Школа Преподобного Сергия

(Мф. 10. 24-25)

 

Сергий Радонежский (ок. 1314–1392) жил и творил в эпоху формирования собственно русского (великорусского) этноса и становления в лесах Восточной Европы нового государства – Московская Русь – в тяжелейших условиях татаро-монгольского завоевания. Он, его сподвижники, ученики и последователи заложили основы русского миросозерцания, а также традиции в области воспитания и образования, определившие главное направление в развитии духовного просвещения народа.

Исследователь истоков педагогических традиций того времени, включая и проблему целеполагания воспитания, сталкивается с серьезными трудностями, обусловленными, в частности, особым характером текста рукописных книг, житийной литературы, отражающих воззрения «учительных людей», мысливших целостно, синкретично, без видимого вычленения собственно педагогического аспекта. Отметим, что и сама практика воспитания и обучения в Московской Руси была плотно вкраплена в общекультурную народно-бытовую, домашне-семейную, церковную, монастырскую и трудовую жизнь. Она настолько была сращена с религиозными идеями, православными обрядами, другими видами деятельности, что выявить педагогический «субстрат» в чистом виде, как это ныне для нас привычно, для того времени чрезвычайно сложно. Но мы попытаемся это сделать.

Предшествующие Сергию Радонежскому религиозные деятели, прежде всего Московские митрополиты Петр (управлял церковью в 1308–1326 гг.) и Алексий (1354–1378), ставили в качестве основной задачу определения цели воспитания подрастающих поколений. Общеизвестно, что цель – это то, к чему стремятся, что необходимо осуществить, в нашем случае – воспитать телесно и душевно здоровое поколение. В церковнославянском языке слово «здоровье» звучит как «целость» (т.е. «цельность»). Воспитателя, наставника добродетельной жизни издревле сравнивали с целителем, именуя «целомудрителем», врачующим разум, формирующим «целоумие», т.е. совершенное состояние ума. Далеко не случайно слова «цель» и «целый» переплетены в церковнославянском языке и выражают мысль о необходимости нравственного движения человека от его рождения, зрелости до самой смерти во имя сохранения и спасения души. Так, первый на московской кафедре митрополит Петр в «Поучении игуменам, попам и дьяконам» называл прямой обязанностью священников религиозно-нравственное воспитание своей паствы, чтобы пастырь был духовным целителем народных масс.

Идея формирования целостного человека, т.е. духовно целеустремленного, пустила глубокие корни, расцвела в деятельности святителя Алексия и игумена Сергия Радонежского, повлияв на характер воспитания в Московской Руси. Оба являлись сподвижниками на ниве христианского просвещения народа. Алексий стал зачинателем в нашем Отечестве особых духовно-образовательных центров, в которых могли бы воспитываться высокопросвещенные настоятели монастырей и «учительные люди», так необходимые для консолидации населения вокруг нового государственного центра.

В 1353–1354 гг. Алексий по делам русской митрополии находился в Константинополе, оказавшись в эпицентре споров о духовном предназначении Византии и судьбе восточной христианской церкви. Душе и уму московского святителя осталась чуждой идея возрождения греко-римской образованности, хотя он и не отрицал античного наследия, если оно освящено и облагорожено христианской верой. Более близки ему оказались те религиозные деятели и мыслители Византии, которые объединились вокруг константинопольского патриарха Филофея и создали в «монашеской республике» на горе Афон крупный центр православного, включая русское, иночества. Григорий Сипаит, Григорий Палама и Николай Кавасила разработали и обосновали религиозно-философское учение об исихазме («исихия» по-гречески – безмолвие, внутреннее спокойствие, тишина, отрешенность), опиравшееся на духовную практику отцов восточной церкви IV– VII вв., которое и было поддержано в 1347 г. на Константинопольском соборе. После многолетних дискуссий в обществе оно было принято в качестве официальной идеологии Византийского государства. Данное учение и было перенесено святителем Алексием на русскую почву.

Суть этого учения, воспринятого в Московской Руси и развитого в деятельности Сергия Радонежского и его учеников, заключалась в том, чтобы создать школу духовной преемственности, которая способствовала бы продвижению учеников по ступеням духовного совершенствования. Главная воспитательная цель достигалась не на путях дидактически выверенного книжного образования и «умствования», как это было на Западе, а вдохновенным созерцанием «горнего мира», проявленного в слове Божественного писания, в трудах Отцов Церкви, в молитве и праведной жизни. Исихасты активно использовали также и религиозный опыт более древних православных мыслителей, таких, как Авва Дорофей, Максим Исповедник, Симеон Новый Богослов, собранный в книгах «Добротолюбия».

Алексий, будучи не только главой русской церкви, но и регентом-правителем при малолетнем великом князе Дмитрии, пошел по пути создания новых монастырских центров «ученья книжного». В созданных по его инициативе иноческих обителях, таких как Спасо-Андроников, Алексеевский женский, Чудов мужской монастыри, вводился привезенный им с Афона «общежительный устав» (киновия), по которому иноки были обязаны создавать «книжницы» – книгохранилища и мастерские переписчиков для обучения талантливых послушников. Так, в Московской Руси XIV в. в целости сохранилась идущая еще из Киевской Руси традиция обучения юношества на церковно-славянском изводе, идея «духосообразного» религиозно-нравственного просвещения с этого времени действительно становится стержневой, системообразующей целью формирования русского православного человека.

Новые цели воспитания реализовывались именно в новых монастырях, которые стали прообразами будущего высшего духовного образования. Сергий Радонежский, основав в 40-е годы XIV столетия Троицкий монастырь, что «на Маковце» близ Москвы, создал в нем образцовую школу духовности и святости. Именно им впервые в полной мере было рассмотрено и найдено верное решение проблемы целеполагания воспитания как формирования целостного человека, раскрытое в сложном религиозном понятии «Троица» и реализованное в его воспитательной деятельности.

Истинный учитель – всегда вместе с учеником! Эту педагогическую мудрость всей своей жизнью выстрадал преподобный Сергий. Опорой ему служило библейское высказывание: «Малый наравне с большим, учители наравне с учениками» (I. Пар. 25.8). В «Житии Сергия Радонежского», созданном в 1417–1418 гг. Епифанием Премудрым, учеником и «собеседником» Сергия в годы его игуменства в Троицком монастыре, учительный характер и подвижнический дух русского святого, его воззрения на задачи просвещения раскрыты в полной мере. Само «Житие», по словам его автора, также замыслено в целях «просвещения» и адресовано не только к образованному читателю, но в большей мере к юношеской аудитории, к «младоумным отрочатам», имеющим еще «детский смысл», чтобы образы и идеи этого произведения помогли им войти в «разум свершен».

На страницах «Жития» под пером Епифания развертывается широкая панорама просветительской деятельности преподобного Сергия на территории складывающегося Московского государства, образно и глубоко раскрываются его мысли о воспитании. Умственная и практическая работа учителей того времени была направлена па поиск совершенной христианской жизни, духовно-нравственное воспитание молодежи и книжное образование, построенное на основе учений Отцов восточно-христианской Церкви, прежде всего Иоанна Златоуста и Иоанна Дамаскина. На церковнославянский язык переводилась с греческого литература, которая освещала прежде всего духовно-душевный аспект воспитания, например «Диоптра, или Душезрительное зерцало» Филиппа Пустынника, «Измарагд» и «Златоуст» – своеобразные учебники нравственности той эпохи, «Лествица» Иоанна Синайского, раскрывающая ступени духовного восхождения и самосозидания человека, «Мудрость Менандра» – сборник душеспасительных изречений античных и раннехристианских авторов.

Все это вело к сосредоточению на религиозном миросозерцании, построенному на методе откровения и следования церковным авторитетам, боговдохновленного проникновения в истину, понимаемую исключительно как путь целостного восхождения человека и его воспитания в Свете Христовом.

Сама «святость» в русской культуре понималась как животворный источник света внутреннего мира праведного, «учительного» человека. Слово «святой» в Древней Руси применялось для обозначения людей, устремленных к идеалу, к Богу. Сергием Радонежским в него был вложен смысл достижения целей христианского воспитания, высшего нравственного поведения в различных практических ситуациях, как на внутреннем, так и на внешнем, социальном уровнях проживания. Развитие духовного потенциала человека в Свете Христовом – вот педагогическое наполнение понятия «святость», трансформированного в XIV столетии на Руси.

Духовная деятельность Сергия Радонежского дала великорусскому народу высокий идеал добронравной жизни. В этом свете В.О.Ключевский, наш известный историк XIX в., справедливо называл его «нравственным воспитателем народа», создавшим «практическую школу благонравия». В подмосковном Троицком монастыре великий русский подвижник не только осуществлял образцовое иноческое воспитание, по и обогащал своих духовных детей «житейскими науками», формируя в них такие качества, как трудолюбие, дисциплинированность, стойкость, патриотизм, человеколюбие.

Возрождение раннехристианского идеала человека (в опоре на Новый Завет, творения Отцов Церкви и пример христианских святых, мучеников за веру), воплощенного преподобным Сергием, дало прочный ориентир в деле консолидации русского народа перед лицом угрозы теперь уже мусульманского нашествия. Авторитет Сергия Радонежского был настолько высок, что именно к нему за благословением пришел великий князь Дмитрий, отправляясь на битву с Мамаем. Плоды христианского воспитания подрастающих поколений проявились уже в личных качествах победителей на поле Куликовом, прежде всего Дмитрия Донского, а также монахов Сергиева монастыря Пере света и Осляби. В народных представлениях, раскрытых в знаменитой поэме «Задонщина», образ совершенного человека совместился с образом монаха-подвижника, обращенного в своей внутренней жизни и житейских делах не к мирскому, суетному, а прежде всего к духовному, нравственному совершенствованию, что помогало ему совершать благие дела и в миру.

Во времена Сергия Радонежского устойчиво закрепился взгляд на воспитание и образование человека как на духовное восхождение по ступеням «лествицы», ведущей к идеалу, совершенству, Образу. Движение к этой цели понималось как жизнь («житие»), осуществляемая по евангельским заповедям. Любовь к Богу, сопряженная со «страхом» быть, оказаться вне этой любви, признавалась во всем христианском мире основной движущей силой развития человека. Это мыслечувствие является основой педагогических воззрений Сергия Радонежского, вернее, их отправной точкой. По словам Епифапия – агиографа русского святого, именно Бог дает «незлобивым мудрость и юному отроку ум и сознание, поскольку истолкование слов его всех просвещает и даже младенцам понятно». (Все цитаты даются по книге «Жизнь и житие Сергия Радонежского». – М., 1991. С. 12). Подобную педагогическую позицию можно определить как софийный («софия» по-гречески – мудрость) подход к образованию, перенесенный из Византии на Русь еще в XI в.

Образ Бога, воплощающего в себе совершенную мудрость, являлся целеуказующим для организации воспитания и основанием для определения содержания образования. Согласно Библии, Бог сотворил человека по образу своему, искаженному в людях вследствие первородного греха и требующему восстановления посредством воспитания, образования и самосовершенствования. Образы святых и подвижников, продвинувшихся на пути духовного совершенствования, являлись примерами для подражания, практическими ориентирами в ходе поэтапного, поступательного становления христианина.

Сергий Радонежский развил данную традицию, основываясь на учении о Троице. Образование он понимал не просто как «учение книжное», осуществляемое в процессе систематического чтения, запоминания и толкования прочитанного, а прежде всего как движение человека к Живоначальной Тройне. В человеке святоотеческим воспитанием необходимо восстановить ту гармонию, тог триединый лад духа, души и тела, который был в Адаме до грехопадения. Эта цель может быть достигнута внутренним духовным напряжением человека на пути его к Троице.

Символически идеал воспитания, нацеленного на духовную полноту, изображен в знаменитой иконе «Троица», созданной в первой четверти XV в. Андреем Рублевым, вдохновленным житием Сергия Радонежского: это всепоглощающая любовь, укрепляющая веру в наше единое целое с Богом. Содержание образования символизировано иконописцем в духовной пище, ангельской трапезе, которая заключена в чаше, – в гармоничном замкнутом пространстве, круге, обозначающем свет и жертвенную любовь. Дадим толкование: свет, а значит и его производное – просвещение – возможны лишь в круге любви. Именно это создает необходимое напряжение образовательного поля, устремленного своими силовыми линиями к триединому Творцу. Все три ангела иконы указывают на чашу, которая и соединяет их в единое и нераздельное целое. Так сквозь видимую богословскую оболочку – спасение рода человеческого – высвечивается педагогическая мысль о необходимости духовного водительства человека.

Как в символической образности иконы Андрея Рублева, так и в словесном тексте Епифания Премудрого отчетливо звучит призыв к спасению человека. Прежде всего, это развитие его внутреннего духовного мира, понимаемого Сергием Радонежским как высшая на земле ценность. Каждый факт жизни преподобного Сергия, каждое его действие и высказывание агиограф преображает в таинственный, многозначный символ, наделенный сильнейшим воспитательным воздействием. Эти словеснообразные символы при необходимом развертывании и наполнении конкретным содержанием учат человека преодолевать в себе низменного человека, влекут его к высшим, идеальным целям, чтобы он следовал за теми, кто дальше всего продвинулся на пути к Троице.

Так образ Сергия Радонежского обрел в веках непреходящее педагогическое звучание, ибо кто из нас скажет, что он продвинулся далее? Господство духовного начала в русском средневековом педагогическом опыте – ведущая и характернейшая черта, отличающая его от западноевропейского. Духовный труд ученика должен предшествовать его учебной, умственной работе и сопровождать ее. Воспитание в православной Руси рассматривалось как детоводительство по пути спасения души, как акт творения учителем целостного внутреннего мира ученика. Не развитие ума (рациональная педагогика), а формирование духовно-нравственной сферы, внутреннего человека («троичная» педагогика) – главная забота Сергия Радонежского. Средневековые формы университетского образования, характерные для западноевропейской педагогики, отступали в Московской Руси на задний план, предпочтение отдавалось духовным формам целостного формирования человека.

Сергий Радонежский не писал книг, и его идеи, его практический вклад в становление и развитие русского образования мы черпаем прежде всего из агиографической, то есть житийной литературы. Первоначальный подробный вариант «Жития Сергия Радонежского» был создан Епифанием Премудрым в последние годы его жизни. Несколько ранее, на исходе XIV в., им было написано «Слово о житии и учении святого отца нашего Стефана, бывшего в Перми епископом».

Епифаний Премудрый получил высшее по тем временам образование в епископском монастырском училище г. Ростова, которое называлось «Братский затвор». В этой «ученой обители» будущий агиограф изучил церковнославянский и греческий языки, учился свободно ориентироваться в святоотеческой византийской и древнерусской литературе, решать сложнейшие вопросы жизни. В годы учебы он был соучеником («собеседником») будущего друга и соратника преподобного Сергия епископа Стефана Пермского. Известно, что Епифаний совершил путешествие в Константинополь, Иерусалим и на Афон. Являясь высокообразованным человеком, Епифаний становится иноком Троицкого монастыря и учеником Сергия Радонежского, собирая и записывая все, что мог узнать о житии святого, его воззрениях и просветительской деятельности. Еще при жизни преподобного Сергия Епифаний являлся духовником обители. Известно, что духовник по своим функциональным обязанностям отвечал в монастыре за образовательный процесс, «списание книжное», духовное здоровье и самосовершенствование послушников. Отсюда и постоянное внимание Епифания Премудрого к педагогической проблематике.

Согласно Епифанию Премудрому, к образовательным целям, единым в Троице, ведут два возможных пути. Первый – последовательное и систематическое школьное образование, начетническое усвоение книжных знаний в специальных архиерейских училищах и монастырских образовательных центрах, своеобразных русских «братских академиях». Этот путь дан им в подробном жизнеописании Стефана Пермского. Второй – овладение книжной культурой через божественное озарение, получение совершенного знания и способностей как духовного дара от Бога и развитие их в практике иноческой жизни. Это путь преподобного Сергия Радонежского.

В педагогической лексике Епифания Премудрого реалии воспитания и обучения определяются одними и теми же словами, как правило, сложными, где начальные части слов выражают нравственный аспект понятия: добропамятство, доброразумие, благодатие и т.п. Под «добропамятством» он понимал твердую, хорошую память и в то же время способность запоминать хорошее, доброе, нравственное, чистое содержание учения, полезное для души, «разума душевного»; под «доброразумием» – богосообразную природную доброту человеческого разума. Лишь «благодатное» учение может быть успешным; оно должно осуществляться в рамках православной веры и сопровождаться формированием особых качеств христианина: телесной и душевной чистоты, целомудрия, чувства временности всего мирского. Все они необходимы для правильного, с точки зрения Епифания, организованного обучения, «почитания книжного». Знания, питающие ум, дух и душу, черпаются от Бога; когда ум внимает – душа должна наслаждаться. Эго основа целостного воспитания человека по образу Троицы. В заключительной части «Жития...» Епифаний, подводя итог учительской деятельности Сергия Радонежского, писал: «душеполезные словеса не токмо телеса, но и самую душу могут укрепити и окормляти к духовным подвигам» (там же, с. 92). Не только учить, но в большей мере творить внутреннего духовного человека – вот цель и задача учителя.

В «Житии Сергия Радонежского» особое внимание агиограф уделяет младенческим, детским и юношеским годам жизни Варфоломея, в иночестве – Сергия. Первые годы жизни будущего святого раскрываются не формально, не по устоявшимся канонам агиографического жанра, а по живому семейному преданию, рассказам самого преподобного Сергия, осмысленных Епифанием с богословской и педагогической точек зрения. Они даны в динамике возрастной периодизации «от самого рождества его и младенчество, и детьство, и в юность» (там же, с. 11). Отметим, что, с нашей точки зрения, детские годы Варфоломея под пером Епифания приобрели характер образного выражения педагогических воззрений самого Сергия Радонежского.

В «Житии...» духовный путь Сергия Радонежского начинается еще до его рождения. Будущий святой, находясь в утробе матери, троекратно прокричал во время Богослужения. Агиограф убеждает, что еще до времени рождения формируется в дитяти образ Божий, слагается цельность его человеческого существа, определяется вектор его служения Святой Троице – Богу Триединому. Посему матери необходимо тщательно оберегать плод, окружая его заботой, ей следует быть воздержанной, избегать излишеств, поститься и молиться. Полны сокровенного воспитательного смысла слова «Жития...»: «младенца во утробе носящи яко некое съкровище многоценное» (там же, с. 15).

Комментируя данный отрывок «Жития...», святитель Филарет, митрополит Московский (XIX в.), замечал: «О, родители, если бы вы знали, сколько добра или, напротив, сколько зла можете вы сообщить вашим детям еще до их рождения! Вы удивились бы точности суда Божия, который благославляет детей в родителях и родителей в детях и отдает грехи отцев на чаде (Числ. 14:28); и, помышляя о сем, с благоговением проходили бы служение, вверенное всем от Того, из Него же всяко отечество на небесех и на земли именуется» (Ефес. 3:15). (Цит. по: «Преподобный Сергий Радонежский. Житие, подвиги». – М., 1998. С. 19). И тогда и ныне таких родителей, видящих предназначение, особый жизненный путь ребенка еще до его рождения, – единицы.

Родительская педагогика ранней поры Московской Руси под пером Епифания раскрывается в важнейших деталях на примере благочестивой семьи, в которой сознательно и целенаправлено осуществлялось первоначальное формирование духовного мира ребенка. Варфоломей – средний сын родовитых супругов – Кирилла и Марии, истинных христиан, отличающихся чистой и богоугодной жизнью. Лишь в такой атмосфере могли сформироваться характер, личность и проявиться лик святого: «Бог и устроил таковаа праведна родителя его и потом от нею своего си произвело угодника» («Жизнь и житие...», с. 13).

Главная роль в домашнем воспитании детей принадлежит матери. Однако агиограф подчеркивает, что позиция матери целиком и полностью поддерживается отцом. Единство родительского влияния на ребенка, как это явствует из «Жития...», является непременным условием правильного семейного воспитания. Конкретизируя характер раннего формирования человека, Епифаний отмечает чуткую ориентацию матери Варфоломея на индивидуальные особенности сына, желания и предпочтения своего ребенка.

Питается Варфоломей исключительно молоком родной матери. Попытка родителей передать ребенка кормилице-няне оканчивается тем, что Мария до «полного возраста» сама вскармливает своего сына. Обязательность чувственного контакта младенца с матерью, по мысли агиографа, формирует особую душевную чистоту характера человека. Об этом удивительном поведении, как и о троекратном возгласе в церкви во время службы, родители в дальнейшем неоднократно напоминают Варфоломею, тем самым помогая ему осознать свое предназначение. Епифаний приводит из Священного Писания и святоотеческих книг множество параллелей, убедительных примеров, свидетельствующих, что уже во внутриутробном и новорожденном дитяти родители «сердечными очами» могут увидеть предстоящий жизненный путь, призвание, подвиг и, следовательно, верным образом целенаправить его воспитание.

До семилетнего возраста развитие Варфоломея осуществлялось «по закону естества». Родители сознательно и планомерно организовывали воспитание ребенка «по обычаю телесного возраста», т.е. следуя его индивидуальной природе, но также и в традиционном, общепринятом русле.

Книжный язык Епифания, который историки русской литературы называют «плетением словес», не был распространен в устной народной речи. В средневековых московских былинах, звучавших в простонародной среде, более четко раскрывалась суть перехода от домашнего воспитания к школьному обучению. Считаюсь, что родители в детях воспитывали «вежество природное», а в школе в них формировалось «вежество ученое», соединяющее естественного человека с мировыми ценностями. Ныне слово «вежество» исчезло из нашего лексикона, хотя сохранится антоним – невежество. В слове «вежество» был отчетливо обозначен акцент на духовное становление и нравственное воспитание.

Семья и школа на Руси делали одно дело – развивали ребенка как доброе, «вежественное» существо, что и объединяло эти два этапа в образовании человека в единое целое. Нынешнего разрыва между семьей и школой в русской средневековой практике воспитания не наблюдалось. Именно в этом ключе следует понимать епифаньевское словосочетание «по закону естества», что вовсе не означает одно лишь физическое воспитание. В основу педагогических воззрений, получивших отражение в «Житии Сергия Радонежского», определенно положен принцип целостного становления человека, ясное понимание, что ребенок и до 7 лет, и после этого возрастного рубежа формируется, «преуспевая душею и телом, и духом, исполнялся разума и страха Божиа» (там же, с. 22). Заметим, что Епифапий Премудрый, являясь учеником и последователем Сергия Радонежского, выражал в «Житии...» педагогические убеждения своего великого учителя, его целостный подход к процессу воспитания человека по образу Троицы.

Все дети Кирилла и Марии были в равной мере воспитаны «съ всякым наказанием (наставлениями. – В.П.) въ благочестии и чистоте». Однако если старший Стефан и младший сын Петр быстро и основательно овладели грамотой, то Варфоломей «не скоро выкнуща писанию, но медленно некако и не прилежно» (там же). Почему же духовно развитый мальчик, со слезами молящий Бога научить его грамоте, не выказывал способности к «учению книжному»? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сделать небольшой историко-педагогический экскурс.

Переход от семейного воспитания к школьному обучению отражен на иконах с клеймами, иллюстрирующими жития русских православных святых. На них, как правило, изображены сюжеты самых важных событий в жизни подвижника. После клейм, отмечающих акт рождения, а затем некоего события дошкольной жизни, следовал устойчивый сюжет русской средневековой иконографии, получивший название «Приведение ко учению». Обычно на клеймах с изображением этого сюжета делалась пояснительная надпись: «отдают грамоте учити».

На клеймах этих икон мы видим, что оба родителя, отец и мать, почтительно подводят ребенка семи лет к мастеру грамоты и отдают ему свое дитя на попечение и учение. Иконописцами подчеркивалась торжественность самого момента перехода ребенка из-под домашней опеки к школьной жизни. Известно, что этот переход на Руси сопровождался сговором между родителями и учителем, где, например, обозначалось, в какие сроки и чему конкретно должен научиться ребенок.

Учитель изображался восседающим на возвышении, празднично одетым в платье мирянина, однако своим фасоном приближающемся к одеянию игумена. Это вполне понятно, поскольку мастер грамоты возглавлял училище подобно тому, как игумен – монастырь, становясь для своих питомцев не столько урокодателем, сколько духовным отцом, пастырем. Так зримо выражалась в Московской Руси идея неразрывности семьи и школы, мысль об ответственности родителей и учителей за подготовку ребенка к новым условиям жизнедеятельности, к процессу обучения.

Традиционно на Руси детей исподволь приучали к «учению книжному». Например, существовал обычай домашнего чтения. Взрослые, как правило, отец, за трапезой и перед сном читали вслух поучительные тексты из рукописных сборников устойчивого содержания: «Пролога», «Пчелы», «Измарагда», «Златой цепи» и др. Чтение предварялось общей молитвой и являлось наглядным примером отношения к книге как особой духовной и жизненной ценности. Тексты Священного Писания дети слышали и в церкви, куда они приходили со своими родителями. Эти тексты нацеливали детей на особый лад, на положительное отношение к учению, развивали их память книжными словосочетаниями, давали им наглядные представления о различных явлениях духовной жизни. Например, начальные главы «Измарагда» раскрывали перед детьми смысл словосочетания «почитание книжное»; они нацеливали будущих учеников на положительное отношение к учению, на выработку умения вступать с книжным текстом во внутренний диалог, который расценивался как путь в «горний» божественный мир, как дорога самосовершенствования.

Домашнее родительское чтение давало детям образец для подражания, способствуя адаптации их к школе. От чтения книги, изустного знакомства с миром православной культуры, в русских семьях той поры переходили к обучению детей грамоте. Археологами найдены специальные, предназначенные для письма дощечки, которые, несомненно, имели учебное назначение. Известна пятиугольная цера с вырезанной на ее обратной стороне азбукой (XIV в.). Подобные азбуки были доступны даже беднейшим представителям общества. В московских былинах устойчив сюжет обучения сына матерью: «посадила его мать грамоте учиться, а грамота ему в наук пошла». В былинах отражен факт приглашения отцами знатных семей учителей на дом: «Он даст ему попа, отца духовного, дает игумена и пострижника, дает монаха и учителя» («Добрыня Никитич и Алеша Попович»)

Акт перехода из семьи в училище был на Руси не только семейным делом, он освещался православной церковью, принимавшей участие в процессе приобщения детей к школе. Церковь широко использовала метод детской исповеди, отраженный в текстах «Поновления детям младым». Начиналась исповедь с увещевания, направленного на то, чтобы убедить юного исповедника в необходимости откровенного разговора. Для этого зачитывались наиболее яркие отрывки из текстов Священного Писания, велась доверительная беседа. Само место исповеди в тайном уголке церковного помещения настраивало внимание и обостряло внутреннее чувство («Бог все видит», «ангелы тебя слышат»), В «Поновлении детям младым» греховными назывались «родителей своих непослушание, старшим досаждение», сквернословие, ложь, «играния и плясания» и т.п. Исповедь приобщала детей к миру взрослых, являясь своеобразным посвящением детей в ученики.

«Житие Сергия Радонежского» свидетельствует, что отрок Варфоломей должным образом был подготовлен в семье к обучению, к почитанию книжному. В чем же причина его неспособности учиться? Может, в учителе? Агиограф подчеркивает, что и вины учителя в этом нет: «учитель же съ многым прилежаниемъ учаше его, но отрок не внимаше и не умеяше, не точен бысть дружине своей, учащимся с ним. О сем убо много браним бываше от родителю своею, боле же от учителя томим, а от дружины укаряем. Отрок же втайне чясто съ слезьми моляшеся Богу, глаголя: «Господи! Ты дай же ми грамоту сию, ты научи мя, въразуми мя!» (там же, с. 22). В этом отрывке, реалистично отражающем характер педагогического процесса ранней поры московской государственности, показано, что образование детей осуществлялось в насыщенной заботой воспитательной среде, согласованно – родителями, учителем и сотоварищами-учениками («дружиною»).

Усилия учителя и родителей не приводили к положительному результату, поскольку – и тут обратите внимание на епифаньевскую пегагогическую диагностику – Варфоломей «не точен бысть дружине своей». Древнерусское словосочетание «не точен» означает – не похож, особенный. Индивидуального подхода к своему необыкновенному ученику мастер грамоты явно не мог найти, а посему, замечает автор «Жития...», «немалу же тщету вменяше себе учитель его». Однако, как мы видим, дело было не в подтягивании Варфоломея до уровня остальных учеников, а в особом пути просвещения ребенка. Епифапием Премудрым отмечено, что воспитатели не разглядели в отроке «вышнего строения Божиа промысла», что не от людей, а от самого Бога он должен был получить книжное учение, «что и сбылось» (там же). Так на конкретном примере агиографом-педагогом был дан анализ двух равновозможных путей образования русского православного человека, которые, как показано в «Житии...», приводят в итоге к единой цели.

Мы видим, что отстающий ученик неожиданно обретает способность к усвоению не сразу давшейся ему грамоты. Этот путь представлен как чудесный, но вполне реальный. Жизнеописатель Сергия Радонежского выводит на страницы «Жития...» таинственную личность старца-инока, посланного Богом ангела, который «прозре внутренима очима», т.е. провидчески, «взглядом сердца» увидел богоизбранность встретившегося ему отрока. Особой молитвой и обрядом старец добивается того, чего не мотни традиционным путем достичь родители и учитель. Результат такого быстрого и радикального обучения был блестящим: «По отшествии же старца оного обретеся отрок вънезапу всю грамоту оттуда добре умеа, пременися (переменившись. – В.П.) странным образом: и куюждо разгнет книгу, ту добре чтый да разумеет» (там же, с. 25).

Самовоспитание Варфоломея также имело особый характер, отличный от традиционного, распространенного в среде мирян. Епифаний Премудрый, повествуя о подростковом возрасте преподобного Сергия, подчеркивает, что и в быту, и в работе, и в отдыхе отличался он от своих сверстников, «во младе телесе стар смысл показа». Так, например, двенадцатилетним отроком, в возрасте «плоти растущи и цветущи», побуждаем он был матерью не соблюдать слишком строго поста, не избегать детских забав, игр, веселья, сладких кушаний и т.п. Она пыталась убедить сына, применяя как прием народную поговорку: «все добро, но в свое время», быть как все отроки его круга. Однако Варфоломей напомнил матери, что он отличен от большинства детей, о чем она сама ему много раз напоминала: «Не вы ли глаголаста ми яко егда был есть в пеленах и в колыбели, тогда, – речев всякую среду и въ пяток млека пе ядущу ти» (там же, с. 26). Говоря современным языком, установка, данная родителями ребенку с раннего детства, выправляла путь и диктовала изнутри особое поведение отрока. Этот ранний духовный опыт был осмыслен преподобным Сергием еще в юности: «Господи! Аще тако есть, яко же поведаста ми родителие мои, яко и прежс рожениа моего Твоа благодать и Твое избрание и знамение бысть на мне, убозем, воля Твоя да будет, Господи!... Сердце мое да възвысится к Тебе, Господи, и вся сладкая мира сего да не усладят мене, и вся красная житейская да не прикоснутся мне» (с. 26–27).

Родительское воспитание и просвещение в сочетании с непрерывным самовоспитанием и самосовершенствованием вели к становлению в юноше сильной духовной личности. Именно такие люди необходимы народу в его поворотные периоды истории, каким и было время жизни Сергия Радонежского. Сформированное с детства и отрочества «рачение» к добрым делам становится основанием, сердцевиной добродетельной жизни взрослого человека.

Дальнейший ход воспитания раскрыт в «Житии...» в образах духовного очищения. Особенный подход к нему Сергия Радонежского заключается именно в том, что на пути любви к ближнему, единению с ним в Троице – «душа в союзе с плотью» (там же, с. 84). На этом пути человек формируется целостно: духовно, душевно и телесно. Такое воспитание, говоря словами о.Павла Флоренского, служит достижению «всесторонне жизненного единства», поскольку, как писал этот выдающийся религиозный мыслитель XX столетия в статье «Троице-Сергиева Лавра и Россия», «Троица называется Живоначальной, т.е. началом, истоком и родником жизни, как единосущная и нераздельная, ибо единство в любви есть жизнь и начало жизни, вражда же, раздоры и разделения разрушают, губят и приводят к смерти» (Сергий Радонежский: Сборник. – М., 1991. С. 375)

Духовное воспитание в педагогике Сергия Радонежского – первично, поскольку формирует основу для развития целостной личности, одухотворяет, творит внутренний мир человека. Справедливы слова Епифания Премудрого, называвшего своего учителя «учеником Святой Троицы» («Жизнь и житие...», с. 18), а также «Троичный ученик» (с. 19). Лишь Сергий Радонежский мог осуществить задачу стать учителем, воспитателем и просветителем целого народа, формировавшегося в лесах Северо-Восточной Руси на рубеже XIV и XV вв. А первый учитель, к тому же любимый, – на всю жизнь!

Этот педагогический кладезь воспитания был к середине XIV столетия сосредоточен в пределах Троицкого монастыря, гениально названного писателем Борисом Зайцевым «центром духовного лучеиспускания». Мы не найдем в Сергиевой обители специального школьного помещения и профессиональных учителей в современном понимании этих слов; весь монастырь, прежде всего книжницы, кельи старцев и церковь, был образовательным пространством, где «в совершенном послушании» и в «добром течении» готовились к «достойной жизни», к учительской миссии Сергиевы «чада любимые». Подобно тому, как сам Сергий «закону Господню поучался день и нощь, яко древо плодовито», такой просвещал и своих учеников, ожидая и искусно добиваясь того, что каждый из них «в свое время даст плод свой».

Так и случилось. Сергий Радонежский, будучи всего лишь игуменом маленького монастыря, на века дал русскому народу образец создания воспитательно-образовательной среды, внутри которой сформировались будущие знаменитые пастыри Московской Руси, понесшие его опыт духовного просвещения и реализации идеала святости по всей территории складывающегося на глазах нового Русского государства. Монастырь же после смерти своего первого игумена превратился в Троице-Сергиеву Лавру, став главным центром русского православия.

Именно этот факт дал право исследователям жизни великого подвижника обозначить его просветительскую деятельность как Школу Преподобного Сергия Радонежского. Первые монастыри по типу Троицкого начинают строить единомышленники, сподвижники Сергия, которых принято называть его «собеседниками», друзьями. Сам он становится инициатором создания 9 монастырей вокруг Москвы, в которых настоятелями ставит своих первых и любимых воспитанников. Таким образом, он дал пример и другим своим ученикам пойти по этому же пути и продолжить его начинание, понесшим духовный свет вес дальше и дальше на север. Уже к концу XIV в. в лесах Ярославского (на р.Обноре), Костромского, Вологодского края, на Урале возникают 40 очагов православной культуры.

В XV в. этот процесс приобрел постоянный характер. Известный писатель русского зарубежья Георгий Федотов назвал этот процесс «Северной Фиваидой», сравнивая его по значимости и чистоте христианского учения с эпохой распространения христианства в восточных окраинах Римской империи в первые века н.э. Именно в Вологодском крае переплелись традиции Школы Сергия Радонежского в лице учеников Кирилла Белозерского («духовных внуков» Сергия) с традициями Афонской школы монашества в лице учеников Дионисия Святогорца («духовных внуков» Григория Паламы). Традиции эти сохранялись на Руси до середины XVI в. (Более подробно об этом см. в Приложении.)

Пока княжеская власть признавала и поддерживала авторитет идеала святости, Московское государство крепло, росло и богатело. Как только она отказалась от него (а произошло это при царе Иване Грозном), мощь Русского государства пошатнулась, и уже ничто не могло предотвратить наступления Смутного времени. Как актуально звучат сегодня слова В.О.Ключевского, сказанные им 100 лет назад: «При имени Преподобного Сергия народ вспоминает свое нравственное возрождение, сделавшее возможным и возрождение политическое, и затверживает правило, что политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной» («Ангел-хранитель земли русской» (Памяти Преподобного Сергия Радонежского). – М., 1994. С. 22-23).

Вот почему в данном сборнике перед читателем откроется сложный и таинственный мир русских религиозно-педагогических идей, притч, реалий воспитания Московской Руси, сосредоточенный не только в «Житии Сергия Радонежского», написанном Епифанием Премудрым, но и в житиях его сподвижников, учеников, а также в трудах его дальнейших последователей, пронесших чистоту его духовного учения через века. Все эти тексты несут в себе глубокий учительско-педагогический смысл, который читателю предстоит извлечь самостоятельно.

В.М. Петров

 

Печать E-mail

• Вперёд