Н.К. Рерих

СЛОВО НАПУТСТВЕННОЕ

I

Ответственно наше время. Ответственно во всем будущем росте государства. Ответственно во всех грядущих достижениях, в постройке путей, в просветлении кругозора. Ответственно наше время и в искусстве.

Велик путь из варяг в греки. С запада на восток. За делами прекрасными. Опять страница о том же пути. Опять нам, всегда о своем сомневающимся, наши друзья на Западе крепко подтвердили веру в наше художество, в значение нашего искусства. И сейчас, в дни подсчета ценностей, мы можем к великому списку естественных богатств и возможностей прибавить все сокровища нашего искусства. Непочатое, нетронутое, засыпанное землею вместе с рудами и самоцветами.

В Париже, еще в 1900 году, помню, Кормон говорил мне, писавшему тогда идолов: "Nous sommer trop raffines, – а вы идите своим путем. Мы у вас будем учиться. У вас так много прекрасного".

Роден, ясный в суждениях своих, Морис Дени, чуткий поэт Валлотон, Дега, Ришпен, Метерлинк, Верхарн и множайшие и лучшие поклонились русскому художеству. Громко восхитились нашими несравненными примитивами – иконами. Нам, боящимся, сомневающимся, эти люди сказали:

– Наконец, откройте глаза. Отбросьте страх. Любуйтесь и знайте.

Лишь бы опять приобщиться радости. Пусть хоть через Запад. Не все ли равно? Пусть хоть исконным путем. Хоть вместе с оружием. Хоть волоками и торжками, – все равно, лишь бы стремиться к познанию, лишь бы любоваться чудесами, скрытыми в нашей скрыне бездонной.

II

Кто по Руси ходил, кто от земли слушал, тот знает, как неутоптана земля наша. Точно путь первый.

В 1910 году, раскапывая новгородский детинец, мы нашли наслоения города на 7 аршин.

Открылась потрясающая картина наслоения жизни от каменных палат с изразцами и карнизами до первого поселения IX века, полного варяжских вещей. Срубы, помосты улиц, пожарища, слои строительных заготовок нагромоздились неожиданно, сказочно. Поразительное зрелище страданий и роста Великого Новгорода. Только воочию можно было убедиться, что под неприметным огородом могут сохранно лежать остатки целого города.

Я просил не зарывать этот разрез. По примеру Запада, покрыть его, сделать доступным для зрелища и изучения. Хотя бы за плату. Теперь и путешествующих много и учащихся.

В печати просил я: "Добрые люди, не упустите дело доходное. Чем памятник сохраннее, чем он подлиннее, тем он ценней. Привлеките к памятнику поезда любопытствующих. Бог да простит вас, извлекайте из памятника выгоду, сделайте доступ к нему оплаченным. Кормите пришедших во имя древности, поите их во имя старины, украшайте место каждое легендами (издатели, слушайте!). Освяти, отче, средства, обложите памятники арендами, берегите их честно и крепко, как бумаги процентные, как деньги детские.

В памятниках вложены капиталы великие; опасны дела торговые, а памятник, что вино, чем старей, тем ценней! Чем до сердца доходчивей, тем и думайте, но старину сберегите".

Видите, как доходчиво молил я городских и служилых людей, но, конечно, просьбам не вняли и раскопку засыпали. Зато новгородский губернатор занимался переводом испанских романов. Теперь на месте раскопки опять гряды с капустою. Разве это не символ?

Всей русской древности, всему русскому художеству приходится бороться с непомерным непониманием и глупостью. А за последнее время развелось еще столько художественного фарисейства и предательства, что подчас находят глубокие сомнения. Где же люди-то?

Поэтому всякое общественное воздействие, всякий объединенный порыв, направленный к насаждению на Руси искусства и знания, неотложно необходим выше всякой меры.

III

Ответственно время, когда народное искусство ушло, а обновленное понятие еще осталось далеким от жизни.

Но не сетованиями проживем.

Вспомним о путях высоких. И к тому же вполне доступных. Допуская и уважая, откроем глаз добрый. По худой привычке, по безверию, брань и хула – часто сильней похвалы. Но думаем мы не во имя "вчера", но во имя "завтра", во имя всенародного строительства и творчества. Думаем, зная, что творчество без подвига немыслимо.

Прежде всего, имеем ли мы право говорить об искусстве? В дни великой борьбы. Когда, казалось бы, умолкает искусство. Когда справедливо восстали против глупой роскоши и мотовства. Когда справедливо указали, что в ценах, в самом отношении к жизни часто проявляется бесстыдное мотовство и дикая роскошь. Хорошо, если общество изгонит этих верных служителей самого злого начала – пошлости, невидимым ядом разъедающей толпы народов.

Но подлинное искусство – не глупая роскошь. Молящийся богу правды и красоты – не мот. Искусство – потребность. Искусство – жизнь. Разве храм роскошь? Разве может быть мотовством книга и знание?

Но действительно в пользовании искусством, в уважении к художеству, в искании радости духа нужны осмысленность, подвиг и знание. И тогда многие из толпы уразумеют, какой пошлости служат они и, бог даст, взыскуют града художества.

Конечно, если искусство – великая потребность и высокая жизнь, то, конечно, и сейчас можно говорить об искусстве. Если искусство служит Родине, то, конечно, перед ним нужно поклониться. А служение это, конечно, не в служебных изображениях, но в возвеличении вкуса, в росте самопознания, в подъеме духа.

В подготовке высоких путей.

Проникновение искусством лежит в основе великих порывов. Создает собирательство, поднимает строительство. Счастлива страна, где нарождаются строители и собиратели. Где зреет хозяйство и народная мудрость.

Все периоды собирательства на Руси составляют нашу истинную гордость. И как бы ни было затруднено судьбою строительство и собирательство, будем все-таки строить и собирать. Нам и, главное, следующим это будет так нужно. И во дни войны строительство и собирательство нужны. Пречистый град – врагам озлобление. Создает тот, кто верит в победу, кто знает, что воины праведного дела победят врагов рода человеческого.

И у нас уже светятся новые здания. Безличность зодчего сменилась исканиями и претворением лучших очертаний. Целый ряд даровитых строителей сложил за последние годы ряд замечательных храмов и гражданских построек. За храмами подумалось и о частных домах, и о вокзалах, и о банках.

Появились мысли о настоящей стенописи и скульптуре. Стала возможною мечта, что наши засиженные мухами, затканные пауками стены государственных учреждений покроются прекрасными красками. Университеты, суды, приемные министерств – везде, где только неизбежно ожидает народ, порадуют глаз стенописью. Храмы, даже сельские, вместо бездарных трафаретов и (ужас) подражаний рисункам Доре, расцветут наследием нашей живописной старины. Все это, желанное, не трудно достичь, лишь бы мы все пожелали это накрепко. Лишь бы сознание вошло в народную душу и повело искусство в новые глубины.

IV

В наших могущих лицах часто поражает странная подробность. Отчего они не хотят во имя самых лучших чувств сделать дело для Родины полезное, для них прекрасное. Обратите внимание, как мало число предметов, пожертвованных, в наших хранилищах. Мало и коллективных пожертвований, так развитых во Франции. Казалось бы, связать свое имя с возрожденным памятником, сделать предмет искусства доступным для общественного пользования, создать возможность единения толпы с искусством так прекрасно и для могущих возможно.

В театрах уже не редки постановки чисто художественные. Но нужно сказать, что русские постановки иногда при красочности еще не выходят за пределы пестрой кустарщины. А следует помнить, что в этих движущихся преходящих картинах всегда возможности коренного воздействия на толпу. Красивый облик жизни прежде всего мелькает из-за рампы и может крепко запасть на сердце.

Такие же широкие возможности воздействия заключаются и в одежде. По преимуществу в женской.

Последние заграничные моды опять служат нам укором. Опять из Парижа привезли нам наши покрои. Опять на Западе мечтали о том, что у нас так прекрасно. Казалось бы, не трудно и у нас сложить красивое обличье и влить его в средства доступные. Художники найдутся. Источники всех племен России полны. Каждая страница – неисчерпаема. Сырье и материалы от нас же везут за границу. Но дело не двигается. Оно затруднено. Для проведения в жизнь рисунка нужна согласованность целого ряда работников. В Париже каждый рисунок обсуждается и принимается в собрании фабрикантов, портных, басонщиков, сапожников, ювелиров. Нужно соглашение всех заинтересованных лиц. Только тогда мы можем противопоставить привлекательности чужой моды – убедительность, и главное, достижимость наших сочинений. Иначе все лучшие начинания опять останутся мечтами и словами.

О деле думаем. Сознаем, что слова без дела не только бесполезны, но вредны. Ощетинивая глупость и пошлость, слова не имеют средств отбросить враждебные начала. А все мы знаем, что иногда самые почтенные люди враждебны началам искусства. Надо думать, что ценно только желание дела, искание исполнения и строения. И опять повторю: если власть и общественное мнение потребуют обращения к художеству, если обратиться к подлинному, то это движение даст настоящий устой, на который смогут опереться работники искусства. За одеждою откроются и все области обихода. Мебель. Конечно, не та угловато-петушиная, с острыми щипами на сиденье, а выросшая из красивых линий и приближенная к уюту жизни. Области фарфора и всех видов керамики. Миниатюры и финифть. А рельефы и чеканка! Бесконечные возможности. Именно делом можно ввести в жизнь творчество. И не отвратительную олеографию, но хоть маленький, но оригинал захочет видеть у себя на стене даже серый обыватель.

Теперь о старине. Умышленно я говорю о старине после общих путей искусства. Надеюсь, никто не заподозрит, что именно я забыл о значении и красоте нашей старины. Для истории, для будущего великого суда было бы слишком тяжелым нашему времени упреком, если бы забывали о творчестве будущего, довольствуясь лишь повторением и подражанием.

V

Старина узнанная, достойно возвеличенная должна научить и открыть пути. Из чудесных древних камней сложим ступени грядущего. С радостью должно сказать, что в деле открытия старины сделано много и многое может быть легко облечено в дело.

Всегда около старины существовала группа лиц зрячих и чувствующих. Конечно, их было мало; эта маленькая группа слыла фанатиками или чудаками. Отдаляла дело группа некоторых исследователей, далеких от красоты искусства, смотревших на сокровище древности только как на предмет исследования. Исследовалась композиция и малейшие черты икон и росписи. Изучая детали, упускали самое главное. Просмотрели, что не в документе дело, а прежде всего в великом памятнике искусства. Дело в утверждении наших собственных примитивов, убранных чудесными красками, глубоких и потрясающих сочинением и эпическим замыслом. При выборе области старины русская линия особенно бывала под сомнением. Таково было глупое предубеждение. Но сейчас уже стены пробиты, все положение изменилось.

В любом древнем храме вы находите группы работающих и изучающих. Иконы стоят рядом с лучшими итальянскими примитивами. Лубочные листы, заставки, миниатюры прельщают лучших художников. Лед сломлен. Глаза открылись. Правда, еще кто-то стороною утверждает, что же из чего исходит, что материал скуден, но эти утверждения всегда исходят от незнания и неподвижности. Такие утверждающие бывают посрамлены очень легко.

С древнейших времен очистились горизонты. Мы узнали, что владеем превосходным каменным веком. Мы открыли сокровища переселения народов. Мы связали эти вещи с таинственными обитателями городищ. Мы подошли к славянским и варяжским древнейшим насельникам. Наследие варяжско-романского искусства привлекло благородством и строгостью форм. Мы не забыли и чудовищную финскую фантасмагорию. Блеснули прекрасные дары Востока. Осенила слава Царьграда. Овеяли ароматы, претворенные от Италии. От величия Киева, Новгорода – до пышности Москвы, до пестрого ковра Ярославля, до замыслов Петра и Екатерины к нам нахлынули сокровища, которые переварить и усвоить еще невозможно. Сейчас мы еще во времени дивованья и любованья.

И хочется поделиться со всеми далекими и малознающими. Поработайте, снимите завесу! Походите по земле! Когда представишь себе открывающиеся богатства, то невольно хочется простить всех отрицавших. Они ведь не знали. Они ведь, бедные, не видели.

На ступенях старины прежде всего стоит народное искусство – искусство всех народов России, В этом художестве земли не этнографические ценности, но настоящие страницы эпоса открываются. В этой бесконечной области для работающих уже истинно – целина нетронутая. Многое по распространению художества сделано, но в море народном, поверьте, это еще только капля.

Именно теперь этот вопрос принимает небывалое значение. После водки, после бесчинства дайте народу то, над чем могут задуматься головы и чем дух возрадуется. Если мы думаем о великом значении народной песни, если мы хотим поднять народные инструменты, хотим учить художественному ладу, то изобразительные искусства займут во всенародном вопросе место еще большее. Не о кустарях только говорю.

Вообще кустарный вопрос влился в какие-то служебные рамки. Не о поддержании только думаем, но о возрождении и творчестве новом.

Надо сеять искусство. Самою широкою горстью надо разбрасывать полезные и подлинные сведения. Отряхнув пыльные наносы, взглянуть глазом добрым и непредубежденным. Не снисходительно служебные рисунки, не только шаблоны для кустарей печатать надо, но надо разлить широкие сведения об искусстве вообще. Сперва будем бросать их, как в бездну, отложив ожидания. Будет казаться, что эту пропасть ничем не засыпать.

VI

Малодушие будет подсказывать, что средства брошены на ветер. Об искусстве ли думать? Но лишь преступное безверие этим убедится. Угрожающие пройдут. Издевка замолкнет. Мы же будем твердо знать, что всякое истинное просвещение зря не проходит. Вспомним детство. Дайте этим зернам пролежать в черноземе. Дайте размякнуть зерну и робко взойти. Просите Прокопия праведного отвести тучу. И дети наши увидят всходы чудесные. Захватывающе взойдут зерна художества. И будущий просвещенный народ скажет спасибо тем, кто верил, что не бесполезно расточить перед народом лучшие сокровища. Повторяю, не свысока расскажите об искусстве! Не к "темным" кустарям обращайтесь, но к малым братьям, ждущим и уже предчувствующим.

Волнуют размеры близких и жданных возможностей. Не в ночной темноте думать, но уже светло, и перед сочувствующими можно говорить, веря, что слово о русском великом искусстве не будет осмеяно, но укрепится делом. Все мы чувствуем, какие бездны, темноту какую можно заполнить красотою подлинною.

По Школе я близко знаю молодежь, притом молодежь самую разнообразную. Верю в способности ее. Вижу, как часто при самых тяжких обстоятельствах непоколебимо крепнет росток таланта. Но нынче мне пришлось встретиться с новым показанием, глубоко трогательным.

Большой современный вопрос – создание заработка для увечных воинов. При северном районе Красного Креста начаты художественные мастерские для увечных.

Увидел я впервые иконы, написанные загрубелыми пальцами солдат, в жизни не видавших доски и красок. И еще раз я уверовал окончательно в совершенно невероятные способности народа.

Будем же сеять широко семя подлинного искусства. Будем разбрасывать картины, листы, обращения, письма, издания. И малые и большие. Будем проникать во все школьные книгохранилища. Овладеем внешкольными помыслами учащейся молодежи. Проведем молодежь по земле. Будем обращать к художеству видом возрожденных памятников. Будем твердить словом всенародно и укреплять делом. Не убоимся – поверим. Защитим радость духа от всех сил темных.

Нынче летом на Валдае наехали мы на огромный ключ Железный. Посреди луга стоит полная чаша живой воды. Никому не нужная по полю разбегается. Целебная, неотпитая чаша подле большого пути. Вся безграничная область русских богатств, все наше сокровище искусства, вся эта целебная чаша полна живой воды.

Русь – неотпитая чаша.

1916

 

Печать E-mail

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter
Просмотров: 482