XIX
От Сага Дзонга к Сиккиму
20 апреля 1928 г. Казначей дзонга не прибыл, и нам пришлось остаться в Сага дзонге до его появления. Все отдыхали после последних напряженных десяти дней пути. Наш лагерь располагался вблизи торгового пути Ладак – Нгари – Сага дзонг – Лхаса, и с раннего утра было слышно мелодичное позвякивание колокольчиков лошадей и мулов проходящих караванов. Сага дзонг – правительственная перевалочная станция на торговом маршруте и административный центр обширного района, который граничит на севере с территориями Нагтшанг и Нгари; на юге и востоке с районом, управляемым Дзонгха, фортом, расположенным на границе Непала.
Население района Сага состоит исключительно из кочевников, которые разводят яков и овец. Ежегодный налог выплачивается продуктами животноводства, в основном маслом, шерстью и кожей. Старшины района собираются ежегодно в девятом месяце тибетского года (примерно октябрь-ноябрь), чтобы заплатить ежегодный налог, собираемый чиновниками из Лхасы. В Сага дзонге находится около тридцати полуразрушенных каменных и кирпичных строений. Официальное место жительства губернаторов, или собственно дзонг, находится в центре деревни. В 1904 г резиденцию посетила британская гартокская миссия во главе с капитанами Райдером и Роулингом, а в 1908 г. – доктор Свен Гедин.
Во время нашего пребывания в Сага оба губернатора форта находились в Лхасе, и районом управляли несколько заместителей и нирва дзонга, которым помогали доверенные лица из местных старшин. Дзонг имел гарнизон из тридцати солдат под началом ше-нго, или младшего офицера, обязанностью которого было охранять район и выполнять правительственные постановления. Солдаты не носили никакой униформы, отличающей их от местного населения, за исключением патронташей и полоски ткани на правом плече с номером роты (маг-кханг). Гарнизон в Сага снабжается из пехотного батальона, расположенного в Тингри на границе Непала. Вооружение состояло из винтовок Ли-Энгфильда старого образца в очень плохом состоянии.
Около дзонга находятся многочисленные мендонги, а в самой деревне есть маленький храм с огромным молитвенным барабаном внутри. Летом сюда приезжают торговцы из центральных провинций Тибета и непальские купцы, следующие маршрутами на Дзонгха и Ньелам. Кочевники в основном продают местную продукцию – соль, шерсть и кожу. В этом году из-за необычного снегопада торговые пути были перекрыты, а зимой от недостатка корма погибло большое количество домашнего скота. У населения не было возможности запастись необходимым количеством продовольствия, и многие семьи голодали. Во время нашего пребывания в дзонге деревня была полна нищих, находящихся в столь отчаянном положении, что они поедали трупы животных. Власти были не в состоянии содержать нужное количество сменных лошадей на дорожных этапах вдоль маршрута и посылать ежегодный налог в Лхасу, поэтому правительству была подана петиция с просьбой к Его Дражайшему Покровителю освободить население Сага дзонга на следующий год от налогов.
Ранним утром к нам пришли чиновники дзонга и принесли набросок письма с сообщением о нашем маршруте, которое следовало отправить со специальным посыльным в Тингри. Власти намеревались направить нас в Тингри через пустыню, чтобы мы совершили переправу через Яру Цангпо в местечке около Кьякья, где две кожаные лодки перевозят пассажиров и товары через реку. Они признались, что лодки были в плохом состоянии и нуждались в ремонте. Мы решительно возразили против этого плана и заявили, что требуем разрешить идти в Янджу и переправиться через реку в Шару. Наконец они согласились и отправили посыльного в Янджу, но попросили, чтобы мы поставили свою личную печать на красном воске, скрепляющем документ. Крестьяне, видя только официальную печать дзонга, подумают, что это один из ежегодных сборов караванных животных для собственных нужд дзонга и не будут торопиться с выполнением приказа. Было удивительно, что местные чиновники смертельно боятся своего собственного народа и с удовольствием прячутся за спины чужестранцев. Мы предупредили, что на них будет лежать ответственность за любую проволочку и задержку в Сага и что наш паспорт обязывает представителей местной власти обеспечивать нас всем необходимым. Они ответили, что готовы дать письмо с изложением причин задержки и невозможности поставить нам достаточное количество продовольствия.
21 апреля. Солнечный день с легким юго-западным ветром. На берегах ручья, протекающего около нашего лагеря, появилась молодая трава. Мы упорно пытались купить что-нибудь из провизии, но совершенно безнадежно было получить что-либо у местных властей или населения. Кхампский торговец из Тачиенлу, оставшийся в Сага для закупки домашней продукции кочевников, сообщил мне, что этот год был исключительно тяжелым для местных жителей и торговля в районе была незначительной. Нам удалось купить у него кусок порама и один мешок ячменя для лошадей, которые очень нуждались в корме.
22 апреля. Еще один день мы провели, пытаясь запастись зерном для четырехдневного путешествия в Янджу. Ячмень был очень плохого качества, и в каждом мешке было множество мелких камней. Местные кочевники жаловались на то, что крестьяне в оседлых районах Тибета добавляют камни в зерно, чтобы утяжелить мешки и таким образом продать его кочевникам по более высокой стоимости. Зерно поступало в основном из района Шекар. Богатство Тибета заключено в кочевых районах страны, откуда поступает вся шерсть, кожа, крупнорогатый скот и соль и которые являются главными предметами тибетского экспорта.
23 апреля. Снова солнечный день с устойчивым юго-западным ветром после полудня. Медленно начался сбор караванных животных для предстоящего путешествия в Янджу, и местные чиновники заверили нас, что мы сможем отправиться на следующий день. Я провел утро в поисках могилы Мухамеда Исы, доверенного проводника и караван-баши Свена Гедина, который умер здесь в 1908 г., но найти не смог, и похоже, что местные жители ничего об этом не знали.
24 апреля. Мы поднялись рано утром, чтобы ускорить отъезд. Возникла неизбежная задержка с караванными животными, которые прибыли в деревню, но по той или иной причине были задержаны в дзонге. Нам с Портнягиным пришлось идти во внутренний двор дзонга и выводить животных. После большой суматохи караван яков наконец-то отправился, и мы выехали в сопровождении двух доньеров, или местных чиновников, которые были назначены сопровождать нас в Шекар дзонг.
Тропа шла по левому все еще замерзшему берегу Чорта цангпо. Сразу за селением Сага стоял огромный менгир из серого гранита. Камень был окружен многочисленными небольшими колоннами, сделанными из мелких камней белого кварцита. На внешней стороне плиты виднелись следы частых возлияний маслом. По словам чиновника, камень стоял здесь с незапамятных времен и был посвящен богине Пал-ден Лхамо (дПал-лдан Лха-мо), божественной покровительнице района. По преданию, он является обителью целого сонма могущественных божеств и поэтому назван Сага, или «Счастливое Место». Этот местный культ Пал-ден Лхамо был введен по приказу правительства, и всем путешественникам приходится останавливаться здесь и совершать возлияния. Это хороший пример ассимиляции древних святилищ примитивной религии Тибета с современной тибетской церковью.
Страна была совершенно бесплодной, и мы удивлялись, где же находятся пастбища местных кочевников. После короткого шестимильного перехода мы остановились напротив снежного пика Сага Джочунг. Заставлять чиновника двигаться дальше было бесполезно, так как он утверждал, что яки находятся в плохом состоянии и могут совершать только короткие переходы. По-видимому, чиновник боялся местных кочевников и старался избежать неприятных разговоров. Его помощник оказался ни к чему не пригодным парнем и заботился только о себе. Достать зерно было невозможно, хотя каждый переход приближал нас к земледельческим районам Тибета. За один мешок ячменя, содержащий около семнадцати фунтов зерна, нам пришлось заплатить двенадцать нгу-сангов.
В наш лагерь пришла группа паломников, уроженцев районов, прилегающих к озеру Манасаровар, которые возвращались из странствия по монастырям Лхасы. Группа состояла из нескольких мужчин и женщин, несущих свое имущество на собственных спинах и путешествующих пешком. Они попросили немного денег и пищи. К сожалению, слово «бакшиш» здесь уже хорошо знали и широко использовали. Такие паломники редко ночуют в деревнях и чаще всего спят в пещерах и других защищенных местах. Местное население их не любит, и как правило, прогоняет прочь. Многие из них умирают по дороге от лишений, опасностей и голода.
Здешние кочевники, казалось, были очень независимы и почти не обращали внимания на приказы чиновников, сопровождавших нас. Вечером нам сообщили, что несколько сменных лошадей сорвались с привязи и убежали, но наши часовые заверили, что лошадей увели их собственные хозяева. Мы выразили протест чиновнику из дзонга, но он был не в состоянии удержать людей и лошадей. Чтобы заставить чиновников более аккуратно исполнять свои обязанности, мы забрали лошадь одного из них, и на другой день ему пришлось идти пешком. В результате на следующих переходах мы были обеспечены нужным количеством сменных лошадей.
25 апреля. На следующий день мы вышли рано. Тропа поднималась на перевал Джа ла, расположенный на высоте 16135 футов. С вершины мы любовались прекрасными пейзажами Гималаев. Спуск был очень пологим и шел по хорошо проторенной тропе, за исключением пары сотен футов довольно крутого отрезка пути, идущего по краю обрывистого ущелья. Песчаные склоны гор были покрыты кустами можжевельника. Заметили первого удода.
При спуске с перевала мы столкнулись с первым большим караваном, который принадлежал ламе-торговцу из Ташилунпо и вез тюки с чаем, одеждой, шелком и металлическими изделиями в Ньима провинции Нгари корсум. Караван состоял в основном из яков, но вместе с ним шел также большой табун лошадей без грузов, который перегоняли табунщики. Торговца сопровождало несколько вооруженных слуг в красных тюрбанах и с винтовками Маузера через плечо. Все лето эти купцы торговали в провинции Нгари и ранней осенью возвратились во Внутренний Тибет.
На спуске с перевала тропа проходила по широкой горной долине с маленьким соленым озерком, берега которого были покрыты стаями серых гусей, уток брахмини и чаек. Долина расширилась, и через час тропа вышла на обширную, покрытую лессом равнину с прекрасным пастбищем. В окрестностях паслись стада куланов. В некоторых местах земля была покрыта соляной коркой, и этим объяснялся прекрасный травяной покров равнины, так как в Тибете самые лучшие пастбища неизменно находятся на равнинах и в долинах с соляной почвой.
Мы пересекли пояс песчаных дюн с таким глубоким и сыпучим песком, что лошади увязали в нем по колено. К западу открылась укромная долина с текущим по ней ручьем. У подножия гор, обрамляющих долину, были видны отары овец и несколько стойбищ. Мы двигались по тропе, которая пересекала долину и входила в узкое горное ущелье на юго-востоке. Около трех миль дорога шла по ущелью, затем по размытому каньону в долину Яру Цангпо – великой водной артерии Тибета. Мы разбили лагерь на песчаном плато на берегу реки.
Наконец-то великая Брахмапутра! Трудно передать наши чувства. Крайне необходимо было остановиться на берегу большой реки и напоить наших лошадей. Берега, покрытые плывунами, были сильно заболочены. В периоды летних наводнений река разливается и приближается к эоловым столовым горам, обнаруженным на высоких речных террасах.
Место нашего лагеря было известно под названием Кьякья (сКья-сКья). Рядом с лагерем находилась переправа: две жалкие кожаные лодки, валяющиеся на берегу реки. Они были очень плохи и нуждались в ремонте. Отсюда маршрут вел к Тингри и Ньеламу, пересекая возвышенное плоскогорье южнее Цангпо. Местное население никогда раньше не видело верблюдов. Старики и молодежь собирались посмотреть на странных животных, которые важно бродили по берегу. Местные жители были уверены, что мы привезли этих необычных животных из самой Америки, где их используют как транспорт.
Язык местных кочевников был близок к диалекту провинции Цанг. Люди, приходящие в наш лагерь, живо интересовались географией Тибета и задавали много вопросов о Чанг нам тшо, который на наших картах назывался Тенгри-нор. Также их интересовал Шенца дзонг, а дикие яки стали предметом оживленной беседы между нашим обслуживающим персоналом и местными старшинами. День был теплым, и на речных берегах мы нашли молодую траву. Сложили лагерный костер из можжевелового кустарника, принесенного местными кочевниками, и многим из нас так понравился восхитительный смолистый аромат, что мы собрались и сели у кухонного очага. Как не похож он на вредоносный запах аргала!
