Из варяг в греки

Первые встречи Н.К.Рериха с Карелией и Финляндией совпали по времени с увлечением русских деятелей искусства Севером, когда художники обратились к образам «седой варяжской старины», а писатели начали переводить произведения скандинавских литераторов. Россия зачитывалась Стриндбергом и Ибсеном, восхищаясь сильными, гордыми и непременно одинокими героями их произведений. Мода на Север не проходила, ибо интерес к Северу, русскому, скандинавскому, финскому – любому, был неотделим от интереса к прошлому России, к ее истории. И потянулись на Север художники, писатели, ученые. Одни любовались северной природой, другие заслушивались народными преданиями, третьи восхищались деревянным зодчеством. Север щедро благодарил путешественников. Все, что создавалось ими, становилось событием в культурной жизни столицы. Такой успех выпал на долю картин «Олень» В.Серова, «Поморы» П.Филонова [1], «Монастырь на Печенге» К.Коровина. И поистине открыли Север для Петербурга художники «Мира искусства»: П.Билибин, И.Грабарь, А.Бенуа, И.Головин. «Мирискуссники», отказавшиеся от передвижнического буквализма, создавали обобщенный, символический образ Севера, порой «перегружая» свои пейзажи философией. Рерих входил в «Мир искусства», некоторое время даже был его председателем, но всегда выделялся среди «мирискуссников» более глубоким и точным знанием предмета, основательностью. Если погружаться в историю, то вплоть до каменного века... Если писать Север, то не обойтись без варяжских кораблей... Если путешествовать, то досконально узнать все о тех местах, где побываешь.

В 1899г. молодой выпускник университета и Академии художеств отправляется по Великому водному пути из варяг в греки. Но отправляется как археолог. Путешествие становится продолжением его археологических исследований.

В 1894г. в родной Изваре Рериху удалось открыть двадцать четыре каменные могилы с трупосожжениями. Обряд трупосожжения, распространенный у славян и прибалтийских финнов вплоть до XIв., только с приходом христианства был заменен другим погребальным обрядом. Однако могилы, выложенные камнями, у славян не встречаются. Трупосожжение под «каменной кучей» в IX-XI вв. было характерно для северных эстов, води и для племен, живших на северном побережье Финского залива. Определяя этническую принадлежность изварских погребений, Рерих писал в «Экскурсии Археологического института...», что по аналогии с обрядом погребения древних эстов можно увидеть в «неизвестном могильнике при мызе Извара... некоторую связь с погребениями финскими». И вывод Рериха – о водском происхождении изварского могильника – подтвердился современными археологическими исследованиями В.В.Седова, а связь води с древними эстами доказана лингвистами. Подтвердилась и еще одна догадка Рериха. Исследуя влияние славян на прибалтийско-финское население, Рерих убеждается, что «коренными финскими погребениями являются погребения без насыпи», а обычай сооружать курганные насыпи чудские племена переняли у славян. «Славянское соседство, кстати заметить, – писал Рерих в новелле «На кургане» (1898), – всегда оказывало на финнов сильное влияние, и при том влияние доброе...»

Прежде всего Рериха интересовали вопросы, связанные с находками при раскопках насыпей С.-Петербургской губернии. Найденные в одном и том же кургане скандинавский браслет, персидская монета, славянская пуговица – отголоски тех времен, когда «вдоль берегов балтийских губерний, по Волхову и Ильменю, шел Великий водный путь торговый», – дали Рериху материал, необходимый для научных обобщений. «...Остается детальная работа, выработка мелочей, усиливающих общую картину», – писал Рерих перед поездкой.

«Детальная работа» – вот что было главной целью рериховского путешествия. В пути он делает зарисовки, записывает легенды, предания, непосредственные впечатления, ведет научные наблюдения. Живая фантазия художника рисует яркие картины прошлого: «Чудно и страшно... сознавать, что по этим же самым местам плавали ладьи варяжские». В очерке «По пути из Варяг в Греки», созданном по следам путешествия, Рерих порой с благоговением пишет об эпохе викингов, «славной, полной дикого простора и воли». Скандинавов он называет «полунощными гостями». Мышлению молодого Рериха присуща идеализация прошлого. Он пытается воспринимать современный ему мир через категории ушедших эпох. Только через любовь к старине, полагал он, русский образованный человек может узнать и полюбить Русь. Старина манила его своей тайной.

Археология заставила художника задуматься о связи народов и связи времен. Пройдет еще около двадцати лет, и Рерих скажет свои слова о Единстве, о «золотой мечте человечества». А пока он связывает настоящее с далекими эпохами. «...Горести, печали, радости и прочие душевные движения имеют те же основания, что в 19-м, что в каменном веке», – пишет Рерих, выражая идеи, близкие идеям русских символистов. Литературное творчество Рериха во многом связано с русским символизмом, направлением, подарившим нам А.Блока, В.Брюсова, А.Белого. Интерес символистов к таинственному, к интуитивному необычайно характерен для молодого Рериха. Но в основе рериховского отношения к прошлому лежит взгляд ученого. В статье «Искусство и археология», опубликованной за год до путешествия, художник писал: «...все окружающее непрестанно сулит нам что-то новое. Зовет и манит проникнуть в эту тайну...» – и добавлял, что при проникновении в эту тайну «нельзя не почувствовать близкого присутствия науки».

Чувство «родной старины» владеет Рерихом в поездке по водному пути. Началось путешествие с Невы. Увы, «исторического настроения» Рерих в ней не почувствовал. Но вот пароход вышел в Ладогу. Озеро встретило путешественников неприветливо и холодно. Суровое северное озеро, по преданию – карающее за преступление. На корабле Рерих узнает легенду о том, как зимняя Ладога «устроила» встречу убийце с его жертвой. «Интересный осколок Новгородских былин!» – отмечает Рерих и записывает легенду в свой блокнот. До Новгорода еще далеко. Идти и идти по Волхову. «Широко развернулся серо-бурый Волхов с водоворотами и светлыми хвостами течения посередине; по высоким берегам сторожами стали курганы...» Именно такой изобразил Рерих величавую северную реку. Картина «Волхов. Ладога» [2] относится к 1900-м годам. Ее замысел вынашивался несколько лет. Впечатление от Волхова было настолько велико, что краски «исторической» реки не потускнели в памяти Рериха ни во время учебы в Париже, ни в поездках по Италии и Швейцарии. Волхову и старой Ладоге, «этому забытому уголку – осколку старины, случайно сохранившемуся среди окрестного мусора», Рерих посвящает несколько картин и этюдов. Сколько превосходных тем может дать художнику древняя столица Севера – Старая Ладога, думает Рерих и жалеет тех мастеров живописи, которые не знают о необычной ладожской красоте: «Вот бедные! – Они не знают, что кругом все ново и бесконечно». Однако, чем ближе становился Новгород, тем сильней Рерихом «овладевало... какое-то разочарование». «...Да полно, господин ли это великий Новгород?» – думает художник.

В Новгороде художника поразило равнодушие новгородцев к истории своего города. С болью Рерих пишет о том, что они не посещают свой музей и даже не знают о его существовании, не знают и как пройти к Спасу на Нередице – «древности, которая должна бы быть известна каждому мальчишке...» Может быть, именно тогда Рерих впервые задумался о необходимости народного просвещения, о создании бесплатных художественных мастерских, где любой мог бы получить элементарное художественное образование. Отзвуки этих идей можно найти в притче «Марфа-посадница», навеянной путешествием: «Перед истинным знанием отпадут грубые предрассудки. Новые глубины откроются для искусства и знания... нужно любить то, что прекрасно для всех и всегда...»

Путешествие дало Рериху множество ценных наблюдений. Как ученый, как художник, как гражданин, он делает выводы из всего увиденного и создает ряд статей, в основу которых ложатся мысли и чувства, взволновавшие его в поездке. Если в очерке «По пути из Варяг в Греки» пафос Рериха направлен в защиту памятников истории, то в статье «К природе» (1901) художник призывает любить и беречь родную природу, дорожить ею. Интересно, что, описывая красоту и своеобразие российских просторов, Рерих вспоминает и о «Киваче и бодром северном крае». Это единственное оставленное Рерихом свидетельство о посещении Кивача. Сын художника, Святослав Николаевич, рассказывал, что Рерих бывал на водопаде Кивач и в Гирвасе. Можно предположить, что на рубеже двух столетий Н.К.Рерих проезжал и по Петрозаводску, но история этого путешествия пока неизвестна.

Поездка 1899г. для Рериха-живописца была необыкновенно плодотворна. Под впечатлением поездки по Великому водному пути Рерих пишет одну из самых известных своих картин – «Заморские гости» (1901). Лучше всего о ней можно сказать словами из новеллы художника «По пути из Варяг в Греки», как бы предвосхитившей появление живописного полотна: «Длинным рядом идут ладьи; яркая раскраска горит на солнце. Лихо завернулись носовые борта, завершившись высоким, стройным носом-драконом... Около носа и кормы на ладье щиты привешены, горят под солнцем. Паруса своей пестротою наводят страх на врагов... У рулевого весла стоят кто посановитей, поважней, сам конунг там стоит».

На персональной выставке Рериха в Петербурге (1903) эту картину увидел финский критик Венцель Хагельстам. Из его статьи «Молодое русское искусство» жители Финляндии впервые узнали о молодом русском художнике. «Искусство Рериха, – писал Хагельстам, – лучше всего себя чувствует в сумрачном мире саги. Его произведениям присущи богатая фантазия и поэзия... Рерих – это художник, досконально владеющий формой и с ее помощью объединяющий глубокую мысль и чувство». Интересное замечание финский критик сделал о цвете, хотя и нашел его несколько однообразным. В рериховской живописи, по мнению Хагельстама, преобладают туманно-зеленый фон, сумеречные краски, длинные тени. Рерих, на его взгляд, не очень любит дневной свет: «...в рериховских картинах можно только предчувствовать наступление утра».

«Заморские гости» напомнили Хагельстаму живопись Аксели Галлен-Каллелы. Сравнивая это рериховское полотно с «Защитой Сампо» Галлен-Каллелы, Хагельстам пишет, что художников роднит тематика, стиль, цвет. В картине Рериха критик находит тот же взгляд на мир через историю и мифологию, который был присущ и финскому мастеру.

О сходстве живописи молодого Рериха и Галлен-Каллелы высказывались многие современники художников. «Уж если говорить о первых ранних влияниях, – писал в 1918г. автор книги о Рерихе А. Ростиславов [3], – то... это были влияния Врубеля, Галлена...» В 1909г. в журнале «Мир искусства» Рериха и Галлен-Каллелу сравнивал художественный критик Л. Гевези: «Рерих вызывает из тьмы веков сказочные очертания предков современной России, как его финляндский современник Аксель Галлен заставляет оживать героев «Калевалы». Но при всем том, как точно отметил А. Бенуа, «действительно неоспоримое» сходство Рериха и Галлен-Каллелы «вовсе не указывает на какое-то заимствование». Бенуа считал Рериха истинным северянином, и Рериху, по словам Бенуа, Балтика подсказала те же сказки, те же сюжеты, что и финским художникам.

Рерих, как и многие русские художники, познакомился с живописью Галлен-Каллелы на Всероссийской культурно-промышленной выставке в Нижнем Новгороде в 1896г., куда финский мастер представил свою знаменитую калевальскую серию (триптих «Айно», «Защита Сампо», «Ковка Сампо»), портрет Сибелиуса и другие работы. Выставка принесла Галлен-Каллеле широкую известность, но не принесла ему радости – художника больше ругали, чем хвалили. Его «вызывающие» картины раздражали публику, воспитанную на господствовавших в те годы бытовых сюжетах поздних передвижников и на салонных академических пейзажах. Отрицательно высказывались о певце «Калевалы» даже А.М.Горький и И.Е.Репин, ставшие позже большими друзьями художника.

И. Репин так вспоминал об этом: «Когда я писал о Галлене, я даже не представлял хорошо его трудов – так, по старой памяти... А потом, будучи в Гельсингфорсе, я познакомился с его работами... и готов был провалиться сквозь землю. Это превосходный художник, серьезен и безукоризнен по отношению к форме. Судите теперь: есть от чего, проснувшись в два ночи, уже не уснуть до утра – в муках клеветника на истинный талант».

Весной следующего (1897) года двадцатилетний Сергей Дягилев задумал устроить выставку русских и финских художников, которая положила бы начало новому обществу художников.

Галлен-Каллела, опасаясь, что его картины снова не поймут, поначалу отказался принимать участие в выставке. В письме Эдельфельту (оно осталось неотправленным) Галлен-Каллела, болезненно реагировавший на критику, так объяснил свой отказ: «От меня требуют слишком многого, когда хотят, чтобы я был козлом отпущения для разъяренной критики, которая, не знаю почему, выбрала именно меня... Мои произведения представляют то как образец больного искусства, то как стремление к оригинальничанью, то как модный снобизм, то как потрясающий вызов... Меня вовсе не стимулирует то, что из года в год... из газет на меня обрушиваются насмешки и неприязнь, против которых я бессилен». И все же финский живописец отдал 11 работ на Выставку русских и финских художников, которая открылась в январе 1898 года.

Выставка эта имела огромное значение в культурной жизни России. С одной стороны, как и предполагал Дягилев, она объединила молодых русских художников, стала непосредственным толчком к созданию «Мира искусства», с другой стороны, работами А.Эдельфельта, Э.Ярнефельта [4], А.Галлен-Каллелы возбудила большой интерес петербуржцев к творчеству финских художников. Александр Бенуа писал о ней в своих воспоминаниях: «Та выставка, из которой мы после ряда выступлений соединились в одну группу (впоследствии назвавшуюся «Миром искусства»), соединила нас и с нашими финляндскими друзьями. Почти на треть выставка русских и финляндских художников, устроенная Дягилевым, содержала произведения финляндских мастеров».

Дягилев был убежден, что финских художников необходимо привлечь и к изданию нового журнала «Мир искусства». И уже в первом, ноябрьском, номере журнала он помещает репродукции с картин финского мастера. Таким образом, на рубеже веков жизнь Галлен-Каллелы тесно переплелась с историей возникновения в России нового художественного общества. Рерих был одним из первых русских критиков, по достоинству оценивших талант Галлен-Каллелы. В статье «Наши художественные дела» Рерих писал: «Галлен – талантливый художник, никто не станет оспаривать достоинства его «Сампо» и «Айно».

Поездка 1899г. по Великому водному пути помогла Рериху еще глубже понять картины финского мастера, проникнуться его интересом к эпической древности. Поиск монументальных характеров в далеких эпохах приводил обоих художников к героическому эпосу северных народов. В одно и то же десятилетие Галлен-Каллела ездил по Карелии (Кухмо, Аконлахти – 1890г., Куусамо – 1892г.), собирая материалы для картин на темы «Калевалы», а Рерих совершал путешествие из варяг в греки в поисках сюжетов для картин и сказок о викингах.

Интерес Рериха к эпохе викингов неотделим от его интереса к истокам истории России. Русских литераторов со времен романтизма привлекало, по точному выражению В.Г.Белинского, «исполинское величие скандинавской поэзии и мифологии».

С литературным наследием древних скандинавов Рерих, вероятно, был знаком по русским переводам. В конце XIX – начале XX в. на русском языке вышли «Сага об Эйрике Красном», «Сага о Финнбоги», «Сага об Олаве Трюггвасоне» и отрывки из некоторых других произведений. Не исключено, что Рерих читал немецкий и шведский переводы саг.

В сказке Рериха «Гримр-викинг» (1899) видны заимствования из исландского эпоса: имена героев – Олав, Гаральд, Хаки, мифологические и исторические персонажи – Один, Эйрик Рыжий (короля Эйрика Рерих называет Красным, как писалось в русском переводе С.Н.Сыромятникова 1890г. – Е.С), географические названия – Лебединый мыс, Гула (область, занимавшая в древней Норвегии запад страны. – Е.С). Вымышленные географические названия в рериховской сказке стилизованы и напоминают названия из саг. «Медвежья Долина», «Полунощная Гора», «Тюлений Залив», «Мыс Камней» в сказке «Гримр-викинг» соответствуют названиям из «Саги об Эйрике Красном»: «Берложная Равнина», «Снежная Гора», «Лебединый Залив», «Рябиновый Мыс». Имена главных героев сказки – Гримр и Ингерда происходят от исландских Грим и Ингигерд.

Композиционно сказка выдержана в традициях «Саги об Эйрике Красном». Композиция рериховской сказки – как бы развернутый фрагмент саги: все действие сказки происходит на пиру. В саге же на пиру начинается развитие одной из сюжетных линий. И в саге, и в сказке сцена пира имеет заданный характер, она – важное звено сюжета, поскольку на пиру сообщается новость, которая и определяет весь дальнейший ход событий. В саге на первом (осеннем) пиру Торбьерн выслушивает новость гостя о выгодном для дочери Торбьерна браке, на втором (весеннем) Торбьерн сообщает гостям новость о своем намерении поехать в Гренландию. В рериховской сказке речь Гримра-викинга на пиру – это итог его душевных переживаний. Гримр говорит своим лучшим друзьям, что у него никогда «не было друзей в счастье», и это сообщение является основой, на которой строится конфликт.

«Сага...»:

«...Торбьерн справлял осенний пир... Пришел к нему Орм из Очажной Вершины и много других приятелей. ...Тут-то и принялся Орм сватать Эйнара, говоря, что по многим причинам это было бы делом подходящим. ...Торбьерн отвечает: – Не ожидал я от тебя, что ты скажешь, чтоб я отдал мою дочь за сына раба! И, по-твоему, мои денежные дела колеблются?»

«Гримр-викинг»:

«А к ночи справляет викинг дружеский праздник... Пришли к нему разные друзья. Пришел из Медвежьей Долины Олав Хаки с двумя сыновьями. Пришел Гаральд из рода Мингов от Мыса Камней. Пришел Эйрик, которого за рыжие волосы называют Красным. Пришли многие храбрые люди. Потом викинг сказал: – Мне хочется иметь друга, хоть одного верного друга! Тогда задвигались вокруг Гримра его гости, так, что заскрипели столы, все стали наперерыв говорить».

Как и автор саги, Рерих, описывая приход гостей, сообщает прежде всего, из каких мест прибыли гости. Подробно характеризуя друзей Гримра-викинга, Рерих стремится придать своей сказке конкретность и правдоподобность. Как в саге, так и в сказке аналогичны концовки – участники пира удивлены, потрясены словами хозяев.

«Сага...»:

«Гостям это намерение (поехать в Гренландию. – Е.С.) показалось большой новостью. Торбьерн с давних пор был уже любим друзьями, и им казалось, что он сказал это только в шутку и что он не оставит своего места».

«Гримр-викинг»:

«Все нашли слова викинга Гримра (об отсутствии друзей. – Е.С.) странными, и многие ему не поверили».

Принято считать, что пиршественный диалог, симпосий, как литературный жанр сложился в античной литературе. Появившись еще в гомеровском эпосе, симпосий окончательно обрел свои черты под пером Платона. В основе композиции классического античного симпосия лежит изображение философского спора. Его содержание передается с иронией, характерная черта античного симпосия – переплетение серьезного со смешным.

В древнескандинавской литературе существовала своя традиция симпосия. Исландские саги описывают пиры как обязательный ритуал общественной жизни. На пиру решались важные хозяйственные и военные дела, конунг узнавал все новости и принимал решения. В древнескандинавском пиршественном диалоге отсутствуют и философский спор, и ирония.

Разговор участников пира в рериховской сказке, как и в саге, не похож на беседу. Говорит в основном хозяин, а гости, если и возражают, то тщетно. Характер пиршественного диалога в сказке «Гримр-викинг» также выдержан в традициях древнескандинавской литературы – в нем нет сочетания серьезного и смешного. Рериховская сказка ориентирована на древнюю скандинавскую сагу, однако проблема, поставленная Рерихом, не характерна для древней скандинавской литературы. Гримр-викинг чувствует поддержку друзей в трудную минуту, однако они оказываются не способны разделить его счастье, и герой приходит к выводу, что в счастье человек одинок. «Когда несчастье бывает, – говорит главный герой, – я, убогий, держусь за друзей. Но при счастье я стою один, как будто на высокой горе. Человек во время счастья бывает очень высоко, а наши сердца открыты только вниз...»

Рерих наделяет своего героя самыми доблестными чертами, Гримр-викинг – свободный, сильный, гордый. Такими героями в рериховском восприятии были персонажи скандинавских саг, русских былин, карело-финской эпической поэзии. Рерих создает образ героя, напоминающего эпического богатыря, но наделяет его качеством, не характерным для эпических героев, – индивидуализмом.

Скандинавский эпос отвечал рериховскому интересу к народной культуре, его поиску идеала героической личности. А литературная традиция рубежа веков заставила придать этому образу новые черты, обогатила его содержание. Сказка, синтезирующая традиции древнего скандинавского эпоса и новые литературные традиции, приобрела неожиданное философское звучание.

---

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд