Глава II
Изучение Н.К.Рерихом культуры Центральной Азии

«К сердцу Азии потянуло уже давно, можно сказать с самых ранних лет... Весь эпос монгольский, уже не говоря о сокровищах Индии, всегда привлекал... В семье нашей сама судьба складывала отношения с Азией. Постоянно появлялись друзья, которые или служили в Азии, или вообще изучали ее. Профессора Восточного факультета бывали у нас. Из Сибири приезжали томские профессора и все толковали об Азийских глубинах и усиленно звали не терять времени и так или иначе приобщаться к Азийским просторам. Каждая памятка из Азии была чем-то особенно душевным от ранних лет и на всю жизнь», – писал Н.К.Рерих, объясняя свой интерес к истории и культуре Азии [1995б, с. 114].

Приобщение к истории Азии, как это не удивительно, началось для Рериха с изучения археологии, этнографии и монументального искусства России, Европы и Америки. В результате многолетних исследований он делает вывод о конвергентности развития культур на различных территориях. Ознакомление с древними памятниками наводит Рериха на мысль о том, что сходство различных культур неслучайно.

В понятие «культура» он вкладывает, прежде всего, художественное творчество, произведения устного народного творчества, обычаи и традиции, религиозные представления. Общность культур побудила ученого к поиску прародины человеческой культуры. По его мнению, «сердце Азии является как бы сердцем мира, ибо откуда же все учения и вся мыслительная мудрость? Поищем внимательно и найдем ко многому истоки все-таки в Азии» [Там же]. С этой целью Рерих задумывает предпринять экспедиции в Азию. Л.Н. Гумилев пишет: «Не случайно, Николай Константинович Рерих, начавший свою художественную деятельность с огромного интереса к сюжетам древней Руси, почувствовал, что для объяснений их ему одного только русского материала недостаточно. Культурные связи увели его в Монголию и дальше в Тибет, потому что там были люди, которые были связаны с нашими русскими славянскими предками неразрывными узами любви и вражды, случайных столкновений и обмена невестами. Там была другая часть, другая половина великой середины нашего континента...» (Цит. по: [Зелинский, 1992, с. 5]).

 

§ 1. Археологические исследования в Центральной Азии

Первая экспедиция в Центральную Азию состоялась в 1924 – 1928 гг. В ее маршрут входило путешествие из Индии в Сибирь (через Сикким, Кашмир, Гималаи, Каракорум, Таримскую впадину, Джунгарию к озеру Зайсан и Омску) и из Монголии в Индию (через Цайдам, Тибет и Гималаи) (рис. 25). В экспедиции принимала участие семья Н.К.Рериха – его жена Елена Ивановна и сын Юрий (рис. 26).

«Главной целью экспедиции, – писал Ю.Н. Рерих, – было создание живописной панорамы земель и народов Внутренней Азии...» [1995, с. 4]. Поскольку Н.К.Рерих считал, что корни всех современных культур следует искать в глубокой древности, «...вторая задача экспедиции состояла в проведении археологической разведки, с тем чтобы подготовить основу для дальнейших серьезных исследований этих малоизученных районов Внутренней Азии» [Там же]. Большое значение Н.К.Рерих придавал сбору этнографического и лингвистического материала: «Кроме художественных задач, в нашей экспедиции мы имели ввиду... наблюдать современное состояние религии, обычаев и отметить следы великого переселения народов» [Рерих, 1992, с. 160].

 

Рис. 25. Карта-схема маршрута экспедиции Н.К.Рериха в Центральную Азию.

 

Рис. 26. Экспедиционный караван 1925 – 1928 гг.

 

Поскольку исторические памятники носителей древних «оазисных» культур, расположенные вдоль караванных путей, были к тому времени достаточно полно исследованы различными экспедициями, Средне-Азиатской экспедиции досталось изучение великой культуры кочевников Центральной Азии, «которая распространилась на огромном пространстве, от степей на юге России до самых границ Китая» [Рерих Ю.Н., 1995, с. 110].

По пути следования экспедицией было открыто множество памятников археологии, относящихся к различным эпохам. Это были курганные могильники, плиточные могилы, мегалитические сооружения (менгиры и кромлехи), пещеры, наскальные рисунки и каменные изваяния, а также встречаемые всюду несторианские кладбища с извечным знаком креста над могилами и скрытые высоко в горах остатки древних буддийских храмов [Молодин, Лазаревич, 1997а, с. 112]. Каждый объект участники экспедиции тщательно описывали и зарисовывали в своих дневниках, так как «одной из задач... была регистрация обнаруженных... могильных курганов и других следов кочевой культуры, расположенных вдоль северной границы Тянь Шаня, Джаировых гор и Алтая, еще не описанных в научной литературе» [Рерих Ю.Н., 1995, с. 110].

Н.К.Рерих отмечал своеобразие культурного слоя памятников данного региона. «Изучая нагорья Азии, вы изумляетесь количеству наносного лесса. Изменчивость поверхности дает многие неожиданности. Часто предмет большой древности оказывается вымытым почти на поверхность. И в то же время новейшие предметы оказываются под тяжкими наносными слоями» [1992а, с. 190]. Наблюдая за ветровой и водной эрозией, под действием которых в песчаной почве происходило переотложение слоев, Рерих предупреждает археологов о том, что «при раскопках это обстоятельство может давать неожиданности» [1991 г, с. 38]. Ученый стремился определить принцип расположения археологических памятников Азии: «Всегда твержу: если хотите увидеть прекрасное место, спросите, которое место здесь самое древнее. Умели эти незапамятные люди выбирать самые лучшие места» [1974а, с.52].

Культура кочевников исследуемого региона была представлена множеством археологических памятников. Все открытые местонахождения можно разделить на три основных группы:

1) погребения (каменные могилы, курганные могильники);

2) мегалитические памятники (менгиры, кромлехи, ряды менгиров);

3) предметы в «зверином стиле», находимые в могильниках, а также бытующие в современном обиходе кочевников [Рерих Ю.Н., 1992а, с. 25].

В отдельную группу были отнесены памятники, относящиеся к буддийскому периоду истории региона.

Большая часть открытых погребений принадлежит типу «каменных могил», известных по результатам раскопок, проведенных П.К. Козловым в Северной Монголии и Талько-Гринцевичем в Забайкалье, а также из исследований на Алтае. Подобные могильники были найдены в Тибете, в области Хор и к югу от оз. Пангонг в районе Великих озер. Погребения представляли собой могилы из поставленных на ребро каменных плит. «Неподалеку от лагеря профессор Рерих обнаружил несколько могильников... Они были огорожены камнями, установленными в виде квадрата» [Рерих Ю.Н., 1995, с. 387]. Они располагались группами по две-три могилы в основном на южных склонах гор. «Каждый могильник был ориентирован с востока на запад, и на его восточной оконечности находилась большая глыба. Очевидно, усопших хоронили головой на восток» [Там же]. Средний размер могил 2,75x3 м. Достаточно изученные каменные могилы Северной Монголии подразделялись на: могилы с оградами из поставленных на ребро каменных плит (VII – V вв. до н.э.), курганы с каменной насыпью, могилы с возвышением из камней в центре и каменными выкладками – керексуры (VIII – VII вв. до н.э.), тюркские могилы с каменными бабами (VII – VIII вв. н.э.). Экспедиция Рериха обнаружила огражденные плоскими валунами могилы, в которых содержался немногочисленный инвентарь, в основном представленный наконечниками стрел, которые Юрий Николаевич разделил на четыре типа.

«1) Бронзовый трехгранный наконечник стрелы. Наиболее встречаемый тип. Места находок: область Nub-hor, Do-ring, Rati» [Там же, с. 26 – 27] (рис. 27, 1).

«2) Бронзовый трехгранный наконечник стрелы с прямыми сторонами граней. Места находок: Do-ring, Rati» [Там же] (рис. 27, 2).

«3) Бронзовый трехгранный наконечник стрелы. Места находок: область Ноr, урочище Do-ring, Rati, Cho-Khor» [Там же] (рис. 27, 3).

«4) Медный трехгранный листовидный наконечник стрелы. Место находок: область Namru... Приближается к позднейшему типу тибетских стрел» [Там же] (рис. 27, 4).

Исходя из конструкции данных памятников и того факта, что некоторые из них находились в несомненной «связи с этими старыми святилищами» [Рерих, 1994а, с. 65], то есть мегалитами, Н.К.Рерих отнес их к той же эпохе, что и мегалитические памятники, встреченные экспедицией по пути следования. Открытие «каменных могил» в Тибете значительно отодвинуло границу распространения памятников данного типа, ранее проходившую, по мнению ученых того времени, по районам Тувы, Бурятии, Алтая и Северной Монголии.

 

Рис. 27. Наконечники стрел из древних тибетских погребений.
1–3 – бронзовые; 4 – медный; 5, 6 – железные.
Из сборов экспедиции Н.К.Рериха.

 

Участники Центрально-Азиатской экспедиции обследовали и так называемые дардские могилы. Эти памятники были раскопаны миссионерами в Лехе. Могилы представляли собой подземные помещения, сложенные из неотесанных камней. Погребальный инвентарь состоял из глиняных горшков с линейным орнаментом, мелких бронзовых предметов, четок. В некоторых сосудах лежали человеческие кости, что свидетельствовало об обычае расчленять тела и хоронить умерших в кувшинах. Анализируя результаты раскопок, проведенных миссионерами, Ю.Н. Рерих отметил, что захороненные отличались по антропологическому типу от современного населения Ладака. Найденные в сосудах черепа принадлежали долихоцефалам, в то время как современные тибетцы – брахицефалы. Это сопоставление позволило Ю.Н. Рериху сделать вывод о том, что «могилы в Тэу-гзер-по оставлены древне-тибетскими племенами» [Рерих Ю.Н., 1995, с. 26]. Местное население называло эти захоронения «могилами кочевников», что, по мнению Юрия Николаевича, соответствовало действительности.

Местные кочевники, как отмечал Н.К.Рерих в своем путевом дневнике, до сих пор почитают могилы умерших предков. На древних китайских кладбищах на вершине каждого кургана «всегда поставлен горшок, сосуд или черепки горшка. Род курганной тризны» [Рерих, 1974а, с.213].