26 апреля. В дорогу вышли рано, у всех в караване было желание побыстрее достичь земледельческих районов. Тропа шла по левому берегу Яру Цангпо. Местами утесы глубоко вдавались в реку, и нам приходилось идти по воде. Яру Цангпо течет несколькими руслами, которые, вероятно, объединяются во время паводка. Вода была мутной и полна круговоротов. На этом отрезке пути дно Цангпо песчаное и опасное. На многочисленных речных отмелях, которые делают реку несудоходной, мы видели цапель и уток брахмини. После шестимильного перехода вдоль северного берега, мы повернули к горной долине, простирающейся на северо-восток. Чтобы достичь Янджу, караваны с тяжелым грузом вынуждены идти по этой долине и преодолевать перевал. Дорога вдоль берега реки намного короче, но так же непроходима для тяжело нагруженных животных и используется только всадниками.
Мы прошли долиной еще четыре мили и разбили лагерь на ровной площадке на берегу маленького горного потока, впадающего в Цангпо. Здесь по распоряжению ю-пона, или старшины Янджу, для нас было поставлено две палатки. Это место было известно под названием Пхур. Великолепные разноцветные скалы возвышались по обеим сторонам узкой долины. Темный базальт чередовался с полосками ярко-красного и пурпурного известняка, на фоне которого были разбросаны ярко-зеленые пятна можжевеловых кустов. Снег еще лежал в укромных оврагах. Люди из Янджу, которые привезли палатки, отказались снабжать нас топливом и кормом для скота на основании того, что они не желают служить джагарским или индийским пхи-лингам. Мы приказали узнать их имена и сообщить властям в Янджу. После таких суровых действий появились и топливо, и корм. Чиновники из Сага оказались ни на что не годными и беспомощными перед местным населением.
27 апреля. Теплую ночь сменило морозное утро, термометр зарегистрировал – 6°С. Ночью ручей замерз и покрылся тонкой коркой льда. Тропа вела по ущелью, затем сворачивала на восток в боковую долину. После двухмильного пути мы достигли подножия перевала Уранг ла. Подъем был долгим и крутым. Лошади часто останавливались и тяжело дышали. Одна из сменных лошадей выбилась из сил недалеко от вершины перевала, и ее пришлось оставить. С вершины нам открылась грандиозная картина Гималаев, вероятно, самый величественный пейзаж в мире. Сверкающие под утренним солнцем, покрытые снегом зубчатые стены Гималаев высоко вознеслись над соседними горными вершинами. Мы все застыли в изумлении перед этой панорамой космического величия. Ни единое облачко не затеняло высокие пики, и все снеговые гиганты ясно и отчетливо просматривались в разреженной атмосфере Тибета. Позади пиков и снеговых пространств лежат знойные равнины Индии со всеми присущими им чудесами природы.
Спуск был нетрудным и проходил по хорошо утоптанной дороге, которая огибала склон горы и вела в узкую долину. В долине мы остановились подождать верблюдов, которым тяжело пришлось на перевале. Как только мы различили их высокие силуэты на гребне горы, так тотчас же двинулись дальше. Храбрые животные преодолели высокий перевал и медленно спускались в долину.
Пройдя эту долину, мы поднялись на следующий невысокий перевал с длинным и крутым спуском. Всем пришлось спешиться и отыскивать дорогу среди завалов и камней, преграждающих путь. Ниже перевала лежала большая песчаная равнина, открытая в долину Цангпо. Мы заметили руины древних сооружений, башен и стен, следы старых полей и ирригационных каналов.
После пятимильного легкого перехода по равнине мы достигли Яру Цангпо и спустились к берегу реки по размытому каньону, прорезанному в известняковом склоне горного отрога потоком, который когда-то впадал в Цангпо, но позже высох. Многочисленные эоловые столовые горы венчали речные террасы. Некоторые из них фантастическими формами напоминали старинные индийские храмы с резными поверхностями колонн и стен. Река в это время года была мелкой и изобиловала песчаными отмелями. Некоторые речные террасы были покрыты песчаными дюнами, несущими следы западных ветров, дующих вдоль долины. Во время паводка вода в реке поднимается и затопляет прилегающие песчаные почвы, прорывая глубокие каньоны в окружающих известняковых холмах. Сильные западные ветры, которые дуют зимой и ранней весной, разрушают поверхность соседних холмов и образуют эоловые столовые горы, находящиеся высоко на горных вершинах.
Обогнув скалистый горный отрог, нависающий над рекой, мы въехали в широкую долину, в которой расположился Янджу дангхар. Ступы и мендонги окаймляли дорогу. Вдали мы увидели несколько групп каменных и кирпичных построек. Это был Янджу. Мы миновали монастырь красношапочников, или Ньингма, в Чату, с полуразрушенным залом собраний и разбитыми окнами, из которых торчали пучки соломы. Храм окружали грязные кирпичные постройки, а на улицах расположился караван яков с грузом ячменя для кочевых стойбищ, находящихся к северу от Трансги-малаев.
Мы подъехали к холмам, образующим северный край круглой долины Янджу, у подножия которых располагалась большая деревня. Резиденция местного старшины и два монастыря Бон-no, с недавно побеленными стенами, выглядели намного лучше, чем грязное и полуразрушенное строение монастыря Ньингма. Мы разбили лагерь на берегу ручья неподалеку от ячменных полей, принадлежащих деревне. По берегам гнездились дикие гуси и совсем не обращали внимание на деревенских жителей и животных. Для нас было поставлено три больших палатки и припасено достаточное количество зерна и даже сено с соломой. Большая толпа людей окружила лагерь. Мы попросили всех уйти, но местные жители настойчиво требовали позволения посмотреть на верблюдов, слух о которых летел впереди нас. Каждому хотелось иметь немного верблюжьей шерсти, чтобы положить ее в свою амулетницу. К вечеру толпа вернулась в деревню, и мы с облергчением вздохнули.
Странного вида женщина с маленькой девочкой осталась в лагере и бродила вокруг палаток. На ней был длинный желтый халат и несколько рядов непальских бус на шее. Она держала в руках длинный посох и дамару, или ручной барабан, используемый в религиозных церемониях. Девочка была почти обнаженной, ее тело было покрыто золой, а волосы собраны в пучок на макушке. Женщина и ребенок пришли из Кхамбу, интересного горного района в окрестностях Эвереста.
Поздно вечером к нам пришел неварский торговец из Део-Патхана в Непале. Он только что добрался до Янджу и ожидал прибытия своего большого каравана из Катманду, идущего через Чиронг дзонг и Тингри. Он был одет по-тибетски, за исключением индийских домашних туфель и шерстяной шапки на голове. Торговец свободно разговаривал по-тибетски и каждую весну приезжал торговать в Тибет. Мы попробовали приобрести у него индийские рупии, но он отказался брать наши серебряные китайские доллары. По его словам, Катманду, столица Непала, была примерно в двадцати днях пути от Янджу. Дорога туда была чрезвычайно трудной. После преодоления высокогорных перевалов, путешественники вынуждены двигаться по труднопроходимой местности почти без дорог.
Нас посетил старшина Янджу и принес новое дайиг, или «письмо-стрелу», сообщающее о нашем маршруте. Это письмо собирались отправить специальным верховым посыльным в Тингри и Шекар. Старшина попросил для большей значимости поставить на документе нашу печать. Яки еще не прибыли, и нам предстояло целый день провести в Янджу. У местных жителей были только ослы и дзо. Вечером наши верблюды и лошади получили сено после восьми месяцев поста на ячменном зерне и скудной сухой траве тибетских нагорий.
28 апреля. Я проснулся рано, около четырех часов утра, разбуженный непрерывным звоном и дребезжанием колокольчиков многочисленных ослов, которые возили воду в деревню и навоз на поля. Это были маленькие, но необычайно выносливые лохматые создания, способные временами нести грузы больше собственного веса. Тибетцы земледельческих районов держат ослов главным образом в качестве транспортных животных. Звон колокольчиков начался задолго до рассвета, так как тибетские земледельцы встают намного раньше, чем их кочевые соотечественники на севере. Утро было прекрасным и почти теплым. Горы южнее Цангпо были покрыты завесой светлого прозрачного тумана. Утром мы посетили монастырь Ньингма в Чату, а также попросили о допуске в монастырь Бон-по, расположенный у подножия горной гряды на севере долины, но нам вежливо сказали, что после посещения монастырей чужестранцами другой веры следуют ужасные бедствия. Зерновые посевы часто полностью уничтожаются градом. Мы не стали настаивать и обратились к монастырю Ньингма. По пути туда миновали несколько ячменных полей. На таких высотах растет только ячмень. Крестьяне уже работали, распахивая и засевая свои участки.
Ду-кханг, или монастырский зал для собраний, представлял собой квадратное побеленное здание из кирпича. К сожалению, главный лама отсутствовал и забрал ключи от храма с собой. Тибетские монахи имеют похвальную привычку проводить одну или две недели в медитации в третий и четвертый месяцы тибетского года (апрель-май). Внутренний двор монастыря имел заброшенный вид. Когда-то многокрасочный портал храма был полностью разрушен и удивительно, что он до сих пор не упал на головы верующих.
Нас сопровождал тибетец, который имел к нам двойной интерес. Во-первых, он пытался продать нам лошадь, принадлежащую его хозяину, а во-вторых, был рад дружески поболтать с иностранцами, которых очень уважал. По его словам, одним из больших достоинств иностранцев было то, что они строго держали свое слово, тогда как его собственные соотечественники были довольно ненадежными людьми и большими лгунами, даже когда в этом не было необходимости. «Послушайте, господин, – сказал тибетец, – сейчас я разговариваю с Вашей Честью, и у меня нет необходимости лгать, но мне еще трудно удержаться от этой привычки, и я постоянно напоминаю себе: говори правду, говори правду!» Когда его спросили о причинах столь странной национальной особенности, он почесал ухо и ответил: «Куг-па ре», что значит «Глупость».
Мимо деревни проходил торговый путь Нгари – Лхаса, по которому шло непрерывное движение в обе стороны. Всадники на мулах и лошадях с колокольчиками и огромными седельными вьюками, маленькие караваны ослов и дзо, везущих дрова, странствующие ламы и нищие – все двигались непрерывным потоком по узкой дороге, называемой лхасским джья-ламом, или торговым путем.
Мы собирались купить несколько вьючных мулов или лошадей для перевозки палаток. Для продажи привели несколько прекрасных животных, в основном мулов из Конгпо, но цены были невероятно высокими, около двух сотен мексиканских долларов за каждого.
Местное население не принимало серебряные китайские доллары, и поскольку наш запас медных тибетских монет подходил к концу, нам с трудом приходилось добывать дополнительное количество шо. Индийские рупии продавались по цене четыре транг-ка или шесть медных шо. Несколько лет назад правительство Лхасы ввело в употребление бумажные деньги, отпечатанные на машинах, специально заказанных в Индии. Это рискованное предприятие оказалось неудачным, и банкноты убрали из обращения. Основной причиной их изъятия было появление большого количества поддельных денег, наводнивших рынок. Смельчаки из Лхасы нашли новое начинание чрезвычайно выгодным и стали печатать банкноты в собственных типографиях. Естественно, крестьянам и другим посетителям Лхасы досталось самое большое количество поддельной валюты.
Поздно вечером местный старшина сообщил нам, что все караванные животные будут готовы на следующий день рано утром.
29 апреля. Все поднялись раньше, чем рассвет осветил горы на противоположном берегу Цангпо. Нам пришлось значительное время ждать прибытия вьючных животных и лошадей. Караван пришлось собирать по деревне, и так как каждый крестьянин имел только одно или два вьючных животных, то пришли все местные жители, чтобы везти наш багаж. На семьдесят вьючных животных у нас было сорок погонщиков! Новый караван состоял из тридцати косматых яков, двадцати ослов, десяти дзо, некоторые из которых были ростом с осла, и десяти вьючных лошадей. Вполне понятно, что продвижение всей этой массы караванных животных было далеко не ровным, и караван двигался несколькими группами с большими интервалами между ними. Первыми шли вьючные лошади, затем ослы и дзо, последними тянулись яки.
Перед отправлением погонщики в течение часа с криками распределяли грузы. Несколько тяжелых ящиков были оставлены, потому что их никто не хотел брать, и пришлось грузить их на дополнительных животных, которых поставил старшина. Все сменные лошади были лохматыми и недокормленными. Две из них даже не смогли выехать из лагеря и упали под всадниками. Пришлось седлать своих собственных лошадей.
