1939

6 января

Вчера в Обществе я прочёл свой поэтический труд об «Огненных крыльях». Затем читались письма Е.И. В последнее время мы решили каждое воскресенье с одиннадцати до часу проводить детские утренники, будут наши малыши иметь большую радость. Будет нечто похожее на воскресный детский сад. Об этой проблеме мы много думали. Это будет в известной степени группой Учения для маленьких детей. Был бы у них всё больший, растущий успех!

 

12 января. Четверг

Мой друг всё же написала письмо в Индию. Понимаю, что она желала мне только хорошего, знаю, что её очень беспокоит приостановка развития моего писательского таланта, что у меня нет времени даже прочесть книги о новых проблемах культуры. И всё же сердце ноет. Как-то она мне прочла черновик. Там местами ещё не хватало психологического обоснования. Может быть, теперь изложила с иным подходом? Я будто бы всё время отдаю Обществу, и его не остаётся для творческого труда. У меня будто бы нет помощников, особенно много времени пожирают мелкие дела. Но какой же толк говорить <об этом>, надо найти какое-то реальное решение. Дело с издательским фондом мне опять пришлось приостановить, частично своей медлительностью тормозит и Валковский. Знаю, что у него в последнее время какая-то психологическая тяжесть. Надеюсь всё это бухгалтерское дело в скором времени передать Макарову. Надеюсь найти среди молодых и других помощников. Лично меня скорее огорчает то, что я слишком мало делаю на благо Общества. Раньше массу времени забирало издание книг. Теперь у меня уже есть несколько опытных помощников. В последние месяцы творческой работе нередко мешают и психические давления. В некоторые дни бывает лучше, потом опять сижу часами с пером в руке, но в голове такая тяжесть, нет творческой прояснённости. Иногда с трудом просыпаюсь утром, иногда – усталость по вечерам. Но знаю, что во время Армагеддона иначе и быть не может, поэтому борюсь и храню бодрость. Знаю, что и моему другу очень трудно. Постоянная забота о детях, притом в теперешнем положении, сильно утомляет. Жертва женщины неизмерима. Тороплюсь всегда с работы домой, хотел бы хоть на час-другой облегчить <ей работу>. Служанку мы решили искать на февраль, я давно хотел нанять прислугу, но мой друг сильно боится долгов, а с нынешней зарплатой содержать служанку и найти квартиру попросторнее почти невозможно. Но знаю и то, что служанка окажется для моего друга известной тяготой, ибо она к делу не подходит просто, обязательно возникнет какое-то напряжение. Никогда у меня не было спокойно на душе относительно дома; если бы нашёлся для Эллы хороший помощник, было бы и мне спокойнее, и имел бы больше времени. Притом мы живём в двух комнатах, между которыми стеклянные двери. Никогда не бывает уединения и тишины. И сон у нас всех чуткий. Как-то стыдно о себе рассказывать. С этим надо самим как-то справляться. Перед Праздниками вышла моя антология «Благословение Любви». Перевёл философские труды Тагора, надо было напечатать осенью, не знаю, почему Эгле поторопился со вторым изданием «Горы» [1], хотя знал, что мои материальные условия нелегки? И ведь все эти работы делались для того, чтобы покрыть расходы моей зарубежной поездки. Но чего же я достиг? Не желаю себе никаких послаблений, не хочу жаловаться, лишь бы моему другу не было трудно, и лишь бы я смог сознательно справиться со своими обязанностями. Лишь бы моё Общество могло процветать. И лишь бы я мог творчески свершать ту работу, в которой – моё счастье. У Эллы болит сердце, что в Обществе есть люди, восторгающиеся идеей, но мало помощников. Да, свою кассовую книгу я предлагал многим, но все как-то уклоняются. И с этой работой можно справиться только в случае глубокой заинтересованности и интеллигентности. Надеюсь, что после регистрации поле нашей деятельности расширится и все смогут найти занятие согласно своим лучшим способностям. Надо бы больше углубиться в личные особенности и интересы каждого члена Общества, и так обрести полезных сотрудников. Немало и таких членов, которые ищут себе работу, но им трудно предложить нечто подходящее. Радуют те, у кого есть инициатива: один составляет индекс, другой размножает литографическим способом наши переводы, пишет доклады. Хотелось бы со всеми делиться.

Я благодарю за всю радость, я благодарю за всю боль. Но поверх всего нужно хранить твёрдость духа.

 

29 января. Воскресенье

15 января начались наши детские утренники, сегодня – уже третье воскресенье. Ведут их Грузинь и Якобсон. Грузинь преподаёт в рижском детском садике, у неё большой опыт. В детских глазах сверкает радость, радостно и нам. Ныне приходят 8-12 детей, у двоих родители не состоят в Обществе. Сегодня дети уже расселись за специально изготовленными столиками. Занимаются, как в детском саду. Хочу выпросить разрешение, тогда могло бы приходить и больше детей, чьи родители – не члены Общества. Моя Гунта часто мечтает о «поездке в Ригу». Приходят и дети Гаральда.

20 января министр Берзинь наконец поставил резолюцию о перерегистрации нашего Общества. Великолепно! И как же весь год мы заботились и боролись! Устав положено было получить уже в среду, но задержались, ибо Валковский предложил изменение, а именно – дополнить один пункт: «председателя и правление следует избирать на один год, то есть до следующего общего собрания членов». О необходимости этого дополнения в министерстве ни у кого не было ясности, потому они обратились к юрисконсульту. Если завтра не будет ответа юрисконсульта, то примут устав в неизменённом виде.

12 февраля Е.И. празднует свой шестидесятилетний юбилей. Потому мы уже в ноябре решили доставить ей приятную неожиданность: спешно напечатать первый том её писем и послать к юбилею. Набрать и отпечатать 32 печатных листа за полтора месяца было непросто, потому в печатне работали и в ночную смену. Наконец, 21 января вечером книга по почте отправилась в Индию, притом в чудном красном переплёте. Гаральд добыл очень красивую дорогую ткань пурпурного цвета, один экземпляр книги он подарил и мне. Огромное спасибо надо сказать и Мисинь, и чете Блюменталь, которые до поздней ночи читали корректуры. Первый и три последних листа оттиснули пока только вручную. Окончательно всю книгу приготовят для цензуры только после того, как придёт отзыв Е.И. Нечего и спешить, ибо разрешение распространять книгу дано только со следующего года, и Е.И. желает также, чтобы на титульном листе стоял 1940 год. Последнее всё же выполнить будет трудно, теперь на временном листе мы этот год поставили. Обо всём этом я ещё буду с Е.И. переписываться. Сегодня после долгого времени я написал длинное письмо, но о «Письмах» ещё не упоминал, может быть, они их ещё не получили. Кроме того, мы послали поздравительный адрес, на одном листе подписались друзья из Таллина и из Каунаса. Странно, что по дороге в Каунас письмо где-то «задержалось» на целую неделю (!) и каунасцы не успели переслать его Серафинене. Как же цвести и активно действовать культуре, когда всюду недоверчиво следят «цензоры»? Неспроста Н.К. в нескольких последних своих письмах повторяет и подчёркивает слова президента Латвии: «Латвия страна справедливости, и потому в ней не может быть притеснений». В этом повторении Н.К. – желание, чтобы это так в действительности и было! Поздравление подписали и члены Общества из Даугавпилса и Тукумса. Гаральд горячо заботился о репродукциях, поместил и две, что прислали из Праги для корректуры: «Преподобного Сергия» и «Ашрам». Кроме того, поместили и «Матерь Агни-Йоги», и «Матерь Мира». Наконец, мы отослали ещё один подарок – чудную расписанную вазу, которую изготовила наша Галичка, юная девушка, посещающая частную художественную студию.

С Новым годом Общество поздравил и посол в Вашингтоне А.Бильманис, под подписью добавил: «Тоже поклонник Рериха». Нам было радостно, ибо Бильманис из правительственных кругов. Где только не обнаруживаются доброжелатели!

В Шанхае образовался Комитет Пакта Рериха, руководят им Данилевский, Бонч-Томашевский и Зенкевич. Такое общество необходимо в качестве противовеса тёмному центру Батурина, который ныне нападает не только на Рериха, но и на Учение. Но насколько сам Томашевский наделён чувствознанием и тактом? Неудачной оказалась его книга на английском языке, где он затрагивает Братство и где поместил некий «Планетарный ультиматум». А теперь мы получили из Шанхая какое-то воззвание о распространении Учения и единении, которое подписали «Вестники Гауризанкара», с той же эмблемой («человеческими руками и ногами»), которую мне прислал Томашевский. Кто им дал право называться вестниками Высочайшего, ибо гора Гауризанкара в известной мере символизирует и Братство? В этом есть нечто ребяческое, но ведь работникам Культуры надо быть начеку относительно каждого своего шага.

Бедному Вайчулёнису опять придётся идти на операцию, на этот раз – весьма серьёзную. Он находится в Первой городской больнице, его будет лечить лучший хирург. Жаль, что первые операции оказались неудачными. Чего только бедному человеку не приходится вытерпеть! Вайчулёнис всё же держится мужественно.

У Блюменталя всё-таки воспаление солнечного сплетения, рентгеновские лучи вчера констатировали, что язвы желудка нет, – значит, есть то, что предвидели в Индии. Его дочка едва не умерла от аппендицита. У всех теперь испытания.

А что же приходится переживать Е.И., которая несёт ношу всего мира?! Она уже второй месяц болеет. Сердце работает слабо. Н.К. в каждом письме горюет о её состоянии. К Новому году она поправилась, написала письма мне и друзьям. Жертва сердца, не имеющая границ.

 

4 февраля. Суббота

Только что мы получили устав Общества. Длительная борьба, наконец, завершилась. Мы стали полноправными членами культуры Латвии. Сколько оскорблений и даже унижений нам пришлось пережить! Хотя Общество и перерегистрировано, но подозрения вокруг нас мы ещё не рассеяли. Когда-то мы немало мудрили и гадали, отчего же Политуправление считает нас «политически неблагонадёжными»? Оттого ли, что мы посылали книги Н.К. в Россию, но большинство из них вернулось? Или потому, что Дзелзитис является членом социал-демократической <партии>? В своё время он пытался нам доказать свой душевный перелом, читал книги Учения... Когда-то мы на правлении обсуждали и его адвокатские дела. Но таковы уж многие адвокаты, которые берут большие «комиссионные деньги». И ведь надо верить желанию человека исправиться. А недавно нам рассказали, что распространённые о нас подозрения, вероятно, всё же из-за симпатий некоторых членов к коммунизму. Если кто-то из членов, притом молодых, симпатизирует, мы ведь не можем этого запретить, тем более потому, что никто из членов Общества политической деятельностью не занимается. К тому же Учение раньше или позже симпатии всех установит в объективном свете.

Валковский на вчерашний день договорился с юрисконсультом Министерства общественных дел о встрече, и наконец убедил его в необходимости ранее упомянутого дополнения. Он позвонил Лепиню, руководителю отдела обществ, и тот дал разрешение на изменение устава. Но вчера, к сожалению, сам Лепинь был в отъезде, так что подписал устав только сегодня. Я, в свою очередь, вчера расписался в министерстве о получении устава, и сегодня мне принесли его в Государственную библиотеку. Такой была эта тяжкая, тяжкая история перерегистрации.

Теперь должен начаться новый этап деятельности нашего Общества. Во-первых, надо образовать новые группы Учения, и надо приглашать в гости общественных деятелей, которые изъявили желание стать членами Общества, и других. Работы будет полно, и жаль, что у многих друзей так мало способностей к общественной деятельности.

 

14 февраля. Вторник

В тот же самый день, когда я получил устав Общества, Гаральд удивительным образом получил разрешение на издательство «Агни-Йога» для Общества. Мы хотя и подали прошение о возобновлении издательства, но, не желая напоминаниями ещё больше усложнить атмосферу, которая создалась вокруг Общества, не интересовались относительно разрешения на издательство. Притом издательство надо было перерегистрировать до конца ноября, когда о судьбе Общества ещё совершенно ничего не было известно. Разумеется, на отдельные издания книг Учения мы ещё так или иначе получили бы разрешение с названием «Агни-Йога». Но оказалось, что Судьба сама позаботилась о нас и разрешение на издательство лежало в министерстве уже с июня месяца.

В четверг состоялся наш званый вечер: учительница Данце читала о великом духовном воителе Индии Вивекананде, затем, в музыкальной части, выступили Рейзнец, Петерсон и Эмилия Виестур. Помещение было переполнено, потому нам надо позаботиться о приобретении новых кресел для Общества, которые разместим в комнате возле зала; комнату правления перенесём в дальнее помещение, где ныне живёт Стрекалова, она же перейдёт в маленькую комнату напротив, где жили Стуре и Залькалн. Помещение правления устроим по-особенному, с Портретами Учителей и т.д. Теперешнюю комнату правления отведём под музыкальную студию, туда перенесём рояль. Лишь бы только оба члена Общества, живущие в нашем святилище, Абрамович и Стрекалова, ладили между собой! Но как трудно людям полностью освободиться от самости. Что толку от чтения Учения, если нет смирения и благородства сердца?! Отношения между ними всё же чуть-чуть улучшились.

В воскресенье, 12 февраля, был день нашей милой Матери. Поэтому – и наш день Света. В десять часов утра мы собрались все в помещении Общества, и наши сердца воссияли радостью и почитанием. В мгновение молчания мы посылали мысли любви и благодарности Той, которая всю себя приносит в жертву ради нас, ради человечества и ради блага мироздания. Она – наша любимейшая Мать, наша духовная Мать на путях земных, наша Руководительница, Ведущая к белоснежным горным Вершинам. Как много радости она дала и даёт нам. Наша боль – и её боль, наш праздник – и её праздничный день. Сколько страданий ей приходится теперь переносить, сколько огорчений, нападок и даже предательств, несправедливостей! Если бы человечество хоть на мгновение осознало, кем для него является Матерь Агни-Йоги! Поймут это только будущие поколения. Придёт всё же время, когда передовую культуру духа насытит Учение Майтрейи, как теперешнюю культуру – отблеск Учения Христа. Так во всех храмах истинной науки будет и имя Белой Тары! Тогда и Рерих обретёт царственное место в сознании культурного человечества. Но верю, что уже теперь, весьма скоро, умножится число последователей этих величественных Воителей Духа. Вижу Николая Рериха возвышающимся на своём почётном месте, на посту Хранителя и Водителя мировой культуры. И в шествии Учения Света будут участвовать несчётные множества...

Открывая воскресное празднество, я прочёл несколько параграфов из Учения о Матери Агни-Йоги. После Блюменталь прочёл <очерки> Н.К. «Великий Облик» и «Лада», § 21 из «Надземного» и два письма Е.И. Затем пламенно говорили Буцен и Клизовский, А.Вирк читала своё посвящение, Валковский – какое-то давнее сочинение Гребенщикова об Н.К. и, наконец, Ведринская – два стихотворения Н.К. Праздничные выступления посмотрели и наши малыши, которые пришли вместе с родителями на «детский утренник».

И вчера был опять великий, динамичный день. В библиотеке я получил письмо Е.И. от 4 февраля. Она сильно озабочена тем, что я слишком загружен канцелярской работой Общества, что у меня не остаётся времени для творческой работы. Она предлагает создать комитет, который бы осуществлял всё делопроизводство. В конце она пишет, что надо хранить «Надземное» только в одних моих руках. Об этом получено Указание. Таким образом, наконец пришёл ответ на письмо Эллы, хотя её имя не упоминалось. Писала что-то и Драудзинь. Мне было грустно при мысли, что всё это, видимо, доставило излишние волнения Е.И. – все эти заботы об Обществе. Я ведь с величайшей радостью редактирую все книги Общества, и в радость также мне любой труд для Общества. И в последнее время у меня вовсе не было большой нагрузки. Я благодарен Элле за её сердечную заботу и беспокойство обо мне. Я ведь знаю, что её сердце давно, давно болит о том, что в последние годы я почти ничего не пишу, что я мало читаю новейшую литературу и оттого не обогащаю свой стиль, и не общаюсь с писателями. Но относительно дел в Обществе я с ней не могу согласиться, что именно труд на его благо препятствует мне в творческой работе. Есть и другие факторы. В конце концов, вина только на мне, мне самому надо решить все проблемы. Но ведь я же не мог запретить ей писать, тем более что и Е.И. призывала её писать. Единственное, что грузом лежало на моём сердце, – это бухгалтерия Литературного фонда, все таблицы и т.д. Валковский сам завёл всю эту сложную систему, у меня вначале было намного проще; а кончилось тем, что у меня не оказалось помощника. Но и это дело скоро будет завершено. Я ещё не получил некоторых сведений от самого Валковского. Сколько приходилось тратить сил только на напоминания и приглашения. Постепенно <вся нагрузка> распределится. Теперь уже есть магазин. Аринь, Грундулис и Блюменталь ведают книжными проблемами. И Гаральд наловчился в издательском деле. Задумываемся о бюро труда. В конце этой недели соберётся заседание правления. И главное – я теперь ведь пишу, с середины января почти ежедневно. Заканчиваю главу о Братстве Грааля в научном аспекте. Хотя и медленно, но всё же что-то я свершил.

Потому и тяжко было моему сердцу от переживаний этого дня. Вернувшись домой, я узнал от Эллы, что она получила от Е.И. длинное письмо – ответ на сетования её души. Как всегда, Е.И. пишет с большим духовным прозрением и пониманием. Пишет, что труд на благо Общества не является менее важным, чем литературное творчество. Элла думает, что она местами неясно выразилась, потому Е.И. не всё поняла так, как она думала. В связи с этим она пишет ещё небольшое письмецо-ответ, которое приложит к моему. Я написал письмо подлиннее, в котором выразил чувства и мысли своего сердца. Элла во многом права. Мне пристало бы больше сходиться с литературными кругами. Теперь, когда Общество книг издаёт меньше, остаётся больше времени для творческой работы. Был бы в Обществе ещё хоть один культурно-общественный работник, который взял бы на себя сугубо общественную функцию Общества. Но даже общественно наиболее активные, такие как Гаральд и Блюменталь, ещё далеко отстают от уровня задач этой роли, ибо здесь надо уметь говорить, и надо следить за всеми культурными событиями. Из Индии неоднократно указывалось о создании при Обществе группы деятелей культуры, но когда же это будет?

 

23 февраля. Четверг

Вчера был великий, долгожданный день – день Святого Грааля в нашем Обществе. На званом вечере О. Аринь прочла мой доклад «Братство Грааля в научном освещении». Она читала очень отчётливо, просто, с горением сердца. Доклад оказался очень длинным, так что его завершение перенесли на следующий понедельник. И так она читала полтора часа. Кроме того, была музыка. Вечер открыла Валлия Рейзнец исполнением фрагмента из «Парсифаля», и завершила «Лоэнгрином». Знаю, что доклад во многих сердцах пробудил сокровенные струны. Мы пригласили и некоторых моих знакомых профессоров, но они не пришли. Всё же пришёл Янсон, директор департамента, которому мы должны быть благодарны за защиту Общества и за его спасение. Здесь он ясно увидел, сколь абсурдными были слухи, ибо что же общего у возвышенного настроя Грааля с придуманными Политическим управлением сплетнями? Были и А.Кенинь, Я. Карклинь, проф. Зиле и другие, зал был полон новых, просветлённых лиц. Было очень радостно, что из далёкой Палсмане явился священник Бирзулис. Давно я хотел с ним познакомиться. Ибо он – человек, которому милы вершины Гималаев, – этим всё сказано. Он поведал, что верховное управление священников смотрит на него косо из-за его идей, но уважает за его жизнь. Он владеет методом диагностики по глазам, и потому я очень желал, чтобы Гаральд с ним познакомился. Давно я уже побуждал Гаральда съездить к нему. Теперь связи становятся теснее.

Сознаю, какую великую ответственность я беру на себя этим докладом. Ибо впервые в Европе широко разглашается о Братстве. Но Е.И. поддержала меня, и главное – Учитель дал согласие. Но ещё более возвышенными, священными звуками будет наполнена вторая часть доклада. Конечно, когда книга в рукописи будет готова, переведу на русский язык и отошлю на Отзыв. Но как много, очень много ещё мне надо трудиться, ибо это должно быть величественным Строением, в основе которого все элементы Культуры Будущего.

 

15 марта. Среда

Мне кажется, что именно 27 февраля (когда читалась завершающая часть) в нашем Обществе был исторический день. День, когда на публичном вечере прозвучало наиболее священное имя Братства. Чувствовал большую ответственность и понимал, что на вечере могли быть и просто любопытствующие, поэтому в приводимых в докладе цитатах чаще всего вместо слова «Шамбала» я дал слово «Братство». Когда труд выйдет в развёрнутой книге, в системе, тогда будет иной подход. Пошире я давал цитаты из сочинений Н.К., затем – из Рамаяны и Махабхараты, из «Криптограмм Востока» и других <источников>. В самом конце, когда упоминал мотивы, по которым Братство скрывает своё местонахождение, я сказал, что первой, кому было разрешено возвестить о существовании Братства, была Блаватская, которая и дала часть Учения Братства. То Учение продолжает Учение Живой Этики. Присутствовало более ста пятидесяти посетителей, и знаю, что на эти откровения во многих отозвались священнейшие струны сердца. У всех был настрой истинного праздника.

Восьмого марта наконец вышла в свет Монография [2]. Какие только препятствия не приходилось преодолевать! Истинно – история мученичества книги. Когда в январе всё было готово, заметили, что чёрточки, по которым в книгу вклеиваются репродукции, местами превышают формат последних. Опять – неслыханная небрежность типографии! Теперь чёрточки выцарапывают – колоссальный труд, и потому книгу будем получать из печати небольшими партиями, периодически. Нас это очень огорчило. Так много забот вложено в Монографию! Не знаем, как Гаральд управится с оплатой? Общая сумма – 36.000 латов, оплачена только небольшая часть, у Гаральда всё ещё огромные налоги. Мисинь обещал 20.000, но теперь – не может. Всё это – суммы колоссальные, простому смертному кажутся даже утопическими. Гаральд уже столько раз был предупреждён, риск – дело хорошее, но мне кажется, этот риск идёт во вред и его врачебному делу. Врачу ведь надо полностью исключить из своего сознания мысли о деньгах, даже если гонорары идут на пользу общего блага; но Гаральд, напротив, живёт в непрестанной озабоченности. Начинают печатать и английскую Монографию, но здесь платить придётся только за печать, ибо репродукции и бумага уже есть. В «Сегодня» уже появился обширный отзыв, на латышскую прессу надеяться нечего. Гаральд рекламу распространил широко, но откликов пока немного.

Мы узнали, что картина, преподнесённая в дар Президенту страны, висит в его кабинете. Конечно, она будет вдохновлять его на возвышенные труды и мысли.

В четверг, 9 марта, состоялось общее собрание членов Общества. Заново избрали то же «старое» правление. Присоединилась ещё Драудзинь, ибо согласно новому уставу число членов правления увеличилось на одного человека.

Ядро правления провело два закрытых совещания. Ключ от комнаты Учителя мы у Абрамовича забрали, и теперь один ключ будет у меня, другой – у Мисинь, которая будет заботиться о порядке и чистоте в ней. Г-жа Абрамович, которая не привержена Учению, в последнее время вела себя слишком резко со Стрекаловой, притом мы узнали, что Абрамович позволил ей убирать не только зал, но и комнату Учителя! Совсем невообразимое положение! Вообще, мы хотим весной предложить семье Абрамович покинуть помещение Общества, ибо истинную ответственность за Общество способен почувствовать человек, преданный Учению. Много мы обсуждали, кого избрать в активные члены, но в конце концов избрали только Дравниека. В четверг раздали членам Общества анкеты, которые необходимы, чтобы установить план работы и побудить членов к более широкому сотрудничеству.

Вайчулёнису плохо. Новая операция, кажется, мало помогла, ибо боли не затихают. Эта непрекращающаяся боль сделала слабым даже человека такой воли и терпения, каким был Вайчулёнис. Анализы свидетельствуют о признаках рака. И его жена умерла от рака. Е.И. пишет, что главное – поднять и усилить его психическую энергию. Шлём ему светлые мысли.

За последние дни было у меня немало переживаний по поводу дела Маркова. Мне нравилась в нём преданность Учению: он составляет «симфонию» Учения, этой работе посвящает всё время. Также приятной была его сердечность, хотя, как я чувствовал, он ещё во власти стихий. У него добрая молодая жена, чистая душой, двое малых детей. А теперь я получил от Е.И. письмо, что Барун, отец супруги Маркова, пишет ей, что Марков флиртует с Либерт, молодым членом нашего Общества, тоже замужней. Последняя даже написала Маркову длинное любовное письмо, которое, по существу, иначе не назвать, как посланием страсти и кощунства. И как это всё уживается под крылом Учения?! Марков навестил Либерт, которая перепечатывала ему на машинке выписки из Учения. Таким образом пробудились их взаимные чувства. Мы договорились встретиться с Марковым, и позавчера он явился ко мне домой. Между ними будто бы нет флирта, но – чистая любовь; он признался мне в том, чего не сказал и жене: что это – первая любовь в его жизни. Ибо женился только по симпатии. У него в кармане была страничка из дневника Либерт, написанная в форме письма. Это обнаружила жена и учинила скандал. Начались объяснения. Он всё же солгал ей, что любит только её, ибо боялся, что она тут же оставит его и детей. Жена предъявила ему ультиматум – до Пасхи сообщить: любит он её или нет. Марков много рассказывал, временами даже плакал, обо всём очень переживал. Я указал, что надо быть правдивым, напомнил о великой ответственности, которую берёт на себя последователь Учения, и предложил немедля прекратить все отношения с Либерт. Он ответил, что уже давно решил исполнять свой долг по отношению к семье, и обещал отказаться от Либерт, но от чувств своего сердца он отказаться не способен и не может их подавить. Я ещё ему сказал, что это чувство следовало погасить с самого начала, что я на его месте переживал бы адские муки; он же, однако, не испытывает особых угрызений совести. Главное, он обещал стараться восстановить гармонию в своей семье и не встречаться с Либерт.

Вчера я получил письмо от жены Маркова. Нежная, чуткая душа. Оказывается, Марков кое-что от меня утаил или осветил ложно. Их отношения вовсе не были платоническими, он даже жене сознался в своих «поцелуях». Мне очень не понравилось, что свою жену он, быть может не совсем сознательно, старался представить в уничижительном свете. Он более всего опасался, как бы жена не оставила его и детей, узнав о подлинных его чувствах. Но всё именно наоборот: жена пишет, что из-за детей не хочет бросать семью, что она готова уйти от Маркова вместе с детьми, если такой поворот дела принесёт ему счастье. Она охарактеризовала и будто бы нетактичное поведение Либерт. Однако просила ни её мужа, ни Либерт не судить: Либерт и так немало страдает. Страдает будто бы и её муж, притом он сильно предан Учению. Пишет она мне без ведома мужа, зная, о каком деле я с Марковым буду говорить.

И сегодня – третье действие этой драмы. Я хотел ехать к Либерт, но ждал от Баруна копию её письма, о котором Е.И. столь уничтожающе выразилась. Как раз сегодня ко мне в библиотеку явилась барышня и принесла письмо Либерт. Принесла именно в тот момент, когда я думал о деле Маркова. Первое, что я подметил, раскрывая письмо, – что оно пропитано табачным дымом. Она, правда, говорит, что не курит, но может быть – подруги? И затем – всё, всё одни ужасы! Это письмо следует сохранить как свидетельство полного непонимания Учения. Сердце сжимается – как же так навыворот можно понимать все законы морали. Марков пересказал ей всю нашу беседу. В чём же может быть ещё большее святотатство, как в этих строках: «Наша любовь, наши отношения были ближе, чем Вы все думаете. Мы мечтали не только любить друг друга, но всеми мерами и силами души жить вдвоём для проведения в действительную жизнь прекрасных идей Учения Живой Этики». Последователей Учения, которые их не понимают, она называет узкими и эгоистами. Она мечтает вместе с Марковым о совместном применении в жизни Учения, но как это возможно, переступая через страдания других людей, переступая через узы брака, через муки и слёзы? «Больно безмерно, печально, очень печально, что и Вы, дорогой Рихард Яковлевич, поощряете свирепствование и торжество узкой самости, предложив нам не встречаться, принести чувство в жертву ей!» и т. д. Моему сердцу так больно. Больно и за нашу опрометчивость, что на прошлое Рождество мы решили дать Маркову и Либерт Портрет Учителя, последней – по предложению Валковского. Обычно мы бываем осторожны, даём только проверенным. Но нам что-то нравилось в её преданности, также и в готовности помочь Обществу. Всё же я чувствовал некоторую неуравновешенность, не знаю, почему на сей раз это <предчувствие> не дошло до сознания.

Сегодня один из самых печальных дней в истории Европы. Перестала существовать Чехословакия. Немецкие войска вошли в Прагу, нет больше Чехии. То, что затем образуется, будет всего лишь вассальным государством Германии, возможно, даже провинцией. Каждому культурному сознанию невыразимо больно и тревожно: как же такое может случиться в двадцатом веке! Так постепенно немецкая экспансия приближается к России. И другим государствам, поменьше, Германия ныне диктует свою волю. Сколько так будет?! Должен же быть предел. Наступит когда-то реакция или даже взрыв.

27 февраля правительства Англии и Франции признали режим Франко. Японцы безжалостно истребляют китайцев. Но можно ли вытравить сознание, которое вспыхивает, как пламя?

 

17 марта

Вчера я получил письмо от Баруна (из Даугавпилса) вместе с копиями писем г-жи Марковой и Либерт. Можно ощутить, что семейная жизнь самой Либерт – трагична. Незабываемое впечатление оставляет длинное и овеянное сердечным чувством письмо Марковой. Чего только не переживает женщина, чувствующая, что священные узы семьи рушатся?!

Вчера я посетил и саму Либерт. Знаю, что в последние дни ей пришлось много страдать. И вчера ей было очень тяжко. Но, хотя мы и долго говорили, я не смог вполне понять её душу. Если бы она и Марков были двадцатилетними и холостыми, тогда бы я понял и, быть может, даже благословил. Но она постоянно подчёркивает свои чувства и мечты, и то, что другие их не понимают и забрасывают грязью. «Я не считаю наши чувства преступлением, ибо они чисты; разве любовь есть преступление?» – спросила она. «Не любовь, но пренебрежение другим <человеком>, забвение своего долга», – ответил я. Она отвечает, что сознание долга по отношению к семье мучило их всё время и не давало покоя, они немало анализировали свои чувства и своё положение. Но было бы проще эти «муки» прекратить и не встречаться. Ведь так надо было поступить с самого начала. Ибо ныне Либерт вопрошает: «А чего же мы достигнем, если расстанемся, ведь в его семье нет гармонии, жена в отношениях с ним груба и мелочна?» Мы много говорили о жертве и отречении. «Если вы прикажете, то я выполню и не буду встречаться», – ответила она. Но разве я должен нечто говорить и приказывать? Ей самой полагается осознать и решить. Ведь это её воля и её карма. Трудно было найти общий язык. Я спросил, чувствует ли она себя достойной иметь Портрет? Ответила, что совесть её была чиста, она только мучилась отношениями в семье.

Сегодня я как-то лучше её понимаю и опасаюсь, не был ли я вчера излишне строг. Однако ведь ужасно, что можно так изуродовать смысл Учения! Всё же думаю, что вчера я дал хороший импульс для мысли, придёт и осознание верного выхода.

 

25 марта

Вчера в нашем Обществе был Великий День, день Праздника. Пришли даже те члены Общества, которые бывают редко. Начали мы с созвучий «Лоэнгрина» (с пластинки). Выступало человек десять. Я прочёл поздравления наших Руководителей и своё стихотворение о левитации. Был такой внутренний накал, что еле мог выдержать. В конце мы раздали девяти членам из младших групп Портреты, большинство – из группы Драудзинь. Затем мы с Валковским и Драудзинь обсудили положение в Обществе. Недавно больно было слышать, что у некоторых членов есть политические тенденции, этим они вредят и Обществу. Особенно теперь, когда напряжение в мире столь колоссально. Что делать? Выгонять, предупреждать? Далее, только что Гаральд поссорился с г-жой Аншевиц, на имя последней записан наш магазин. Именно Гаральду, как старшему, следовало подходить деликатнее. Состояние Вайчулёниса тяжёлое. Также надлежало бы устранить ещё другие мелкие несогласия. Когда же люди начнут жить по Учению?!

21 марта на званом вечере Я. Карклинь читал об Атлантиде.

 

1 апреля. Суббота. Утро

Сегодня опять явилась на свет великая Красота и великое Чудо. Ночью, в половине первого, родилась у моей жены девочка. Молю, чтобы Учитель дал ей великую силу духа, выдержку и радость сердца во всём, ибо жертва материнская невыразима и велика.

 

12 апреля. Среда

Праздничные дни прошли в заботах и тревогах. Мало что сумел сделать из своих дел. Моя Пасха пришла позавчера, на второй день Праздника, когда Элла приехала с малышкой из больницы. Маленькая Мария внесёт новую тональность в нашу жизнь. Мой друг ещё утомлена, пройдёт время, пока войдёт в новый ритм. И для меня это – новое напряжение. Нам обещали на днях хорошую служанку, но бог весть, когда придёт, ибо заболела. Пока помогает мать Эллы, но у неё ведь другая семья. Мы ютимся в двух узких комнатах, но будет лучше, когда переедем в Юрмалу. Было бы только лучше моему другу!

Вчера вечером, на третий день Праздника, я пригласил старшую группу на совещание в квартиру Драудзинь. Пришли все друзья. Давно я хотел провести задушевную встречу, чтобы обговорить вопросы духовной дисциплины в Обществе. Этот вечер развернулся для нас в давно не бывалое событие духовной эволюции нашего Общества. Во-первых, я сделал обзор сорока анкет, которые получил от членов Общества. Между прочим, в них были высказаны и некоторые ценные указания и пожелания, относительно которых возникли оживлённые, конкретные, практические обсуждения. Макаров обещает организовать отдел туризма и пригласить туда молодёжь. Мы давно уже имеем Указ Учителя привлечь молодёжь. Может быть, Макаров создаст кружок, наподобие кружка учащейся молодёжи, который он ведёт в Обществе борьбы с алкоголизмом. Также мы обсуждали деятельность некоторых секций и организацию курсов латышского и русского языков, пропаганду работы Музея и т. д. Я предложил разослать во все рижские школы сообщения о Музее вместе с каталогами.

Затем началась вторая часть. Я кратко доложил о положении с духовной дисциплиной в старшей группе и в Обществе. Наша жизнь отчасти погрузилась в рутину, в ежедневных делах мы зачастую не ощущаем, что уже нет истинной духовной дисциплины и торжественности. Именно старшие члены должны взять на себя ответственность за Общество. Им во всём полагается подавать светлый пример младшим членам. Каждый недостаток и ошибка старшего члена бросает тень на Общество. Ибо младшие судят об Обществе именно по старшим. У старших нет достаточного контакта с младшими. Старшие мало знают многих младших. Последние нередко чувствуют себя одиноко. Но как раз старшие должны открыть им своё сердце. Ибо младшие жаждут любви. Если у кого нет истинной любви, то нет и понимания Учения. Нужно воспитывать своё сердце. Растить в нём симпатию и тепло к другому члену Общества. В нас слишком мало терпимости к тому, у кого какие-то недостатки. Но Христос любил как раз тех, кто отвержен, одинок. Я упомянул некоторых членов, к которым относятся слишком небрежно. Также совершенно недопустимыми являются среди старших членов осуждение, недовольство, обиды. Конечно, многим кажется, что таких свойств в них вообще нет. Но следует проверить каждый свой мельчайший импульс, не осталось ли там тени самости или привычки замечать больше ошибки других, чем свои собственные. Но должно быть именно наоборот. Как раз к себе надо быть ригористически суровым. Судить нам нужно неизменно самих себя. Также торжественности в последнее время у нас слишком мало – торжественности, которая является нашим единственным спасением.

Говоря, я был глубоко растроган, приподнят. Наконец, я увидел, что все присутствующие глубоко переживают сказанное, у многих были даже слёзы на глазах, так пришло давно не испытываемое. Затем я просил членов Общества высказаться откровенно, открыто, ибо это был наш вечер взаимных признаний. И тогда все стали говорить взахлёб и всё же – по делу. Ещё никогда между нами не раскрывались такие глубины взаимоотношений. Во-первых, решили, что впредь каждый выступающий заранее будет заявлять председателю о своём желании выступить, никогда не будет прерывать другого, будет говорить кратко, конкретно, концентрированно. Также говорили об укреплении дисциплины общих собраний. Упоминали, как воспитывать друг друга. Указывать другому на ошибки несоизмеримо, но всё же пусть каждый из членов изберёт себе ближайшего друга или кого-то духовно старшего, и попросит указывать на его ошибки. Тогда не будет обид. <Собрания> старшей группы мы оставили пока лишь по воскресеньям, будет читаться только Учение (ныне читается «Надземное»), деловые вопросы будет обсуждать правление, для решения нравственных вопросов временами будут созываться особые собрания. Все мы расстались в восторге от проведённого вечера. Этот вечер рассеял прохладу между членами старшей группы, намного углубил связи. В скором времени соберёмся опять, обсудим остальные анкеты и проанализируем внутренний устав.

Теперь началась наша «пятилетка» собирания картин. Художник Юпатов по заданию Гаральда был в Таллине, откуда привёз 7 картин – подарок Обществу. Художественной ценностью они обладают, единственно боюсь, не окажутся ли они слишком в «духе Юпатова», ибо в них всё же есть нечто угрюмое и тяжеловатое. Возникает вопрос: развивать ли и впредь наш Музей как особую коллекцию, или же он превратится в обычное собрание картин? Юпатов на этой неделе отправляется в Париж, где надеется собрать «урожай» покрупнее у русских художников. Таким образом, Юпатов дал нам новый импульс. Теперь хорошо то, что можем взамен картин дарить Монографию, не приходится принимать подарки с «пустыми руками». Только что в Риге мы добыли две картины Алексеева и одну – Кундзиня. Завтра и я хочу идти вместе с Гаральдом к Цирулису и к другим. Пранде нас когда-то напугал неотзывчивостью художников. Сам он получил большой гонорар за Монографию, вложил в неё много труда, но к жизни нашего Музея остался равнодушным. Именно он, с его связями, мог бы много сделать. Наш Музей, надеемся, сильно вырастет. Придётся расширять помещения, может быть, даже убрать в одной комнате стену. Перевесим картины. Возможно, что получим картины из Польши и Финляндии.

В Финляндии, в Хельсинки, у нас появился друг – художник и врач Тигерстедт. Н.К. с ним переписывается. Недавно его посетил член нашего Общества Гофмейстер, подружился, в беседах с ним провёл несколько дней, потом с восторгом рассказывал мне о нём. Тигерстедт – теософ, духовный, культурный и чуткий человек. Он глубоко уважает Н.К. и видит в нём мощную духовную силу. Самое интересное в нём то, что он читает «язык камней». Быть может, в изучении камней ему будет принадлежать та же роль, что Джагадису Боше в исследовании растений. Тигерстедт рассматривает камни с их духовной стороны, то есть – насколько они «говорят» нечто человеку, насколько они насыщены магнетической силой, которой в одном камне больше, а в другом меньше. Некоторые камни ему совершенно ничего не сообщают. Кроме того, в камнях он видит разные образы, знаки, письмена, которые расшифровывает по системе Арканов. Недавно в его руки попала «Каменная Библия», интересная, прямоугольная каменная плита с надписью «МЧ». Об этом камне некто Кнут Холм написал книгу в двух томах на шведском языке. Этот камень, как кажется, автор считает «священным чёрным камнем», о котором говорится в «Криптограммах Востока», у Оссендовского и других. Разумеется, у него не может быть ничего общего с этим Камнем, притом последний находится в Индии. Обо всём этом я написал в Индию. Гофмейстер хочет читать доклад в Обществе.

В страстной четверг г-жа Мисинь читала членам Общества о жизни Миларепы. Чрезвычайные испытания – путь каждого ученика. Здесь же мы увидели на примере, что значит находиться на краю пропасти, поэтому жизнь Миларепы нас всех сильно растрогала.

 

24 апреля. Понедельник

Пришёл ответ Н.К. относительно Тигерстедта: «Будьте очень осторожны <с Тигерстедтом>. Письма его производят ненормальное впечатление. Его «Каменная Библия», скорее всего, обычное фабричное изделие» и т. д. И я недавно получил от него достаточно странное письмо в ответ на книги, посланные ему. Хорошо, что Н.К. предупредил; всё это чтение знаков казалось странным, но располагало к нему то, что Тигерстедт высказывался, что он давно знаком с Н.К.; во-вторых, меня больше интересовало утверждение, что Тигерстедт способен чувствовать «психическую энергию», или радиоактивность, камней. Гофмейстер чувствует себя весьма несчастным; доклад, конечно же, упраздняется. В Гофмейстере импонирует его великая искренность и сердечная преданность, но наряду с этим в нём налицо большая наивность и несоизмеримость.

Первый опыт «собирания картин» ничего отрадного не принёс. С Гаральдом мы были у Хильды Вики; в конце концов не смогли выбрать ничего подходящего, что соответствовало бы нашему вкусу. Были мы и у П.Кундзиня с деликатной просьбой – заменить подаренную им (через Мисиня) картину на какую-нибудь иную, ибо эта слишком темна по тону и не вписывается должным образом в настрой нашего Музея. Но результатом было то, чего мы не ожидали: Кундзинь обиделся. От Цирулиса мы получили два чудных этюда. Его жена интересуется нашим Обществом и в восторге от картин Н.К., но сам Цирулис видит в них только «литературу». Немного неспокойно на сердце: как же повезёт Юпатову за границей? Эстонские картины мне лично кажутся неподходящими для нас. Когда он уезжал, я пожелал ему привезти картины, в которых была бы настоящая Радость. Только что он написал, что в Берлине достал две картины Горбатова.

Блюменталь и Гаральд нашли новый путь, как распространять Монографию. В Музей недавно приходил торгпред, и через его посредничество магазин ныне сможет обменивать Монографию на книги из России. Это будет великим событием, ибо Монографию ведь следует распространить главным образом на родине Н.К. Однако всё надо проводить очень тактично. Ибо мы уже знаем, какое подозрение бытует о нашем Обществе. Как бы это не подлило масла в огонь. Но ведь здесь идёт речь о сугубо культурном обмене книгами. В прошлом мы многократно пробовали посылать книги Н.К. учреждениям, но большинство возвращали назад. Послали мы и «Общину», но без адреса отправителя, так что обратно её не получили. Но теперь появляются иные, легальные пути. Ныне чувствую, что будет хорошо. Только что я получил и письмо Е.И., в котором она пишет о росте престижа России в международных отношениях, и, с другой стороны, о духовной эволюции в ней: начинают издавать философов-пантеистов.

Е.И. в своём письме отвечает на мои вопросы. Незабываемы строки о сотрудниках Блаватской и о понятии ученичества.

Действительно, велики испытания, которые выпадают на долю человека, желающего направиться по пути ученичества; если друзья Блаватской не смогли их выдержать, – значит, на самом деле весьма редки люди, которым под силу идти этим ответственнейшим путём. И всё же это несравненное ригористическое мерило жизни пусть будет нашим тайным устремлением, радостью и пламенем сердца.

 

12 мая. Пятница

Между великими державами нарастает напряжение. Любой день может принести нечто случайное и нежданное. Германия недавно заключила военный договор с Италией. Англия в страхе ищет спасения у России. Уважение к последней растёт. Теперь актуален вопрос Данцига [3]. Наибольшая опасность угрожает Польше. И на Балканах может подоспеть катастрофа. Наши маленькие Балтийские государства хотят остаться нейтральными, но ориентация их неясна. Недавно распространились слухи о конфликте между Ульманисом и Балодисом [4]. Первый хотел направиться в Давос и по дороге посетить главу Германии [5]. Разумеется, нашему государству в таком случае угрожали бы большие опасности, ибо мы на примере Чехии, Австрии, Литвы и других видим, что означают подобные соглашения. Говорилось о нажиме России и о том, что Балодис отстаивает единение с Россией. Понятно, что наша пресса молчит, но некоторые сведения чисто случайно обнаруживаются в иностранных газетах. Так, в начале апреля «Последние новости» отмечали, что правительство России обратилось к Балтийским государствам с предупреждением, что оно не потерпит, если они подчинятся хоть какому-то влиянию Германии. Тем более потому, что страны Балтии когда-то были в составе России. И ныне в какой-то французской газете можно было прочесть (говорят, что французские газеты вчера в Риге были конфискованы), что Сталин обратился к государствам Европы (?) с предупреждением: как только Германия попробует подчинить Данциг своей власти или войти в него, Россия немедля оккупирует государства Балтии. Важная весть! Кто знает, не увидим ли иных хозяев на нашей земле, проснувшись утром, как 15 мая. Мир накануне радикальных перемен. В России сознание резко меняется. Меняется отношение к духовным проблемам, к религии. Её истинная миссия ещё впереди, когда дух воспрянет. Именно из неё будут сеяться величественные семена Учения. Именно здесь должны воссиять имена наших Руководителей!

Чувствую, что и у нас понемногу освобождаются от узкого шовинизма. Наступят события, сознание изменится стремительно. Жаль, что во главе учреждений немало узкосердных. Когда же наступит время, когда из уст руководителей прозвучит призыв к самым широким и всеобъемлющим масштабам, к терпимости и братскому взаимопониманию, когда воистину будут уважать людей, обладающих большим культурным талантом и духовным чувствознанием?!

Гаральд передал генералу Балодису русскую Монографию. Президенту дадим английскую, которая как раз выходит.

Преследователи Гаральда не унимаются. Комиссия налоговой инспекции окончательно определила ему налог с прибыли на 1937 год – 14.000 латов (уменьшили с 24 тысяч!). Такой налог в несколько раз превышает налог самых выдающихся врачей Риги! Если им не удалось запретить практику, не смогли засудить, то избрали иной метод, как затормозить деятельность Гаральда. У него впереди ещё <возможность обратиться> в сенат и к президенту. Президент ведь провозгласил: «Латвия – государство справедливости»!!

Пятого мая на званом вечере в Обществе доц. П.Галениекс читал доклад «Ритмика прошлого в природе».

 

23 мая. Вторник

Сегодня у меня чудесный день. Возвышеннейший Дар моей жизни опять принесло письмо Е.И. Она прислала параграф из «Надземного», посвящённый моей книге: «Урусвати знает, что писатель, собирающий исторические сведения о Нашем Братстве, совершает неотложную задачу. Пусть он не спешит с завершением, ибо многие данные приходят неожиданно. Также пусть соберёт и поэтические вымыслы, которые наслоились вокруг Наших Башен, но такие вымыслы пусть будут собраны в отдельные главы. Но и такой легендарный материал должен быть записан. Люди будут рады знать, как претворялось это понятие среди разных культур. Также и песни различных народов дадут напоминание о Неведомом Месте, к которому устремляются путники в самых различных одеяниях.

Каждое начало, напитавшее многие века, должно быть исследовано научно. Конечно, кроме печатных источников, нужно собрать и устные предания. Поверх всего очень поучительно исследовать, как преломилось это понятие в представлении разных народов. Нередко народы желают видеть мировых деятелей в одеянии своей страны, и такое претворение даёт особый характер всему Облику.

Так Мы призываем учёных, чтобы они, каждый от себя, дали описание Братства. Будут и очень отрицательные описания, но не забудем, что в некоторых отрицаниях содержится особое утверждение. Эта истина пусть поможет исследователю собирать различные данные. Вы могли убедиться, что гонимая Истина расцветает прекрасно. Нельзя уничтожить её пустыми бранными словами. Каждую Истину люди приносят в подвиге. Так Мы зовём исследователей.

Мыслитель также призывал исследовать предания».

Какое чрезвычайное, священное задание передо мной! Не знаю, как ещё окончательно сложится мой труд. Вначале я представлял свой доклад как главу в обширном исследовании, но теперь глава становится слишком длинной. <Члены Общества> из Даугавпилса перевели доклад на русский язык (некоторые – всё же очень плохо), всё время теперь исправляю перевод; ещё один член Общества просмотрит его и, возможно, уже через неделю смогу отослать в Индию. Разумеется, позже ещё не раз буду его дополнять и расширять.

9, 10 и 11 июня в Каунасе будет проходить конгресс культуры Балтийских стран, в котором будут участвовать около 8 обществ. Нынешней весной он проходит в Каунасе, и Монтвидене немало боролась, чтобы и нашим организациям разрешили участвовать в этом конгрессе. Литовцы согласились, представитель Латвии (которым, как оказалось, был Нонац) протестовал. В конце концов Нонаца всё же уговорили; возможно, ему стало неудобно перед его литовскими коллегами и он согласился, и только недавно Монтвидене получила разрешение. В понедельник мы с Валковским были на заседании представителей обществ, проходившем в помещении Латышского общества. Вёл заседание Нонац. Участвовали представители восьми обществ. Нонаца, как видно, беспокоило наше Общество, но, чтобы соблюсти такт, он начал дебаты с вопроса, желательно ли вообще, что будут участвовать не чисто национальные общества, как ротарианцы [6] и Общество Рериха? Наш друг, представитель ротарианцев доц. П.Леинь, как философ, очень логично защищался. Он доказал, что его общество национальное и самостоятельное, мало зависящее от зарубежных организаций. В таком же духе говорил и Валковский. Затем Р.Берзинь, директор ЛТА, сказал: «Но разве в Каунасе уже не решили, что упомянутые организации могут участвовать?» Нонац с ним согласился. Стало быть – дебаты излишни. Обсуждение было необходимо ради информации, – так с известной неловкостью объяснил Нонац. Участие в конфессе в числе организаций, близких к правительству, сильно поднимет престиж наших обществ. Во-вторых, мы встретимся с друзьями в Литве. Относительно самой программы мы решим позже. От нашего Общества мы заявили 10-15 делегатов. Всех вместе в поездке будет около 40. Так надо бороться. Поездка Юпатова в Париж была совсем неудачной. Привёз 18 работ, в том числе 5 купленных, но из всех мы пока смогли выбрать только восемь. Духовное окостенение Западной Европы ощущается и в этом. Не помогли наши наставления Юпатову, чтобы он выбирал только подходящие для нас, иначе нет смысла их брать, придётся часть из них сложить в архив. Возможно, что ему повезло бы больше, если бы он действовал более интеллигентно. Шклявер писал Н.К., что Юпатов ходит по кабакам, но его ещё не посетил. Опасаемся, как бы Юпатов нас не скомпрометировал, однако надо надеяться, что никаких «вод» Юпатов не возмутил. Моё сердце было полно подобных предчувствий, когда уезжал Юпатов, особенно потому, что я его совсем не знал. Но я доверился своим друзьям [7], которые организовали всю эту поездку. Блюменталь особенно был в восторге, что можно будет открыть широкий раздел русского искусства. В последнее время я узнал Юпатова ближе: как график он хорош, много в нём энергии, но духовности совсем мало. Он хочет нам послужить, но последнее имеет и свои личные мотивы. Много я с ним спорил об искусстве. Для него искусство – только для художников, для меня – больше для молодёжи, для той молодёжи с подвижным сознанием, которая жаждет прекрасного, жаждет Нового Мира. Как хочется, чтобы наш Музей мог дать хотя бы небольшой отблеск Нового Мира. Никак не могу понять, как Юпатов был способен принимать некоторые работы, ведь они столь мрачны для нашего Музея? Он собрал и некоторое количество картин молодых латышских художников, относительно неплохих. В скором времени мы с ним простимся. Но и у Пранде, который редактировал обе монографии, есть свои недостатки.

Так или иначе, теперь мы соберём картины, и осенью будет у нас великий отсев.

 

6 июня. Вторник

В воскресенье приехал из Таллина Павел Беликов; на конгресс, очевидно, не поедет. Эстонский временный Комитет Рериха пребывает в полном бездействии, но, не в пример ему, вокруг Кайгородова образовался кружок культурных людей, где читаются труды Н.К. Жаль, что он не сможет поехать на конфессе сотрудничества Балтийских стран в Каунас в качестве представителя Эстонии.

 

13 июня. Среда

Я рад, что у нас была возможность участвовать в конфессе. Для наших обществ открылось окно в Балтийские страны. Мы были там полноправными гражданами культурной страны, и это придаст уважение нашей дальнейшей культурной работе. Как много нам пришлось сражаться за свои права, в то время как именно нашими идеями и проблемами наполнено окружающее пространство. Разве всё это лишь случайность, что именно после учреждения нашего Общества в наших государствах так оживлённо начали говорить о культуре и сотрудничестве, проводя Недели культуры, Дни Матери, – всё то, что в наших книгах особо подчёркнуто. Притом ранее слово «культура» было достаточно редким явлением. Конечно, я не думаю, что наше влияние повсеместно только непосредственное, мы ведь верим и в силу действия мысли.

От нашего Общества поехало всего 9 человек, Мисини были вынуждены остаться, из старшей группы были только Драудзинь, Буцен и я. Среди нас интеллигентнейших было мало, и всё же я очень доволен поездкой. На этот раз время больше прошло на конгрессе и в делах вокруг него, я совсем мало смог походить по Каунасу. Узким кружком «делегатов», в котором кроме нас троих участвовали ещё четыре литовца, мы составили и обсудили резолюцию для представления конгрессу. Мы думали, что надо писать по сознанию, поэтому дали только самые минимальные идеи. И о Знамени Мира мы не упоминали, единственно о «внешнем общепринятом Знаке по образцу Красного Креста» и т. д. Однако, кажется, что резолюцию можно было развить шире, ибо резолюции всех организаций зачитывались на конгрессе. Этот опыт используем на следующем конгрессе, который будет проходить в Таллине. Нашу резолюцию на конгрессе зачитала Монтвидене. Мы были рады, что хотя бы таким путём становимся сотрудниками обществ культуры. В президиуме, кроме нашего недоброжелателя, сидели ещё Раппа и Ритер, который когда-то подписал наш меморандум, и инженер П.Берзинь, который интересовался нашим движением. Кроме того, из Риги среди участников были наши друзья: проф. К. Кундзинь как представитель Организации защиты матери и ребёнка и директор ЛТА Р.Берзинь. Председатель конгресса и оргкомитета обществ Вилейшис дал Монтвидене разрешение на участие наших обществ в конгрессе, используя свою власть председателя, заранее не согласовав с Нонацом. Монтвидене много с ним беседовала и предоставила материалы о нашем Обществе. Сказала, что нас незаслуженно преследуют в Латвии, но мы являемся неизменным фактором культуры. Вилейшис понял суть дела. И на конгрессе он показал свою культурность и чуткость. Мы узнали, что посол Германии сделал замечание правительству Литвы, что конгресс подобного сотрудничества нежелателен. Поэтому правительство решило не проводить конгресс как нечто официальное, но предоставить его организацию частной инициативе обществ. И всё же в открытии конгресса участвовал сам Сметона и послы. И в дальнейших выступлениях можно было ощутить, что все знают о выявленном нажиме, но это ещё больше поднимало дух дружбы и радость сотрудничества. Звучала несломимая воля защищать своё отечество и желание тесно сплотиться в единстве. Немцы добились как раз противоположного. Литовцы ныне поставлены между двух огней – немцами и поляками.

Расширенное собрание членов наших обществ состоялось только в воскресенье, когда мы читали письма Е.И., труды Н.К. и т.д. Лично с Монтвидене я беседовал рано утром, о многом надо было поговорить и обсудить относительно Общества, и мы не успели высказать всего, что накопилось в сердце. Монтвидене – хорошая воспитательница своего семейства, но ей легче в том, что число членов столь мало (в Каунасе – около 20), в то время как наших членов, только рижан, около 100, и друг друга толком они иногда не знают. Надеюсь осенью опять встретиться с ней.

Вместе с Монтвидене мы посетили литовского художника К. Шимониса, к искусству которого я с давних времён имею симпатию. Он сам тоже простой, сердечный. Был очень рад, когда я подарил ему Монографию. За это подарил Музею пять небольших рисунков, кроме того, обещал по эскизу написать картину. Я подарил ему свои книги, надеюсь и впредь посещать его.

Гаральд написал некоторым финским художникам <просьбу> подарить свои произведения Музею, за это послал Монографии. Первым с восторгом отозвался Килпилайнен, вчера мы получили от него пейзаж. Однако было бы лучше, если бы Гаральд сам, после более близкого знакомства, съездил в Финляндию.

Гаральд надумал в пятницу поехать в Варшаву в гости к польским художникам. Нас горячо приглашала к себе Рынкевич, художница, большая поклонница Н.К. Но мы только что получили письмо Н.К., где он рекомендует ограничиться искусством Балтийских стран и ещё, самое большее, – финским. Мы оказались в неведении: или это только из-за приключений Юпатова – Н.К., может быть, опасается, как бы опять не ехал Юпатов, – или он вообще не хочет, чтобы Музей слишком расширяли, вместо того чтобы концентрировать. Поэтому мы решили не ехать, хотя это теперь уже неудобно, после переписки с Рынкевич.

Начиная с Троицы, живём в Меллужи, на улице Земеню, 22. Было прохладно на маленькой даче. Теперь уже лучше. Мой друг вся жертвует собой. Сколь много бессонных часов и забот ещё будет! В отпуск пойду в июле.

Мать Эллы сегодня отправляется в свой крестный путь – у неё рак желудка, сегодня её оперируют. И Вайчулёнис страдает без меры, хотя не теряет мужества ни на мгновение.

 

26 июня. Понедельник

В четверг простилась с этим дольним миром милая матушка моего друга. Она была светлым, совершенно бескорыстным человеком. Всю себя отдавала, дарила внукам. Наши малышки, особенно Илзите, получили много её благодетельной ласки, теплоты сердца. Пока мы несколько лет жили вместе с семьёй Шинка, хотя она считала себя относящейся к этой семье, однако, где только могла, временами помогала и нам, хотя бы некоторые ночи провести с детьми, присмотреть за ними и т. д. Никто от неё не слышал резких слов, ибо её сердце к каждому было благожелательно. Мой друг привязалась к своей маме истинной любовью, и глубоко переживала её уход. Операция происходила в то время, когда Элла кормила Марите, и оттого мы опасались, как бы это всё не сказалось на здоровье девочки. Операцию перенесла хорошо, но потом стало происходить столь обычное – «застой в лёгких». Элла несколько раз приезжала в Ригу. Наконец, мы узнали, что близится кризис, хотя врачи успокаивали. В четверг в 7 утра мы явились в клинику, в жутком предчувствии; медсестры сказали, что матушка в бессознательном состоянии и своим бесчеловечным запретом не пустили к ней моего друга. Когда несколько минут спустя мы вернулись (ходили звонить по телефону), она уже ушла! И в воскресенье началось последнее, дальнее путешествие матушки к себе домой, в Апукалнс, в один из красивейших уголков Латвии, на родину и моего друга. Три дня её земная оболочка пролежала в Межапарке, в моей комнате. Вчера было так много солнца и небесной синевы. Но поверх всего была большая тяжесть. Иногда в сознании появляется такая усталость и напряжение, что кажется – дуновение ветра может разбить тело. Нервы моего друга после бессонных ночей сильно возбуждены; хорошо, что с середины апреля у нас есть хороший помощник и друг нашим детям – служанка, которой мы можем доверять. Шлю самые светлые мысли уходящей душе столь ясного сердца. 21 июня цензура выпустила «Письма Елены Рерих».

 

19 июля. Среда

12 июля в библиотеке, поскользнувшись на лестнице, я упал и сильно ударился, рёбра не поломаны, но сильный ушиб. Теперь уже хорошо, хожу свободно, хотя бок ещё болит. Получил на две недели «отпуск по болезни».

Вчера я писал труднейшее и длиннейшее письмо в Индию. О положении в Обществе, о собирании картин, об обмене книгами с Россией и о Гаральде. Гаральд и Юпатов загорелись собиранием работ латышских художников. Иногда с Юпатовым идёт Гаральд, иногда я, иногда – Юпатов один. Юпатов почти каждый день приходит к Гаральду, и они обсуждают планы. Я неоднократно просил Гаральда не разрешать Юпатову ходить одному туда, где ему пришлось бы самому выбирать. Ведь сколько раз я просил, и всё же вижу, что Юпатов опять где-то был один! Там, где он был один, он неизменно выбирал весьма посредственные, мрачноватые работы. У меня есть веская причина ему не доверять, к тому же он совершенно недуховный человек, как же можно доверяться ему в деле формирования нашей святыни? Какие тяжкие были у меня разговоры с ним, с каким упрямством приходилось сталкиваться! Сколько раз Н.К. предупреждал относительно Юпатова. Мне нравится его самоотдача в труде и то, что он не обижается, ибо несколько раз его ругали, критиковали его картины и т.д., и всё же остаётся в нём нечто загадочное. Как бы то ни было, до сих пор наши беседы были спокойными. Но сегодня, когда я начал разговор о неудачной картине Милта – опять угрюмый выбор Юпатова, Гаральд обрушил на меня такой град упрёков, что мне трудно было даже защищаться, целых два часа я пробыл у него в квартире и слушал его раздосадованный голос, ушёл от него совсем больным. Такие контакты с ним совершенно съедают психическую энергию. Сегодня он сказал, что у него феноменальная память и он её использует, чтобы помнить каждую мелочь в моей деятельности, которую он чаще всего понимает превратно. Как же Гаральд на всё это способен?! Я его почти никогда не укорял, единственно делал замечания, возможно, в присутствии других, что он любит упрекать и осуждать. Но это ведь факт! [8]

Когда я переехал из Риги в Меллужи, весьма скоро явились ко мне Блюменталь и Гаральд, который привёз письмо Н.К. На этот раз Гаральд был каким-то преображённым, сказал, что сам решил прервать контакты с Юпатовым и т. д. Опять было легко с ним говорить, по-человечески. Удивительный человек. Так или иначе, опять, как обычно, письмо я смягчу и напишу только самое лаконичное, ведь как же мне писать о друзьях <такое>?! Единственно я хочу намекнуть, чтобы в Индии знали, что Гаральд, характеризуя людей, часто преувеличивает: или крайне осуждает, или хвалит. Так он ущемил многих. Представляет ли он, что значит для члена Общества узнать, что в глазах руководителей он ставится низко? Даже если он сознаёт себя невиновным, всё же чувствовать себя будет прескверно. Где же правдивость?

Этим летом мне следует продумать многие проблемы. Надо решить и укрепить заново вопрос о сотрудничестве в Обществе. Мои друзья ни за что не хотят, чтобы во многих вопросах я делился даже с Драудзинь. Но где же здесь единение и доверие? Валковского Гаральд вообще хочет отодвинуть. Конечно, в последние годы он был флегматиком, но надо заново его зажечь, тогда он вновь станет для нас ценным. [9] Таким же образом и других членов Общества надо поднять сотрудничеством.

 

25 августа. Пятница

Вчера, наконец, я отослал свой доклад о Граале в Индию. Всё лето работал, прочёл или просмотрел очень много книг, но в конце концов дополнил только каким-то десятком страниц. Мне важно знать, согласно какому плану мне продолжать, поэтому в ближайшие дни воздушной почтой пошлю задуманный план и более подробные вопросы. Мне несколько раз Указывалось создавать свой труд в историческом разрезе. Ограничиться ли только пределами моего доклада и давать только научные <факты>? Или дополнить ещё разделом о Белом Братстве с точки зрения эзотерики? Ранее я предполагал этот труд о Граале включить в некую большую работу в системе Учения. Теперь кажется, что систему Учения нужно будет строить как вторую часть книги. Дожидаясь ответа, буду работать над следующей главой: над понятием Братства согласно «Тайной Доктрине» и Учению.

Я отослал в Индию и проект внутреннего устава Общества. И над этим я много думал и работал. Мне кажется, что сборник положений, где будут собраны этические тезисы из Учения, принесёт много полезного Обществу в смысле укрепления сознания долга среди наших членов.

И ещё одно важное нововведение. 17 августа мы пригласили старшую группу в квартиру Драудзинь для доверительного совещания (как продолжение встречи 11 апреля). На этот раз была тема: самодисциплина. Драудзинь прочла по этому поводу краткий доклад. Я свой <доклад> прочёл вчера. То заседание минувшего четверга, можно сказать, обозначило поворот в нашей внутренней жизни. Мы решили собираться регулярно два раза в месяц и каждое заседание посвящать определённой теме. Конечно, нам следует углубить и осознать в полной широте и в практическом применении каждое актуальное понятие Учения. Эти заседания не только упрочат наши сознания, но сильно сплотят нас в единое целое. Ибо здесь неизменно будут откровенные беседы, где каждый член Общества сможет высказать то, что долго лежало, пылая, у него на сердце. Кроме того, здесь будут обсуждаться все насущные вопросы, связанные с Обществом и с миром, будут читаться письма и т. д. На совещании мы решили допускать к заседаниям 14 активных членов, они тоже будут подчиняться строгому порядку: те немногие члены, которые приходят реже, будут считаться всего лишь гостями и смогут посещать очередные собрания старшей группы по четвергам перед общим собранием, но на тех заседаниях будем только читать Учение. Разумеется, что «гости», если станут активными и более сознательными, если будут способствовать развитию Общества, могут быть переведены в «ядро». Сильно побудило нас начать такие доверительные встречи и письмо Е.И. к Драудзинь, в котором она предлагает создать из старшей группы истинное ядро Общества, которое бы укрепилось в самосовершенствовании и самодисциплине. В дальнейшем таким темам мы посвятим и наши общие собрания по четвергам. 31 августа выступим опять мы с Драудзинь, и затем откроем дебаты, которые на общих собраниях уже несколько лет как позабыты. Их и трудно было проводить в нашем зале, где доклады читались с трибуны. Поэтому у нас с Драудзинь есть замысел приготовить всем сюрприз: в центре зала поместить круглый стол и вокруг – несколько рядов стульев, чтобы все присутствующие чувствовали себя одной общей группой. Сводные собрания посещали обычно 30–40 членов. Наше вчерашнее заседание опять было сердечным и вдохновенным. Именно теперь, когда приближаемся к великим событиям, необходимо такое сердечное сплочение. И наши Руководители в своих письмах передают намёками мысли о предчувствиях ожидаемых событий. В последнем письме они мне писали: «По-прежнему все события послужат лишь на пользу Великому Космическому плану, и потому все принявшие Щит Света спасены будут. Чудесные вести приходят издалека. Храмина Духа скоро утвердится. Ничто не должно устрашать. Растёт новая волна интереса к Швеции <России – прим. ред.>, и многие директора (то есть – «агрессоры») могут очень ошибиться в своих лукавых расчётах. Щит хранит Вашу милую страну». Для всего мира великой неожиданностью был заключённый вчера договор о ненападении между Россией и Германией. Так Россия теперь отмежёвывается от Европы, и очень может быть, что в любой день Германия начнёт войну с Польшей из-за Данцига. Напряжение в мире велико. Разумеется, кроме Польши, война затронет и южные страны, Балканские государства. Е.И. пишет, что Латвию эта горькая чаша на сей раз минует. Латвия будет охранена. Блюменталь в последние месяцы много делает для того, чтобы Монографию о Рерихе передать в Россию. Это было бы великим событием, истинным переворотом. Успехи пока не известны. Но могут произойти неожиданные события. Теперь в мире происходит столько неожиданного, и в конце концов всё происходящее является верным следствием ожидаемого.

В прошлое воскресенье, 20 августа, состоялась поездка Общества в Мурьяни. Участвовало 16 человек. Мы посетили Валковского, Фреймана и Виестур на их дачах.

С Гаральдом и Блюменталем у нас теперь наибольшее согласие, нет и разногласий. Гаральд, кажется, начинает преображаться. Вчера в докладе я призывал всех членов Общества следовать великому примеру светлой памяти милого нам д-ра Феликса Лукина, который, как человек великого темперамента, поначалу легко возбуждался, но позже, укрепившись в Учении, удивительно владел собой и звал всех к торжественности. К этой же торжественности, основе всех благородных свойств и самодисциплины, вчера призывал и я.

 

30 августа. Среда

Сегодня утром я послал в Индию план своей работы и письмо Е.И. Послал с неспокойным сердцем, ибо с Германией воздушное сообщение временно прекращено, и не знаю, дойдёт ли теперь письмо в сохранности. Я хотел просить совета, которому плану мне следовать в работе: сам доклад превратить в книгу и выдержать его в чисто историческом тоне, или присовокупить и иные главы о Братстве? Получить бы ответ, прежде чем границы закроются! Мир ожидает взрыва в любой день, ещё пытаются спасти. Ещё сегодня газеты крупными буквами пишут: «Последнее слово за Гитлером». Но Гитлер видит, что одним запугиванием больше ничего добиться нельзя, теперь и сам смутился. Это было бы в высшей степени безумием – воевать против всего мира. Но сумасшествие и честолюбие не дружны с разумом. Учение говорит, что современное положение уже «хуже войны».

 

1 сентября

Сегодня войска Германии вторглись в Польшу. Уже подверглись бомбардировке многие города. Армагеддон достиг своей вершины. Началась новая мировая война.

Вчера у нас в Обществе был день единения. После докладов, моего и Драудзинь, о дисциплине и самодисциплине началось сердечное обсуждение. Была торжественность. Все предчувствовали приближение чего-то сверхзначительного. Через две недели продолжим эту же тему.

 

3 сентября. Воскресенье

Англия и Франция объявили Германии войну. Начинается первое действие величайшей трагедии человечества. Что же останется от многих стран Европы? Ибо Германия в отчаянии может взяться за ужаснейшее средство, которым можно уничтожить целые регионы, – химию. Уже теперь приходят сведения о смертельных газах. Легче воевать тому, кто более жесток. И всё же победит Истина.

 

18 сентября

Вчера советские войска вошли в Восточную Польшу. Польша, какой она была двумя неделями ранее, больше никогда не воскреснет. Белорусы, малороссы и литовцы обретут свободу. Но ещё многие границы следует выпрямить. Западная Польша, напротив, подпадёт под иго несправедливости. В конце концов победит Справедливость и каждый наследует то, что заслужил. Как теперь польский народ терпит, невыразимо терпит! Но ведь он несёт кармическую ответственность вместе с правительством панов. Испытывало ли это правительство хоть малейшее сострадание, к примеру, к Карпатской Украине? Кармический приговор в наши динамические дни приходит чрезвычайно скоро. И какой же приговор можно ожидать для самой Германии?

Странным кажется то, что у нас столь спокойно, словно здесь же, по соседству с нами, не совершается величайшая трагедия человечества. Е.И. писала, что Латвия под Щитом. Лишь бы наш народ на самом деле был и оставался достойным этого высочайшего Доброжелательства! Лишь бы он действительно духовно и культурно воскрес!

 

6 октября. Пятница

Вчера Латвия заключила договор о взаимопомощи с Советским Союзом. В Вентспилсе, в Лиепае и на вентспилсском побережье Советы устроят военные базы. Об этом говорили уже давно, с тех пор как заключила договор Эстония. Будет мощное и стремительное влияние Советов, а также – местная переориентация. Эпоха могущественных и великих событий!

 

14 октября. Суббота

Так тяжко на сердце, столько было горечи, что почти приятно, что ещё одна горькая капля прибавится, – пусть чаша наполнится до краёв! Тяготы дома, тяготы в Обществе. В связи с событиями Гаральд временами вёл себя по-мальчишески, в разговорах с людьми радовался по поводу ожидаемого присоединения и т. д. Даже в корпорации <врачей>, выступая, упомянул пророчество из «Криптограмм» о звезде и т. д. Когда позавчера я его бранил, что он бросает тень на Общество и Учение, он рассвирепел. Не менее упрям и своеволен Блюменталь. Оба они, кажется, Учение мало читают, Блюменталь, вероятнее всего, только «Общину». В последние месяцы он много делает для того, чтобы Монографию и статьи Н.К. двинуть за рубеж. Но опасаюсь, хватит ли у него чувства соизмеримости. Ибо он почти открыто, не скрывая, выявляет свои симпатии. Ныне, пользуясь тем, что влияние России нарастает, он непременно хочет внести в Общество свой тон. Я вполне понимаю, что наш стиль должен быть направлен к реалистичности, ибо это и есть подлинный стиль Учения. Но следует делать это культурно, без всевозможных грубостей. В минувший четверг Блюменталь своим выступлением внёс некоторую волну хаоса в Общество. И позавчера я пытался исправить положение: говорил о сути Учения как об отражении реальности и её основах – четырёх законах этики. Затем был доклад Макарова, схожий с моим, и Драудзинь – «Долг человека перед Эволюцией».

Наконец, Блюменталь надумал издавать на русском языке журнал «Мысль». Это предложили его друзья [10]; там можно было бы печатать и труды Н.К. Блюменталь нашёл несколько статей, толком даже не прочёл их и подался в печатню. И – началась у нас борьба, пока всё же удалось направить <журнал> в более-менее культурное русло. Кроме трудов Н.К., будут статьи о латышском, литовском и эстонском искусстве. Затем ещё <работы> Судрабкална, Драудзинь и мои. И ещё статья советского профессора «Дворец Советов». Статья ужасно длинная, два листа, специфическая и очень скучная. В некоторых местах ощущается тенденциозность. Я очень хотел, чтобы её сократили вдвое. Но Блюменталь аргументировал, что его друзья её особенно рекомендовали. Я решительно возражал, но поскольку Драудзинь в конце концов согласилась, что можно печатать целиком, и так же выразился Вайчулёнис, то пришлось мне, с тяжёлым сердцем, отступить. Главное предназначение сборника – переправить его через границу. В Латвии его распространят весьма мало. Мне не хотелось, чтобы именно теперь он выходил, когда все национальные чувства взбудоражены. И Валковский был против статьи. Но знаю, что в конце концов и он отступит. Но вся эта тактика Блюменталя может внести большой диссонанс в Общество. Знаю, его дело необходимо [11], но ведь можно двинуть всё дружелюбнее и культурнее, хотя в данном случае упомянутая статья и рекомендована. При наличии доброй воли можно найти какой-то компромисс. Надеюсь всё же, что книга раньше как через месяц не выйдет, к тому времени уже стабилизируется перемена сознания.

Да, насколько же тяжким иногда бывает сотрудничество!

И г-жа Мисинь глубоко огорчена Гаральдом. Надо было преодолеть. Сколько я призывал к кротости и великодушию! Удивляюсь, насколько он вырос в самоуверенности. Несколько лет назад был совсем иной Гаральд. В данном случае виноват больше сам Мисинь, но жена его защищает. Как бы то ни было, велик тот, кто способен побеждать и исцелять сердцем.

Хочу чаще выступать в Обществе, всеми силами удерживать единение. Блюменталь и Гаральд пусть лучше не выступают, ибо уже неоднократно их выступления будоражили умы.

 

20 октября. Пятница

Сегодня я по-новому и глубже понял Блюменталя. Он родился в России, вернее – в Сибири. Очень любит русское и Россию. Он говорит, что слово «русскость» есть понятие, которое объединяет все прогрессивные народы. Ибо всем народам даны большие возможности самостоятельно развиваться. И я понимаю, как достойно там уважается культура каждого народа. И Учение посвящено России будущего. Блюменталь думает, что уже теперь Россия так глубоко преобразилась, что предоставила бы свободное духовное развитие и нашему Обществу. Понимаю, что она теперь приблизилась к рубежу, что её эволюция происходит быстро. Блюменталь любит <Россию> и потому, быть может, опережает на пядь жизненные факты. [12] Знаю, уже рождается новая Россия, и она близко...

Вчера я читал в Обществе о вечной молодости.

Как же возможна вражда между членами старшей группы?! У Драудзинь состоялось заседание, где Гаральд требовал от Мисиня вернуть гарантии, которые он когда-то дал на громадные суммы. Отчасти виноват сам Мисинь, который одну гарантию перенёс на другое предприятие и т. д. Гаральд так разошёлся, что совсем бледным прервал заседание, простился и убежал. Драудзинь и г-жа Мисинь плакали. На второй день в Обществе Гаральд долго говорил с Мисинем и – опять помирились. Невозможно это назвать иначе, как мальчишеством. Болит сердце, ныне время самых опасных стихий. Теперь каждый показывает готовность своего духа. Лишь бы Гаральд совершенствовался. Хотя бы ради Общества.

В понедельник со своей семьёй я переехал на новую квартиру: в городской «блокгауз» на улице Аусекля, 3, кв. 71. Семь лет я провёл в Межапарке. Но было невозможно стольким людям проживать в двух комнатах. И мой друг тоже так сильно мечтала быть ближе к Риге, а то она совершенно отстранена от культурной жизни. Даже в Общество было трудно добраться. Квартиру мы отремонтировали. Расходов много. Наше материальное положение станет ещё труднее, но надеюсь, что удастся найти издателя для книги. Ныне собираю свои эссе. Главное, чтобы на новом месте жительства было достаточно воздуха. Но здесь, на берегу Даугавы, наиприятнейшее место в Риге. И поблизости живут многие духовные, интеллигентные люди. Под нами квартира философа Целма. И некоторые члены Общества близко. Недалеко и само Общество.

 

15 ноября. Среда

Наитруднейшие дни. Сколько переживаний выпало на мою долю! Будто бы к земле меня гнули. Сердце болит и болит. Единственные мысли и молитвы – лишь бы в Обществе было единение! Только теперь я узнал Блюменталя поближе. Я очень уважаю его великую огненность, полную преданность, его большую неотступность. Но он нетерпим, как все, хотя культурен – не проявляет это сразу внешне. Он не терпит, если кто-то возражает его идеям, сразу огорчается, если выражаются иные мысли. Такое я пережил летом в связи с открытием в магазине отдела русской книги. Если ты немедля полностью не соглашаешься – значит, ты не способен его понять, значит, ты против него! Но ведь это не является истинным сотрудничеством, которое требует сердечного обмена мыслями! Ощущая это, я неизменно при встречах с ним стараюсь его не огорчать, чтобы не сдерживать его огонь, его великую, незаменимую работу. А теперь возникло у нас с ним небольшое разногласие в связи со статьёй... Сердце моё горело к тому, чтобы сборник получился по возможности живым, культурно широким и ценным в смысле литературного качества. Поэтому я поначалу хотел, чтобы статью сократили, ибо она напоминает элементарное описание, а не очерк. После последнего заседания, когда мне в конце концов пришлось отступить, ибо мои друзья не любят более глубоких дебатов, я ожидал, что Блюменталь даст статью в печать. Через какое-то время он мне говорит, что неудобно печатать, пока Пранде не написал о латышском искусстве. Но так как с Пранде у него получаются конфликты, я спешно достал статью Силиня. Статью переводил кто-то из наших членов Общества, но так как перевод нас не удовлетворил, его сделал кто-то из специалистов за гонорар. Но всё это затянуло выход сборника. И статью Эгле я получил только позавчера. Статья Новосадова, которую Блюменталь заказал, не годилась. Телеграфировали в Эстонию, чтобы прислали какую-то другую работу об эстонской живописи. Всё это время я жил в напряжении сердца и мыслей о сборнике. Подобно тому, как месяц назад я думал, что из-за статьи «Дворец» <сборник> публиковать нельзя, так теперь я тревожусь, что мы запаздываем. Блюменталь и Гаральд достали у проф. Кирхенштейна статью о Московской сельскохозяйственной выставке и колхозах. Почти каждый день я заходил к Судрабкалну, но, наверное, ничего от него не получу. Две недели назад наконец пришла от Н.К. телеграмма, в которой он поддерживает присланный план сборника (ответ на письма Блюменталя и моё). Также Блюменталь получил письмо, в котором Н.К. высказывает желание вернуться в Россию – устроить выставку своих работ или цикл лекций. Очень хочет, чтобы переговоры Блюменталя скорее завершились. [13] Кроме того, только что пришло письмо Юрия, в котором он упоминает, что Н.К. направил официальную просьбу разрешить ему вернуться в Россию и участвовать в труде нового строительства и защите культурных памятников. Так события горят под ногами, время уже не ждёт. Всеми силами надо способствовать возвращению Н.К. Но здесь больше всех может что-то сделать только Блюменталь, который уже установил дружеские отношения.

Когда я думаю о Блюментале, то ещё многого в нём не понимаю. Почему он так поступает: не всегда бывает правдивым со мной. Он сознался, что иногда говорит мне кое-что неправильно, чтобы лучше на меня воздействовать. Так, недавно, встретив на улице, он очень резко упрекал меня в связи со статьёй «Дворец», будто бы я против сборника, что об этом он написал в Индию и т. д. Конечно, услышав это, я был чрезвычайно изумлён и поражён. Как же такая неправда могла исходить от моего ближайшего сотрудника? Позже я выяснил, что в Индию он не писал, и Драудзинь не подтвердила того, что он сказал и т. д. Я был у него дома в Межапарке и сердечно поговорил. Он болеет печенью, и органически не может терпеть противоречий. Конечно, на тактику его поведения повлияло и то, что он многие годы был коммерсантом. Однако у него весьма странный характер. Он кажется пылким, культурным, чутким, но только в тесном, близком сотрудничестве можно познать истинные свойства человека. Сборник статей – ведь это была моя мечта, и две недели я только этим и жил и об этом болел. Моё желание – чтобы он был лучше и культурнее. Наиболее сухими статьями теперь будут те, что связаны с Россией. Но мне нужно было отступить, если я желал, чтобы сборник вышел. Не могу понять, почему нельзя выслушать мысли своего сотрудника, почему нельзя позволить судить о чём-то иначе по тому или иному вопросу? Такого странного сотрудничества, как с Блюменталем и Гаральдом, в моей жизни ещё не было.

У Блюменталя возник конфликт с Клизовским. Последний когда-то обращался в русское посольство с просьбой разрешить распространять его книги в России. В связи с тем, что ныне там церковная религия, мол, рушится, её следует заменить научным мировоззрением, и таковое он предлагает в своих трудах. Конечно, он совершил ошибку, и Блюменталю показалось, что Клизовский этим навредил и его «разговорам». Потому Блюменталь однажды на собрании доверительной группы вспыхнул и «открыл своё сердце», то есть начал высказывать упрёки Клизовскому. Конечно, ему следовало поговорить лично с последним, ибо тот просто ничего не понял, и воспринял это так, что Блюменталь поносит Учение. Во-вторых, Блюменталь пригласил Клизовского написать для сборника о мысли, но потом посчитал его авторство неподходящим. Меня всё это удивило, ибо Блюменталь мне сказал, что имя Клизовского вообще не годится для сборника, потому что «мои друзья не смотрят на него хорошо». И здесь возник конфликт. Клизовский написал Блюменталю весьма резкое письмо. Я советовал Блюменталю ответить, сходить к нему домой и сердечно поговорить, но Блюменталь сказал, что он на такое не способен, особенно, если старший член Общества столь резко на него нападает, и пока он не может приходить в старшую группу. Я указал, что все конфликты большей частью основаны на недопонимании или незнании, но в случае выяснения всего они ликвидируются, главное – подойти к другому с кротостью и великодушием. Я его очень просил быть всегда искренним и открытым ко мне, и если он испытывает по отношению ко мне какие-то огорчения или подозрения, пусть немедля говорит, ибо нередко случается, что мы неверно понимаем друг друга, руководствуясь только словами, которыми иногда не можем адекватно выразить, что у нас на душе.

Ещё одна тяжесть. Оба моих друга настаивают на том, чтобы культурными делами Общества руководил единственно нуклеус из четырёх членов (мы пригласили и Драудзинь). Конечно, есть вещи, которые нельзя говорить даже и всем старшим членам. Но ныне, когда необходимо оформить наше отношение к родине Н.К., когда мы выступаем открыто со сборником статей, частично посвящённым ей, было бы совершенно бестактно не информировать обо всём старшую группу. Члены Общества это ощущают, и в некоторых падает дух доверия. Поэтому дважды в старшей группе давалась информация. Однако не понимаю, почему оба друга иногда ведут себя пренебрежительно по отношению к старшим членам Общества? Например: «Валковский ничего не понимает, он не способен понять» и т. д. Это ведь не так! Он тугодум, в работе медлителен, но он способен понимать широко, конечно, в несколько своеобразном видении. Мне нравится, что он не обижается, хотя, может быть, часто бывает огорчённым; но мне думается, что сам он это преодолевает, культурно и замкнувшись сам в себе, в то время как оба друга, особенно Гаральд, не скоро забывают <обиды> и при случае – резко осуждают. Оба последних притом бывают «слишком стремительными», преступают закон соизмеримости и иногда ставят меня перед фактом. Конечно, если эти факты служат общему благу, то я не возражаю, зная, насколько взволнованы нынче все умы и люди стали очень чувствительными и обидчивыми. Болит сердце за единение в Обществе. Единение только тогда будет полным, когда у всех будет взаимная дружба и доверие, а также – дух сотрудничества. Моё глубочайшее убеждение, что и наша внешняя деятельность должна основываться на единстве и на Учении. Блюменталь на <заседания> группы приходит изредка, и Гаральд – не каждый раз. Свой огонь они посвящают своей работе. Хотелось бы, чтобы и непосредственно Учению они посвящали больше времени. Тогда их деятельность ещё лучше бы получалась. Тогда их работа была бы органичнее. Однако я очень рад их огню, хотя иногда мне приходится страдать. Ибо Блюменталь незаменим на своём месте. Он приближает будущее, приближает к Великому Народу.

 

10 декабря. Воскресенье

Наконец я отослал письмо в Индию. Трижды переписывал, пятикратно смягчал. Это – моё самое трудное письмо. Думаю, не грешу ли я, что пишу, не лучше ли вообще молчать о некоторых свойствах друзей? Но и Драудзинь только что написала о наболевшем. И оба друга что-то, вероятнее всего, писали. И если я совсем ничего не напишу, то наши Руководители, видимо, будут в недоумении. И хотя я написал насколько возможно мягко, сердце всё же болит за каждое слово: чувствую, что кого-то обижаю. Особенно теперь, когда всем, всем нужно сплотиться в теснейшей любви. Но трудность заключается в том, что в Обществе образовалось будто бы два течения, второе – оба наши друга, которые недовольны многими, но нельзя сказать, что и эти многие всегда довольны ими. Поддержку всё же я имею. Драудзинь, со своей чуткостью сердца, находит истинный путь.

Но, однако, прав ли я? Не скрываю ли я свои ошибки? Конечно, моя ошибка, что поначалу я сопротивлялся помещению статьи «Дворец». Что с того, что она суха и заинтересует по большей части только специалистов, если это пойдёт на пользу дела? Опасаюсь и за обстоятельства, будет ли первая страница подходящей к теперешнему настроению общества? Но книга выходит через два месяца, и уже многое изменилось. Ясно всё же одно: этой книгой мы открыто свидетельствуем о своих симпатиях к русскому народу и тому или иному националисту будем «сучком в глазу». Национальное сознание в Латвии ныне только возросло, об этом свидетельствуют громадные пожертвования на самооборону и т. д. И о размещении российской армии наша пресса не упоминает почти ни словом, будто бы этих вооружённых сил вовсе нет. Появились всё же некоторые статьи о русской культуре, но случайно. Так что мы – «первая ласточка». И 27 ноября (в срок, указанный в книге Баженова [14]) начался конфликт России с Финляндией. И это возбудило многие умы против России. Так или иначе, строительная миссия России началась; нынешнее правительство было всего лишь устранителем сора, ищущим новые пути, стимулирующим социальное и техническое созидание. Хотя у неё и были ошибки, но всё же, быть может уже скоро, произойдёт сдвиг в её сознании в сторону более духовной, облечённой в красоту синтеза и мощи России – той России, которой посвящено Учение. Сознание русского народа уже готово к новейшему эволюционному преображению, и это духовное преображение ныне, в известной степени, началось. Давно уже наши Руководители хотят вернуться на свою родину. Они написали прошение министру иностранных дел, и, может быть, в начале будущего года они уже будут среди своего народа. В этом и состоит большая миссия Блюменталя – подружить представителей России с личностью и искусством Н.К., чтобы они разрешили ему вернуться.

Долгое время я не получал из Индии известий. Наконец пришла открытка на английском и затем – письма от Е.И. и Н.К. Можно представить мою великую радость. Е.И. пишет, что новая книга будет мостом. Нам надо искать среди друзей Блюменталя людей, понимающих Учение, но пока таковых нет, и вряд ли такое возможно. И затем – более подробные сведения об отходе В.Шибаева от Учения. И для нас всех это было очень тяжким переживанием и неожиданностью. Уже много лет я с ним переписывался. Письма, правда, были суховатые, деловые, только однажды сердце Шибаева загорелось, когда он рассказывал о радости обитать в Ашраме. Всё же, оказывается, Шибаев вовсе не ставился так высоко в глазах наших Руководителей. Пришло испытание – не выдержал. Теперь он хочет ехать или в Америку, или в Ригу к родителям. Но родители, оказывается, «репатриировались», отец-русский последовал за матерью-немкой на новую родину. [15] Грустно, если Шибаев вернётся в Ригу, но есть надежда, что этого не случится. И пятеро членов нашего Общества «репатриировались». Особенно жаль Гофмейстера, очень устремлённого, сердечного последователя Учения, которого г-жа Крауклис выбрала в качестве помощника в своей группе. Но в его огромной сердечности было нечто наивное. Так, приехав из России в Латвию, он когда-то записался немцем из-за некоторых экономических мотивов, хотя сам – обрусевший датчанин. В конце концов, он уехал <в Германию>, чтобы сознательно искупить свою карму, чтобы жертвовать собой ради других и помогать другим. Ибо он сознавал, что едет навстречу великим трудностям, но верил, что для приверженца Учения ни одно бедствие не может быть непреодолимым. Может быть, и в Германии он поведёт новую группу Учения? Кроме того, уезжают и те, кто был среди учредителей Общества, – Иогансоны. Три года они не показывались в Обществе, хотя прерывать связей не желали. Уехали, ни одного из нас не посетив и не известив. И когда-то переписывались с самой Е.И.! Так у каждого своя судьба и своя свободная воля.

Чувствую, что и для меня эти месяцы были порой испытания. Никогда ещё я не чувствовал себя столь униженным и поражённым, как ныне, некоторыми моментами. Но всё это я перетерпел, ибо знаю слабости характеров своих друзей и то, что все мы служим одному и тому же делу и должны смириться друг с другом. Были мгновения, когда какой-то внутренний голос во мне вещал: быть может, ты всё-таки слишком медлителен, когда требуется действовать стремительно и вдохновенно? Быть может, ты больше не годишься на своём месте? Ибо каждая эпоха требует своих руководителей. На своём веку я никогда не жил в политике, и в российскую государственную систему не углубился. Но кто бы мог стать <руководителем>, кто бы мог прийти на моё место, объединить Учение с внешней деятельностью, удержать Общество как единое целое, и кого бы члены Общества любили? И ведь теперь переходное время, в такой обстановке резкие перемены нежелательны. Знаю, что из-за моей речи и характера, образовавшегося по её причине, я не таков, каким должен быть хороший руководитель. Мир ждёт от меня книг, и моя жена исстрадалась душой, потому что я так мало пишу. Но если мне доверено это священное место, то я всё же выполню своё задание, настолько хорошо, насколько умом и сердцем понимаю и умею.

В четверг, 1 декабря, состоялся званый вечер, на котором доц. О.Рудовская читала доклад о древней и современной Греции (с диапозитивами). 7 декабря ассистент М.Лепинь читала о г-же Кюри, и теперь готовимся как к особому празднику к вечеру, посвящённому Мусоргскому, назначенному на 14 декабря, когда придут наши званые гости – друзья. Ради них мы наняли за гонорар нескольких выдающихся артистов, навели блеск в помещениях Музея, вывесили новоприобретённые картины и т. д. Сегодня – семейный вечер для наших детей, тема – труд и сотрудничество.

 

12 декабря

Сегодня радостный день. Вышел сборник статей [16], и мы с Дравниеком тут же получили разрешение отдела печати. Единственно возражали против того, что сборник был обозначен номером 1, – значит, он имеет характер периодического издания. Следующий том, видимо, придётся издавать под другим названием.

У книги хороший внешний вид. Возможно, могло быть ещё лучше. Техническую работу вёл больше Блюменталь, немного советовал я. Друзья были очень рады, когда им показали новую книгу. Ибо печатание так долго тянулось, что почти терялась надежда, что <сборник> выйдет. Я рад, что и из Учения здесь есть кое-что, есть статья Е.И. и моя. Первая весть в Россию, ибо, вернее всего, часть <тиража> уйдёт туда. Писал я полностью по теперешнему сознанию, писал дыханием эпохи. Как хочется, чтобы эта книга принесла истинное благословение, ибо она действительно достойна благословения, она не только «многострадальная», но и насыщена многими мечтами и надеждами.

 

15 декабря. Пятница

Как приподнято прошёл бы вечер Мусоргского, если бы не выступил д-р Л., друг Блюменталя, которого мы пригласили только в последний момент и по той только причине, что Блюменталь этого очень желал и один артист отказался. Он пропел какую-то банальную песню и внёс в наш вечер диссонанс. Вначале сердце было в восторге от возвышенной музыки Мусоргского, и я был внутренне благодарен Блюменталю за гостей; но слушать песню Л. было мучительно, и охватила грусть за других слушателей. Но странно то, что Блюменталь заранее знал об этом номере!! Так или иначе, было хорошо, и вечер всё же принёс своё благословение. Пришёл представитель ТАСС [17] и секретарь, оба со своими женами. Первый мне понравился, в нём виделась некая духовная заинтересованность. Во время концерта он просматривал сборник статей и выразился благожелательно об идеях моей статьи. Второй – суше, материалистичнее, дипломат, но у него больше влияния. Они пришли в качестве представителей ВОКС [18]. Если бы явился посол, то был бы более политический оттенок, может быть, и хорошо, что на этот раз он не пришёл. Ведь, вероятнее всего, правительство за ним следит. И как же оно теперь думает <о нас>, особенно после выхода сборника? Но наша совесть чиста, наша цель – культурное сотрудничество. В глазах Ульманиса дружить с немцами было бы хорошо, но с народом будущего, русскими, – грех?! Но сознание понемногу меняется. Что ещё будет в ближайшем будущем?! Тяжко на сердце и по поводу конфликта Финляндии и России. Может быть, на финнах лежит какая-то кармическая вина, но ныне, совершив нападение, русское правительство сильно усложнило кармические отношения.

 

23 декабря. Воскресенье

Блюменталь получил от Е.И. письмо с сердечным ободрением: «Только не опоздать бы, наши сердца на крыльях летят помочь молодёжи на родине». Мое сердце ноет: не ущемил ли я Блюменталя? Он ведь так много хорошего делает. Но я писал не с тем, чтобы укорить, но чтобы мне дали совет. Ибо оба друга вносят иное чувство в Общество, теряется согласие. Пусть они приходят и перестраивают сознание Общества, с которым они не согласны. Драудзинь грустит, что Учение поставлено как бы на второй план. В четверг в группе Валковский опять спорил с Блюменталем. Был бы Блюменталь терпеливым, ответил бы корректно и пояснил, больше ведь ничего и не требуется. Но у него совсем иной характер. Я спросил позже, приобретут ли друзья сборник? Ответил: 15 экземпляров приобрели. Но обещали – 150! И сборник будто бы не предназначен для отсылки туда! [19] Это меня очень поразило и огорчило, всю ночь не спал. Это ведь была наша мечта – завоевать сборником сознание русской интеллигенции, и по уровню их сознания дать наше лучшее. В таком духе я и писал свою статью. И статью Драудзинь не напечатали, ибо была излишне эзотерической. Из сегодняшнего разговора я понял, что Блюменталь только бросается словами. По существу, наши мнения часто совпадают. Блюменталь начал сильно рекламировать сборник. И всяческими способами пробует распространить здесь. Но моё мнение: он главным образом годился бы ТАМ, здесь он может только разозлить некоторых шовинистов. Единственное благо, что сборник будет братски сближать латышское сознание с русским. Блюменталь говорит, что <сборник>, может быть, произведёт впечатление на наше правительство, которое настроено против русских. Но нашей первейшей задачей является всё же не сближение народов, а другое – зародить в русских симпатии к Н.К. и вызвать интерес к его искусству и культуре. Однако хорошо, что именно теперь пришло Письмо. Оно умиротворит умы. Завтра начнётся праздник мира. Будем отмечать и в нашем Обществе. Но над Землёй неспокойно. Если бы мои друзья со своим энтузиазмом были способны объединить членов Общества вокруг своего дела, то оно двигалось бы гораздо быстрее. Но на мою долю выпадает особенно трудная роль: примирить их с другими членами Общества.

---

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд