Н.К. Рерих
ПИСЬМО
Перевод Э.В. Стороженко под редакцией Л.В. Шапошниковой
Большие знамена. Огромное количество многоцветных знамен различных форм: длинные, треугольные, квадратные. Большинство из них – красные с огромными золотыми, черными и белыми китайскими надписями. За ними слышится звук гигантских барабанов. Здесь марширует армия ужасного Ян-ду-ту! Правитель Туркестана готовится защитить Синьцзян от амбаня Синина. Ходят слухи о том, что старый амбань Синина хочет отомстить за убийство своего брата, старого Ти-тая из Кашгара. По приказу Ян-ду-ту Ти-тай из Кашгара был убит самым жестоким способом дао-таем Хотана. И сейчас дунгане Синьцзяна полны страха перед возмездием. Но, в соответствии с другими слухами, Ян-ду-ту забрал в солдаты десять тысяч человек, чтобы отразить возможное нападение Фэна. Пусть будет так, армия собирается идти на Хами или, более точно, насколько велика армия, настолько можно достичь Хами.
Странная армия: одетая в лохмотья, с трудом передвигающаяся, нечистая на руку, подслеповатая, похожая на курильщиков опиума, и картежников, и нищих. Но это не удивительно: этих солдат набирали на базарах. Они вербовали их повсюду, где только могли. Игорные притоны и опиумные логова поставляют большинство солдат. Всякий, кто не может удостоверить точно, что он владеет собственностью или не может купить свою свободу за обычную взятку – по мановению магического кивка Ян-ду-ту превращается в солдата. Конечно, где возможна «магия», там нет смысла в обычной технической процедуре. Зачем нужно иметь долгую практику в стрельбе и военное обучение, если без этого большая армия может возникнуть как из-под земли? Ничего не значит, если даже еще до похода к городским воротам эта армия начинает так же, как по волшебству, сокращаться. Армию сопровождают несколько мальчишек, каждый из которых несет два или три ружья. Конечно, ружья самые разные по своим системам.
Но где сами солдаты? Конечно, они не пропускают ни одной возможности и уже исчезли в узких аллеях и потайных углах обмазанных глиной дворов, пользуясь каждый раз случаем отдать свое оружие случайным прохожим. Если десятая часть армии достигнет Хами, это уже поразительное дело. Но в связи с этими обстоятельствами у Ян-ду-ту есть свои соображения. Иногда армия движется на повозках, и тогда можно увидеть по краям повозки целые ряды палок, на каждой из которых висит солдатская фуражка!.. Почему должен солдат иметь руки и ноги? У солдата есть голова, и основной частью его головы является, по-видимому, его фуражка. Если солдат исчезнет или даже никогда уже не материализуется, есть всегда прекрасное средство: военный департамент считает фуражки, каждая из которых принимается за солдата. И поэтому усердный Ян-ду-ту получает соответствующее вознаграждение.
Кроме того, Ян-ду-ту отдает себе отчет, что армия сининского амбаня набирается именно таким образом. Итак, традиции жизни уравнивают силы противников.
Как я уже упомянул, Ян-ду-ту – опытный правитель. Он знает, как перевести в нужное время в иностранные банки все свои накопленные миллионы, и он же решает судьбу своих подданных с помощью петушиного боя... С кумирами, как известно, Ян-ду-ту очень груб. Он стегает их и топит их, и отрезает им ноги и руки. А потом он заменяет виновного бога местным демоном, которому он только что даровал новый титул. Суровый правитель Синьцзяна управлял провинцией в течение 16 лет; он знал, как спастись от яда, понижения в должности и гибели на войне со своими соседями. Грубая медная статуя Ян-ду-ту была возведена еще при его жизни. Конечно, она была подарена «благодарными» подданными Синьцзяна, которые получили специальное предписание от местных амбаней. Чиновники говорят о Ян-ду-ту: «Он хитрый, наш Ян-ду-ту». Другие говорят: «У нашего правителя маленькое сердце». А люди добавляют в сердцах: «В любом случае он не будет жить очень долго».
Но крайне странно, на улице появился отряд всадников, совершенно не похожих на оборванную армию, которая только что прошла. У них нет огромных зобов, так характерных для жителей Синьцзяна. Они лучше одеты, и по их посадке на конях чувствуется, что они всадники от рождения. Это калмыки, отряд Тоин-Ламы, хана торгутов.
Старый хан торгутов, владелец карашарских земель, также попал под власть Ян-ду-ту всесильного, и в минуту странного импульса передал право наследования китайскому чиновнику, которого к нему прислали. Чиновник поспешил домой в столицу Синьцзяна с этими драгоценными документами, но калмыки узнали о странном поступке своего хана. Каждая горная тропа хорошо известна калмыцким наездникам. И куда китаец добирается за несколько дней, карашарские всадники смогут за день. Караван китайского посланника исчез, а также исчез сам посланник со всеми письмами и документами. Велик Тянь-Шань, Небесные горы, и не только караван, но и целая армия может быть похоронена на их перевалах. Таким образом калмыцкие всадники нашли путь, как сохранить свою независимость.
Вернувшись домой, старейшины решили, что хан, который добровольно отдает свою власть, потерял рассудок. Поэтому они назначили своему хану успокаивающий напиток, который успокоил его навеки.
У этого неудачливого хана остался совсем юный сын. И вместо хана бразды правления взял его дядя, Тоин-Лама – тот самый Тоин-Лама, в котором воплотилась душа тибетского министра Санген-Ламы. Что касается физической тождественности этого воплощения, то Тоин-Лама имел характерную деформацию колена, точно такую же, как у покойного тибетского министра.
Даже сейчас торгуты считаются полунезависимыми. Тоин-Лама обучил особый отряд всем приемам сибирских казаков. Однако Лама оробел, когда Ян-ду-ту потребовал, чтобы он прислал ему весь отряд. И единственная гарантия независимости торгутов была отослана согласно требованию. Ян-ду-ту приказал затем самому Тоин-Ламе явиться жить в столицу Синьцзяна, и был построен специальный дворец для знатного узника. И снова требование Ян-ду-ту было выполнено.
Ян-ду-ту однажды спросил: «Откуда появляются все эти недовольства правителем?» Его прислужники ответили: «Из газет». Решение Ян-ду-ту было, как всегда, готово: «Поэтому запретить все газеты».
Ян-ду-ту спрашивает: «Какие причины заставляют иметь в стране ненужные внешние связи и как очистить хижины от мусора?» И снова приходит быстрый ответ: «Автомобили возбуждают людей своей скоростью, и трудно уследить за лодками». Мера самоочевидна: запретить во всем Синьцзяне пользоваться автомобилями и лодками всем, кроме самого правителя. Несмотря на это, начальник почтового отделения Синьцзяна, итальянец по имени Кавальери каким-то чудом сохранил свой автомобиль. Он также снабжает пекинскими и шанхайскими газетами должностных лиц Ян-ду-ту. Но, конечно, это делается достаточно секретно.
Как долго будут американские и немецкие фирмы продолжать торговать внутренностями и шкурами в Синьцзяне? Они должны быть очень осторожными, чтобы избежать все подводные камни, созданные этим капризным правителем, имеющим довольно странный вид с его типичной узкой китайской седой бородкой и громоподобным кашлем, который заглушает все возражения.
Предназначенные для чужих стран тюки шерсти, зашитые в белые шкуры, свалены возле отдыхающих верблюдов:
— Кто идет?
— Караван Бельян-хана.
— Куда вы идете?
— Прямо в Тяньцзин.
— Как долго вы будете в дороге?
— Вероятно, шесть месяцев.
И звоночки верблюдов звенят весело, невнятно рассказывая о далекой Америке.
Что такое эта Америка? Это далекая-предалекая страна, страна, взятая из волшебной сказки, страна, где все возможно – где для колбас требуется больше кишок, чем имеется у всех овец сартов, и где нужна шерсть со всего мира; где люди двигаются и говорят, и пишут при помощи машин; где люди не считают деньги на счетах, а машины сами делают все подсчеты.
Каждый сарт мечтает о торговле с Америкой: шелк, шерсть, овечьи внутренности, сухие фрукты, – все, что составляет его единственное богатство, сарт хотел бы предложить Америке, но опять же тот же самый Ян-ду-ту препятствует ему. Сарты спрашивают:«У вас нет картинок Америки?» – и, борясь друг с другом, они выхватывают открытки Нью-Йорка из наших рук. И они огорчаются, если не могут иметь эти картинки. Им кажется, что в этих гигантских небоскребах должны жить гиганты, которые летают по воздуху на мелькающих гигантских железных птицах. Местное население до сих пор помнит старинные пророчества о том, что когда-нибудь будут стальные птицы и что железные драконы соединят все страны. Эти люди также слышали о таинственных городах святых существ, которые знают все. И снова они спрашивают: «Можете ли вы дать нам книгу об Америке? – книгу, которая написана или по-тюркски или по-арабски? Иначе наш мулла не сможет прочитать их. Дайте нам виды Америки!»
И не только каждая фотография небоскребов бережется, но даже каждая цветная наклейка подбирается и хранится как знак далекой Америки.
В песках Хотана длиннобородый мусульманин спрашивает: «Ну, скажите мне, может ли форд проехать здесь по старой китайской дороге?» В Кашгаре люди добиваются: «Нельзя ли старый участок лесса вспахать с помощью форда?» А калмыки задают вопрос: «Ездит ли форд быстрее, чем их лошади?» А седобородые староверы на Алтае мечтают: «О, если бы мы могли иметь форд здесь!»
Говоря об этом, имеют ли они в виду человека, машину, здание или абстрактную идею? Для Азии это – двигающая сила. Форд – носитель нового движения, новых возможностей, новой жизни. Его первое имя давно утрачено. В глубинах Азии нет информации о повседневной жизни этого удивительного человека, но их представление о нем слилось с идеей движущей силы, таким образом, расширяется понятие самой идеи. И так случилось, что по мысли Азии, Форд может сделать все.
И еще другое американское имя вошло в память народов в глубинах Азии.
В далеких Алтайских горах, в самом почитаемом месте, где держат старые святые образы, наше внимание привлекла фотография знакомого лица, вырезанная из какого-то журнала. Мы подошли ближе и узнали Гувера. Старовер заметил: «Это тот, кто кормит людей. Да, есть замечательные люди в мире, которые кормят не только свой народ, но даже могут кормить другие нации». Сам старик не получил ничего от АРА, но эта живая легенда проложила свой путь через реки и горы, повествуя о щедром гиганте, который добросердечно посылает нужные продукты голодающим людям по всему миру.
И даже в далекой Монголии, куда, можно было думать, не дойдет легенда, в пустой юрте монгол опять рассказывает нам, что где-то живет великий человек, который может накормить все голодающие народы – с великим трудом он произносит имя, которое напоминает что-то между Гувером и Куверой, почитаемого буддийского божества удачи и богатства.
Даже в эти бескрайние пустыни какой-то заинтересованный путешественник занес возвышенную легенду о великом человеке, который работает для «Общего Блага».
Третье выдающееся культурное имя – широко известное на просторах Азии – это сенатор Борах. Письмо от него считается прекрасным пропуском повсюду. В Монголии ли, на Алтае ли или в Китайском Туркестане вы можете услышать странное произношение его имени:
«Бория – могучий человек!»
Таким образом люди оценивают великих лидеров нашего времени.
Это так приятно слышать. Так приятно знать, что эволюция человечества несказанными дорогами пробивает свой путь в будущее.
И вдруг вы получаете письмо из Америки, успешно прошедшее все испытания китайской почтой. Конечно, письмо было вскрыто и очень небрежно закрыто опять, но в этом амбань не увидел ничего ужасного. Амбань не счел вредным, что вы, мои друзья, начали строить новое здание. Конечно, ему могло показаться довольно странным, что это здание будет двадцатичетырехэтажным, в то время как сам могущественный Ду-ту не нуждается в доме более одного этажа. Конечно, он считает все ваши предложения о школе, лекциях и книгах весьма опасными, но он прошел мимо них с улыбкой.
Народ в Америке имеет много денег и может занимать себя картинами. Но теперешний амбань не интересуется такими пустыми делами и не знает ни одного имени какого-либо ученого или художника современного Китая. И если бы вы спрашивали его об этом более настойчиво, то явно потеряли бы в его мнении. Позвольте ему думать, что в этом мире имеются все типы чудаков, занятых самыми странными делами. «Но эти занятия безобидны, насколько они касаются Ян-ду-ту; почему же мы должны мешать этим чудакам; давайте вернем им их письма», – так думает амбань.
Может быть, при помощи какого-нибудь сарта или турецкого купца, или через китайского переводчика амбань также прочтет это письмо. И, может быть, ему не понравится, что я сказал о калмыках и о петушиных боях, устраиваемых Ян-ду-ту. Но видя, что каждый амбань считает своим долгом ненавидеть Ян-ду-ту, он может улыбаться, читая письмо, и может сказать: «Хорошо, пусть они знают в Америке о нашем старике – у него маленькое сердце».
Но теперь амбань будет достаточно ошеломлен: мы будем говорить на языке совершенно ему незнакомом.
Мои дорогие друзья, в новом году повернули ли вы назад или устремились вперед? Доброго года! Не пожелание, а приказ содержится в этом призыве! Он должен быть добрым для тех, кто желает работать, кто посвящает себя образовательной работе.
Поздно ночью 17 декабря 1916 года отошел поезд. Его не отапливали. Родственники думали, что наша поездка – безумие. Святослав помнит точно, как мы завернулись во все наши одеяла при 25° ниже нуля. Мечта действия! И покрытые снегом скалы Финляндии возникли перед нами, как первые вестники будущих Гималайских высот. Е.И. так не терпелось поехать; она хорошо знала трудности пути, но ничто не могло остановить ее.
И вы сейчас стали такими гибкими и так хорошо защищены против препятствий и нападений, как будто они лишь неизбежные камни и пыль на вашей тропе. А до этого вы являлись предметом клеветы и наветов. Вы становитесь тверже и не принимаете к сердцу нападки в прессе. Вы знаете, что все это имеет свое особое значение. И основная причина – невежество, то невежество, которое открывает вход темноте и клевете. В 1918 году у меня был забавный случай: я был явно похоронен в Сибири; я даже не был там в это время. Были пропеты реквиемы и написаны некрологи. Конечно, во время нашего далекого путешествия можно представить, как много было ложных истолкований. Мне показали вырезку интервью с А.Н. Бенуа. Даже Бенуа был введен в заблуждение, повторил парижскую сплетню и рассказал об анафеме Папы Римского. В это время, когда, согласно интервью Бенуа, я был в Лхасе, я на самом деле шел по Алтаю. Занимательно!
Главное, что касается друзей. Я радуюсь вашей информации о Зулоаге, Местровиче, о Такеучи, этом невидимом активном друге! Как «Адамант» выглядит в Японии? Приветствую идею Сторка о международном литературном конкурсе.
Друзья, вы все такие разные, тем не менее все устремленные. Америка, Южная Америка, Индия, Китай, Египет – все объединяются и теряют свои случайные границы. Ваши внезапные пути в Азию и мой последний неожиданный приезд в Америку! Все эти разнообразные эпизоды становятся неописуемыми, но и совершенно незабываемыми.
Помню неистовые дожди на Алтае, когда З., хотя героически и признававшая необходимость путешествия, вся намокшая и тоскливо молчавшая, вдруг сказала в пространство: «Будет ли этому конец?» Или Нетти на «море льда» в Шамуни. А появление Френс. среди танцующих американских индейцев в Санта Фе! А соколоподобные решения Л. в Монхегане. А героическое решение О. в Женеве! А С.М. с монетой Илии. Или Св., едущий верхом на лошади по горной тропе Сиккима с книгой в руках. Или прощание на железнодорожной станции Берлина и Тч., спрашивающий: «Каким образом это случилось?» А Тат. и Юр. в Париже на Рю-де-Мессин: «Могли они ждать?» Или В., который, хотя и согласился встречаться с неожиданным, однако в Индии ожидал рева тигра. Или напряжение Ш. на вокзале в Лионе. А философ-воин Р. в Риме. А беспокойство Небб.: его аппарат, испортившийся при переходе через Яркент-Дарья. А Ав., который мужественно прошел по палубе корабля, когда море вздымалось, как горы. А ласковое приближение Б.
А помните вечер 9 декабря 1924 года и все, что произошло около статуи Святого Рока? Случай возникал за случаем, и поэтому все так расцвело. Всем друзьям привет! Стройте постоянно! Стройте высокие башни!
Снова мы уходим от почтовых связей и желаем видеть вашу работу, направленную только в будущее. Направленную к тем массам, в среду которых искусство проникает с таким трудом. В университеты, школы, в народные и рабочие клубы, библиотеки, деревенские коммуны, вокзалы, тюрьмы, больницы, сиротские приюты. Растет новое сознание. Они ждут. Творчество растет вместе с трудом. А все препятствия – только рождают возможности.
Говорите людям о творчестве в любом виде труда. Говорите, что ничто не должно мешать им, что каждое препятствие должно быть превращено в счастливую возможность. Я, бывало, говорил ученикам: «Представьте на минуту, что вы – Рафаэль, а я – Римский Папа. Я создам все условия для вашего произведения, а вы все будете помнить и вашим свободным сознанием будете творить, несмотря на все препятствия. Если сознание живет в вас свободно, ничто не унизит его». И позвольте всем ученикам творить во всех областях – в искусстве, в балете и в пении. До тех пор, пока они вдруг не запоют свою собственную песню и не создадут свой собственный танец. Всеми средствами разрешайте им оттачивать творческую одаренность.
В 1924 году статья «Звезда Матери Мира» заканчивалась так: «Ведь не «сидение на тучах» и «не играние на арфах», и не «гимны неподвижности», но упорный и озаренный труд сужден. Не маг, не учитель под древом, не складки хитона, но рабочая одежда истинного подвига жизни приведет к вратам прекрасным. Приведет в полной находчивости и непобедимости».
С тех пор прошло два года. Вы сражаетесь на всем разнообразном поле просвещения. Работа призывает вас идти вперед. Не желание, но уверенность должна двигать вашу работу; вы никогда не остановитесь; другими словами, никогда не состаритесь.
Но не думайте, мои друзья, что, начав письмо с Китая, я числю себя среди врагов Китая. Вы хорошо знаете мое восхищение старым китайским искусством и философией, а также чудесными конфуцианскими псалмами, которые не так давно мы слушали в Нью-Йорке. Но если на спине прохожего вы видите скорпиона или тарантула, ваша обязанность сказать ему об этом. Сегодня Китайское море так волнуется, что в бесформенной пене шторма вы не можете увидеть опор фундамента; а вместо глубокой чистой воды – все мутно. Но я продолжаю верить, что искреннее описание всех отживших форм и суеверий принесет только добро.
Амбань может, если ему нравится, читать эти мои пожелания. Несомненно, он также скоро поймет, что, когда мы говорим об искусстве, науке и красоте, и культуре, мы касаемся лучших и самых жизненных движущих сил человечества. Я надеясь, что это письмо, даже если не очень скоро, дойдет когда-нибудь до вас, и мы снова почувствуем единство, и расстояния между нами исчезнут.
Привет всем друзьям!
Улан-Батор Хото, 1927