Тропа шла по левому берегу Яру Цангпо. Мы проехали несколько деревень, окруженных ячменными полями. Издалека тибетская деревня или город напоминают один из прибрежных городов Италии. Расстояние сильно приукрашивает и иногда вводит в заблуждение. Вдалеке мы видели величественные белые особняки с плоскими крышами, большими окнами, высокими садовыми стенами и внушительные религиозные сооружения. Путешественник радуется мысли о том, что скоро устроит лагерь под тенистыми деревьями сада и будет бродить по живописному городку, который не может не сравнивать с приморскими городами юга Италии.
Расстояние уменьшается, и очаровательная картина, которую он только что созерцал, вдруг исчезает. Глубокое разочарование постигает путешественника, и, должен сказать по своему собственному опыту, я часто испытывал сильное желание вернуться назад и снова полюбоваться издалека.
Город все ближе и ближе. Величественные особняки превращаются в большие кварталы жалких лачуг, на крышах которых стоят уродливые прутья с нацепленными на них обрывками разноцветных тряпок. Вместо тенистых садов на небольшом огороженном участке растут несколько деревьев. Деревенская улица с обеих сторон перегорожена кучами мусора, образующими настоящие крепостные валы перед каждым домом, из-за которых выглядывают любопытные толпы, грязные до невозможности, но вполне довольные и жаждущие увидеть иностранцев.
Разбить лагерь в такой деревне совершенно невозможно, и путешественнику приходится ставить палатку за ее пределами на пустом поле. Плотная толпа собирается вокруг лагеря и внимательно наблюдает за каждым движением путешественников. Это хорошая возможность рассмотреть одежду местных жителей.
Тибетцы большие любители одежды, дорогостоящих китайских шелков, парчи ярких расцветок и драгоценностей. Во время новогодних празднеств можно видеть толпы нарядно одетых людей, шествующих по улицам, но в повседневной жизни большинство тибетцев одеты серо, в лохмотья или грязные одежды из серой домотканной материи. Обувь в основном носят тибетскую, но у многих есть дешевые европейские ботинки, привезенные из Индии. Мужчины редко носят головные уборы, хотя некоторые состоятельные тибетцы имеют зеленые или коричневые гамбургские шляпы. Женщины носят множество разнообразных головных уборов. У некоторых деревянные овальные кокошники, украшенные кораллами, бирюзой и серебром. Это излюбленный стиль в провинции Цанг центрального Тибета. Женщины из провинции Лхаса носят маленькие треугольные венцы, украшенные крупными круглыми бусинами и бирюзой. Широко распространены большие ожерелья с висячими украшениями, иногда в форме павлина или других птиц и животных, амулеты, ожерелья из так называемых зи-бусин, находимых на полях и в долинах рек. Возможно, что они принадлежали древним слоям населения. Некоторые из зи-бусин, имеющие определенный узор, продавались по баснословным ценам.
Когда бы мы ни проезжали по деревне, толпа жителей бросалась навстречу и долго сопровождала нас выкриками: «А-тси, а-тси, Кушо-ла, Кале пхеп» – «Смотри! Смотри! Почтенный господин, иди с миром!»
На противоположном берегу Цангпо высились величественные монастыри и руины крепостей, построенные на крутых скалах и обращенные к обрывам. Все руины и древние монастыри живописно расположены высоко над речной долиной. Более поздние постройки возводились у подножия гор. Эти уродливые деревушки состояли из прямоугольных стен, сложенных из высушенного на солнце кирпича и небрежно побеленных снаружи. Тибетская побелка – своеобразная и удивительная процедура. Однажды надо было побелить дом, в котором мы остановились, и для этого пригласили несколько местных крестьян. Они пришли с ведрами и начали плескать побелку на стены, забрызгивая окна, двери, и двор. Находиться в доме было невозможно, и нам пришлось попросить людей прекратить работу и вернуться в деревню.
Сразу над тропой на крутом обрывистом утесе мы нашли пещеру со ступой внутри. Когда-то здесь было убежище известного отшельника из Ташилунпо. Теперь пещера была заброшена, возвышаясь над долиной Цангпо, являясь молчаливым свидетелем великолепного прошлого и бесславного настоящего.
После восемнадцатимильного перехода мы остановились у небольшой деревни вблизи монастыря, который имел переправу через Цангпо. Для лагеря мы выбрали ровную площадку на выступающем отроге, но жители деревни запротестовали, говоря, что это особенное место посвящено лха. Пришлось подойти ближе к деревне и разбить лагерь на ячменных полях.
Деревня состояла из пары хозяйств, поэтому трудно было раздобыть солому и зерно для животных. Жители выглядели дико, вид у людей был очень сердитый. Женщины носили такие же головные уборы, что и в провинции Цанг, и на некоторых были серебрянные украшения в форме павлинов, вероятно, непальской работы. Очень сильно непальское влияние на произведения искусства в этой части Тибета, расположенной близко к границе Непала.
С Портнягиным, сопровождавшим караван яков, произошел по дороге несчастный случай. Его лошадь оступилась на обрывистом месте и упала с утеса. Портнягин едва успел спрыгнуть с лошади, которая катилась с кручи.
Наши люди сообщили, что один из монголов, Очир, в Янджу опять напился и теперь сильно ослаб в дороге. С ним случился серьезный сердечный приступ, а лицо и руки ужасно распухли. Он не смог ехать верхом и был оставлен под присмотром тибетца. Поздно вечером прибыл посыльный и сообщил, что Очир умирает и спрашивает своего брата Дордже. Дордже дали свежую лошадь, и он ускакал. Около полуночи оба вернулись. Очир, хотя и был очень слаб, приехал верхом. Наш доктор дал большую дозу сердечного стимулирующего средства, и монгол провел ночь спокойно. Утром он попросил у нас прощения и был оштрафован на пять долларов за пьянство и недисциплинированное поведение. После этого случая в лагерь были вызваны два чиновника из Сага дзонга, и им было приказано удерживать крестьян от продажи спиртных напитков обслуживающему персоналу экспедиции. Вечером западный ветер гнал тучи пыли по речной долине, а ночью падал мокрый снег, покрывая близлежащие холмы.
30 апреля. Мы выехали примерно в семь часов утра. Тропа тянулась вдоль многочисленных мендонгов. Среди высоких скал мелькали куропатки. Мы проехали мимо нескольких разрушенных фортов, которые, как говорят, были построены китайцами после непальской войны 1792 г.
Через четыре мили мы подошли к парому, который принадлежал монастырю Ньингма, расположенному на берегу реки. Паромом называлась большая квадратная деревянная лодка с вырезанной из дерева конской головой на носу. Такие лодки в Тибете обычно называются шинг-та, или «деревянные лошади». Ею управляли восемь лам из монастыря. Все движение через реку было закрыто, а паром предоставлен только в наше распоряжение. Каравану с зерном, который прибыл почти одновременно с нами, пришлось разгрузить яков и ждать своей очереди. На Цангпо работало несколько паромов, но многие из них были в плохом состоянии и нам пришлось пользоваться только этим. Лодка одновременно перевозила восемь лошадей и значительное количество багажа, который складывали на носу. Паромщики с трудом справлялись с судном в быстром течении, управляя с помощью двух больших весел, установленных в носовой части, по одному с каждой стороны. Каждым веслом работали два человека. Один давил на рукоятку весла, другой помогал ему, натягивая канат, прикрепленный к середине весла. Верблюдов перевозили не разгружая. Двух верблюдов погрузили одновременно и благополучно переправили через реку. Они оказались первыми верблюдами, переправившимися через Цангпо в этом месте. Торговец, едущий из Лхасы, попросил нашего разрешения использовать лодку при ее возвращении на северный берег и переправиться вместе со своими четырьмя вьючными лошадьми. На торговце была необычная меховая шапка, как говорится, по последней лхасской моде. Она была высокой, с довольно большими полями, которые вместо меха по обычному тибетскому образцу, были богато отделаны парчой. Шапка сверкала на солнце и являла собой варварское и безвкусное произведение эпохи декаданса. Чтобы торговец не замочил ноги, слуга перенес его на берег на своей спине.
Переправившись через Цангпо, мы оседлали коней и поехали по южному берегу реки пока не добрались до одинокой деревни Шару, где было около шести кирпичных хижин, построенных вокруг руин прежней крепости. Форт, как нам сказали, относился к семнадцатому веку. Местные жители поведали, что прежде это место принадлежало лабрангу из Ташилунпо и что народ процветал под управлением Таши ламы и никогда не платил такие высокие ежегодные налоги, какие он вынужден отдавать сейчас чиновникам из Лхасы. После ухода Его Святейшества Таши ламы это место было занято правительством Лхасы, и с тех пор население уменьшилось, дома разрушились, и в район пришел голод. Нам удалось купить редис – первые свежие овощи, который мы увидели после отъезда из Ших-пао-чьенга в Нань Шаньских горах.
Произошла неожиданная задержка нашего каравана яков на переправе. Предполагалось, что караван животных из Янджу от парома возвратится обратно, а новые животные из Шару повезут багаж в деревню. Поэтому грузы были переправлены через реку и оставлены на южном берегу. Яки из Шару не прибыли вовремя, и чиновникам из Сага пришлось повторно пересечь реку и возвратиться с животными, которые уже шли обратно в Янджу. Багаж прибыл в Шару только в шесть часов вечера.
1 мая. Выехали очень рано, в пять часов утра, чтобы до заката успеть дойти до следующего перехода. Утро было теплое, и мы ехали следом за караваном яков, вышедшим раньше. Путь следовал по горной долине, движение по которой затрудняли многочисленные кочки. В некоторых местах лошади с трудом находили, куда поставить ногу, и спотыкались.
Долина сузилась, и дорога стала каменистой и трудной. Огромные валуны на склонах, покрытых детритом, преграждали тропу. После трехчасового подъема мы достигли вершины Шару ла (17600 футов над уровнем моря). День был ясным, и мы могли видеть всю горную цепь Гималаев с Эверестом, над вершиной которого парили легкие облака. К западу от перевала высился остроконечный конус горы Цангла (21169 футов). На перевале наши проводники начали петь. Они пели о европейце, прибывшем в Лхасу, который сказал людям «доброе утро». Я подъехал поближе к ним и попросил повторить песню, но они засмеялись и отказались. Один из них был солдатом, прослужившим пять лет в Кампа дзонге на сиккимской границе, а теперь поселившийся в Шару. Другой проводник пришел из Лхасы, где работал танцовщиком (гар-трук) в Норбу линг-ка, в летнем дворце Его Святейшества Далай ламы. Он танцевал и пел на протяжении всего спуска с перевала. По словам наших проводников, несколько лет назад правительство решило вновь заселить район вокруг Тингри, разоренный войной с гурками в 1792 г., и нескольким сотням крестьянских семей было приказано оставить свои родные деревни в центральных провинциях Тибета и переехать в Тингри. Здесь их оставили в чрезвычайной бедности, выдавая только по три шо в день в виде субсидии от правительства.
Мы спустились по узкой однообразной горной долине, спрятанной между травянистыми холмами, которые живо напомнили нам тоскливые хорские нагорья. Сходство было бы полным, если бы не Гималаи, сверкающими вершинами и глетчерами венчающие горизонт.
После восемнадцатимильного перехода мы остановились на ровной площадке возле ручья с пресной горной водой. Долина носит название Панглунг, или «Долина дерна». Наш погонщик верблюдов принес плохое известие – второй верблюд умер на перевале. Животное болело несколько дней, и мы ожидали, что оно умрет. Теперь у нас осталось только три здоровых животных. Мы послали мулов принести в лагерь груз, оставленный на перевале. Портнягин, которому снова пришлось остаться с тяжелым багажом, сообщил, что наш тибетский проводник и чиновники из Сага дзонга напились после нашего отъезда, грозились отрезать ему голову, отказались дать лошадь и приказали ошеломленным крестьянам не слушать пхьи-лингов, или распоряжений чужестранцев. История началась из-за того, что Портнягин велел проводнику-тибетцу поспешить с погрузкой. Тибетцы прибыли в Панглунг в возбужденном состоянии и сказали мне, что здесь они нас покинут и заберут с собой всех крестьян и животных. Я посоветовал им сохранять спокойствие и предупредил, что обо всех их действиях будет сообщено правительству и я лично прослежу, чтобы они получили по заслугам. Это их успокоило, и они больше не вспоминали о происшествии. Беседа произвела благоприятное действие на чиновника, он пришел помочь поставить палатки и лично раздал сено и зерно нашим лошадям, чего раньше никогда не делал. Мы все основательно устали от такого беззакония и неподчинения. После дневного перехода приходилось принимать специальные меры предосторожности, чтобы воспрепятствовать местному населению продавать спиртные напитки нашим походным слугам. Легко управлять людьми, зависящими от вас, но удержать тибетского чиновника от пьянства и тайной доставки спиртного в лагерь руководителю экспедиции было не под силу.
2 мая. Как обычно, вышли рано. Гималаи ясно выделялись на темном фоне глубокого утреннего неба. Песчаная долина шла под уклон, и идти было нетрудно. Повсюду виднелись руины старых фортов, сторожевых башен и стен. Говорили, что это следы непальско-тибетской войны 1792 г., когда отряды гурков пронеслись через провинцию Цанг, разграбили Шигадзе и Ташилунпо, и тибетцы были спасены китайскими экспедиционными войсками, посланными великим императором Манчу Чьен-лонгом (1736-1795 гг.). Память о замечательной стрельбе из лука кавалеристов Манчу и по сей день живет среди людей, и много историй рассказывается о доблести Со-ло маг-ми, или солонских воинах, которые составляли часть китайского войска.
В одном месте мы увидели остатки зубчатой стены, которая прежде закрывала вход в долину. После четырехчасовой езды вышли на обширную равнину, которая, как говорили, соединяется с равниной Тингри, орошаемой Пхунгчу, протекающей мимо Тингри, Шекара, а затем по территории Непала, где она известна под названием Арун. Долина была геологически сформирована недавно и на большей части покрыта болотами и солончаками. Мы остановились в местечке, называемом Кхарчунг, которое состояло из нескольких хозяйств.
На холме к северу от поселка виднелись руины дзонга местного де-па, или начальника. Некоторые из здешних крестьян живут в пещерах, вырытых в известняковых склонах горного массива. Это были первые пещерные жилища центрального Тибета. Они обычно встречаются в Южном Цанге и западнее, по направлению к Нгари. Нам опять пришлось менять караванных животных. В полдень сильный западный ветер с яростью тряс наши палатки, а над горами сгустились грозные серые тучи. Вечером впервые шел дождь, и Гималаи скрылись за клубами пыли, принесенной ветром с равнины.
3 мая. Исключительно прекрасное утро. Ураган очистил воздух, и горный пейзаж с его четкими очертаниями и глубокими сине-фиолетовыми красками был великолепен. Над высочайшими пиками Гималаев нависли облака и скрыли вершину Эвереста. Мы шли на юг через равнину вдоль левого берега Пхунгчу. Земля была покрыта щебнем, и пейзаж несколько напоминал Гоби Центральной Монголии. Вдали проносились стада куланов, поднимая тучи пыли. Одно животное приблизилось к колонне каравана, и монгол, проезжавший мимо него, обнаружил, что это был жеребец, ослепший от старости. Мы пересекли грязную реку с илистым дном. В период паводка уровень воды поднимается и река затопляет окружающие болота. Правый берег был сильно заболочен, и нам пришлось сделать большой крюк, чтобы добраться до твердого грунта у подножия холмов. По берегам реки паслись отары овец. На правом берегу развалины были так многочисленны, что, казалось, покрывали каждый ровный клочок земли на склонах холмов. После восемнадцатимильного перехода мы достигли маленькой деревушки Дагчо, состоящей из группы кирпичных домов с разрушенной сторожевой башней в центре.
Население пребывало в чрезвычайной бедности, возделывая всего несколько ячменных полей, орошаемых каналами. Это место принадлежало секте красношапочников, на что указывали красные, белые и темно-синие вертикальные линии, нарисованные на стенах домов. Нам опять пришлось менять караванных животных. Яков в деревне было мало, и багаж пришлось грузить на дзо.
Вечером в лагерь пришли нищие странники, которые произвели такой ужасный шум, что пришлось попросить их оставить нас в покое. Большая группа паломников, направляющихся к священному озеру Манасаровар, ходила вокруг лагеря и пела, в надежде получить что-нибудь от сахибов. Поздно вечером к деревне подошел маленький караван с грузом плиточного чая и разбил лагерь по соседству с нами. Мулы и товары принадлежали правительственному торговому агенту (шунг-ги тшонг-ра), то есть человеку, торгующему от имени правительства и имеющему на это лицензию.
4 мая. Очень печальное зрелище представляет собой ландшафт равнины, ведущей в Тингри. Всюду руины, руины и руины – древние крепости, обезлюдевшие деревни, остатки зубчатых стен. Бесплодные, скалистые холмы по обеим сторонам долины лишь обостряют чувство полного опустошения. И над этими картинами разрушения вздымаются могучие блистающие снегом пики Гималаев – драгоценное ожерелье Азии. Через обширную равнину вы продвигаетесь к Тингри, чей темный силуэт возвышается на скалистом горном отроге на востоке.
Тингри – четвертая военная станция Тибета после Лхасы, Шигадзе и Гянцзе. Она имеет гарнизон приблизительно из пяти сотен пехотинцев под командованием Цанга и охраняет дорогу к Чьиронг дзонгу и Катманду. Равнина со всех сторон окружена хребтами гор, а на востоке выходит в широкую горную долину, через которую проходит торговый путь в Шекар дзонг, а затем в Шигадзе и Лхасу. Подходы к долине охраняются военным фортом Тингри. Военная станция и форт Тингри были основаны китайцами после наступления гурков в 1792 г. Руины и полуразрушенные стены китайского форта все еще видны на гребне отрогов, возвышающихся над деревней Тингри. Во время правления Манчу форт имел гарнизон из тридцати китайских солдат под командованием лейтенанта. В случае тревоги гарнизону помогали отряды местной милиции, или са-сунг маг-ми (са-срунг дмаг-ми), собранные среди местных кочевников и крестьян. Конечно, крепость не имеет никакой стратегической ценности и может быть легко обойдена с флангов продвигающимися с юга войсками. Солдаты гарнизона и их семьи живут в деревне, расположенной ниже форта.
Две полуразрушенные ступы с фантастическими узорами и головами охраняющих божеств стоят у входа в деревню, расположенную на юго-восточном склоне горного отрога. Равнина около деревни заболочена, и стоило больших трудов найти сухое место для лагеря. После поисков ровное пространство было найдено недалеко от въезда в деревню. По прибытии в лагерь мы были неприятно удивлены, обнаружив большую толпу поджидающих нас зрителей. Ничего не было подготовлено: ни палатки, ни топливо, ни корм и, что самое худшее, никаких караванных животных к следующему дню, так как гем-по, или местный старшина, который занимался всеми гражданскими вопросами Тингри, отсутствовал в течение нескольких дней, а офицер, командующий фортом, известный в основном как Тингри да-пон (Тингри мда-пон), был в Лхасе, и его обязанности выполнял заместитель командира, который притворялся, что ничего не смыслит в местных делах попечительства гражданских лиц.
Мы сразу же послали курьеров за старшиной и отправили сообщение майору, командующему фортом, с просьбой прислать солдат, чтобы очистить лагерь от толпы. В ответ на этот запрос явились два тибетца, один в обычной тибетской одежде и зеленой гамбургской шляпе, который представился как ше-нго, или младший офицер, дворецкий в доме майора. Другой был невысокого роста, одетый в грязную цвета хаки военную форму британского образца. Вероятно, в частной жизни оба были торговцами, поскольку один тотчас же предложил поставить сахар и овощи и даже поинтересовался, не купим ли мы несколько прекрасных верховых лошадей, принадлежащих его хозяину. Второй побывал в Калимпонге на индийской стороне границы и привез полный ассортимент дешевой душистой помады японского изготовления. Она очень популярна в Тибете, поскольку состоятельные люди обычно накладывают ее толстым слоем на лица для защиты от волдырей во время холодных тибетских ветров. Во время перехода через район Великих Озер некоторым из нас пришлось обратиться к тому же средству и смазывать лица помадой, купленной в Нагчу. Это средство было очень популярно у наших монголов, и они выходили из своих палаток с блестящими лицами, потемневшими и покрытыми волдырями из-за ветров Тибетских нагорий.
В Тингри обнаружилась нехватка продовольствия, поскольку непальские торговцы, которые обычно прибывают в Тингри весной и летом, не приехали в этом году из-за сильных снегопадов на перевале Кхамбушарканг ла, который ведет к долине Катманду. Однако после значительных усилий, нам удалось купить некоторое количество порама, сушеного картофеля и лука. Нашим главным поставщиком стал бывший китайский лао-е форта, который со времени свержения китайского правления в Тибете занялся торговлей и стал полностью тибетцем.
Местные крестьяне рассказали о тяжелом положении в провинции Цанг. После вынужденного отъезда Его Святейшества Таши ламы многие ламы покинули монастырь Ташилунпо. Провинция и монастырь в настоящее время управляются чиновником, назначенным Лхасой, который имеет титул Лабранг ша-пе (Ла-бранг шабс-пад). Все жаловались на высокие налоги, которые приходилось платить лхасскому казначейству. Налоги никогда не фиксируются, и правительство назначает сумму, которую нужно платить, согласно своим финансовым потребностям. Иногда зажиточной семье приходится выплачивать до двадцати нгу-сангов в месяц.
Мы также встретили нескольких тибетских торговцев, которые хорошо знали дорогу в Сикким, и они заверили нас, что самый лучший путь туда проходит через Шекар – Добтра к северу от озера Тшомо Третунг и Кампа дзонга. Некоторые из них немного говорили на хинди и часто бывали в Гангтоке и Калимпонге.
Ближе к вечеру прибыл местный старшина, высокий и седовласый. Он заверил, что все будет готово для нас на следующий день и что мы не должны волноваться, потому что караванные животные, как и планировалось, достигнут Тингри до заката солнца, и мы сможем отправиться в Мемо – деревню, находящуюся между Тингри и Шекаром. К вечеру неожиданное событие взбудоражило деревню. Около семи часов в форте прозвучал сигнальный горн, и все солдаты, находящиеся в нашем лагере, посмотрели вверх на скалистый отрог. Что это было? Ошибки здесь быть не могло: горн призывал к оружию. И только позже до нас дошли слухи, что в Кхаме началась новая война, и правительство мобилизовывало отряды на восточную границу. Торговцы из Кхама, высокие мужественные люди, серьезно говорили о тяжелых временах на своей родине. Казалось, что приближается новая буря. Солдаты спешно выехали и присоединились к своим частям. Был получен приказ, призывающий войска поддержать власть ламаистского правителя Тибета.
5 мая. Мы поднялись очень рано, но скоро обнаружили, что вьючные животные ни в деревню, ни в наш лагерь не прибыли, а старшина все еще наслаждался утренним сном. Мы с Портнягиным отправились к нему и строго приказали тотчас же приготовить животных, иначе ему придется сопровождать нас в Шекар, где он будет передан дзонг-пону. Он оправдывался тем, что крестьяне игнорировали его приказы, и хотя в деревне было достаточно вьючных животных, он не смог их собрать без нашей помощи! Старшина настаивал на том, чтобы мы остались в его доме и дали ему время сбегать к помощнику и выяснить, готовы ли животные. Через полчаса он возвратился в отчаянии, рассказывая, что крестьяне посмеялись над ним и отказались выполнять приказы. Он попросил нас пойти с ним и разобраться в ситуации. Так мы начали обход дворов деревни. Процедура была короткой, но достойной внимания. В каждом дворе неизменно происходило одно и то же. Старшина с тяжелым хлыстом в руке входил во двор и спрашивал громким голосом: «Вы готовы поставить животных, согласно вчерашнему приказу?» Вопрос сопровождался в большинстве случаев ударом хлыста. Получивший удар неизменно отвечал пронзительным голосом: «Ла-лес», то есть «да». После такой действенной процедуры вьючных животных выводили со двора на улицу, а старшина направлялся к следующему дому. Таким образом нам удалось собрать около половины нужного количества караванных животных. Остальные должны были прибыть из соседних ферм и деревень. Мы выразили старшине протест против его жестокого обращения с местными крестьянами, но он только рассмеялся, сочтя наше возмущение нелепым.
Мы возвратились в наш лагерь с двумя прекрасными верховыми лошадьми. Пришлось еще пару часов прождать недостающих животных, которые, как сообщили, были уже в пути. Забавный несчастный случай произошел утром, когда майор, исполняющий обязанности командующего фортом, и несколько его солдат приехали в лагерь, чтобы выставить своих коней на продажу. Лошадь майора взвилась, понесла, за лагерем сбросила наездника в пыль и исчезла за горным отрогом. После такого позора он не посмел приближаться к нашему лагерю и пешим отправился в деревню.
Наконец, караванные животные прибыли. Снова пришлось стать свидетелями любопытной сцены. Старшина сердито ругал погонщиков и приказал одному из своих слуг принести широкий ремень. Когда инструмент для наказания принесли, опоздавших погонщиков – троих мужчин и пятерых женщин – поставили на колени, и старшина нанес им несколько звучных ударов по щекам. Виновные кричали неестественно пронзительными голосами, но не казались страдающими от наказания.
Мы покинули лагерь вскоре после того, как прибыл весь караван, оставив одного Портнягина следить за распределением грузов в последней партии вьючных животных. За несколько минут до их отбытия старшине принесли стрелу с прикрепленной к ней полоской красной ткани. Это был официальный приказ из Лхасы, предписывающий роте пехотинцев немедленно отправиться в Лхасу и присоединиться к экспедиционным войскам, стоящим в Поюле на юго-востоке провинции Кхам. Деревенским старшинам, проживающим вдоль маршрута, было приказано снабдить проходящие отряды транспортом и провизией. Приказ не произвел большого впечатления на местных жителей, лишь большее количество чанга, или ячменного вина, было выпито в этот день. После прочтения приказа старшина тщательно намотал материю на стрелу и воткнул ее в одну из наших коробок, таким образом приказ о мобилизации пропутешествовал с нами к Мемо и дальше. Как оказалось впоследствии, старшина опасался отправлять приказ с верховым посыльным, который мог выбросить его, и поэтому предпочел доверить важное послание иностранному каравану! Да-йиг, или письмо-стрела, объявляющее мобилизацию отрядов, прибыло в Мемо с нашим караваном и было обнаружено Портнягиным во время осмотра грузов. Оно было сразу передано местному старшине с объяснением, что мы не имеем никакого отношения к мобилизации. Несмотря на наши заверения, приказ после внимательного изучения был возвращен нам на том основании, что раз он прибыл с нами, то с нами должен и отбыть! Мы, конечно, отказались взять его, но утром он снова был воткнут в одну из наших коробок и таким образом прибыл в Шекар. По мнению старшины, надежнее было послать письмо с европейским караваном, чем доверить местному посыльному.
Что случилось в Поюле? Задавленное чрезмерными налогами население некоторых наиболее воинственных долин восстало с оружием в руках против губернаторов Лхасы и их солдат. Сообщалось, что губернатор и около шестидесяти тибетских солдат расстались с жизнью в Поюле, стране знаменитых воинов. В Лхасе и Шигадзе были мобилизованы отряды, и лхасскому казначейству пришлось выдержать это новое напряжение. Кроме страданий войны стране приходилось переживать гибельные последствия мобилизации.
В перемещении тибетских отрядов нет никакого порядка. Они обычно получают транспортные средства от местного населения. Солдатам приходится везти с собой провизию из дома. Все они едут верхом, некоторые на лошадях и мулах, а некоторые даже на ослах и яках. Никакой униформы нет, за исключением редко встречающихся краг, в то время как большинство людей одеты в тибетские кафтаны и меховые шапки. Обмундирование цвета хаки, позаимствованное не так давно из Индии, служит только парадной формой. Обычное вооружение состоит из английских винтовок старого образца, которые никому не в состоянии причинить вреда из-за отсутствия надлежащего ухода. Тибетским пехотинцам и кавалеристам нравится ездить с примкнутыми к стволам штыками, которые, кроме того, обычно ярко украшаются церемониальными шарфами и разноцветными полосками ткани. Часто случается, что при начале боевых действий они предпочитают оставлять свои винтовки из опасения потерять их и стреляют из старинных мушкетов или просто скрываются за камнями или в любом другом естественном укрытии. Нападение тибетцы всегда предваряют дикими воплями, которые должны подбодрить отряды. «Кхи, ху, ху!» или «у-ху, у-ху, у-ху!» – любимые боевые кличи тибетцев, идущих в атаку.
Тибетская колонна представляет собой длинную вереницу всадников, которую сопровождают сотни вьючных животных, груженных всеми видами домашнего и лагерного снаряжения. Среди багажа особенно бросаются в глаза мешалки для приготовления чая. Офицеры едут на своих собственных лошадях или мулах, которые иногда украшены богатыми попонами и имеют чрезмерное количество багажа, притороченного к седлу, из-за чего всаднику приходится сидеть на лошади как в кресле с вытянутыми вперед ногами. Все идет хорошо, пока животное спокойно, но если оно вдруг пугается, то часто сбрасывает наездника и поклажу в дорожную пыль. Обычно вперед посылаются верховые, объявляющие о прибытии отрядов. В данном случае посыльный, спешно отправленный в Шекар, по дороге присоединился к нашему каравану и не торопясь добрался до Шекара за два дня вместо одного, оставаясь все время в нашем лагере и пользуясь всеми приготовлениями, сделанными для нас по приказу правительства. Все это время он пьянствовал и доставлял большие неприятности.
Когда мы наблюдали за передвижением тибетских отрядов, то удивлялись, что станет с ними в горных долинах Поюла, и смогут ли их командиры справиться с ситуацией. Восстания в горах – ужасное бедствие, уносящее многие жизни подобно наводнению. Никогда не знаешь точно, где и кто является врагом, поэтому проходящие колонны, неспособные оказать сопротивление, часто уничтожаются в узких долинах. По словам старого тибетского солдата, который был свидетелем некоторых походов Калон ламы в 1917-1918 гг., такое часто случается в Восточном Тибете.
Путь в Шекар пролегал по правому песчаному берегу Пхунгчу. Песчаные и известняковые утесы высились по обеим сторонам долины. Страна живо напоминала районы Центральной Гоби. Повсюду виднелись небольшие деревушки со скудными полями, на которых работали крестьяне. Молодая трава росла на речных берегах, покрытых стаями диких гусей, уток брахмини и чирков. К нашему отряду присоединился лама на великолепном черном муле и сопровождал нас до нашей стоянки в Мемо. За спиной у ламы висел прекрасный карабин Маузера и патронташ. Он ехал из Ташилунпо и сопровождал своего господина, богатого ламу-торговца, в Шекар.
Около двух часов дня мы достигли маленькой деревушки Мемо, которая состояла из одного большого дома, принадлежащего местному старшине, и нескольких фермерских хозяйств в ее окрестностях. Мы были встречены женой местного старшины, пожилой женщиной, которая старалась устроить нас поудобнее. Лагерь разбили на ровном месте за деревней, и все шло хорошо, пока наш тибетский проводник не напился и не отказался выполнять свою работу. Госпожа Рерих упрекнула его за такое поведение, и он, разъярившись, выбежал к толпе крестьян, крича, что мы плохие люди, потому что сказали, что он пьян, когда этого не было, и приказал крестьянам не обслуживать нас.
Толпа испугалась и рассеялась, а мы остались без топлива и корма для животных почти на три часа. Недисциплинированный служащий ушел в палатку и наотрез отказался выполнять свою работу. Солдат из Тингри, который сопровождал экспедицию в Шекар, тоже был пьян и совершенно не мог помочь. Он пришел ко мне и в отчаянии просил поговорить с крестьянами и убедить их изменить свое отношение. Пришлось идти к старшине, где я убедился, что его семья была во всем готова помочь нам. Жена старшины сразу созвала всех слуг и дала им строгие указания снабдить нас топливом и кормом и собрать животных к завтрашнему дню. Через час у нас было все. Но за первой неприятностью последовала другая. Между караванщиками из Тингри и крестьянами Мемо возник серьезный спор. Письмо с сообщением о нашем прибытии крестьяне получили всего за несколько часов до приезда экспедиции и не смогли приготовить нужное число караванных животных. Они решили нанять их у людей из Тингри. Те отказались и бросились уводить своих лошадей и мулов, но были задержаны группой жителей Мемо, в то время как другая группа крестьян пригнала всех животных старшине во двор. После бурного разговора вопрос был улажен, и караванщики из Тингри согласились отдать животных в наем. Профессор Рерих сразу уволил недисциплинированного служащего и сообщил, что о его поведении будет доложено районому губернатору в Шекаре.
После полудня нас посетил лама из Ташилунпо. Почтенный монах горько жаловался на репрессии лхасского правительства и сообщил, что многие монахи оставили монастыри, а большинство богатых семей Цанга доведены до чрезвычайной бедности.
Вечером мы сидели около палаток и наблюдали за непрерывным потоком всадников, едущих из Тингри в Шекар. Некоторые были на мулах, другие – на прекрасных верховых лошадях необычайно высокого роста, как говорили, выведенных в Центральном Тибете. Посыльные солдаты, отправленные из Тингри объявить о прохождении отрядов, выполняли свои обязанности не спеша и провели ночь в нашем лагере. Они напились, и один из них горько жаловался на грустную жизнь тибетского солдата. По его словам, едва его часть возвратилась из Кхама в Тингри, как снова получила приказ двигаться в Поюл и принимать участие в военной операции против по-пов. Наш третий верблюд стал показывать признаки истощения, и пришлось оставить его на попечении жены старшины. Пожилую госпожу пригласили в лагерь и подарили ей верблюда. Она чувствовала себя чрезвычайно польщенной и настаивала на том, чтобы мы проинструктировали ее и ее брата, как ухаживать за животным. Мы дали ей урок «верблюдовождения» и показали, как заставить его вставать на ноги и ложиться. Все зрители были сильно взволнованы, а бравое животное препроводили в его новый дом. Ворота, ведущие во внутренний двор дома, были слишком малы, чтобы через них мог пройти верблюд, и пришлось их расширить, удалив часть кирпичной стены. Это был первый верблюд, которого видели в этой области, и семья старшины по достоинству оценила выпавшую им честь. Ночью ужасная суматоха и беготня по лагерю заставили нас вскочить с постелей. Верблюд вырвался на свободу и возвратился к своим товарищам. Старшина со всем своим семейством гонялся за ним, но поймать животное им не удалось. Нашим людям пришлось отвести верблюда в новую конюшню, расположенную во внутреннем дворе дома старшины.
С Тингри и областью, расположенной юго-западнее его вокруг горной цепи Лапчи кангри, связан один из величественных эпизодов религиозной и литературной истории Тибета. В первой половине одиннадцатого столетия здесь жил и трудился самый знаменитый учитель Тибета – отшельник Миларепа (Мила рас-па), святой Франциск Страны Снегов. На юге Тингри в почти недоступных горных долинах, ведущих к высочайшим нагорьям земли, где снежные гиганты Эверест, Макалу и Гауришанкар вздымаются на громадные высоты, словно соперничая друг с другом, еще живут отшельники, ревностно оберегающие тайну Миларепы, передаваемую через поколения учителей. Здесь в затерянных диких горах все еще можно услышать песни Миларепы и рассмотреть на стенах покинутых горных жилищ отшельников изображения Учителя, слушающего Внутренний Голос. Каждый год паломники поднимаются почти недоступными тропами к Эвересту, чтобы увидеть гигантский скол на склоне горы – след падения Наро Бон-чунга.
Однажды Наро, один из главных учителей Черной Веры Тибета, вызвал Миларепу подняться на вершину Эвереста, называемого здесь «Матерью Великих Снегов». Миларепа принял вызов и вошел в глубокую медитацию. Тем временем Наро, видя Миларепу, сидящего неподвижно, с помощью сверхъестественной силы начал взлетать к вершине великой горы. Но как могла победить Черная Вера? Внезапно на вершине горы появился сияющий трон, на котором сидел медитирующий Миларепа. Ослепленный блистающим видением, Наро упал в глубокую пропасть и при падении оставил гигантский след своего поражения. Так говорит легенда, и сотни паломников превозносят мудрость Учителя, которому были послушны и звери, и птицы.
Там, в отдаленных горах, можно все еще встретить затворников, членов тайного братства последователей Миларепы, именуемого «Братья и Друзья Тайного». На покрытых льдом склонах прохожий еще может увидеть фигуру монаха в белых одеждах адепта тайной науки «Внутреннего Огня», или Лунг-тум-мо (лунг гтум-мо). Молва об этой области распространилась далеко по всей буддистской Центральной Азии, и ученые ламы Монголии часто рассказывают о духовных учителях и отшельниках горной страны юго-западнее Шигадзе.
По дороге в Тингри мы встретили нескольких лам – последователей Миларепы, совершающих паломничество в долину Лапчи и ее храм. Некоторые из них несли большой дамару, трезубец и канг-линг, или трубу, сделанную из человеческой кости, подвешенную к поясу. Их одежда состояла только из белого домотканого халата, ставшего серым от постоянной носки и непогоды; волосы были собраны в узел на макушке.
Мне предоставилась возможность поговорить с ними и составить Гурбум, или собрание песен Миларепы. Я расспрашивал их о последователях Миларепы и известных убежищах в горах. Сначала они были озадачены моими вопросами. Какое право имел чужестранец расспрашивать о жизни их товарищей-монахов? Но постепенно, видя что я совершенно серьезен, они становились более общительными. Уже упомянутые «Братья и Друзья Тайного» – посвященные ученики одного учителя, объединенные общим источником указаний. Они обычно останавливаются в горных убежищах и узнают друг друга по определенным приметам. Они практикуют интенсивную медитацию и тайную науку «Внутреннего Огня», которая позволяет адепту часами сидеть на пронизывающем ветру и во время бури, не ощущая мороза. Наоборот, он чувствует приятное тепло, разливающееся по телу и иногда видит возникающие вокруг него языки пламени. Говорят, что некоторые из адептов этих практик, чьи жизни были особенно исполнены святости, способны растопить снег вокруг себя на значительном расстоянии. Перед достижением этой стадии тум-мо, устремленный монах должен подвергнуться курсу обучения под руководством учителя, который пристально наблюдает за своими учениками. Без учителя тум-мо считается чрезвычайно опасным, и известны многие случаи, когда монахи сходили с ума. Я слышал о монахе, который практиковал концентрацию, позволяющую развить в себе тум-мо, в течение четырнадцати лет, но однажды был прерван случайным прохожим, потерявшим путь и спросившим монаха о дороге. В результате этого медитирующий лама испытал такой страшный удар, что не сумел перенести его и лишился разума. Правила тум-мо и медитаций, которые служат чтобы развить эту способность, содержатся в специальных руководствах. Некоторые из них напечатаны в Нартанге, но чтобы получить их, нужно иметь специальное разрешение от правительства. Большинство руководств – рукописные и переходят после смерти учителя к его самому лучшему ученику. Эти руководства, как правило, составлены на так называемом языке мантр, высоко техничной форме тибетской литературы, использующей специальные выражения.
Интересно заметить, что тум-мо также практикуется в монгольских монастырях. Эти монастыри, обычно называемые дьян-кхитами, или отшельническими жилищами дхьяна (санскр. дхьяна – размышление), рассеяны по всей стране. На посещение их должно быть получено специальное разрешение, и даже после этого посетителям запрещается разговаривать с ламами в их кельях.
Миларепа и его песни очень популярны среди жителей Тингри и его окрестностей, и легенды о нем часто рассказываются по вечерам возле костров лагерных стоянок и у деревенских домашних очагов. Автор получил огромную пользу от таких бесед с путешествующими торговцами и странствующими ламами.
В некоторых домах Тингри и окрестных деревнях мы обнаружили настенные росписи, изображающие Миларепу с правой рукой, поднятой к правому уху, слушающего таинственные голоса природы. Он всегда изображается сидящим перед пещерой на фоне огромной снежной горы. На нем белые одежды его секты и шнурок аскета. Газели, леопарды и лани смотрят на святого, погруженного в глубокую медитацию. Его учитель, Джецюн Марпа, часто изображается над ним в облаках, руки его сложены в дхиани-мудру – позу размышления. Другие популярные картины изображают святого в его обычной позе, сидящего среди остроконечных скал на фоне заснеженных гор, с богиней Тше-ринг-мой, прислуживающей ему. Святой выглядит совершенно изнуренным после строгой епитимьи. Рисунок фресок выполнен довольно грубо, но цвета изящны. Время смягчило слишком яркие контрасты и скрыло ошибки рисунка. Раскрашенные изображения Миларепы встречаются довольно часто, а его бронзовые статуэтки чрезвычайно редки. Удалось достать только одно очень грубо сделанное бронзовое изображение святого.
6 мая. Выехали рано. В шесть часов караван покинул Мемо и пересек обширную равнину, на которой находилась деревня. Обогнув скалистый мыс, тропа вошла в узкую долину, которую со всех сторон обступали известняковые хребты. В маленькой деревушке из дюжины хижин, расположенной на берегу Пхунгчу, дорога разветвлялась. Один путь шел берегом реки к мосту, другой пересекал реку около деревни и вел на северо-восток в горы. Второй путь был гораздо короче, и мы решили перейти реку вброд. Наняв двоих проводников, начали переправу. Река была глубокой, и те, кто ехали на низких лошадях, промочили ноги. Еще труднее было обеспечить переправу ослиного каравана. Вода была слишком высокой для навьюченного осла, и некоторую крупную поклажу людям пришлось переносить на собственных спинах. Русло реки было песчаным, и в дождливые сезоны (июль-август) уровень воды значительно поднимался. Перейдя реку, мы вошли в сильно пересеченную известняковыми и песчаными холмами местность. Через две мили известняк исчез, и мы оказались среди каменистых скал и горных массивов – свидетелей вулканической деятельности в недавний геологический период. Дорога была узкой и трудной. Преодолев два невысоких горных перевала, мы спустились в продольную долину, покрытую многочисленными ячменными полями и крестьянскими фермами. Миновав низкий скалистый отрог, вышли в узкую, хорошо защищенную долину, в которой располагался Шекар дзонг.
Шекар – несомненно одно из наиболее живописных мест Тибета. Сам дзонг возвышается на скалистом массиве. Ниже форта находилось несколько монастырей, из которых наиболее важным был Шекар чоде. Все монастыри принадлежали к правящей секте ламаизма – желтошапочникам. Город Шекар был построен у подножия горного массива и делился на две части маленькой грязной речкой. Район Шекара управлялся двумя губернаторами, светским и ламой-чиновником, или рце-друнгом. Во время нашего визита светский губернатор находился в Лхасе, и ответственность за руководство районом была возложена на клерикальную коллегию и ку-тшапа, или представителя гражданского губернатора. Ламой-губернатором был молодой человек со спокойными и достойными манерами, но выглядел он унылым и, очевидно, не проявлял большого интереса к административной деятельности. Большинство дел дзонга были возложены на его главного секретаря. Настоящий губернатор жил не в живописном дзонге на вершине холма, а занимал небольшую квадратную постройку в центре города.
Нам показали место для лагеря к югу от города, но местный старшина очень медленно занимался необходимыми приготовлениями, и целый час был потрачен на спор с ми-сером тху-ми, или представителем населения Шекара, который должен был позаботиться о наших нуждах. Профессор Рерих и я сразу поехали на встречу с губернатором, чтобы уточнить наш дальнейший маршрут в Кампа дзонг. Мы нашли его осматривающим наш лагерь из-за выступа стены на крыше дома.
Нас провели в большую комнату на втором этаже. Губернатор сел на обычный низкий стул около окна и вежливо поинтересовался нашим здоровьем и трудностями, которые мы испытали в пути. Большая часть переговоров велась секретарем губернатора и важным таможенным чиновником из Лхасы, который совершал инспекционную поездку по району Шекара. Этот господин вел большую часть беседы. Прежде он был губернатором Нагчу и очень стремился узнать о современном положении дел в том районе. Он имел смутное представление о внешнем мире, а Америка была ему известна под китайским названием Мейкуо. Он выразил неподдельный интерес к небоскребам и попросил разрешения посетить наш лагерь в полдень. Секретарь губернатора сообщил, что животные не могут быть готовы ранее, чем через три дня. Это заявление подкреплялось длинной аргументацией. Мы стремились поскорее отправиться вперед, чтобы покрыть расстояние между Шекаром и следующими тремя этапами до того, как прибудут отряды из Тингри и реквизируют весь доступный транспорт.
Таможенный представитель, который принимал живое участие в беседе, сообщил, что письмо с приказом предоставить караванных животных, было отослано несколько дней назад, но у крестьян не хватило достаточно времени, чтобы собрать и доставить их сюда. Население было задавлено чрезмерными налогами, и местные губернаторы не могли настаивать на незамедлительном исполнении их приказов из-за опасения возможных беспорядков, тем самым открыто признавая бессильное положение гражданских властей района. Мы требовали разрешения продолжить путь в Кампа дзонг через Добтра, севернее озера Тшомо Третунг, но губернатор настаивал на другом маршруте – через Тингкье дзонг. По его мнению, в Добтра не сделаны необходимые приготовления, и караван от Шекар дзонга не сможет везти наш багаж всю дорогу до Кампа дзонга. Наконец, мы покинули дзонг, получив обещание губернатора, что животные будут доставлены в Шекар 9 мая.
В полдень нас навестили несколько тибетских купцов. Большинство из них торгуют с Индией и часто посещают Калимпонг и Гангток в зимнее время. Прибыл секретарь дзонга, чтобы сосчитать наш груз. Он поручил двум убого выглядевшим крестьянам, одетым в лохмотья, присматривать за ним ночью. Затем сообщил, что власти находились в большом затруднении, поскольку кроме нас они должны были снабдить транспортными животными и другие прибывающие отряды, но обещал сделать все от него зависящее.
Непрерывная вереница всадников на лошадях, позвякивающих колокольчиками, проезжала мимо нашего лагеря. Большинство из них были торговцы, прибывающие из Внутреннего Тибета. Некоторые ехали на прекрасных животных и имели очень живописный вид. Около нашего лагеря находились ячменные поля Шекара, и крестьяне вспахивали их на ярко украшенных буйволах. В сельских районах Тибета рога буйволов обычно обвивают красной тесьмой, свисающей вниз по обеим сторонам головы.
7 мая. Утром мы запасались провизией для дальнейшей поездки. Цены на пищевые продукты были необычайно высокими. Наш лагерь был переполнен зеваками, которые наблюдали за каждым нашим движением и даже пытались забраться внутрь палаток. Мы пробовали убедить толпу разойтись, но все наши попытки потерпели полную неудачу – толпа только удвоилась. Люди, вероятно, думали, что мы собираемся делать что-нибудь интересное. Очень скоро стало невозможно ходить по лагерю без чьих- нибудь приставаний или без сопровождения группы местных жителей. Пришлось обратиться к губернатору и попросить у него пару человек, чтобы выгнать толпу. Люди появились быстро, но никого не смогли разогнать и предложили нам самим это сделать, поскольку толпа не осмелится оказывать сопротивление иностранцам. Вместе с Портнягиным нам удалось отогнать толпу за пределы лагеря, но люди продолжали стоять на значительном расстоянии и даже садились, устраиваясь поудобнее. Очевидно, они решили провести весь день, наблюдая за происходящим в лагере иностранцев.
В полдень чиновники дзонга нанесли нам ответный визит. Их очень интересовали фотографии Нью-Йорка. Они считали этажи в каждом здании и удивлялись количеству транспорта на улицах. «Наш Тибет намного отстал от вашей страны, – сказал таможенник, – неудивительно, что вы презираете нас из-за нашей отсталости». Во время их визита толпа снова заполонила лагерь, и даже сами чиновники не смогли ее разогнать. Люди вплотную подходили к палаткам и толпились у входов, поэтому в них стало совсем темно. Чиновник протестовал, но почти безуспешно. Особенно досаждали маленькие монастырские послушники, которые постоянно просили бакшиш, как обычно выкрикивая: «Мое горло пересохло. Пожа луйста подайте мне что-нибудь, чтобы купить вина!»
8 мая. Губернатор уверил нас, что сделает все, что в его силах, чтобы обеспечить нас караванными животными. Все больше солдат прибывало из Тингри, следующих в Лхасу и Поюл; главная колонна отряда следовала позади. Около полудня лагерь был внезапно наводнен огромной толпой монахов различных возрастов, которые толпились вокруг палаток, загля-довали внутрь и делали нашу жизнь невыносимой. Толпа была ужасно грязной, и я постоянно вспоминал слова капитана Роулинга, сказанные о другом тибетском монастыре: «Их тела были всегда густо покрыты жиром и салом, а большинство открытых частей тела наводило на мысль, что ламы только что завершили чистку дымохода или загона для скота».
Чтобы у нас больше не было задержек на пути в Кампа дзонг, мы убедили губернатора послать специального верхового в Тингкье дзонг и Кампа дзонг, а также написать письмо местным чиновникам с просьбой ускорить поставку караванных животных.
9 мая. Поздно вечером мы услышали топот большого стада, идущего по главному тракту, и нам сказали, что это животные, приготовленные к нашему отъезду на следующий день. Утром здесь не оказалось никаких караванных животных, а колонна, прошедшая ночью, была обычным караваном с ячменем, принадлежащим частному торговцу.
Толпа чиновников и старшин собралась в нашем лагере и занялась бесконечным обсуждением того, как разместить наш груз. Секретарь дзонга обошел деревню и собрал всех годных вьючных животных. К десяти часам утра нужное количество было найдено, и караван несколькими колоннами покинул Шекар. У властей возникли проблемы с местными ламами, которые, как предполагалось, поставят около двадцати ослов. В последний момент монахи отказались от своего обещания. Секретарь форта вызвал главного ламу и строго приказал ему предоставить животных. После горячего спора непокорные монахи со своими животными появились на месте событий. Для себя мы получили необыкновенно прекрасных верховых лошадей, поскольку местные чиновники вынуждены были отдать своих собственных. Полковник ехал на хорошем сером коне, а я получил крупного черного мерина.
Выехали довольно поздно, а переход предстоял длительный. Тропа тянулась по левому берегу Пхунгчу, или Аруна. Миновали несколько маленьких деревушек. По обеим сторонам реки высились известняковые гребни с глубокими следами эрозии. В некоторых местах путь пресекался выветренными каньонами, прорезанными в склонах гор.
После пятичасовой езды вдоль берега Пхунгчу мы въехали в большую деревню Цона, которая была местом нашей стоянки. Два представителя дзонга, которые, как предполагалось, поедут с нами до Тингкье, были задержаны в Шекаре и явились только после того, как за ними отправили человека, отвечающего за сменных лошадей. Деревенские жители неверно информировали нас, сказав, что палатки приготовлены примерно в четырех милях отсюда, ниже по течению реки. Веря им на слово, мы продолжили путь, но, к удивлению, ничего не обнаружили на указанном месте и решили дождаться прибытия представителей дзонга. Мы разбили временный лагерь на берегу реки и сварили чай. Я остался на выступающем холме с полевым биноклем, чтобы наблюдать за нашим караваном. На широкой равнине со стороны деревни Цона ничего не было видно. В шесть часов нас отыскала группа всадников, среди которых были представители Шекара и наши монголы. Представители были очень раздражены и сообщили нам, что деревенские жители подготовили палатки для нас примерно в шести милях дальше этого места. Поскольку дорога была легкой и ровной, мы направились туда.
Снова сели на лошадей и поехали через огромную песчаную равнину, которая занимала обширное плато на берегу реки. Темнело, но лагеря не было видно. Наконец, после перехода длиною в двадцать восемь миль, мы наткнулись на старую китайскую почтовую станцию, очень похожую на заведения подобного рода в других частях Внутреннего Китая, и одну черную палатку, установленную за пределами двора. Это и было место лагеря. Вьючные животные прибыли только в два часа утра, и у нас была только одна палатка. Большинству из нас пришлось искать укрытие в палатке, разбитой местными жителями, и на постоялом дворе. Я предпочел спать на открытом воздухе, используя в качестве кровати пару поваленных деревьев. За рекой в тусклом вечернем свете виднелась деревня и несколько монастырей, разбросанных по горным склонам. Второй представитель из Шекара, отсутствовавший весь день, прибыл поздно ночью. Он получил ложное сообщение о том, что мы переправились через реку и остановились в деревне на противоположном берегу. Он был насквозь мокрым и безнадежно пьяным. За нашим лагерем находилась глубокая канава, полная грязи и воды, и чиновник свалился в нее вниз головой. Пришлось спасать его вместе с лошадью и препроводить на постоялый двор. Непокорные монахи из Шекар чо-де побросали свою поклажу на плато к востоку от Цоны и возвратились домой. Ранним утром нам пришлось отправить людей и животных подобрать груз.
10 мая. Вышли в путь очень поздно, поскольку и люди, и животные сильно нуждались в хорошем отдыхе после трудного перехода предыдущего дня. Дорога проходила по притоку Аруна, далее поворачивала на восток и пересекала песчаную равнину с полосами дюн. Весь ландшафт походил на равнину Китайского Туркестана. Перейдя через равнину, мы подошли к песчаному руслу другого притока Аруна. Воды в реке было немного, и у нас не возникло трудностей при переправе. Тропа шла по узкому ущелью, окруженному известняковыми хребтами. По дну ущелья протекал крошечный горный поток, впадавший в приток Аруна. Через шесть миль путь вышел на обширную равнину с несколькими деревнями. Деревня Чунгтю была расположена на берегу небольшого ручья, текущего на юг. Она была чрезвычайно интересна и живописна, так как стояла на известняковом холме, причудливо изрезанном узкими проходами, которые служили улицами. На выступе холма находились большие ступы и несколько домов. В этом же месте расположился небольшой монастырь красношапочников, принадлежащий большому королевскому монастырю Саскья. Мы разбили лагерь на высокой террасе за деревней. Караван снова задержался в пути, и мы получили свои палатки только в десять часов утра. Часть нашего каравана была не в состоянии добраться до деревни, и им пришлось разбить лагерь на берегу реки.
11 мая. Отправление было снова отложено из-за неприятностей с караваном. Крестьяне из Шекара отказались нести наш багаж в Ташиганг, который был местом нашей следующей остановки. Из Чунгтю есть два пути в Ташиганг: один – через Пха ла, перевал в горной цепи северо-восточнее Чунгтю, а второй – через равнину, на которой расположен Чунгтю, и мимо горной цепи на юго-востоке от Чунгтю. Второй маршрут был намного длиннее, но на нем не было перевалов.
Некоторые из крестьян решили идти длинным путем, остальные согласились следовать коротким – через Пха ла. Дорога в Пха ла проходила через селения и фермы с небольшими зарослями тополей и ив. Около Пха ла мы видели даже остатки того, что когда-то было большим лесом. Подъем на перевал был крутым, но коротким и вывел в широкую долину, где находилась Ташиганг.
Ташиганг – большая деревня, в центре которой возвышался огромный дом местного старшины. Улицы были настолько узкими, что двое всадников не смогли бы разъехаться друг с другом. Дома построены плотно друг к другу, и на расстоянии создавалось впечатление, что все это было одним огромным строением. Дом старшины был двухэтажным с большим внутренним двором и конюшнями, где мы разместили наших лошадей.
Лагерь для нас был разбит за домом старшины на небольшом ровном участке земли, который, вероятно, был прежде ячменным полем. Множество ирригационных каналов разделяло большую долину на квадратные участки, засеянные ячменем. Крестьяне казались гостеприимными. Некоторые из них немного знали хинди и бывали в Индии. Равнина Ташиганг была густо населена и покрыта фермами и деревушками. К югу и юго-востоку возвышалась высокая горная гряда, где был расположен перевал Гулунг ла, который нам предстояло преодолеть на пути в Тингкье.
12 мая. Утром старшина неожиданно отказался от поставки караванных животных. Он сообщил, что губернатор Шекара знает совершенно точно, что Ташиганг не находится на главном пути в Тингкье и что в соответствии со специальным приказом Его Святейшества Далай ламы Ташиганг освобожден от почтового, или ула-обслуживания. Два чиновника из Шекара, сопровождавшие нас до Тингкье, были неспособны убедить старшину и только попросили его дать им письменное подтверждение, что он и сделал. Мы были вынуждены использовать тех же самых животных. Крестьяне упорно отказывались предоставить животных, несмотря на угрозы чиновников, прибывших из Шекара. Большая часть каравана провела ночь в миле от деревни. Крестьяне собирались поехать в Ташиганг и передать груз местному старшине. Один из чиновников Шекара расположился за деревней, и когда караван подошел ближе, приказал погонщикам сворачивать в сторону Гулунг ла. Последовала бурная сцена, в ходе которой чиновнику пришлось применить свой кнут. Караван повернул и медленно пошел к перевалу.
Мы покинули деревню и поехали за караваном, пересекли ручей, протекающий за деревней, и начали длительный подъем на перевал. На тропе мы догнали караван ослов, шедший впереди нас. Большая часть животных изнемогала под тяжестью грузов. Их владельцы со слезами на глазах просили позволить им возвратиться в Шекар, потому что их животные не могли преодолеть крутой перевал, высовывали языки и падали в изнеможении. Ситуация казалась серьезной, и мы решили расследовать дело. Вскоре обнаружилось, что у ослов было достаточно сил, чтобы продолжить переход в Тингкье, но владельцы преднамеренно заставили их лечь, и бедные животные уже не могли подняться под тяжестью грузов. Мы приказали им немедленно поднять животных и продолжать подъем.
Чиновники из Шекара находились все еще в деревне в ожидании сменных лошадей, и нам пришлось послать им сообщение. Полковника и меня оставили с грузом. Мы начали разгрузку, а «истощенные» животные вскочили на ноги и принялись пастись на горном склоне. После прибытия чиновников колонну ослов снова нагрузили, и она медленно начала двигаться к перевалу. Профессор Рерих с остальной частью нашего отряда был уже далеко впереди, на вершине перевала. Полковнику и мне пришлось остаться с двумя верблюдами, помогая погонщику. Подъем был чрезвычайно крут, и нам потребовалось целых три часа, чтобы добраться до вершины. Мы спустились с перевала, следуя через размытый каньон к равнине, бассейну озера Тшомо Третунг.
К югу поднималась заснеженная горная цепь Центральных Гималаев. Путь проходил вдоль западного берега озера. Около озера мы догнали остальную часть нашего отряда и пересекли плоский перевал, расположенный юго-западнее озера. Вскоре после того как мы достигли вершины перевала, пошел мокрый снег и подул холодный западный ветер. Спуск был длинным, но постепенным и вел к огромной нагорной равнине, распростершейся вдоль северного подножья Гималаев. Путь был тяжелым, во многих местах заваленный грудами детритов и валунов, скатившихся с горных склонов. У подножья мы миновали маленький сельский дом и несколько ячменных полей. Оттуда дорога поворачивала на запад, и вскоре перед нами оказался дзонг Тингкье на западном берегу небольшого озера.
В окрестностях дзонга было несколько монастырей и деревень. Несколько чиновников дзонга встретили нас и проводили на восточный берег озера, где прежде располагалась лагерная стоянка конной экспедиции к Эвересту. Несмотря на то, что местный дзонг-пон получил письма с сообщением о нашем прибытии, животные не были готовы, и нам предложили остаться еще на один день в Тингкье и выехать 14 мая. Мы согласились, поскольку наши верблюды и лошади нуждались в серьезном отдыхе после трудного подъема на Гулунг ла. Наш лагерь был расположен в красивом месте, и мы наслаждались своим пребыванием в Тингкье. Севернее от нас находились монастырь желтошапочников Ташичомбу и принадлежащая ему деревня. Сам дзонг, большое квадратное здание, окруженное кирпичными и каменными лачугами прислуги, был построен на противоположном берегу озера. Дорога в дзонг тянулась вдоль дамбы, которая разделяла озеро на две части.
На следующий день профессор Рерих и я пошли повидать дзонг-пона, чтобы установить плату за наем каждого животного до Кампа дзонга. Входом в дзонг служили огромные ворота, за которыми находился вымощенный камнем двор. Как и во всех тибетских постройках, здесь имелась конюшня. Со двора мы поднялись по каменной лестнице с высокими ступенями на второй этаж, затем по деревянной лестнице туда, где нас ждал губернатор. Он сидел на веранде, выходящей на внутренний двор. Это был еще молодой человек с приятными манерами, одетый в обычную тибетскую пуру, который произвел на нас хорошее впечатление.
После обычных комплиментов и взаимных расспросов о здоровье мы начали говорить о деле. Дзонг-пон сообщил нам, что стоимость найма каждой лошади будет соответствовать местным ценам, ни больше и ни меньше. Созвали несколько местных старшин, и началось длительное совещание. Наконец были установлены следующие цены: три нгу-санга за каждую лошадь и один нгу-санг и пять шо за каждое вьючное животное. По словам дзонг-пона, в его районе зима была необычайно снежной, и много людей замерзло, преодолевая перевалы Гималаев. Сепо ла был уже свободен от снега, а высокие перевалы южнее Тингкье были все еще непроходимы.
13 мая. В утреннем свете легкие облака нависли над вершинами гор, а проплывающая туча поприветствовала нас легким дождем. Утро мы провели в монастыре Ташичомбу, который находился на склоне скалистого гребня. Дорога, ведущая к монастырю, поднималась по склону горы и была окружена мендонгами и небольшими разрушенными ступами. Ниже дороги, неподалеку от деревни, находилась огороженная роща тополей с большой открытой площадкой в центре. Здесь в четвертый месяц тибетского года ставят ярко украшенные палатки и монахи проводят религиозные дебаты и слушают доклады ученых докторов, приезжающих в монастырь по этому случаю. Дебаты продолжаются около десяти дней. Монастырь обнесен кирпичной стеной, несколько ворот ведут во внутренний двор, вымощенный большими каменными плитами. Это филиал большого монастыря Дрепунг в Лхасе, и периодически сюда присылают лам на один-два года. Перед залом собрания находился маленький мощеный двор с фресками тысячи Татхагат. Исцеляющий Будда, или по-тибетски Ман-ла (сМан-бла), белая и зеленая Тары и восемьдесят четыре аскета Индии были изображены рядами на стенах внутренних дворов. Рисунки были сделаны грубо и не представляли художественной ценности. В некоторых местах краска выцвела, оставив следы в виде уродливых темных пятен на белом фоне стены. С точки зрения иконографии, фрески имели определенную ценность, поскольку под изображениями, как и полагается, были написаны имена божеств и святых. Настоятель монастыря, высокий лама из Дрепун-га, который проживал здесь временно, приветствовал нас на внутреннем дворе и проводил в зал собраний. В мерцающем свете жертвенных лампад перед алтарем мы заметили позолоченные глиняные изображения Будды Сакьямуни и его двух главных учеников – Шарипутры и Маудгальяны. Фигурки Дзон-капы и его двух учеников – Дже-тшап-дже (рГьял-тшап-рдже) и Кхе-дуб-дже (мКхас-груб-рдже) – стояли на алтаре. Перед изображениями горела большая жертвенная лампада из серебра. Часть стен была занята под монастырскую библиотеку с полным собранием Канджура и Танджура старого нартанского издания; свободные места были расписаны фресками в общепринятом стиле. Я заметил несколько изображений главных идамов Желтой секты, начинающихся с тантрической фигуры Ямантака, покровителя секты. У входа в храм стояло огромное изображение идама Калачакры, представленного в тантрическом виде.
Существует некоторое различие между фресковой и обычной техникой, используемой в росписи танок или знамен. Фреска является лишь увеличенным изображением танки на стене храма с аналогичным рисунком, композицией и цветом. Иногда фреска служит фоном для скульптуры. Это часто бывает при изображении Будды. Вспоминаю фрески, на которых представлен Будда, соблазняемый Марой-дьяволом, или тьмой, перед достижением полного просветления. Центральная фигура Будды, сидящего в состоянии медитации со слегка опущенной головой, была выполнена из глины и покрыта позолотой, которая придавала ей мягкую окраску, а волосы, как обычно, были синего цвета. Мара и его войско были представлены на фреске за изображением Будды. Аналогичное сочетание фрески и скульптуры было известно центральноазиатским художникам, которые украшали пещерные храмы Китайского Туркестана и западного Кансу.
По словам кхан-по, или настоятеля, только сто монахов проживали в настоящее время в монастыре, остальные рассеялись по стране или паломничали. На выходе из зала нас встретил лама, которого очень интересовало, не подать ли сахибам чай, или ман-джу, в зал монашеских собраний и какими деньгами они будут расчитываться: чгу-сангами, китайскими долларами или индийскими рупиями Мы поняли, что это был финансовый советник монастыря.
Остаток дня мы потратили на починку и приведение в порядок грузов. Наши палатки очень нуждались в ремонте. Верхнее покрытие моей палатки было изорвано на куски бурей несколько недель назад, и мне пришлось довольствоваться единственным слоем брезента.
Наш лагерь посетил губернатор с маленьким сыном и несколькими чиновниками. Он узнал, что у нас есть фотографии Нью-Йорка, и очень хотел их увидеть. Губернатор делал умные замечания и, очевидно, понял, как много предстоит его стране учиться у внешнего мира.
14 мая. Непросто было начать формировать новый караван, так как багаж пришлось снова распределять по шести различным деревням. Погонщики снимали свои подвязки и отдавали их старшине, который решал, какой груз кому следовало везти.
Был облачный день, и Гималаи скрывались за непроницаемой завесой тумана. Далеко в горах гремел гром; все утро шел редкий дождь с мокрым снегом. После двухчасовой сутолоки мы покинули лагерь, оставив последнюю группу каравана. Тропа шла по равнине, протянувшейся от Тингкье до Кампа дзонга. Она была ровной и пересекалась болотистыми соляными участками и полосами песчаных дюн, окруженных сыпучими песками. Мы прошли мимо маленького озера, называемого местными жителями Чанг тшо. Чтобы избежать болот на берегах озера, нам пришлось свернуть на север в сторону холмов и въехать в узкую долину, загроможденную камнями и скоплениями детритовых пород.
После двухчасового перехода мы достигли маленькой деревни Лингкар, расположенной на твердом участке земли, со всех сторон окруженной болотами. К юго-востоку от деревни возвышался снежный пик Джомо юммо, и вечером прекрасный закат ярко освещал вздымающуюся снежную цепь к югу от нагорной равнины.
15 мая. Мы выехали рано, в шесть часов утра, чтобы до полудня добраться до Кампа дзонга. День обещал быть ясным, и снег Гималаев сверкал в лучах утреннего солнца. К несчастью, я потерял моего тибетского волкодава Кадру. Собака была, вероятно, украдена поселянами. Мы ходили от дома к дому, но не нашли никаких его следов. Впоследствии мы уведомили об этом губернатора Кампа дзонга, но даже он был бессилен отыскать собаку или найти вора.
Мы продолжили наш путь на восток, к небольшой деревушке Менде. В Менде мы пересекли маленькую речку Яру чу. В это время года река была мелкой, но говорят, что летом она наполнялась огромным количеством воды. Переправившись через Яру чу, мы поднялись на низкий песчаный гребень и оказались на равнине Кампа дзонг.
Кампа дзонг – одно из наиболее живописных мест Тибета. Сам дзонг скрыт в узком горном ущелье, защищенном высокими песчаниковыми хребтами. Старый дзонг построен на скалистом утесе. Это квадратное здание добротной кирпичной кладки, окруженное каменными стенами и башнями, которые защищают подступы к долине. Настоящий губернатор района больше не живет в старом дзонге, так как считается, что старое здание небезопасно. Он построил себе маленький одноэтажный дом у подножия утеса недалеко от деревни.
Когда мы подъезжали, губернатор встретил нас за деревней и сопроводил в лагерь. Нам сообщили, что животные не смогли прибыть вовремя и что, вероятно, придется остаться еще на один день в Кампа.
16 мая. Прекрасный солнечный день. Утром мы совершили экскурсию к старому дзонгу на вершине утеса и нанесли ответный визит губернатору форта. Старый дзонг, с гордо возвышающейся каменной стеной, является одним из самых лучших архитектурных творений старого Тибета. Южнее дзонга, высоко на гребне хребта стоял небольшой монастырь Кампа рито, известный святой жизнью проживающих там восьми монахов.
В полдень нас снова посетил губернатор. Он вспомнил, что встречал Свена Гедина в Сага дзонге в 1908 г. Мы долго говорили о Тибете и других странах, о создании карт, полевых биноклях и фотографии. В полдень мы снова отправились к губернатору, чтобы установить цены на животных до Тхангу на сиккимской стороне границы.
Поздно вечером в ущелье появилась черная колонна, а знакомый свист погонщиков возвестил о подходе нашего каравана яков, предназначенного для завтрашнего отъезда. Яков привязали веревками вокруг лагеря; горели лагерные костры, освещая окрестности.
17 мая. Мы отправились в путь очень рано. Перед рассветом лагерь был уже собран, а грузы распределены. Дзонг-пон предоставил нам своих собственных животных до Тхангу, прекрасных мулов и лошадей. Нам предстоял короткий переход до пограничной деревушки Кьеру. Посыльный выехал с письмами от губернатора и от нас к полковнику Ф.М.Бейли и старшине Лачена с сообщением о нашем прибытии. Когда-то в Нагчу мы просили правительство Тибета сообщить британским властям о нашем прибытии и надеялись, что они подготовились к нашему приезду. После нетрудного двухчасового перехода по поднимающейся равнине мы добрались до маленькой грязной деревушки Кьеру. Из-за большой высоты над уровнем моря заниматься земледелием здесь было невозможно, и деревушка служила перевалочной станцией для проходящих караванов и пограничной заставой. Мы разбили лагерь на ровной площадке около деревни. Мимо нас проезжали путешественники из Лачена. Большинство из них были его коренными жителями, едущими торговать в Кампа дзонг.
18 мая. Памятный день для всех членов экспедиции. Несмотря на резкий холод ранних утренних часов, все были на ногах до рассвета, и в темноте мерцали лагерные костры. Лошади были оседланы, палатки свернуты и погружены на мулов. До восхода солнца все было готово к отправлению, но для подъема на перевал было слишком темно, и нам пришлось ждать еще час. Наконец лучи солнца осветили снежные пики, возвышающиеся со всех сторон вокруг Сепо ла, и длинная вереница наших наездников и караванных животных покинула Кьеру и начала подъем на перевал. Восхождение прошло очень спокойно. Все выше и выше поднималась тропа, пока не достигла вершины перевала на высоте в 16970 футов. Каменная пирамида отмечала вершину, которая являлась политической границей между Тибетом и Индийской Империей. Затем начался постепенный спуск мимо обширных снегов, ледников и громадных пиков. Из-за близости снегов было очень холодно.
Прощай, Тибет, земля бурь, ветров и негостеприимных правителей! Мы направлялись к стране чудес – Сиккиму – с рододендроновыми лесами и деодарами. Долина сузилась, и тропа обогнула маленькое озеро, в котором берет свое начало река Лачен. Внезапно чудесный аромат наполнил воздух, словно мы приближались к сосновым лесам. Но мы ехали и ехали и не видели никаких признаков деревьев. Перемена произошла внезапно. Тропа свернула в узкое ущелье реки Лачен, и в отдалении мы увидели горные склоны, густо поросшие вечнозелеными кустами балу. Растения были в полном цвету и покрывали склоны гор бело-розовыми цветами.
К вечеру мы заметили впереди что-то темное. В бинокли мы увидели первый лес рододендронов, растущих на горных склонах. Дальше вниз по речному ущелью, где грохочет река Лачен, находилась гостиница при почтовой станции Тхангу, и все вокруг было покрыто восхитительно цветущим рододендроновым лесом. Незабываемая картина, такая желанная после трех лет странствий по бесплодным районам Внутренней Азии.
Проехав еще одну милю, мы слезли с утомленных лошадей перед бунгало, и нас приветствовал дружелюбный чоукидар, или смотритель места. Было странно снова находиться в доме, сидеть в комнатах и иметь возможность снять шубы, сапоги и пропыленные меховые шапки.
Мы волновались за наших монгольских лошадей, которые пугались деревьев и не хотели идти в конюшни. Местное население никогда раньше не видело верблюдов и интересовалось их назначением. Наши два верблюда первыми прибыли из Кампа дзонга, и мы радовались, что смогли привести обоих животных здоровыми в Сикким, особенно большого черного верблюда, который прошел весь путь от реки Булугун, что около Кобдо в Северо-Западной Монголии, преодолев более пяти тысяч миль.
19 мая. Пришлось остаться на один день в Тхангу и ждать старшину Лачена, который сообщил нам, что прибудет с вьючными мулами и верховыми лошадьми. Он приехал в полдень и любезно помогал нам подготовить новый караван в Гангток. Он согласился сам сопровождать караван и нанять мулов до Гангтока, что не типично для жителей Лачена. Остаток дня мы отдыхали в просторной гостинице почтовой станции.
20 мая. Когда мы проснулись утром следующего дня, караван с багажом уже ушел, и мы поспешили сесть на лошадей. Что за чудесная страна эта долина Лачен! Весна была в полном разгаре, и мы получали удовольствие проезжая через леса. В Лачене экспедиция была очень радушно принята мисс Торнквист из финской миссии. Благодаря ей, мы достали некоторые продукты и настоящий сахар, которого были лишены очень долгое время. На следующий день мы были в Цзонтанге. Пришлось остановиться в палатках, так как местное бунгало было смыто разлившейся рекой. Долина Лачен – опасное место, поскольку ежегодно происходят оползни и уносят большие пласты плодородной земли.
От Цзонтанга мы прошли через Сингик к Дричу. В Сингике нас встретил начальник сиккимской военной полиции, направленной Дурбаром Сиккима в помощь нашей экспедиции.
24 мая экспедиция прибыла в Гангток и была гостеприимно встречена полковником и госпожой Бейли в их доме, где мы провели два восхитительных дня.
26 мая все европейские члены экспедиции отправились дальше в Дарджилинг. Три монгола: Очир, Дордже, и Манджи, которые так преданно служили экспедиции в трудном переходе через Тибет, должны были возвратиться в свои родные места в Цайдам через Лхасу. Благодаря любезной помощи полковника Бейли, им были выданы паспорта и разрешалось сохранить выданные винтовки. Два из сорока двух верблюдов, оставшиеся в живых, были подарены Его Высочеству Махарадже Сиккима, и мы были рады узнать, что Его Высочество согласился держать животных в своем тибетском поместье в Добтра.
В Дарджилинге экспедиция была официально распущена, ее участники вернулись домой, унося с собой воспоминания о могучих снежных цепях гор, ревущих горных потоках и бескрайних пустынях.
Несмотря на огромные трудности, включая политические перевороты и неблагоприятные для путешествий сезонные смены погоды, во время которых экспедиции часто приходилось продолжать свой путь, она достигла замечательных успехов и вернулась с уникальным описанием районов Внутренней Азии.