1934

1 января

Минувший год прошёл в великом напряжении. Что же я наследовал в 1933 году? Воистину – чудеснейшие цветы всей моей жизни! Встретился опять со своей любимой дочерью. Родилась «Агни-Йога». Увидели свет мои стихи. Сотрудничал и в других делах. И всё-таки чувствую – ещё больше можно было свершить творческого. С ещё большим жаром можно было сосредоточиться. Надо возвышать самого себя до нового, обузданного, благозвучного ритма. Очень хочу, чтобы больше было у нас огненного устремления, возможностей трудиться, успехов и гармонии.

«Помоги не пройти мимо труда Твоего!»

«Дай испить чашу труда Твоего!» Пусть это будет нашей единственной молитвой. Да поможет нам Учитель!

 

20 января. Суббота

Наше Общество предприняло нечто великое. Учреждает Лигу Культуры. Доктор всё время ждал, когда восстановится у него слух. Наконец, решил – 25 января срочно созвать собрание Общества. Довольно спешно, но, быть может, так лучше. Во вторник мы мудрили над текстом статьи призыва. В среду разослали приглашения более чем в сто организаций. Вчера мы собрались у Доктора, он зачитывал свой доклад. Всё было бы хорошо, речь ведь отличная, но больше бы говорил по сознанию слушателей. Это я ему сказал. Не создалось бы впечатления, что всех приглашаем вступать в наше Общество. Если вести собрание и зачитывать доклад будет Стуре, то он сгладит впечатление. Вера всё же в нас есть. Действовать надо смело и целенаправленно. Откладывать больше нельзя. Живём в гуще событий.

Задумываю журнал, вывесил объявление в Обществе с приглашением присылать статьи. Расцвета журнала следует ожидать, во-первых, на основе наших собственных сил. У нас ведь в Латвии почти нет объективных, идейных писателей.

Я.Грин в одном интервью сам признал, что больше всего покупаются мои стихи. Самые известные писатели на втором месте. Это меня ободряет, ибо чувствую, что молодёжь начинает больше стремиться к идейному, чем к формальному направлению. Много есть духовно жаждущих, но мы их ещё не знаем. И то, что раскуплены книги Мауринь Зенты и Роллана, свидетельствует о чём-то светлом. И в нашем Обществе начинает собираться всё больше светлых людей – свидетелей эпохи. Если бы они яснее сознавали, что есть Общество, – был бы наплыв, как наводнение.

 

26 января. Утром

С каким напряжением я ожидал вчерашнего дня! Этому дню предназначено стать великим для всей Латвии. Заложены основы новой Латвии. Задан тон и внесено предложение о Лиге, которая объединяла бы всю культуру Латвии и заботилась о ней. Но сейчас я чувствую себя сломленным. Грустно и больно. Из 130 приглашённых организаций пришли представители только приблизительно от 24. Большинство – женщины. Это хорошо. Похвально, что хотя бы у немногих нашлась смелость явиться в помещение, о котором наверняка бродят всякие разные слухи. К. Стуре зачитал доклад Доктора, немного его смягчая. Однако ещё больше можно было его «нейтрализовать». Ибо много всё же было написано о самом Рерихе и Обществе и мало о Лиге Культуры. После перерыва следовали дебаты. Около девяти представителей приветствовали Общество и идею объединения. Но затем стали задавать вопросы по предпринимаемым практическим шагам. Стуре зачитал тезисы к уставу, дал к ним пояснения. И – это всё! Я надеялся, что он и от себя что-то скажет. В качестве руководителя групп он ведь показал себя увлечённым философом. Но теперь его ответы были совершенно лишены вдохновения. Возможно, практических целей мы ещё сами не знали. И недавно Доктор сказал, чтобы по возможности избегали о них говорить. Но ведь у огненного человека рождаются мгновенные идеи и соображения. Но ответами Стуре на разнообразные вопросы было: «Это выясним в следующий раз», «Об этом в тезисах устава подробнее не сказано, самим придётся разработать», «Об этом мы получим директивы из Америки»... Притом, как мне показалось, он отвечал неуклюже. Моя знакомая журналистка М. спрашивала меня: «Нет ли у вас лучшего докладчика?» (М., однако, скорее думала о самом докладе, желая видеть его больше в духе Учения.) Как нужны огонь и ещё раз – огонь и объективное чутьё! Было бы это, можно было бы преодолеть величайшие трудности. Возможно, Доктор вдохновил бы сильнее. Но ведь на Объединении женщин и он не выступил с конкретными предложениями, и в результате – собрание распалось. Разумеется, до следующего раза эти конкретные «шаги» будут разработаны, но ведь недостаточно только одних планов, захватывают людей не идеи, но живой огонь человеческого сердца. Записываю здесь открыто все свои мысли, переживания. Надо быть искренним с самим собой. Я глубоко уважаю Стуре, его духовность и мудрое спокойствие. Но мне больно, что вчера было не так, как должно было быть! Но в этом я тоже виноват. Виноват в том, что не работаю над собой и не преодолеваю дефект своей речи.

 

29 января

Я слишком много сердечного огня вложил в надежду на это собрание, поэтому мне теперь так тяжко. Что же делать, ведь никто из нас не подготовился к своей задаче на собрании. Одно дело – хорошо задумать, а совсем другое – вести собрание и не растеряться. Это нелегко. В самом конце собрания внёс диссонанс старый журналист Л., который принадлежит к тем, кто в любом необычном движении видит масонов. И здесь Стуре смутился. Он ведь в Риге недавно, быть может, ещё не ознакомился со всеми основами зарубежного Центра. На следующий день Стуре пошёл домой к <журналисту>. Надо ли было это делать? Однако будет всё хорошо! Появятся новые импульсы, новые подробные планы и главное – новые отзывчивые сердца. Основы уже заложены.

Н.К. и Шибаев уже неоднократно писали мне и Доктору, что книга о Преподобном Сергии получилась красивой, что они рады, что наперекор всем трудностям один экземпляр воздушной почтой попал в их руки уже в праздничную субботу. Сегодня, только что, я получил через Доктора открытку от Н.К. с благодарностью за участие в работе. Всегда изумляюсь чуткости и отзывчивости Н.К., как он реагирует на каждое дело. Везде, где он видит возжжение духа и деятельность, он неизменно проявляет одобрение и ободрение. Я рад этому ещё и ещё раз. Истинно, необычные трудности были с печатанием указанной книги. Издать книгу – дело не великое. Но здесь наваливались препятствия одно за другим. Часть книг я уже отослал, но в целом – она ещё не готова: только теперь печатают обложку в её настоящем виде. Издатель, почуяв, что выход книги отложен, затягивает печатание с одной недели на другую. Странно видеть славянина, не вдохновившегося образом великого русского Благодетеля. Будет хорошо!

 

2 февраля. Пятница

Состояние Доктора теперь тяжёлое. Он хворает уже с весны. Держится у него температура. В лёгких открылась старая рана. «Заложило» уши. Летом с его ушами происходили чудесные вещи: по дороге из Межапарка на работу они часто «открывались». В декабре Доктор получил от Н.К. письмо с указанием Учителя, что болезнь Доктора огненной природы, стало быть, надо радоваться, но печально то, что он живёт в самых неподходящих условиях. Жизнь в центре города ещё не самое главное, ведь ужасно утомительно принимать больных, притом будучи с «тугими ушами». Теперь после каждого приёма он чувствует себя полностью исчерпанным. Наконец, он решил с 6 февраля отправиться на полтора месяца в «отпуск». Куда? На это у него свои планы, о которых я нечаянно узнал. Болезнь Доктора тормозит также всю внешнюю деятельность нашего Общества. У него уже были составлены обращения для нескольких собраний, в том числе художников, учителей и т.д. Но ему пришлось расстаться с руководством группами. Последний раз в Обществе он был 24 декабря, когда вручал младшей группе Изображения Мории. Теперь ведёт группы Стуре и ещё другие. Стуре очень тонко знает «Geheimlehre» [1] и продолжительно углублялся в Учение. Что-то от Сократа, отвечает на все вопросы, интересно быть под его руководством. Но Доктор, хотя временами и слишком порывистый, больше действует сердцем. Странное впечатление на нас произвело то, что Доктор дарит членам Общества свои фотопортреты, велит выбрать один, который хочется. Некоторые задумываются: не надолго ли он уезжает? У нас в библиотечном помещении уже есть портрет Доктора, его прислал В.Шибаев. Мы шлём Доктору самые светлые мысли.

 

4 февраля. Воскресным утром

Зента высказала вчера Элле упрёк, что мы её бросили. Она ожидала, что в связи с выходом её книги о Достоевском я окажу ей духовную поддержку. Она якобы одна среди врагов. Я мог будто бы написать о её книге. По её словам, я исполняю Учение только в теории, но не в жизни. Есть в этом своя истина. Я слишком мало отзывчив, слишком мало внимателен к другим. И редко к ней хожу, хотя она сама была очень занята. А вечером мне ехать к ней из Межапарка невозможно. Я серьёзно думаю написать о её книге. Обещали поместить мою статью в Ежемесячнике Министерства образования, но когда она была готова, меня обманули: кто-то другой написал рецензию, притом довольно отрицательную. Можно было дать её ещё в «Даугаву», но мы решили, что в таком виде её печатать нельзя – слабовата. Написать пошире я в данное время не в силах. Во-первых, уже потому, что так мало знаю Достоевского. Разумеется, труд ценный, читал я с интересом, но не с увлечением. За исключением Зосимы [2], остальной мир Достоевского стал мне довольно чуждым. Всё это – борьба, которая когда-то была. Откуда мне знать? Зачем опять ко всему этому возвращаться? Для Зенты все эти роковые сомнения и поиски всё ещё как Священное Писание. Я жажду вдохнуть свою душу в свет всеобъемлющего, всеохватывающего сознания. Конечно, цель у нас одна, но наши пути расходятся. Зента ещё надеется найти эту цель через литературу, которая приемлема сознанию большинства современного человечества. Поэтому она ещё восторгается противопоставлениями в поэзии. Принимать и одобрять нечто только из-за формы – на это я уже давно органически не способен. Приходила ли она в наше Общество в истинном устремлении? Но тогда бы она сразу не ушла. Она являлась только тогда, когда мы приходили за ней. И затем я задумался: она ведь не отказывается ни от одного концерта, ни от одного званого вечера, и, если ей там хочется быть, она сама способна физически туда добраться. Я хотел, чтобы проявилась её свободная воля. К чему мне утаивать тот факт, что её жизнь, хотя сама она чудесный человек, ещё сильно основывается на самости. Она, придя впервые в наше Общество, обиделась на Доктора, который, встречая её, спросил: «У вас давно так со здоровьем?» И весь первый час все её мысли были привязаны к этому смущению. Доктор, конечно, плохой психолог, нельзя задевать больные раны, в беседе с ней надо глубже подходить к её душе. Она высказалась Элле, что приходила в Общество не ради теории, а ради личностей. И – не нашла ожидаемого. Но она не знает Доктора так, как мы, он значительно вырос за три года. Так преодолевал, кристаллизовал себя! Из-за её особенностей уже давно не только мы, но и другие друзья Зенты стали осторожнее в разговорах с ней. Знаю, что ранее Зента часто понимала меня превратно. Может быть, когда-то в игре слов я не раскрывал своё истинное чувство. Такое ощущение, что Зента каждого человека рассматривает прежде всего через призму своей самости. Но самость ведь следует изживать, разве это не должно быть нашим стремлением? Всегда и неизменно интересовало Зенту, что о ней говорят. Знаю, в жизни она так измучена, как никто. Ей так не хватало ласки и поддержки. Но разве она не может быть счастливой, видя то большое число молодых идеалистов, которые собираются вокруг неё? Разве она не может быть благодарной публике, что её книгу раскупили в течение месяца? Это доказательство того, что в латвийской молодёжи зарождается огонь идеализма. Что есть критика? Похвалы друзей мне иногда становятся болезненными, ибо рядом с ними я ощущаю ухмылки врагов. А нападки врагов, на чём ещё можно лучше учиться? Враги ведь больше всего усердствуют, чтобы обнаружить ошибки, и нередко успешно. И нам надо быть благодарными, что при их содействии мы можем учиться. Лично я с большим интересом жду, что обо мне скажут мои враги. Но разве не всё равно, в конце концов, пишут о моих стихах или замалчивают их? Лишь бы они нашли путь к нескольким горящим сердцам. Сознаю, что и я всё ещё часто во власти самости. Как часто я мыслю: «Как мне лучше?» «Я», «мне» – это путы, из которых нам надо освобождаться. Но моё желание – стать свободным. Во-вторых, надо больше слышать других, видеть, понимать и любить.

 

К вечеру

Я отослал в Индию свой очерк о Культуре и Прекрасном [3], на русском языке. Уже раньше в письме Доктору Н.К. признательно отозвался об этой работе и спрашивал, не напечатают ли её где-то? Недавно и Клизовский отослал две главы из своей книги [4]. И вот, какой чудесный ответ мы сегодня с Клизовским получили у Доктора. Доктор спрашивал вообще о целесообразности писаний, и в одном письме из Индии были слова Учителя: «Письменные размышления об Учении полезны. Одобряю труды, которые присланы на просмотр. Можно предложить и другим сотрудникам приучаться к таким же работам. Они могут избирать части Учения, им близкие, и сопоставлять с прочими Заветами. При этом можно заметить печать времени на тех же Истинах. Задание проследить эту эволюцию уже само по себе будет очень нужным трудом. Мы против осуждения, но сопоставление будет как шлифовка камня. Можно при любви к предмету находить много новых сопоставлений и прекрасных прикасаний. Такие размышления, как цветы на лугу».

Это было большой моей радостью, «подъёмом», переполнением благодарностью. Мой дух устремляется в верном направлении, хотя ещё столь несовершенен мой труд! У меня недавно возник замысел написать Историю открытий Истины. Но это столь большой и ответственный труд, что дальше прочтения одной книги по этой теме я не дошёл. Также была у меня мысль писать об идее перевоплощения в наше время и среди древних народов Европы. И, наконец, об идее Огня в греческой философии. Всё это и другое – священные задачи. Как это свершить, когда так мало времени? Главная моя задача, как только будет напечатан труд о Тагоре, – писать очерк об Н.К.

Новое волнение: через неделю в Европе будет Николай Константинович. Доктор поедет встретиться с ним. Готовлю вопросы, которые можно дать ему с собой.

В Обществе нынешней зимой образовалась уже вторая группа. Осенью группа Стуре, только что – группа Драудзинь. Доктор говорил, что он размышлял о многих членах как о руководителях групп. И относительно каждого видел, что он не годится. Наконец, подумав о Драудзинь из младшей группы, увидел – светящийся лучами золотой ключ. Она и сможет отворить врата.

 

19 февраля. Понедельник

Уже столько лет за плечами! [5] Но стал ли мужественным? Способен ли я быть руководителем и взяться за нечто большое? Достаточно ли во мне выдержки и светлой прозорливости? Не позволительно мне больше думать, что я ещё дитя. Следует полагаться на себя, надо проникнуться сознанием великой ответственности. Будут битвы, сражения и трудности! Но огни сердца принесут и скромную улыбку. Мой друг часто устаёт. Сладкая ноша тоже способна иногда утомлять. Уже девять месяцев ступает по туго натянутым струнам. Столь трудно проводить ночи в полусне, позволять каждому крику ребёнка отзвучать в сердце. Я помогаю, насколько могу. И заменяю её на некоторые ночи. Работаю по утрам, но дело двигается медленно. Жаль, что очерк о Тагоре я не закончил ранее, в минувшие годы. Ну, теперь всё, завершаю, но за счёт скорейших и ныне более важных дел. Эгле не решается взяться за крупные работы. Давно его подгоняю. Когда не было надежд напечатать статью <о Тагоре>, и я неоднократно начинал и оставлял эту работу. В голове столько замыслов! Но именно теперь меньше всего времени и больше всего физической усталости.

Кажется, Доктор в Париж не поедет. Его положение тяжёлое. Температура выше 38°. Притом приходится ему жить в таких условиях! Он отправил навстречу Рериху в Париж письмо, где описывает своё состояние. У Доктора только что умерла мать. Что ещё за переживания нас ожидают?! Свершается великая мировая политика. Битвы. Катастрофы. Смуты. Ненависть. Крушение духовного идеализма. В сердце всё отдаёт болью.

 

6 марта

Вчера я посетил Доктора, после двух недель. Не хотел его тревожить. Его положение теперь чрезвычайно тяжёлое. Откровенно говоря, он на критическом пороге. Дома царствует тишина и отчаяние. Никто, за исключением трёх членов Общества, не знает истинного положения Доктора. Оттого и понятно настроение родственников.

Меня поразило, насколько он похудел. Кости обтянуты кожей. Лицо впалое, удлинилось, белая борода, однако облик его как бы излучает свет. Он говорит, что дошёл до последней черты. Дальше идти невозможно. Он уже три недели в состоянии, о котором обычная медицина считает, что нет совершенно никаких надежд на выздоровление. Вначале хотелось есть, был аппетит. Но затем у него появились видения, которые запрещали всякую пищу, кроме тарелки супа и полстакана пшеничных зёрен. И лекарства запрещены, кроме мускуса. Было видение, отметающее все лекарства и указывающее на изображение Учителя. Эти указания он решительно выполняет. Но теперь пропал всякий аппетит. Конечно, домашним он ничего не рассказывает. Он чувствует, что всё это дано ему как самое трудное испытание. Поначалу было на душе неспокойно. Но он прочёл в «Сердце» слова: «Позвольте довести себя до края бездны». [6] Только тогда можно вырасти, подняться, когда идёшь сквозь тяжелейшие страдания, когда ставишь на карту всё! Тогда наступил покой. Теперь – полное спокойствие и полное доверие Учителю. Н.К. ответил на письмо Доктора, но именно о его болезни написал мало. Значит, указ: справься сам, доверься Высшей Воле. По ночам температура доходит до 39°. Тогда трясёт лихорадка и мучает бред. Это очень мучительно. Рассказывает об этом, и подступают слёзы: «Меня может спасти только чудо, – заканчивает он. – Не думай, что легко подняться вверх», и говорит мне: «И тебя, если хочешь подняться, горькая чаша не минует».

Спрашивает и обо мне, и о семье. Ещё раз советует нанять служанку, иначе на домашние дела уйдут все творческие силы. Я это знаю, но нелегко решить финансово. И моего друга в некоторые дни мучает такая усталость. Давно задумал взяться за монографию о Рерихе. Но держал меня труд о Тагоре. Думаю, не следует ли для начала перевести книгу Дювернуа [7]. Доктор говорит, чтобы пока с этим повременить. События сами выдвинут её необходимость. Насильно невозможно публику заинтересовать Рерихом. Пока к Лиге Культуры тоже подойдут немногие, но главное, чтобы была возможность сотрудничать.

Доктор рад, что во главе нашего Общества теперь Стуре. Выносливый человек, который может говорить 20 часов подряд и не уставать. Наша дружба с ним крепнет. Ныне печатали воззвание Лиги Культуры к общественным организациям, написанное Стуре. Он вовсе не такой уж интеллектуал, как поначалу казалось. У него есть и стихи. Его огонь простирается вовнутрь, в глубину.

Н.К. в Европе, жаль, что Доктор не попал к нему. Можно было бы о многом спросить. Была бы масса новых впечатлений.

Мы верим, что Доктор победит в этой великой борьбе. Дух его бодр, и разве этой бодростью не откроются Божественные Силы?

 

12 марта

Был у Доктора. Не лучше. Ужасно исхудалый. Читал «Сердце». На столе красные розы. Я принёс фризии. Растроган, стал очень чувствительным, как никогда раньше. Сам очень слаб, но интересуется и обо мне, и о моём друге. Ещё и ещё раз предлагает нам нанять няню для ребёнка. Я знаю, что свои силы нам надо посвящать Обществу. Но как же брать на себя ещё долги? Глубоко взволновало меня осознание, которое я давно чувствовал, но не осмеливался исполнить. Пришло время открыто выявлять Учение в жизни. Выявлять идею Учителя. Доктор теперь убедился, что он ошибался, не начав это раньше. Клизовский осмелился, с восторгом духа написал прекрасный труд и теперь получил похвальный отзыв от Е.И. и Учителя. Одобрена и открытая деятельность Асеева. Читаю теперь «Оккультизм и Йогу», 2-й том, и удивляюсь великому дерзновению духа. Стало быть, предсказанное время пришло. Вспоминаю свой доклад о расширении сознания. Когда почти окончил его, по совету Доктора выбросил фрагменты о карме и перевоплощении. Мы рассуждали, что время ещё не настало. У наших предчувствий было тогда слишком мало дерзновения, так как время-то уже пришло. «Указ Наш – принять на плечи свидетельство Прихода Моего». Я свою душу раздваивал, теперь хочу отдать всего себя Идее, в свете которой сияют все пространства. Доктор в марте ждёт великих событий, которые потрясут планету.

Он радовался, когда я сказал, что готовлю труд о «Смене Эпохи». И он хотел когда-то писать о «Новом Мире». Говорил, чтобы я слишком не останавливался на отрицательном, лучше повествовать о новом и творящем. Также говорил, чтобы я теперь писал на темы Учения, их ведь бесконечно много. Чтобы я писал о Белом Братстве Грааля. Это каждому надо знать и понимать. Должен явиться теперь и некий апостол, который с пылкостью Павла провозглашал бы Учение.

 

14 марта. Среда, вечером

Сегодня почувствовал, глубоко пережил одну существенную мысль: я очень во многом опоздал, многое упустил! Сроки подошли, а что я сделал для блага Учения? Перечитал ещё раз слова Е.И.: «Время так кратко, и мне иногда делается страшно – успеем ли мы выполнить всё к сроку? Новый Мир идёт, и мы должны подготовить кадры людей, которые будут в состоянии закрепить новые понятия». Так много было планов, но ни один по-настоящему даже не начат. Чувствую, что труд об Н.К. надо пока отложить. Мы теперь находимся в средоточии событий, и уже слишком поздно делать то, что надо было самым спешным образом завершить летом прошлого года. Но тогда ведь я полгода проработал над «Агни-Йогой». Мне следует осознать, что всё, что я делаю на пользу Учения, я делаю на благо будущего. Ибо теперь усложнены все события и удачи, и каждый шаг может иметь стократное значение. Урок мне на все времена: никогда не откладывать! Если всплыла какая-то идея или план и это чрезвычайно восхищает, – значит, пришло время его осуществить. Ещё одну ошибку, к своему горю, я сделал. Поначалу так спешил с книгой о Сергии Радонежском. Но затем пришла телеграмма и письмо: распространение отложить до середины марта. Посылать можно только за рубеж. И следовательно – я больше не торопился. И переплётчик сильно медлил. И совсем недавно я отослал в Париж, Белград и только теперь – в Америку. До сих пор не понимал причины задержки. Но теперь она мне ясна. Сегодня понял, что было необходимо, чтобы книга достигла Нью-Йорка до 24 марта, до дня годовщины Музея. Но всё это уже невозможно. Чувствую, что из-за того, что до сих пор не составил плана своей деятельности, меня могут ожидать ещё многие оплошности. Необходимо стать бесконечно прозорливым и чутким в условиях, когда жизнь и события нередко делают нас слепыми и глухими именно там, где следует проявлять наибольшее внимание.

 

20 марта. Вторник

Сегодня я получил большую, самую великую радость: письмо Е.И. вместе с моей рукописью о Культуре Красоты, которую я посылал в Индию, и пришло также письмо В.Шибаева. Какими отзывчивыми являются великие сердца! Какая духовность излучается ими! Какими чудесными эманациями наполнена каждая строка письма Е.И. «Буду так счастлива, если Вы уделите часть Вашего времени, чтобы в прекрасной форме писать на темы, затронутые в Учении. Выбор большой! И бедное человечество, особенно наши соотечественники, так нуждается в обновлении сознания и в ясном и привлекательном изложении искажённых великих Истин. Благословение Великого Учителя будет с Вами». Как жаль, жаль, что в последние годы я так мало писал, и особенно связанного с Учением. Только Учение способно по-настоящему возжечь сердце, повелеть отзвучать в нём звукам дальних миров. Но не надо сожалеть. Ещё не поздно. Теперь всё время читаю и выписываю из «Сердца» и из других книг. В замысле моем – «Смена Эпох».

 

26 марта. Понедельник, вечером

Состояние Доктора стало поистине критическим. Высокая температура с лихорадкой на прошлой неделе внезапно спала до 34°, в то время как пульс стал 130. Однако затем температура вновь поднялась. Вчера он терял сознание. И сегодня я заходил – на несколько минут после трёх часов. Ужасно слабый, побледневший, совершенно немощный! Но преданность Учителю – до конца! Это истинное геройство духа, вся болезнь Доктора. Следовать только указаниям, которые притом уменьшают порции пищи до минимума, отказываться даже от апельсинов и яблок (в последнее время разрешено только немного супа) – это геройство! Однако свет на его лице.

С какой любовью вспоминают о нём все члены Общества! Сегодня мы решили написать письмо Шибаеву с подробнейшим описанием. На прошлой неделе пришла телеграмма от Е.И. о болезни Доктора, в Риге ли он ещё? И он велел Стуре ответить точно, что находится в Риге. Сожалеем, что раньше не осмелились <написать подробно о болезни Доктора>. Я ведь 10 марта писал Шибаеву, но следовало ещё детальнее рассказать. И главное – отправить воздушной почтой. Сегодня Доктор сказал Мисиню, что разрешает сообщить о его состоянии Елене Ивановне. Доктор ведь сердце нашего Общества. Поэтому понятно, что г-жа Мисинь со слезами говорила о нём. Но Доктор ведь находится под защитой Высшей Воли. По-человечески, состояние Доктора кажется чрезвычайно тяжёлым, но во мне живёт мощная вера. Это битва, которую Доктор свершает на благо нашего Общества, и Луч победы Учителя будет над ним.

Мы подписали устав вегетарианского кооператива «Эпоха», и в пятницу состоялось учредительное собрание. Я отказался от участия в правлении, ибо нет возможности себя расчленить. Мой путь ныне – перо. Была бы только голова яснее, прикасались бы к ней лучи огня пространственного сознания. Субботний вечер мы открыли Знаменем Мира. Час прошёл сердечно и одухотворённо.

 

28 марта. Утром

Вчера вечером состоялось заседание, где перерабатывался устав Лиги Культуры. Внезапно около семи часов мне позвонил Мисинь, чтобы я пришёл к Доктору, он тоже у него. Когда зашёл к нему, меня глубоко и больно поразил странный ликующий тон Доктора, с которым он меня встретил: «Хорошо, что ты пришёл, мы ныне углубляемся в молитве с Мисинем, и я улетал к высшим духам. Я в высшем блаженстве. Ну, уже хорошо, и даже температуры больше нет. Теперь как раз истинное время с тобой поговорить о литературе, планах, Учении». Доктор говорит сильным, энергичным голосом, но сквозь стиснутые зубы, будто шепелявя, до того он слаб. Сижу, слушаю в замешательстве, в великом напряжении. Хватаю его руку и что-то говорю, но говорить трудно. Доктор на мгновение останавливается, и затем опять говорит: «Теперь пришло время возвестить Учение миру, чтобы все народы слышали о Майтрейе, об Иерархии, о Братстве. Народам надо сознавать, что единственное спасение для них – Иерархия, иначе они погибнут. Это следует свершить. Надо спешно воспринять и писать об Учении, писать быстро, как только можно. Всем народам, всем людям необходимо слышать эту высшую истину об Иерархии». Опять говорит о Клизовском и Асееве, что они правильно поступили, что дерзнули. Пытаюсь успокоить Доктора, чтобы отдохнул, чтобы много не говорил. Затих и говорит опять. Опять начинает повторять те же мысли. С ужасом чувствую, что, хотя мысль столь ясна, из-за крайней ослабленности Доктор совершенно более не владеет направлением своего сознания. «Народы погибнут, если не примут Истину Братства. Надо это сообщать везде и всюду, чем скорее – тем лучше». На столе фризии и розы в нескольких вазах. На стене перед его глазами картина Н.К. «Брамапутра», которую мы принесли из помещения Общества. Мисинь подошёл к окну, приоткрыл. Он тоже жертвует собой. Вчерашней ночью опять обещал дежурить у Доктора. Он тоже умеет обращаться с Доктором, чувствует себя в его семье свободно, сумел повлиять и на его сына-врача.

Это на самом деле духовный героизм, который теперь свершает Доктор. В нём проявляется великая воля, которая отказывается абсолютно ото всего, если это не предлагает Высшая Воля. Это чудо. Туберкулёза больше нет, великая слабость происходит от голодания, знать это и быть способным отказаться даже от апельсинового сока... Доктор это уже давно предвидел, возможно, это ещё тяжелее, но он хочет идти до конца. Ибо Дух его Учителя над ним.

 

28. марта. В шесть часов пополудни

Да будет Воля Твоя, Высочайшая Воля!

 

29. марта. Утро

Воистину, какая космическая мистерия свершилась вчера! Это было превыше наших мыслей, превыше нашего разума, даже – превыше нашего сердца. Невероятно, не осознаваемо, по-человечески необъяснимо. Пока Доктор был оторван от непосредственной деятельности в Обществе, пока он болел, мы чувствовали себя незажжёнными. Но у нас было ощущение, что где-то за нами бьётся огненное сердце, которое может нас в любой момент вновь зажечь, воспламенить, заставить затрепетать предчувствием новых полётов и замыслов. Он был необходим нашему Обществу, как сердце необходимо организму. Все его начинания ещё только в начале, все его планы, все свершения и задачи – от Учителя. Поэтому до сих пор ни я, ни многие другие не можем поверить в случившееся, и в нас есть ещё некие светлые ожидания и предчувствия.

Хорошо, что я был у Доктора позавчера вечером. Видел и пережил всё, чем его дух был переполнен, и считаю теперь своим священнейшим заданием нести в мир принцип Иерархии. Помню, что он ещё сказал: «Если возникнет у тебя нечто, чего ты не понимаешь, то обращайся к Е.И.» Переговорили мы и о том, что самое позднее осенью и нам надо бы издать какой-нибудь сборник статей. Асеев издал малыми средствами и достиг успеха.

Как же всё это было? Вчера мне в библиотеку ещё до 11 часов позвонил Мисинь, чтобы я поторопился к Доктору, ибо состояние чрезвычайное, и чтобы я сообщил другим. Войдя в коридор, встретил я Ренца, Мисиня и г-жу Драудзинь, позднее подошли ещё Залькалн и Валковский. У кровати Доктора Мисинь, родственники и дочь из Болгарии (Сильвия). Затем пришёл и Стуре. Доктор с раннего утра начал бредить – произносить английские слова. Около 9 часов пришёл Мисинь. В половине десятого у Доктора внезапно наступили судороги сердца. Руки и ноги начали остывать. Присутствующие испугались. Сын – врач, который теперь работает на месте отца, сделал инъекцию кофеина. Мисинь знал, что подобные яды были неприемлемы для принципов Доктора, и он их категорически отверг бы. Возможно, это было во вред? Кто знает? Осмелился бы Мисинь выступить против воли сына, взять на себя ответственность? Отец был без сознания. После инъекции Доктор как бы вернулся в полусознание. Мисинь звал его, он будто бы слышал. Принял и мускус. Затем опять наступил бред, стоны. Около 12 часов приоткрылись двери, и через длинный коридор долетели до нас стоны Доктора. Около часа мучился, заламывал руки. Затем наступил покой. Мы, находящиеся в приёмной комнате, конечно, не посмели тревожить его. Жена Доктора считает наше Общество источником всех бедствий. Один раз я подошёл к приоткрытым дверям, посмотрел. Около кровати собрались родственники. Всё время мы ждали телеграммы из Индии. Ответ не приходил. Происходила мистерия Высшей Воли. Что мы могли знать, хотеть своим умом и сердцем? Мисинь показал нам конец параграфа 96 <«Иерархии»>, там – весь ответ: «Ждёте Меня, ждёте явления помощи, но ведь не знаете, где именно нужна помощь и когда прозвучит последний час битвы. Но полагая на Нас всё сознание и зная, что не замедлим, – строите нерушимый мост и собираете сокровище Мощи.

Может быть, помощь очень нужна, дайте судить Нам, ибо время полно и за морем уже встают столбы Света!»

Доктор доверял Учителю абсолютно, до последнего! Мы тоже доверяли, ибо понимали, что Высшая Воля сама глубже везде прозревает причины и следствия и знает, почему всё именно так. Теперь происходит Космическая Битва, теперь в мире происходит то, что никогда не происходило, как же нам знать, для каких превращений и для каких задач нужно присутствие Доктора в Высшем Мире.

Около часа Ренц, который бегал в Общество, чтобы узнать, нет ли телеграммы, примчался запыхавшийся, со светлым лицом. Кричал нам: «Я теперь знаю, что всё будет хорошо, что Доктор не уйдёт от нас». Он ночью молился Учителю, и внезапно перед ним показалось сияние света, которое увеличивалось, ошеломило и поразило его. Милая славянская душа, этот Ренц. Заново учусь уважать некоторых людей.

После половины второго я поехал в библиотеку. Когда вернулся на автобусе, поспешно взбежал по лестнице и открыл двери, вижу – Мисинь хочет что-то сказать. Когда я подошёл к нему, услышал шёпот: «Доктор ушёл от нас». Пришёл ещё врач. После дочь Доктора то же самое сказала по телефону. Слово было произнесено, запечатлено в пространстве. В 3.10 перестало биться сердце Доктора. Мистерия началась. Теперь она продолжится на высших планах. Мы в безмолвии, потрясении стояли перед ней, мы – наследники человеческого понимания случившегося. Да будет Воля Твоя! Затем Ренц сказал, что в воскресенье он был у Доктора и тот как тайну ему поведал, что ему надо будет на два часа войти в состояние, которое похоже на смерть, но затем он опять поднимется. Мы ждали эти два часа. Я вышел на минутку позвонить своему другу, чтобы в соседней квартире попросили её к аппарату. Сказал, что Доктор в летаргическом сне. Я не хотел внезапно поразить известием. Так прошли эти два часа. Валковский сказал, что с Блаватской было два таких случая, потом она возвращалась. В последний раз её уже везли хоронить на кладбище, но затем пришла телеграмма из Индии, чтобы задержаться. Прошли эти часы. Мы встали и пошли. Было ощущение, которое и теперь присутствует, что Доктор не ушёл. И всё же, да будет Воля Твоя! Говорить ли, что мой друг была совершенно изумлена и потрясена. Мы оставили малышку под присмотром хозяйки дома и направились в Ригу. В Обществе в 8 часов состоялось общее собрание. Было мгновение молчания. Говорил Буцен – с любовью, тепло. Призвал теснее объединиться, отбросить все споры. Валковский, человек сердца, сказал, что Доктор каждому из нас дал луч, который надо нести и расширять. Что он дал нам путь. «Осыпался» цветок земной, чтобы, как звезда, загореться в вечности. Затем говорил Стуре. Надо в сердце держать радость. Члены Общества разделились на две группы. Одна отправилась сразу в квартиру Доктора, кто навестить, а кто-то и остаться у его одра. Другие отправятся потом. Мы с Валковским несколько часов бродили по дождливым улицам. Наши души были в глубоком созвучии. Наши сердца были переполнены тем, что случилось. Валковский мне много рассказывал также о трагедии своей жизни. Так после 11 часов мы опять пришли в Общество. Отослали телеграммы за границу. Для кого же эта весть не будет потрясением?! Кто же в первый момент в это поверит? Доктор был выдающейся творческой личностью не только для Латвии. Его влияние начало широко распространяться в мир. Ещё в нас живёт ожидание. Всё же, Твоя Воля, Твой Разум да будет!

Как может уйти тот, кто так тесно связан с Учением, с нашей культурой, с лучшими чаяниями человечества? Я теперь пишу для газет, а что-то внутри как бы сомневается – нужно ли это? Может быть, скоро сам Доктор, своей рукой, отзовёт все извещения? Да, сегодня газеты сообщают нечто безжалостное! Конечно, Доктор на Высшем Плане лучше сможет помочь человечеству, чем находясь здесь, на физическом. Ибо все космические сражения происходят именно в Высотах, куда сознанию человека трудно подняться, вознестись.

 

30 марта. Утро Страстной Пятницы

Вчера вечером в новую скорбь погрузилось сердце. Физическая оболочка Доктора уже изменяется. Ещё он находится в своей постели. Вчера поздно вечером отнесли Знамя Мира, чтобы покрыть его тело. Чтобы Знамя получило благословение от него. Ощущение такое, что Общество теперь без своего сердца. И это ощущение – повсюду. Чувствуем себя как осиротевшие. Оставлены жить своими силами. Руками и ногами человеческими придётся начать новый ритм в Обществе.

«Наша помощь, как знаете, приходит в час последний, но нужно не закрыть дверь Нашему вестнику. Может быть, Наше воздействие происходит за дальними морями» («Иерархия», 179).

Доктор во вторник (27.III) сказал старой служанке, которая принимает пациентов: «Я сделал всё, что Высшая Воля велела. Ну, будет хорошо!» А Стуре он сказал: «Если это является ошибкой, то вся моя жизнь была ошибкой». Такое абсолютное доверие каждому повелению Учителя – разве не есть нечто сверхчеловеческое, разве не истинный подвиг: смотреть безбоязненно в глаза смерти? И переносить мучения, какие редко кому приходится, столь мужественным, светлым духом.

Некоторые члены Общества, которые ничего не знали об уходе Доктора, пережили в эти часы странные ощущения. Одни – необычную, великую, просветлённую радость, другие плакали, сами не зная почему.

Вчера в 6 часов состоялось собрание Лиги Культуры. Но как было грустно! Явился один из Икшкиле и четверо-пятеро из Риги, если не считать некоторых членов нашего Общества, которые одновременно представляли и наше Общество, и другие организации. Возможно, так мало из-за того, что радио сообщило об уходе Доктора. Мы рассуждали: может быть, перенести собрание? Но разве труд не является лучшим почитанием памяти Доктора? Не будет ли назойливостью отзывать и потом опять обращаться к сельским организациям? Заседание началось. Стуре прочёл свой доклад-обзор о работе секций и об уставе. Затем состоялось подписание устава. Так или иначе, но основы заложены, хотя на этот раз без энтузиазма. Но события сами развернут возможность Лиги.

 

31 марта. Полдень

В два дня пережита история.

*

Семь вечера

Песчаный бугорок и венки на нём. Стройные, одинокие сосны. Ветер, грустно заметающий прошлогодние листья. Мистерия кончилась. Кончился великий жизненный путь, чтобы продолжиться на иных планах. Теперь сомнений больше нет.

Ещё в четверг всё казалось невероятным. Но с каждым часом, с каждой вестью вера исчезала. Где же чудо? Но зачем чудо, если в мире царствует строгий Космический Закон?

Вчера мы были в Обществе, я прочёл телеграммы из Америки, Парижа; Н.К. пишет: «Мы избрали его бессменным членом, пусть имя его останется навечно в <числе> вождей революции духа».

В Обществе на стене под портретом Н.К. вывешена большая фотография Доктора, которую Драудзинь случайно приобрела в магазине. Вторая – находится на стене в помещении библиотеки. И у неё странная, полная предзнаменований, судьба. Доктор когда-то гостил с группой членов Общества в Огре. Он сидел на природе, на пеньке, и его собрался фотографировать Принцис. Аппарат был установлен, но ждали, чтобы уплыли облака. Тем временем пружинка сработала сама. Я спрашивал позже Доктора, отчего у него здесь такое одухотворённое лицо? «Это оттого, что в тот момент я думал об Учителе», – ответил он. Эту фотографию Принциса я нечаянно послал в Индию и вскоре получил её увеличенной, с пометкой на обороте – повесить в зале. С согласия Доктора повесили её в библиотеке.

Странное впечатление оставляет то, что Доктор поручил составить список, в котором бы члены Общества отметили, согласно приложенным образцам его фотографий, которую из них они бы желали для себя. Предчувствовал ли он что-то тогда? Вручение фотографий он, однако, отложил.

Да, вернулся домой поздно вечером, чтобы рано утром отправиться в «Яунакас Зиняс». Обещали поместить мою статью о Докторе, но тёмная рука половину вычеркнула, и именно – лучшие слова. Было так грустно. Кто скажет их сердцу, что Доктор являлся поистине апостолом Новой Эпохи в Латвии, что он задал тон движению, которое когда-нибудь, возможно – скоро, охватит всё человечество.

Так, в напряжении, прошли часы. Ещё – телеграммы за рубеж. Обсуждали мы вопрос о нашем Знамени. Позавчера мы решили не идти с ним в траурном шествии, сегодня многие думают, что было бы лучше всё же идти. Ждали мы последнюю, всеподтверждающую телеграмму. Сердце уже стало примиряться. Решение нерешимого. Прозрение глубин мистерии. И всё же сердце как-то ныло и ожидало.

Наконец, когда я вошёл в квартиру Доктора, Стуре показал мне долгожданную телеграмму от Друзей в Индии, которая начиналась словами: «Скорбим о непоправимой утрате...» Слово произнесено! Первое слово прозвучало в среду по телефону. Теперь, спустя три дня, – из высшего пространства.

Космическая мистерия завершилась. Из всех происшествий, что я видел теперь и в прошлом, это мне кажется одним из непостижимых. Уйти, только начав работу! Уйти, следуя Указаниям. И вот, я глубоко понимаю, что Высшая Воля здесь действительно выявила какой-то космический замысел, что здесь не только кармическая причина. Быть может, с Доктором происходит опыт, связанный с астральным планом? Возможно, в том мире Доктор теперь нужнее, нежели на земле.

Сыновья Доктора сдружились с Мисинем и Стуре, охотно слушают их размышления. Особенно – врач; кажется, он когда-нибудь пойдёт путём Учения. Он тоже любит простоту. Ограничил церемониал корпорации <врачей>, просил Станге говорить по существу. Он и позволил оболочке отца пролежать более чем два дня в кровати.

Хор поёт две песни. На глазах у всех слёзы. Исполняется на рояле траурный марш Шопена, в пространстве звучит такая скорбь, когда участники шествия направляются вниз по лестнице, по той самой лестнице, по которой я с взволнованным сердцем бегал несчётное число раз. Кто же из наших членов забудет эти ступени?

Белые кони. Впереди чёрное знамя корпорантов, за ними наше – бело-малиновое Знамя Мира. На улице так много солнца, как ещё ни в один день этого года. Уже с раннего утра оно так сияло, и – до самого заката. Точно так же под улыбкой солнца, с обнажёнными головами, мы провожали Райниса. И светлое Знамя впервые реяло на улицах столицы. Знамя, под которым однажды соберутся все народы.

Величественные, тихие сосны. Пригорок. Всё происходит так, как всегда. Речи. Сначала говорит представитель наиболее мирской. Доктор, возможно, усмехается где-то у вершин сосен. Так, как улыбался на похоронах Анны Бригадере. Затем говорит Стуре. Мы не верим в смерть, поэтому мы под белым знаменем. Мы желали бы, чтобы Доктор ещё долго был среди нас. Рука судьбы задела и наши сердца. И это ещё долго будет больно звенеть. Буцен говорит: «Доктор сотни, тысячи людей спасал и днём и ночью, но открывал и путь к духу». Говорит Кляустынь: «Ты всегда призывал – творить добро! Всюду ты сеял зёрна блага». От врачей – кто-то подчёркивал его великий гуманизм. Он для больных был не только врачом, но и духовным отцом. Ещё несколько человек говорят. Последние венки. Тишина. Солнце, улыбаясь, клонится к закату. На лицах наших друзей почему-то светится улыбка. Всматриваюсь в голубое небо, и мне делается на сердце благостно. Это только оболочка, оболочка, которой дают на земле имя.

 

1 апреля. Утро первого дня Пасхи

Ранним утром мой друг сходила на могилу Доктора. От Межапарка ведь близко. Затем – и я. Пережил ещё раз случившееся. Здесь покоится внешняя оболочка, имя которой – Доктор <Лукин>. Дух вне имени, времени и пространства. Дух свободен от формопроявлений. Я обещал бороться, стремиться по стопам Доктора. Но в Обществе я в силах совершать только половину работы, пока не преодолею свой недостаток речи. Прощаясь, я задумался, ведь Доктор неоднократно лечил мне речь. Благодаря этому я с ним и познакомился несколько лет назад. Но успехов тогда не было. Может быть, теперь он знает истинный метод. Ибо теперь способен узреть начало и конец явлений. Открыл я «Иерархию» и читаю: «Целение лишь в познании Иерархии Сердца».

 

7 апреля

Я получил на днях от Вл. Шибаева альбом с фотографиями Наггара, письмо, где он озабочен состоянием здоровья Доктора. Интересно, что он писал 10 марта, в тот же день, когда я ему отослал своё письмо о тяжком состоянии Доктора. Он ведь, наверное, был ближайшим другом Доктора, расстались они несколько лет назад, когда Доктор был совсем иным, чем теперь. Бог весть, что переживают в Индии, что думают. Написал я длинное-длинное письмо в Наггар в связи с уходом Доктора, которое отошлют вместе с нашим совместным письмом от Общества. О самой истории заболевания много что будет сказать Мисиню. И у Стуре, который заведовал, между прочим, фармацевтическими делами Доктора, есть многое, что рассказать. Затем опишем сны нескольких членов Общества. Но время уходит. Я уже как бы смирился со случившимся. Возможно, теперь начнётся новая ступень нашей борьбы. Могут ещё быть громадные трудности, но чувства ответственности будет намного больше. Больше доверять придётся везде своим силам. Доктор у нас был авторитетным вождём, слова которого нам часто казались указом, подлежащим немедленному исполнению. Если иногда Доктор ошибался, то это были ошибки поиска и горения, и мы шли за ним в огонь. Когда я думаю о Докторе, я ещё и ещё раз изумляюсь его духовному росту. В последний год он совершенно больше не возбуждался, даже при неприятных спорах. Также в другом он себя сознательно воспитывал. В последнее время он желал освободиться и от «земной» собственности, доверил ведать ею специальной комиссии, в которую входили Стуре, Драудзинь, Мисинь. Упоминал он и меня. Он и в других делах себя сознательно воспитывал. Финансово труднейшим делом являются рецепты <лекарств>, ведать которыми Доктор поручил Стуре. Не будучи ещё полностью убеждённым в духовной направленности устремлений своего сына-врача, Доктор доверил Стуре сложные медицинские формулы и их изготовление. В последнее время он радовался, что сын начинает приближаться к духовному пониманию. Рецепты надо бы со временем запатентовать, доходы от них Доктор завещал направить на общее благо. Уже доказано, что некоторые лекарства Доктора имеют решительный успех, например, лекарство от гриппа, в чём я тоже убедился. Сложности ныне у Стуре с сыном Доктора, который требует передать ему формулы рецептов, иначе он отказывается лечить методом отца. Сегодня состоялось первое совещание нашей комиссии с сыном.

Далее, сложности в Обществе есть и по другим вопросам. Так, одна из членов нашего Общества, в целом – человек чудесный, из-за огорчения уходом Доктора и ещё по иным причинам настроена против Стуре. Удивляюсь, как способен на такое человек, многие годы проживший в солнечном свете Учения. Её влияние чувствуется в настроении других членов. Не хочется об этом писать. Стуре гармонично преодолевает себя, хотя и его душу не минует горькая чаша. Есть трудности и в кооперативе. Нам с Эллой о своих печалях поведал один близкий нам член Общества, человек, несомненно, духовный – Доктор в последнее время несправедливо относился к нему. Ему кажется, что кто-то неверно информировал Доктора. Жутко подумать, что то одна, то другая самость всплывают именно среди последователей Учения. Своей высшей основой Учение всегда выдвигало единение и согласие. Учение неизменно и всегда призывало понимать и любить друг друга. Нужна человечность, глубокая человечность.

В четверг на собрании мы председателем избрали Стуре и его помощником – г-жу Иогансон. Мы ожидали споров. Валковский пишет в Индию письмо – просьбу назначить и утвердить нам духовного вождя.

Г-жа В., будучи во власти многих чувств, как-то вечером видела сон: на могилу Доктора ползут черепахи с человеческими головами. Внезапно им перегородил дорогу какой-то светлый дух, который кричал: «Куда вы?!» Они ответили: «К Доктору». «Делайте его работу», – прозвучало в ответ. Не сожалеть надо, не нагружать пространство новыми тяжестями, но следовать Доктору в огненном труде.

 

8 апреля. Воскресенье

Вчера вечером мы были на заседании у молодого доктора Лукина. Главный разговор был о рецептах. Довольно неудобная ситуация, ибо мы вмешиваемся в дела чужой семьи. Сын требует рецепты, ибо не хочет быть ремесленником. Мы это понимаем, думаю, придётся это сделать. Но мы решили сперва узнать ответ из Индии. Стуре был твёрд, ему Доктор доверил рецепты, он и несёт наибольшую ответственность и тягость всего дела. Потом были споры. Всё это удручает сердце. Вчера была неожиданность – Стуре прочёл письмо от Мирона Тарасова из Парижа, которое он получил вчера. Тарасов – совсем чужой человек, но пишет нам, чтобы мы своей грустью и жалобами не мешали уходу Доктора, но поддерживали его. Он будто бы не ушёл, но продолжает нами руководить. Его советы, мы, проснувшись утром, будто бы помним, но приписываем себе. Ещё не известно, в каком виде воскреснет Доктор, но вживание в новое обиталище требует от него максимум энергии, поэтому надо его поддерживать, но не мешать. Он теперь будто бы в Шамбале, готовится служить Христу, Его приходу. Потому надо ему помочь, радостно заместить оставленный им пост, подтверждая этим, что его учение не напрасно, и послать ему радостные мысли. Действительно, неожиданность – это письмо. Написано оно в Страстную Пятницу, 30 марта, именно тогда, когда членам нашего Общества было наиболее тяжело. Это письмо теперь зачитывают во всех группах.

Сегодня утром, после прочтения письма, мы опять вернулись к «Беспредельности». В завершение говорили о Докторе. Стуре рассказал о своих наблюдениях. Сказал, что в видениях даже апельсиновый сок был запрещён Доктору. И что он был категорически против того, чтобы писать в Индию. Иначе думали бы, что он не доверяет руке Учителя. Поэтому он слушался Доктора и отослал телеграмму Е.И. именно такую, как тот желал. Но оппонент ответил: сын Доктора только что получил письмо из Индии, адресованное отцу, где Е.И. от всего сердца просит не уменьшать порции пищи. Что противодействующие, вражеские силы всячески пытаются нападать на наше Общество. Великая неожиданность! Неужели в уходе Доктора могла быть некая ошибка? Он ведь был так несокрушимо убеждён в правильности способов своего лечения. Или во всём этом есть и наша вина, наша карма? Об этом мы уже переживали. Битва велика, и нам надо напрячь всю энергию. Возможно, что-то новое нам откроется, когда мы ознакомимся с письмом.

Щит Учителя да будет над нами!

 

9 апреля

Каждый день несёт что-то новое. Каждый день может случиться нечто, что потребует проявить сообразительность, мужество, понимание сердца. Сегодня ко мне в библиотеку пришёл Стуре. Он сегодня утром был ещё у трёх членов Общества. Как поступить с делом рецептов Доктора? По заданию сына вчера в Общество приходили сестра и дочь д-ра Лукина и передали категорическое требование молодого доктора: дать определённый ответ до 12 часов сегодняшнего дня. Стуре сказал, что отец доверил рецепты ему, передать их сыну он отказывается, пока не прояснится, в каком направлении пойдёт его развитие. Прежде чем принять окончательное решение, Общество обратится с вопросом в Индию, что займёт один месяц, и в субботу комиссия просила молодого врача подождать до авторитетного ответа сверху. Это условие закономерно тем более потому, что Доктор, изобретая рецепты, основывался на Указаниях, стало быть, для дальнейшей их передачи необходима высшая санкция. Но молодому врачу надо было решиться до заседания совета университета, бросать ли место ассистента или нет. Понятно, что и сыну тяжело. Есть и своя гордость. Мы просили бы совета у Учителя, но сын этого пока не понимает... Вчерашние разговоры были неприятны. Мисинь, участвовавший в разговоре, говорил, что он определённо знает, что отец в последнее время хвалил сына, его большое самопожертвование, проявлявшееся в помощи ему, что он передал бы ему рецепты, если бы предвидел свой уход. Мисинь, не в пример Стуре, защищал сына. Были и слёзы. Сестра Доктора даже плакала. С Мисинем я долго говорил по телефону. Хорошо, что я познакомился с обеими сторонами. Я сказал, что, ради бога, надо пытаться найти взаимопонимание со Стуре. Как это неприятно, что другие люди слышат наши несогласия. Не хочу судить ни об одном из них, тем более что обе стороны убеждены в своей правоте. Стуре сегодня утром сказал: так как Мисинь убеждён, что он знает, как я могу продолжать настаивать? Я один более не несу ответственности. И другие члены Общества предлагали отдать рецепты, предварительно сняв копию, ибо, если ставить вопрос ребром – то есть медлить до получения ответа, – мы можем создать громадный конфликт с семьёй. Стуре продиктовал мне, что я должен сказать молодому врачу в его присутствии, и что ему передадут записи отца после снятия копий. Так. Ну, разберись же здесь со всей прозорливостью, прояви максимум своего опыта! Главное, надо было подойти к сознанию сына нежнее, терпимее, только так мы его победим.

*

Я получил от молодого доктора письма Е.И. и Вл. Шибаева Доктору, которые пришли позавчера и которые сын вскрыл. Какие трогательные и всё же грустные слова: «Выразить не могу, как огорчило и обеспокоило нас известие о Вашей болезни... Очень прошу Вас, примите все меры, чтобы дать себе столь заслуженный полный отдых. Ведь у Вас происходит огненная трансмутация центров... Ведь Вы неоценимый работник в Общем деле Великих Учителей и потому обязаны следить за своим здоровьем... Берегите себя».

Это пишет Е.И. А в длинном письме Шибаева та же мысль: «Знаете ли Вы, что всё является результатом сильнейших битв Армагеддона, и так как Вы особенно чувствительны и делаете такую прекрасную работу, то силы... ополчились на Вас. Но под лучом Владыки всё повернётся к победе, и потому просим Вас с Вашей стороны сделать всё, чтобы облегчить помощь Свыше, – то есть давать себе необходимый отдых телесный, не истощать себя в смысле пищи... именем всего добра просим Вас беречь себя особенно, и просим Вас сообщать нам как можно регулярнее о Вашем здоровье, уже потому, чтобы Е.И. не волновалась незнанием, ведь, по человечеству, с нашей стороны всё должно идти в человеческих руслах, чтобы не обременять ещё больше несущего Бремя Мира».

Здесь слова столь по-человечески глубокие, но мы жили и думали всё время словно в ином измерении. Конечно, Доктор, возможно, не принял бы наших советов, так же как он резко отвергнул советы Стуре во время болезни, но мы могли единственное – осмелиться спешно сообщить в Индию.

Шибаев заканчивает письмо словами: «Сделайте всё, чтобы облегчить процесс Помощи Учителя, а главное, не истощайтесь голодом или бессонницей, ведь теперь не простое время, а битва духовная, и нужны все силы сотрудников во всех отношениях». [8]

 

13 апреля

Сегодня утром по заданию Стуре я передал сыну Доктора рецепты, под расписку. Я бы от души желал, чтобы Стуре сделал это сам, но он говорит, что после всего случившегося удобнее, если сделает это один из членов комиссии. Как бы я хотел, чтобы отношение нашего Общества к молодому доктору было дружеским! Прекрасней всего его мог бы улучшить сам Стуре, который ныне изворачивается, но ему всё равно когда-нибудь придётся ввести молодого доктора в понимание структуры рецептов. Всё же – будет хорошо!

Сегодня я получил от Вл. Шибаева, лучшего друга Доктора, письмо. Пишет очень проникновенно, с мудростью сердца. Доктор, уходя, пережил самую великую, необычайнейшую радость, ибо увидел Учителя, и лучи Владыки помогли ему оторваться от земли. Его отдых не будет длительным, ибо он продолжит жизнь в своих полезных научных исследованиях. Надо помогать ему своими светлыми мыслями в его пути вверх. Шибаев призывает объединиться вокруг его доброго имени.

 

16 апреля. Понедельник, вечером

Дорогой Учитель, будь в вечном дозоре над нами!

 

17 апреля

Вчера мы получили от сына Доктора все письма, которые писались ему в связи с Обществом, фотографии, его собственные рукописи и т.д. Были мы с фрейлейн Кезберг, позже подошёл Мисинь. Кроме молодого доктора, участвовала в этом деле и его сестра. Гаральд открывал ящики стола, доставал папки и знакомил нас с их содержимым, откладывая отдельно всё, что относилось к Обществу. Последнюю папку разбирала сестра. Она выглядела встревоженной, хотя и сдерживала себя. На сердце было тяжело, неловко. Мы словно врываемся в чужую жизнь. Конечно, на это была воля отца, но родственники эту волю могли истолковать по-своему. Сестра из последней папки оставила себе несколько репродукций индийских художников, ещё – несколько листков, которые она отложила отдельно, письмо Шибаева и письмо из Америки. Последнее, однако, мы думаем позже потребовать от них. Как же подойти к их душе чутко, деликатно в этом столь трудном вопросе? Я не смог ещё с ними ближе познакомиться, тяжко мне говорить. Всё это полагалось улаживать Стуре, который теперь возлагает на других. Надо было подойти дружелюбно, психологически. Сестра, конечно, прибавила горечи в прошлое воскресенье, когда вместе с сестрой Доктора требовала от Стуре рецепты, когда происходили споры и одна из дам даже плакала. Об этом я уже писал 9 апреля. Молодой доктор недавно сказал Мисиню, когда тот высказал мысль, что Гаральд, наверное, когда-то обратится к Учению: «После всего случившегося я отрезан от Общества самое малое на 10 лет». Больно всё это переживать. Конечно, будет хорошо, но это всё требует времени. Но в этой напряжённой эпохе не ценна ли каждая минута?

Сегодня Валковский отослал в Индию «Обращение к нашим Духовным Родителям и Вождям» – просьбу и сообщение, что на место ушедшего Доктора избран Стуре и мы просим утвердить это и оказывать нам и в дальнейшем духовную поддержку. Валковский написал в прекрасном стиле. Подписали все активные члены Общества и новые; отсутствовали двое, которые живут далеко в провинции, не подписала и Мисинь. Относительно последней – у меня тяжёлое чувство. Она сказала: «Я внутренне не в силах подписать». Мы ей неоднократно говорили: «Если у тебя есть что-то против него, то ты должна понять, что нам следует воспитывать его, так вождь будет таким, какими будем мы». Пусть сдерживают себя, пусть сами втихомолку справятся с собой.

В середине прошлой недели мы послали весьма объёмистое письмо воздушной почтой в Индию: воспоминания Стуре, Мисиня и мои, письма и рецепты Доктора. На этой неделе те же воспоминания мы отослали Н.К. [9] Вместе с посланием Валковского я отправил обстоятельное письмо Шибаеву.

 

19 апреля

Только что по воздушной почте я снова получил письма от Е.И. и Шибаева. Великая, великая радость! Ответственность моя теперь стала десятикратной. Какая напряжённость, какая борьба ещё впереди? Разумеется, нет смысла пересказывать чудесные письма. Е.И. просит, чтобы мы писали ей обо всех впечатлениях, связанных с Доктором. Хотя наше Общество понесло великую утрату, но сам Доктор теперь переживает радость близости к Учителю. Также просит сообщать о ближайших планах.

«Вспомним, что в духе нет разлуки, и, почитая память его, продолжим начатое им строительство Красоты и Блага».

В таком же духе пишет и Шибаев. Поддерживает моё желание писать монографию об Н.К. В конце – «Теперь ещё об одном очень важном вопросе» – просит, чтобы я связался с молодым доктором и получил от него врачебные записи и последние врачебные опыты для института «Урусвати». Тем более потому, что многие советы Доктор получал оттуда, так же как и из Учения. Рад бы был от души, если бы всё дело решилось благополучно. Стуре уже отослал в Индию 86 рецептов. Но там будет не хватать алфавитного шифра для названия каждого растения. У Принциса что-то сохранилось, но не всё. Перебирая ящики Доктора, Гаральд нашёл необходимые таблицы, но оставил их у себя. Так же, как и некоторые медицинские записи. Стуре говорит, что надо было их потребовать. Разве Гаральду не сообщили волю отца? Но ведь нужна тактичность. И так уже ситуация была очень неудобной. Разумеется, эти записи необходимы в Индии. Надеюсь, что удастся уговорить молодого доктора их отослать. Теперь в Обществе Принцис фотографирует записи, находящиеся в распоряжении Стуре, чтобы у нас остались копии.

*

Есть дни, когда мой друг чувствует себя уставшей. Временами наваливается реакция от этих 11 месяцев. Я хочу быть внимательным и полезным, но иногда не хватает у меня возможностей и чуткости. Как болезненно мой друг воспринимает крики нашей малышки. Нервы сдают. В понедельник вечером я задержался у молодого доктора. Ещё зашёл куда-то. Вернулся домой после шести, когда положено купать малышку. Ребёнок к вечеру всё время кричал, возможно, чувствовал себя нездоровым. Мой друг пережила минуты ужаса. Ждала меня. Дошло до истерики. Это была моя вина, что не торопился. В этот день ожидался приезд матери моего друга. Поэтому я был спокоен. Хоть бы как-то можно было вылечить нервы моего друга. Я ведь сплю в комнате с малышкой довольно часто. Я бы всё охотно делал. Жаль времени. Все обязанности мои в полпути. Поэтому так глубоко я понимаю совет Доктора – нанять няню для ухода за ребёнком. Он мне это неоднократно говорил. Говорил он об этом и другим. Быть может, теперь возможность появится, но уже во многом – слишком поздно.

 

23 апреля. Понедельник, утром

В пятницу вечером я упорядочил наследие, оставленное Доктором. Уже получая его, я заметил Гаральду, что, по моему убеждению, должно быть больше писем Рериха. И теперь я с ужасом констатировал, что не хватает важнейших писем Николая и Елены Рерих, а именно почти всех от 1932 и 1933 годов. Также отсутствуют письма Шибаева за эти годы. Шибаев вообще очень много писал. Сам вполне хорошо помню некоторые письма, которые Доктор мне зачитывал. Там говорилось и о членах нашего Общества. Они с передачей писем медлили. Всё время откладывали. Когда я отдавал рецепты, то просил их об этом. Требовал я и письмо Шибаева, где он просит, чтобы ему письма выслали обратно. Не знаю, неужели с письмами, прежде чем их передать, кто-то провёл ревизию? В ящиках стола был хаос. Но не исключено, что это было и при Докторе. Я не хотел никого подозревать, и теперь ещё избегаю этой мысли, надеюсь, что письма Доктор хранил в каком-то тайном месте. Верю хотя бы в честность Гаральда. Я был у него в субботу, и он ещё раз переискал. В субботу был у него полтора часа, пришли и альбомы для Общества из Индии. Я был счастлив, что наши беседы весьма скоро повернулись к религиозным вопросам. Я много рассказывал, он больше слушал, спросил об идее перевоплощения в Евангелии, об идее Христа, о Майтрейе и т.д. Наконец, он говорит: «Но отчего тогда ваше Учение не идёт путём любви?» Я сразу понял, о чём он думает. Ответил, что Учение не виновато, если его последователи не следуют ему или – неправильно понимают. Наше Учение является синтезом любви и познания, но истинное познание не может прийти прежде, чем сердце загорится любовью. Стало быть, и для нашего Учения любовь является центральным понятием. Если он сомневается в наличии чувств любви среди наших членов, то пусть он берёт в пример своего отца, который был истинным воплощением жертвенной любви. Кто же ещё так верно и огненно приложил Учение к жизни, как не он? Буду бесконечно рад, если сумею приблизиться к его душе. Его невеста будто бы адвентистка. Ходят слухи, что и сам он недавно принял эту веру. Адвентизм был бы привлекательной сектой, если бы не чрезвычайная нетерпимость.

Вчера в Обществе решили открывать музей для публики по четвергам. Стуре прочёл и письмо Е.И., направленное ему с посланием Учителя Обществу о Докторе. Почти те же самые слова, что Шибаев писал мне. После заседания часть нашей группы собралась отдельно. Обсуждали отношение Мисинь к Стуре. Она будто бы агитирует против него. Кооператив рушится. И сама Мисинь хочет уйти из кооператива – она, руками которой всё это предприятие создавалось. Она как-то болезненно не терпит Стуре. Валковский пригласил Мисинь, чтобы всё выяснить. Оказалось, что между Мисинь и Стуре были недоразумения. Атмосфера была тяжёлой. Когда Стуре ушёл из группы, Мисинь плакала. Много Мисинь было сказано. И ранее, не только теперь. Не следует забывать, что Стуре хочет теперь всего себя отдать Обществу. Его устремление чисто. Если он ошибается, если иногда бывает посуровее, то – кто же без ошибок. Однако удивительно, что Стуре, который несколько десятилетий проработал в должности школьного учителя, совершенно не педагог. Подойти бы ему к Мисинь иначе, всё было бы хорошо. Педагог не допустил бы и конфликта с семьёй Доктора. Я ныне чувствую, что глубокое неодобрение и горечь питает к нам не только жена Доктора, но и её дочь. Стуре поручил мне уладить всё дело с рецептами, хотя я его просил и предупреждал, что лучше ему самому это решить. Ибо тогда всё получилось бы намного проще. Дочь я совсем не знаю, как же дойти до её души? И теперь – пропажа писем! Если они действительно не найдутся, будет прискорбно, будет карма для всех нас. Вчера вечером ко мне приехал Валковский. Мы долго бродили по лесу и говорили. Он рассказал мне о своих снах, видениях в последние ночи – об Н.К., Стуре и Докторе. Тяжело было на сердце. Ответственность непостижимая.

 

24 апреля. Утром

Я с Валковским был у молодого доктора, позже присоединилась и Мисинь. Он ещё раз пересмотрел ящики стола. Письма пропали. Доктор зачитывал нам некоторые из них. Нет ни одного. Самые главные, значительные, доверительные. Как же об этом теперь сообщить в Индию? Возложу на них новое горе. Быть может, письма более ранние отданы в сейф, к которому теперь нет доступа. А где же последние? Есть ещё одно предположение. Может быть, кто-то всё же взял? Гаральд видел, как всем нам это больно. Пришёл бы он нам на помощь. Позже мы обсуждали дело рецептов. Гаральд говорит, что не столько он, как дамы сильно огорчены этим делом. Успокаивали мы, как умели. Гаральд ведь сам признаёт, что это дело полагалось уладить спокойно и полюбовно. Мы сказали, что он не понял Стуре. И т. д. В начале марта Доктор предлагал Стуре письма для сохранения. Но ему в это время было необходимо ехать в Вентспилс, и он их не взял. Жаль, жаль! Большей части забот не было бы. И мы могли бы сложить вместе нашу находчивость, но многое уже слишком поздно.

 

26 апреля

Я получил от молодого доктора оккультные книги, у носильщика были две громадные корзины, мы перевезли их в Общество. Надо будет устроить специальный шкаф для наследия Доктора. Но письма мы не получили. Уж лучше пусть бы они оказались уничтоженными, чем попали в грязные руки. Пишу подробное письмо Е.И. и Шибаеву. Завтра отправлю. Как же их огорчить?

 

1 мая. Вторник, утром

Достоин ли я той великой ответственности, которая на меня возложена? Сумею ли справиться с невыразимо ответственным поручением, которое мне доверяют? Найдётся ли во мне достаточно мужества и прозорливости, огня и силы сердца, которое неизменно загоралось бы в нужный момент и в нужном напряжении?

В нашем Обществе всё ещё ощущается разлад. Нужно больше сплочённости, больше душевного единения, больше единого духа. Сердце велит как-то этому помочь. Всем нам следует обновиться новой мощью и новым ритмом. Нам всем по-братски надо взяться за руки, ибо накал борьбы нашей эпохи достиг своего высшего напряжения.

Не слишком ли велико доверие, которое нам оказано? Сумею ли я в полной мере осознать всю великую ответственность перед человечеством? О, воистину, все мои самые горячие желания только о том, чтобы что-то, хотя бы малейшее, совершить на пользу Учения.

Вчера вечером состоялось общее собрание членов Общества. Перед собранием Стуре мне прочёл письмо, которое он получил. Это письмо – самое священное переживание и великая неожиданность в моей жизни.

 

«Урусвати»

12 апреля 1934 г.

Глубокоуважаемые и дорогие Сотрудники

г-н Стуре и Рихард Яковлевич,

Ещё не получила от Вас ответа и уже снова пишу. Сердце так остро чувствует утрату нашего родного Феликса Денисовича и стремится послать начатому им делу всю ту заботу и поддержку, которая всегда была открыта ему. Несомненно, на Вас, своих ближайших помощников, полагал Ф.Д. надежду в деле развития Общества. Это выражено в последних письмах, но также ясно из строк Самого Великого Учителя, которые пересылаю Вам СОГЛАСНО ЕГО УКАЗАНИЮ.

«Есть много признаков, по которым можно судить о верности ученика. Первый признак – неотступность, являемая учеником на всех путях. Когда ученик являет среди бури и вихрей свою незыблемость, когда среди подкопов и града камней не страшится продолжить назначенный путь. Другой признак есть несломимость веры, когда путь, указанный Иерархией, есть единственный путь. И ещё среди признаков верности можно отметить, КАК РАЗВИВАЮТСЯ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ. Нужно понять, как важен нуклеус из двух-трёх явленных сотрудников, скреплённых огненным уважением к Иерархии и друг к другу. По этим знакам можно определить огненную верность Иерархии. Верность между друзьями-сотрудниками есть залог преданности Иерархии. Нуклеус из двух-трёх друзей-сотрудников может явить самую мощную опору великим делам. Так утверждается цепь верности, которая ведёт неминуемо кверху. На пути к Миру Огненному нужно осознать Красоту верности. Этот чудесный путь исключает тот губительный яд, который Мы называем духовным взяточничеством и духовной подкупностью. Эти язвы несравнимы с земными физическими язвами. Итак, будем ценить верность на пути к Миру Огненному».

Верю всем сердцем, что именно Вы составите этот необходимый нуклеус и соберёте около себя всех близких по духу и тем утвердите мощное строительство. Латвийское общество под руководством незабываемого Ф.Д. так радовало нас, в нём чувствовалась организованность и самодеятельность и сотрудничество, согретое сердцем, именно те качества, которые так часто отсутствуют даже при наличии устремления и известной ступени духовного развития. Но без них не может быть прочного строительства. Сотрудничество при самодеятельности, лежащее в основании каждого истинного достижения, в наше время является редким исключением. Тем более ценим мы достигнутое Ф.Д. и его ближайшими сотрудниками.

С нетерпением ожидаю от Вас всех подробностей и решений и готова ответить с помощью Высшего Руководства на многие вопросы, которые могут возникнуть у Вас в связи с делами Общества и по Учению. Не бойтесь отяжелить перепиской, ибо дело Великих Учителей должно процветать. Потому примите и будьте хранителями той Сокровищницы Мудрости, которая всё время пополняется и всегда открыта сердцу преданных учеников. Моё сердце жаждет делиться получаемыми жемчужинами, тем более что время так кратко. Великие события надвигаются, многие ближайшие сотрудники будут призваны к широкой деятельности и получат возможности приложить свои способности и принести истинное благо своей родине, всему миру.

Шлю Вам призыв к напряжению всех сил, ибо лишь из напряжения рождается мощь и красота. Но пусть напряжение это будет соединено с мудрою осмотрительностью и БЕРЕЖНОСТЬЮ К ЗДОРОВЬЮ.

Всего светлого.

Духом с Вами,

Е. Р.

 

Странно и удивительно, что всё это было решено на Высшем Плане давно, ведь уже полгода назад о чём-то подобном мне вещали сны, часто повторявшиеся, но, конечно, мне и в голову не приходило всё это. Только после ухода Доктора у меня заново, вновь и вновь навязчиво всплывали сны, виденные в декабре, но я боролся против их влияния, ибо иначе это было бы величайшим зазнайством. Третьего декабря я видел во сне, что две девушки явились ко мне, чтобы пригласить выступить на вечере писателей, который должен состояться, кажется, 1 мая 1934 г., но в котором часу, не было известно. И я ожидал с вниманием этого часа, ибо чувствовал, что нечто особенное должно случиться в моей жизни. Помимо воли этот сон в моём сознании соединился с другим, из середины декабря. Я обычно важнейшие сны записываю, но тогда мне казалось высокомерием даже принять этот сон в сознание, и оттого я всячески пытался его забыть. А было вот что: видел, будто Доктор куда-то собирался уехать. В руке у него пучок свечей, разноцветных рождественских свечей. Мне было грустно. Затем я слышу очень ясно какой-то голос, который мне говорит: «Тебе надо быть помощником Доктора или заменить его». Именно этот голос мне казался столь невероятным, что я успел частично забыть об этом. Во-первых, как же верить невероятному, – Доктор ведь был ещё так бодр, и кто мог подумать, что он уйдёт. И также после его ухода, хотя этот голос тайными отзвуками гремел в моём сознании, я не был способен ему верить, ибо из-за дефекта речи я не в состоянии играть выдающуюся роль в Обществе. И ведь заместителем Доктора был Стуре. Но если таков Указ, то я хочу все силы своего сердца, всю энергию и устремление посвятить деятельности на пользу Общества. Было бы только у меня больше времени и больше сил. Ещё раз я убедился, что Стуре умеет вести группы изумительно хорошо. А что же могу я? Поэтому, быть может, я смогу помочь в практической деятельности, в реальных жизненных делах. В последние дни я теснее сблизился со Стуре, прикоснулся к струнам его души, верю – будем друзьями и сотрудниками, насколько меня, с моим скромным опытом, хватит, буду ему помощником в жизненных решениях.

Странно, что именно в этот день – 12 апреля, когда письмо написано, – активные члены Общества подписали прошение, сочинённое Валковским, к нашим Духовным Вождям в связи со Стуре. Учитель ведь видит каждое движение нашей мысли, нашу радость, непокой и затруднения, и Он во всём подаст свой Совет и Решение.

 

16 мая

Сегодня в Латвии – новое государственное устройство и правительство. [10] Политическая волна планеты наконец коснулась и нас.

 

17 мая

Арестован, между прочим, муж сестры моего друга, в Мангали. Можно понять переживания родственников. Он, по правде говоря, в делах партии мало участвовал. [11] К тому же – ложно обвинён. Он может потерять работу. Возможно, в связи с этими событиями и наша жизнь несколько изменится. Ещё в воскресенье мы вместе с малышкой были в гостях в Мангали, ко времени цветения сирени. Был и брат Эллы с семьёй, его взгляды на мир близки к крестьянским. Шинка этой весной устроил всё для более основательной жизни, приобрёл весь хозяйственный инвентарь, мебель и т. д. Он жаловался, что трудно себя обеспечить. Я сказал, что в наши дни абсолютно обеспечить себя материально на будущее невозможно. Всё, что мне сегодня принадлежит, завтра может быть прахом и пеплом. Обеспечить себя можно только в духе. Шинка заботился и о внешне престижной обстановке дома. Косвенно они упрекали нас, что мы бедно живём. Так думают и все другие родственники Эллы. Но что нам до этого? Что значат все почести мира сего? Какие события ещё ожидают?! Они лишат нас окончательно ноши всего тленного, они очистят нас до корней, насколько бы болезненно это ни было.

 

18 мая

Стуре получил новое письмо Е.И. – ответ на сообщение Валковского. Письмо зачитывали старшим группам. Е.И. рада, что Стуре избран председателем. Сердечно поздравляет. Упоминает и г-жу Иогансон как помощницу. Надеется, что и я продолжу начатую работу. Латвия ей стала близкой, ибо там жил светлый дух – Доктор. На днях и г-жа Иогансон получила письмо Е.И. о проблеме брака. В конце упомянуто о «нуклеусе», кроме Стуре и неё, упомянут и я. Это решение как продолжение письма нам, это – чудесное решение. Ибо г-жа Иогансон уже была избрана в качестве помощника председателя, к тому же – совет женщины всегда столь необходим. Пока не знаю, в каком качестве сможет практически выявляться наше взаимодействие? Ведь Стуре все дела ведёт сам, как и до сих пор, только по некоторым вопросам советуется со мной, даёт мне читать письма, адресованные ему. Стуре желает, чтобы письмо о «нуклеусе» осталось только между нами, возможно, это так и задумано, ибо важно ведь не то, чтобы другие знали, но то, сколько огненности и труда мы сможем вложить в возведение здания нашего Общества. Несомненно, Стуре делает многое. Более всего он занят кооперативом, где пытается ликвидировать недоумения и заторы. Г-жа Мисинь ушла, на её место пришла какая-то барышня-вегетарианка, так же, как и раньше, устроен стол на базаре. Есть надежда, что предприятие всё же преуспеет, хотя трудности есть большие. Жизнь самого Общества течёт медлительней. Лето – но что ещё будет? Суметь бы мне отдать Строению Будущего максимум всех своих сил! Но я всё ещё не в состоянии совершить самое необходимое. Только что закончил писать о Тагоре, начало отдал в печать. Как много напрасной энергии ушло на главу о Тагоре и Ганди! Наконец, я понавычёркивал так, что остался один лишь «конспект».

Стуре получил и второе письмо, более длинное, от Е.И. Там приводятся слова Учителя о Докторе. На уход следует смотреть так же, как на рождение. Для ясного духа уход светлый и лёгкий. Но нельзя задерживать уход ни грустью, ни лекарственными средствами, которые духу вредны. Рецепты следует хранить у нас, хотя бы копии, но с сыном надо обходиться бережно. Истинное значение этих лекарств проявится только в руках посвящённого.

Грядёт великое, каждый час дорог. 24 марта было действительно историческим днём, как Доктор и предвидел своим огненным духом.

 

25 мая. Пятница, вечером

Пришло письмо Н.К. на английском языке о «намечаемых линиях». Замечательная статья. Мы решили на время прекратить заседания. Этого требует военное положение. Стуре второй раз ходил говорить с префектом. Он сказал, что необходимо подать официальное заявление и план деятельности <Общества> и т. д. Конечно, это трудно осуществимо. Жаль, что не можем собираться именно в эти дни, когда наше время так дорого, когда общность особенно необходима.

 

27 мая

В Неделе культуры Министерство просвещения назначило моё выступление в Олайне. Я отказался. Учителя Олайны, однако, поверили, что я приеду, и уже объявили даже в афишах. Позавчера ко мне приехал учитель А., просил, чтобы я приехал. Сообщения Министерства просвещения они ещё не получили. Он своим школьникам обо мне много рассказывал, они – мои поклонники. Как тяжело было у меня на сердце! Я с радостью в сердце бы поехал, если бы не мешала мне моя речь. Это – моё испытание. Нужно было столько смелости. То, что для других так просто, для меня – тяжелейшая проблема. Я сказал, что если не найдётся других, согласных к ним приехать, то приду им на помощь. Позвонил по телефону в министерство. Уже назначили кого-то другого. Может быть, мне надо было участвовать? Ведь меня ждали. Так тяжело было на сердце! Но, быть может, всё же хорошо, что я не поехал. Что бы это дало, если бы я в напряжении прочёл <стихотворения>. Надо начинать с начала. Надо быть активным в обсуждениях, прениях и т.д. Знаю, придёт время, когда я смогу выявлять свои способности в наиболее подходящем виде. И тогда среди великих свершений и переживаний не будет более времени мыслить о личных недостатках и затруднениях. Болит сердце. Тяжко человечеству.

 

1 июня. Пятница

Сегодня я получил от Е.И. письмо – весть великой красоты. Какая великая красота проявляется даже там, где она говорит о каждодневных вещах! Заслужил ли я это великое доверие? Меня изумило и то, что мне доверяется присмотр за «Сокровенным Портретом», который хранится в отдельном шкафчике в помещении Общества. И ещё иные слова. Я писал ей о своих планах, особенно о журнале. Теперь – ответы от неё. Это следовало бы делать, притом – спешно, но нет сотрудников. И у меня самого мысли ныне работают столь медлительно. Или это чуждые токи, или весенняя усталость. Хочу, хочу, всем сердцем хочу работать и бороться. Я жажду ясного, полного вдохновения, сознания. Так много доверия, стыдно так мало свершить. И мой друг – утомлена, я её сменяю по ночам у малышки. Придётся ехать на взморье, перемена места полезна. Е.И. снова и снова напоминает: берегите здоровье!

Постоянно слежу за событиями в Латвии и на всей планете. Что же принесёт день завтрашний?

 

7 июня. Четверг

Вчера было заседание правления, сегодня – общее собрание. Таких будет ещё два, согласно позволению префекта. Стуре читает из «Агни-Йоги», объясняет по-русски и по-латышски.

 

16 июня

Неожиданность: удалось заключить договор с Раппой на издание идейной антологии. Раппа сам мне предложил. Пришло наконец и моё время. Как часто, к огорчению моему, я был отвергнут, хотя мои книги покупались очень хорошо. Но теперь духовное содержание делается популярным среди молодёжи. Я всем сердцем радуюсь этому.

 

2 июля

В минувшее воскресенье мы переехали в Меллужи. Это дело опять нас вымотало. Слишком поздно додумались мы искать дом для дачи. И находчивости у нас не хватает. Столь часто повторяются у меня испытания на внимательность и прозорливость, и я никак не исправлюсь. Первая квартира, которую мы сняли, находилась рядом с помещениями хозяйки, которой не нравилось, что мы рано встаём, и она попросила нас уйти. Во второй квартире – иная напасть: слишком близко была железная дорога и автомобильный гараж. Неприятно, но пришлось удалиться. Что же лучше способно лечить нервы, если не тишина? На взморье я переехал в основном из-за Эллы. Сам я ощущаю, что «солнечные ванны» мне не годятся. После нескольких попыток у меня болела спина и я чувствовал себя разбитым. Не знаю, связано ли это с центрами? Начал купаться в море, но по поводу его влияния на меня ещё выводов не сделал. Вода уже тёплая. В спешке и в усталости сняли мы третье жилище, в конце улицы Калею, в лесу. Помещение приятное, такого у нас на лето ещё не было, мы привыкли ютиться в хибарках. Однако великое неудобство состоит в том, что далеко от моря и дорога пыльная. Когда мы его выбирали, нам так не казалось. Разумеется, я сам каждый день с радостью повезу коляску, лишь бы только мой друг привыкла здесь ходить. Опять вначале было ей тяжело с нервами. Где же покой? И есть ли он где-то? И ныне уже не мирное время. Мы теперь в состоянии войны. В самом средоточии яростной, свирепой войны. Как же ещё надеяться на мир? Такие токи пронизывают душу! Всеми силами приходится отгонять хаос. Даже такая мелочь: вчера я начал «курс» клубничной диеты, поел витамины в несколько неспокойном состоянии и – внезапно разболелась голова. Учение ведь говорит о великом, чудесном значении витаминов. Неделю дежурил в Риге. Затем пять недель буду в Меллужи.

Вчера Стуре прочёл мне новое длинное письмо Е.И. Только в молчаливом изумлении можно слушать её письма. Где ещё встречалась такая царственность духа? Она начинает с того, что выражает радость по поводу перемен, происшедших в Латвии. Если вначале национализм может выявляться узко, то впоследствии он примет более широкие, общекультурные масштабы. Далее замечание – не вдаваться напрасно в полемику с ортодоксальными священниками. У меня осталось в памяти: «Законов столько, сколько ступеней сознания». Сам Учитель доверяет Стуре вести все группы в Балтии. От всей души я пожал ему руку. Он духовно растёт. Я тоже сближаюсь внутренними узами дружбы и любви с ним. Прежние недоразумения прояснились. Стуре теперь сам встречается с молодым доктором по делу рецептов, совместно расшифровывают названия растений. Он много думает о делах Общества. Посещал и «великих государственных деятелей». Переписывается ныне с заграницей. Ему поручено и следить за деятельностью Тарасова в Париже, так как тот стремится играть не ту роль, которая ему в данное время подобает. Стуре должен информировать о своих наблюдениях в других государствах. В конце письма отрицается возможность принять заново в Общество Алексеевых. Я так и думал. Приближаются грозные события, следует быть готовыми.

В ближайшие дни получу из печати книгу о Тагоре. Как долго всё это шло, как много энергии вложено в эту книгу. Конечно, благодатна и такая работа. Сквозь черты Тагора просвечивает многое и из Учения. И читатели смогут как-то проникнуть в Мудрость Востока. Однако всё это следовало завершить гораздо раньше. Жаль, что я ещё не начал работу о Рерихе. Это – моя первоочередная и святая задача. Напряжённо перевожу «Иерархию». Также много времени требует антология. Одного опасаюсь: где же мне набрать 300 стихотворений? С изумлением ещё раз убедился в великом духовном убожестве нашей литературы.

 

12 июля

Меллужи, ул. Калею, 29 а

Я рассчитывал, что лето даст покой и полёт вдохновения. Всё ещё ощущаю тяжкие токи чего-то неизвестного. После перерыва ещё два раза купался в море, сегодня опять болит спина. Придётся прекратить купания, хотя вода не холодная, так же как пришлось отставить и «солнечные ванны». Много я размышлял, какие указания были бы в Агни-Йоге по такому поводу. Холодная вода годится только для ног и рук. А где граница? При чтении «Мира Огненного» для меня прояснились и иные практические указания. Например, валериан следует принимать ежедневно, систематически. И всё же на каждом шагу встречаю указания, что все материальные средства, вся пранаяма возмещается одной Огненной Мыслью, одним импульсом устремления. Наша дочь временами очень неспокойна, и всё это воздействует на нервы моего друга. Элла уже третью неделю ежедневно купается в море и т. д., но улучшения пока не вижу. И это меня часто угнетает – что не могу своего друга освободить. Она сегодня сказала, что её иногда одолевают сомнения относительно Учения. Мне так тяжело это слышать. Ей нужно было бы ещё больше читать, слиться всем своим духом, всей своей сущностью с Учением. Мне каждая строка Учения зажигает сердце. Всё же я чувствую в своём друге такое нравственное величие: сколько раз она мне говорила – «человек не должен о себе думать, каждое мгновение надо думать только о другом». Ныне она вся посвящает себя ребёнку. И всё-таки ещё и ещё раз повторяются моменты, когда беспокойство, а также сомнения в Йоге разрушают в ней цельность мышления и самодисциплину. Но я предчувствую, что этот непокой и сомнения скорее результат её нервности, ведь наряду с этим часто она так горела к Учению! Как часто мы вместе читали и мечтали о Новом Мире! Всем своим существом она – дитя Нового Мира. Но стихии эпохи касаются и её, измученную, но я верю всем сердцем, что придёт и для нас время нового, гармоничного, высшего полёта.

 

10 августа. Пятница

Так скоро миновало лето! Я несколько раз был в Риге, таскал пуды книг. По-настоящему включусь в работу на следующей неделе. Антология меня измучила. Систематическое мышление и писание даёт отдых, но перелистывать в спешке сотни книг, журналов, воспринимая на лету зачастую только по предложению, – разве это не граничит с хаосом? По этой или по иной причине, но в последнее время нередко опять ощущаю натиски токов. Возможно, что нечто, связанное с центрами; вчера, к примеру, так начало давить спину. А иногда так трудно укрощать свои мысли. Как бы то ни было, я ознакомился с «Миром Огненным» и «Сердцем» и знаю, в середине каких великих битв мы находимся. Сознательные люди более всех втянуты в это сражение, и надо быть осторожным и внимательным к каждому своему движению и мысли. Моё самое пламенное желание – зажечь своё сердце огнём Учителя. Моя сокровенная молитва: «Помоги не пройти мимо труда Твоего». Недавно началась большая жара, она тоже утомляет. В последнее время я довольно часто купался в море, ибо вода тёплая, но не полагается ли полностью остерегаться лучей солнца, даже на то мгновение, когда идёшь в море? Я написал Шибаеву. Недавно получил от него сердечное письмо и открытки. Также на прошлой неделе вечером явился Стуре с сыном, прочёл мне письмо Е.И.: она отвечает в нём и на моё письмо, некогда писать отдельно. Оказывается – верно, что «Иерархию» следует издать более спешно. Я перевёл уже 57-й параграф, но приостановился, желая поторопиться с антологией. Ах, эта антология! Я был бы счастлив, если бы она действительно несла какое-то благословение людям! Но вряд ли она получится такой, как я желал бы её видеть. Не хватает ещё почти 100 стихотворений, хотя я просмотрел все книги стихов, журналы, даже подшивки газет за несколько лет. Когда я читал, всегда и неизменно меня поражала великая духовная бедность нашей поэзии. Даже идейные, например П.Эрманис, мало понимают закономерности космической гармонии, и в его стихах наряду с духовными взлётами встречаются совсем наивные ошибки или заблуждения. Зачастую одно предложение или даже слово портит всё хорошо задуманное строение. Но именно поэты считают себя пророками и законодателями. Однако что же сказать о многих наших поэтах, которые открыто в ряде своих стихов именно восхваляют хаос. Жутко вообразить такое, тем более что некоторые из них уже причислены к популярным среди молодёжи.

Когда бываю в Риге, непременно встречаюсь со Стуре. Мы стали друзьями. Я научился уважать его. Жаль, что поначалу в Обществе сгрудились мелкие недоразумения. И я тогда ещё не проникся им поглубже. Конечно, ошибка Стуре в том, что он часто вёл себя непедагогично, но он от души желает исправиться, и мне видится, что за последние месяцы он сильно вырос. И Учитель его высоко оценил; он уже избран на столь ответственный пост. Он поедет в Литву и в Таллин. В последнем – ситуация тяжёлая; во главе Общества оказались личности, о которых уже Доктор предупреждал.

 

21 августа

Лето кончилось. Послезавтра уезжаем. Последние недели измучили меня. Что это были за токи? Но будет хорошо! Моё желание – глубже сердцем расцвести навстречу Учителю. И дни проходили издёрганно: занимался малышкой, читал второпях стихи. Мог бы больше сделать. Но всё-таки – всё хорошо! Кроме Стуре, из членов Общества посетили нас Ламберт, Винкалн, Аида Виестур с Принцисом и вчера – Залькалн. Поздно вечером явилась и служанка Зенты – Раса. Мой друг была в восторге от её духовности. Я её и раньше знал, она раскрыла мне свою душу, в том числе и по поводу условий работы у Зенты. Она уже решила уходить, но ныне летом сблизилась с одной одухотворённой немкой, которая близка нашему Учению. Последняя обладает какими-то способностями ясновидения, и она советовала вернуться к Зенте и служить ей, так как всё равно долго там оставаться не придётся. Насколько широким, умным и чудным духом является Зента, настолько в домашней жизни она показывает себя очень слабым психологом. Она никогда не сближалась со своими служанками, в которых зачастую сияет такая духовность; быть может, для неё было бы хорошей школой поучиться у них. Она относится к ним прилично, но не педагогично. Однако хорошо, задача человека ведь служить, не требуя себе ничего.

В ночь с 19 на 20 августа я видел сон, который мне показался столь важным и сильно взволновал: я получил от Е.И. письмо, где она пишет: «Если человечеству удастся счастливо миновать 22 февраля (очевидно – следующего года) хоть на один день (то есть, как я понял, хоть бы на один день после этой даты), оно будет жить лучше, чем до сих пор, тогда Земля не погибнет, в противном случае она может...» Читая это во сне, я испытывал чрезвычайно торжественное волнение. Получая или читая это письмо, кажется, я месил тесто или давил ягоды и обе мои руки были заняты. Я хотел об этом рассказать и Элле. Мысленно я сожалел, что так мало я сделал хорошего, что и монографию о Рерихе не написал. Неужели в самом деле эта дата будет критической для человечества? Или это относится только к моей жизни? Я стал внимательным к своим снам, записываю их, ибо уже несколько исполнилось. Интересно отметить, что незадолго до поездки на взморье меня во сне упрекали за отсутствие наблюдательности. В самом деле, если бы этой наблюдательности было больше, то я был бы осторожнее, выбирая квартиру на лето. В эту же ночь я видел ещё другой сон, нечто похожее на сказку, я путешествовал по миру вместе с Н.К. Он был полон отваги и находчивости. В каком-то месте по его предложению меня избрали королём. В тронной речи я привёл цитату из поэзии Райниса: «Доброе сердце есть начало всего».

 

24 августа. Пятница

Стуре сегодня вернулся из Литвы, куда ездил в прошлое воскресенье в гости к Серафинене в Палангу, чтобы заложить основы нового общества. Был и в Каунасе у министра иностранных дел с просьбой, чтобы не препятствовал учреждению общества Рериха. Также посетил Вольтера с предложением создать секцию Знамени Мира Рериха при Обществе сближения народов Литвы и Латвии. Вернувшись, он получил от Е.И. предлинное письмо (от 8. VIII. 34), которое сегодня утром мне прочёл. Какое богатство души и величие духа! Заботится об отдыхе других, когда сама днём и ночью в напряжённейшем труде. В письме много прекрасных философских мест. Жизнь земная настолько же реальна, как и жизнь на других планах, здесь даётся опыт, а возможность развития в более тонких мирах зависит от жизни здесь. «Все миры столько реальны, поскольку сознание наше может вместить условия их». Истинный человек есть сознание, ибо сознание ткёт оболочку. Е.И. против психизма, ибо в наши дни увлекаться астральным миром очень опасно. Сколько случаев, когда психизм, равно как и чрезмерная пранаяма, доводили до болезней и смерти. Современная астрология даже в Индии не на высоте. Познание энергий дано только редким ученикам. Е.И. призывает организовать при Обществе группы по интересам – искусства, науки и т.д. Также призывает заполнить время качеством рукоделия – это содействует развитию воображения и может вести к вратам Огненного Мира. Дальше – чрезвычайно важное: Общество под защитой Учителя будет существовать только до тех пор, пока будет сохранена неприкосновенность цепи Иерархии – Учитель, Елена Рерих, Николай Рерих. Приходит время огненного очищения. В синтезе Владыки Майтрейи все Лучи. Шамбалы Владыка, Ману шестой расы, Кришна, Сергий. Чудесные, невыразимо возвышенные слова. Позволительно ли моему перу возвещать это? В искажении истинных понятий об Учителях много виноват Ледбитер, который назван «вреднейшим». Труднее всего миру понять дисциплину и Иерархию, поэтому Учителя и покинули Теософское общество. Истинно, безгранично важное письмо. В конце письма Е.И. просит проинформировать её о Мауринь Зенте, которую г-жа Иогансон предложила назначить руководителем женского движения в Латвии. Я рассказал Стуре: её великий идеализм, самоотверженность наталкиваются на преграду – она ещё не принимает идею перевоплощения. Но как же можно строить здание без фундамента?! Стуре отвечает: главное не идеи, а духовность. Но ведь не может быть духовного полнозвучия, если нет всеохватывающего подхода к Космосу, если не найден в нём абсолютный смысл. Руководителю особенно необходимо идейное полнозвучие, кто же может усомниться в этом? Зента наш друг, охотно мы видели бы её среди нас, она принесла бы большую пользу, но ведь её волю и веру нельзя ломать.

Вчера мы переехали из Юрмалы. У моего друга новые задачи и новые условия. Оставалось бы только у неё время для себя и Учения.

 

4 сентября. Вторник

Сегодня утром я отдал Раппе рукопись своей антологии «Красота духа» [12]. Я интенсивно работал два месяца. Не оказалось бы это время потерянным, принёс бы этот труд благословение. Иначе придётся жалеть, что многие, ещё более важные работы остались несделанными. В этом труде помогала мне и мой друг: переписала стихи, перечитала, обсуждала, через её контроль прошли все стихи. Хорошо хотя бы то, что может работать в сотрудничестве. Как было бы прекрасно, если бы мой друг была крепка нервами. Но кажется, что ожидаемого отдыха на взморье она не обрела. Состояние усталости нервов повторяется. Что же делать? Доктор так ясно это предчувствовал, неоднократно предлагал нам нанять служанку. Мы всегда ждали, когда же освободимся от долгов. И казалось, придут новые перемены в нашей жизни, и придётся переехать в Ригу. Перемены ожидаются и на моей работе. Было бы только больше сил!

В субботу я отослал Асееву воспоминания о Докторе на русском языке. Это труд, над которым много передумано. Надо спешно писать о потустороннем мире в интерпретации латышских народных дайн. В связи с этим я послал письмо Э. Вольтеру в Каунас с вопросом: как литовцы рассматривали идею перевоплощения? Раппа согласен издать второй раз сборник моей поэзии, а также и очерки. Но как это всё успеть, когда и дома остаётся мало времени?

 

7 сентября

Вчера утром Стуре прочёл мне новейшее письмо Е.И. Слова Учителя: «Такое напряжённое время, нужно имя Рериха держать "выше высшего"». И членов Общества следует оценивать по тому, как они относятся к Н.К. И у Стуре новое задание от Учителя: проследить за состоянием в Эстонском обществе, где во главе ныне не очень желательные люди. Поручения для Стуре становятся всё более ответственными. Но вместе с поручениями растут и его силы.

К вечеру я посетил Клизовского в Агенскалне. Этот тихий русский мыслитель, член нашего Общества, имел великое дерзновение. Ещё в то время, когда Доктор и мы предполагали, что пока не наступило время пропагандировать Учение, он начал писать книгу об основах Учения и послал первую главу книги Е.И. Результаты были чудесными – через некоторое время пришло письмо от Е.И. и одобрение Учителя. И теперь он шлёт главу за главой и получает их обратно с широкими пояснениями и правками Е.И. Ведь действительно, разве его труд тем самым не приобретает наибольшее благословение и поддержку? В некоторых письмах Е.И. отмечала, чтобы он давал читать и мне. Многое, очень многое новое и поразительное раскрывается! Многое совсем иначе, чем учили теософы. В двух последних письмах Е.И. говорит о серьёзности Эпохи. Христос предсказал Судный День. Но он вовсе не говорил, что этот Судный День не может стать вообще концом нашей планеты. Могут быть ограниченные катаклизмы, но может быть и намного печальнее, если человечество в последний момент не одумается, если часть человечества в последнее время не придёт на помощь Воителям Света. Конечно, один лишь Архат может регулировать согласованность целых областей Земли, охранять их от катаклизмов. Но вся планета кармически связана со свободной волей человечества. От неё зависит, быть или не быть эволюции. Сказано также, что случится с группами людей различных уровней сознания, если планету постигнет печальный конец. Решение состоится в 40-е годы. Приходит на ум пророчество Н.К. в русской газете «Возрождение» (11.VII), что в 1936 г. начнётся война между Россией и Японией. Если так, то какие же адские силы опять будут выпущены в пространство! Истинно, время серьёзное, важнейшее.

Далее Е.И. пишет об универсальности сути Учителя, пишет то же, что и в письме Стуре. Законодатель и огненный очиститель. Очищение огненное близко. Христос не был тот Мессия, которого ждали евреи. У него была своя особая миссия. Мессия объединит всю планету.

Видения Доктора об уменьшении пищи шли от Учителя. Иначе его ослабевший организм сдавал бы ещё больше. Также моё убеждение было, что эти видения дали ему духовную силу. Эти слова Е.И. заставят замолчать маловеров.

Письмо о Началах я получил с собой на дом. Оно столь важно, что хочу глубоко всё продумать. Нечто подобное было в письме г-же Иогансон о браке, которое она нам читала.

Вечером мы сходили к Буцену, у которого здесь же, недалеко, в Агенскалне свой дом. Познакомился я с его дочерью. Примечательно, что она писала кандидатский труд об интересном, хорошем поэте Пасколи. Она – человек духовный, надо бы ей приблизиться к Учению.

Сегодня утром сдал Раппе исправленный экземпляр рукописи «Прекрасной душе». Он рассказал, что его молодая жена является поклонницей моей поэзии. Подарила ему экземпляр со своими заметками. Это чудесно, ибо женщина – вдохновительница мужа. Однако о моих очерках он сказал, что теперь их издать невозможно. Опять победил холодный расчёт, но возможно, что ошибочно, ибо мне кажется, что мои монографии о писателях молодёжь бы приобретала. Быть может, что так и лучше, иначе опять всё это задержало бы ту работу, которая теперь для меня существеннее.

 

10 сентября. Понедельник

Вчера состоялось бракосочетание моего брата с Э.Б. у проф. Кундзиня. О свадьбе он поведал нам только за два дня, и для нас всех это было великой неожиданностью. Я ему от души желал семейной жизни, уже давно говорил ему это, ибо семья сдерживала бы проявления его наклонностей. Жаль, что мать [13] недовольна, потому что он не повёз её посмотреть невесту, а поехал сам. Конечно, это была ошибка, но огорчаться этим не стоит, надо радоваться, хотя можно понять и материнское сердце. Вечером вместе с новобрачными мы были в ресторане Римской гостиницы, но такое шаблонное веселье в алкогольном угаре для нас скорее было мучением, чем удовольствием.

 

12 сентября

Вчера меня пригласила г-жа Драудзинь переговорить с г-жой Мисинь. Последняя намерена писать в Индию, жаловаться на Стуре. Первый вопрос, который Мисинь задала мне: «Скажи, ты тоже считаешь меня одержимой?» Я сразу сообразил, к чему она клонит. Однажды Стуре мне бросил о ней такую фразу, разумеется, я дальше не распространял это. Он то же самое ещё кому-то из членов Общества говорил. Мисинь говорит: как ей жить, если такими слухами её окружают?! Конечно, мне уже раньше это было очень больно. Стуре временами бывает очень уравновешенным, но иногда – опрометчивым. Кому же, как не ему, надо было сознавать великую ответственность за каждое слово и мысль. Мы говорили два часа. Я её успокаивал и ободрял. Если у Стуре есть недостатки, то надо видеть в нём и хорошее, поддерживать именно эти его свойства, воспитывать его. Хотя бы из-за того, что сам Учитель ему доверяет. Мисинь вытаскивала опять старые, наболевшие проблемы. Я уверял, что Стуре за лето основательно вырос. Конечно, Стуре совершил ряд ошибок, но кто же без них? У самой Мисинь характер ещё слаб, она всё ещё не может подняться над личным. Своей душевной слабостью она вредит нашему Обществу. Конечно, всем сердцем она желает добра. Величайшее испытание в её жизни выявилось в отношениях со Стуре. Ей это выдержать было трудно и по той причине, что, кажется, и Стуре своё сердце не всегда открывает для чувствознания, чтобы поступить тактично. Больно было ко всему этому прикасаться и по той причине, что я был уверен, что за лето всё уже зажило.

*

Надо ли указывать самой Мисинь на её ошибки? Как часто ей самой не хватало такта. Зачем на этом застревать? О другом человеке надо думать только хорошее. От души надеюсь, что и Мисинь преодолеет себя.

 

26 сентября

Опять три дня я прожил привязанным к давно напечатанной книге «Знамя Сергия Радонежского». Весной мы отослали в Америку большое число экземпляров, но возникли осложнения. Так, будто бы не было свидетельства консула. Угрожает нам большой штраф. Отправку книг я доверил Ренцу, но он этого не разузнал. Теперь я с трудом отослал свидетельство, но не знаю, написано ли соответственным образом и не будет ли поздно? Так, сложности вокруг «Знамени Сергия Радонежского» не улегаются. Ещё следует отметить, что одна страница из рукописи осталась в Индии, её прислали только этой весной, и мы, в качестве вкладыша, летом её напечатали.

Раппа просмотрел антологию и, кроме нескольких стихотворений, признал хорошей. Просматривал вместе с женой. Грин, наоборот, боится за «левизну», как бы это не бросилось в глаза представителям нашего правительства. Что там «левого»? Конечно, представленные левые писатели слабы, я сам имел сомнения; может быть, что-то выбросить? Но человечность и Новый Мир – основа духа всего будущего. Разумеется, Грин возражал не против вышеуказанного, но вообще подошёл скептически. Дальше дебаты у нас возникли по поводу сборника моих стихов. Раппа ведь обещал выпустить второе издание. Грину, похоже, это не нравится. В качестве компенсации он обещал издать очерки. О стихах он открыто высказал свой приговор: во-первых – это слепая фантазия. Что я около 30 раз упомянул слово «душа», около 50 – «дух». Что я под этим понимаю? Не путаю ли понятия? И далее – как может быть у духа и у души тело, у сердца – уши и т. д. По поводу этих аргументов я долго спорил. Грин совершенно лишён религиозных переживаний. Свои стихи теперь отрицает. Единственное своё стихотворение «Костёр» он сам выбросил из антологии. Я сказал, что в религиозно-духовной плоскости есть такие же понятия, как и в материальной. Душа и дух есть прообразы материального. Мы ведь не можем представить душу как нечто абстрактное, но ассоциируем её с какой-то формой. Грин говорит, что надо писать так, чтобы можно было установить контакт с психикой читателя. Надо слова употреблять в настоящем значении. Как, к примеру, «зерно духа» может воспламениться? Я сказал, что зерно духа – это мысли, которые высеваются в пространство наподобие зёрен сеятеля-крестьянина. И если материальные зёрна прорастают долго, то духовные зёрна, которые в своей сути огненной природы, раскрываются внезапно. Разумеется, Грин всё это понять не может, поэтому спорить бесполезно. Он сказал, что в конце книги стихов следует дать аннотацию словаря моей терминологии. В качестве второго недостатка он отметил, что я кружусь вокруг немногих тем. С этим я согласился, говоря, что широта способностей или воображения – от Бога, стало быть, этого мне не дано.

Как много у меня работы! Я ещё не управился со статьёй о пути души по материалам латышских дайн, которую готовлю для «Истории литературы». Затем для Общества надо бы написать доклад «Формирование жизни на основе личного примера». Кроме всех прочих помех – жизнь и так вся издёргана. Надо искать квартиру, вполне серьёзно, Элле надо бы жить вместе с сестрой и её детьми, которые ныне временно без отца. Возможно, Элле будет легче жить с матерью, которая присматривала бы за маленькой. Если мы живём одни, нам так или иначе придётся брать служанку. Этот сложный вопрос не так просто решить и потому, что очень нелегко найти квартиру, а приобщиться опять к уличному шуму – значит приблизиться к стихиям.

Стуре в понедельник уехал в Ревель [14]. Перед ним великая, ответственная задача. Вернётся, наверное, завтра, так как по четвергам вечером у нас доклады. В минувший четверг г-жа Иогансон говорила о женском вопросе.

Вчера была неожиданность: я получил от Е.И. чудесную книгу – «Сердце» на английском языке. Удивительные, огненные у неё способности к труду! Когда я думаю о своём долге по отношению к Учению, во мне всё болит. Получил и от Асеева сердечное письмо. Статью о Докторе поместят в третьем номере «Оккультизма и Йоги».

 

2 октября. Вторник

Этот месяц будет трудным, полным большого напряжения. Вчера, после долгих поисков, наконец мы сняли квартиру на ул. Данцигас, 2, в доме адвоката Г. Целая трёхэтажная дача с семью комнатами, верандой и балконом. Всё было бы хорошо, только помещения здесь в далеко не блестящей опрятности. Надо чистить, ремонтировать. Сердце жутко сжимается при мысли об этом. Конечно, надо быть выше всего этого. Разве своим духом мы не можем внести сюда свои эманации? Воскресной ночью я видел странный сон, до того как мы сняли квартиру. Элла была в каком-то узком помещении и будто что-то собирала, искала, в это время в сознании всплыло на русском языке, будто бы это были черешневые листья (?). Затем всплыло в сознании слово «Талмуд». Действительно, владелец дома, адвокат, – ортодоксальный еврей, при этом симпатичный человек. Семья, которая здесь жила зимой, уехала в Палестину, это, конечно, свидетельствует о хорошем. Однако всё же так жутко войти в старый дом, который весь, кажется, облип чем-то древним и тяжким. Но, может быть, всё же лучше, что мы будем жить вместе с сестрой Эллы. Без служанки мы жить больше не могли. Элла становилась всё нервнее. И у меня дух был не свободен, терялось столько времени. Притом принять в нашу жизнь чужого человека, невегетарианца, не так просто. Кроме того – проблема помещения. Ничего, нужна только решимость духа. Жаль, что именно в этом месяце мне придётся проявлять наибольшее напряжение сознания, и как раз теперь не должны бы отвлекать меня постоянные заботы. Только что я сдал Грину переработанную рукопись антологии. Весьма спешно надо исправить (и даже – переработать) очерки. Надо напечатать второе издание стихов. Труд о потустороннем мире следует завершить к концу октября, с ним я уже задержался. Доклад Обществу. Далее – есть замыслы издавать серию религиозно-философских сборников. А где Общество?! Надо верить, верить в лучшее! С помощью Учителя преодолеем всё!

 

12 октября. Пятница, утром

На прошлой неделе я получил от Вл. Шибаева письмо с сообщением, что он выслал мускус. И только что, в понедельник, пришло письмо Е.И. Столь трогательно, что она не забывает меня. Я так мало могу делать для Общества, всё ведь делает Стуре один. И всё же она временами меня помнит. Достоин ли я этого? С каким светлым чувством я брал в руки письмо! Она спрашивает, каковы мысли членов Общества об известном месте в «Чаше Востока» о Боге, просит, чтобы я рассказал ей о всех недоразумениях и переживаниях. Она шлёт мне часть рукописей второго тома «Мира Огненного», шлёт одновременно и Стуре, и просит, чтобы я запросил у него начало. В конце она даёт подробные указания о применении мускуса и соды. Это будет большим подспорьем мне и моему другу, ибо после напряжённого труда и забот часто ощущаю исчерпанность сил, а особенно это бывает с моим другом.

Неделю я просматривал очерки, в понедельник сдал Грину для ознакомления. Вскоре получил их обратно, придётся ещё поработать, хотя времени больше нет. Вчера получил первый лист корректуры антологии, который вызвал изумление: не было введения! Я знал, что уже раньше Грин был против него, ибо будто бы его не понимает. Я тут же поспешил к нему, был и у Раппы, спорили мы долго. Раппа был на моей стороне, назвал Грина рационалистом. В конце концов я решил писать – прелюдию в стихах. Раппа опять недоволен, что я не поместил первым какое-то стихотворение Бригадере, вместо того, которое помещено теперь и которое он недопонимает и считает пессимистичным. Поэзия Раппы слаба, неясна. Так во всём надо ломать голову, притом только потому, что издатель не я сам.

На доклад времени осталось только три дня, работал до изнеможения, но получилось всё же хорошо! Практические идеи подавала Элла. Ей тоже Стуре поручил доклад, но так как официально сообщили поздно, то Стуре согласился, что пишу я. Вчера в связи с этим получилось небольшое недоразумение. Читала Элла, Стуре объявил, что доклад её самой. Элла подошла к нему и тихо сказала, что это мой доклад. Однако Стуре ничего не ответил, после завершения доклада даже пожелал ей счастья. Конечно, мне и Элле совершенно безразлично, под чьим именем этот доклад считается. Но Элла некоторым уже ранее сообщила, что это будет мой доклад. Конечно, ей теперь неудобно. Читая доклад, она ничего не сказала, так как боялась поправлять Стуре. Теперь у неё всю ночь болело сердце. Я успокаивал, что всё пустяки. Не понимаю, какие побуждения руководили Стуре? Быть может, то, что он никогда себя не поправляет?

 

29 октября. Понедельник ул. Данцигас, 2

В четверг переезжаем на новое местожительство. 7-комнатная квартира, отдельный дом. Мы устроились на втором этаже. Красиво отремонтировано. Хорошее печное отопление. Сколько происшествий надо было преодолеть. Кажется, теперь будет лучше. И моему другу легче, малышка сможет целыми днями играть с детьми её сестры, под присмотром её матери. И при всём этом переезде надо было заканчивать сборник очерков, который я сдал сегодня. И ещё – корректура. Воистину, сегодня чувствую себя совсем исчерпанным. Хорошо, что прислали мускус. Но ведь энергия рождает энергию.

 

9 ноября

Отослал сегодня воздушной почтой длинное письмо Е.И. Написал об отношении членов Общества к «Письмам Махатм», о событиях в жизни Общества и, наконец, упомянул о своём сне 19 августа. Приложил свою фотографию. В письме Е.И., которое Стуре получил вечером, она просила, чтобы и я послал фотографию. Недавно я отослал Шибаеву небольшой собственный снимок, где вся наша семья вместе. Мне теперь стыдно за себя, так мало делаю для Общества. Но ведь я никогда не бездействую. И письмо к Е.И. отняло у меня несколько дней. На русском языке не могу писать достаточно свободно. Кроме того, я посещал некоторых членов Общества, чтобы узнать об их отношении к «Письмам Махатм». Когда писал, опять одолевали токи. Усталость. Залькалн перейдёт жить к нам – на третьем этаже. Тоже стал нервным, хотя раньше был таким крепким. Нам всем нужна десятикратная сила, выдержка и доверие к Руке Ведущей.

Во вчерашнем письме к Стуре Е.И. вновь упоминает слова Учителя об ужасной заразности одержания, также – о психизме. В самом деле, нам надо быть осмотрительными. Кажется, сами основы мира содрогаются. Сражения Армагеддона в кульминационной точке. Каждый чуткий человек это ощущает. Затем Е.И. пишет о том, что всем, кто в Прибалтийских странах хочет учреждать общества Рериха или нечто иное под его именем, следует обращаться за разрешением к Стуре. Также Стуре призван чутко устранять конфликты и осложнения в Таллине, где впереди действительно трудная задача.

В Обществе каждый четверг читаются доклады. Постепенно начинает развиваться деятельность секций. Лишь бы только все смогли объединиться единым духом. Я получил от Е.И. также начало второй части «Мира Огненного». Уже давал некоторым читать. Очень жаль, что Валковский чувствует себя больным. Между прочим, у него изменения со слухом, каждый звук резко отражается. Стуре писал в Индию, что Валковский углубляется в самоощущения и, видимо, из-за этого захворал. Через письмо Е.И. Учитель велел сказать Валковскому, чтобы тот напряжённым трудом пытался преодолеть в себе тягу к пути психизма.

Мы хорошо устроились в новом доме. Моя комната хотя и на северной стороне, но удобная, чистая, и приятнее, чем прежняя. Комната моего друга и ребёнка – на солнечной стороне. На восточной стороне комната поменьше – для матери. Однако чаще всего она помогает сестре Эллы Неллии и её детям. Сестра Эллы ходит на работу и возвращается домой к вечеру. Облегчения в состоянии и бодрости у моего друга нет и теперь, хотя уже она свободнее и в какой-то мере ей легче. Мне кажется, что будет ещё лучше.

 

14 ноября

Сегодня получил от Шибаева письмо. Получил мои снимки. Он очень отзывчив! Спрашивает, почему я не пишу. Рассказывает об успехах Пакта Мира.

Сегодня упразднили мою лицензию на издательство «Алтаир». Я только недавно узнал, что ещё в феврале следовало перерегистрировать. Я думал в ближайшие дни идти в префектуру и просить возобновить разрешение. Но я ждал сведений из Индии, написал об этом Шибаеву и Е.И. Не знаю теперь, сильно ли мне печалиться? У меня было такое ощущение, что название этого издательства тесно связано с судьбой книги «Знамя Сергия Радонежского».

Сегодня ко мне в библиотеку пришёл пастор Годинь. Симпатичный человек, хочет организовать художественно-культурный салон.

 

23 ноября. Пятница

Сегодня я получил наконец свою «Красоту духа». Уже вчера вечером пришла из типографии. Это книга, ради которой, истинно, пришлось сражаться. Уже в корректуре я заменял стихи. Дал ещё стихотворение Скалбе «Время героев», взятое мною из журнала «Атпута» [15] за минувшую пятницу. Было у меня и желание исправить некоторые стихи. С позволения Судрабкална я поправил его «Новое окно». Из-за нескольких предложений, которые звучат немного шовинистически, я долго сомневался в стихотворении Яунсудрабиня «Как золото». Но такова уж эта любовь. Я хотел вместо «прекраснейшая» поставить слова «необыкновенно прекрасная» или нечто другое. Встретил нечаянно Яунсудрабиня на улице и не сообразил спросить, а потом было уже поздно. У Вирзы и Стерсте я взял только по одному стихотворению, мне от души хотелось взять больше, но я ничего не нашёл.

Вчера, увидя мою книгу, Вирза сетовал, что от Грота – 3 <стихотворения>, а он, очевидно, в эту книгу не вписывается? Если бы мне удалось найти хоть несколько одухотворённых строчек в его поэзии! Такое же положение с Меденисом. Относительно А.Ниедре должен сказать, что я был внутренне доволен, что ничего у неё не нашёл. Что-то большее я хотел найти у молодых, но где же выявление духовного? Надо бы познакомиться с Леймане, этой загадочной поэтессой, в стихах которой звучит нечто от духа, но сама она против (мне об этом сказали Мауринь Зента и Я.Гр., то есть люди совершенно противоположного духовного склада), поэтому я её стихи выбросил. Я хотел быть насколько возможно объективным. Охотно я поместил бы какие-то стихотворения Стуре. Я обнаружил в его сборнике два вполне неплохих стихотворения («Поездка в Ригу»), но разве можно поместить совершенно неизвестную личность? Возможно, что они написаны давно. Да, у Стуре есть истинная звучная, лирическая струна. Он всесторонне одарён. Вышла его книга стихов на немецком языке, книжка о воспитании и календарь, им одним написанный. Литературу и музыку он воспринимает глубоко.

Ну, один труд завершён. Но всё же горы корректур десятикратно растут. Не справляюсь с ними, работаю каждую свободную минуту. Правлю многое, создаю неприятности для наборщиков. Ещё в последнее мгновение приходится додумывать многие проблемы. Ибо я сознаю всю великую ответственность. Если бы я излагал свои личные взгляды, было бы, наверное, легче. Такого напряжённого труда у меня ещё не было! Быть бы в силах с честью всё завершить. Мне ведь ещё надо окончить многие другие труды.

 

1 декабря

Стуре прочёл сегодня мне письмо Е.И., которое он только что получил. Вначале – несколько слов о Пакте Мира. Друг, министр Морене, в Париже. Государствам Балтии надо постараться побыстрее присоединиться к Пакту. «Малые народы первыми идут навстречу великим планам». «Держать имя выше высшего... Всё держать достойно, чтобы не умалить Имени» (Указ об Н.К.). Затем – о Махаяне и Хинаяне. Махаяна, кроме Будды, признаёт и Иерархию Света, которую не признаёт Хинаяна. Хинаяна – экзотерическое, а Махаяна – эзотерическое Учение. Махаяна разделилась на две секты: первая – жёлтошапочников, которую учредил Цзонкапа, и вторая – красных шапок, которую создал Падма Самбхава. «Год Земного Дракона» – есть Кали-юга, в Тибете его отмечают как 1927 год, который положил начало особым нападениям тёмных сил. «Опыт Моего Друга» – это опыт основания Теософского общества. Кут Хуми был руководителем Общества. Махатмы ещё при жизни Блаватской прекратили непосредственное руководство Обществом, руководят лишь отдельными личностями. Мориа участвовал <в учреждении Теософского общества> только косвенно. Затем – об отношении крови к элементам. Далее – о печальном положении в Таллине. Стуре решил завтра вечером отправиться туда, посетить не только главных инициаторов Общества, но и министров, чтобы предложить поторопиться принять Пакт. В минувшую субботу Стуре вручил Мунтерсу декларацию Рузвельта о присоединении к Пакту, а также свою просьбу сделать нечто в этом плане и со стороны Латвии. На прошлой неделе разрешено, после двукратного отказа, организовать курсы английского языка с руководителем – г-жой Пормалис. Я недавно был у главы старообрядцев Заволоко, приятного русского человека, учителя, который интересуется русской древностью, собрал многие древние книги и т.д. Он уважает Н.К. и интересуется им, имеет ряд репродукций его картин, показывал и его письмо школе Гребенщикова. Шибаев просил меня передать статью Н.К. об иконе для публикации в «Русской старине». Один год журнал не выходил, но как раз на праздники Заволоко готовится издать один номер. Стуре был в редакции «Сегодня» [16] с этой статьёй, обсуждали, решили не печатать, мотивы отказа, насколько можно понять, – религиозные. Хотя статья выдержана в православном стиле, однако кажется им слишком «интернациональной». Только что подал прошение в префектуру с просьбой разрешить мне возобновить издательство «Алтаир». Я долго сомневался, ждал ответа из Индии. Не знал, есть ли смысл его возобновлять, если мне не разрешат издавать другие книги; если бы разрешили, то я бы писал прошение. Всё же подал прошение хотя бы из-за Клизовского, которому отказали в создании своего издательства. Его книгу, которую просмотрела Е.И., скоро закончат печатать, но она пока не имеет издательства. Если разрешат, смогу поставить своё.

Горы корректуры растут ввысь. Но вскоре, однако, завершу.

 

8 декабря. Суббота, вечером

Сегодня утром отдал в печать последний лист «Мыслители и воители» [17]. Также отнёс Эгле завершение своего исследования о дайнах. Одни сражения завершены, чтобы начались другие, гораздо громаднее и намного бурнее. Теперь работаю над своей второй книгой. Ещё во второй корректуре много правок. Даже в третьей. Если бы эти труды я писал в последние годы, то дело пошло бы иначе. Но 14 лет внесли развитие или изменение как в мой стиль, так и в мировоззренческие нюансы. Теперь я многое выразил бы иначе. Но тогда всё надо перестраивать сначала. Зачастую над одним предложением приходится очень долго думать. Затем, нередко создавала мне внутреннее затруднение мысль – годится ли то или иное предложение для сегодняшней эпохи. Конечно, я не боюсь «духа времени», но наше Учение подчёркивает принцип «Господом твоим». У меня же и так будет сочинение о великом пацифисте Роллане, но теперешняя современность ненавидит пацифизм. Два дня назад я спорил с проф. Страубергом, который категорически против пацифизма, поэтому он и против Знамени Мира. Идеи мира для Латвии будто бы – яд. Его девиз – быть готовым к войне. При чтении второго листа <корректуры> у меня появилось беспокойство по поводу того, что я не переработал коренным образом главу о Чюрленисе (отчасти где-то и о Данте), где некоторые места кажутся компилятивными. Недаром со статьёй о Чюрленисе они тянули несколько дней. <Очерки о> Шелли, Байроне и др. являются самостоятельными исследованиями, и хотя написаны стремительно и с вдохновением, однако рассматривают авторов глубоко и широко. Также заново надо бы переписать и стихи.

Против моей «Красоты духа» будто бы зреют выступления в правых кругах, среди «Диевтури» [18] и т. д. Особенно обозлились те поэты, чьи стихи я не поместил. Мои друзья опять же виноваты, что пугали Грина и Раппу вымыслами о том, что скажут те или другие. И что «Мыслители и воители» создадут бурю. Больше часа спорил с П.Биркертом. Я будто бы составил антологию в церковном духе (я сказал: не путайте духовенство с духовностью, Райнис – самый духовный). Я хотел заставить его рассмотреть научно проявления духа. Сказал, что у меня не вера, но только наука и осознание (мышление) и т.д. Странно меня поразило и то, что и Круза отрицательно настроен к антологии. Даже упрекает в ошибках, которых там нет. Нападки врагов ведь нередко приятны, но Крузу я считал человеком духовным. Время покажет, кто против духовной красоты и духа.

 

12 декабря

Зента меня упрекает, она ждала от меня большего духовного сотрудничества. Да, конечно, когда-то я ходил к ней гораздо чаще. Но этой осенью она была сильно занята, и я тоже. И мне казалось, что её мир отдаляется от нашего мира. Её интересы часто тонули в обществе, где любили проявления формы как в жизни, так и в искусстве.

Она не права. Моей обязанностью было дать ей почувствовать близость Учения, хотя она способна уловить только его этическую сторону. Если бы я чувствовал, что её душе необходимо Учение, то для меня не было бы большей радости, как переговорить с ней о самом существенном, но этого-то я и не ощущал. Она сказала, что для неё большая радость читать каждую мою книгу и рассказывать об этом другим. Однако я не понимаю её последних лекций об «антропологах», я был на двух, но они были для меня скучными; притом она к ряду рассматриваемых антропологов причислила нескольких скорее «зоологов», нежели исследователей человека. Друзья Зенты меня упрекают, почему я не пишу о её лекциях. Мне лично всё это кажется странным. Во-вторых, что же даёт реклама? В-третьих – я не способен быть неискренним, хотя бы даже ради пользы друзей.

 

15 декабря. Суббота, вечером

Сегодня воистину день борьбы и победы. Наконец вышли из печати долгожданные «Мыслители и воители». В последний момент я узнал, что с моей работой знакомилась ближе цензура. Книга должна была выйти уже вчера, но из-за цензуры только сегодня около полудня привезли в магазин. Я был несколько обеспокоен – что скажут цензоры. Среди них есть несколько явных противников моих взглядов. Всё прошло счастливо. Роллан обрёл гражданство Латвии. Это радостно, хотя и столь много противников наших идей. И внешний вид книги, и внутреннее оформление очень приятно. Не менее приятно, чем у антологии.

 

16 декабря. Воскресенье, утром

Вчера вечером я был очень уставшим. Ощущал крайнюю исчерпанность. Хорошо, что дома ещё есть мускус. Вечером мы с Эллой и дочкой были у Зенты на дне рождения. Малышка на этот раз была на редкость недружественной, чего-то боялась и кричала. Элла сейчас же ушла. Я провожал. Всю дорогу нервничала, ибо не выносит криков ребёнка. Хоть бы мой друг спасла как-то свои нервы! С ребёнком теперь чаще всего спит мать Эллы, но и длинный трудовой день утомляет. Сознаю, что мой друг жертвует собой ради меня, позволяя свободно работать над моими книгами. И всё же теперь лучше, чем в старой квартире. Но у Эллы новая работа – надо прибирать и комнату Залькална, он живёт на нашем третьем этаже, в «келье».

Когда мы явились к Зенте, среди гостей был и Веселис. Подавая мне руку, он сказал, что я будто бы просил, чтобы не печатали какую-то критику. Какая ложь! Жаль, что я не ответил достаточно находчиво, ибо малышка в соседней комнате кричала и сознание моё не было готово к нападению. Веселис в среде наших писателей – яркий представитель бескультурья и бестактности. Сколько раз он обрушивался на Зенту и оскорблял её, в то время как накануне поздравлял и вручал цветы. Веселис обозлён на меня и из-за того, что я не увидел духовности в стихах А. Ниедре и не нашёл для сборника ничего подходящего. Это я знал заранее. Теперь они все имеют большую власть, а также печать в своём распоряжении. Всё же я не понимаю Веселиса, как он может называть цикл романов такими возвышенными словами, как «Беспредельность и вечность»? Ведь главное не идеи, но культура духа.

Стуре получил от Мунтерса сообщение о том, что он на конференции Балтийских стран представил декларацию Рузвельта. Нам радостно, что правительство начинает нас официально признавать.

Чувствую, что у Стуре тяжко на душе от того, что я высказался критически о его календаре – что он этими стихами себя несколько компрометирует. Мне, как его другу, надо было это ему сказать. Он ведь не знает, что говорят о нём некоторые члены Общества. И у меня самого было тяжко на душе, когда листал этот календарь.

Стуре 4 декабря вернулся из Таллина и рассказал о своих успехах. Правительство Эстонии (министерство иностранных дел) решило ратифицировать Пакт. И Балтийская конференция постановила совместно выступить в поддержку Пакта. Затем Стуре был у крупнейших руководителей государственных учреждений по разным делам, в том числе и по делу Знака, который г-жа И<кскюль> когда-то присвоила. Русского писателя Г<ущика> по причине его бескультурья временно пришлось отдалить от Общества. Во главе <Общества> будто бы будет Пятс, брат президента, он и его жена – по-настоящему культурные люди. В Таллине есть ещё несколько движений, и сгармонизировать их – великая задача. Если Стуре удастся с этим справиться, то это будет его великой заслугой.

В пятницу я наконец получил ответ по делу «Алтаира». Резолюция следующая: издательство разрешено для произведений самого автора. Впечатление такое, что ныне разрешения выдают только избранным. И не государственным чиновникам, ибо это «доходное занятие». Мне, однако, пошли навстречу и разрешили самому издавать свои работы. Я был крайне изумлён. Такого решения никак не ожидал. Я слышал о председателе отдела печати Л<епине>, знал, что своими силами чего-то добиться невозможно. Притом я ещё не получил из Индии указаний, что делать с издательством, хотя запрашивал уже два месяца назад. Стало быть, они сами сомневаются. Член нашего Общества Клизовский издаёт книгу об основах Учения. Все главы просматривала Е.И. и возвращала со своими замечаниями. Есть и Указания. Сначала ему предложили, что Общество могло бы издать его труд. Всё же он хотел издать сам. Деньги одолжил Б<уцен>. Теперь книга почти напечатана, остаётся напечатать последний лист, а издателя нет. Просьба самого Клизовского об издательстве отвергнута. Я обещал дать своё – «Алтаир», но единственно с разрешения Е.И. Чувствую, что это название связано с известной книгой, и будет ли хорошо связывать его с другими книгами? В таком духе я писал Шибаеву, позже и Е.И., просил совета. В пятницу мне надо было решиться. Если я не могу издавать другие работы, то не имею права сохранять это название, поскольку оно в моём сознании свято. Поэтому я изменил его на «Рита Дайле» [19]. Я отправился в министерство и в последний момент спохватился, что мне, очевидно, запретят издавать переводы. Так и оказалось. Я ведь хотел издавать книги Учения. Был я у Л., он вначале был против, но в конце концов, с трудом я добился разрешения издавать и переводы. Так в наше время приходится бороться. У меня всё же было на душе отраднее, что Клизовскому какой-то издатель пообещал дать свою фирму «Мир». Клизовский просил Стуре дать ему своё издательство, но тот уклонился. Стуре мне объяснил причину отказа: возможно, цензура будет смотреть его книгу, не будет ли слишком она остра в наших условиях. Далее – невозможно проверить, насколько точно он вносил в текст замечания Е.И. и т. д. И указал на характер Клизовского. Всё же в конце концов всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё удачное достигается с большими трудностями. Клизовский, однако, свершил великое дело, действительно – великое. Он когда-то не послушался Доктора, что ещё не время говорить открыто об Учении, и сам Доктор признался, что время наступило. И постепенно этот труд завершился.

 

21 декабря. Пятница, вечером

Сегодня наконец вышла книга «Прекрасной душе». Второе издание. Поздно, но лучше поздно, чем никогда. Раппа затянул, хотя обещал издать. Я понимал, что Грин был против. Поэтому, наконец, издал я сам. Рисунок на обложке мог бы быть одухотворённее. Но хорошо, что и такой получился. За него я беспокоился. Идею подал я, но Стр<унке> ведь мог заупрямиться. В последний момент мы с Залькалном его ещё вдохновляли. Будет хорошо. Первый цикл работ завершён. Вчера вечером Элла прочла мой доклад «Прекрасное и жизнь», переработанный материал статьи «Культура Красоты». И в это надо было вложить свою долю ответственности и напряжения, хотя долго над ним я и не работал.

В среду я получил огромную радость – чудесное, длинное письмо Е.И. С каким огромным чувством я держал в руках это письмо! Ибо каждая строка несёт высшее значение, благословение. Я – под благословением: мою фотографию она будет держать на столе наряду с другими друзьями, и всем вместе посылать хорошие мысли. Пишет о Космическом Разуме, о переводе «Иерархии», о странных явлениях в чувствах членов Общества, наконец – отвечает по поводу моего сновидения. Ободряет меня писать на темы, связанные с Учением, она охотно читала бы мои работы на русском языке. Шлёт приветы моему другу и Огоньку [20], имя которой я написал на снимке, посланном Шибаеву. Воистину – Благословенная Мать Человечества! Достоин ли я получать такие возвышенные письма?

 

24 декабря. В День Владыки

После праздника у ёлки в Обществе

Владыка, прости, прости, прости мою усталость. Помоги, пусть усталость эта будет временной. Помоги мне снова быть крепким. Дай мне крылья духа. Дай выносливость моему телу. Ниспошли нам мощь Своей Божественной Силы!

 

31 декабря. Вечером

Если страдания существуют для того, чтобы мы росли, то я принимаю их охотно. Пошли мне страдания, пусть – величайшие страдания, только не допусти, Владыка, ни на мгновение мне потерять гармоничный трепет мысли. Дай мне силы преодолевать каждодневный хаос. Дай сердцу моему звучать чисто, ибо Ты единственный знаешь мои самые сокровенные устремления!

---

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд