Рериховская библиотека
Академик АН МНР Ш. Бира:
«Он был моим Гуру»
Монголия занимает в научной и художественно-творческой биографии великого русского художника Николая Рериха и членов всей его необыкновенной семьи особое место. Академик Рерих, воспевший разбуженный, проснувшийся от вековой спячки Восток, создает целый цикл великолепных полотен, так и вошедший в историю мирового искусства как «монгольский». Далеко не, случайным был его дар правительству Монголии собственной картины «Красный всадник». Монголия, где Рерихи провели около года, стала важнейшим звеном в цепи восточных исследований всей Центрально-Азиатской экспедиции Н.К.Рериха 1925 —1928 гг. Именно в Улан-Баторе Н.К.Рерих вместе со своей женой, крупным знатоком истории буддизма и специалистом в области сравнительного религиеведения, Еленой Ивановной Рерих, создает свой значительный философский трактат «Община». Но, пожалуй, больше всего сил и энергии изучению истории, культуры, языка Монголии отдал Юрий Николаевич Рерих. Его по праву можно назвать одним из крупнейших монголоведов современности. Об этом воспоминания академика Академии наук МНР, профессора Ш.Бира.
С Шегдарыном Бирой, академиком Академии Наук Монгольской народной республики, я познакомился также в Институте востоковедения. Этот видный монгольский ученый, генеральный секретарь Международной ассоциации монголоведения, один из руководителей исторической науки в своей стране, был здесь занят в одном из совместных с советскими учеными проектов. Он очень популярен в кругах советских ориенталистов: в заполненных в присутственный день учеными коридорах ИВАНа (так сокращенно принято называть Институт Востоковедения АН СССР) его постоянно окликали, останавливали, чтобы дружески пожать руку. Как потом выяснилось из беседы с профессором Ш. Бирой, в этом не было ничего удивительного – судьба связывает его с главным союзным востоковедным центром вот уже более 30 лет. И практически с первых же шагов научной карьеры его наставником, учителем и заботливым старшим другом стал Юрий Николаевич Рерих.
...Мы сидим за оказавшимся свободным одним из столов научного Кабинета Ю.Н.Рериха и шепотом, чтобы не мешать работающим там исследователям, ведем беседу о человеке, который стал для Биры не просто научным руководителем, назначенным дирекцией, чтобы прививать практические навыки начинающему исследователю, а подлинным Гуру, или «Учителем жизни».
«Я, в то время аспирант Института Востоковедения АН СССР, был учеником Юрия Николаевича с 1957 по май 1960г., – рассказывает профессор Бира. – Был он моим руководителем при разработке проблем монгольской тибетоязычной исторической литературы. Собственно, сама тема была подсказана также им, и с тех пор вот уже тридцать лет я работаю в этом определенном Рерихом научном направлении. Под руководством Юрия Рериха я изучил тибетский язык и санскрит. С Рерихом тогда работал другой советский тибетолог, Черемисов, автор бурятско-русского словаря. Был он большим другом Юрия Николаевича. Именно Черемисову я сдавал экзамен по тибетскому языку в ту памятную пятницу, когда пришла недобрая весть о безвременной кончине великого ученого-монголоведа».
В октябре 1957 г. Бира, в то время начинающий аспирант, приехал в Советский Союз из Улан-Батора, чтобы работать над монголо-тибетскими источниками, но оказалось, что найти для него специалиста в качестве научного руководителя не просто. Помог случай: в беседе с ним работавший тогда в отделе аспирантуры востоковед Баранов сказал: «Только что в Союз возвратился из Индии Юрий Николаевич Рерих. Поезжайте к нему, вот вам адрес: Ленинский проспект, 32. Вдруг он согласится...»
Вира тотчас же, не откладывая, поехал к Рериху, постучался по указанному адресу. Дверь ему открыл сам Ю.Н.Рерих:
среднего роста интеллигентный человек, с бородкой, очень любезно произнесший по-русски: «Заходите!» И тотчас же перешел на монгольский. «Мне стало сразу легко, спокойно на душе, – вспоминает Бира. – Беседа захватила меня и я не заметил, как пролетело больше двух часов. Все потрясало меня в кабинете Ю.Н.Рериха, прежде всего книги, тысячи книг, различные произведения тибетского и монгольского искусства, и конечно же, неповторимые картины Николая Константиновича Рериха, отца Юрия Николаевича, создавшего, как известно, целый «монгольский цикл» картин. Но больше всего впечатлял сам сидевший передо мной человек, поражавший своими знаниями, утонченной манерой обращения, тем, что он совершенно свободно владел моим родным языком... Я подробно рассказал ему о себе, о своих интересах, о том, что мне уже тридцать лет (я родился в Улан-Баторе в 1927 году), что я окончил в своем родном городе школу, а затем приехал в 1946 году в Советский Союз на учебу в Институт международных отношений при МИД СССР, что являюсь специалистом по англоязычным странам, а кроме того, владею французским языком. Рассказал Юрию Николаевичу и о том, что теперь решил отдать себя научной работе, в связи с чем и поступил в аспирантуру Института Востоковедения...»
Встреча с Ю.Н.Рерихом навсегда определила судьбу молодого монгольского ученого, он полностью посвящает себя изучению истории и культуры Монголии, а также смежных стран – Тибета, Индии и других центрально-азиатских государств. Все это сопровождалось интенсивными занятиями восточными языками. Рерих считал, что изучать средневековую культуру Востока без знания санскрита и тибетского просто немыслимо. Он определял тибетский язык как «латынь» Востока, а санскрит – как священный язык буддизма.
Собственно, под его руководством студенты и изучали эти два языка. Тибетский язык был особенно распространенным среди буддийских лам, на этом языке написано очень большое количество книг.
«Вы знаете, – говорил Ш.Бира, – Юрию Николаевичу Рериху, как мне кажется, доставляло особое удовольствие работать с молодым ученым-монголом. За двадцать лет до нашей встречи он записывал в своих путевых заметках (они позднее увидели свет в виде книги «По тропам Срединной Азии»): «За последние годы большие перемены произошли в духовной жизни монголов. В Улан-Баторе издается ежедневная газета на монгольском языке, а недавно на прилавках появились учебники для средних школ. За всем этим стоит неустанная деятельность ученого секретаря Монгольского научного комитета (в декабре 1930 г. преобразован в Комитет наук МНР, с 1961 г. – Академия Наук МНР, – Л.M.) доктора Ц.Ж.Жамцарано... Приятно отметить это разбуженное стремление к знанию у народа, нация, соединяющая в себе отвагу потомственных наездников со стремлением овладеть сокровищами культуры, имеет большое будущее». В какой-то степени я, по всей вероятности, был олицетворением этого «разбуженного устремления». Импонировало ему и другое: мое желание к изучению забытого средневекового культурного наследия. Рерих отмечал, что в прошлом великие учителя буддизма в Монголии и Тибете посвятили доктринам Калачакры, или «колеса времени», и доктринам буддизма целые тома. Среди этих имен им были отмечены Атиша и Бромтон, Балдан-Эшей и Джебдзун-Таранатха. Он приветствовал возрождение мощного фольклора, иногда в виде пророчеств, песен, намтаров или легенд, илам-йигов или напутствий. Он мечтал о всестороннем исследовании учения Калачакры и связанной с ним литературы, а также их влияния на массы буддистов Центральной Азии».
«Мы в Монголии познавали Индию через Тибет, – продолжает свой рассказ профессор Бира. – На всю духовную жизнь и историю Монголии индо-тибетская культура оказала огромное влияние. Именно из этих стран в Монголию пришел буддизм, пропитавший все сферы нашей цивилизации... И все это было крайне поверхностно изучено. И уже тогда, тридцать с лишним лет назад, мы взялись с Ю.Н.Рерихом за ликвидацию «белых пятен» и трудились в буквальном смысле в «духе перестройки», хотя, разумеется, в то время такого термина не существовало в природе. Но дух обновления, разбуженный XX съездом КПСС, уже тогда витал, вселяя большую веру в каждого из нас. Уже тогда мы, например, не считали, что буддистские монастыри – это центры религиозного мракобесия. Отнюдь, как считал Ю.Н.Рерих, то были исторически сложившиеся центры просвещения и средневековой культуры. Он мечтал соединить центры буддологии и тибетологии в Улан-Баторе и Улан-Удэ, учитывая их как традиционно сложившиеся родственные центры восточной культуры».
....Так, начиная почти с первого дня знакомства монгольского аспиранта с Ю.Н.Рерихом, строго по расписанию, в кабинете на Ленинском проспекте, стала регулярно заниматься «тибетская группа». Их было пятеро – бурят Бадараев (позднее научный сотрудник Института общественных наук бурятского филиала Сибирского отделения Академии наук СССР, его уже нет в живых), Богословский (позднее сотрудник Института Дальнего Востока АН СССР), Е.И.Яковлев (Центр индийских исследований Института Востоковедения АН СССР), Туркин (китаист) и Шегдарын Бира из МНР.
«Но для меня было сделано исключение, – говорит профессор Бира, – я занимался у Ю.Н.Рериха ежедневно, то есть еще и в воскресенье, в субботу и четверг. Каждое занятие длилось два часа. С одной стороны, Ю.Н.Рерих хотел сделать из меня тибетолога, а с другой, ему хотелось большего непосредственного общения с монголами, чтобы, как он считал, поддерживать на должном уровне свои знания современного монгольского языка. Он прекрасно знал, кстати говоря, изысканный классический монгольский! Буддистские трактаты, которые мы с ним изучали, он объяснял мне по-монгольски, а не по-русски. Он знал литературный язык, знал переводы с тибетского на монгольский буддологических терминов. Благодаря ему я научился комментировать буддистские трактаты на переводном монгольском языке, очень специфическом, носившем чрезвычайно сильное влияние тибетского и санскрита. Естественно, что без знания этих двух последних языков было бы практически невозможно понять те же буддистские трактаты на монгольском языке!»
«Мы занимались, – продолжал Ш.Бира, – монгольским, как правило, в конце урока, минут за 10-15 до его завершения, при этом переходили на свободный разговор-диалог. Речь шла о самых обыденных делах, о научной жизни в Монголии, об Улан-Баторе, и т.п. Интерес к разговорному монгольскому был, как потом выяснилось, не случайным; у этого в высшей степени организованного человека все было посвящено какой-то большой цели. В нашем конкретном случае это объяснялось тем, что Юрий Николаевич Рерих готовился к новой поездке в Монголию.
Он приехал в Монголию в августе 1958 года. То был второй его визит в мою страну; тридцать один год спустя после посещения Монголии в 1926-1927 годах, во время знаменитой Центрально-Азиатской экспедиции Н.К.Рериха. Он с интересом осматривал Улан-Батор и его окрестности. Его очень хорошо приняли в монгольском правительстве. Пожалуй, наибольший интерес для него представило посещение Ганданского монастыря в Улан-Баторе, где он общался с ламами, присутствовал на службе и тогда же рекомендовал создать при Гандане высшую религиозную школу. Позднее его рекомендации очень пригодились: школа успешно работает и в наши дни».
«Я сопровождал его во время поездки, – рассказывает профессор Бира. – Мы тогда искали знаменитую картину Н.К.Рериха «Красный всадник», подаренную им монгольскому народу и врученную премьеру МНР Церендоржу. Но обнаружить тогда картину не удалось. Лишь позднее она была найдена, и впервые о ней написала в журнале «Вокруг света» советская журналистка Ломакина (в это время я уже работал директором Института Востоковедения АН МНР).
Еще раз Ю.Н.Рерих приезжал в Монголию на I Конгресс монголоведов в 1959 году. Это была основополагающая, очень важная встреча ученых, положившая отсчет регулярным международным форумам монголоведов. Позднее была создана Международная ассоциация монголоведения, но традиция и преемственность идет от самого Юрия Николаевича Рериха. Он выступил тогда с докладом «Тибетские заменители в монгольском языке» и был единственным из всех иностранцев, кто говорил на монгольском языке. Это производило огромное впечатление».
«Между прочим, – продолжал мой собеседник, – недавно в Монголии появились воспоминания о Ю.Н.Рерихе некоторых монголов. Его первым учителем монгольского языка был Сотов, в то время (20-е годы) совсем молодой ученый. Он давал Рериху уроки в 1926-1927гг. Его поражала преданность Ю.Н.Рериха науке, упорство и настойчивость, с которыми он изучал полюбившийся ему язык монголов. Поистине, я не знал более работоспособного человека, чем Ю.Н.Рерих; он работал всегда. Когда бы я ни приходил, я постоянно и неизменно заставал его за рабочим столом. Это был для нас, его учеников, живой пример как нужно работать, как посвящать свою жизнь науке без остатка, постоянно обогащая свой кругозор, пополняя свои знания ежедневно и ежечасно. Потрясала его высочайшая образованность, обширнейшие знания – казалось, что он знает все! Своеобразен был его метод преподавания: в дополнение к занятиям отдавал нам в порядке закрепления списки книг по предмету, причем они могли быть на самых различных языках. Он не спрашивал, знаю ли я или мои коллеги тот или иной язык, это само собой подразумевалось: если ты специалист в какой-то области, ты преодолеешь любой языковой барьер, чтобы понять и усвоить все новое в интересующей тебя области знаний! Так, однажды он дал мне книгу на итальянском языке одного известного востоковеда «Тибет и Китай». Я несколько замялся и стал что-то лепетать, что вызвало следующую реакцию Ю.Н.Рериха: «Как, разве вы не знаете итальянского?»
Ю.Н.Рерих щедро делился с нами своей библиотекой, книгами и материалами по тибетологии, монголоведению и даже заставлял студентов читать книги.
Мне думается, что он никогда не считал себя верующим буддистом, но последователем буддизма как предмета высокой науки– несомненно. Он беспредельно любил этот предмет, хотя у него имелись свои совершенно трезвые оценки буддизма. При этом его интересовали и марксистско-ленинские интерпретации в этой области, однако он решительно выступал против любых поверхностных суждений, против вульгаризации науки».
«Помнится, – вспоминает профессор Бира, – что отдельные сотрудники не одобряли тему моей диссертации: что, мол, серьезного могли написать средневековые буддистские ламы? Я пришел к Ю.Н.Рериху и сказал: некоторые не одобряют тему моей научной работы. Он спокойно выслушал меня и ответил:
«А вы их не слушайте. Вряд ли они выступают в данном случае как ученые, вы стоите на правильном пути, время покажет, кто прав, а кто заблуждается. Нам нужно сделать важную работу, апотому думайте о другом: как разработать поистине научную концепцию». Он всерьез сожалел, что в Советском Союзе утрачена классическая традиция изучения буддизма. Он не раз говорил, что все это нужно скорее воссоздать, что у нас крайне мало ученых в этой области, что наши знания в ней крайне скудны.
Юрий Николаевич принадлежал к той, все еще, к сожалению, не слишком многочисленной группе людей, которые действительно понимают Азию, ее характер, упования ее народов, тонкости их души. Он прекрасно знал восточные языки, ибо считал, что без знания языков не уловить нюансов той или иной человеческой индивидуальности. Но и это еще не все: у меня выработалось глубокое убеждение, что он не был книжным учителем, он знал жизнь Востока очень широко и глубоко. У нас порой бытует превратное представление – уход в науку должен вести к подчинению жизни науке. Для Рериха наука означала еще большее познание жизни, сочетание глубочайшей жизненной подготовленности с глубочайшим знанием практики жизни!
Другая черта, отличавшая этого прекрасного человека – чувство неразрывной связи прошлого с настоящим. Он уже тогда ставил на первое место общечеловеческие ценности, он уже тогда об этом мечтал, а мы, к сожалению, к этому слишком мало прислушивались.Хотя он прожил в СССР всего лишь три года, он оставил большой и яркий след в советском востоковедении, и не только в Москве, но и в других центрах науки. Особенно много сделали его ученики в Бурятии, в Улан-Удэ.
Но, как видите, дело не ограничилось только вашей страной, Рерих много сделал для востоковедения и, в особенности, для тибетологии и монголоведения в самой Монголии.
Мне кажется, что если бы не его советы и помощь, то не увидели бы света и мои собственные работы».