Азия поразила Рериха огромным количеством мегалитических сооружений в виде менгиров, кромлехов и рядов менгиров, «которые полны значения для каждого археолога» [Рерих, 1994а, с. 64]. «По рельефу Транс-Гималаев, – писал он, – мы увидели четко длинные ряды вертикальных камней. Эти ряды заканчивались кольцом с тремя высокими камнями в центре. Все сооружение было направлено с запада на восток... Мы поняли, что это был типичный менгир, из тех, что прославили каменные поля Карнака» [Там же]. И несмотря на то, что раскопки на территории Тибета были запрещены, Рериху «никаких раскопок не требовалось, чтобы узнать типичную друидическую конструкцию, так бережно перенесенную с берегов океана» [Там же]. Особенно много мегалитов было найдено в урочище Доринг (или «Длинный камень»), на тридцать миль южнее оз. Пангонг (входящего в систему Великих озер), в месте, где экспедиция разбила лагерь. Урочище представляло собой узкую долину, защищенную поросшими степной растительностью холмами. Название урочища было дано из-за расположенных здесь каменных сооружений. По описанию, сделанному Ю.Н. Рерихом, они состояли из восемнадцати параллельно расположенных рядов каменных плит. Каждый ряд был ориентирован с востока на запад. На западном конце каждого ряда находился кромлех или круг из камней, состоящий из нескольких менгиров. Перед вертикально расположенными менгирами стояли каменные столы или алтари. В восточной части сооружения из камней была выложена стрела, направленная острием в сторону рядов менгиров (рис. 28). Ю.Н. Рерих зарисовал план памятника и сфотографировал объект. Местное население, как выяснил Н.К.Рерих, ничего не знает об этих камнях, однако на некоторых больших менгирах имелись следы масла. По местному поверью «камень был жилищем... бога, оберегающего маршрут и путешественников» [Рерих Ю.Н., 1995, с. 385]. Исследователями было отмечено, что большинство встреченных мегалитов служило местному населению местами поклонений, что было «хорошим примером ассимиляции древних святилищ примитивной религии Тибета с современной тибетской церковью» [Там же, с.417].

 

Рис. 28. План мегалитического памятника в урочище Доринг
в области Великих озер (Тибетское нагорье).

 

Несмотря на то, что Рерих в процессе исследований никогда не подводил окончательного итога, поскольку, по его убеждению, «каждая окончательность есть вывод, но выводы означают смерть» [ 1994а, с. 65], данные мегалитические сооружения он относил к до-буддийскому периоду местной истории и интерпретировал их как святилища первобытной религии – культа природы – бон [Молодин, Лазаревич, 1997а, с. 113]. Стрела, выложенная из камней в восточной части памятника, связана с культом солнца и небесного огня, символически изображенного в виде молнии. Это подтверждалось и этнографическими данными: современные кочевники до сих пор носят на шее древние бронзовые наконечники в качестве амулетов, считая их застывшей молнией, ударившей в землю. Сооружение, видимо, было связано с культом природы, и в частности, скультом солнца. Сравнивая мегалитические памятники Карнака в Британии и мегалиты Тибета, Н.К.Рерих отмечал их удивительное сходство: параллельные ряды камней, ориентация свостока на запад, каменные круги – кромлехи – в западной части сооружения. По поводу данного факта он писал: «после долгого пути друиды вспоминали свою родину» [1991г, с. 50].

Исследуя мегалитические памятники, Рерих не настаивал на четкой классификации данных объектов, ибо на его глазах «поверхностная классификация менялась часто, и так называемый факт легко переносился на тысячу лет» [1994а, с. 66], и на вопрос «Кто поставил эти камни вместе?», отвечал: «...Это несущественно для меня, как они называются (строители менгиров. – Авт.), были ли они праотцами готов или их внуками. Существовали ли у них глубокие связи с кельтами или аланами или скифами. Но я радуюсь тому, что на вершинах Транс-Гималаев я видел олицетворение Карнака» [Там же]. Менгиры Азии стали еще одним свидетельством существования культурных контактов удаленных друг от друга древних племен: «...Моя карта сказок была подтверждена. Когда в одной руке вы держите конец волшебной нити в Карнаке, разве не радость обнаружить ее начало в Транс-Гималаях?» [Там же, с. 65].

Участники экспедиции строго следовали поставленным задачам. Любая остановка в пути использовалась путешественниками для обследования окружающей местности и поиска новых памятников археологии: «В то время как водитель был занят автомобилем, – вспоминает Ю.Н. Рерих, – я обошел вокруг и обнаружил большое количество древних курганов и могильников: восемнадцать больших и шесть меньших. Все они имели каменные пирамиды на вершинах и были окружены концентрическими окружностями из каменных плит... Судя по внешнему виду, происхождение их было аналогичным происхождению таких же курганов на горах Ноин-ула, которые исследованы экспедицией Козлова» [1995, с. 176-177]. Подобные могильники с обо – каменными возвышениями – типичны для многих территорий, в том числе для Степного Алтая, Казахстана и Тувы.

Памятники буддийского периода были представлены двумя основными типами: ступами и пещерными храмами. «Гигантские ступы буддизма, погребальные памятники, обнесенные оградою, те же курганы всех веков и народов» [Рерих, 1974а, с. 10]. Большинство подобных памятников было разрушено, а кирпич, из которого строились ступы, использовался в более позднем строительстве: «Сама ступа превратилась в бесформенную глыбу, и лишь остатки кирпичной кладки внизу выдают ее построение. Размеры ее велики; не меньше большой ступы в Сарнатхе. В сущности сохранилось лишь одно основание, а весь верхний купол исчез. Трудно среди песчаных оползней различать строительные развалины» [Там же, с. 153]. Однако исследователям удалось определить, что умерших перед захоронением сжигали. Обряд трупосожжения был широко распространен в культурах различных народов: «Курганы Упсалы в Швеции, русские курганы Волхова на пути к Новгороду, степные курганы скифов, обнесенные камнями, говорят легенду тех же торжественных сожжений, которые описал искусный арабский гость Ибн-Фадлан. Всюду те же очищающие сожжения» [Там же, с. 18]. Во время обряда сожжения в Гималаях применялось «много благовоний, розовой воды и пахучего сандалового дерева. Поэтому не тяжел дым сожжений тел в Бенаресе. И в Тибете сожжение тоже принято» [Там же]. Культ огня, отраженный в данном обряде, был также неразрывно связан с культурами Зороастра, в которых огню придавалась та же очищающая сила. Рерих утверждал, что так называемая «дикость», которую приписывали путешественники погребальным обычаям Тибета, на самом деле – их отношение к чужому, непривычному. «Лишь отсутствие горючих материалов, – отмечает ученый, – заставляло отступить от лучшего способа, то есть от сожжения» [Там же].

Характерным элементом буддийской культуры являлись храмы, вырубленные в пещерах высоко над землей. Некоторые из них имели лишь небольшое количество камер-келий, другие представляли собой многоэтажные здания в скалах. Часть храмов была описана англичанином Аурелом Стейном и немецким доктором Лекоком. Селение Артыш, лянгары Тогракдинг, Туругдан, местность по течению Кизил-Дарьи, Северный Пенджаб – вот лишь небольшой список мест, в которых экспедицией Рериха были обнаружены подобные храмы. «На песчаниковых скалах, – писал он в своем путевом дневнике, – высоко что-то чернеет. Не сомневаешься, что это отверстия древних буддийских пещер. Так и есть. Часть пещер чернеет очень высоко, и подходы к ним обвалились. Но три пещеры на низком откосе. Потолок и стены разрушены. Конечно, это мусульмане уничтожали ненавистные изображения. Около земли... еще видны остатки орнаментов» [Там же, с. 167]. Эти орнаменты живо напомнили Николаю Константиновичу о тохарских древностях V – VIII вв. Входом пещеры были обращены на восток, к восходу солнца. Рерих старался представить себе эти пещерные молельни не ободранными местными «иконоборцами», а «ярко, бодро расписанными» [Там же, с. 170]. В нишах были расположены фигуры «Благословенного и Бодхисатв... в одной пещере остались следы изображения тысячи Будд... в другой пещере осталось ложе Будды и часть плафона» [Там же]. Под полом одной из пещер обнаружилась полость, видимо, там был расположен еще ряд помещений. По этому поводу Н.К.Рерих писал, что «вряд ли можно считать раскопку законченной, если ясно звучат пустоты скрытых помещений» [Там же].

Рерихи обратились к трудам доктора Лекока, который классифицировал мингойи (пещерные храмы с фресками), взяв за основу художественный стиль фресок. Таким образом, он выделил несколько стилей:

«1. Ранний стиль, обнаруживающий четко прослеживающееся влияние греко-буддийской школы Северо-Западной Индии.

2. Стиль рыцарей с длинными мечами.

3. Древний тюркский стиль... отмечен сильным влиянием Китая.

4. Новый тюркский, или собственно уйгурский, стиль, где китайские элементы ослаблены тенденциями местного искусства.

5. Тибетский стиль. Встречен только в Турфане» [Рерих Ю.Н., 1995, с. 88].

Исходя из этой классификации, обнаруженные Центрально-Азиатской экспедицией храмы с фресками Н.К.Рерих датировал V – серединой VIII в.

Отдельным пунктом научной программы экспедиции 1924 – 1928 гг. было исследование наскальных изображений. Они были встречены повсюду: в горах и на перевалах Тибета и Гималаев, в степях Алтая и пустынях Монголии. «Ладак, Дардистан, Балтистан, Лахуль, Трансгималаи, часть Персии, Южная Сибирь (Иртыш, Минусинск) изобилуют разнообразными, сходными в техническом отношении изображениями, невольно напоминающими скалы Богуслана и изображения остготов и прочих великих переселенцев» [Рерих, 1991 г., с. 184].

В зависимости от сюжета Н.К.Рерих подразделил петроглифы на несколько типов:

I. Буддийский: изображения свастики (буддийской, бон-по), львов, коней легендарного героя Гессар-Хана, предметов культа и религиозные надписи, а также изображения Майтрейи, датируемые Н.К. и Ю.Н. Рерихами примерно IX в., то есть временем, когда махаяна стала распространяться на территории Тибета.

II. Добуддийский, связанный с древней религией бон и культами огня: изображения горного козла, который по представлениям местного населения был символом огня. «Кроме горных козлов, во всевозможных комбинациях, можно видеть изображения солнца, руки, танцы ритуальных фигур и прочие знаки давнего фольклора» [Там же].

III. тип, выделенный непосредственно Н.К.Рерихом, включает изображения мечей, найденные в урочище Карга и около Кейланга (Лахуль). Рерих отмечает, что типологически данные мечи схожи с бронзовыми мечами и кинжалами минусинского (сибирского) типа, характерными для эпохи Великого переселения народов: «Где же мы видели эти характерные формы меча-кинжала? Видели их в Минусинске, видели на Кавказе, видели во многих сарматских и кельтских древностях. Все к тем же соображениям, к переселению народов ведет этот меч... Знак ли битвы, знак ли мужественного прохождения?» [Там же, с. 182].

Другим методом датировки и определения культурной принадлежности найденных наскальных изображений ученый считал установление различий в технике их исполнения: «Присматриваясь к этим типичным рисункам на поверхности скал, вы замечаете их два различных типа. Одни более новые, более сухие по технике. В них можно рассмотреть намеки на буддийские предметы, стилизованные субурганы и так называемые счастливые знаки Буддизма. Но рядом с ним... вы видите сочную технику, относящую вас к неолиту. На этих древних изображениях вы различаете горных козлов с крутыми рогами, яков, охотников-стрелков из лука, какие-то хороводы и ритуальные обряды. Характер этих рисунков потому заслуживает особого внимания, что те же древние изображения мы видели на скалах около оазиса Санджу, в Сензиане, в Сибири, в Трансгималаях, и можно было узнавать их же, вспоминая Халристнингары в Скандинавии» [Рерих, 1991 г, с. 16]. Подобные рисунки были встречены Н.К.Рерихом и во время путешествий по Северной Америке, что, безусловно, указывало на древние связи культур двух континентов, которые, по его выражению «Через эти изображения (культуры. – Авт.)... протягивают руку друг другу» [Рерих, 1974а, с. 105].

Наскальные рисунки Н.К.Рерих относил к трем периодам: неолиту, эпохе древней религии бон-по и к более позднему времени. Помимо попытки установить возраст наскальных изображений, исходя из сюжетов и техники нанесения рисунка, он видел свою задачу в том, чтобы постичь устремления мастера, его мысли и чувства в момент работы над рисунком. Наскальные изображения интересовали Рериха как «продукт творческой работы духа» [Бердяев, 1990, с. 166]. Сходство петроглифов, этих проявлений «безымянного художественного творчества» [Рерих, 1992б, с. 127], в различных уголках света Рерих объясняет общностью корней евразийских культур.

В Монголии, на Алтае и в Джунгарии участники экспедиции встречали примеры «стихийно образованного творчества» [Там же, с. 127] – антропоморфные каменные изваяния. По мнению Рериха, эти так называемые «каменные бабы», вероятно, представляли собой надгробные памятники умершим вождям. По мнению исследователей, изображения на этих памятниках не имели портретного сходства с похороненными людьми, хотя исторические детали костюма были почти полностью воссозданы. Рерих предположил, что, скорее всего, эти изваяния имели культовое значение. Большинство центрально-азиатских каменных статуй были «совершенного того же характера, как и каменные бабы южнорусских степей» [Рерих, 1991г, с. 34]. Практически у всех изваяний в левой руке была изображена чаша, которая «иногда процветалась огнем» [Рерих, 1992б, с. 127]. Сакральное значение придается чашам во многих культурах, «начиная от священных родовых и военных чаш и кончая символическими наименованиями нервных центров» [Рерих, 1995а, с. 332]. «В культурах Зороастра изображается чаша с пламенем. Та же пламенеющая чаша отчеканена на древнееврейских серебряных шекелях времен Соломона и древнее. В индусских раскопках эпохи Чандрагупты Маурьи видим то же самое мощно стилизованное изображение. Сергий Радонежский, трудясь над просвещением России, приобщался от пламенеющей чаши. На тибетских изображениях бодхисатвы держат чашу, процветшую языками огня. Помним чашу жизни друидов. Горела чаша Грааля» [Рерих, 1974а, с. 33].

Изображение чаши с пламенем, многократно повторяющееся на каменных изваяниях, определялось, несомненно, ритуальными установлениями, выросшими в недрах этих культур и закрепленными в рисунках их носителями. В Монголии даже была записана легенда, повествующая о местной каменной статуе, в которую после своей смерти превратился предводитель разбойников, поклявшийся сделать что-либо хорошее для своих соотечественников. Это же изваяние почиталось как местное божество – дух-охранитель рогатого скота и людей. Подобное приспособление древних памятников к нуждам местного населения, как отмечали исследователи, было характерно для всей территории Азии.

Пламенеющая чаша напоминала Рериху «так о многом, что было бы неосторожно сразу предложить какие-то решения» [1992б, с. 128]. Однако в одном ученый не сомневался: наличие общей культовой символики у племен и народов не только свидетельствует о контактах, существовавших в прошлом, но и является подтверждением «общности общечеловеческих чувствований» [Там же, с. 187].

Огромный вклад Центрально-Азиатская экспедиция внесла в изучение памятников так называемого «звериного стиля». Н.К.Рерих, будучи и художником, и ученым, не мог не заинтересоваться предметами кочевого искусства скифского времени. «Почти 40 лет тому назад, – вспоминал он, – довелось обратить внимание на замечательные, по стилизации своей, скифские древности и родственные им в духе... чудские бляшки» [1994а, с. 95]. В то время ученые считали подобные предметы «перетолкованием греческого классического мира» [Там же]. Позже, когда количество находок, выполненных в скифском зверином стиле, возросло, появляется целая наука о «зверином стиле». «Самые замечательные ученые обратили внимание на эти наследия великих путников и отдали должное внимание этим необыкновенным стилизациям» [Там же].

Во время экспедиции 1924 – 1928 гг. Рерихом были открыты образцы «звериного стиля» у кочевых племен Западного Хора (Северный Тибет). В данном районе располагался древний центр металлообработки – Дерге. Практически все обнаруженные изделия были изготовлены из металла. Изделия в скифском стиле, распространенные в районе Тибета – Транс-Гималаев, представляли собой живописно декорированные композиции из фигур животных и птиц. «Тут были и бегущие олени, и антилопы, лежащие лоси, птицы, фигуры фантастических животных, переходящие в чистый орнамент» [Рерих, 1992а, с. 32]. Некоторые орнаментальные мотивы были высоко стилизованы, что позволяло Рериху говорить о том, что они прошли довольно длительный путь развития. Яркие образцы «звериного» орнамента были во множестве обнаружены экспедицией в обиходе кочевников Тибета: «Футляры огнив, пояса, фибулы, нагрудные бляхи, ножны мечей и ладанки оказались покрытыми орнаментом, повторяющим давно известные мотивы скифо-сибирского искусства» [Там же]. Однако Н.К.Рерих призывал отказаться от общепринятого в археологической науке понятия «звериный стиль» как одностороннего и не отражающего всю глубину замысла древних художников и совершенство техники этих образцов металло-пластики. По его мнению, эти произведения должны быть интересны исследователям «не одними звериными формами, но своим творческим богатством и своеобразием стилизации. Звериность не будет внутренним признаком этого стиля» [1994а, с. 96].

Ю.Н. Рерих сделал подробное описание наиболее характерных предметов, украшенных композициями из «изысканнейших форм животнообразного царства» [Там же, с. 95].

 

Рис. 29. Сумка для огнива из области Хор (Северный Тибет).
Тибетский звериный стиль.

 

«1) Тибетское огниво. На крышке, сделанной из черной сыромятной кожи, наложены медные фигуры оленьих самок с молодыми оленями. Животные изображены повернувшими головы назад. Трактовка фигур животных и сюжета ясно указывает на принадлежность изображения к скифо-сибирским мотивам. В середине огнива наложена медная бляха с изображениями восьми счастливых знаков тибетской религиозной орнаментики» [Рерих, 1992а, с. 33 – 34] (рис. 29).

«2) Огниво. На крышке, сделанной из черной сыромятной кожи, наложены фигуры каких-то фантастических животных. Животные изображены срывающими плоды с дерева, стоящего между ними. Мотив этот хорошо известен среди скифо-сибирских древностей.

3) Огниво. На крышке наложены парные фигуры зверей, стоящие по сторонам дерева, имеющего вид пятилепестковой розетки. Западный Тибет, современной работы» [Там же] (рис. 30).

«4) Медная бляха с изображением двуглавого орла в круге. Чрезвычайно редкий мотив в тибетском искусстве. Мотив двуглавого орла встречается в кавказских древностях и восходит к хеттскому искусству Малой Азии» [Там же].

«5) Изображение бегущего оленя на крышке ладанки... Изображения восьми счастливых знаков чередуются с изображениями бегущих оленей... голова оленя обращена назад, что является частым мотивом среди скифо-сибирских древностей. Трактовка морды и глаз животного имеет многочисленные аналогии среди известных находок в сибирских курганах» [Там же] (рис. 31).

«6) Изображение лежащего оленя на серебряном футляре из Дерге. Мотив лежащих оленей, лосей и антилоп хорошо известен в скифо-сибирском искусстве. Трактовка указывает на принадлежность изображения к средне-азиатскому культурному кругу» [Там же].

«7) Изображение фигуры птицы, быть может, лебедя, взятой с серебряного футляра, дергесской работы» [Там же].

«8) Замечательный образчик тибетского «звериного» стиля находится в коллекции С.Н. Рериха в Нью-Йорке. Эта старая посеребренная бляха или пряжка... изображает льва, головой повернутого к зрителю. Грива животного висит густыми прядями вокруг головы. Трактовка тела полна необычайной силы. Задние ноги напряжены и поджаты, и животное как бы готовится к прыжку. Хвост поднят, и весь облик животного выражает момент большой настороженности. На заднем плане изображены два дерева, соединенные ветками над головой животного. Под фигурой... видны стилизованные холмы... По бокам имеются прямоугольные отверстия, через которые как будто пропускался ремень. Бляха могла служить пряжкой на ремне, либо нагрудным знаком» [Там же].

 

Рис. 30. Сумка для огнива. Тибетский звериный стиль.

 

Рис. 31. Бронзовая амулетница с изображением оленя.
Тибетский звериный стиль.

 

Большой вклад в понимание единства и своеобразия древностей «звериного» стиля Тибета внесли находки экспедиции генерала П.К. Козлова в горах Ноин-ула в Северной Монголии. Обнаружив подобные орнаментальные мотивы не только на металлических предметах, но и «на скалах и на остатках тканей» [Рерих, 1994а, с. 95], Рерихи предположили, что их предназначение не ограничивалось только ритуальными надобностями, в них «легко можно усматривать широкую композиционность, входившую во все украшения жизни» [Там же]. В таком стиле украшали и одежду. В коллекции, собранной во время экспедиции, имелись пояса, богато украшенные серебряными и медными фигурками животных и птиц.

Анализируя находки Центрально-Азиатской экспедиции, можно сделать вывод, что так называемый «неозвериный» стиль, распространенный на территории Северного и Северо-Восточного Тибета, имел свои особенности. Здесь практически отсутствуют столь характерные для скифской культуры кочевников южнорусских степей динамичные композиции, изображающие борьбу зверей. В некоторых находках проявляется синтез традиционной скифо-сибирской орнаментики и современной тибетской религии, выраженный в изображении восьми счастливых знаков на предметах обихода. Однако общим для предметов скифского стиля всех территорий являлось то, что «художники, создававшие их, были острыми наблюдателями природы и хорошо знали характер и привычки животных, которых они изображали» [Рерих Ю.Н., 1995, с. 337].

«Единство художественного стиля в культурах различных народов, расселенных на огромной территории, охватывающей Сибирь, Алтай, Туву, Монголию, Китай и Тибет, не раз отмеченное Н.К.Рерихом, позволило ученым говорить об общности его для всех кочевых племен верхней Азии» [Молодин, Лазаревич, 1997а, 115]. Центром этой великой культуры кочевников Рерихи считали богатый золотом и металлической рудой Алтай, фауна которого часто отображается в предметах «звериного стиля» [Рерих Ю.Н., 1995, с. 337]. Стиль этот возник в недрах «кочевых и охотничьих племен большого этнического разнообразия» [Там же]. Его широкое распространение Рерих объясняет одинаковыми условиями обитания и родственной хозяйственной деятельностью данных племен. В начале XX в. было установлено, что «звериный стиль» своими корнями уходит в культуру иранских кочевников, вооружение которых поставлялось в эпоху Хань (206 г. до н.э. – 220 г. н.э.) в Китай, и таким образом привносились элементы богатой орнаментации в неозверином стиле, «названном так, чтобы отличить его от звериного стиля южных российских степей» [Там же, с. 338].

Появление «звериного стиля» в искусстве аборигенного населения Тибета, как считал Н.К.Рерих, было обусловлено движением кочевых племен – носителей стиля, вытесняемых со своих исконных территорий завоевательными походами хуннов. Во II в. до н.э., как указывают китайские источники, хунны вытеснили племена юе-чжей (скифов-иранцев), кочевавших между Дун-Хуаном и Гань-чжоу-фу. Небольшая их часть (малые юе-чжи) мигрировала в Тибет и слилась с местными племенами, принеся с собой это своеобразное искусство.

«Звериная» орнаментика украшала не только предметы повседневного обихода и одежду тибетских племен, но и оружие. Длинные мечи так называемого «сарматского» типа и тяжелые ударные копья были принесены на территорию Северного Тибета иранскими и индо-скифскими племенами. Ю.Н. Рерих выделяет несколько типов тибетских мечей, с которыми участники экспедиции ознакомились во время путешествия:

«1) Длинный двоеручный меч, находящийся на вооружении пехоты... Длина меча свыше 1 метра... Клинок – железный. Ножны... деревянные, редко обтягиваются кожей. Рукоять эфеса часто обтягивается кожей либо туго обвита медной проволокой. Голова эфеса, а также перекрестие часто украшаются серебряной насечкой, но редко бирюзой или металлическим орнаментом...

2) Длинный меч, находящийся на вооружении конницы или пехоты... Длина около 1 метра. Рукоять эфеса часто покрыта кожей либо делается из дерева. Головка эфеса и перекрестие (прямое) часто украшается бирюзой, камнями или металлическими бляхами и орнаментом. Клинок – железный. Конец клинка скошен на подобие мечей китайской работы.

Среди типов орнаментации преобладают цветочные и геометрические орнаменты. Ножны обтягиваются кожей. Верхние и нижние наконечники ножен также украшаются бирюзой, камнями и металлическим орнаментом.

Этот весьма распространенный тип меча прямо восходит к «сарматским» мечам Ханьской эпохи... их знали индо-скифы Индии, они были распространены в Китайском Туркестане шестого и седьмого века по Р. Хр.

3) Короткий меч находится на вооружении конницы и пехоты... Эфес и ножны покрываются металлическим орнаментом и украшаются бирюзой и камнями. Широко распространенными мотивами орнаментации являются: цветочный орнамент, китайский дракон, группы фантастических животных. Клинок – железный. Конец клинка заострен.

4) Сабля находится на вооружении конницы. Эфес и наконечники ножен часто украшаются металлической орнаментацией, бирюзой и камнями. Преобладает китайский орнамент... Заимствована из Китая и особенно часто встречается в восточном Тибете» [Рерих Ю.Н., 1992а, с. 35-36].

Среди копий ученый выделяет два основных типа:

1. Тяжелые ударные копья длиной от 7 до 10 футов.

2. Дротики длиной 5 футов с древком, обвитым железным жгутом. На древке имеются два кольца, одно из которых подвижно. К обоим кольцам привязывался ремень, который не выпускался из рук при метании. Вооружение данного типа использовалось только при бое на ближних дистанциях.

Открытие экспедицией Н.К.Рериха предметов, выполненных в «зверином стиле», у кочевников Северного Тибета позволило отодвинуть южную границу распространения этого стиля к северным склонам Транс-Гималаев, включив данный регион в огромный массив родственных номадийских культур Азии.

На основании детального изучения полученного экспедицией 1924 – 1928 гг. археологического материала Н.К.Рерих сделал вывод о том, что большинство курганов, каменных изваяний, наскальных изображений и других памятников археологии было оставлено древними племенами, двигавшимися на запад в период хуннских завоевательных походов. Этому времени, названному в научной литературе «Великим переселением народов», Рерих уделял большое внимание в своих трудах. «Проблема великих миграций, – писал он, – самая привлекательная в истории человечества» [1994а, с. 60]. Прежде всего его занимал вопрос о причинах этих процессов: «Какой дух двигал целыми народами и бесчисленными племенами? Какие катаклизмы гнали орды из родимых степей? Какое новое счастье и преимущества угадывали они в голубой дымке необъятной пустыни?» [Там же]. Ознакомившись с материальной и духовной культурой кочевников, расселенных на огромной территории, Рерих убедился в том, что «великие переселения народов не случайность», ибо «не может быть случайностей в мировых постоянных явлениях» [Там же, с. 83]. Слишком упрощенным он считал мнение, распространенное в то время в научной среде о том, что «эти путники механически выталкивались народностями, восставшими позади» [Там же], или объяснение причины массового переселения племен и народов поисками внутренних оздоровляющих движений. По мнению Н.К.Рериха, в путь, на неизведанные пространства двинулись наиболее сильные по своему внутреннему потенциалу племена. «От движения народы не уставали, – писал он, – не ослабевали, но в расширении кругозора накопляли богатство воображения» [Там же, с. 96]. Ученый считал, что только в движении, в соприкосновении с новым расширяется сознание народа. «В глубинах Азии... в давние времена передвижение рассматривалось как завершение образования... Великие переселенцы уносили с собою такие же замечательные заветы и по пути своем создавали великие стили искусства и жизни» [Там же, с. 83]. «Вспомним, – писал Рерих об общности культур, – хотя бы об аланских наследиях и о прекрасном романском стиле. Вспомним характер монастырей, как в славянских землях, так и азиатских окраин. Без удивления вспомним, что рукояти мечей Гималайских нагорий и фибулы их находятся как на Кавказе, так и в южнорусских степях и рассеяны по Европе. На фибулах, на нагрудных пряжках этих встречаем многие изображения, ставшие символами целых народностей» [1995в, с. 178].

Большую роль в вопросе о переселении народов Н.К.Рерих отводил Алтаю, который, по его мнению, являлся «одним из очень важных пунктов» [1991 г, с. 30], ибо именно здесь кочующие на рубеже тысячелетий племена нашли временное пристанище, напоминавшее им родину: «Глядя на безжалостные ледники Транс-Гималаев, на эту стерильную почву, на бесплодные скалы... вы можете представить себе, как люди были движимы вперед и как от высоких гор они достигли просторов... пустынь. Но их дух не удовлетворен. Они тосковали по горам. Таким образом, именно Алтайские горы дали им временную иллюзию... желанного счастья» [1994а, с. 65]. Поездка семьи Рерихов на Алтай в 1926 г. должна была, по их замыслу, дополнить картину движения древних кочевых племен. Кроме того, Алтай для Рерихов был той частью Азии, которая до сих пор «...в доисторическом и историческом отношении... представляет невскрытую сокровищницу» [1991 г, с. 30]. Во время месячного пребывания экспедиции на Алтае: конных походов из Уймонской долины к Катунскому и Теректинскому хребтам, к селам Катанда и Тюнгур, в долины Катуни, Кучерлы, Ак-Кема, и, даже долгожданного восхождения на Белуху, о котором давно мечтали, Н.К.Рерих проводил археологические исследования. «Около Черного Ануя на Караголе – пещеры. Глубина и протяжение их неизвестны. Есть кости и надписи» [Рерих, 1974а, с. 239]. Есть основания предполагать, что он обследовал Денисову пещеру, раскопки которой ведутся и в настоящее время.

Побывав в пещерах Алтая, Н.К.Рерих проводит параллели с тайными ходами, протянувшимися «от Тибета через Куньлунь, через Алтын-Таг, через Турфан; «длинное ухо» знает о тайных ходах и пещерах!» [1974а, с. 240]. Ученый не оставил без внимания и другие археологические памятники – курганные могильники, наскальные рисунки, каменные изваяния.

Изучая проблему переселения народов, Рерих обращается к местным легендам: «Бесконечные курганы южных степей хранят многочисленные истории о появлении неизвестного воина неизвестно откуда. Если без предубеждения вы терпеливо отметите на своей карте все легенды и предания такого рода, вы будете удивлены результатом. Когда вы соберете все сказки о потерянных и подземных племенах, не будет ли перед вами полная карта великих миграций?» [1994а, с. 64]. По выражению ученого «явь стала сказкой» [1974а, с. 240]. Услышанная на Алтае легенда о чуди подземной поразила Николая Константиновича не только явным сходством названий племен – «чудь» – в Азии и на Руси, но и отображением в памяти народной процесса переселения народов: «Погребение, установленное большими камнями, – пишет Рерих в путевом дневнике, – так называемые чудские могилы, надписи на скалах, все это ведет нас к той важной эпохе, когда с далекого юго-востока, теснимые где ледниками, где песками, народы собирались в лавину, чтобы наполнить и переродить Европу» [1991 г, с. 30].

Обследовав памятники периода «Великого переселения народов» и познакомившись с местными легендами, Н.К.Рерих впервые реконструирует путь, по которому прошли кочевые племена: «Проведите линию от южнорусских степей и от северного Кавказа через степные области на Семипалатинск, Алтай, Монголию и оттуда поверните ее к югу, чтобы не ошибиться в главной артерии движения народов» [Там же, с. 34].

Н.К.Рерих одним из первых среди археологов и историков того времени призывает отказаться от мнения, что Азия принесла в Европу мрак невежества и разрушение. Он считает, что волна кочевников, хлынувшая на европейский континент, наполнила его не только восточной мудростью и глубокой духовностью, но и художественной красотой, отраженной в орнаментах на одежде, оружии, конском снаряжении. По мнению Рериха, племена «переселенцев», принеся с собой свои обычаи и традиции, обогатили культуру Европы, положив тем самым начало сближению Востока и Запада.

 

Рис. 32. Н.К.Рерих во время экспедиции в Манчжурию в 1934 – 1935 гг.

 

Вторая экспедиция Н.К.Рериха в Азию состоялась в 1934 – 1935 гг. К сожалению, мы имеем о ней гораздо меньше сведений, чем о первой. Причиной, побудившей его вновь отправиться в путь по необъятным просторам Азии, было желание более полно обследовать территорию Китая и Внутренней Монголии и дополнить картину истории и культуры Азии, воссозданную в ходе первой экспедиции. Маршрут второго похода проходил по китайской территории в районе линии КВЖД, от которой старались не отходить далеко из-за сложной политической обстановки, а также пролегал через Хинганский хребет, пустыню Гоби, Ордос и Аланшань (рис. 32, 33). Финансирование экспедиции обеспечивал департамент земледелия США, что во многом определило основное занятие ее участников – изучение засухоустойчивых растений, предотвращающих эрозию почв. Параллельно Н.К.Рерих проводил археологическое обследование в пустынях Внутренней Монголии и в отдельных районах Китая. «Уж так широка пустыня Монгольская! Уж так необъятна степь! Уж так несчетны горы, холмы, гребни, буераки и складки, где захоронена слава!» [Рерих, 1995а, с. 301; Анненко, 2000, с. 342-354] (рис. 34).

 

Рис. 33. Н.К. и Ю.Н. Рерихи во время экспедиции в Монголию в 1935 г.

 

Рис. 34. Н.К.Рерих во время экспедиции в Монголию в 1935 г.

 

В Монголии Н.К.Рерих впервые проводит раскопки городища Наран Обо и подробно описывает их результаты в путевом дневнике. «Опять мы побывали в развалинах древнего города, теперь носящих название «Много Храмов». На обширном пространстве, окруженном останками стен и целыми курганами, в разбросанных осколках рассыпаны разновременные здания» [Рерих, 1995а, с. 559]. Городище Наран было расположено на землях к северу от ставки князя Дархан Бейле. Возраст и культурная принадлежность памятника устанавливались по «характерным деталям развалин и обломкам керамических, архитектурных украшений» [Рерих, 1991а, с. 178]. «На обширном пологом холме, – пишет ученый в полевом дневнике, – разбросаны неисчислимые черепки посуды. Точно бы весь холм состоит из нажитых слоев, насыщенных всевозможными обломками фарфора и керамики» [1995а, с. 559]. Исследователи установили несколько этапов заселения города: «Среди древнейших более примитивных гончарных поделок можно усмотреть почти неолитические орнаменты – веревочные и ногтяные» [Там же, с. 560], а «...позднейшая, судя по керамике, принадлежит манчжурской династии. Затем имеются явные признаки нимской династии в виде большой, прекрасно сделанной каменной черепахи, вероятно, служившей базой для колонны» [Рерих, 1991а, с. 178]. Более всего Рериха заинтересовали «остатки монголо-несторианского времени 13 или 12 века, может быть, с еще более ранними основаниями» [Там же]. Характер орнаментов гробниц-саркофагов с крестами несторианского времени, найденных в Наран Обо, побудил ученого обратиться к западной традиции. По его мнению, подобные гробницы «могли бы быть не только во Владимире и в Юрьеве-Польском, но и в Сан-Марко или в Вероне» [Там же]. Еще одним датирующим признаком были уйгурские и старокитайские надписи на надгробиях. Однако Рериху так и не удалось определить «первоначальную древность этих пустынных камней» [Там же, с. 167]. В процессе изучения памятника Рерих отмечал, что «один холм, полный разновековых останков, породит множество впечатлений и заключений.

Какую бы вдохновенную лекцию ни иллюстрировать черепками сосудов, все же впечатление этих же самых осколков на том месте... будет несравненно более сильным» [1995а, с. 561]. Останки города были зафиксированы Н.К. и Ю.Н. Рерихами: зарисован план, скопированы надписи. Покидая развалины этого древнего города, Н.К.Рерих писал о том, что при более глубоком «исследовании могут быть обнаружены многие любопытнейшие находки...» [1991 а, с. 178].

Большую помощь при интерпретации археологического материала Н.К.Рериху оказывала информация, которую он черпал, изучая нумизматические древности. Несмотря на то, что монеты, по его замечанию, являются «самым условным знаком жизни человеческой» [Рерих, 1994б, с. 95], символика, запечатленная на монетах, имеет глубокий смысл: «Перед нами старинная монгольская монета. На ней и солнце, и луна, и семизначное созвездие Большой Медведицы, или Семи Старцев. Широкая мечта о поднебесье, Мечта о чудесах и красота Чингисова Великого Синего Неба» [Рерих, 1995в, с. 34]. Рериха поражало разнообразие денежных знаков, принадлежащих разным эпохам и культурам. «К примеру, идя по истории Китая вглубь, мы... можем встретить всевозможные затейливые формы монетных знаков... но... наиболее неожиданной и знаменательной формой будут монеты-ножи Чжу (715 – 431 гг. до нашей эры). Среди множества странных монетных форм, соответствовавших разнообразным видам торговли, форма ножа нигде нам не встречалась... Форма их очень красива, а кольцо на ручке показывает, что они могли привязываться или нанизываться на что-то и были носимы при себе» [Рерих, 1994б, с. 95 – 96]. Рерих задается вопросом: почему именно такую форму выбрали древние для своих денежных знаков? И сам на него отвечает: именно «нож больше всего является символом жестким, колючим, жестоким, но ведь и денежный знак, во всей условности своей, тоже не будет божественным» [Там же, с. 96].

 

§ 2. Этнографические исследования в Центральной Азии

Исследование истории и культуры Азии Рерих не мыслил без изучения повседневной жизни и быта кочевников, что, наряду с данными археологической науки, помогало наиболее полно воссоздать этнический облик населяющих ее народов [Молодин, Лазаревич, 1997б, с. 437]. «Знание местных языков и понимание местной жизни, – писал Рерих, – позволяет находить то, что еще вчера казалось уже несуществующим» [1991а, с. 4]. По наблюдениям Н.К.Рериха, жизнь и быт тибетцев, монголов, алтайцев и других народностей Азии, максимально приспособленный к условиям кочевания, остается практически неизменным на протяжении многих веков: «Около нас ехала киргизская стража. Те же скифы, те же шапки и кожаные штаны, и полукафтаны, как на Кульобской вазе» [1974а, с. 228]. Специфика образа жизни определяла аскетичность быта кочующих племен. «В одиноких юртах кукунорских монгол особенно поражает бедность обиходной утвари» [Рерих, 1992г, с. 193]. Однако одежда, ковры, оружие, конская сбруя богато орнаментированы: «Костюмы их очень эффектны. – Описывает Рерих монгол. – Их кафтаны напоминают своими живописными складками итальянские фрески Гоццоли. Женщины с многими косичками, с бирюзою и серебром ожерелий, в их красных конических шапочках необыкновенно декоративны» [Там же].

Рериха интересовал не столько повседневный быт кочевников, сколько проявления их духовной культуры: «Внимательно должны быть выслушаны сказания и песни, и должно быть подумано, почему люди выражают что-либо в тех, а не в иных словах» [1995а, с. 292]. Эпические и фольклорные произведения дополняли картину жизни кочевых племен, увиденную Рерихами во время путешествия по Азии. «В каждом городе, на каждой стоянке Азии... пытался узнать, какие воспоминания сохранились в памяти народной. Через эти охраняемые и сохраняемые предания вы можете узнать реальность прошлого. В каждой искорке фольклора есть капля великой Правды, украшенной и искаженной» [1994а, с. 60].

Все памятники устного народного творчества, с которыми Рерихи познакомились во время экспедиций в Азию, можно разделить на две основные группы. Первую составляют сказки, предания, легенды, поверья. Ко второй относятся повествования о героическом прошлом народа.

Одним из преданий, услышанных путешественниками, была история о камне с медным поясом, который «двигается и появляется около священных и замечательных мест...» [Рерих, 1995в, с. 22], предупреждая своего временного владельца о важных событиях. Н.К.Рериха интересует семантическое значение пояса. С древних времен этот предмет «...был признаком власти. Не раз в истории похищение пояса или оскорбление пояса приводило к тяжким последствиям» [Там же, с. 21]. Легенда о камне была распространена не только среди народов Азии, но и Европы. Многие народы и племена имели подобные предания. «Воображаю, – писал Н.К.Рерих, – как удивлены были бы местные монголы, если им рассказать все известные легенды и саги о странствующем чудесном камне – прославляемом в веках от берегов Тихого океана средневековыми мейстерзингерами...» [Там же, с. 22]. Упоминается камень и в средневековых исторических и научных хрониках. В Гималаях, Тибете и в Монголии участники экспедиции не раз слышали эту легенду.

Жизнь кочевников неразрывно связана с конем, что не могло не отразиться в легендах и сказках. Монгольская легенда об Эрдени-Мори повествует о надежности и незаменимости этого верного спутника кочевника [Молодин, Лазаревич, 1997б, с. 438]. Подобный образ фигурирует в произведениях народов других стран: «В фольклоре и сагах знаем героев на белых конях. Видели белого коня Святого Егория. Видели белых коней св. Флора и Лавра. Также встречались с белым огненным Пегасом. Видели белых коней древнего литовского бога Световита; на белых конях мчались германские валькирии. Слышали о белом коне Исфагана в Древнем Иране... Слышали о коне Гесер-хана, великого героя Древней Азии, и даже видели на скалах Тибета удары подков его. Знали коня Химавата с огненной ношей Чинтамани... И поступь белого коня очерчивает пределы государства Китайского...» [Рерих, 1995в, с. 26]. И белый цвет коня тоже неслучаен. Во многих культурах белый – это цвет радости, благой вести, цвет борьбы со злыми силами. Поэтому «именно белый конь в сказаниях принадлежит герою» [Там же]. Его главное предназначение – защита от зла. Особая роль, отводимая коню в кочевнических культурах, полностью подтверждается и археологическими материалами, собранными Центрально-Азиатской экспедицией 1924 – 1928 гг.: «На скифских бронзах кони занимают такое существенное место. Конечно, они – носители быта... И в курганах конский костяк не расстается со своим хозяином» [Рерих, 1995а, с. 92].

Особое место в народном эпосе Азии занимают повествования о героях-великанах, борющихся со злом. Исследование Н.К. и Ю.Н. Рерихами «Гэсэриады» – самого известного древнеазиатского эпического произведения – показало, что его главный герой – богатырь владеет не только воинской, но и шаманской силой, а враги обладают способностью перевоплощения в фантастические чудовища [Молодин, Лазаревич, 1997б, с. 439]. Вспоминая рассказ тибетских скотоводов, Ю.Н. Рерих писал: «Я помню эти сидящие фигуры и сосредоточенные лица, освещенные пламенем костра и затянувшиеся до полуночи рассказы о героических подвигах царя Гэсэра и его семи воинственных друзей. В эти моменты обычно равнодушное выражение лица кочевника внезапно загорается внутренним огнем, который говорит больше, чем слова о том, что их древний воинственный дух еще живет в них до сих пор» (Цит. по [Зелинский, 1974, 53, с. 11]). «Гэсэриада» во многом перекликается с эпическими произведениями других стран: «В сказаниях о Гесэр-хане можно находить как бы отзвуки Эдды, а временами как бы звучит рог самого Зигфрида. Даже имя жены Гесэр-хана – Бругума невольно напоминает имя Брунгильды» [Рерих, 1995а, с. 396]. Ю.Н. Рерих одним из первых среди ученых наиболее полно исследовал тибетский вариант этого древнейшего эпического произведения. В работе «The Epic of King Kesar of Ling» он касается истории происхождения и возраста «Гэсэриады»: «Большая часть поэмы о Кесаре, должно быть, произошла от кочевых племен северо-востока Тибета, но это не исключает возможности того, что основные мотивы восходят к иностранным источникам. С очень древних времен кочевья северо-востока Тибета представляли собой нечто вроде прибежища для кочевых племен, вынужденных отступать в горные районы (крепости) Тибета из-за политических переворотов в степном поясе Центральной Азии. Несомненно, что эти пришельцы принесли с собой свои племенные эпосы и песни, которые постепенно смешивались с эпосами тибетских племен» [1967, с. 185 – 186]. По мнению Юрия Николаевича, «эпос о короле Гэсэре, должно быть произошел или, по крайней мере, принял свою современную форму в период тибетской государственности, то есть после первой половины IX века нашей эры» [Там же, с. 186]. Исследуя тибетский вариант центрально-азиатской «Илиады», как называли эпос о Гэсэр-хане, Рерихи увидели в нем отражение эсхатологических представлений, которые были распространены и на Западе в начале нашей эры. Представления о «конце света», возникнув в глубинах Азии, переносились кочевыми племенами на просторы евразийских степей [Козин, 1935; Чагдуров, 1980]. Рерихи связывали этимологию слова Гэсэр с римским титулом Цезарь (Кесарь), который мог быть заимствован тибетскими племенами из Хотана, где эллинистическо-римские влияния прослеживаются с первых веков нашей эры. Тот факт, что «Гэсэриада», как и многие эпические произведения, созданные в народной среде, имела большое распространение не только на огромной территории Азии, но и жила в веках, передаваясь из уст в уста, говорит о наиболее полном выражении в ней надежд и чаяний людей. Во время путешествия по Тибету Рерихи узнали, что в честь этого героя до сих пор проводились состязания и фестивали, эпос о Гэсэре оказал сильное влияние на народную поэзию и искусство местного населения, изображавшего его подвиги на так называемых знаменах Гэсэра: «...Иногда центральная фигура расписанного знамени представляет самого Кесара, изображенным одетым в белое одеяние, в головном уборе в виде тиары... Обычно вокруг центральной фигуры сгруппированы эпизоды из удивительной жизни короля Кесара: его битвы с демонами и оборотнями, которые появляются в образе черного яка, черной лошади и черной козы, уничтожение трех воронов, птиц дурного предзнаменования, женитьба Кесара на Brug-mo, его битва с могущественным королем Демонов Севера, война Кесара против трех королей Хорских и т.д.» [Рерих Ю.Н., 1967, с. 186].

Отличительной чертой культуры кочевников Азии, по сведениям, собранным экспедицией, являлась преемственность традиционного жизненного уклада на протяжении длительного времени, что было обусловлено не только условиями кочевого образа жизни, но и мощным институтом действующих правил и норм, отраженных в народном эпосе. В памятниках устного народного творчества вольнолюбивый дух кочевников нередко вступал в конфликт с существовавшими жесткими законами и правилами, что и определило столь долгое существование в народной памяти преданий о непокорных героях.

Н.К.Рерих ищет ответ на вопрос: «где легенда граничит с фантастикой, а где в основе ее лежит действительность?» [1995в, с. 23]. Проанализировав легенды, предания и эпические произведения многих народов, он приходит к выводу о том, что «герои так называемых легенд были существовавшими людьми, героическими деятелями, дела которых, выходя за пределы общечеловеческого разумения, сплетались в чудесные, вдохновляющие легенды» [Там же].

С.Ю. Ключников в статье «Творящая легенда» условно разделяет легенды и предания духовного характера на две категории: «одни представляют собой памятник прошедшим событиям и относятся исключительно к сфере прошлого, другие нацелены вперед, к... пространству будущего...» [1993, с. 3]. Ко второй категории, так называемым «воспоминаниям о будущем» или «пророческим легендам» можно отнести старообрядческую легенду о Беловодье, с которой семья Рерихов знакомится на Алтае, и учение о Шамбале [Гумилев, 1996].

«Социально-утопическая» легенда о Беловодье была впервые услышана Н.К.Рерихом во время путешествия по Алтаю от старообрядцев Уймонской долины, «население которой в XIX в. играло немалую роль в формировании легенды и поисках Беловодья» [Покровский, 1976, с. 43]. Рассказ уймонских крестьян о сказочной стране, где земли хватит на всех желающих, где отношения между людьми будут иными, чем в окружавшем их доселе мире, тронул Рериха чистотой помыслов. Памятуя о том, что в каждой легенде есть частица правды, он «видит в этой легенде типологическую связь со многими восточными легендами сходной социальной окраски» [Там же] и включает поиски прообраза этой далекой счастливой страны в планы своих странствований.

Большой интерес у Н.К. и Ю.Н. Рерихов вызвало древнее тибетское учение о Шамбале. «Великая Шамбала, – объяснял им лама, – находится далеко за океаном. Это могущественное небесное владение» [Рерих, 1994а, с. 38]. Но Шамбала, по легенде, расположена не только на небе, есть священные места и на земле: «Среди высоких гор есть неизвестные, защищенные со всех сторон долины. Горячие источники питают богатую растительность. Многие редкие растения и лекарственные травы могут расти на этой необычной вулканической почве» [Там же, с. 44]. Иногда на земле могут появляться и люди Шамбалы; они приходят в мир через узкие пещерные проходы (подобные были показаны Рерихам ламами в Турфане и Туркестане), чтобы предостеречь людей или наставить их на верный путь. Большое место в Учении о Шамбале занимают предсказания о наступлении Новой Эры: «Приближается великая эпоха... Правитель Мира готов для битвы... Планеты предвещают новую эру. Но много катастроф произойдет до наступления новой эры процветания. Снова человечество будет испытано, чтобы определить, достаточно ли развился его дух. Рассказывают, как благословенный Ригден-Джапо появляется, чтобы дать поручения своим вестникам... И со всех сторон конные вестники приближаются в глубоком почтении, чтобы слушать Его; и на полной скорости они мчатся исполнять приказы великой мудрости» [Там же, с. 43].

Таким образом, и легенда о Беловодье, и учение о Шамбале отражали футурологические представления населения Азии о земле, согласно которым восторжествуют идеалы справедливости и добра, будут неизбежно уничтожены всевозможные проявления зла, и в новом, очищенном мире будут жить просветленные и искренние люди. В этих представлениях прослеживается общность человеческих устремлений, что, по мнению Н.К.Рериха, объясняется тем, что «каждое Учение истины, каждое Учение о высоких принципах жизни исходит из одного и того же источника» [Там же, с. 52].

Во время путешествия Н.К. и Ю.Н. Рерихи знакомятся с религией бон-по – сложной доктриной, корнями своими уходящей в древность. В ней, как отмечает Ю.Н. Рерих, «...древние формы шаманских идей верхней Азии смешаны с верованиями и культами религии природы первобытного населения Северо-Западной Индии» [1995, с. 327]. Исследователи выявили две формы данной религии: одна – примитивного поклонения природе, «... полная шаманистских и некромантических ритуалов, а иногда и кровавых жертвоприношений» [Там же], другая – приспособленная к буддизму. Пытаясь решить проблему зарождения религии бон, Юрий Николаевич отмечает, что древность ее восходит либо к индо-европейской, либо к доарийской эпохе.

Участники экспедиции интересовались и современным состоянием буддизма. Этой теме Н.К.Рерих посвятил отдельный очерк «Буддизм в Тибете» (1928 г.), в котором описал отношение местного населения к некогда одной из самых мощных религий мира. Неутешительную картину увидели участники путешествия. Н.К.Рерих с горестью отмечает упадок духовности в Тибетском нагорье: «принципы жизни разрушены», заветы, данные Буддой, искажаются до неузнаваемости его последователями – ламами. «Давайте посмотрим несколько картин из современной тибетской действительности ..., – предлагает читателям Рерих. – Я буду фотографом, а вы – судьями... Вот некоторые ламы на святых четках подсчитывают коммерческие доходы и полностью погружены в мысли о прибылях. Разве Будда предписывал такое использование святых предметов? ...Некоторые ламы осуждают убийство животных, но кладовые монастырей набиты тушами баранов и яков, заколотых на потребу монахам. Ну как убивать животных и оставаться безгрешным? ...Храмы чаще всего грязные и зловонные, и у самых их стен идет торговля и даются взятки... Никогда мы не видели такого осквернения ступ и мендангов... Камни со священными надписями, разбросанные на полях, валяются как ненужные» [1994г, с. 51 – 54]. Однако Рерих все же убежден, что в Тибете живут два сознания – одно просвещенное, эволюционирующее; другое – темное, враждебное свету, и желает, чтобы «первое восторжествовало и чтобы этот свет повел страну к ступеням прекрасных заповедей, улучшающих духовную жизнь» [Там же, с. 59].

Во время экспедиции Рерихи приняли участие в буддийских мистериях и праздниках. Впечатляющую картину обряда празднования одного из них – Дня Почитания Канченджанги, проходившего в княжестве Сикким, Николай Константинович описывает довольно подробно: «Трубы ревут. Барабаны бьют... Выходит Хранитель Сиккима в огромной красно-золотой маске с коротким копьем в руке. Вокруг источника, из которого каждое утро струится святая вода, впечатляющий Хранитель поворачивается в медленном благословляющем танце, совершая свои магические круги... Затем из храма появляется Хранительница... черепа украшают ее голову, на ней темное одеяние, божество очерчивает тот же круг; совершив заклинания, она садится рядом с Хранителем... Один за другим появляются Хранители Пяти Сокровищ Канченджанги... Они вооружены мечами и защищены круглыми щитами. Начинается Танец Воинов, напоминающий танцы команчей Аризоны; мечи рассекают воздух, ружья стреляют. Жители Сиккима могут радоваться, глядя, как охраняются сокровища Канченджанги!» [Там же, с. 43 – 44]. На Дне Почитания Канченджанги Рерихи увидели «множество людей в удивительных и разнообразных одеждах. Вот сиккимцы в своих коротких красных одеяниях, в конических, украшенных перьями шляпах; вот... бутанцы, поразительно похожие на басков и венгров; здесь же стоят жители Кама в красных тюрбанах; вы можете увидеть маленькие круглые шапки храбрых непальских гуркхов; тут и люди из Лхасы в их длинных, похожих на китайские одеждах, застенчивые тихие лепча, много шерпов; все типы горцев из всех уголков» [Там же, с. 43].

Огромный вклад в изучение духовного наследия Азии внесла Елена Ивановна Рерих. В течение многих лет она записывала так называемые апокрифические легенды о Великих Учителях Вселенной, опубликовав их под псевдонимом Ж. Сент-Илер в книге «Криптограммы Востока» в Париже в 1929 г. В предисловии к текстам «криптограмм» она пишет: «В этих неожиданных рассказах и притчах, раскинутых среди народов Азии, узнаем, какие именно облики живут в народном сознании. От Алтая до Цейлона народы мечтают о Великих Учителях, припоминая из древности черты их жизни и приближая изложение к характеру своей страны. Собирать эти криптограммы великих дум – значит заглянуть в душу народа» [Сент-Илер, 1993, с. 12].

Н.К.Рерих отмечал, что и в письменных источниках, найденных в тайниках Азии, «сохранились... голоса стран дальних» [1995в, с. 18]. Путешественникам посчастливилось прикоснуться к обветшалым пожелтевшим рукописям Турфана, со страниц которых «звучат гимны Богу Света, Солнцу, Вечной Живой Душе, возносятся моления о покое, о восхождении, о мире» [Там же], к китайским, манихейским, несторианским, тибетским, иранским и среднеазиатским рукописям, в которых Тибет предстает хранилищем и сосредоточением «всей мудрости азиатской». «Эти прерывчатые, изъеденные свитки напомнят, что и в пустынных, затемнелых развалинах когда-то возникали светлые мысли и кто-то изливал душу в прекрасных зовах» [Там же].

Таким образом, сведения о культуре и быте народностей и племен, собранные Центрально-Азиатской экспедицией в 1924 – 1928 гг., расширили научные знания об Азиатском континенте. И археологические, и этнографические данные свидетельствовали о древних связях Азии с Европой и Америкой: «...И оказалось опять, что те же самые символы прошли через различные сознания... На каждое упоминание с Востока следовал и пример с Запада. Вспомним Великого Кришну, благостного пастуха, и невольно сравним с древним образом славянского Леля, тоже пастуха, сходного во всем с индусским прототипом... Вспомнили индусскую женщину на Ганге и ее светочи во спасение семьи. И сопоставили их с венками, опускаемыми на реке под Троицын день – обычаем, милым всем славянским арийцам. Вспомним заклинания и вызывания колдунов Малабарского берега и совершенно такие же действия и у сибирских шаманов, и у финских ведьм, и у шотландских ясновидящих, и у краснокожих колдунов» [Там же, с. 76].

Этнографические источники, с которыми Н.К.Рерих познакомился во время экспедиций, еще раз подтвердили сделанный им вывод об общности и переплетенности корней евразийских культур, о давности и прочности контактов людей, разделенных огромными пространствами и, возможно, этническом родстве народов Азии с представителями аборигенного населения других континентов.

 

§ 3. Деятельность Н.К.Рериха в Институте «Урусвати»

Идея глубокого духовного синтеза Востока и Запада была тесно связана с концепцией комплексного подхода к изучению региона Азии, которая нашла конкретное воплощение в деятельности основанного по инициативе Н.К.Рериха 12 июля 1928 г. в Дарджилинге (Индия) Гималайского института научных исследований «Урусвати» («Свет Утренней Звезды»). Мысль об организации подобного учреждения давно зрела в среде ученых, исследовавших материальную и духовную культуру народов Азии. Центрально-Азиатская экспедиция Н.К.Рериха 1924 – 1928 гг. показала, что «один человек не может справиться со всеми проблемами, возникающими в ходе исследований», что «нужен новый тип организации экспедиций, отвечающий требованиям современных исследований» [Annual Report..., 1930, p. 67]. Необходимость систематизации, анализа и дальнейшего использования собранного Центрально-Азиатской экспедицией огромного археологического, этнографического, лингвистического, фольклорного, эпического и других материалов также требовала создания подобного научно-исследовательского комплекса. Кроме того, Индия всегда привлекала Н.К.Рериха своей культурой. Ученый был убежден, что эта прекрасная страна всегда была непосредственным образом связана с его Родиной – Россией: «обычаи, погребальные "холмы" с оградами, орудия быта, строительство, подробности головных уборов и одежды, все памятники стенописи, наконец, корни речи – все это было так близко нашим истокам» [1991б, с. 178]. В этом всеобъемлющем сходстве «чувствовалось единство начального пути» [Там же].

Главной задачей института было исследование Среднего Востока. Под этим термином основатели «Урусвати» понимали «Индию, а также пустыни и горы Азии, протянувшиеся от Иранского плато на запад до границ с Китаем на востоке, включая Китайский и Русский Туркестан, Монголию и Тибет» [Annual Report..., 1930, p. 67].

В декабре 1928 г. Гималайский институт научных исследований был перенесен в долину Кулу, расположенную в Западных Гималаях. По словам Е.И. Рерих, это место было выбрано неслучайно. «Долина Кулу..., является исключительной местностью, научная ценность которой только начинает выявляться, но и в начале своем поражает богатейшим материалом. Как и в историческом, археологическом, филологическом, так и в ботаническом, геологическом и физическом отношениях Институту предстоит... плодотворнейшая работа» [Рерих, 1991д, с. 211].

Мультидисциплинарный подход к изучению Среднего Востока был отражен, прежде всего, в принципах и методах организации исследований. «...Экспедиции включают в себя группу специалистов, каждый из которых занимался своим узким видом деятельности, более того создавались передвижные исследовательские станции – группы ученых, работающих длительное время в одном регионе, но оставляющие исследовательские базы в разных его точках» [Annual Report. 1930, p. 67]. По мнению основателей института, такой метод позволял не только собрать большое количество данных о регионе, но и всесторонне изучить его с позиций различных наук.

Комплексный подход определил и набор отделений института «Урусвати»: 1) департамент археологии и сопутствующих наук и искусств, 2) департамент естественных наук, 3) научная библиотека, 4) музей для хранения экспедиционных находок.

Отделения состояли из узкоспециализированных секций. Например, при археологическом отделении существовали секции общей истории, истории культуры народов Азии, истории древнего искусства, лингвистики и филологии. В 1929 г. был основан Русский отдел, находившийся в ведении Сибирского Общества. Первоначально в фонды отдела входило собрание русских икон. «...Тогда же в 29-м и 30-м, – вспоминает Н.К.Рерих, – мы планировали Отдел итальянского искусства... Тогда же зародились мысли об отделах Французском, Испанском, Шведском, Финском и целом ряде выявлений Южной Америки» [Рерих, 1991д, с. 203].

Деятельность института «Урусвати» началась в июне 1929 г. с установления контактов с научной общественностью различных стран. Президенту и директору института удалось заинтересовать университеты и другие учреждения Америки и Европы в сотрудничестве, которое выразилось не только в обмене информацией, но и в совместной организации экспедиций в Азию.

Постепенно шла обработка материалов, собранных экспедицией под руководством Рериха в 1924 – 1928 гг., благодаря чему в течение зимних месяцев 1929 – 1930 гг. он смог выступить в США с лекциями о Центрально-Азиатской экспедиции и организовать выставку тибетской коллекции. В рамках работы выставки Ю.Н. Рерих провел несколько бесед о тибетском искусстве.

Несмотря на то что деятельность в «Урусвати» отнимала много сил и времени у Николая Константиновича, он продолжал заниматься археологией. Четвертого ноября 1930 г. профессор Н.К. и Ю.Н. Рерихи прибыли во Французскую Индию, в Пондишерри, где исследовали древнее поселение с захоронениями в глиняных урнах. Юрий Николаевич писал матери: «...Вчера мы посетили древнее поселение и раскопали несколько глиняных урн с остатками костей. Вся коллекция будет передана нашему Институту. В ней также есть глиняные изделия и каменные полированные топоры...» [Рерих Ю.Н., 1992б, с. 98].

Памятник располагался на большом поле с захоронениями в восьми милях от Пондишерри, на дороге Гранд Этан. Большинство могил было раскопано полковником Ляфитте и его помощником Фоше. Полученную коллекцию и фотоматериалы раскопок они любезно продемонстрировали Н.К. и Ю.Н. Рерихам. Изучение неисследованной части дало хорошие материалы: несколько фрагментов керамики, части кинжалов и хорошо сохранившееся железное лезвие меча, лежащее вне захоронения, а в слое глинистого песчаника были обнаружены остатки скелета человека. Кроме того, учеными были вскрыты саркофаги, в которых оказались фрагменты глиняной посуды. Возле одного из саркофагов лежал плоский железный кельт. Все раскопки были сняты на пленку, а находки переданы в Музей Института «Урусвати». Говоря о возрасте данного памятника, Рерихи замечают, что определить его довольно сложно, поскольку местное население хинду до недавнего времени продолжало хоронить здесь умерших. Вместе с тем характер захоронений и наличие каменных орудий позволяют отнести памятник к наиболее ранним периодам истории.

Научная программа института на 1931 – 1932 гг. предполагала археологическое, этнографическое, лингвистическое исследование Лахуля на северо-западе Гималаев, работу над тибетско-английским словарем и серией изданий «Tibetica», в которых предполагалось публиковать результаты исследования древностей Тибета и его культуры.

Н.К.Рерих приступает к организации новой экспедиции в Лахуль через перевал Ротанг. «Перевалы Западных Гималаев, да и весь Кашмир, представляли для него исключительный интерес, так как через них шли пути к Средней Азии, пески которой скрывали остатки древних культур народов, общавшихся на востоке и юге с Китаем и Индией, а на западе и севере с европейскими странами и Сибирью» [Шапошникова, Беликов, 1993, с. 9]. Археологическое изучение данного региона началось с исследования захоронений в долинах рек Бханга и Чандра. Обнаруженные могилы можно разделить на три типа:

I тип. К нему относятся могилы глубиной 2-3 фута, перекрытые большим камнем. Средняя длина каменной плиты примерно 5 футов, толщина около 3 футов. Большинство могил ориентировано с севера на юг. Внешних признаков памятник не имеет, большинство из них были обнаружены при сельскохозяйственных работах, закладке фундаментов и строительстве дорог. Могилы этого типа обнаружены в окрестностях Кейланга, но погребальный инвентарь очень плохой сохранности.

II тип. Погребения этого типа встречаются редко и являются, по мнению ученых, самыми древними среди захоронений, когда-либо обнаруженных в Лахуле. К тому времени была известна только одна подобная могила, обнаруженная в 2 милях от Кейланга. Она представляет собой круглое отверстие, перекрытое большой плитой. Формой она напоминает урну. Обнаруженные экспедицией могилы были расположены внутри небольшого кургана высотой 1 – 2 фута, длиной 7 футов, шириной 4 фута. По словам местных жителей, в могиле ничего не было, кроме полуразложившихся остатков человеческих костей и фрагментов утвари. Ю.Н. Рерих относит эти могилы к типу захоронений добуддийского периода истории Тибета, подобных памятникам, обнаруженным миссионерами в Те-сер-по неподалеку от Леха в Ладаке.

III тип представлен группой больших курганов, видимо, оставленных монголо-тибетскими войсками, нападавшими на равнины Бханги и Чандры во время похода на Ладак примерно в 1640 – 1680 гг. В окрестностях Коксара обнаружен большой курган, в котором погребено от 5 до 10 воинов. По местной легенде, жители вынуждены были покинуть свои селения во время монголо-тибетского нашествия и уйти в ближайшие горы, ища убежища в пещерах и хорошо защищенных местах.

Во время экспедиции был собран интересный материал по истории буддийского монастыря в долине Бхаги: монастырские записи, биографии основателей монастырей, который проливает свет на историю распространения буддизма в Лахуле и в окрестных районах Западного Тибета.

Этнографические экспедиции Института «Урусвати» изучали местный фольклор и быт. В 1931 г. в результате поездки по Лахулю была собрана великолепная коллекция резной деревянной мебели Тибета. По своему орнаменту она напомнила Рерихам изделия с резьбой у народов российского Севера.

Н.К.Рерих постоянно выезжал в археологические разведки, интересовался жизнью и бытом местного населения, а его энциклопедические знания помогали классифицировать и типологизировать находки.

Сотрудники Института «Урусвати» принимали участие в международных конференциях и конгрессах, проходивших в разных странах, выступая с докладами об исследованиях в области археологии, этнографии, лингвистики, биологии и медицины.

В течение двух лет работы института было организовано пять экспедиций в долину Кулу, в Лахуль, Кангру, Лахор, Ладак, Занскар. Его сотрудники собрали научную библиотеку, в которую вошли книги, памфлеты, древние манускрипты, а также публикации ведущих ученых Европы и Америки; систематизировали находки Центрально-Азиатской экспедиции 1924 – 1928 гг.; организовали филиалы института и выездные исследовательские базы для наиболее полного изучения региона; выпускали «Журнал Института Гималайских исследований "Урусвати"», на страницах которого публиковались материалы проведенных экспедиций и монографии сотрудников. Деятельность сотрудников института пробудила большой интерес научной общественности к Азии: «Ежегодные экспедиции направляются сюда со всех концов мира. Новые раскопки раскрывают древнейшие культуры Индии. В старых монастырях Тибета обнаруживаются ценнейшие манускрипты и фрески. Аюрведа опять приобретает свое прежнее значение, и самые серьезные специалисты устремляются к этим древним наследиям» [Рерих, 1992в, с. 77].

Высоко оценивая вклад Н.К.Рериха в изучение культуры Азии, П.Ф. Беликов писал в статье «Последняя научно-исследовательская экспедиция Н.К.Рериха»: «Н.К.Рерих – единственный русский ученый, который со всех сторон исследовал подходы к ней (Центральной Азии. – Авт.): сюго-запада через Хотан и Синьцзян, с северо-запада через Алтай, с севера через Монголию, с юга сквозь Гималаи... и с запада с территории Суйюаня»[1976, с. 96].

Обладая широкими взглядами на мировую историю и культуру, Рерих еще в процессе изучения древнейшей истории России приходит к выводу о существовании взаимосвязей между различными племенами и народами. Подтверждение этому он нашел, исследуя памятники Азиатского континента: курганные могильники, плиточные могилы, мегалитические сооружения, пещеры, древние наскальные рисунки и каменные изваяния.

Открытие Н.К.Рерихом менгироподобных сооружений на территории Центральной Азии засвидетельствовало бытование у древних кочевников не только обряда поминания умерших сородичей, но и друидических культов.

Поиск аналогов буддийскому погребальному обряду – трупосожжению – приводит Н.К.Рериха к очищающим ритуалам, связанным с огнем, которые имели широкое распространение в археологических культурах практически по всему миру. Ученый делает вывод о том, что корни многих мировых культур нужно искать именно в Азии.

Научные интересы Н.К.Рериха, перекликаясь с художественными пристрастиями, были обращены и к фресковой живописи древних храмов. Ученый первым разрабатывает ее классификацию. Большое внимание Н.К.Рерих как археолог и искусствовед уделял наскальным изображениям региона, которые ему удалось не только датировать, но и типологизировать, положив в основу деления хронологический принцип, а также различия в сюжетах и технике изготовления. Усматривая стилистическое единство петроглифов Европы и Азии, Рерих на основе изученного пласта культуры ушедших народов делает важные выводы и о культурных взаимосвязях и взаимовлиянии кочевых племен этих территорий.

Немалый вклад был внесен Рерихом в разработку проблемы антропоморфных каменных изваяний Центральной Азии, которые, по его мнению, являлись надгробными памятниками умершим вождям и предметами культа предков. Ученый особо отмечал общность семантики орнаментальных композиций таких памятников в различных районах самой Центральной Азии и несомненное сходство ее с символикой памятников других регионов мира.

Одним из первых среди археологов Н.К.Рерих обратился к изучению искусства древних номадов Азии и, прежде всего, памятников «звериного стиля» и выделенной им разновидности, – «тибетского звериного стиля»: он определил границы его распространения, отметил длительность существования данного вида искусства на азиатской территории.

Рассмотрев множество типов памятников, оставленных кочевниками, и проанализировав глубинные основы кочевой культуры на огромной территории, Рерих сделал важный вывод о принципиальном единстве культуры номадов, несмотря на существование ее локальных вариантов.

Идея комплексного подхода при исследовании культуры нашла воплощение в деятельности основанного Н.К.Рерихом Института «Урусвати». Его сотрудники внесли существенный вклад не только в изучение археологии и этнографии Азии, но и в развитие системы гуманитарных наук в целом. Отметим, что мультидисциплинарный подход лежит в основе деятельности Сибирского отделения Академии наук СССР (ныне – Российской Академии наук).

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд