастные вместе со мной человеческой природе и гнетущим ее бедам! Давайте вместе рассмотрим состояние мира, повсюду тонущего во зле, вместе ужаснемся, вместе восплачем о неизменно повторяющихся, а вернее, постоянных и страшных разорениях мира – или лучше посоветуемся о том, как помочь делу, если только можно ему помочь!

3. Кто бы ни был ты, читатель, проснись и в уверенности, что речь пойдет и о тебе, настрой на внимание слух, ум, речь; выслушай мысли других о себе с той же охотой, с какой выражаешь свои. Это и будет началом твоего советования вместе со всеми другими.

7. Никто не думай о себе так дурно и низко, чтобы не считать себя достойным войти в совет о всеобщем спасении; никто не предавайся гордому отчаянию и не гнушайся выслушивать чужие советы и прибавлять к ним свои!

10. Сперва все кажется несбыточной мечтой, но нет! Ведь если мы не можем собраться все в одно место телесно (да и не надо), нас соединят духовная общность, обмен взаимными посланиями и само это солнце, ежедневно пробегающее по всему кругу земель от одних к другим и всем равно дающее возможность совершения полезных дел.

12. А потом, Бог даст, на каком-нибудь вселенском совете [3] сойдутся главы земли и сообща поразмыслят о том, что заранее будет таким образом подготовлено.

 

ГЛАВА IV
Что такое человеческие дела? Это познание, религия и политика

2. Почти бесконечно множество окружающих нас в мире вещей, которые требуют нашего участия или требуются нам. Но мудрецы знают, что одни из них – только наши придатки, как тень придаток тела, другие – не пособия, а, скорее, помехи, от которых для нашего же блага лучше отделаться (хоть мы часто обманываемся, безрассудно считая их частицей нашего бытия и наслаждаясь их обладанием).

3. Мы считаем поэтому, что человеческими делами надо называть, собственно, только те – но также и все те, которые служат величию человеческой природы; ведь все прочее, общее у нас с животными, именно потому не собственно наше, что общее с ними. Так что даже блага, когда это низшие блага, надо целиком подчинить более высокому: тому, чем мы отличаемся от животных, чем мы возвышаемся над животными и что возносит нас к богоравному величию.

11. Думаю, сначала все должны согласиться со мной в том, что есть три присущих человеческой душе корня человеческого величия: исследующий вещи интеллект, ищущая благо воля и влечение к действию, имеющее в своем распоряжении всевозможные способности. Посмотрим, какие из этих корней произрастают побеги, какие на них созревают плоды.

NB. Человеческое величие имеет три основания: мощный интеллект, благую волю и разнообразную общественно значимую деятельность. Эти же черты образованной личности уберегают ее от деформации и гибели.

Речь идет о прочности фундамента человеческой личности. Сегодня особенно актуальны благочестие, верность высоким идеалам, цивилизованное отношение к прошлому. Личность вырастает на плечах предыдущих поколений, составляющих ее корневую систему. И опять приходят на память гениальные строки Пушкина:

12. Из жажды истины происходит философия, искание мудрости. Из желания блага рождается религия, т.е. почитание высшего блага и наслаждение им. Из стремления властно распоряжаться вещами при высшем его усилии [4] достигается политика, т.е. приведение людей, вечно пускающихся в разнообразные предприятия, к такому порядку, когда в своих занятиях они не мешали бы, а помогали другим.

17. Нет сомнения, что до сих пор еще не было на земле народа, города, семьи и никогда не было такой эпохи мира, когда нельзя было видеть стремление людей к мудрости, к политике и к религии, пускай иногда очень слабое и крайне путаное, но все-таки никогда не иссякающее. Как тут можно не понять, что человеческий дух создан для этого, на этом основывает свое величие и, значит, этому должен посвятить себя?

18. И если бы как-то удалось заглянуть в каждую человеческую душу (а в свою может заглянуть каждый), то открылось бы, что эти три божественные черты – воля к знанию, воля к власти и воля к наслаждению вечным благом – неизгладимо отпечатлелись на человеческой природе. Только недочеловек или урод предпочтет незнание знанию, захочет лучше рабствовать, чем повелевать, и будет скорее ничего в мире не чтить, чем чтить хоть что-нибудь, т.е. захочет скорее отвергнуть благосклонность божества и вечное блаженство, чем наслаждаться ими. В самом деле, хотя иногда и встречаются такие чудовища, они повсюду носят за собой свое наказание, будучи или другим, или самим себе ненавистны как недоноски и выродки.

26. Итак, для нас отныне ясно, что такое дела человеческие: это забота о разумном познании, сердечном благочестии и мирной жизни; это философия, религия и политика, служащие поискам, сохранению и распространению столь великих благ. Если кому кажется иначе, если кто сумеет иначе и точнее определить и разграничить человеческие дела, то пусть объявит об этом, ко всеобщему благу.

 

ГЛАВА V
О расстройстве человеческих дел и о том, что послужило
поводом к расстройству

1. Исправляют только то, что расстроено; стало быть, зовя на совет об исправлении человеческих дел, мы тем самым заранее признаем их расстроенность. Особого доказательства здесь, наверное, и не надо, потому что повсеместно слышишь жалобы, что вес сдвинулось со своих мест и сбивается с прямого пути то вправо, то влево. Поистине все, умеющие хоть что-то видеть, видят, что на месте мудрости воцарились невежество или софистика, на месте религии – атеизм или предрассудки, на месте политики – анархия и хаос или тирания и насилие <...>

10. Каковы обычные человеческие заботы, на которые мир тратит лучшие силы? Погоня за богатством, почестями и наслаждениями. Кому не ясно, что толпа здесь полагает основание своего счастья, что именно ради этого хлопочет весь мир? А ведь что это все такое? Богатства – неминуемые тревоги, почести – летучий дым, наслаждения – сладкий яд, приманка зла, коль скоро всего этого ищут так, как обычно ищет толпа, т.е. имея первой целью только это в отрыве от более высоких вещей. Если бы человек первым делом искал первые и истиннейшие блага – мудрость, благоразумие, благочестие, – он получил бы в придаток и почести, и богатство, и наслаждение с такой же обязательностью, с какой падает тень от стоящего на солнце тела, причем эти вторичные блага в сопровождении своего противоядия стали бы и безвредными, и даже более приятными. Не понимая этого, люди ловят голые тени без вещей и, отдаваясь тщеславию, сами превращаются в тщету, уходя и от правильного применения вещей, и от источника вещей Бога, а в конце концов и от самих себя.

11. Словом, люди ищут себя – вовне себя, вещи – выше себя. Бога – ниже себя. Себя вовне себя – поскольку, не зная божественного сокровища своей души, ищут богатств, познаний и наслаждений вовне себя, хотя внутри себя владеют большим, чем весь мир. Вещи выше себя – поскольку подчиняются и идут в рабство к вещам, над которыми должны бы господствовать. Бога ниже себя – ища и придумывая себе такого бога, чтобы не им от него, а ему от них зависеть, не им его волю исполнять, а его иметь в подчинении слугою своих страстей, который своим повелением превращал бы в истину все, что они безрассудно измыслили, в благо – все, чего они безрассудно добиваются, в успешное деяние – любое их безрассудное предприятие. Разве не здесь очевиднейшие основания расстройства человеческих дел? <...>

NB. Человек рождается дважды: в первый раз – физически, второй – духовно. Второе рождение приходит у разных людей в разное время, но есть такие, что остаются на уровне первичных природных потребностей. Они живут во внешних обстоятельствах, завися от них, и являются рабами этих обстоятельств.

Люди, обладающие богатым внутренним миром, менее связаны с внешней суетой. Они не делают трагедии из материального недостатка и не завидуют чужому изобилию. Они внутренне свободны, ибо духовная жизнь для них неизмеримо выше жизни материальной. Среди таких людей и живут чудаки, вызывающие сочувствие и презрение у деловых представителей рода человеческого. Очевидно, что для автора милее всего именно духоборцы, искатели, люди «второго рождения». Вот почему, исследуя причины человеческого расстройства, Коменский видит их в том, что люди ищут блага и счастье не в себе, а вне себя. А надо, прежде всего, познать себя и в себе самом найти истину.

28. Рассмотрим состояние политики! Ее основание – управление собой, потому что править по-настоящему может только правый и невозможно править другими, если в то же время или, вернее, прежде всего не управишь собой. Возвысив человека до такого достоинства, что подчинил ему все низшие создания, Бог дал ему в довершение всего самостоятельность, чтобы каждый, управитель и судья всего, не принадлежал никому, а правил собой по свободному разумению. Ясно поэтому, что стержень всякого доброго порядка среди людей и всего человеческого счастья в том, чтобы предназначенный для управления другими человек прежде всего хотел, мог и умел разумно править собой; наоборот, причина погибели – нежелание, неспособность, неумение править собой. И Бог не упустил позаботиться о том, чтобы человек хотел, мог, умел править собой. Чтобы хотел, он вложил в него любовь к свободе. Конечно, признаки свободы мы видим и у других созданий: конь сбрасывает седока, бык покидает ярмо, овца оставляет загон с кормом единственно ради того, чтобы принадлежать самим себе; но у человека жажда свободы поистине огромна, так что многие предпочитают смерть рабству, т.е. действию не по своему, а по чужому решению. Чтобы человек мог править самим собой, Бог дал ему постоянных советников, всегда готовых помочь, всегда внимательно изучающих положение, всегда напоминающих ему о делах и задачах: разум и совесть. Чтобы, наконец, он и умел править собой. Бог развернул перед ним в пример ему бесчисленное множество творений, которые по природному инстинкту соблюдают положенные им законы и тем сохраняются в своем бытии; разумно рассматривая их, человек может узнавать образ действия вещей и применять его для разумного управления собой в своих целях. (Впрочем, Бог своим словом добавляет к этому еще и новые законы, и разнообразные советы, о которых в другом месте.)

29. Умение править человеком, правителем всего, – это искусство искусств, даже когда человек прилагает это искусство только к одному себе, не то что ко многим людям, сопричастным вместе с ним той же высокой свободе. Если бы мы соблюдали божественные правила этого искусства, изваянные в природных вещах, запечатленные в нашем сердце, постоянно звучащие в наших ушах, то всякое человеческое общество воссияло бы порядком, покоем и миром, потому что полные любви к порядку, покою и миру главенствующие свободно бы главенствовали, а подчиненные свободно подчинялись.

30. Но о том, как мы их соблюдаем, говорят распри, раздоры и войны в каждой семье, селении, городе, царстве, и здесь не надо других свидетелей, кроме наших же глаз и ушей, кроме отовсюду доносящихся жалоб и стонов. В самом деле! Власти назначены от Бога для всеобщего и взаимного с подданными блага, когда власти служили бы подданным, а подданные – властям; отчего же получается, что эти тем, а те этим так часто бывают тягостны, противны, невыносимы, взаимно губительны? Будучи обязаны спокойно нести на плечах своих властителей, как тело – голову, подданные нередко свергают и изгоняют их; те в отместку, устояв против бунта или силой возвратив себе бразды правления, сильней натягивают узду и пускают в дело шпоры, кнут, батоги, мечи, и все тонет в насилии.

31. Рассмотрим причины. Люди не умеют править, не умеют подчиняться: не умеют править другими, не умеют править собой; не умеют подчиняться чужому управлению, не умеют своему собственному. Главное, большинство людей, забыв о своем достоинстве, так рабствует духом, что покидает себя на произвол самых низменных вещей, желудка, чревоугодия и прочей пустоты, давая им править собой, вести, увлекать себя, как угодно помыкать собой и теряя право называться именем человека – творения, предназначенного для господства над вещами. Так глупый и преступный моряк, покинув руль во время морской бури, подвергает себя и спутников смертельной опасности. На деревянных ладьях столь безумных моряков, пожалуй, не сыщешь, но именно таким образом безумствует большинство смертных при управлении ладьей собственного тела и души <...>

 

ГЛАВА XI
Приглашение всех людей на мирный совет об исправлений дел в мире

NB. Когда-то Л.Н.Толстой сказал, что хороших людей в мире больше, чем плохих, но плохие лучше организованы. Следуя этой же логике, Коменский призывает всех, кому близка судьба человечества, объединить свои усилия для его спасения. Через всеобщее просвещение – к всеобщему благополучию – таков путь, указанный великим педагогом.

Восхитительная наивность: главное – всем хорошим людям объединиться, договориться, и тогда мир спасен.

А может быть, это не так уж наивно? Может быть, и нет другого пути? Может, именно педагогам суждено спасти мир, педагогам по нравственному убеждению? Ведь педагогическое выше экономического и политического. Педагогические знания сегодня нужны человечеству, как никогда прежде. Скольких ошибок можно было бы избежать государственным деятелям, политикам, экономическим лидерам, пройди они вовремя педагогический ликбез. Все великие люди были педагогами, ибо они заботились о молодой смене и оставляли после себя научные школы, своих учеников и последователей. Практическая педагогика осуществляет связь времен, она очеловечивает, гуманизирует сегодняшнюю реальность, она способна вечные истины, общечеловеческие ценности сделать личными для каждого человека. Она знает, что есть ценности, которым нет цены...

1. Собираясь засеивать поле, или убирать урожай, или готовить древесину и камень для постройки и т.д., мы обычно смотрим на сами эти вещи (рассматривая, что из них можно сделать или чего в них не хватает), но совещаться с ними нет необходимости, потому что они в нашей власти: противиться нашим рукам, нашим серпам, нашим топорам они не могут. Все обстоит иначе, когда приходится иметь дело с разумным созданием: наделенное свободой выбора, оно ничего не позволяет решать о себе заочно.

2. Поскольку наше предприятие касается людей, мы не сможем решить ничего втайне от них, а поскольку оно касается всех, то со всеми надо и войти в общение <...>

3. Все говоримое здесь будет сказано всем, причем так просто, что нельзя будет не понять всем, и с предоставлением каждому, от первого до последнего, полной свободы суждения <...>

4. Как пишут, Пифагор говорил, что, если научиться разумно расспрашивать восьмилетнего ребенка о любой части философии, мы услышим на все разумный ответ, потому что свет разума, если умеешь им пользоваться, есть мера всех вещей [5]. Применим то же в нашем теперешнем деле! Верю, если мы сумеем разумно предлагать вопросы, любой наш будущий читатель обязательно или сам найдет в своей душе ответ на каждый вопрос, или одобрит предлагаемое ему; ибо мы пойдем впереди и будем представлять не только проблемы, но и способы справиться с ними, а напоследок и свое решение о том, какой из многих способов (если их окажется много) кажется нам наилучшим.

5. Не будет причины, по которой кто-то остерегся бы приступить к нашему Совету, ведь никто ему здесь ничего не предпишет, а сам себе во всем и в каждом он будет автором, судьей, свидетелем. И мы надеемся преуспеть на этом пути, где никому не придется продираться сквозь неведомый лес незнакомых ему авторов, но его поведут по открытому полю вещей, чтобы собственными глазами, а не через чужие очки, он смог все видеть и все ощупать. Поистине только сами вещи, будучи тем, что они есть, способны привести нас к согласию, чего никогда не добиться людям, которые сами еще спорят между собой о вещах.

6. Тогда, наконец, с Божией помощью обнаружится, что прирожденные нам три начала познания, воли и действия (врожденные понятия, инстинкты и способности) – это заложенные в нас священные пандекты божественной премудрости, а все не содержащееся в них с необходимостью подозрительно; что это запечатленные в нас как в образе Божием законы, чем дальше отступаешь от которых, тем больше запутываешься в ошибках, пороках и несчастьях; что это золотые опоры, алмазные основания, над которыми надстраивается все здание человеческих знаний, добродетелей и действий; что это нерушимые границы, которыми Бог обнес все пути наших помыслов, стремлений и деяний и выйти из которых значит подвергнуть себя неминуемой опасности блуждания, греха и гибели; что это полюса и оси, вокруг которых вращаются все наши нынешние и будущие мысли, слова и поступки и отклонение от которых есть крайность, ненормальность, заблуждение и ошибка; что это, наконец, наши сияющие внутри нас солнца и наши звезды, сопровождающие нас везде, куда бы мы ни обратились, и предупреждающие нас от ошибок, пороков и опасностей; без них все во мраке. Опираясь на столь всеобщие начала, наш Совет будет поэтому всеобщим, великим, надежным и удобным путем, единственно способным привести нас туда, где мы начнем понимать себя и подниматься <...>

 

Всеобщий совет об исправлении дел человеческих

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ,
общая всему человеческому роду книга
Пансофия [6],

то есть всеобщая премудрость, основанная на самой человеческой природе с тем, чтобы через правильное познание и должное в каждом отдельном случае применение врожденных всем людям универсальных идей, врожденного желания добра, порывов к достижению желанного и служащих к тому орудий все люди смогли увидеть все хорошее и плохое в себе и всецело безошибочными путями искать и найти добро, избегать и избежать зла.

Труд, посвящаемый всем народам земли для утверждения во всем роде человеческом совершенного разумения и совершенного мнения, для достижения таким путем среди людей в конце концов всеобщего согласия и для устрашения, с Божьей помощью, раздора в мире.

 

ГЛАВА 7
О человеке, пожинателе плодов этого мира

1. Бог оставил бы незавершенным свое творение, видимый мир, если бы не произвел свой совершенный образ, запечатлев на нем знаки своей бесконечности; да и видимый мир не был бы универсумом (σύμπαν) без высшей ступени видимого творения, как бы без вершины пирамиды.

2. Собери поэтому сейчас всю свою любознательность, созерцатель, для тщательного рассмотрения себя самого. В самом деле, все существующее сперва и главным образом существует для себя, потом уже для другого; так что наш ум, прежде поглощенный исследованием других творений, теперь обязан максимальным вниманием себе самому и своему жилищу [7]. О человек! Ты создан последним, но лучшим всех; и созерцают тебя последним, но внимательней всех, причем сводя тебя к механике, потому что в своем устройстве ты машина.

3. Так что же такое человек? Эго живое существо, обладающее свободой действия, предназначенное для господства над творением и для общения в вечности с творцом. Человек сотворен, чтобы быть (1) главой всего творения и как бы малым миром [8]; (2) правителем видимого, как бы наместником царя и заместителем Бога; (3) сопричастником вечности, предстоящим ее трону. В первом смысле мы рассмотрим его сейчас, во втором – говоря о мире искусства и нравственном мире, в третьем – говоря о духовном и вечном мире: человек – цель, ради которой уготовано даже и само царство небесное (Матф. 25, 34 – 35).

4. Он состоит из трех частей: (1) животности, т.е. органического тела и чувственной души, подобно любому другому животному; (2) разумности, т.е. привнесенной божественным дуновением души, высшая часть которой – свобода выбирать действия по желанию, и (3) бессмертия, т.е. привилегии бесконечно долгого существования <...>

5. Итак, человек – сложнейшее из творений: он обладает в себе природами всех творений. От телесного мира у него материя, от элементов – дыхание, огонь и части тела: одни твердые, земные, другие текучие, водные, третьи тонкие, воздушные. От паров у него то, что его тело – как бы непрерывнодействующий испаритель; от сгущений – то, что все однородные части его тела (кровь, плоть, кости и т.д.) есть не что иное, как загустевшие пары; от растений – такое же, как и у них, возрастание, увеличение, созревание, увядание; от животной природы у него пространственное предвижение, пять чувств, разнообразные аффекты и т.д.; от ангельского мира – разумный и бессмертный дух, и т.д. <...>

6. Он же и гармоничнейший из всех составов: важнейшее и мельчайшее в нем служит своим определенным, предустановленным и прекраснейшим назначениям. Конечно, сама вселенная и любая ее часть тоже гармонично составлены, но едва ли что устроено старательней и искусней, чем человек, взять ли его тело, дух или душу: все в нем являет как бы сложнейшие и искуснейшие часы – к вящей славе Создателя.

7. Человек трояко возвышается над животными: разумом, печью и свободой способного к чему угодно действия: но высшее отличие от них состоит в его абсолютной свободе выбора, не связанной необходимостью делать скорее одно, чем другое <...>

NB. Проблема человека – главная и вечная проблема философии. Мудрецы всех времен и народов прежде всего пытались ответить на вопрос «что есть человек?». Для Я.Коменского это живое, свободное, совершеннейшее существо. Он – цель, ради которой существует само царствие небесное.

Людям, воспитанным в духе воинствующего атеизма, будет полезно познакомиться с теологическими аспектами взглядов Коменского. Например, с тем, что душа человеческая – частица мирового духа, что Бог создавал человека последним и вложил в него все лучшее, что смог. При этом самой отличительной чертой, возвышающей человека над животным миром, Коменский считал «абсолютную свободу выбора». Вообще, идея свободы в его рассуждениях о человеке является доминирующей.

Интересно, что в рассуждениях о «строении человеческой души», о духе нет ничего мистического, сверхъестественного. Устройство человеческого мозга в отличие от мозга животного позволяет не только воспринимать явления, вещи, события в целом, но и расчленять их на части, анализировать, измерять, взвешивать, считать. Автор, как мне кажется, наслаждается мыслительными операциями аналитического характера. Он хочет все в человеке разложить на составные части (даже нравственность), во всем найти соразмерность, пропорциональность, разумные связи. Это путь к гармонии.

 

I. Строение человеческого тела

Хотя человек создан для господства над творением и ему вручена власть над ним, тело ему дано не гигантского размера, а средних между максимальными и минимальными пропорций: ему предстояло возобладать не телесной, а разумной силой, чтобы явить собою образ Божий. Телесным же – в отличие от ангела – ему надлежало стать для того, чтобы, внешне приобщаясь к свету и тьме, он мог внутренне улавливать то и другое для раскрытия бездн во всем существующем. Совокупное тело есть субстанция из стихий, поэтому оно подвержено всем состояниям стихий (тяготеет к земле, греется, мерзнет и т.д.). О строении его см.: Картезий. О страстях души. Ч. 3, разд. 7.

Тело – орудие и жилище жизненного духа [9], а жизненный дух – орудие и жилище души: как жизненный дух живет в теле, правя им, словно кормчий кораблем, так душа живет в жизненном духе и управляет им. И как тело без жизненного духа не движется и ничего не ощущает (что видим у трупа), так жизненный дух помимо ума ни о чем не судит и ничего не понимает (что видим у животных). Словом, душа как своим носителем и инструментом пользуется жизненным духом, жизненный дух – телом, зело – внешними орудиями. Человеку дано такое тело, которое удобно служило бы всем нуждам разумной души. Для этого оно (1) снабжено многими органами, (2) прямостояще, (3) обнажено и безоружно, чтобы, оставаясь в себе свободным, оно по требованию обстоятельств могло одеться и вооружиться каким угодно образом. В самом деле, рука, орудие орудий и самый умелый исполнитель, дана только человеку; только ему довелось быть прямостоящим, чтобы он не жил в забвении о своем отечестве, небе; только он создан нагим и безоружным, но опять по особому Божьему дару: животные повсюду носит с собой свою одежду (шерсть, перья, панцирь) и оружие (когти, рога), но разве это не всегдашняя тяжесть и не помеха для многообразия действий? Дарованная человеку свобода и умелость в добывании, приготовлении и сохранении всего для себя необходимого и желанного есть нечто гораздо более божественное.

 

Устройство человеческого мозга

Совершенное сходство строения и массы мозга у человека и животных поражает некоторых анатомов, но нам это послужит надежным доказательством того, что (1) виды творений, по сути дела, представляют собой просто ступенчатую последовательность; (2) человеческая душа есть не что иное, как привнесенная свыше управительница животными действиями; (3) человек, не делающий ничего сверх действий животного, есть поистине животное: раз природа у всех одинакова, различие создается только вдохновительницей жизни, разумной душой.

Мозг разделен надвое: одна, большая часть – под затылочной костью и под теменем; меньшая – в затылке. Называемая мозжечком, она предназначена для переплавления жизненных духов в животные духи, которые потом растекаются от нее через спинной мозг и нервы по всему телу. Вверх, вплоть до передней части мозга, текут более отстоявшиеся [жизненные духи] для целей разумного рассуждения. И достойно хвалы провидение Божие, что разделило их так: созерцание (т.е. размышление или рассуждение) требует покоя жизненных духов (потому что изображение плохо запечатляется на дрожащей зеркальной поверхности), а оно не могло бы иметь покоя в месте, где происходит переплавление и зарождение жизненных духов, поскольку переплавлению сопутствует движение. Бог с тем же намерением также и желудок, и печень, и даже сердце расположил в столь отстоящем от очага мышления месте, чтобы непрестанное бурление и шум от переваривания не нарушали спокойствия размышлений; ведь если помеха все равно случается после приема пищи, то что было бы, если бы мозг располагался где-нибудь поблизости? <...> Позади мозжечок разделяется на два желудочка с той же целью, для какой во внешних органах есть два глаза и два уха: а именно для большей возможности взаимной поддержки и для меньшей опасности потери. Это видно при параличе половины тела, когда от поражения одной части мозга воображательная способность, интеллект и память не полностью пропадают, а только слабеют, как при потере одного глаза. (Другие делят мозг на три полости – правую, левую и заднюю, особо именуемую мозжечком. Еще другие насчитывают две, четыре, пять частей мозга, но по-настоящему их три.) В Центре мозга есть железа, о назначении и действии которой разъясняется у Картезия («О страстях души», разд. 31).

 

II. Строение человеческой души

Душа – заключенная в человеческое тело и правящая его действиями частица мирового духа [10]. Человеку дан более обильный и чистый дух, чем другим живым существам; отсюда несравненное превосходство его внутренних действий: внимание у него пристальней, воображение сильней, память вместительней, аффекты безудержней. Что человеку дан более обильный дух, явствует из большего объема его мозга по сравнению с другими животными (в соотношении с размерами тела каждого): вся его округлая и очень вместительная голова наполнена мозгом; для какой цели, если не для того, чтобы дух имел более просторные мастерские и палаты? Прочее явствует из опыта. См. Коменского «Физику», Амстердам, с. 175; о внимательности к предметам – там же; о воображении – там же; о памяти – там же, с. 176 (добавь различие между памятью и припоминанием, или воспоминанием: одно – хранитель, другое – раздатчик; одно – книга для записей, куда заносится все необходимое, другое – реестр-указатель всего записанного); о чувствах – там же, с. 178. К перечисляемым там чувствам надо отнести еще тоску и пресыщение. Тоска – невыносимость отсутствия желанной вещи, пресыщение – неприязнь к приевшейся вещи. Например, если у кого нет места, как у изгнанника, или времени, как у умирающего, или надлежащего количества того и другого, или необходимого качества, или нет деятельности, или недостает благоприятных претерпеваний, или он не может упорядочить себя, или чувствует бесполезность своего дела или себя самого, или не имеет для утешения спутника или товарища, то возникает тоска; наоборот, если все это приходит сверх необходимости, то закрадывается пресыщение [11]. В отношении всего этого вообще заметь себе: (1) Первые движения души не в нашей власти, поскольку они непосредственно идут от объектов с такой стремительностью, что разум или сознание не успевают сказать своего слова, и [внешние воздействия] вторгаются в душу, пронизывают и видоизменяют ее. (2) Есть три главных источника движений ума, воли и чувства: а) внешние телесные объекты, б) внутренние гуморы тела, в) недра самого ума. Но от объектов – начало: в самом деле, младенцы ни гуморов в себе не ощущают, ни тем более ума, но постепенно то и другое взаимно возбуждается и очищается. (3) Для укрощения аффектов нет ничего полезней, чем помедлить или отвернуться от возбуждающего объекта, а потом посоветоваться с разумом.

Таковы действия человеческой души.

Ее отличие от души животных проясняется еще так. (1) У той и другой есть око воображения, как бы зеркало для восприятия рассеянных вокруг зрительных лучей. (2) Душа животных видит вещи только непосредственно, человеческая – еще и отраженными в себе, т.е. так, что видит не только внеположные ей вещи, но еще и внутри самой себя видит и судит это свое видение. (3) Душа животных видит, слышит и т.д. слитно – человек распознает число, меру, вес (т.е. считает, мерит, взвешивает), чего животные не могут <...>

 

III. О духе, или уме, как образе Бога и о его составе из троякой бесконечности: интеллекта, воли и силы

Человек может называться образом Божиим в разных смыслах. (1) Бог из себя, собою, ради себя создал все; человек из себя, собою, ради себя научается всему. (2) Бог создал все, уподобляя чуждое небытие своему бытию, и бытию такому, которое подобно Богу; человек тоже познает Бога, уподобляя самому себе Бога, а через Бога – все. (3) Бог един; едина и человеческая природа. (4) Вместе с тем он троичен: в нем всемогущество, премудрость, любовь (или вечное «могу», «знаю», «хочу»); и человек тоже состоит из интеллекта, воли и способностей. (5) Как Бог триедин, так человек по его образу создан триединым, т.е. состоящим из тела, души и духа, подобно тому, как всякое телесное создание состоит из соли, ртути, серы, или телесности, водности, маслянистости. Тело ему дано из земли, т.е. темной материи; душа – из души мира; а дух – из самого дуновения Божия, чтобы он стал бессмертным и оказался совершеннейшим образом Божиим. О теле и душе говорилось – теперь нам надо сказать о духе.

Дух, или ум (в просторечии разумная душа), есть сила и способность следовать познанному добру. Он наделен Создателем троякой способностью (1) познания всего сущего – что называется разумом, или умом, а также интеллектом, возникающим из истины и соответствующим мере; (2) воления всего полезного – это воля, объектом имеющая благо вещей и соответствующая весу; (3) делания всего способствующего обоим вышесказанным – это движущая способность, объектом имеющая единство вещей и соответствующая числу. Итак, а) интеллект, понимая предстоящие вещи, устанавливает их истину; воля, охватывая их, удостоверяет их благо; способность берется за них; б) интеллект собирает вещи; воля, принимая или отвергая, соразмеряет их; способность, принося плоды, прибавляет им весомости или отнимает у них ее; в) интеллект есть понимание всего, кроме несуществующего (несущего); воля есть желание всего, кроме неблага; способность есть делание всего, кроме неосуществимого (невозможного).

Разум, или интеллект, имеет опять три части: (1) воображение, через внешние чувства воспринимающее все, что ему предстает; (2) суждение, разбирающее все представленное ему воображением и судящее обо всем воспринятом, истинно оно или ложно, хорошо или плохо; (3) память, хранящую для будущего употребления плоды восприятий и суждения. Воображение ищет единство вещей, суждение – истину вещей, память – благо, т.е. порядок, пользу, приятность вещей; воображение доставляет помыслы, суждение их распределяет, память закрепляет; воображение предузнает, или схватывает, или собирает, суждение распознает, или измеряет (разумным основанием), память признает, или закрепляет.

В волю входят (1) желания, указывающие человеку, на что должна быть направлена человеческая воля; (2) порывы, подстегивающие его волить должное; (3) совесть, одобряющая или осуждающая движения воли.

Интеллект подобен горящему светильнику, которому воображение, наподобие масла, доставляет материю для горения; а разум подобен пламени, которое на тысячу ладов озаряет выхваченные им предметы и словно в тонком трепетании рассеивает вокруг себя светоносные лучи. Память подобна близлежащим предметам, которые вбирают этот свет и его отражением освещают все вокруг.

Действия совершаются (1) самодвижущейся и движущей силой, т.е. жизненным духом; (2) орудиями конкретных движений, т.с. членами тела; (3) умением и ловкостью так или иначе управлять движениями для совершения дела, что дается частым повторением действия. Отсюда у детей любовь к движению и действию, и за ней – упорство, изобретательность, самолюбие (способность включает движение, осмысленность, порыв) <...>

Примечание 4. Задатки, или отблески, всего этого есть и у животных; кое-чем они нас даже превосходят – тонкостью чутья, яростью страстей, крепостью сил и т.д. Но есть различие, поскольку (1) животным определено что-то одно или, во всяком случае, немногое, а человеку – все вообще; (2) они не сознают себя знающими, водящими, действующими, но все совершают природным движением; (3) они неспособны из своих знаний, волений, возможностей вывести что-то новое, человек – может до бесконечности.

Вопрос. Отличаются ли эти способности реально [12] от души? Ответ. Не отличаются. Они поэтому и между собой тоже не различаются иначе, как в нашем способе представления. Одна и та же душа глазами видит, ушами слышит, умом понимает, волей желает, получая разные названия по причиняемым ею действиям: когда одушевляет тело, она душа, когда познает – ум, когда желает – воля, когда размышляет – память, когда судит о правильном – рассудок, когда дышит – жизненный дух, когда что-то ощущает – чувство и т.д.

Строение человеческого интеллекта [13] –

как бы высочайшей отовсюду

открытой дозорной башни

Строение человеческого всезнания именуется умом (разумом), данным от Бога орудием познания всего. Его образуют врожденный ум, суждение и память, или восприятие, разбор и закрепление. Эти три способности коренятся в различии внутренних чувств: общего чувства [14], воображения и памяти, в своей основе представляющих собой собирание, распределение и связывание. Ум (ingenium) подобен обращенному к вещам и все схватывающему живому зеркалу, суждение – все исчисляющему числу, все измеряющей мере, все взвешивающим весам, память – хранилищу. Ум изыскивает, суждение разбирает найденное, память складывает разобранное. Дальше, добродетель первого – гибкость, второго – твердость, устойчивость и непоколебимость, третьей – вместительность.

Определения. Ум есть молниеносная способность мысли наблюдать веши и их различия. Суждение есть умение мысли схватывать и тщательно продумывать (т.е. исчислять, измерять, взвешивать) вес в мире. Память есть вместительная способность сохранять все схваченное и продуманное для будущего употребления.

Все это предваряется и вводится чувством (воображением), направляется рассудком, завершается пониманием. Чувство само по себе простирается на настоящее, рассудок – на будущее, понимание – на прошедшее. В самом деле, как глаз видит не вещи вовне себя, а отвлеченные от вещей силой света и донесенные до него лучами отображения вещей, так ум (интеллект) рассматривает донесенное чувствами до воображения и, разглядывая это в нем, своем театре, выносит свои суждения. Отсюда следует, что (1) воображение служит интеллекту не орудием, а объектом (объекты внешних чувств – вовне их; объекты внутренних чувств, т.е. внимания, воображения, памяти, – во внешних чувствах; объекты интеллекта – во внутренних чувствах: триада [15]); (2) для правильного устроения интеллекта необходимо правильное устроение (а) внешнего ощущения, (б) внутреннего ощущения, (в) сокровенного суждения о последнем. (От всякого зияния, разрыва или недолжного сочетания в том, другом или третьем может возникнуть или незнание, или ущербное познание, или ошибка.) Отсюда явствует обязанность логики следить за внешними, за внутренними чувствами (особенно воображением) и, наконец, за самим умом, высшим созерцателем вещей.

 

Строение познавательной способности

 

 

(Внешними чувствами мы воспринимаем находящееся вне нас, внутренними – проникающее в нас через внешние чувства, сокровенными – коренящееся в нас самих, т.е. самый состав нашей природы, а именно (1) привходящий от Бога и придающий нам те или иные наклонности вес [16], (2) отличающую истину от лжи разумную меру и, наконец, (3) числа-силы, безмолвно приоткрывающие нам наши возможности и невозможности.)

Врожденный ум. Достаточно подробное описание врожденного ума – в «Новейшем методе языков», гл. 10. Смотри и раздел «Мир искусства» о науках и искусствах, созданных человеческим умом. Врожденный ум различается соответственно различию человеческих темпераментов. В образовании человека участвуют три зодчих, а именно троякий жизненный дух: природный, растительный и ощущающий, из которых каждый образует свои органы (хотя все три всегда сопутствуют друг другу, откуда постоянная рядоположность вен, артерий и нервов). Из взаимодействия всех трех образуется человеческий характер, или, как еще говорят, нрав, смотря по преобладанию того или другого начала. В отношении характера запомни, что (1) обычно насчитывают четыре главных темперамента, но в частностях существует удивительное разнообразие; (2) отсюда происходит большое различие наклонностей, складов ума, нравов; (3) однако наклонность не есть необходимость, поскольку люди наделены свободой выбора. Все это выведено из гипотезы о четырех элементах, но, исходя из принятых нами начал темпераментов, должно быть, скорее, шесть, а именно от смешения каждой материи, т.е. земли, воды и воздуха (или их преобладания), с духом и с огнем. Так,

 

 

О других различиях в складе ума см. «Мир наук и искусств» и др.

Суждение. Господин мира и местоблюститель творца среди творений, человек не мог не быть наделен способностью суждения. Итак, она ему дана с полным оснащением – см.: Нейфельд. «Против Валерия Максима», гл. II.

Афоризмы об интеллекте. 1. Интеллект сам по себе ничего не понимает, и лишь будучи приложен к вещам, он озаряется вещами и озаряет вещи. В самом деле, он мера вещей, а мера измеряет не сама себя. Уподобление. Светоносный луч невидим сам по себе без предмета, равно как предмет тоже не виден без света, и лишь при падении луча на предмет и его обратном отражении делается светло. К примеру, запрись при восходе солнца в отовсюду закрытую келью, и ты ничего не увидишь; сделай узенькую щель с солнечной стороны, и увидишь проникающий в келью луч, – но сделай отверстие в противоположной стене так, чтобы луч снова ускользал в него, и опять всю келью заполнит темнота; наоборот, заткни то противоположное отверстие, чтобы луч отбрасывал назад разреженный свет, и снова увидишь всю келью освещенной. Вопрос. Обладает ли наш ум нормами вещей, т.е. аксиоматическим знанием, сам по себе или он их получает от вещей с помощью чувств? Ответ. В нашем уме от природы заложены контуры всей вселенной и всей гармонии мира, но они актуализируются только под действием чувств. Ведь даже и способность ощущения от природы, но само ощущение – от воспринимаемых вещей. Так что наш ум принимает измеряемые им вещи извне, а сами меры – дар природы, но поскольку для того, чтобы быть измеряющими, они должны измерять, выходит, что они и именуются, и считаются, и актуально являются мерами лишь постольку, поскольку происходит измерение, т.е. соразмерение, вещей. А что меры на деле свернутым образом запечатлены внутри ума, явствует из природы всех семян: потенциальным и свернутым образом они содержат в себе все творение, и где в семени ничего нет, там ничего не может и получиться, как видим у животных, у которых никакое упражнение внешних чувств не может довести внутреннее чувство до такого совершенства, чтобы его можно было назвать умом, суждением или рассудком. Поэтому не очень удачно Аристотелево сравнение ума с чистой грифельной доской, хотя не лучше и его сравнение с закрытой книгой у одного из новых писателей (Герберта). Тот заставляет понимать ум как чисто пассивную потенцию, этот – как уже законченный акт; но ум ни то ни другое, а нечто среднее между этими крайностями: он активная потенция, актуализируемая своей собственной силой, но под воздействием внешних объектов. Ни аксиоматическое знание не зависит просто от опыта, ни опыт – от аксиоматического знания, но оба в равной мере зависят друг от друга, как бывает в соотносительных вещах. Интеллект есть внутреннее зеркало, принимающее, располагающее и размножающее образы вещей. Поскольку интеллект воспринимает через чувства эти образы, они именуются видами, идеями, представлениями, подобиями; поскольку он на основании одинаковых или сходных восприятий выстраивает из них некую соотносительную аналогию вещей, они – аксиоматическое знание; а поскольку он выводит из общих понятий посредством дедуктивной дискуссии частные, они – заключения. Таким образом, действия нашего интеллекта будут трех родов: (1) внимать ощущениям и извлекать из них идеи вещей просто как они нам предстают (что называется воображением); (2) отвлекать от частных ощущений обобщенные понятия вещей: «здесь», «это», «так», «бытие, «становление» (что и называется рассудком); (3) улавливать и (опираясь на гот первопринцип, что подобное ведет себя подобным образом) выводить, на этот раз уже из общих понятий, далекие от непосредственных чувственных данных заключения (умозаключение, или дискурсия). Так что, когда ум человека наполнится запечатлениями понятий о вещах, эти понятия разделяются таким образом, что одни становятся представлениями, другие – аксиоматическим знанием (многие называют последнее врожденными началами познания, но в действительности оно возникает под влиянием повторных ощущений и множества аналогичных представлений) и третьи – дедуктивными заключениями.

Строение воли, или свободы выбора, –

как бы учрежденного в человеке

божественного суда

Воля есть срединная и центральная способность разумной души свободно выбирать или отвергать познанные предметы [17]. Она состоит (1) из желаний, или порывов, бесконечно стремящихся ко всякому благу и к средствам его достижения; (2) из свободы независимо ни от чего выбирать одно или другое; (3) из совести, одобряющей или осуждающей желание или нежелание до, во время и после его исполнения. В акте выбора сочетаются (а) неопределенность подлежащего решению вопроса, (б) взвешивание и (в) принятие определенного решения <...>

 

Строение деятельной способности

Следует третье запечатление бесконечности в человеке – бесконечная способность к действию, исполнению и осуществлению, или аппарат человеческого всемогущества.

1. Исполнительную способность составляют предшествующие ей аффекты, или движения души, посылающие ум к предметам; сопутствующие ей порыв, стремление, применение орудий (рука есть орудие орудий, но в сочетании с другими членами тела); следующее за ней обладание, удовлетворяющееся достигнутым.

2. Цель человеческих действий – блаженство, или высшее благо. Признак этого – (1) всеобщий внутренний инстинкт, заставляющий человека хотеть себе добра и отвергать все неблагоприятное, причем, чем лучше и прекраснее ему кажется вещь, тем сильнее его влечение, и так без конца; а смерть и гибель для него ужасны. (2) Он наделен чувством и разумом, так что умеет выбирать между злом и добром, распознавая большее и меньшее добро; волей, так что добивается выбранного и всем существом привязывается к нему; способностью удовлетворяться по достижении блага.

3. Толкаюших нас к действию начал три: (1) сам по себе ум со своим внутренним инстинктом и накопленными знаниями, т.с. соображениями; (2) гуморы тела, подающие уму повод ко все новым и новым соображениям и стремлениям; (3) внешние предметы, разнообразно предстающие нам и предоставляющие уму случай обдумывать и волить те или иные вещи <...>

4. Орудие деятельной способности – прежде всего рука, посредством которой человек искусно производит все, что может и должен делать (не случайно руку называют орудием орудий). Для возможности этого он наделен парой рук: одной держать, другой действовать. Для хватания, протягивания и подавания вещей каждая рука создана длинной, для движения во все стороны – гибкой (снабженной многими сочленениями), для разнообразия действий – разделенной на пальцы и т.д.

5. Не меньше, чем в других вещах, в строении и расположении человеческих рук ясно проглядывает дивная Божья премудрость. Это – орудие орудий, удобнейший инструмент для ловкого исполнения почти бесчисленных вещей: на пальцах ведем десятичный счет; перстом, ладонью, пядью, локтем, саженью мерим; рукой взвешиваем; ладонью разглаживаем, как утюгом; кулаком ударяем, как молотом; сжатыми пальцами ухватываем, как клешами; ногтями соскребаем. Но руки приспособлены и для решения множества философских, возвышенных, развлекательных и полезных задач. По линиям руки можно с большой вероятностью узнать (1) состояние сердца, головы, печени человека и даже в плохом он или добром здравии и, больше того, (2) склад его темперамента, а отсюда предрасположенность к нравственности и порокам [18]. (3) Главное, в ней можно явственно видеть компендий математических дисциплин. (4) В самом деле, при определенном небольшом изгибе пальцен она образует нечто вроде Пифагорова стола [19]. (5) При солнечном свете она уподобляется солнечным часам и позволяет разузнать час дня и даже (6) в ночное время по расположению Полярной звезды и Большой Медведицы может указать правильное время ночи. (7) Все, что в целом календаре говорится о месяцах, новолуниях, полнолуниях, золотых числах, Иоанн Клавий с большим мастерством учит узнавать по суставам кисти <...>

 

ГЛАВА II
О строителе нравственного мира, человеческом благоразумии

Благоразумие есть искусство с помощью надежных средств и должных способов их применения заботиться о душевном спокойствии, своем и других людей <...>

Общие законы нравственного благоразумия:

1. Не предпринимай никакого дела без предварительного обдумывания. (<...> Как говорит народная мудрость, в трудном деле посоветуйся, в опасном помедли, в срочном полагайся на свою расторопность, в сомнительном – на опыт.)

2. Обдумывая любое решение, имей в виду полезную цель. (Целью пусть всегда будет что-либо поистине прекрасное и полезное, а при возможности также и приятное – такое, о достижении чего тебе не придется потом жалеть.)

3. Нельзя ставить себе цель, не имея пригодных средств ее достижения. (Надо позаботиться, чтобы эти средства были по возможности 1) надежными и безотказными: не бросают невод там, где нет рыбы; никогда не истощаются запасы у муравья, и т.д.; 2) легкоприменимыми: трудное считается невозможным; 3) и лучше немногочисленными, чем многочисленными: чтобы не вышло путаницы.)

4. При всяком средстве должен быть простой способ применения. Здесь уместны краткие аксиоматические правила, учащие обязательное делать обязательно, случайное – при случае, первостепенное – в первую очередь, второстепенное – во вторую очередь, малосущественное – помаленьку, незначительное – не придавая значения. Высшего блага надо в высшей степени желать, высшего зла – в высшей степени избегать. Предпочтительное (т.е. более надежное, более важное, более полезное) надо предпочитать; скажем, недостоверное благо предпочтительней достоверного зла: коварному миру благоразумный человек предпочтет бой с неопределенным исходом, верной гибели – недостоверное спасение, неизбежному покорению – необязательное рабство.

5. Благоразумию присуще наблюдать случайные обстоятельства и пользоваться ими (всему есть свое время, Еккл. 3, 1; у случая длинная борода и т.д.). А благоразумное использование случайных обстоятельств заключается в том, чтобы (1) всегда за ними следить («куй железо, пока горячо»; корабль идет, пока можно и пока дует ветер); (2) бережно их применять, не захватывая их силой, чтобы они словно сами шли в руки, и не откладывая ничего, чтобы не упустить возможность (а ее часто упускает слишком опасливый человек, чересчур раздумчивый в выжидании подходящего момента: Еккл. 11, 4); (3) высшее благоразумие и чуть ли не божественная мудрость в том, чтобы создавать самому себе случай; (4) благоразумию присуще пользоваться всем возникающим и существующим для приращения добродетели (как члены нашего тела служат орудием живущего в нем духа, так все телесное должно по праву служить орудием добродетели, будь то богатства, почет, достоинство, красота; иначе они уподобятся отмершим членам).

6. Первая ступень благоразумия – предвидение последствий вещей, вторая – умение предотвратить зло и позаботиться о добре, третья – способность прислушаться к дающему подобные советы.

7. Благоразумию присуще учиться мудрости на примере других. Счастлив, кому чужие беды служат предостережением; мудрый умеет умнеть от чужого безумия; счастлив, кого на чужих страданиях можно научить избежанию собственных. Тибулл:

Много примеров вокруг; учись, чему следовать должен.

Что избегать. Нам жизнь чужая наставницей служит.

8. Благоразумию присуще до полного знакомства с делом сдерживать свое суждение о вещах, тем более – свои слова и поступки.

9. Высокое благоразумие есть и в том, чтобы по мере возможности не утрачивать благоволения людей. Например, когда есть нечто такое, в чем мы не можем ни разноречить большинству без утраты их расположения, ни соглашаться с ним без того, чтобы пойти против совести.

10. Благоразумию свойственно приспосабливать [достоинства и] добродетели к состоянию человека, места, времени и к обстоятельствам: без соблюдения этого добродетель утратит или свое существо, или значение, или, по крайней мере, уместность и красоту. И нельзя просто требовать от всех одной и той же кротости, умеренности, щедрости, обходительности, доблести, но – применительно к положению лица и другим условиям. В печальные времена необходима большая умеренность, чем в радостные; от монаха ждут большего воздержания, чем от политика; богачу больше пристало быть щедрым, чем нищему; и т.д.

11. Благоразумию присуще смягчать противное противным. Если донимает холод, умерь его теплом; идя в гору, держи ношу спереди, под гору – сзади; если боишься зависти, устрани то, что ее разжигает, поделись своим добром, приобрети смирение; если знаешь в себе наклонность к какому-то пороку, с особым упорством упражняйся в противоположной добродетели.

12. Благоразумию присуще разбираться, что, кому, когда, сколько (сено – быку; попугаю – сахар).

13. Благоразумно не всегда говорить истину, но всегда – уместное. Не го что дозволяется лгать, но ведь кроме истины и неистины есть еще третье, умолчание истины. Так иногда врач благоразумно обманывает больного, полководец – свое войско, рулевой – моряков, для блага дела представляя его не так, как оно есть.

14. Благоразумно не спешить с решениями и поступками. О решениях говорят: «Семь раз отмерь, один раз отрежь»; о поступках; «Сделанное хорошо сделано быстро».

15. Благоразумно брать на себя чуточку меньше, чем можешь (при принятии обязательств, при обещаниях и т.д.).

16. Благоразумно не сравнивать других между собой, это возбуждает ненависть (как в I Цар. 18, 7–8), и себя с другими (Лук. 18,11).

17. Благоразумно из двух неприятностей больше отклонять большую, а из двух выгод – больше заботиться о большей.

18. Не делай ничего бесполезного. Нечего показывать что-то тому, кто все равно не увидит, – скажем, бревну или слепому; нечего говорить с тем, кто все равно не услышит, – скажем, с камнем и с глухим; нечего рассказывать тому, кто все равно не поверит, – скажем, упрямому еврею о Христе; нечего уговаривать того, кто все равно не сделает, – скажем, хромого плясать и т.д.

19. Не делай ничего на авось.

 

ГЛАВА III
Наука обуздания себя, этика

<...> Против скупости.

Неумеренная страсть к обладанию порождает жадность – ненасытимое зло, потому что скупой никогда не насыщается своим богатством (опасаясь нехватки необходимого и стараясь всеми правдами и неправдами разбогатеть), хотя бы имел полные карманы денег, полные сундуки платья, полные ларцы драгоценностей; он все равно страшится нужды и в достатке терпит крайнюю скудость. В конце концов бесславно нажитое бесславно промотают наследники.

Для избежания и изгнания этой болезни души очень полезно укрепить ум следующими противоядиями.

1. Иметь много домов, богатую утварь и украшения всякого рода, приобретенные не для пользы владельца, а для взоров зрителей, – суета сует, потому что все надо мерить приносимой пользой. Что толку в сапоге, который не наденешь? К чему шит, плащ, меч, которые нам не по плечу? Но то же относится и к карману, переполненному золотом и серебром. Давид благоразумно отказался взять предложенную ему Саулом одежду. Философ вернул посланное ему царем золото. Так и мы должны поступать по отношению к Богу, и когда он предлагает нам больше необходимого, будем молиться вместе с мудрым Лгуром (Пригч. 30, 8): «Нищеты и богатства не давай мне». Прекрасно говорит Сенека в 25-м письме: «Природа нуждается в хлебе и воде. Ими никто не беден, всякий, кто ограничит ими свои желания, может поспорить в счастье с самим Юпитером».

2. Иметь больше, чем требует твое положение, полей, виноградников, скота и всевозможных доходов – утомительный и суетный груд. Природа просит только необходимого и довольствуется немногим, так что уподобляется безумцу человек, объятый горячкой приобретения имущества, которое истерзает и утомит его.

3. Как в пути, так и в жизни: кто легок на подъем и меньше загружен ношей, тому дорога и легче и приятней. А что такое изобилие? Короткий путь, длинный обоз.

4. Пища, одежда, жилище, утварь, деньги – только полезные для жизни; огромное богатство не помогает, а подавляет, как чрезмерный груз лодку.

 

ГЛАВА IV
Искусство владения собой в отношениях с другим человеком, или искусство общения: симбиотика

<...> О благоразумном применении языка в общении.

1. Речью надо пользоваться ради ближнего, не ради самого себя. (Глупец разговаривает сам с собой – а для чего? Он ведь и так, без слов, понимает свои размышления. Что напрасно, то и бесполезно.)

2. Говорить надо по делу; где нет необходимости, нужно молчать. Все иное будет злоупотреблением.

3. Говоря, говори дело, а не слова. Слова – оболочки вещей; опустошенные от вещей, к чему они? А вещи будут тогда, когда будет их ясное выражение. Поэтому говори не для того, чтобы понравиться, а для того, чтобы научить; показывай не видимость вещи, а саму вещь: простая речь истины.

4. Где нужны не слова, а дела, действуй и скупись на слова. Больной ищет не говорливого, а умелого врача (Сенека, письмо 75). О, сколько есть людей, громоздящих слова вместо дел! И многие речи смертных – бессмысленный звук, бесплодное сотрясание воздуха.

5. Речь да будет согласной с мыслью как говорящего, так и слушающего: говорящего – чтобы он выражал не иное и не иными словами, чем чувствует в душе; слушающего – чтобы ему было понятно. Иначе ты будешь говорить зря <...>

6. Речь должна быть согласной и с обстоятельствами: кто говорит, что, почему, когда, где. Например, (1) кто должен многое сделать, пусть мало говорит; (2) когда время дорого, не следует растекаться речью, и т.д.

7. Говори не все, что можешь или знаешь, а что уместно. Пустая посуда гремит.

8. Лучше опустить сто нужных слов, чем сказать одно лишнее.

9. О целомудренном надо или молчать, или говорить только целомудренными словами, укрывая обнаженность предмета достоинством слов. (Бывает целомудренность в делах, словах, мыслях.)

 

ГЛАВА V
Наука управления другими людьми, объединенными в каком-либо сообществе, и прежде всего в доме, или семье: экономика

Обязанности родителей и детей.

Обязанность родителей – сообща следить за воспитанием, цель которого в том, чтобы подрастающие дети научались быть полезными Богу, ближним и себе: прежде всего себе, но больше людям и всего больше – Богу; себе для того, чтобы уметь быть полезными другим, а другим для того, чтобы уметь быть полезными Богу. Пусть они поэтому приучают свое потомство (1) к трудолюбию, не допуская праздности, но заставляя их с малых лет что-либо делать, сперва играючи, но с серьезной пользой; (2) к терпению и нравственному поведению, наказывая их за проступки и не допуская ропота; (3) к благочестию, чтобы они от юности научились чтить Бога; (4) к какому-либо искусству, которым позднее они могли бы прокормиться и послужить обществу; (5) к деловитости и энергии при ведении дел и исполнении поручений; (6) к простоте в пище, одежде и т.д., удерживая их таким образом от лени, уныния, дерзости; (7) к искренности, непосредственности и целомудрию, чтобы они научились избегать тьмы и все делать открыто; добродетель и истина боятся только скрытности.

Обязанность благородных детей – слушаться своих родителей с полуслова, не допускать недовольства и ропота, а тем более упрямства и своеволия, чтобы не раздражать родителей и не быть позором для них.

 

ГЛАВА VI
Наука руководства юношеством, схоластика

1. Школа есть сообщество младших под руководством старших для совместного упражнения в вещах, которыми в течение всей жизни должно служить Богу, ближним и собственному благополучию (такое обучение всех вместе лучше, чем возможно и обычно бывает, в одиночку). Собрание подростков с целью подобного упражнения греки называют scolh, что значит «досуг», а римляне – ludus [20], не желая вселять в юные души образ суровой строгости.

2. При устроении, тем более правильном устроении, подобного сообщества необходимо следовать, во-первых, необходимости, во-вторых, должной форме и, в-третьих, благоразумию.

3. Необходимость устроения школ явствует из того, что маленькие эти человечки не состоят пока еще полноправной частью ни семьи, ни общества, поскольку еще не способны помогать своим трудом семье или занимать общественные должности. Что им делать, находясь за пределами того и другого? Предоставленные самим себе, они, пожалуй, станут бездельничать, или бродяжничать, или найдут себе какие-нибудь безрассудные, пустые, вредные занятия; стало быть, их надо не предоставлять самим себе, а содержать в должном порядке, готовя для будущего. Так как у родителей не всегда есть для этого время или умение, их надо передать стражам [21], которые оберегали бы их от зла. приучали к добру и воспитывали для предстоящих им в жизни обязанностей.

4. А правильно устроенным и благоразумно управляемым это маленькое сообщество должно быть потому, что, во-первых, ребенок – это тоже человек, творение, наделенное свободной волей, только еще не умеющее ею пользоваться. Надо поэтому позаботиться, чтобы он ею не злоупотреблял; и, поскольку ранний человеческий возраст впечатлителен и неустойчив, склонен к тщеславию и пороку, он нуждается в строгой узде. Во-вторых, даже дети тянутся к общению, от колыбели радуясь дружественной близости людей; не надо поэтому терзать их одиночеством, но вместе с тем не надо позволять и общаться без разбора с добрыми и злыми. В-третьих, дети – тоже разумное творение, наделенное свободой выбора наравне с нами, взрослыми; не надо поэтому, да и невозможно, обращаться с ними, как с неразумным стадом, но следует так обуздать их уздой разума, чтобы они слушались наставников, учились и привыкали свои дела вести благоразумно, умиротворяя других, и чтобы никто из них не выродился в животное, зверя или грубияна.

5. Для такого сообщества потребны известного рода (1) лица, (2) вещи и (3) действия.

6. Лица – трех родов: (1) управляемые, т.е. сама молодежь обоего пола, (2) управляющие, т.е. наставники и наставницы этой молодежи, (3) заботящиеся о тех и других, т.е. поставленные властями кураторы школ <...>

 

 

Всеобщий совет об исправлении дел человеческих

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Пампедия [22],

в которой ведется совет о всеобщем воспитании умов и о подчинении всех дел жизни такому порядку, чтобы ум каждого человека, в любом возрасте имея увлекающее его занятие, мог стать садом радостей, и предлагаются образцы этого возвышенного и небезуспешно начатого предприятия.

NB. «Пампедия» – это книга о всем воспитании. Автор опять ищет универсальное средство спасения человечества от дикости и невежества. Задачу свою он видит в том, чтобы привести в действие все высшие способности, данные человеку от Бога. Природа всех людей одинакова, значит, и возможности их в принципе одинаковые. Надо только раскрыть каждому глаза на себя и научить пользоваться разумом, чувствами, желаниями. Нельзя позволить оставаться индивиду недочеловеком.

Прекрасная мысль: люди должны получать удовольствие от жизни, ибо жить – это уже само по себе счастье.

Жизнелюбие счастливого человека поражает своим неистощимым оптимизмом. Он верит, что все люди на Земле могут и должны быть счастливыми настолько, что даже смерть будет для них продолжением жизни.

«Пампедия» и призвана научить людей быть счастливыми.

 

ГЛАВА I
Что такое пампедия и почему она желательна (1–10).

В каком смысле необходимо стремиться к воспитанию всех людей, во всем и всесторонне (11–15)

1. Пампедия есть универсальное воспитание всего человеческого рода. У греков педия означает обучение и воспитание, посредством которых люди становятся культурными, а пам означает всеобщность. Итак, речь идет о том, чтобы обучались все, всему, всесторонне.

6. ...Первое наше желание в том, чтобы до полноты человечности были развиты не отдельные, или немногие, или многие люди, или все и каждый, молодые и старики, богатые и бедные, знатные и незнатные, мужчины и женщины, – словом каждый, кому было суждено родиться человеком, чтобы в конце концов весь род человеческий пришел к культуре <...>

 

ГЛАВА III
Что такое обучение человека всему, служащему совершенствованию человеческой природы (1–12), почему это необходимо (13–30), какие есть к тому возможности (31–32) и легкие пути (33–48)

1. О необходимости воспитания всех людей сказано достаточно. Теперь надо показать, (I) что не только одну сторону человека, но всего человека должно развивать во всем, что служит совершенству человеческой природы; (II) что это возможно в силу самой природы; (III) и, наконец, что этого можно достичь легкими путями.

Но только как зародился этот замысел, на какие отдельные стремления он распадается?

2. От начала мира мыслящие люди считали почетным для себя слыть всеведущими и тем приближаться к Богу, не оставляя (насколько возможно) ничто непознанным. И это желание с самого начала вселилось в них не от болезненной любознательности, а от их природы, созданной Богом, который сам подал повод отцу нашему Адаму с первых времен, еще в состоянии невинности, стремиться к некоему упорядоченному всезнанию – не только тем, что воздвиг перед ним изобилующий дивным разнообразием амфитеатр своей премудрости, но и тем, что открыто повелел Адаму рассматривать творения, членить их на классы и отграничивать их друг от друга наименованиями. Разве не все мы, люди, потомки Адама! Не все наследники родительского права?

4. Стремление к такому всеобъемлющему знанию владело многими. Греки называли совокупность всех познаний энциклопедией, римляне – кругом наук. В разных местах встречались и энциклопедически эрудированные люди. В Греции их обезьянами были софисты [23], без подготовки разглагольствовавшие на любую тему, кто о чем хотел; но их пустую и хвастливую болтливость обличали серьезные философы, Сократ, Платон и др.

5. Сегодня тоже нет недостатка в людях, объединяющих в систему знаний все верные сведения, какие только можно раздобыть обо всем под солнцем, и предоставляющих их всем для общего пользования под названием энциклопедий, полиматий, пандект, панавгий или пансофий и под подобными всеобъемлющими названиями [24]. Нет недостатка и в сообразительных головах, которые быстро схватывают то, что другие им охотно предоставляют, с радостью и всесторонне наполняя свой разум всеми науками.

6. Но мы желаем, чтобы энциклопедической ученост ью обладали не одиночки, а все и чтобы их наставляли не только в том, что можно знать, но и во всем том, что необходимо делать и излагать в речи; чтобы отличие людей от бессловесных тварей – их дар разума, языка и свободы разнообразной деятельности с вещами – стало максимальным. В самом деле, разум есть божественный свет в человеке, с помощью которого человек, созерцая, осмысливает все, а осмысливая, судит о себе и о внеположных ему вещах, отчего непосредственно рождается любовь к. добру, или воление, силой которого человек улавливает и выслеживает все желанное в вещах, устремляя свою мечту в будущее вплоть до вечности. Речь есть передача этого света от человека к человеку, благодаря чему человек членораздельно излагает понятое им другим людям. И наконец, деятельность – это способность человека при желании с удивительным искусством претворять в жизнь то, что он понимает и о чем говорит.

10. И потому, что каждому человеку, как таковому, доводится в мире общаться трояким образом (как уже известно из «Пансофии»), необходимо подумать, каким образом сделать его способным к этому троякому общению, и позаботиться о том, чтобы его осуществить. В самом деле, человек общается, во-первых, с низшими тварями, познавая их и пользуясь ими. Во-вторых, человек общается с существами одного с ним рода, чтобы жить с ними в мире и исполнять взаимные обязанности. В-третьих, человек общается с самим владыкой всех вещей Богом, желая снискать его любовь, водительство, защиту и, наконец, спасение. Так что привилегии человечества разделяются на пять частей: (I) изобиловать умом и мудростью, (II) владеть языком и искусством речи, (III) быть способным к совершению дел, (IV) иметь добрые нравы и быть хорошим гражданином (V) и, наконец, быть благочестивым и достойным, благодатью Божией, его милости на этом свете и блаженной обители с ним в вечности.

11. Но если принимать во внимание врожденные стремления человека в их совокупности, то человеческая культура складывается из 12 частей. В самом деле, каждый, кто родился человеком, по побуждению своей внутренней природы стремится (I) существовать, т.е. жить; (II) существовать уверенно, т.е. обладать достоинством; (III) существовать осмысленно, т.е. познавать окружающее; (IV) существовать просветленно, т.е. понимать познанное; (V) существовать свободно, т.е. желать и избирать то, что понято, как доброе, не желать и отвергать дурное и, если можно, всем располагать по своему решению; (VI) существовать активно, т.е. стремиться не впустую понимать и избирать то, что он понимает и избирает; (VII) обладать, или располагать, многим; (VIII) пользоваться всем, что у него есть, притом уверенно; (IX) при этом выделяться и быть в чести; (X) быть как можно более красноречивым, чтобы находчиво и выразительно передавать свои знания и веления другим; (XI) пользоваться расположением и благодарностью людей, которые бы ему не завидовали, а поздравляли его с возможностью вести более спокойную, приятную и обеспеченную жизнь; (XII) наконец, пользоваться Божией благосклонностью ради внутреннего удовлетворения и ради прочности своего счастья в Боге <...>

15. Что же касается человека, то, поскольку его сердцу присуще столько врожденных желаний, исполнение которых необходимо для полноты его совершенства <...>, мы не должны желать никому неудачи, если только не хотим сознательно убить в себе создание Божье и позавидовать счастью человека. Избави Бог! Наоборот, мы обязаны, споспешествуя благости Божьей, помогать каждому человеку в достижении всего его блага. Скажу обо всем немного подробнее.

16. Людей надо научить так любить земную жизнь, чтобы они захотели жить вечно. Не говорю, что их надо учить любви к жизни (эта любовь настолько обща всему живому, что нет никакой необходимости убеждать людей любить жизнь, многие от чрезмерной любви к жизни даже слишком много грешат всю свою жизнь), но они должны любить насущную жизнь так, чтобы все следующее за ней тоже было для них жизнью, а не смертью. Иначе, если на смену жизни приходит смерть, лучше было бы не родиться.

17. В интересах каждого человека исправно заботиться о своем здоровье. Ведь если хрупкая хижина человеческого тела, в которой обитает небесный гость, будет в каких-то частях ущербна, или расшатана, или расслаблена, то что останется гостю, как не заболеть самому с досады и тем самым ограничить свою деятельность? Поэтому верно сказано: «Проси, чтоб был у тебя дух здравый в теле здоровом» [25]. В самом деле, основа всякой деятельности – жизненная бодрость, т. е. энергия здоровья, и мы должны всесторонне заботиться о сохранении здоровья на протяжении всей жизни, особенно же в ее начале, чтобы в молодости не были засеяны семена болезней, которые принесут злые плоды в старости; ведь зло, запущенное в начале, становится неизлечимым.

18. Очень важно вести людей к познанию многих вещей, чтобы они вбирали все, что только можно вобрать чувством, разумом и верой; для предотвращения в разуме, а затем и в воле, и в действиях тех зияний, которые возникают от незнания необходимых вещей. Все вещи созданы для человека, чтобы приносить ему какую-либо пользу; но они не могут ее принести, если их не применить, а применить их нельзя без знания. Об этом хорошо у Иисуса, сына Сирахова: «Не будь неразумным ни в большом, ни в малом» (Сир. 5, 18).

19. Но мало познать вещи извне; людей надо привести к пониманию сути, предупреждая заблуждения, возникающие при поверхностном наблюдении непонятных вещей. Примеров тому полон мир, потому что толпа лишь касается чувствами поверхности бросающихся ей в глаза вещей, не вникая в их истину. Когда вещей не понимают, а казаться понимающими все-таки хотят, возникают чудовища воображения, разнообразный хаос мнений и заблуждений, из-за которых мир и сходит с ума. Против этого нет другого лекарства, кроме познания самого внутреннего строения вещей, которое исследует Пансофия, тогда как Пампедия стремится внедрить истину в умы людей.

20. Очень важно, чтобы люди научились и умели свободно, по собственному решению избирать верно понятые вещи и так же пользоваться ими; чтобы Божий образ в человеке нигде не нарушался, тем более в его вершине, а именно, в свободе выбора [26], отними которую – и людям придется подчиниться чужому решению, из воли возникнет неволя, из человека – нечеловек. Как сказал Сенека, «люди погибают из-за подражательности, когда они более склонны верить, чем размышлять (т. е. руководствуются больше чужим, чем своим решением), и когда наподобие скота они следуют за вожаком стада: идут туда, куда идется, а не туда, куда должно идти» [27]. Так как это великое бедствие, словно всеобщий потоп, хоронит всю истину и благо мира заодно с человеческим рассудком и свободой, повергая мир в тупую косность, мы должны искать универсальное лекарство, – а только то лекарство и есть, что люди, отвыкнув от бессмысленного следования за другими, научатся делать Бога, вещи и свои чувства, верно устроенные и настроенные самими вещами, как бы сияющим факелом своей воли, и будут следовать водительству такого света. Это и будет значить – следовать только Богу и его водительству (водительству уст Божиих, рук Божиих, побуждений Божиих) и явить себя истинным образом Божиим. Кто слишком подчиняется авторитету людей, забывает, что это всего лишь люди, и отказывается от собственного суждения, величайшего дара человеческой природы [28]. А кто принуждает других принять свои собственные взгляды, требуя слепого согласия и повиновения, те насилуют человеческую природу. Сущность человека – в искании истины, говорит Цицерон [29], а раз она сущность, то неотъемлема от его природы. Надо думать, что всем людям было сказано: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5, 21).

21. Очень важно для человечества и то, чтобы люди стали прилежными и трудолюбивыми. Ведь не только в Содоме праздность была первым поводом к разврату... Примеры целых народов показывают, что пороки не господствуют там, где процветает честный труд. Ибо где каждый молча делает свое и у всех благодаря старанию во всем достаток, там никто не знает нужды и ни у кого нет времени для подлости и тому подобного. Совсем иное видим там, где люди предаются ленивой праздности. Значит, и с этой стороны мир мог бы быть в блаженном состоянии, если бы все люди были приучены к постоянному усердию.

22. Желательно, чтобы люди жили в изобилии (каждый по своей потребности), поэтому всех надо научить искусству богатеть, т. е. все должны уметь обеспечить себя, не знать нужды и потому не желать чужого и не возмущать мир своей жадностью. Ах какой покой был бы на свете, если бы все жили довольные собой и своим имением и никто не вел тяжб о «моем» и «твоем», сидя каждый под виноградником своим и под смоковницею своею, как во время Соломона (3 Цар. 4, 25).

23. Желательно, чтобы все люди жили в обеспеченности; всех надо научить достигать этого. Под обеспеченностью я понимаю честное спокойствие ума, возникающее от мирного и безмятежного Владения и пользования своим достоянием. При беспокойном состоянии мировых дел не каждому дано наслаждаться этим спокойствием, хотя некоторые люди стараются охранить себя привилегиями от разорительных наскоков правителей.

24. Желательно, чтобы все люди были уважаемы и никто не испытывал позора – как потому, что человек из всех созданий самое совершенное и у Бога самое почитаемое, так и потому, что он не переносит позора и за унижение готов мстить. Отсюда ссоры, войны, убийства и бесконечное число иных зол, желать предотвращения которых (без унижения достоинства ни одного человека как такового) надо в любом случае.

25. Желательно, чтобы никто не немотствовал, но все были способны излагать свои нужды Богу и людям. Ибо человек не был сотворен немым изваянием, он наделен речью, чтобы славословить Создателя и вести себя и своих ближних к его свету (хорошим поучением о необходимых вещах).

26. Во всех людях надо воспитать мирные нравы, чтобы не совращались те, у кого от природы добрый характер, и вернулись к праведности те, у кого злой. Ибо прав поэт:

Самый суровый дикарь непременно нравом смягчится,

Стоит к природе ему терпеливым прислушаться ухом [30].

27. Но всего важнее для всех людей, чтобы, прежде всего, во всем, в завершение всего души полнились любовью, ради стяжания милости Божией, без чьей воли нет ничего в человеке. Не будет любви – при всех наших прочих трудах мы останемся просто грызунами, забравшимися в норы своей суеты, и чем ловчее мы будем во внешних искусствах и жизненных занятиях, тем больше будем терзать себя, но из пещеры мира так и не выберемся. Наоборот, преданное усилие любви даст нам крылья, чтобы радостно взлетать за пределы машины мира и уже теперь наслаждаться с Богом вечными радостями <...>

28. До сих пор мы говорили, как важно для Бога и людей, чтобы каждый человек был во всем обучен. Теперь дополним: и для самих вещей, подчиненных человеческой власти, тоже важно, чтобы ими управляли только мудрые (причем всецело мудрые) люди. Ибо любому человеку может принадлежать любая вещь, и если он не в состоянии обращаться с каждой согласно ее природе, он не сумеет обращаться с вещами вообще. Природа вещей в таком случае насилуется, она стонет под игом и скорбит, что подвластна тщете (и рада бы послужить, да не может, раз ею пользуются неумеючи). Сравни эти мысли с тем, что было сказано в § 13 предыдущей главы.

29. Если кто-нибудь скажет: «Пусть ремесленники занимаются ремеслом и каждый знает свое дело; зачем надо всем учиться всему?» – я отвечу: «Мать вещей, природа, дает всякому будущему человеку (в материнском лоне) одни и те же члены – ноги, руки, глаза, уши, язык, – хотя не все будут бегунами, писцами, исследователями, ораторами и т.д. Все это – человеческие действия, и, создавая цельного человека, природа раз и навсегда предусматривает все человеческие необходимости. Почему бы и нам, в меру возможного, не делать того же при втором создании человека [31] (чем и занимается наше искусство), чтобы ни один человек не носил с собой повсюду бесполезное оснащение, которым не умеет пользоваться? А ведь варвары именно так и носят свое – чувства, способности, разум, память, язык и сердце; то же – любой необразованный человек, повсюду носящий с собой какую-нибудь неразвитую способность» <...>

41. Проблема VII. Сделать людей деятельными, находчивыми, старательными. Человек от природы полон жизни, любит движение и деятельность и нуждается только в благоразумном водительстве. Как ум постоянно занят какими-либо размышлениями, а воля – избранием чего-либо, так исполнительные способности непрестанно заняты совершением задуманного и избранного. Внешних побуждений при этом совсем не надо, каждый их носит в себе; надо только направить человека так, чтобы беспорядочные инстинкты не вывели его за пределы должного. Три вещи вернее всего помогут достичь этого. (I) Надо раньше начать упражнения в движении и деятельности для приобретения подвижности, которая не так легко утрачивается, если укреплена навыком. Значит, надо позволять детям играть, бегать и всегда что-то делать, за исключением неположенного. (II) Пусть учатся все, что делают, делать по-настоящему, т.е. с рвением и неленостно. (III) И пусть учатся все делать с какой-либо целью, серьезной или игривой, ради похвалы или победы. Основа благого устроения ума не делать ничего впустую и упражняться в преодолении трудностей ради достижения определенной цели. Наш дух подобен пламени: чем он сильнее, тем действеннее; пусть же все привыкают действовать целенаправленно, пусть считают недостойным делом плыть по течению и заниматься бесполезными делами. Разве что иногда, при отсутствии нужных дел, лучше заняться менее нужным, чем коснеть в ничегонеделании: и то будет серьезным делом, что мы избежим безделья, сетей сатанинских.

 

ГЛАВА IV
Всесторонне обучать всех всему: что это значит (1) и чему служит (2–6), насколько это возможно (7–11) и как легко (12–18)

Я уже говорил о том, что началом воспитания человеческого рода должно быть облагораживание не только всех и во всем, но и всестороннее. Что такое это всестороннее облагораживание? Оно означает приобретение благородства не ради внешнего впечатления, но истинного, с весомой пользой для жизни настоящей и будущей: так, чтобы всякий, кто воспитан в мудрости, красноречии, науках, гражданственности и благочестии, стал не полузнайкой, а знатоком; не балагуром, а красноречивым; не хвастливым начинателем дела, но способным его завершителем; не маской добродетели, но самой добродетелью; и наконец, не подражающим благочестию лицемером, но благочестивым и чистым почитателем Бога в духе и истине.

3. Если этот мировой театр должен измениться до основания, то необходимо, чтобы до глубочайших основ изменились все человеческие занятия, и именно таким образом, как указывает Пансофия, т.е. чтобы все, чему человека учат и чему он учится, было (I) не разрозненным и частичным, но единым и цельным; (II) не поверхностным и кажущимся, но прочным и реальным; (III) не тягостным и принудительным, но мягким и приятным, а потому прочным. Изложу (методом уже принятым [32]) необходимость, затем возможность и, наконец, легкость достижения этих трех желанных вещей, если только взяться за дело со всей разумностью.

4. Что все надо брать в совокупности, а не разрозненно и отчасти, доказывает то подтвержденное опытом соображение, что, когда вся сила человеческой природы привязана только к чему-то одному и не обращена ко всеобщему театру мира, она не может сохранить свою гармоничность, но пагубно сворачивает с прямого пути с неизбежным вредом для себя, для вещей и для других людей. В самом деле, если не допускаются до исполнения все человеческие стремления одновременно, взаимно соразмеряясь между собой, сочетаясь, восполняя друг друга, то одни люди начинают интересоваться только предметами познания, другие – предметами веления, третьи – предметами действия, а прочим пренебрегают и тяготятся; и когда они слишком погружаются во что-то частное, то, с одной стороны, начинают изобиловать излишествами, а с другой – нуждаться в необходимом [33]. Возьмем людей, которые жаждут властвовать над другими и всецело стремятся к этому; если им удастся осуществить свои желания, они легко превращаются в тиранов на свою и чужую погибель. Иные, живущие только ради удовольствия, легко превращаются в свиней стада Эпикурова. Возвышенным натурам больше по душе увлекаться сокровищами наук, но если они слишком отдаются этому, не претворяя свои знания в полезную деятельность, то истощаются. И все равно ни одни, ни другие, ни третьи не достигают предела своих желаний. Гонящиеся за властью и силой не насытятся, даже если им предоставить мир или миры, как об этом свидетельствует пример Александра. Предающиеся наслаждениям подобны жаждущим, которые чем больше выпьют воды, тем больше хотят пить (потому что уже не чувствуют, что пьют). Предавшиеся накоплению знаний тоже не приходят к полноте, даже обладая Соломоновой премудростью, ибо чем больше ученый видит в вещах, тем лучше видит, чего ему недостает. Так что, в конце концов, умножение знаний есть умножение печали; накоплять все новые богатства – значит навлекать на себя зависть, ненависть и беды. Но все-таки смертные не смиряются, потому что не могут пересилить свою натуру и отложить направленные на вещи стремления. И если искать выход, то нe найти иного, кроме этой нашей всеобщности, которая заключается в преодолении дробности и возврате всех нас к целому, простому и единому достоянию, какое было у нас в раю. Перестанем же делить между собой науки, состояния, чины, взаимно давать их друг другу и вновь вырывать их друг у друга из рук, враждуя между собой. Пусть каждый больше стремится знать, хотеть и мочь все, что Бог дал нам знать, хотеть и мочь, чем только какую-либо часть. Только тогда, наконец, счастье каждого из нас будет полным, не частичным, когда мы от раздробленности придем к цельности [34].

5. Опять-таки надо желать, чтобы все люди были воспитаны основательно, а не поверхностно; чтобы были подведены к истине, а не к мнениям или видимостям; ибо видимость без основания в вещах ни к чему не ведет, кроме обмана. А обман – к чему? Какой-нибудь человек видит во сне, что нашел клад и стал богачом, или повышен в чине и превзошел остальных, или ему кажется, что он на пиру вкушает изысканные яства; пробудившись, он видит, что наг, унижен, голоден, и распознает обман; что ему остается? А так будет при воскресении с теми, кто на земле не запасся истинным достоянием, как говорит пророк (Пс. 72, 20). Соломон называет погибшими людей, много мнящих о себе («Видел ли ты человека, мудрого в глазах своих? На глупого больше надежды, нежели на него». Притч. 26, 12), а поскольку свет ими полон, то стоит ли удивляться, если все в отчаянном положении и всюду полно глупцов, презирающих всех, кроме себя, и хлопочущих о своей мнимой мудрости, святости или известности? От этого зла нет лучшего средства, чем призвать и привести всех к истинному познанию, вкушению, исканию, обретению и овладению истинного и прочного блага. Только так все сможет утвердиться в мире.

6. Желательно также, чтобы образование мягко и приятно вело человека к непринужденному изяществу и к упорству в добре, вплоть до надежных достижений. Об этом напоминаю по трем причинам! Во-первых, некогда философы под предлогом своего философствования пренебрегали нравами (поэтому их прозвали киниками, т.е. собаками); сегодня тоже может случиться, что некоторые люди под предлогом благочестия будут пренебрегать прочим благолепием разумной жизни; этого нельзя допустить. Нелепо изящнейшее из творений оставить в убожестве ума, речей и дел, когда ведь и алмазы блещут, только если их отшлифовать. Второй довод в пользу приятной мягкости воспитания тот, что в столь возвышенном деле (подлинном совершенствовании человека) надо избегать грубости и принудительности, вызывающей отвращение; мягкость и увлекательная приятность (насколько это возможно) возбудят добровольную охоту и энтузиазм. Тогда наше полное образование, однажды начатое, не будет снова прервано и люди не скатятся в привычную лень, праздность и одичалость. Ведь какая польза разводить сад, если ты его тотчас снова покинешь и дашь деревьям одичать? Зачем шлифовать и чистить сталь, если ты ее сразу же отбросишь и снова оставишь ржаветь? Не удивительно, что почти весь род человеческий принижен, убог и сам себя губит своими неумелыми стараниями: любовь к истине, добру и возможному совершенствованию от природы присуща, конечно, всем, но, поскольку нет подлинной, строгой, постоянной культуры умов, при существующем расколе из поверхностных неустойчивых усилий ничего не выходит и все вновь погружается в хаос. Посмотрите на школы! [35] Они все время ведут диспуты, но все равно не могут убедить друг друга, чтобы избавить себя от суеты, а других – от сомнений. Посмотрите на религию! Иной всю жизнь ходит в школу Бога, церковь, но так и не понимает правильно даже оснований религии. Посмотрите на мирскую власть! Шесть тысяч лет [36] мы ищем лучшие формы правления, спорим, воюем вплоть до крушения нескольких держав и чуть ли не до уничтожения всего человечества. Но разве этим великим кровопролитием мы достигли чего искали? Неужели мы еще не поняли, что надо иначе решать дела, что надо, наконец, начинать и осуществлять их ради всестороннего удовлегворения стремлений?

7. Кто-нибудь скажет: напрасно желать невозможного, напрасно и пытаться; все вернется к хаосу, как бывало всегда. Отвечу: какой же смысл тогда в Божиих упреках, карах и увещаниях, которые он все-таки неизменно обращает к нам? Какой же тогда смысл в том, что в нас самих постоянно живет жажда лучшего? Неужели Бог и природа никогда не достигнут своих целей? Мы сразу увидим новую надежду. Не спорим, великим замыслам мешают огромные трудности, но пусть никто не говорит нам здесь о невозможности!

8. Признаем, что всестороннее образование (formatura) людей не лишено трудностей, вытекающих из четырех причин. Во-первых, человек – самое сложное существо, требующее само по себе стольких стараний и забот во избежание своей порчи, сколько все остальные вместе взятые. Это видно и на примере вещественных орудий. Чем сложнее и точнее предмет, тем больше он подвержен повреждению и тем труднее его тогда исправить. Возьмем часы. Настенные солнечные часы долговечны, стоит их однажды правильно поставить. Но водяные или песочные часы уже сложнее, в них есть подвижные части, поэтому они портятся легче и ремонтируются труднее. Тем более самодействующие часы; если они состоят только из двух или трех колесиков (чтобы показывать на циферблате целые часы), то требуется меньше труда и забот, но если к ним прибавить еще колесики (чтобы часы били), нужно вдвое больше труда и втрое больше, если часы должны отбивать и четверти. И еще больше, если они должны показывать движение небесных светил или наигрывать какие-нибудь мелодии. Словом, чем больше в чем-либо деталей, каждая из которых требует заботы, тем легче ошибиться, управляя целым. Но сложнейшим созданием является человек, совмещающий в себе минеральное, растительное, животное и духовное начала; эти отдельные части сами состоят из многих частей, и каждая изначально подвержена всевозможной порче, которая потом распространяется и на смежные части.

9. Во-вторых, характер человеческой природы таков, что именно благодаря своему первенствующему положению человек с трудом подчиняется управлению. Человек не похож на камень, или дерево, или животное (движения которого ограничиваются чем-либо одним, а если и многим, то в строго определенных пределах); он подобен бесконечной субстанции, приходит в соприкосновение с бесконечно многими вещами и видоизменяется бесконечным образом (если представляется случай), как известно из Пансофии. Так что нет ничего в мире изменчивее человека, ничего более нетерпимого к ограничению в определенных рамках.

11. На пути правильного образования человека есть еще одно могучее препятствие: примеры пагубных мнений и нравов, которые проникают также (и главным образом) в среду молодежи и уводят ее на неправедный путь. Это заметил сам Цицерон и в ярких словах выразил так (хотя, не зная истины о падении первого человека и о последовавшей порче человеческой природы, он выразился недостаточно полно, и его слова нужно истолковывать в христианском смысле): «В наших душах от рождения заложены семена добродетели; если бы они могли взрасти, сама природа привела бы нас к блаженной жизни. Но теперь, едва мы приходим на свет и нас берут на руки, мы постоянно вращаемся среди уродств и крайнего искажения мнений, так что, кажется, с молоком кормилицы всасываем заблуждения. А когда нас возвращают родителям, т.е. передоверяют наставникам, мы настолько проникаемся разнообразными заблуждениями, что истина отступает перед ложью, а сама природа – перед закоснелым мнением. И если к этому, словно некий величайший учитель, присоединится толпа и все множество тех, кто соглашается с любым пороком, то мы окончательно заразимся низменностью и отпадем от самой природы» [37]. Да, окружающее нас множество заблуждающихся и грешащих, склоняющее нас к таким же заблуждениям и грехам, – одна из причин, почему не всегда удается плодотворно внушить молодежи истину и добро.

12. Верно, что все эти обстоятельства затрудняют воспитание. Но верно и то, что, устранив причины, можно устранить или уменьшить и трудности. Рассмотрим все по порядку. Некоторые думают, что простота – лучший способ уравновесить многосложность человеческой природы, которая, в силу своего разнообразия обращаясь ко всему в мире, подвергается влиянию всего и заражается всем. Суть простоты видят в том, чтобы человек соприкасался чувствами с возможно меньшим числом предметов и сторонился множественности и разнообразия вещей. Если согласиться с этим мнением, мы будем вынуждены удерживать детей от познания мира. Чушь! Средство это и незаконно, и бесполезно. Оно незаконно, ибо лишает человеческий ум (которому все подвластно) его величин и его радостей; больше того, оно скрыто винит самого Бога, творца вещественного разнообразия и создателя человеческого ума. Оно бесполезно, потому что и немногочисленные предметы тоже наполняют чувства и занимают воображение различными пустыми вещами, вредными для тела и души – тем более вредными, чем меньше чувство питается разнообразием предметов и чем больше вся сила человеческой природы сосредоточивается только на некоторых вещах. Это видно на примере сельского населения и варварских племен. На основе немногих занимающих их чувства вещей они приобретают самые извращенные взгляды и привычки, которых придерживаются так, что часто предпочитают смерть, чем измену им или уступку в пользу более правильного взгляда. И если уж хочешь во что бы то ни стало именно этим путем сделать человека способным к обучению, то самое надежное – запретить ему все предметы или, что то же, лишить его ощущений, т.е. сделать слепым, глухим и бесчувственным (что, как известно, некоторые безумные фанатики над собой и проделдти); это означшю бы сделать из человека нечеловека. Но мы ищем путь совершенствования, а не разрушения людей. Гораздо более здравым будет сохранить порядок, заведенный всемудрым Богом, т.е. для убережения сложнейшего творения от зла снабдить его всеми необходимыми средствами защиты. Это способна сделать только Пансофия, учащая истинному применению каждой вещи и запрещающая злоупотребление вещами.

13. Надо, кроме того, укротить разнузданность неограниченной свободы, поставив преграды разума для страстных порывов воли, чтобы она ясно видела, что не может слепо требовать выполнения своих желаний без ущерба для себя и поэтому должна сама себя укрощать. Воле будет легче переносить бразды чужого правления, если она сама привыкнет укрощать себя во всем, в чем увидит противоречие разуму [38], тем более, если бы удалось все устроить так, чтобы каждое дело человек делал не по принуждению, но как бы самопроизвольно (по собственной воле и влечению) [39].

16. Ведь в самой человеческой природе уже заложены разумность, воля и способность исполнения, пищей которым служат истина, благо и Единое, или единящее (т.е. Возможное). Природе человека свойственно настолько почитать истину, что человек поверит и в ложь, если она придет под видом истины. Все доброе человек так любит, что может пожелать и зла, если оно приходит под покровом добра. И ко всякому возможному благу его так влечет, что он попытается совершить и невозможное, если оно предстанет в окраске возможного. (В самом деле, люди верят неправде только потому, что принимают ее за правду; любят зло, лишь поскольку убеждены, что это добро; пытаются одолеть невозможное только потому, что принимают его за возможное [40].) Предложи разуму что-либо действительно истинное, он тотчас поймет; воле – что-либо действительно доброе, она тотчас ухватится; умению – что-либо действительно возможное, и оно тотчас сделает, коль скоро представится путь осуществления <...>

 

ГЛАВА VII
Пандидаскалия, или об универсальных воспитателях умов, пампедических наставниках, способных учить всех, всему, всесторонне; какова необходимость в них и каковы к ним требования

1. Надлежащим образом подготовив пампедические книги, надо будет позаботиться, чтобы ученики уносили из школы не ученые книги, но развитые умы, сердца, языки и руки и все дни своей жизни хранили мудрость не в книгах, а в своей душе, выражая ее в своем поведении. Это будет, если всех научат пользоваться книгами не как кушетками для ленивого времяпрепровождения и приятной дремоты, но как каретами или лодками для скорого перемещения туда, куда следует спешить, т.е. к мудрости. Мало поэтому иметь хорошие книги, их надо усердно читать, и не только читать, но и правильно понимать, прочно удерживая в памяти содержание и применяя его на деле. Чтобы это умели все в последнем веке, веке мудрости, необходимо руководство универсальных учителей (pandidascalorum).

2. Но что такое, согласно Пандидаскалии, универсальный учитель? Это пампедичсский наставник, умелый в обучении всех людей всему, что способствует совершенствованию человеческой природы ради доставления человеку всецелого совершенства. Такими учителями были поставленные Христом апостолы (Кол. 1, 28), и надо позаботиться, чтобы такими же были и те, кто после апостолов берется за дело воспитания людей.

3. Этого мы достигнем, если будут соблюдены три требуемые от пандидаскалического наставника вещи: (1) каждый сам должен быть таким, каким должен делать других, (2) каждый должен владеть искусством делать других такими (3) и быть ревнителем своего дела, – словом, должен мочь, уметь, хотеть насаждать Пансофию.

4. Воспитатели должны быть поэтому избранными людьми – благочестивыми, серьезными, усердными, трудолюбивыми и благоразумными, – такими, какими мы хотим видеть весь народ последнего века: просвещенным, мирным, совестливым и святым. Именно с этой целью наставники должны быть, говорю я, благочестивые, до конца преданные Богу и полагающиеся на его помощь; достойные, совершенно беспорочные в глазах людей; серьезные, все делающие с благожелательной строгостью; усердные, никогда не тяготящиеся своими обязанностями и не стыдящиеся их; неустанные в труде; наконец, благоразумные, ибо человеческие души – это Протей [41] и они превращаются в многообразных чудищ, если их не пленить и не связать нерасторжимыми узами порядка.

5. Чтобы делать людей такими, наставники должны знать (1) все цели своей профессии, (2) все ведущие к ним средства, (3) все разнообразие метода.

6. Поскольку цель – мерило средств, а у каждой вещи может быть несколько целей, верные основания пандидаскалического наставничества заложит понявший эти цели и следующий в своем труде их правильному пониманию.

8. Чтобы истинно стать таким, универсальный учитель должен поставить перед своим учительством троякую цель. (1) Универсальность: обучать всех всему; (2) простота: учить надежно надежными средствами; (3) добровольность: учить всему легко и приятно, как бы играючи, чтобы все дело воспитания людей действительно можно было называть школой-игрой, – т.е., выражаясь, как говорится, короче и в трех словах, учить всех, всему, всесторонне.

9. Что значит это всестороннее обучение всех и всему, почему оно необходимо, возможно и легко, было достаточно подробно и основательно сказано в предшествующих четырех главах Пампедии. Поэтому, отказавшись от скучного повтора, кратко объясним, что означают эти термины, а потом на примере нескольких проблем покажем, как может и должен универсальный учитель учить всему, во всех школах и по всем книгам, всеми способами.

10. Учить всех – значит вселять в людей всех возрастов и любых талантов более полное познание вещей. Учить всему, т.е. всему, что совершенствует человеческую природу: знанию всего истинного, выбору всего хорошего, совершению всего необходимого в жизни и при уходе из нее. Учить всесторонне – значит в совершенстве, а именно (1) уверенно и прочно; (2) при всем том приятно и увлекательно; (3) быстро, т.е. везде и всегда с благоразумием. Пояснив это, покажем на нескольких проблемах средства и способы, при помощи которых каждый универсальный учитель может достичь этой триединой цели <...>

16. Проблема VI. Учить всесторонне.

Это достижимо: (1) через постоянный параллелизм трех субстанций, т.е. через упражнение ума, языка и руки [42] <...> (2) Через сочетание, всегда и во всем, примера, наставления и упражнения, ибо без примеров нет легкости обучения, без наставлений – основательности, без практики – прочности. Поскольку же уши верят чужим словам, глаза – самим себе, тогда как рука, язык и ум схватывают вещи непосредственно, мы должны следить за тем, чтобы слух проверялся зрением, а зрение – руками. И эта последовательность должна соблюдаться все время, ибо (а) надо идти прямым путем к вещам, а чувство ведомо к ним примерами; (б) вещи должны всегда доходить до понимания, а до него их доводят точные наставления; (в) понимание вещи всегда должно вести к ее применению, к чему ведут повторный опыт и старательные упражнения. (3) Через усвоение полноты метода, т.е. через сочетание анализа, синтеза и синкризиса [43]. Если кто захочет ясно понять искусное устройство какой-либо веши, например часов, он сможет сделать это, только взяв их в руки, внимательно (а) разобрав и снова (б) сложив и так запомнив, из скольких и каких деталей и частей они состоят и чему служат отдельные части. Но до конца все он познает, только сравнив несколько разных часов и (в) пронаблюдав, что и сколькими способами в них можно изменить без изменения их существа. Так и для постижения системы вещей необходимы анализ, синтез и синкризис.

Анализ – это расчленение целого на его части, первое и глубочайшее основание всякого истинного познания: что не разделено и не различено, остается спутанным и затемняет смысл, ум и само себя. В различении есть свет троякого рода: (1) распознание, или различение, одного целого от других цельностей; (2) разложение целого на части; (3) распределение целого по его видам! Анализ нужен не любой, а точный, иначе наблюдение вещи останется ущербным, а познание неясным, ненадежным, ложным. Сравни анатома и мясника. Оба рассекают животных, но какова разница! Анатом разделяет его по членам, по жилам и суставам, не допуская разрыва связных частей и переплетения несвязных; мясник разрубает члены как попало, рассекая жилы и деля на части по произволу. Отсюда – различие результатов в познании самой вещи: анатом после одного или двух вскрытий знает все строение тел, мясник никогда не постигнет мастерства природы, разрубив даже тысячу туш. Такая же разница между геми, кто анализирует вещи, руководствуясь самими вещами, и теми, кто делает это произвольно. Ибо первые несут свет разуму, внимательно рассматривая вещи мысленным оком; другие разрушают их, внося насилие, темноту и фальшь. Известное изречение «Кто хорошо различает, хорошо учит» настолько правдиво, что мудрейший из философов Сократ (по свидетельству Платона) говаривал: «Если бы я нашел пугеводителя, который умеет расчленять вещи, я шел бы за ним, как за Богом» – гак высоко он ставил умение расчленять вещи по их собственным «жилам». Итак, анализом вещей мы должны заниматься тщательно и как бы благочестиво <...>

18. Проблема VIII. От тьмы крайнего невежества надежным путем привести человека к свету яснейшего познания.

(1) Зажги для него все факелы, т.е. преподнеси ему вещи, пробуди врожденные поня тия и заставь его услышать, что Бог говорит обо всем этом. (2) Открой ему глаза на все, т.е. обрати чувства к вещам, разум – к понятиям, веру – к Божиим свидетельствам. (3) Веди его постепенно, чтобы общее познание предшествовало более дробному, цельное – частному, слитное – раздельному, пока он не придет к самому дробному, самому частному, самому раздельному. Ибо невозможно иначе внедрить внутренний свет в умы, как показано на примере исцеления слепого (Марк. 8, 24–25), который сначала видел проходящих людей, как деревья, и только потом стал различать их. Итак, если возьмешь все чувственно постигаемое, весь мир, и все умопостигаемое, весь круг идей, и все предметы веры, всю совокупность откровения, и будешь идти (показывая ему) от первого к последнему, от высшего к низшему, от наибольшего к наименьшему, то придет ярчайший свет премудрости. Учение может начинаться с чего угодно, это не важно, лишь бы оно начиналось с наиболее известного, чтобы можно было идти от ближайших вещей, познавая их, вплоть до самых отдаленных и от самых малых через более крупные к величайшим. Например, азбуке и чтению новичок может научиться, начинает ли он от а или от я, или от какой угодно буквы, лишь бы он научился сначала узнавать все буквы, потом складывать их в слоги, потом в слова, слова в предложения и т.д. И во всем остальном пусть тоже будет так. Как во всем мире не существует столь маленького источника и вытекающего из него ручейка, чтобы он не смог довести тебя, если ты захочешь за ним следовать, до стечения более крупных потоков, а в конце концов и до моря, так ни одно начало познания не бывает настолько незначительным, чтобы не смогло, слившись с другими, расширить реку познания и в конце концов довести тебя до глубин человеческого всеведения, если у тебя будет желание следовать за ним.

21. Проблема XI. Достичь, чтобы каждый воспитуемый получал основательное образование и не мог разучиться и вернуться к невежеству.

Разумеется, ни один умелец не в состоянии устроить так, чтобы в его работе не было неудач; как же возможно безошибочное воспитание такого разностороннего, сложного, непостоянного создания, как человек? Надо помнить, что об этом говорит Господь (Иер. 18, 1). Но все-таки надо стремиться к тому, что если кто-то, воспитываясь под нашим руководством, испортится или развратится, то не по нашей, а только по своей вине. И здесь тоже, как во всяком другом деле, умение и забота способны лишь удерживать человека от всего совращающего и соблюдать его в условиях, которые способны его сохранить. Человеческая природа всегда в движении, словно мельничный жернов; удаляй от ума ложное, от воли злое, от действий суетное и смотри за гем, чтобы человеку всегда преподносилось действительно истинное, действительно благое и действительно полезное: так можно будет предупредить порчу, если Бог откликнется на моления о даровании благодати.

22. Проблема XII. Достичь, чтобы изучаемое изучалось в совершенстве.

(1) Никакого однажды начатого учения не бросай, пока оно не доведено до конца. (2) Пусть всякое обучение совершается через теорию, практику, т.е. применение, наставления, примеры, употребление. Наставления пусть будут немногочисленными, но ясными, примеры многочисленными и отвечающими предмету, практика многократной, вплоть до приобретения привычки.

23. Проблема XIII. Достичь, чтобы человек не забыл того, чему однажды научился.

Бог одарил человека столь способной к обучению природой, что ему всегда труднее забыть выученное, чем выучить. Недаром Сократ мечтал об искусстве забвения, а не запоминания, потому что он легко запоминал увиденное и услышанное, но не вспоминать о всем неблаговидном, что видел, не мог, как ни старался. Тем не менее, память не отвергает и искусства легкого запоминания, прочного удержания в памяти и скорого воспроизведения запомненного или, по крайней мере, легкого припоминания того, что выпало из памяти.

24. Проблема XIV. Всему обучать основательно.

(1) Ничего без чувственного восприятия, чтобы удостовериться в существовании вещи. (2) Ничего без разумения, чтобы было ясно, почему вещь такова и не может быть иной. (3) Ничего без свидетельства слова Божия (в важных вещах), чтобы удостовериться, что наши чувства и разум не обманывают нас. При всем этом, однако, надо заботиться о следующем. (1) Не следует доводить до чувственного восприятия то, в чем есть что-то опасное или неблагородное. (2) Не следует приводить доводы разума везде, а только там, где необходимо. А необходимо это только в вещах сомнительных <...> (3) То же самое и со свидетельствами: их надо привлекать, но лишь где требует дело, иначе они будут помехой и задержкой.

25. Проблема XV. Всему учить легко.

Это получится, если будешь следовать нижесказанным советам. В отношении времени: (1) начинай заблаговременно, (2) учи непрерывно, (3) поощряй продолжительность практики ее увлекательностью. В отношении пособий: (1) все должно быть заранее подготовлено, (2) все должно быть под рукой, (3) все должно быть максимально простым и естественным. В отношении предметов: (1) все сначала дай воспринять чувствами, (2) потом испробовать на практике, (3) только потом расскажи обо всем. В отношении постепенности: (1) сначала походя и в общих чертах – целое, (2) потом обстоятельнее и подробнее – части, (3) и, наконец, все – максимально подробным и точным образом.

26. Проблема XVI. Достичь, чтобы люди учились всему с удовольствием.

Дай человеку понять, (1) что он по своей природе хочет того, стремление к чему ты ему внушаешь, – и ему сразу будет радостно хотеть этого; (2) что он от природы может иметь то, чего желает, – и он сразу обрадуется этой своей способности; (3) что он знает то, что считает себя не знающим, – и он сразу обрадуется своему знанию. В самом деле, природа человека устроена так, что чувство, разум, воля и все способности постоянно ищут себе пищи. Если откажешь в ней, они печалятся, вянут, блекнут, гибнут. Если заботливо подашь ее, они возрадуются, процветут, взбодрятся и будут способны ко всему. Наконец, если ты чересчур загрузишь их, они одеревенеют, придут в упадок, нарушатся. Следовательно, требуется только благоразумие, чтобы умело предоставить зрению свет – и все, что желаешь, перед ним озарится; разуму истину вещей, воле благо, силам и способностям материю и инструменты, – и увидишь, как зрение и другие внешние и внутренние чувства все схватят, воля увлечется и все части организма найдут себе применение.

NB. Сила книг Коменского не только в их идейном богатстве, но и в изображении путей и способов достижения целей. Педагог-ученый и педагог-практик все время дополняют и углубляют друг друга, образуя целостную личность. Поражает глубина методических подходов, сохранивших актуальность и по сей день.

Дети должны учиться с удовольствием. Вечная проблема дидактики. Как этого достичь? Ребенок духовно созревает лишь в том случае, если он переживает личную позицию, когда ему кажется, что учитель рассказывает лично для него, когда чувства учителя соприкасаются с его чувствами. В младшем школьном возрасте этому помогает игра: именно она может сделать процесс познания увлекательным и интересным. Вот почему автор считает, что «всякая школа может стать универсальной игрой».

Для подростков важны общение и деятельность – это магистральный путь методических поисков.

В истории отечественной школы есть педагог, который построил на учете этих особенностей целую учебно-воспитательную систему. Это Виктор Николаевич Сорока-Росинский, руководитель знаменитой Республики ШКИД. Его главный педагогический принцип «Всякое знание превращать в деяние» сумел увлечь учением беспризорников. Отсюда идут корни сегодняшнего нашего дидактического театра, приема театрализации знаний, ролевые игры на уроке и т.д.

Старшеклассник весь погружен в свой внутренний мир. В этом возрасте пора соединять знания с личностью ученика. Дело в том, что в прежних классах они нужны были для познания внешнего мира. Теперь положение принципиально меняется. Человек хочет познать себя, а для этого нужны знания, и общие, и специальные.

Все эти методические подходы намечены Коменским.

27. Проблема XVII. Учить так, чтобы нельзя было не понять нее, чему учат.

Насколько легко обучить ребенка чтению и письму, настолько же и всему остальному, если сделать все (1) одинаково механическим [44] и расчлененным, (2) выведенным из немногих первоначал, (3) ступенчато расположенным, чтобы все предшествующее открывало путь последующему. Соответственно всеобщим учителем [45] станет всякий, кто (1) сначала покажет ученику вещь в целом, чтобы перед его глазами предстало все подлежащее изучению, (2) потом разложит ее на части, как раскладывают механизм, чтобы можно было отчетливее рассмотреть эти составные части, (3) и, наконец, заставит ученика подражать, т.е. показывать и именовать то же самое в теоретических предметах или делать – в практических. Что здесь надо соблюдать? (1) Необходимо непрестанное руководство. Ни одна первая попытка не должна происходить без руководителя, потому что неопытным и делающим первую попытку легко ошибиться, даже в простых вещах, а ошибка всегда приносит с собой если не опасность, то труд возвращения туда, где она началась. Лучше не продвигаться вперед, чем продвигаться плохо и снова возвращаться далеко назад. Поэтому новички в отсутствие учителя, который бы их направлял или исправлял, пусть лучше играют и восстанавливают силы, чем, предоставленные себе, утомляют себя но неопытности и только учатся ошибкам. (2) Первые опыты должны быть пускай медленными, но тщательными, последующие – более свободными. Ведь каково начало, таково все: последующие упражнения придают разве что уверенность и быстроту <...>

Проблема. Сделать людей многознающими.

Троякий путь: (1) чтение многих авторов или книг, что при старании придает ученость [46]; (2) разнообразные опыты и попытки, что придает опытность и умение; (3) понимание идей, благодаря которым как общее, так и частное с необходимостью должно быть таким или другим, существовать или не существовать; это придает мудрость. Первый путь – легчайший, но окольный, на нем много распутий, грозящих блужданием; его основа – рассказ о вещах, т.е. свидетельства и авторитет, а также необходимая в отношении их вера. Обученные на этом пути подобны тем, кто поддерживает свою жизнь выпрошенным как милостыня хлебом. Второй путь труднее, но надежнее, потому что опирается на свидетельство чувств, которые не обманывают, если правильно ими пользоваться. Но и этот путь тоже окольный из-за краткости жизни, которой едва достаточно для обучения даже какому-то одному искусству. Примером может служить химия и т.д. Обучающийся на этом пути подобен тем, кто покупает хлеб за любую цену. Третий путь самый трудный, но при правильном образе действий самый короткий, самый увлекательный и надежный; идущие по нему подобны тем, кто, возделывая землю, имеет постоянный доход хлеба, воды, вина, золота и всех благ. Таково, однако, знание Бога, который от века видит и созерцает все во всем, а также большей части ангелов, без трудных рассуждений и умозаключений понимающих все. Таково знание пророков и возвышенных мудрецов, постоянно выражающих мир в символах и по-разному в разных обстоятельствах представляющих его своему и чужому пониманию. Что касается нас, то мы должны сочетать эти пути, хотя и ступенями. Пусть люди сначала учатся верить и следовать чужим чувствам, потом опираться во всем на свои и, наконец, вырабатывать отвлеченные понятия вещей. Поступающий таким образом будет многознающим, опытным и мудрым.

Итак, ты хочешь научить ученика многим вещам? (1) Возьми восприимчивого и учи. (2) Возьми сколько необходимо времени (а год научит большему, чем месяц) и ни одной его частицы не проводи впустую. (3) Преподноси чувствам, разуму, воле, способностям многое и многообразно, вперемешку со множеством увлекательного – и увидишь, что он сделает большие успехи. Хочешь научить всему? (1) Возьми дарования всеобъемлющие, способные ко всему и жаждущие знаний; (2) время – все, т.е. все годы юности, а то и жизни; (3) учи постепенно, каждый день чему-либо, пока не останется ничего неизученного. Человеческий ум создан ведь способным охватить все, будучи образом бесконечности, но только конечным способом; поэтому он не охватывает всего сразу, а лишь по частям, одно за другим, зато в такой последовательности способен на все. Короче: хочешь, чтобы человек знал все? Проведи его по всем театрам Божиим, и он будет знать все. Хочешь, чтобы он волил благо? Покажи ему различение добра и зла. Хочешь, чтобы он все мог? Упражняй его способности во всем возможном и должном, и он приобретет умение. Парадокс: хочешь, чтобы твой ученик знал много и основательно? Научи его многого не знать, а именно тех пустых вещей, которыми занята толпа.

28. Проблема XVIII. Достичь, чтобы все обучение происходило добровольно.

Это получится, если мы будем учить (1) всему с надеждой научить чему-то новому: нет человека, который был бы не рад чему-то новому научиться; (2) всему приветливо, чтобы нравилось слушать: нет человека, который не любил бы так учиться; (3) всему открытым и безобманным показом: нет человека, который хотел бы быть обманутым; (4) всему через самоличное рассмотрение: нет человека, который не верил бы себе больше, чем другим; (5) всему через самостоятельность: нет человека, который предпочитал бы следовать чужой, а нс своей воле; (6) всему через применение собственных сил, г.е. через собственные попытки и опыты ученика; (7) всему вплоть до достаточности, когда ученик признает, что он во всех отношениях удовлетворен.

29. Проблема XIX. Все школы-каторги, школы-мастерские превратить в места игр.

(1) Надо использовать подходящие моменты времени сообразно возрасту: пусть ничего не делается (и не предпринимается) не в тот момент, когда сама природа начинает приносить плод; хотя, собственно, единственно только и требуется помочь ей в ее родах. Всякая школа может стать универсальной игрой, если мы постараемся верно и мягко упорядочивать природные инстинкты, когда они сами проявляются. Ведь природа человека как бы сама призывает его к тому, что свойственно человеку; в таком случае разве не легче только направлять, не запрещая, чем запрещать? Разве детям не нравится скакать па длинной хворостинке? строить маленькие домики? собирать войско? строиться в боевые ряды? проводить сражения? избирать вождей? распределять должности? устраивать между собой суды и так подражать государственному устройству? Иные пускаются говорить речи, устраивают похороны и т.д. Здесь с полной ясностью обнаруживается и то, куда увлекает каждого его природа, и то, что надо лишь не предоставлять ребенка самому себе, а с благоразумием наставлять его. Хочет ездить верхом? Покажи ему узду, седло, попону, шпоры, назови их – он играючи научится искусству верховой езды. Хочет строить? ловить рыбу? воевать? Покажи ему инструменты и орудия, объясни их применение – научишь его строительному искусству и г.д. Хочет управлять государством? Пусть; перечисли ему названия должностей и их степени, покажи порядок и формулы судопроизводства – и ты во все его посвятишь. Итак, надо во всем выжидать случая и повода для воспитания юношества, не забегая вперед; начинать в пору, не прежде времени, когда мы не поможем природе, а расстроим ее. В самом деле, как ничья мать не могла никого родить прежде времени, и нельзя было заставить ее родить, так никакая душа не может породить из себя разумение прежде времени, или это будет уродец. Всему свое время. Глупа повивальная бабка, если слишком подгоняет роженицу (словами или лекарствами): она загубит или мать, или плод; но едва ли можно что загубить, если предоставить всему свое время. Так птенец никогда не сломает себе лапки, пока лежит в гнезде; но преждевременно вылетевший или выброшенный из гнезда, может сломать. Скорее, наоборот, придется укрощать излишнюю жажду знаний, как мы иногда сдерживаем у детей склонность разбрасываться, чтобы чрезмерная любознательность не нанесла им вреда. Хотя здесь погрешности воспитания встречаются реже, однако они встречаются у менее рассудительных наставников, желающих поскорей сделать из своих учеников ученых или философов; чрезмерно перегрузив, они или погубят их, или сделают из них глупцов и безумцев. Не следует ничего предпринимать наперекор Минерве: чего она сама не взрастила, того и нам не даст взрастить; зато она достаточно ясно обозначает, что хочет взрастить сама. В этом смысле истину говорят Катон: «Природа – лучший водитель» [47]; и Цицерон: «Если следуем водительству природы, никогда не заблудимся»; и Сенека: «Надо держаться пути, предначертанного природой, и не отклоняться от него. Для следующих ей все легко и все кстати; для живущих наперекор ей путь так же труден, как для плывущих против течения». А как узнать, доросли ли дети до тех или иных занятий? Делай или попроси других делать у них перед глазами то, чему ты хочешь, чтобы они подражали. Если они будут внимательно следить и примутся за подражание, разреши им это. Если подражают с жадным увлечением и ошибаются, исправь. Если, исправляемые, они все равно хотят действовать, знай, что природа уже готовится к своим родам и, не медля, учи, веди, исправляй: дело само пойдет. Если мы будем соблюдать это правило (а мы должны его соблюдать), нам придется в младенчестве упражнять главным образом внешние чувства, потому что в этом возрасте они формируются и максимально обращены к своим предметам; в детстве – память, потому что тогда она всего сильнее; в отрочестве – рассудительность; в юности – чистый разум; в зрелости – практику и обращение с вещами.

NB. Наиболее любимые мысли автор повторяет неединожды. К таким относится мысль о естественных темпах развития, учения, воспитания. Педагог или иной воспитатель, искусственно ускоряющий рост маленького человека, совершает, во-первых, насилие над его природой, а во-вторых, великую глупость, ибо напоминает повивальную бабку, подгоняющую роженицу. Мысль Коменского стара и, казалось бы, банальна: «Уж сколько раз твердили миру» – дайте детству созреть в детях. Так нет же! Всякий раз находятся энтузиасты «опережающего обучения», которые разрабатывают методики «ускорения» и даже заслуживают себе славу новаторов. Конечно, ребенок беззащитен перед лицом корифеев, конечно же, возможности последних безграничны. Доказать можно что угодно, но какой ценой! Появлением популяции молодых старичков? Детского всезнайства? Раннего разочарования? Помните у Лермонтова:

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом,

И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,

Как пир на празднике чужом...

Я насмотрелся на таких полудетей-лолувзрослых – странное и страшное зрелище.

(2) Впрочем, надо разжигать и жажду познания, чтобы все делалось только с удовольствием. Тогда для желающего ничего не будет трудным, потому что, как говорит Августин, в любимом деле или не ощущаешь трудности, или сама трудность приятна. А как возбудить эту жажду? Как похвалами изучаемой вещи, так и увлекательным представлением ее для (а) самостоятельного наблюдения, (б) самостоятельного обсуждения, (в) самостоятельного обращения с ней и (г) самостоятельного применения ее: надо продемонстрировать все ученикам, чтобы они видели собственным глазами (и воспринимали другими чувствами), потом надо вместе с ними все назвать, затем сделать (а эти маленькие обезьянки любят подражать) и, показав, какое применение имеют полученные знания, позволить попытку их применения. Невозможно, чтобы такая работа не стала приятной даже и для сонных натур. О, какое это универсальное средство против скуки – во всем быть активным. Той же цели (т.е. поддержанию жадной увлеченности) служит и умеренность: ничего слишком! Заслуживает справедливого упрека чрезмерное рвение некоторых учителей, которым они утомляют умы своих учеников, занимая их серьезными делами с утра до вечера. Нечто подобное читаем о Сократе, который, говорят, созерцая или пытаясь уловить природу солнца, иногда простаивал от самого восхода до заката, не двинувшись с места, обратив взор к светилу, погрузившись в мысли, как бы отделившись душой от тела (см.: Геллий I, 2, 1) <...>

(3) Надо всегда начинать с вещей первых и простейших и продвигаться к высшим и завершающим; также от легчайших к более трудным, вплоть до овладения труднейшими; от мельчайших частностей через малые сочетания до совокупностей любого объема. Например, в искусстве чтения от (а) алфавита (б) через слоговые таблицы (в) к словам, словосочетаниям, высказываниям, текстам и т.д. Так же и в арифметике, и где угодно, новичку всегда всего полезнее начинать с очевиднейших вещей.

(4) Надо продвигаться вперед (особенно вначале) медленно, чтобы дети не почувствовали возложенного на них труда, а увидели бы, что потрудились, только завершив работу.

(5) Все постепенно. Как, вынув из лестницы хотя бы одну ступеньку, не говоря уже о двух или трех, ты сделаешь спуск с нее трудным и опасным и создашь угрозу падения, так и здесь: система вещей едина и так взаимосвязана повсюду, что разрывов нет, и для упорядоченного движения среди вещей не встретится ничего совершенно непривычного, а всегда – лишь ожидаемая и с необходимостью следующая новая ступень того, что уже было раньше. Познание вещей в человеческой душе должно совершаться в такой связи и совершенном сцеплении, чтобы подростку, юноше, мужу не представало ничего неожиданного, а только более частные выводы из того, что уже было познано раньше. Соответственно корни всего должны закладываться в младенчестве, пока дети как бы несознательны и ничего не замечают, а когда начнут сознавать, то увидят, что у них уже есть (а) жизнь, (б) здоровье, (в) энергия, (г) умение действовать, (д) нравы, (е) благочестие.

(6) Надо всегда сочетать примеры, наставления и практику, о чем говорилось выше.

(7) Надо учить через постоянный параллелизм троякого бытия, т.е. упражняя сразу ум, язык, руку (смотри выше!).

(8) Надо все осуществлять в игре и соревновании, сообразуясь с возрастом в школе детства, отрочества, юности и т.д. И как Введение в языки сведено у нас к восьми сценическим диалогам, так и все остальное во всех школах и классах можно свести к театральным сценам, к самостоятельному рассмотрению и самостоятельному исполнению, даже всю Пансофию <...>

Примечание о соревновании. Просто непостижимо, на что способен человек, если он соревнуется с другим в силе и умении, если он и сам тоже берется за тщательно обдуманное заранее дело и если верит, что для осмотрительной предприимчивости все доступно. В нас, смертных, есть божественная бессмертная сила, для которой нет ничего недосягаемого, ничего недоступного, которая рада без устали и скуки проникать во все, лишь бы ее не покидало благоразумное руководство. И если правильно понято одно лишь истинное основание вещей, то понято бесконечно многое, как, однажды подготовив хороший инструмент, можно сработать бесконечное множество вещей, имея крепкие ноги, можно пройти бесконечное множество дорог, имея зоркие глаза, можно сделать бесконечное множество наблюдений, а имея бойкий язык, можно произнести бесконечное множество речей и т.д. Короче, природа (или творец природы) позаботилась, чтобы у нас не было ни в чем недостатка, если нет недостатка воли. И обычное у поэтов призывание муз есть не что иное, как пробуждение заложенных в нас божественных дарований, обострение памяти, подстегивание ума и т.д.

NB. А это уже совсем близко к нам – размышление о пользе соревнования. Еще недавно все виды соревнований мы называли социалистическими, вкладывая в них если не политическое, то уж, по крайней мере, социальное, общественное содержание. После ряда идеологических развенчаний под флагом деполитизации все соревнования в школе прекратились. А между тем желание сравнить себя с ровесниками, помериться силами с товарищами (и не только в спорте!) – естественная потребность детей и подростков. В этом ребенок лучше осознает себя, ибо его волнуют два вопроса: 1. А вдруг я не такой как все? 2. А вдруг я такой как все? Какой же я на самом деле? Сопоставление, сравнение, состязание обостряют многие процессы развития и уж точно стимулируют самосознание и самореализацию, приводят в действие дополнительные резервы личности.

Однако автор очень тонко призывает нас к «осмотрительной предприимчивости», ибо понимает, что всякий применяемый педагогом прием может иметь разные последствия.

(10) Надо применять мягкую и умеренную дисциплину, без насилия. О ней – в следующей проблеме.

NB. Очень важное место – о «мягкой и умеренной дисциплине», о дисциплине без насилия. Один из вечных вопросов педагогики: можно ли воспитывать детей без наказания? Романтический прагматизм Каменского признает эту неприятную процедуру неизбежной, но со многими оговорками. Из них можно заключить, что наказание – это скорее способ дисциплинарного воздействия. Главное, он начисто исключает унижение ребенка, ибо в любом случае остается объектом учительской любви. Проблему соотношения наказаний и поощрений автор однозначно решает в пользу последних.

Значит, все методы влияния на ребенка должны быть положительно сбалансированы. Во всех случаях определяющим является уважение к ученику. Преобладающими же приемами воздействия в трудных ситуациях должны быть добрый совет, тактичное замечание, педагогическая поддержка. Несколько позже автор со всей определенностью заметит, что исправить наказанием вообще нельзя, кто думает так, тот не верит в человека.

30. Проблема XX. Достичь, чтобы дисциплина не отпугивала учеников от учения.

К этому можно прийти трояким путем. (1) Надо избегать того, чтобы появлялась нужда в дисциплине и наказании. Этого достигнешь, если будешь привлекать к учению простой похвалой дисциплине, питая чувства желанной пищей знания и не перегружая никого чрезмерной тяжестью уроков. (2) Надо умело применять меры, чтобы даже дисциплинарное взыскание не было слишком неприятным: действуй осторожно, благоразумно, умеренно, без свирепости, показывая любовь даже в самом наказании, начиная всегда с легчайшей его меры – увещания, порицания и т.д. (3) Надо наказывать не за неспособность или за нежелание учиться (если каким-то образом ученье стало скучным), а только за упрямство, когда ученик и после наставления поступает неправильно, и с единственной целью, чтобы он понял зло своеволия и в следующий раз остерегся. Не без причины школа именуется игрой (ludus), а для напоминания, что все в школе-игре должно служить радостной увлеченности; ведь разве бывает в игре место гневу, желчности, кулачному бою, ремню? Даже в школах, где обучают ремеслам, такое не применяется, так неужели в школах благородных наук и искусств дело должно обстоять хуже? Никогда! <...> Все сказанное о легкости и увлекательности учения можно свести к нижеследующему. «Корни учения горьки, но плоды сладки», – сказал мудрый Сократ. Это мы обычно и узнаем на опыте. Однако надо посмотреть, нельзя ли усластить и корни? Это явно возможно, (1) если устранить из обучения скуку и страх, (2) если все сделать прозрачным и как бы самопроизвольным, (3) если все сдобрить к тому же увлекательностью. Первого достигнете, (а) изгоняя дурные, уродливые примеры и всегда насаждая прекрасные, добрые, приятные; (б) обучая всему легко, мягко и с очевидностью для чувств; (в) применяя более мягкие наказания, чем до сих пор было обычно. Второго достигнете, (а) выжидая случай, когда сама природа, тяготеющая к тому или другому занятию, укажет пору (как образуются почки или цветы); воспитатель – просто слуга природы, так прочь опрометчивая спешка и насилие, пусть управляющий оглянется на управляемого (нельзя впрягать в повозку неокрепшего жеребенка); (б) продвигаясь постепенно (невзирая на жадность ученика), не перегружая природу («спеши, не торопясь»); (в) скорее придерживая ученика, чтобы тем еще больше разжечь в нем стремление. О третьем – увлекательности – смотри следующую проблему.

31. Проблема XXI. Сделать так, чтобы чувства, ум, руки ученика все схватывали быстро.

Преподноси ему свободно и без принуждения все, что желаешь, и смотри, чтобы преподносимое не было туманным, путаным или тяжелым, но простым и ясным. Умело предлагай ему подходы к пониманию – и он быстро усвоит все.

32. Проблема XXII. Всему научиться быстро.

Не гонись за всем по отдельности, но (1) сперва правильно усвой основы, (2) менее полезное отставь, (3) остальное, если оно расплывчато, еще раз сконцентрируй. Если будешь постоянно идти таким образом, то за краткое время сможешь невероятно многое освоить чувствами, умом, руками. Пусть послужит примером Александр Великий, который за кратчайшее время столько совершил, потому что нисколько не медлил: покорив юрод или народ, он не задерживался и не останавливался (в противоположность тому, как вел себя Ганнибал в Кампании), но неизменно устремлялся дальше и дальше. И он брал не каждый отдельный город, нс каждую крепость (на это недостало бы жизни), а только основные: после захвата главных остальные сдавались сами. Лишь скоропостижная смерть, прервав победоносное шествие, помешала ему стать победителем всего мира. Чтобы этого не случилось с нашими маленькими Александрами, прежде всего надо подумать о продлении или, по крайней мере, о сбережении их жизни. Но есть и методические приемы, благодаря которым все облегчается: ведь все связано как бы единой цепью, ничто не противоречит этому общему правилу, все течет, словно в едином потоке, и самопроизвольно стекается в одном месте. Даже смерть не в силах прервать стремление к премудрости, наоборот, способствует ему, ведя к вечному совершенству тех, кто уповал на вечность. Если же это стремление к полноте премудрости все-гаки ограничивается временем нашей земной жизни и если даже всестороннее упорядочение вещей не обеспечивает их усвоение более медлительными умами, то все равно давайте поступать так, как поступал Александр, и посвящать свои силы главным образом главному; тогда остальное будет вынуждено или добровольно сдаться или, по крайней мере, вести себя смирно, и мы захватим верховную масть! А главным пусть будут у нас начала познания, потому что, если они верно установлены и поняты, остальное проясняется само собой. Их-то и надо прежде всего как следует привить ученикам. Если хочешь иметь сад, цветущий и плодоносный, нет необходимости в тяжком труде доставления деревьев, кустарников и трав из других мест: надо только посеять семена и привить черенки растений к добрым саженцам; благодаря солнцу и теплу само все прорастет и год от года будет становиться пышнее. Точно так же, если правильно заложить начала познания, само собой прояснится бесконечное множество вещей. Опять-таки: хочешь, чтобы твой ученик знал много и основательно? Научи его многое не знать – а именно те пустяки, которыми занята толпа <...>

Случай. Что делать, если кто-то окажется абсолютным противником просвещения, упрямцем, ожесточившимся до нетерпимости к каким бы то ни было добрым советам и увещаниям? Ответ. Говорят, бывают такие дикие и неукротимые лошади, которые хотя и позволяют поймать, вести и оседлать себя, однако никак не соглашаются войти в стойло, и все-таки их вводят с помощью уловки, завязав им глаза; не зная, куда их ведут, они следуют за коноводом. Если это верно и если среди людей тоже находятся дикие упрямцы, не допускающие обучения, то почему нельзя подражать той же уловке? Тут, однако, возникают три вопроса: (1) как уловить необузданного, отвергающего обучение человека? (2.) Как ему завязать глаза, чтобы он не вырвался? (3) Как потом довести его туда, куда мы хотим? Ответ на (1). Человека можно уловить только уздой его собственного сердца, т.е. с помощью врожденного ему желания какого-либо добра, дав ему возможность падежного обретения, пользования и наслаждения, если он пожелает пойти за нами (в подражание Павлу, Деян. 17, 23). Второе получим, лишив его всех авторитетов, т.е. всякой оглядки на примеры, на то, что другие говорят или не говорят, делают или отказываются делать, на что надеются или не надеются: пусть он изберет себе водителем самого себя и свет собственных врожденных понятий, инстинктов и способностей; тогда он тем легче откажется от прочих водителей и, получив возможность самостоятельно судить обо всем, уже нс будет бояться, что кто-то ведет его против его воли. По достижении этого все остальное воспитание будет протекать уже легче, если будешь вести его с неизменной постепенностью, неспешно и спокойно, чтобы он нигде не заметил никаких разрывов [в доказательности преподносимого ему], не воспротивился и не отпрянул. Для этого никогда не говори ему ничего идущего вразрез со всеобщим и врожденным каждому человеку светом; видя, что он во всем руководствуется только своим же собственным здравым смыслом, он пойдет за тобой без колебаний по пути, который ему показывают и о надежности которого свидетельствуют его собственные глаза, пока не придет в стойло высшего блага, истинно познанного и истинно вкушаемого (т.е. к жизни в согласии с полнотой премудрости). Там, в области света и радости, его можно будет уже отпустить на свободу. Гак мы и пытались продвигаться в Пансофии и в других местах; насколько правильно, рассудят знающие, подтвердит само дело и развернут в подражании пампедические наставники.

NB. До боли знакомая картина – работа с трудным учеником, не желающим ни учиться, ни выполнять требования учителей. На первый взгляд может показаться, что педагог предлагает обхитрить неподдающегося. Однако это лишь внешний прием. Суть же работы состоит в опоре на природу ребенка. Конечно, в человеке много всего намешано. Просто у одного «на выходе» больше плохого, у другого – хорошего. Но доброе есть у всех. Надо найти его и опереться на это доброе. И еще одно очень тонкое замечание: отберите у трудного ребенка все прежние авторитеты и не предлагайте ему ничего взамен, кроме ...самого себя. Помогите ему представить себя прекрасным человеком, пусть это и будет положительным примером. Помогите ребенку двигаться к своему прекрасному «я», сравнивайте его с самим собой вчерашним, подмечайте любую мелочь, делающую его лучше. Не будет ее сегодня, будет завтра. А пока авансируйте ребенку его движение вперед и выше.

Все сказанное выше в трех главах об универсальных школах, книгах и учителях послужит основой изложения также и в последующих главах, говорящих о том, как для каждого человеческого возраста необходимо учредить свои школы, создать свои книги и поставить своих наставников, чтобы все было пампедическим, т.е. служащим всестороннему совершенствованию всех людей <...>

 

ГЛАВА XI
Школа отрочества, гимнасий языков и искусств, особенно латыни и других ученых языков, с энциклопедией наук и искусств, нравов и благочестия

6. Что такое развитие способностей? О нем говорят в таком же смысле, как и о возделывании полей, огородов, виноградников: это такая их заботливая обработка, чтобы они приносили полезный для человеческой жизни плод. В этой связи способности и таланты называют полем души.

7. Из скольких частей складывается развитие способностей? Из стольких же, сколько у нас способностей, а именно из трех. Ум развивается, или совершенствуется, для того, чтобы мы знали много истинного и не обманывались ложным, ради избрания блага и избежания зла. Рука вместе со всеми нашими деятельными способностями развивается для того, чтобы мы умели исполнять, что должно исполнить, и преодолевали своим трудолюбием недостатки вещей. Язык развивается для того, чтобы наше общение с людьми было разумным, увлекательным и приятным. Словом, нас воспитывают для того, чтобы мы умели разуметь, действовать и говорить [48] <...>

16. <...> Подростки – это молодые люди, вышедшие из детства, но все еще не достигшие полного роста, рассудительности и развития сил.

Цель школы отрочества – вводить накопленный чувствами лес познаний в определенные формы ради более полного и явственного применения рассудительности, коль скоро достоинство человека по сравнению с животными зависит от его разума. Следовательно, разум и должен развиваться всего тщательнее, чтобы мы как можно дальше отошли от животных и как можно больше приблизились к ангелам <...> Великая дидактика учреждает шесть классов этой школы: (1) грамматика, (2) физика, (3) математика, (4) этика, (5) диалектика, (6) риторика, куда входят разные упражнения в стиле, история и Геллиева коллегия. Впрочем, если какая-то школа или какой-либо класс в ней будут пансофическими – а отличаться они должны только степенью, – учиться всему этому нужно будет, конечно, по-другому <...>

 

ГЛАВА XIII
Школа зрелости, к которой относятся искусства благой жизни и успешной деятельности, или жизненная практика

Определение. Зрелым называется человек, достигший предела роста и сил, способный к ведению дел и уже начинающий на деле тот образ жизни, к которому готовился,

1. Вся жизнь – школа, как мы видели в предшествующих главах. Значит, ее средняя часть, время полной силы, – тоже школа, и даже в высшей степени, потому что предшествующие возрасты и школы (младенчества, детства и т.д.) были лишь ступенями по пути сюда; не двигаться теперь вперед значило бы отступать, тем более что остается еще многому научиться, причем не просто играм и упражнениям, а уже серьезным делам.

2. Многому могли научить прилежного ученика низшие школы, которые он до сих пор прошел, но ни одна больше, чем эта, в которую он теперь вступает, – школа серьезного ведения дел и разнообразного общения с людьми в течение всей остальной жизни.

3. Далеко не пустым человеком был сказавший: «Многому я научился от своих учителей, но еще большему – от соучеников, а важнейшим вещам – от учеников». В самом деле, создавая, мы создаем самих себя, а действуя, становимся искусными в делании <...>

4. Если кто-то воображает, будто в чем-либо преуспел, не имея опыта этой зрелой деятельности, он тешит себя призраками и пустым мнением. Гален [49] говорил, что теоретик без практики – сухопутный мореплаватель, который, спокойно сидя в кресле, прекрасно изображает порты, скалы, мысы, Сциллу и Харибду и великолепно проводит корабль по столу среди посуды; но, если он спустится к морю и ты доверишь ему руль судна, он разобьется о те самые скалы, которые гак хорошо перед этим знал.

6. Цель этой школы – благоразумное и искусное управление жизнью и всеми нашими действиями и претерпеваниями (эго особенно касается деятельной любви) и забота о том, чтобы из приобретенных в юные годы знаний, нравов и благочестия ничто нс растерялось, будучи перенесено в дела жизни и ее треволнения, а, наоборот, все именно теперь нашло свое настоящее применение. Ведь весь плод познаний состоит в благоразумном порядке жизни. Поэтому людей надо научить, как приобретенный ими свет познаний должен прилагаться ко всем жизненным делам с тем, чтобы, безукоризненно пройдя через все хорошее и плохое, человек пришел, наконец, к прекрасному исходу своей жизни.

7. Средства. (1) Три книги Божий, к непосредственному прочтению которых мы теперь переходим: зрелые мужи оставляют всевозможные ребяческие пособия и Введения. (2) Загруженные делами, люди имеют отныне время лишь для Бога и своего призвания. (3) Из встречающихся авторов – только самые лучшие.

8. Способ. Все делать всерьез, т.е. на практике и для пользы. О Плинии говорили: «Он учитывал все, что прочитывал». Постарайся же, чтобы о тебе, зрелом муже, можно было сказать: все, что он читал, говорил, делал, обращалось на пользу жизни.

9. Классов, или, вернее, ступеней, здесь три: (1) вступающие в зрелый возраст, или начинающие свое жизненное дело; (2) продолжающие дело своей жизни; (3) ведущие свое жизненное дело к завершению.

10. Методом пусть будут здесь [внутренние монологи], чтобы всякий просвещенный человек рассуждал сам с собой, излагая перед самим собой все возможные случаи и вынося решение.

Размышления, пригодные вообще во всех классах школы зрелости:

(1) Жизнь – школа. Следовательно, не надо отбрасывать книги, как многие делают, но именно теперь пора по-настоящему и с пользой их применить. Школа требует образцов, наставлений и упражнений. Поскольку зрелый возраст – тоже школа, взрослые люди тоже должны (1) изучать историю, чтобы почерпнуть в ней примеры; (2) искать в ученых книгах общезначимое знание; (3) упражнять себя в непрестанной деятельности <...>

NB. Я.Коменский вновь прослеживает все ступени ученичества от материнской школы до школы зрелости и приходит к великой мысли: школа – жизнь, вся жизнь – это непрерывное образование, ибо учение, совершенствование человека бесконечны. Школа – это вечный двигатель, остановить который не дано никому.

 

Всеобщий совет об исправлении дел человеческих

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Панортосия, [50]

в которой ведется совет о долгожданном исправлении...

(отрывки)

 

ГЛАВА V
Идея всеобщего исправления

1. Представляется необходимым вывести из области идей, что такое всеобщее исправление и из каких непременных частей оно состоит, чтобы нам было легче рассмотреть обязательные условия всеобщего исправления.

18. Исправлять здесь будут все и каждый (люди, сословия, народы), поскольку каждый – человек: свободное творение, созданное по подобию Творца и настолько предоставленное собственному разумению, что оно радо управлять самим собой и предпочитает погибнуть по своей безрассудной воле, самостоятельно отклонившись от пути спасения, чем подневольно идти к нежеланному благу. Даже Бог, вновь призвав его к себе и искупив после паления, не неволит его, но действует с ним только убеждением, привлекая к добру обетованиями, отвращая от зла угрозами и уча, как видеть перед собой пути спасения, как сторониться гибельных бездн и принимать тем самым благие решения. Добровольно следующим своему совету, водительству и зову Бог щедро обещает награду за свободное послушание; отказывающимся идти за ним объявляет гибель по собственной вине, призывая в свидетельство небо и землю. Поэтому нам только и остается, подражая Богу, учить людей, т.е. всех пока еще не умеющи, мудро править собой и исправлять любые прежние ошибки, чтобы, направив свое знание, силу, волю на достижение личного и всеобщего спасения, все люди научились, смогли и захотели добродетельно способствовать своим частным соработничеством всеобщему преображению.

19. И все научатся исправлению (себя самого – всякий живущий, а своих пасомых – всякий отец семьи, всякий школьный учитель, всякий служитель церкви, руководитель всякого человеческого общества), если, правильно наученные идеям вещей, они будут понимать, что с необходимостью требуется для управления собой и другими, для предотвращения заблуждений и исправления ошибок. (Этому могут научить 1) веления здравого разума, 2) повсюду встречающиеся примеры из области природы и искусства и 3) свидетельства божественного откровения. В самом деле, все говорит о том, что любое человеческое общество есть живое благоупорядоченное тело, которое нужно сохранять согласованными действиями и направлять только по разумным путям, будь то единая душа со своими способностями, или один человек со своими органами, или одна семья со своими членами, или одно селение со своими семьями, или одна область со своими селениями, или одно царство со своими областями и провинциями, или, наконец, весь человеческий род, как бы единое мировое государство, со всеми своими царствами <...>)

20. Наконец, всех надо научить знанию своих возможностей, чтобы, поняв, какие им даны полномочия для совершенствования себя и ближних, какие предоставляются поводы .для этого более чем желанного дела и как легко за него взяться теперь, полагаясь на посылаемую от Бога помощь, люди возрадовались этим своим полномочиям, этим поводам, призывам и помощи и возликовали в Боге.

21. Это ликование и порожденное им рвение к святому делу исправления можно было бы еще увеличить показом величия столь грандиозного предприятия. В самом деле, цель его – возвращение к состоянию, которое наступило бы в раю, если бы мы не пали: (1) к созерцанию Бога просвещенным умом, (2) к любовному взаимообщению согласных душ и (3) к жизни в чистоте сердца перед Богом. Поскольку, оставшись такими, мы должны были заполнить круг земель, теперь, когда мы его заполнили, тоже в высшей степени желательно устремиться к тому или, вернее, возвратиться к тому, чтобы весь мир стал (1) школой Божией, а тайные школы сатаны, плоти и мирской тщеты сгинули бы насовсем; (2) царством Христовым, а частные царства и государства перешли бы в Христово подданство; (3) единым храмом Божиим с единым поклонением единому Богу в единой всеобщей религии, а сектантских религий не осталось бы ни одной; (4) и, наконец, домом, открытым для всех, где все обитатели Земли были бы единой Божией семьей, связанной узами единого всеобщего языка, а частные языки или умолкли бы, или ни в одном слове не противоречили языку всех.

 

ГЛАВА VI
О преодолении зла, мощно противостоящего всеобщему исправлению, и прежде всего об искоренении в человеческих душах косности, самоуверенности, предрассудков и упрямства

NB. Подобно тому, как добро нужно искать прежде всего в себе, так и зло есть в каждом из нас. Говорят, без Бога не было бы и дьявола. Извечная борьба света и тьмы наполняет нашу жизнь смыслом. Трудна борьба с самим собой, но другого пути нет. Только на этом пути «всякий человек станет в своей сути светлым творением Божьим, избавленным от мрака, уверенным в свете и истине».

1. Приступим же к разбору того, что мешает исправлению! Прежде всего остановимся на зле, которое сковывает нас изнутри, лишая способности ко всякому делу совершенствования. Истинный корень всякого нашего порока и нашей неисправимости – в чем он? Попробуем разыскать его, предприняв специальное рассмотрение.

2. Прекрасен и здрав совет философа Сенеки. «Всего важней для человека, – говорит он, – не следовать на манер скота за стадом впереди идущих, двигаясь не куда должно, а куда бредут все». Однако слишком ясно, что люди давно забыли об этом совете; мало кто из смертных еще задумывается над тем, откуда мы приходим в мир, куда из него уходим и каким путем должны идти от начала к концу. Вместо этого мы беззаботно миримся с состоянием – хорошим ли; плохим ли, – в котором находимся, но большей части ничуть не стараясь переменить свою жизнь к лучшему. Что хуже, мы смиряемся со своим положением настолько, что даже представившуюся возможность улучшения отвергаем, а то и яростно гоним ее от себя прочь, приобретя ненависть ко всему чужому, вплоть до жажды изничтожить его.

3. Таким образом, наша глубоко въевшаяся привычка ко злу распадается на три части: (1) беззаботность и косность, (2) предвзятое мнение о якобы уже достигнутых истине и благе и возникающая отсюда самоуверенность и (3) злое пристрастие ко всему своему и ненависть к чужому. Всю эту троицу надо полностью искоренить и превратить в свою противоположность, а именно в (1) живейшее внимание ко всему происходящему, (2) тщательнейшую заботу о более истинном познании мира и (3) неустаннейшую волю и стремление к принятию улучшений.

4. Кто не замечал тупой вялости толпы по отношению ко всему существующему и происходящему? Большинство погружено в глубокое невежество о Боге, мире, о себе и обо всем на свете. Даже знающие что-то едва знакомы с поверхностью вещей и мало хлопочут о том, чтобы проникнуть поглубже или заняться старательным отграничением истины от лжи, добра от зла. Пока человеческие чувства скованы этой вялостью, напрасно надеяться на какое-то всеобщее исправление: что исправит человек, который не ведает о порче и о необходимости исправления? А не ведает о них тот, кто не знает идеального и совершенного состояния вещей, от которого все отошло. Итак, желая внушить человеку заботу о всеобщем исправлении, мы раньше всего должны стряхнуть с него эту сонливость. А как? Внушая и убеждая, что раз все допущены в Божий театры, все наделены зрением, слухом и другими чувствами, то все должны, воспрянув душой, живо внимать всему и, все самостоятельно рассматривая и разузнавая, приобщаться умом к вселенскому свету. Если это удастся, если в умах проснется тяга к свету, то первая и злейшая помеха, темнота умов, будет сломлена. Каким порядком можно добиться этого от всех, разобрано и ясно изложено у нас в Пампедии.

5. Другую, не менее вредную, помеху представляет некая как бы прирожденная умам беспечная самоуверенность (securitas), настолько удовлетворяющаяся своим познанием мира, каким бы оно пи было и откуда бы ни пришло, что даже для идущих в руки более истинных и благих вешей уже не находится места. Поскольку ранние впечатления глубже всего запечатляются в душе и цепко держатся, не уступая позднейшим, то мы оказываемся во власти того, что раньше усвоили. Здесь корень предвзятого убеждения, что наши взгляды истинней и лучше чужих, хотя бы и неизвестных нам. Умы так скованы этим предрассудком, что какие бы мнения человеку ни довелось иметь, случайно или по привычке чужие не ставятся с ними ни в какое сравнение: мы их сторонимся, гнушаемся и про себя тихонько осуждаем. Так получается, что своя философия и свои представления о вещах, своя религия и манера богопочитания, свой общественный строй и привычный образ правления для каждого [народа] становятся чем-то вроде идола. Итак, при серьезной попытке исправления придется вложить немало труда, устраняя и эго препятствие в стремлении к тому, чтобы всякий смертный признал и себя тоже человеком, способным наравне со всяким другим смертным бредить наяву, заблуждаться и делать промахи. Кое-что об этом мы уже сказали (Панавгия, гл. 15, § 20). Пока мы не избавим всех людей от пут подобных предрассудков, напрасны надежды на всеобщее исправление.

6. Из предрассудка возникает третья помеха исправлению, упрямство, из-за которого мы не только тяготимся истиной и благом, но и отказываемся от них, и упорно отталкиваем их. Из этого источника – ядовитейшие споры в философии, жесточайшие войны в политике, свирепейшая ненависть в религии с жестокими преследованиями одних другими; а поскольку всякий воображает, что борется или страдает за истину, за мир, за Бога, то даже среди всех этих уродств возникает самодовольство, которое апостол назвал «ревностью не по рассуждению» (Рим. 10, 2). Поистине, если мы не преодолеем такую ревность и не научим преодолевать ее других, то и будем ревновать без конца и без всякой пользы, и мир останется таким, как есть, – расчлененным, разрозненным, никак не приходящим в согласие.

7. Всем поэтому важно устроить все иначе: так, чтобы мы (1) стали более чуткими к миру и не было на свете вещи, которую каждый из нас не мог бы разумно ставить под сомнение и судить (dubitare et iudicare), (2) все испытывали и держались добра, по совету самого Бога (1 Фес. 5, 20), (3) и каждый был готов, заметив где-либо заблуждение, заменить ошибку истиной.

8. Будет великая польза для всех, если все мы всерьез сделаем это: (1) никто не будет мнить, что знает больше, чем знает; (2) никто не забудет, что люди, согласно слову Господа, блуждают как овцы (Не. 53, 6); (3) никто не будет лишен возможности вернуться от известной ошибки к известной истине, – и святое желание преодолеть все заблуждения овладеет всеми, когда ясный, как день, откроется единственный путь всеобщего исправления: возвращение туда, где ты сбился с пути <...>

11. Поскольку же отклонились мы (1) от единства через бесконечные случайности к бесконечной путанице, (2) от истины через бесконечные мнения к бесконечным заблуждениям, (3) от блага через бесконечные соблазны к бесконечным неустроенным и гибельным желаниям и страстям,

12. то и вернемся (1) от путаницы через простоту к единству, (2) от заблуждений через оставление мнений к истине, (3) от страстного раздора и войн через дружелюбие к миру и согласию,

13. чтобы всякий человек в глубине своей души стал поистине единым без всякого разлада с самим собой, и всякая семья, и всякий дом составили бы единое тело, равно как и всякий город, царство и весь народ, а в конце концов и весь род человеческий со всей совокупностью мира и со всеми ангельскими хорами, – сделавшись единым под началом Единого, воистину Единого, во веки вечные Единого, которому хвала и слава навеки, аминь!

14. И всякий человек (а потом и семья, и общество, и государство, и церковь и т.д.) станет в своей сути светлым творением Божиим, избавленным от мрака, уверенным в свете и истине;

15. и всякий человек исполнится истинной и нерушимой радости и достоверности в Боге – равно как и всякая семья, и всякое сообщество, и всякая церковь, и всякая школа.

16. Так первым и надежным началом возрождения стала бы очистка родника чувств, источника интеллекта и ключа воли от всякой грязи, лености, предрассудков и злого упрямства, чтобы повсюду потекли более чистые реки внимания, суждения и бодрой расположенности к принятию большего блага <...>

---

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд