Щетинин М.П. Объять необъятное

Уроки «отважного»

После этого разговора состоялось собрание учащихся VII – IX классов. Собрание приняло решение: создать производственную бригаду для участия летом 1975 года в реконструкции школьного здания с тем, чтобы разместить в нем не только общеобразовательную, но и спортивную, хореографическую, художественную, музыкальную школы, клубы юных техников и натуралистов.

И вот я у председателя колхоза Н.Е.Босова. Он взялся обеспечить стройку материалами, выделить специалистов-строителей для выполнения сложных работ. В мае завезли все необходимое, купили палатки, чтобы жить в лагере. Но места для него еще не выбрали. Хотелось, чтобы лагерь был в лесу, на берегу озера. И вот в один из солнечных майских дней выехали на разведку. Посмотрели все предложенные ребятами уголки и к концу дня единогласно решили: лагерь разбиваем в урочище Попово на берегу озера близ села Нечаевка. На общем собрании производственной бригады еще раз до мелочей обсудили, как будет организована в лагере наша жизнь.

Сегодня трудно представить, как выглядел наш лагерь летом 1975-го. Там, где стояли ряды больших, выцветших на солнце десятиместных палаток, сейчас три «улицы» пятиместных коттеджей с разноцветными шиферными крышами, по форме напоминающих палатки. Вместо кухни-времянки и длинного дощатого стола под открытым небом – добротная, с крытым обеденным залом столовая, окруженная с трех сторон раскидистыми яблонями. Нет и танцевальной полянки, где весь лагерь, став в круг, разучивал с балетмейстером Ольгой Федоровной Коноваловой новые танцы. На том месте – просторная асфальтированная площадка и для спортивных игр, и для танцев. Нет и колких, из красного кирпича и оранжевого песка, извилистых дорожек, которые, контрастируя с яркой зеленью, так украшали лагерь. Остались лишь озеро да огромные вековые дубы...

В июне 1975-го лагерь назывался «Орленок». В его палатках жили около ста ребят. Каждое утро, расплескивая веселые песни на всю округу, возило одну за другой бригады из лагеря в школу наше «грузотакси», управляемое водителем М.В.Курицей. Работа была нелегкая. Часами счищали маленькими лопатками старую шпаклевку с потолка до бетонных плит и выбивали болтающиеся между ними цементные швы. Эту работу мы шутя называли «пыльная, но не грязная». А «грязной, но не пыльной» считалась работа по смыванию со стен классных комнат и коридоров меловой побелки, кладка кирпичных стен-перегородок в будущей музыкальной школе. И то и другое требовало волн, бойцовского характера. Не каждый, например, сможет, стоя высоко под потолком, прогнувшись назад, по нескольку часов в день снимать маленькой лопаточкой по сантиметровой ленте шпаклевку, сыплющуюся за шиворот, растекающуюся едкой грязью вместе со струйками пота по всему разгоряченному телу. И так изо дня в день, в течение месяца. Глядя на парней и девчат, которые в облаках пыли неистово скоблили потолок, я удивлялся, откуда они берут силы. А они еще и шутили, подзадоривали друг друга. Но зато какое блаженство мы испытывали, когда, приехав в лагерь, окунались в чистую и прохладную воду озера. Я нередко думал, что завтра никакими силами не заставить нас снова стоять под колючими струями песка и пыли. Но приходило утро, и с песнями, веселыми шутками мчались мы на своей чудо-машине навстречу нашим мукам, как на праздник. Сквозь грязь и пыль, сквозь пелену едкого пота мы видели нашу мечту, рвались к ней. Не было дня, чтобы не говорили о будущей школе...

Кончался июнь. Давно прошел день, когда должны были прийти к нам на помощь отделочные бригады строителей. «Вы не волнуйтесь, – успокаивал начальник СМУ, – вот закончим объект, и все силы бросим к вам... Успеем!» Но шло время, а помощи не было. Когда я глядел на грязно-серые стены и потолки школы, прикидывая, сколько впереди нас ждет работы, сердце сжималось от тоскливой мысли: «Не успеем...» – С 4 июля две бригады отделочников будут работать в вашей школе... – сказал мне 2 июля инженер СМУ. – У вас материалы заготовлены полностью? – спросил он, когда я уже собирался уходить.

– Полностью. И подготовительные работы сделаны.

Ну, тогда за июль всю вашу школу выкрасим... Но 4 июля никто из строителей не приехал. Пятого утром я был в кабинете главного инженера. Он был хмур,как туча, и без всяких предисловий прочитал указание вышестоящей организации о срочной переброске строителей на другой объект. Текст распоряжения я воспринял как приговор. Мне что-то объясняли, высказывали сочувствие, а я видел уставшие лица ребят и пустую, жалкую, обманутую школу... «Вот это сюрприз! Вот это подарок к концу трудовой четверти, – язвил внутренний голос. – Вот и съездили на море...» Да, «Орленок» через несколько дней должен был ехать на море в туристскую поездку. Мы договорились работать месяц. Месяц кончился...

Не успел я захлопнуть дверцу машины, как меня обступили веселые, оживленные ребята. – Прошу собрать всех на линейку, – сказал я военруку. И вот лагерь построен, умолкли голоса. Все приготовились слушать, – Ребята! Ехал из Белгорода и подбирал нужные фразы. А когда увидел ваши радостные лица, все слова растерял. Да какие тут могут быть слова! Спасибо вам! Вы сделали все, что можно было сделать. Но наша школа к 1 сентября... не будет готова, если мы уедем на море... – Я сделал паузу и оглядел ребят. На лицах – растерянность, непонимание, тревога. У некоторых – едва заметная грустная улыбка: «Вот и море обещанное...» – Запомним этот день – 5 июля 1975 года, – продолжал я. – Сегодня мы решаем судьбу нашей мечты. Если мы разойдемся по домам, вместо новой красивой школы 1 сентября малыши увидят серое здание с облезлыми стенами и потолком. Тем, кто останется, придется работать в две, а может быть, и в три смены... Но другого пути нет. Школа должна быть готова к 1 сентября. Должна... Прошу каждого взвесить свои возможности. Тех, кто не сможет по каким-то причинам работать, кто не уверен, что выдержит, ждет машина. Мы не будем осуждать, не будем думать о них плохо – они сделали все что могли. Даю две минуты на размышление. Советоваться только с собой, со всеми днями своей жизни, прожитых до сегодняшнего дня, поэтому в строю стоять молча.

Не забыть этих долгих ста двадцати секунд. «А если останусь один? Если на том месте, где сейчас стройка увижу только следы на песке?» Стрелка прошла последние пять секунд.

Все, ребята, время истекло.

Строй дрогнул и снова замер. Но вот в левом крыле вышли двое, затем еще... еще... еще... Уходили молча, я не мог смотреть, как буквально на глазах тает шеренга. Слышно, как шуршит под ногами уходящих песок. Тишина. Я поднял глаза. Стоят... стоят мои девчонки и парни. Редкий строй, большие паузы-просветы, между ними следы ушедших.

– Сомкнуть ряды. По порядку номеров рассчитайсь!

Первый! Второй! Третий?.. Сороковой! Расчет окончен.

Сорок из ста двадцати, значит, каждому работать за троих.

Мне хотелось кричать рвущееся из сердца: «Вы удивительные! Вы самые красивые, самые родные, самые настоящие люди!» Но вместо этого произнес непростительно буднично: «Разойтись! Собраться всем через пять минут во второй палатке».

Не помню сейчас все подробности нашего с ребятами разговора. Помню только, что размышляли о трудном человеческом счастье – отвечать за все происходящее вокруг, говорили о том, что жизнь – это борьба за красоту и для победы в этой борьбе нужны единство, крепкая дружба, твердая дисциплина...

Когда вышли из палатки, уже спустился вечер, высоко над нами зажглись звезды. Густая тьма растворила нас в огромном мире, но не было ощущения беспомощности, напротив, на душе было удивительно спокойно. В тот вечер мы стали трудовым отрядом «Отважный». Именно с этого отряда началась ставшая впоследствии лауреатом премии Ленинского комсомола Яснозоренская школа-комплекс.

Пожелав друг другу спокойной ночи, ребята разошлись по палаткам. Я спустился вниз, к озеру. Окруженное с трех сторон темным лесом, оно производило странное впечатление своей яркой и густой чернотой. Казалось, что под берегом не вода, а бездна. В озере отражались звезды... У каждого человека бывают в жизни минуты, когда он, разорвав путы маленьких мыслей с прицелом на час, день, вдруг начинает видеть бесконечность грядущего и бесконечность прошедшего. В такие минуты жизнь уже не замыкается в нем одном, он чувствует себя частицей человечества. Сегодня ребята испытали эти минуты прозрения, почувствовали в себе жаркое пламя вечного огня красоты. Как важно, чтобы они не дали ему угаснуть, чтобы сегодняшний день для каждого стал началом большой, без остатка отданной людям, а потому счастливой жизни... А что если написать песню? Раскрыть красоту их поступка, подарить на память о сегодняшнем вечере ?.

На следующий день отважновцы, устроившись на высоком берегу озера, разучивали песню о себе.

Грома_ воины мы с тобой не слыхали,

Летней грозы только слышали гром.

Вражеских танков в бою не взрывали...

Сорок «Отважного» дружно сказали:

«Надо? – И мы шагнем...»

Лагерь «Отважный» в курчавой дубраве

Над кручею взмыл, словно конь на дыбы.

Здесь отдал бы каждый, не мысля о славе,

Покоя сто лет ради мига борьбы...

Героем ты станешь не вдруг, не однажды.

Будь вечно в движении, вечно в бою.

Отважным и смелым становится каждый,

Кто не сбежал, когда трудно и страшно...

Надо? – Остался с строю...

Ребята пели тихо. Их негромкие голоса звучали над озерной гладью, поднимаясь вверх к зеленовато-голубому вечернему небу, сливаясь с миром, с землей Родины в единое целое. Серьезные, вдумчивые лица, напряженная суровость глаз говорили о том, что песня понята и принята.

...Главным содержанием нашей жизни стала напряженная работа, но песни, шутки, задорный смех сопровождали ребят всюду, где бы они ни были. Каждый стремился сделать больше, взять на себя наиболее неприятное. И никакого хвастовства, позерства. «Чем вы их приманиваете? – шутили родители. – Дома не удержишь... В субботу приедут из лагеря, только и разговору про «Отважный». А в воскресенье с самого утра – сборы в лагерь и опять рассказы, только уже про то, что будет...» Нас, педагогов, тоже неудержимо тянуло в отряд. Хотелось просто быть с ребятами, видеть их глаза, лица. У нас не было каких-то особых педагогических приемов, заранее продуманной стратегии и тактики. Но на наших глазах происходило изменение, а иногда и настоящее перерождение ребят в лучшую сторону. И когда наступил день завершения работы, мы почувствовали, как велика наша привязанность друг к другу. 21 августа мы последний раз мыли в бензине кисти и валики.

– Мы больше не будем вместе? – спросила у меня Лена Фаюстова срывающимся от волнения голосом.

– Почему? Мы же будем встречаться в школе.

– Встречаться, и все? – это уже Надя Неронова. – Мы должны быть вместе, понимаете, не рядом – вместе.

– Но что ты предлагаешь? – Надя удивленно посмотрела на меня и решительно ответила: Быть вместе. Отряд не расформировывать!

«А почему в самом деле нам не сохранить отряд? Он же трудовой! – весь день думал я о разговоре с Надей и Леной. – Разве трудовые дела не ждут нас в течение года? Есть же круглогодичные производственные бригады. Почему «Отважному» не взяться, например, за организацию производственной практики, трудовых операций в школе?» И вот прощальный костер. Песни, частушки на тему жизни в «Отважном», шуточные и лирические рассказы, стихи. На душе удивительно – легко и грустно. Легко оттого, что очень трудное дело сделано: красавица школа ждет первого звонка, ждет своих учеников. Грустно оттого, что уходит еще одно лето детства. Для большинства отважновцев 1 сентября станет началом последнего учебного года в школе. Сколько открытий, находок, зрелых мыслей уйдут вместе с этими девушками и юношами! А бесценный нравственный опыт ребят? Нет-нет – отряд должен жить.

– О чем задумались, Михаил Петрович? – вдруг громко спросил Толик Алымов.

– О чем? Думаю о том, как нам жить дальше.

– Я не понимаю, почему мы молчим? – поднялась Надя Неронова. – Все же хотят быть вместе, хотят, чтобы жил наш отряд. Разве дела кончились? Разве только летом есть работа? В общем, так: мы решали все советом, значит, решать, быть нашему отряду или не быть, тоже давайте советом. Я предлагаю отряд не расформировывать.

– Что вы на меня смотрите? – сказал я. – Ставьте на голосование.

Кто за то, чтобы отряд сохранить, чтобы «Отважный» действовал постоянно, прошу... поднять... руку, – каким-то стальным, видимо, от волнения голосом проговорила Надя. И увидев среди других поднятых рук и мою, неожиданно громко закричала: – Единогласно! Ура-а-а!..

Позже мы не раз возвращались к опыту работы в «Отважном», вновь и вновь пытаясь осмыслить истоки, первоосновы, что ли, притягательной силы трудового отряда. Детство – время стремления человека ко всему прекрасному. Никогда он не жаждет так красоты, как в эту пору. И как важно помочь юной душе увидеть истинно великое в жизни и человеке. В «Отважном» мы стремились создать такие условия, такие отношения, чтобы ребята могли возможно более полно удовлетворить жажду идеального. Мы учили и учились сами на образцах прекрасного, которые дает нам история нашей страны.

Люди героической судьбы живут, действуют, став нашими мыслями, мечтой, делами. От поколения к поколению несет их в настоящее, в грядущее благодарная память народа. Святая память. Человек силен памятью и верой! Величие человека – в величии его народа. Герои, память о них – та святыня, то бесценное достояние, которые питают нашу жизнь. Вот почему огромное значение мы придавали рассказам о героях, песням о них и обстановке, эмоциональному фону, рождающим внимание и доверие.

Костер, ночь, тишина. Каждое слово проникает к сердцу воображение уносит в те времена, в ту среду, к тем событиям, о которых говорится в рассказе или поется песне...

 

«Нет у революции конца!».

Пригласили мы к себе в гости ветеранов труда и Великой Отечественной войны. Они рассказывали ребятам о трудных годах борьбы за социализм, о днях своей юности, о друзьях, не доживших до Победы. Ребята слушали с большим вниманием. Еще бы! Перед ними живые герои истории, времени, о котором столько снято фильмов, написано книг, песен...

В разговоре, несомненно полезном и нужном, звучал один настораживающий мотив: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя... Богатыри, не вы...» А один из гостей, видимо искренне желая оттенить важность памяти о прошлом, сказал: Хорошая у вас сейчас жизнь, ребята. Всё для вас! Живи и радуйся! Вот если бы пожили в наши дни, тогда бы почувствовали, что такое трудности, что такое борьба за жизнь...

Когда гости ушли, я попросил отважновцев не расходиться.

– Ну, как встреча, понравилась?

– Да, очень! – дружно ответили ребята.

– А вы согласны с тем, что все трудности в прошлом и нам только остается радоваться и наслаждаться? – вызывая на спор, спросил я.

– Ну, не совсем, может быть, так, – медленно начал Миша Козьмин. – Трудности какие-то есть, конечно. Но битв тех нет. Как говорится: «Битвы все отгремели...»

– Все так же думают? Вопрос очень важный, хотелось бы, чтобы со своим мнением выступил каждый. Разговор продолжим завтра, на следующем костре...

Ребята расходились молча. А я вдруг подумал, что вот так же молча и нерешительно они идут навстречу жизненным испытаниям. Они же не видят себя в завтрашнем дне, не представляют трудностей, которые ждут их за стенами школы. «Готовься к борьбе за счастье своего народа, за коммунизм», – говорим мы им. Не понимают ли всю глубину этих слов наши воспитанники? Бороться? С чем? С кем? Как?

Высказывая тревогу о том, что наше воспитание стало в основном словесным, я имел в виду слово формальное, казенное, не находящее отклика у детей. В противовес ему огромным воздействием обладает слово, согретое чувством, освещенное мыслью, рождающее, в свою очередь, ответное чувство, ответную мысль. И вот таким, как будто обращенным лично к каждому, стало для нас слово замечательного человека и учителя Б. А. Сухомлинского. Его афоризмами начали мы беседу у костра.

1. Почему человек д о л ж е н ? Весь смысл нашей жизни заключается в том, что мы должны. Может ли быть по-другому?

2. Что было бы, если бы человек делал только то, что ему захочется? Мог ли быть человек счастливым? Смогло ли вообще существовать человеческое общество?

3. Огромное зло – «жить в собственное брюхо» (Ф.М.Достоевский), быть эгоистом, не видеть ничего дальше своего носа, не болеть болями общества.

4. Бойся стремления обладать вещами! Подлинное богатство человека не в вещах, а в разуме, в духовных ценностях.

5. «Патриотизм – чувство самое стыдливое» (Л.Н.Толстой). Береги святые слова и дорожи ими. Не кричи о любви к Родине, а трудись во имя ее блага, счастья, могущества.

6. Кричать о недостатках – для этого большого ума не надо. Презирай демагогов и пустозвонство. Думай и делай все, чтобы торжествовали добро и справедливость.

7. Ты станешь настоящим человеком лишь тогда, когда узнаешь, что такое трудно. Если в детстве, отрочестве, ранней юности тебе все легко, ты можешь вырасти безвольной тряпкой.

8. Не раздумывай, как поступить, увидев зло, – бороться против него или, закрыв глаза, пройти мимо.

9. Если человека заставляют трудиться другие, заставляют учиться другие, заставляют быть хорошим сыном своих родителей и хорошим отцом своих детей другие – такой человек опасен для общества.

10. Человек оставляет себя в человеке. В этом – человеческое бессмертие.

Как важно направить мысль ребят, создать настроение доверия, искренности, уважения и чуткого внимания к рождению мысли товарища. Только при этом условии получается не просто разговор, а духовное общение, так необходимое человеку вообще, и особенно юному. Минуты самовыражения, когда учителю открываются мысли и чувства учеников, – его счастье. И здесь главное – не спугнуть менторским поучением, неосторожной насмешкой, может быть, неумело, сбивчиво высказанную еще незрелую мысль, поддержать первую попытку самопознания.

Мы говорили о том, что для каждого человека приходит пора, когда он должен определить свой жизненный путъ, представить себя в будущем. А для этого нужно взыскательно и строго вглядеться в себя: кто я? Чем интересен людям? Что больше всего ценю и что ненавижу? Что мешает мне стать настоящим человеком? Что такое достойная человека жизнь»? Передний край борьбы за коммунизм проходит сегодня через сердце каждого человека. Каким же должен быть настоящий человек, коммунист? Ты и общество? Мера ответственности каждого за все хорошее и плохое вокруг? Что такое совесть? Нужны ли современному человеку сочувствие, сострадание? Можно ли быть настоящим коммунистом, подлинным патриотом, если не научишься быть добрым, отзывчивым на беду близкого человека? Революционер, гражданин начинаются не с повторения известных лозунгов, а с заботы обо всем окружающем, с чувства возмущения любой несправедливостью, с неравнодушия к нуждам и несчастьям близких, с внутренне осознанной потребности делать добро, жить по законам совести, с непримиримости к неправде.

Об этом и еще о многом говорили мы в тот удивительный вечер узнавания друг друга. Расходиться не хотелось. Как интересно раскрылись перед самими собой и друг другом ребята! Этот разговор помог им увидеть незаурядность личности каждого. И думаю, для многих он стал началом духовного становления.

А в конце была новая, написанная специально для этого костра, песня: Не верьте, ребята, что бури прошли, Что жизнь наша легкою стала. – На разных широтах планеты Земли Нам дела осталось немало.

Творит конструктор новую машину Иль покоряет летчик высоту, – Идет борьба за красоту, Идет борьба за красоту, За самую высокую вершину!

На хлебных просторах, на стройках страны Идет каждый день бой за счастье.

Мы дети героев Великой воины, Что мир нам спасли от ненастья.

Творит конструктор новую машину Иль покоряет летчик высоту, – Идет борьба за красоту, Идет борьба за красоту, За самую высокую вершину!

Нет у революции конца... Борьба за самую высокую вершину красоты человеческого духа – коммунизм – продолжается. Эта идея стала ведущей в нашей воспитательной работе с ребятами. И мы убедились, как важны, необходимы и ученикам и учителям минуты искреннего общения. Каждый рос на том хорошем, ценном, что было в нем, а также на том лучшем, что открывал в других.

 

Страна Надо.

«Откуда вы таких крепких ребят набрали?» – спросил меня заведующий первым отделением совхоза «Ветязево» Анапского района Краснодарского края.

У нас стало традицией, поработав месяц-полтора на своих полях, выезжать отдыхать на море. И нередко мы выручали хозяйства в трудную пору уборки урожая, когда особенно нужны лишние руки.

А мы из страны Надо, – ответила за меня Лена Ковалева, ученица VII класса.

Что это за страна?

– Об этой стране одним словом не скажешь, – гордо, с достоинством ответила Лена.

Одним словом не скажешь...

В тот день, уставшие после двухсменной работы, мы возвращались на машине в «Отважный». Как всегда, веселые, бодрые песни заглушали гудение двигателя. У всех было хорошее настроение. И от того, что стала двигаться быстрее работа, и от того, что каждый выдержал еще одну проверку на прочность (день был трудный), и от того, что всех нас, чумазых, ждали купание в прохладной воде озера, а чуть позже интересный фильм в соседнем селе, куда мы собирались идти все, кроме, конечно, караула...

Вдруг машина, резко сбавив скорость, затормозила. На краю дороги, прижавшись к обочине, стоял приметный голубой мотоцикл агронома Владимира Александровича Лозебного.

А я к вам ездил... – начал он без предисловий. – Очень нужна ваша помощь! О, да вы уже изрядно поработали. Извините, я думал, что вы только до обеда работаете...

А что случилось? – спросил я.

Погода стоит хорошая. Зерно идет большое. Сейчас каждая минута дорога! Комбайны работают и ночью. А на току в эту ночь зерно принимать некому. Не могу найти людей. Вот я и подумал... об «Отважном». А теперь вижу, вас хоть самих выручай...

Я понимал, что выручать надо. Но как? Мы уже столько дней работаем в две смены. А помощь нужна не на пару часов. Работать надо до утра.

– Владимир Александрович, – я подбирал слова, – устали ребята... Нет, не можем! – добавил уже твердо.

– Почему не можем, Михаил Петрович? – спросил кто-то сзади.

Я обернулся – Надя Неронова.

– Мы не все устали! – сказала Надя. – Пусть на ток поедут добровольцы. Надо помочь.

Надя надавила на слово «надо» и многозначительно посмотрела на меня. – Добровольцы? – вздохнул я. – Ну что ж...

Владимир Александрович! Подождите! – крикнули ребята садившемуся уже на мотоцикл агроному.

Есть добровольцы? – спросил я у ребят.

Есть! – дружно, по-военному ответили отважновцы.

Кто хочет работать на току в ночь, прошу поднять руку, – сказал я, предполагая, чем все кончится.

Так и есть: руки подняли все. И странное дело, решение ехать на ток прибавило сил, смело с лиц усталость.

– Спасибо, ребята! – Лозебный помчался на своем мотоцикле туда, откуда доносился глухой рокот комбайнов.

Ночью на краю села Черемошного, где был расположен ток, звенели песни отважновцев. И пели, и работали ребята так, как будто не они весь день провели в напряженном труде. Зерно шло машина за машиной. Машину за машиной принимали ребята хлеб, выращенный руками отцов. Принимали как эстафету трудовой доблести.

Лето 1975 года (из дневника Гали Зинченко). «Скоро конец нашей работе. Кончили побелку потолков, близится к концу покраска стен. Задерживают полы. Во многих местах краска отстала от пола. Образовались тысячи мелких и крупных прогалин. Если в таком виде оставим пол, покрасим его новой краской, то он все равно будет кривым и уродливым. Прогалины останутся, только будут затушеванными...

Решено снять всю краску, целиком оголить пол, чтоб он был весь ровный. Попробовали эту работу сделать шпателями. Но дело почти не двигалось с места. Снялись только те слои краски, которые вздулись. А что делать со всей площадью пола? Кто-то предложил применить раствор каустической соды. Попробовали – получилось. Краска смывается легко. Старшие нас вначале к работе с содой не допустили – работать с нею опасно, но мы заявили протест: в «Отважном» все равны. Состоялся совет «Отважного», на котором решили: «на соде» работать всем по очереди...

Сода очень быстро «съедает» не только краску, но и обувь. Приходится надевать старые, уже ненужные сапоги, ботинки. Сегодня Галя Сыровотченко поранила содой ноги. Ей попалась обувь с тонкой подошвой. Вскоре раствор достал до кожи ног. Гале надо было немедленно бросить работу и пойти переобуться. Но раствор был уже вылит, его надо было срочно размазать по всей площади пола, иначе он просочится на потолок нижнего этажа." Потолки были побелены. И если бы на нем выступили пятна соды, то всю работу пришлось бы начинать сначала. .

Галя не ушла, пока не было сделано все необходимое... Когда Михаил Петрович спросил Галю: Почему ты не пошла переобуться?» – она ответила: «Так надо же было доделать работу...» Да, она тогда сказала это очень просто, даже с удивлением, как само собой разумеющееся. «Так надо же...» Надо... Сколько раз звучало это короткое слово, когда необходимо было перешагнуть через «не хочу», «не могу», когда надо было помочь людям. Во многих отважновских песнях можно встретить это слово...

Надо! – короткий, но емкий приказ самому себе, когда, кажется, нет сил, когда так хочется отдохнуть , прилечь, расслабиться.

Надо! – призыв к воле. решительным действиям.

Надо! – значит, хочу помочь людям, хочу человеку счастья.

Из этого «надо» выросла одна из ведущих линий нашей воспитательной работы в школе, нашей работы по самосовершенствованию.

«Надо зимой посадить елки. Ямки, заготовленные осенью, оказались слишком малы. Мороз свыше двадцати, земля, как железо. Леша Болотов, Гена Босов, Валера Сенчишин, Гена Богатырев, Юра Борцов, Леша Макаев выдолбили ямы...» «Надо помочь старушке, у дома которой лагерь остановился на ночлег. Муж ее в возрасте 70 лет парализован. Ребята решают: выделить из заработанных 200 рублей...» Эти строки из дневников «Отважного» можно продолжить. «Надо», равное «хочу жить для людей, хочу оставить на земле след Доброго». Именно такое «надо» воспитывалось в «Отважном» и через «Отважный» утверждалось в школе. «Отважный» был своеобразной кузницей нашего опыта воспитательной работы, эффективной школой повышения педагогического мастерства. Пионерский и комсомольский актив Яснозоренской школы-комплекса – ребята, прошедшие школу трудового отряда «Отважный», ребята из страны Надо.

Придавая особое значение единым критериям оценки, мы стремились максимально сблизить наши точки зрения, слить их в коллективное мнение. Этой задаче как нельзя лучше служили совместные анализы сделанного за день. На этих коллективных обсуждениях прошедшего дня мы давали возможность высказаться каждому. Говорили и о недостатках, и о том, что помогло прожить день интересно, с пользой. Главным в этом анализе был человек, конкретные люди, стоящие за «сделано» и «не сделано». Мы стремились к тому, чтобы каждый был видной фигурой, чтобы у каждого была уверенность: меня видят, мною интересуются, за меня переживают, мне хотят лучшего. В «Отважном» у нас родилось и окрепло убеждение: не может быть полноценного коллектива, если каждый человек в нем не виден крупным планом. Коллектив – это всегда созвездие, соцветие, гармония, единство индивидуальностей.

 

Радость сопереживания.

Еще задолго до начала отделочных работ я по рекомендациям архитекторов, художников и гигиенистов, а также с учетом опыта работы на строительстве Бессоновской школы составил своеобразную карту цветовой отделки классных комнат и рекреацией. Ознакомился с литературой, посвященной этой проблеме, ездил в Москву, Харьков, Белгород, где встречался с художниками-дизайнерами... Короче говоря, карта стоила мне довольно солидных усилий. С гордостью показал ее ребятам. Будучи уверенным в полной поддержке, все же не жалел слов, защищая свой проект. Но аплодисментов не было. Лица стали почему-то пасмурными...

– Вы что? – не понимая такой реакции, спросил я. – Вам не нравится карта?

Отважновцы хранили молчание...

Наконец заговорила Таня Григорова:

– Михаил Петрович, мы же договорились решать вместе. Почему эту работу вы сделали без нас?

Таня явно волновалась, видно было, что ей нелегко дается выступление, в голосе обида, упрек...

– Вы думаете, нам неинтересно самим подобрать цвет? Мы мечтали, каким будет наш класс...

Я хотел было вновь приняться за «научное обоснование» предложенной мною цветовой карты, но почувствовал такую стену отчуждения, такой молчаливый протест, что забыл все доводы. Не скрою, в те минуты шевельнулась обида: ведь столько вложил труда! Но, заглушив ее усилием воли, выдавил: – Хорошо. Я виноват... не посоветовался с вами. Давайте эту работу сделаем вместе.

Сохраняя, насколько мог, спокойствие, пошел в свою палатку. Было слышно, как ребята о чем-то спорили приглушенными голосами. Через несколько минут ко мне пришла делегация. Вперед выступила Таня Бородаенко: – Михаил Петрович, вы нас неправильно поняли. Мы только были не согласны с тем, что вы с кем-то советовались, куда-то ездили, а с нами ни разу даже не поговорили, не спросили наше мнение. И нам показалось, что насчет совместных решений... Ну, в общем, мы подумали, что равенство всех членов отряда... это слова, игра...

– Как игра?

– Нет-нет, мы уже об этом говорили. Сейчас мы так – не думаем. Потому что если бы вы нам не доверяли, то настояли бы на своем. Мы же понимаем, сколько краски можно испортить, если что не так. И еще мы решили: когда будем подбирать цвет, советоваться... с вами...

Ребята ушли, но через несколько мгновений в палатку вновь заглянула Бородаенко:

– Михаил Петрович, вы только не обижайтесь... – Таня посмотрела мне прямо в глаза и замолчала, будто спрашивая разрешение на продолжение разговора.

– Говори, говори, что ты меня рассматриваешь...

– С собраний уходить вам не надо. Это невежливо... нехорошо как-то получается... – в глазах Татьяны было такое желание доброго, что я невольно улыбнулся ей.

– Хорошо, Таня. Не буду... Ты права. Спасибо тебе... Когда мы раскрашивали школу, я по-настоящему почувствовал правоту ребят. В каждом вдруг проснулся художник. Поиск нужного цвета, а затем и покраска стен, пола, окон переживались как праздник.

– Ой, какой цвет у нас получился. Пойдемте, посмотрите! – звучало то там, то здесь. И столько в этом «ой» было восторга, радости, что невольно хотелось скорее бежать туда, где родилось еще одно чудо.

И чудо было. Школа с каждым днем преображалась, расцветала новыми и новыми красками. Не было в ней уголка, класса, которые не отличались бы чем-то особенным, неповторимым.

А если бы настоял на своем? Я отнял бы у ребят радость совместного творения красоты, радость самовыражения, радость сопереживания.

«Школа – наш родной дом» – право говорить так, сегодня заработано в те дни коллективного творчества. Не в этой ли вместе пережитой радости думать и решать сообща одна из причин сплоченности «Отважного», сила его притяжения?..

 

Всё по-настоящему.

С наступлением ночи, с сигналом трубы «Отбой!» начинает нести службу караул.

Караулу мы придавали большое значение, во-первых, потому, что этого требовала обстановка жизни в лесу, во-вторых, потому, что ночные караулы были хорошей школой воспитания ответственности.

Не так-то просто нести ночную охрану лагеря. Непроглядная темень ночного леса. Затаив дыхание, вслушивается караул в ночь. И вдруг чьи-то осторожные, едва слышные шаги. Все ближе, ближе... Кто это? Человек? Зверь? Надо предупредить начальника караула. И вот спешит посыльный с тревожной вестью: «На посту № 3 подозрительное движение». Начальник караула с резервной группой прочесывает тревожный участок. Тревога ложная, это... ежик.

Ритуал несения караульной службы был у нас тщательно разработан. Мы рассредоточивали посты-засады с таким расчетом, чтобы на территорию лагеря с любой его стороны не мог проникнуть посторонний. Инструктируя караул, дежурный по лагерю всякий раз говорил: – Помните, от вашей бдительности зависит покой товарищей...

Игра? Не только. Ребята действительно охраняли лагерь. И их серьезное отношение к караульной службе помогло нам прожить в лесу без ЧП.

Однажды заболел водитель нашего автобуса. Еще задолго до отбоя повез я его домой. Обратно к лагерю вернулся около 12 ночи. Не успел я выключить зажигание, как меня осветил яркий луч фонарика. Из темноты раздался тихий голос Гали Богатыревой: «Пароль?» Пароль я не знал...

– Ты что, не узнаешь меня? Это я, Михаил Петрович, – попробовал отшутиться.

– Пароль – тихо и так же твердо повторила невидимая Богатырева.

– Ну хватит шутки шутить, Галя, – уже сердясь, сказал я.

Но Галин голос спокойно и внятно проговорил: «С места не сходить до прихода начальника караула. Иначе... будет поднят по тревоге весь лагерь». Я понял, что это не шутка. Богатырева выполнит приказ начальника караула: «Без пароля никого в лагерь не пропускать!» Так и стояли мы молча на расстоянии нескольких метров друг от друга, пока не пришел начальник караула М. Г. Иванов.

Через несколько дней я вновь вернулся в лагерь после отбоя. На этот раз прошел спокойно, без задержки первый пост. Только второй пост меня остановил и вызвал начальника караула, им был Н.М.Кобяков. Я рассказал ему о случившемся. Мы вернулись на участок первого поста. Молчание. «Уж не случилось ли что с ребятами?» – мелькнула тревожная мысль. Но оказалось, что часовые спокойно спали. Вот это новость! Часовые заснули на посту! Пришлось срочно отстранить их от несения караульной службы. Когда стали выяснять причины, обнаружили, что у начальника караула позывной «тех-тех», а у часовых «ку-ку». Все стало понятным. Сам пароль настраивал на безответственность. И для ребят, впервые заступивших в караул, охранительная служба с «ку-ку» показалась пустой забавой.

Пароль дает начальник караула. Следовательно, в легкомыслии пароля – легкомысленное отношение начальника караула к охране лагеря. Оно проявилось и в том, что первый пост был сформирован только из новичков. Пришлось пойти на исключительные меры: отстранить от несения караульной службы начальника караула и немедленно заменить пароль.

Каждый день жизни в лагере помогал нам, учителям, прийти к пониманию очень важной педагогической истины: что бы ни делал с ребятами, делай по-настоящему, всерьез!

 

Печать E-mail

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter
Просмотров: 213