Из писем Д.Б. Кабалевского [1]

Д.Б. КАБАЛЕВСКИЙ – А.П. ШИДЕНКО [2]

...Работа композиторов, сочиняющих для детей, до сих пор находится в несравненно худших условиях, чем все другие области музыки. Один только пример – композитор, сочинивший несколько песен, ставших «популярными» на эстраде (даже если это весьма сомнительные по вкусу песни), становится в ряд известных «песенников», пользуется вниманием, разного рода поощрениями и пр. А встретили ли Вы в числе «песенников», заслуживших внимание, хоть одного композитора, чьи песни поют, быть может, сотни тысяч ребят?

...Но я неизлечимый, неисправимый оптимист и верю, что все это изменится. И очень хочу, чтобы и Вы, и все наши с Вами соратники в этом самом важном, самом нужном, может быть, даже самом благородном и в то же время самом трудном деле тоже верили в это. Да и признаки изменения появляются сейчас во множестве то тут, то там, как пузыри на поверхности медленно, но неуклонно закипающей воды! Я уверен, что мы с Вами будем еще свидетелями и участниками самых замечательных времен, когда сбудутся все наши планы, осуществятся все наши мечты. Я верю в это потому, что планы и мечты эти хорошие, потому что они не выдуманы, а рождены и выдвинуты самой жизнью!

8 июня 1964 г.

NB. «Неизлечимый, неисправимый оптимист...». Какое точное определение дал Дмитрий Борисович сам себе. Всю жизнь он создавал песни, которые пели в те годы, действительно, сотни тысяч ребят, например, «Наш край» на слова А. Пришельца. Поэтому его призыв к композиторам, сочиняющим песни для детей, звучит в этом письме естественно и искренне. Разрабатывая школьную программу по предмету «Музыка», Дмитрий Борисович непосредственно осознавал нужность хороших песен для детей, придирчиво отбирал их как для своих уроков, так и для программы в целом. Он постоянно обращал внимание учителей-практиков на то, что хоровое пение в школе должно расширять свои функции на школьном уроке. «Каждый класс – хор!» – это не лозунг создателя программы, это реальная перспектива музыкального образования, за которой стоит исполнение школьниками не только популярных песен, но и доступных классических сочинений, образцов народного музыкального творчества.

 

Д.Б. КАБАЛЕВСКИЙ – И.А. КАРАГЕЗЯН [3]

...Жаль, что нет темы «Советские поэты в музыке».

Такая тема дала бы возможность, в частности, ввести «Патетическую ораторию» Свиридова на стихи Маяковского. Свиридов – замечательный композитор... Что касается Гершвина, то я оставил бы его обязательно. Это дает возможность объяснить и показать ребятам разницу между настоящей негритянской музыкой, хорошим содержательным джазом и джазом плохим, ремесленническим. И вообще на материале Гершвина можно поставить некоторые острые проблемы современности – эти проблемы в жизни старших ребят обязательно встают, а мы чаще всего уходим от разговора на эти темы... Вы совершенно правы в том, что надо добиться высокого качества всех программ – чтобы ребята слушали в своей филармонии только лучшую музыку и только в лучшем исполнении. Здесь нельзя жалеть ни усилий, ни денег. Я всегда думаю в таких случаях о том, что одна скромная беседа или лекция об искусстве для детей – это не только потерянный ими час времени. Скучность лекции, беседы они часто принимают за скучность самого искусства. И с такой лекции могут унести неприязнь ко всякому искусству вообще, и сами окажутся для искусства потерянными...

1964 г.

NB. Обсуждая с корреспондентом проблему формирования программы филармонических концертов для детей, Дмитрий Борисович прежде всего подчеркивает необходимость высокого качества этих программ как с точки зрения исполнения музыки, так и с точки зрения содержания бесед. Его позиция – не допускать скучных лекций об искусстве – звучит и сегодня значимо для всех тех, кто работает на ниве музыкального просветительства. Останавливая свое внимание на теме «Советские поэты в музыке», Дмитрий Борисович предлагает обратиться к «Патетической оратории» Свиридова. Именно это сочинение взбудоражило слушателей того времени своей оригинальностью обращения к поэзии В. Маяковского. Высказывая свое мнение о необходимости знакомства слушателей филармонических концертов с музыкой Дж. Гершвина, Дмитрий Борисович словно предвидит одну из учебных тем своей программы – «Музыка серьезная и легкая». Ведь именно в ней он впервые в истории массового музыкального образования предложил изучать джаз и оригинальное преломление его особенностей в музыке Гершвина.

 

ИЗ ПИСЬМА К С.А. БЕЛОВОЙ [4]

...Я глубоко убежден, что сочетание точного плана с абсолютно свободной импровизацией – самое важное и главное в любом разговоре со слушателями, как бы разговор этот ни назывался – лекцией, беседой или еще как-нибудь по-другому. Я знаю, что это невероятно трудно и удается далеко не всегда даже при наличии большого опыта (вот Вы приводите в пример мои беседы о музыке с детьми, а ведь как редко удаются мне эти беседы, как я волнуюсь всегда перед ними и как часто мучаюсь после них, перебирая в памяти все свои промахи!). Знаю, что некоторые лекторы (и те, кто ими руководит) яростно защищают принцип предварительно написанного текста только потому, что не могут справиться с трудностями импровизированной беседы и даже боятся ставить перед собой такую задачу. А я просто не понимаю, как можно заранее «заготавливать» текст разговора с людьми, даже не зная, как эти люди выглядят, как они встретят Вас, как они будут реагировать на Вашу шутку или, наоборот, на серьезную и сложную мысль, как они будут слушать музыку, которую вы предложите им прослушать, сколько среди них будет людей старых, а сколько молодежи, будут ли дети и т.д. и т.д. Ведь нет на свете двух одинаковых аудиторий, даже если они формально одинаковы (школьники 10-х классов, или студенты такого-то института, или какая-либо другая такого же рода «типовая» аудитория). Мысль, тема, идея беседы должна быть абсолютно ясна заранее, точно так же, как ясен должен быть общий план беседы, но ведь одна и та же мысль (тема, идея) не только допускает, но и требует самых различных форм изложения и путей доказательства в зависимости от индивидуальных особенностей аудитории (это относится также и к тому, какие музыкальные примеры ей предложить и сколько их должно быть). Конечно, вовсе не всегда вся беседа должна быть не похожей на предыдущую – если все аудитории различны, то одновременно между всеми аудиториями есть и что-то общее. Но одно я берусь утверждать с полной уверенностью: в каждой беседе, как бы она ни была похожа на другие беседы по той же теме, обязательно появляется хоть что-то новое, чего еще никогда не было и, может быть, никогда больше не будет. И это новое всегда возникает под влиянием аудитории. Слушатели, иногда самые наивные ребятишки, вызывают в нас такие мысли, которые никак не могли бы прийти нам в голову в процессе подготовки к беседе у себя дома. Именно поэтому, без всякого преувеличения, я могу сказать, что уменью разговаривать с ребятами о музыке я обязан прежде всего и больше всего самим ребятам. А уж потом – то, чему научился на опыте с ребятами, стал пробовать переносить на взрослых.

NB. Размышляя о двух составляющих разговора со слушателями – точном плане и импровизации, Дмитрий Борисович фактически излагает свое кредо «рассказчика». Он убедительно доказывает мысль о том, что «не бывает на свете двух одинаковых аудиторий». Я была свидетелем множества публичных выступлений Кабалевского, но не припомню, чтобы он выходил к аудитории с заготовленным текстом. Он чаще всего имел лаконичный план выступления. Но главным достоинством лектора-Кабалевского была идея взаимопонимания между ним и слушателями. Множество удивительных, методически точных, порой необычных приемов работы с детской аудиторией он изложил в своей книге «Как рассказывать детям о музыке?».

Иное дело – доклады научного характера, доклады на разного рода международных конгрессах, где делаются предварительные переводы на другие языки, доклады или лекции, идущие в печать. Тут уж, конечно, не обойтись без написания предварительного текста (для меня это всегда бывает мучительно трудно!). Но и в таких случаях, когда приходится читать доклад в буквальном смысле этого слова, – невозможно удержаться от каких-то импровизационных вставок, опять же под влиянием реакции аудитории...

1 сентября 1968 г.

 

ИЗ ПИСЕМ К. БЕРД [5]

...С интересом я прочитал все, что Вы пишете об издающихся в огромном количестве сочинениях для детей и всевозможных методических пособиях, и вполне с Вами согласен. Когда я писал Вам о том, что музыки для детей не хватает, я тоже, конечно, имел в виду хорошую музыку. Но до чего же трудно такую музыку сочинять! Когда-то на вопрос о том, как писать для детей, великий наш писатель Горький ответил: «Так же, как для взрослых, только лучше». Как это просто и как точно сказано! И все же, сочинительство для детей – бесконечно увлекательная область нашей работы. Ведь музыкальное обучение детей – это нечто гораздо большее, чем только «обучение детей музыке». Это – воспитание всего их внутреннего духовного мира, их психики, воспитание их морально-этических качеств, воспитание их чувств. Обучая детей музыке, мы вводим их в «мир прекрасного», который охватывает, распространяется на всю жизнь во всех ее проявлениях, далеко выходя за пределы искусства. Вот почему мы сейчас стремимся вовлечь в занятия музыкой как можно больше (в идеале – всех) детей, открываем такое огромное количество государственных детских музыкальных школ, где могут бесплатно заниматься все желающие дети, организовываем столько различных музыкальных кружков и коллективов для детей. И конечно же, по-настоящему хороший учитель музыки всегда должен быть и хорошим воспитателем, а по-настоящему хорошая музыка для детей должна быть одновременно материалом и для обучения детей, и для их воспитания (я не говорю уже о том, что она обязательно должна просто доставлять детям непосредственное удовольствие, вовлекая их в музыкальный мир!).

NB. В этом письме Дмитрий Борисович подчеркивает мысль о том, что музыкальное обучение должно быть, прежде всего, нацелено на «воспитание... внутреннего духовного мира». Именно эта идея стала краеугольным камнем его музыкально-педагогической концепции: «Музыкальное воспитание – это прежде всего... воспитание человека» (В. Сухомлинский). Развитие у школьников интереса к музыкальному искусству, по мнению Кабалевского, должно помогать им чувствовать жизнь «во всех ее проявлениях», выходить за пределы искусства. В период написания письма в стране прослеживалась тенденция усиления массовости занятий детей музыкой, и поэтому мысли композитора направлены на поиск наиболее значимых проблем обучения музыке.

26 июня 1961 г.

 

ИЗ ПИСЕМ Д.Э. БАУМАНУ [6]

...По поводу «Вечера сонетов» советовать что-либо определенное мне трудно, так как такого рода сонеты лучше обсуждать в живой беседе. Могу лишь поделиться личным опытом, тем более что он, в общем, совпадает с намеченным Вами планом. Обычно, перед исполнением «сонетов», я кратко говорю о Шекспире вообще, сосредоточиваясь главным образом на его необыкновенной любви к жизни, на необычайной человечности его творчества, то есть на тех чертах, благодаря которым это удивительное искусство и сегодня звучит свежо и современно, и я убежден в том – даже более сильно, чем в ту эпоху, когда оно создавалось. Обращаю внимание на то, что в пьесах Шекспира смертей больше, пожалуй, чем у любого другого автора, но и жизнелюбия тоже, пожалуй, побольше поэтому, независимо от количества смертей, все шекспировские пьесы всегда оптимистичны, всегда устремлены вперед, в будущее, и живут они в этом будущем, то есть в наши дни, не проявляя пока никаких признаков постарения. Далее я обращаю внимание на то, что в сонетах часто встречается слово «смерть», образы смерти, но мысль и чувства Шекспира (кстати, очень важно, по-моему, подчеркнуть в шекспировском творчестве удивительное единство глубочайшей мысли и безбрежного чувства) всегда устремлены «поверх» смерти: сильнее смерти – искусство, сильнее смерти – любовь, сильнее смерти – сама жизнь (в потомстве, в детях).

NB. В письме по поводу организации «Вечера сонетов» Кабалевский делится своими мыслями о том, как бы он провел беседу, предшествующую знакомству аудитории с его «Сонетами» на стихи В. Шекспира. Интересно то, как композитор очерчивает главную идею творчества Шекспира: оптимизм, устремленность в будущее, современность звучания (несмотря на то, что «в пьесах Шекспира смертей больше, ...чем у любого другого автора). Оригинальна и мысль Кабалевского о том, что необходимо раскрыть перед слушателями удивительную глубину трактовки формы шекспировских сонетов С.Я. Маршаком, чьи переводы легли в основу этого вокального цикла.

Потом я рассказываю о своих беседах с Маршаком во время работы над циклом, говорю о том, что свои переводы Маршак называл не фотографиями, а портретами подлинников, что искал в русском языке эквивалентные выражения, образы, народные изречения, поговорки, а не стремился рабски следовать за английским словом, механически переводя его на русский язык. Обычно говорю о том, как Маршак ярко, образно определяет форму сонетов: три четверостишия, обычно объединенные в нечто единое, цельное, неразрывное, Маршак уподоблял анфиладе светлых парадных комнат, достойных для обозрения каждому. А про заключительные две строчки, стоящие всегда отдельно, особняком, он говорил: это – в глубине здания маленькая комнатка, где живет сам поэт. И если войти к нему в эту комнатку с чистой душой, с открытым сердцем, с верой в него – в поэта, он откроет вам свои самые сокровенные мысли. И вам станет в этих двух строчках ясно все содержание сонета. Часто это раскрытие сонета бывает на первый взгляд очень неожиданно. Этот образ С.Я. Маршака, очень наглядно поясняющий форму шекспировского сонета, всегда, в любой аудитории (здесь, мой опыт довольно велик уже) воспринимается с большим интересом, и я всегда чувствую, как после этого сонеты слушаются с особенно большим вниманием.

3 января 1962 г.

* * *

...С большим интересом читал я Вашу радиобеседу «Поэзия и музыка». Никакой «ереси», «крамолы» не вижу в Вашем стремлении усилить (и уточнить, если так можно выразиться) воздействие музыки при помощи поэзии. Напротив, убежден в плодотворности этого стремления. И дело, конечно, не только в том, что поэзия помогает восприятию музыки, «программно» ее расшифровывая, а музыка может помочь восприятию живописи и т.д. Главное здесь, я думаю, во внутренней, очень глубокой связи всех искусств между собой, в чудесной способности одного искусства вторгаться в другие искусства, далеко выходя за пределы своей так называемой «специфики», но все же оставаясь самим собой. Простейших тому примеров можно без труда привести великое множество. Сосредоточенно всматриваясь в картину, изображающую бурю, мы в конце концов начинаем слышать шум моря. И обратно, при слушании музыки, мы словно начинаем видеть то, о чем эта музыка говорит.

При нахождении связи между различными искусствами исходной позицией, вероятно, должен служить тот неоспоримый факт, что в каждом произведении искусства (если это, конечно, настоящее искусство, а не формалистический набор слов, звуков, красок) заключена хоть малая частица реальной жизни. Не говоря уже о крупных, богатых содержанием произведениях, это относится даже к малюсенькой детской пьеске – ее жизненным содержанием может быть, например, всего-навсего детская улыбка. Но это ведь тоже частица жизни! Разные искусства по-своему воплощают зачастую одну и ту же частицу жизни. Живопись делает это более конкретно, чем музыка; поэзия – конкретнее, чем живопись. И то, что Вы проделываете со своими ребятами, сводится вовсе не к «спортивной игре» подобрать подходящие стихи к заданной музыке, а по сути дела к очень серьезной и важной задаче – найти жизненное содержание данного произведения. Ведь это же та самая задача, которая в первую очередь должна стоять перед искусствознанием, в том числе и перед музыкознанием. Увы, даже искусствоведы-профессионалы именно с этой задачей справляются не слишком блестяще. Чаще всего они останавливаются на формальной, внешней стороне произведения и ограничиваются более или менее скучным и никому не нужным описанием этой формальной стороны. А «внутрь» попасть им удается куда реже. Ребятам это удается (иногда проще) – у них, правда, нет искусствоведческих знаний и опыта, но зато они свободны и от профессиональных предрассудков и догм...

NB. В этом письме особенно интересными для читателей являются исходные точки, которые обозначает Кабалевский для сопоставления произведений различных искусств: художественный образ и глубина его жизненного содержания, художественный стиль и особенности его воплощения художниками разных эпох; наличие определенного объема жизненного, общекультурного и музыкального опыта слушателей; субъективность трактовки содержания художественных произведений каждым человеком, зависимость познания содержания музыкального сочинения от взаимодействия композитора – исполнителя – слушателя. Эта позиция раскрывает перед нами такие грани таланта Дмитрия Борисовича, где сочетаются черты вдумчивого искусствоведа-исследователя и ученого-педагога.

* * *

<...> В тексте Вашей беседы есть некоторые моменты, представляющиеся мне неточными или спорными. Мне кажется, что сопоставляемые стихи и музыка должны быть общи не только по «сюжетно-образным» признакам и по «настроению», но обязательно по своему художественному стилю. С этих позиций мне представляется очень верной параллель Блок – Рахманинов («Луг росистый» – Этюд-картина № 6). А вот Лист – А. Прокофьев или Шопен – Щипачев кажутся мне несопоставимыми. Вы приведете мне немало примеров, когда сливались стили, отстоящие друг от друга на столетия, например, Шекспир – Чайковский и еще более Шекспир – С. Прокофьев («Ромео и Джульетта»). Но это уж другое дело. Здесь возникает новое художественное произведение, где встречаются два гениальных художника, способных своим гением охватывать любое время, любые пространства.

Этим своим замечанием я не хочу полностью отвергнуть возможность сопоставления двух произведений, принадлежащих разным эпохам, разным историческим стилям. Вовсе нет! Но уж если делать такие сопоставления, то, мне кажется, надо специально обратить внимание слушателей на то, как «одна и та же часть жизни» воплощена по-разному художниками различных эпох и стилей.

Второе мое замечание относится к Вашим словам: «Воздействие музыки на людей различно, в зависимости от их возраста, жизненного опыта, музыкального вкуса и общей культуры. Кто знает? Может быть, через несколько лет этот ученик ощутит совсем иное в этой же музыке». В основе своей мне понятна Ваша мысль, и с ней нельзя не согласиться. Но в такой форме, как эта мысль у Вас выражена, она легко может быть истолкована и совершенно ложно: музыка, мол, не содержит в себе никакого объективного содержания, и каждый, слушающий музыку, приписывает ей все, что ему захочется, в зависимости от тех или иных субъективных обстоятельств. Юных слушателей надо оградить от возможности сделать такого рода вывод из Ваших слов. Конечно, музыка лишена той конкретности, какая свойственна живописи, слову. Конечно, жизненный опыт, культура и прочие моменты влияют на восприятие музыки. Конечно, музыкальный образ может быть воспринят разными людьми по-разному, и количество таких «разных» его толкований практически нередко бывает, равно бесконечности. Но все эти разные толкования (восприятия) музыкального образа всегда ограничены определенными рамками композиторского замысла. Широта или узость этих рамок зависит от двух причин: от объективной (насколько конкретно, точно задуман и воплощен композитором данный образ) и субъективной (насколько глубоко слушатель знаком с музыкой и умеет ее слушать). Поиски простейших примеров неминуемо приведут нас к «трем китам», на которых музыка покоится, – песне, маршу, танцу. Любой человек (любого возраста, опыта, культуры), услышав траурный марш, воспримет его именно как траурный марш, и различия в восприятии будут сведены лишь к различным ассоциациям, связанным с этим типом музыки. Для любого слушателя точно так же полька будет всегда воспринята как полька, вальс – как вальс, частушка – как частушка и т.д. Естественно, по мере усложнения и обогащения музыки обогащается и усложняется ее восприятие (имею в виду, конечно, не только усложнение процесса восприятия, но и усложнение образов, возникающих в нашем воспринимающем сознании). И все же объективно заложенное в музыкальном образе жизненное содержание всегда ставит нашему восприятию определенные рамки. Вопрос лишь в большей или меньшей конкретности самого образа и в большей или меньшей художественной и общей культуре слушателя. И, пожалуй, можно сказать так: слушатель всегда стремится найти в услышанной музыке что-то «самое свое», а музыка властно ограничивает это стремление и стремится внушить слушателю именно то (взятое из жизни), чем она сама рождена. Вероятно, в этом заключена своеобразная диалектика восприятия музыки, связи между композитором и слушателями. При этом нельзя забывать и об исполнителе – важнейшем звене, связывающем композитора со слушателем. Ведь исполнитель может либо очень приблизить жизненное содержание музыки к слушателю, либо сделать его вовсе непонятным!

NB. В этом письме композитор размышляет о связях между различными видами искусства и подчеркивает мысль о том, что все искусства отражают жизнь. В программе по музыке, разработанной под руководством Д.Б. Кабалевского, эта идея нашла свое выражение в учебных темах 5 класса: «Музыка и литература», «Музыка и изобразительное искусство». Критикуя искусствоведческий, формальный подход к поиску глубинных связей между разными видами искусства, Дмитрий Борисович, вероятно, имеет в виду такие типы сопоставлений музыки, живописи, литературы и др., в которых на первый план выдвигаются сугубо аналитические способы выявления средств художественной выразительности, не обобщенные на уровне жизненной основы художественных образов.

24 апреля 1964 г.

* * *

...Не буду сейчас писать на тему о той худой эстрадности которая, увы, под демагогическим прикрытием разных лозунгов, вроде «народ любит эстрадное искусство», «эстрада – искусство самое злободневное» и т.п., – проникает во все щели нашей культурной жизни, чудовищно калечит вкусы людей, особенно молодежи, и вызывает иногда желание слово культурный ставить в кавычки. Вопрос этот очень сложный, и расправиться со всеми трудностями здесь очень и очень трудно.

NB. Проблема «худой эстрадности», низкопробной массовой культуры определяет взволнованный тон этого письма Кабалевского. Дмитрий Борисович как истинный педагог-просветитель постоянно выступал в своих книгах, статьях, беседах за решение наболевшей задачи – развития у школьников «иммунитета против пошлости». При этом он никогда не отрицал возможности общения молодежи с развлекательной, «легкой» музыкой.

4 февраля 1965 г.

* * *

...Почему растление несовершеннолетних карается уголовным судом, а растление, душ молодежи охраняется неписаным законом о свободе творчества? Ведь этот закон в руках настоящего художника и настоящего гражданина служит на благо и искусству, и жизни, а в руках халтурщиков, пройдох и малопорядочных личностей поворачивается против всего живого и доброго! Конечно, любые запрещения – далеко не лучшие формы борьбы с любым злом в идеологии, но и беспринципно-благодушное отношение к злу тоже вряд ли можно отнести к числу лучших из этих форм.

NB. В этих строках – выражение яркой гражданской позиции Кабалевского-педагога, Кабалевского-просветителя.

2 августа 1968 г.

* * *

...Как все это объяснить Вашим ребятам? А объяснить, вероятно, надо. Во-первых, конечно, пусть сами все слушают (чтобы судили не с чужих слов), пусть обо всем сами размышляют и на все находят свои точки зрения. Но помочь им, конечно, надо. В сложных противоречиях современного искусства путаются иной раз и умудренные опытом люди. А посильно разобраться в этих противоречиях ребятам обязательно надо – они с ними ведь все равно столкнутся (а вернее всего, уже сталкиваются) и в литературе, и в кино, и в живописи, и в театре.

Пусть знают, что в XX веке и наша музыка не может развиваться без трудностей, без острейших противоречий... Важно только понять разницу между «здоровьем» и «болезнью», между добром и злом, между правдой и ложью в искусстве, как и в жизни. Понять все это слушателям очень важно: ведь музыка создается не только теми, кто сочиняет ее и кто исполняет, но и теми, кто ее слушает!

NB. Здесь Дмитрий Борисович подчеркивает важность разъяснительной работы с юными слушателями, которые сталкиваются с противоречиями современного искусства, необходимости выработки у них собственной позиции в оценке разноликих явлений культуры XX века. Композитор безоговорочно утверждает право каждого слушателя на личную точку зрения. Он призывает в качестве ориентиров на этом нелегком пути прибегнуть к осмыслению «вечных» тем искусства и жизни – добро и зло, правда и ложь.

А в праве каждого слушателя (тем более такого слушателя, как Вы) на свою собственную позицию в оценке явлений искусства, конечно, никто и никогда не усомнится.

...Уж Вы извините, что заставил Вас читать этакую почти статью!

18 апреля 1969 г.

* * *

...Позиция запрета – с воспитательной точки зрения более чем уязвима. Она чаще всего вызывает весьма неприятные подспудные настроения протеста и недоверия.

Не бойтесь за Ваших ребят. Они не потеряют ничего из того, что приобрели за годы общения с Вами (с хорошей музыкой!), не перестанут любить Бетховена и Мусоргского оттого, что вникнут в сложный и противоречивый процесс развития современной музыки. Это «опасно» только для тех, у кого нет никаких убеждений, нет основ понимания того, что в искусстве (и в жизни) «хорошо», а что «плохо», нет «иммунитета» против дурного. У Ваших ребят иммунитет, насколько я могу судить, – весьма силен.

NB. И вновь композитор обращает внимание на «иммунитет» против дурного в музыке. Сила воспитателя в том, чтобы создать доверительные отношения между ним и детьми, что послужит надежной основой приобщения школьников к хорошей музыке.

12 июля 1969 г.

* * *

...С большим интересом прочитал я текст Вашего выступления по радио. В целом – по всему своему направлению, по «сверхзадаче» своей и по всему изложению – выступление мне очень понравилось.

...Некоторые мои критические замечания таковы.

Вовсе не всякую и не всегда музыку «нужно слушать специально, отключившись от всего другого, раскрывая навстречу ей все лучшее, сокровенное». А музыка на демонстрациях, на праздниках, на похоронах? А музыка во время танцев? А музыка в ресторане? А музыка вообще в быту (на катках, стадионах и т.д. и т.п.)?

...Высказанные Вами жесткие оценки некоторых произведений опираются только на личное Ваше восприятие и потому звучат совершенно неубедительно.

Чем резче критик хочет критиковать то или иное явление, тем убедительнее, точнее и аргументированнее должна быть его критика. Если сочинение мне понравилось, я могу написать: «Я был восхищен симфонией композитора X. По-моему, это прекрасное произведение». И никто не обвинит меня в «бездоказательности» моих суждений. Но если симфония мне не понравилась и я напишу: «Я был глубоко возмущен симфонией композитора X. По-моему, это безобразное произведение», – согласитесь сами, без основательной аргументации такое суждение (в печати!) вряд ли имеет право на существование...

Все дело в том, что нынешнее время очень сложно и противоречиво во всем, и разобраться в этих сложностях и противоречиях очень не легко. Здесь надо быть очень терпимым к новому, всегда поначалу непонятному и потому кажущемуся ложным. Надо очень много раз проверить себя, прежде чем выносить положительный или отрицательный приговор. ...Я не считаю, что творческие заслуги композитора «избавляют его от ответственности за плохое». Я просто считаю, что словом «плохое» нельзя оценивать творческую неудачу автора, возникшую в итоге его честных творческих исканий.

NB. Критический ум Кабалевского не может оставить в стороне неубедительные аргументы своего корреспондента. Нельзя, по мнению композитора, выносить на общий суд личностные оценки тех или иных сочинений. Несправедливо оценивать неудачу того или иного автора, тем самым, отрицая его творческие искания. Подкупает доброжелательность высказанных Дмитрием Борисовичем критических замечаний, его уверенность в значимости откровенных творческих споров!

...А вот теперь самое главное: как Вы только могли подумать, что какие-либо наши споры и несогласия могут повлиять на мое отношение к Вам, на нашу давнюю дружбу, которую я очень ценю и которой очень дорожу! Да разве это возможно?! Я даже рад тому, что мы можем с Вами так откровенно и остро спорить. Может ли быть лучшее доказательство нашей дружбы и ее надежности!

21 февраля 1969 г.

 

ИЗ ПИСЕМ Л.А. ХЛЕБНИКОВОЙ [7]

* * *

Ваше письмо получил перед самым отлетом во Францию, на конгресс ИСМЕ.

...Великолепно выступили на конгрессе наши ребята: камерный детский хор В.Г. Соколова. Успех они имели необыкновенный. Они прозвучали ярким контрастом в сопоставлении с двумя тенденциями, почти господствующими сейчас в хоровом искусстве многих западных стран: с одной стороны, обездушенный, аскетический академизм с опорой на доклассическую хорально-хоровую музыку, с другой стороны – то, что остроумно назвал проф. Урбанский из Польши – «Варшавской осенью для маленьких» (именно Польша в этом ужасающем «детском авангардизме» побила на конгрессе рекорд!). Жизнерадостное, молодое, энергичное искусство наших ребят прозвучало подобно яркому лучу солнца в пасмурный день! Это было великолепно по существу и отлично по мастерству!

18 июля 1968 г.

NB. Я лично знакома с Людмилой Александровной Хлебниковой, учителем музыки, ученым-исследователем, убежденным сторонником и пропагандистом идей Кабалевского на Украине. В переписке с Л.А. Хлебниковой Дмитрий Борисович делится своими разнообразными впечатлениями.

В этом письме он подчеркивает свое отношение к оптимистичному искусству, которое продемонстрировал на Международной конференции ИСМЕ детский хор под управлением В.Г. Соколова. Какое точное сравнение – «яркий луч солнца в пасмурный день»! За этими скупыми строками письма – взволнованность состоянием дел в мировой музыкальной педагогике.

...Придумал нечто вроде маленькой книжечки на тему «Как разговаривать с детьми о музыке». Не только придумал, но кое-что уже и написал. Хочу попытаться хоть как-то осмыслить свой опыт в этой области. Я убежден, что сейчас очень нужно, чтобы все, у кого есть хоть небольшой опыт по части музыкально-воспитательной работы с детьми (в частности, в наименее разработанной области пропагандистско-лекторской работы), зафиксировали этот опыт на пользу другим. Из суммы таких «личных опытов», может быть, со временем можно будет и толковую методику вывести. А дело-то это такое важное и такое трудное!

19 апреля 1969 г.

NB. Первое издание книги Д.Б. Кабалевского «Как рассказывать детям о музыке?» вышло в свет в 1977 году (3-е издание – в 2004 г. к 100-летию со дня рождения композитора). Судя по фрагменту этого письма, замысел книги возник значительно раньше. Важно, что композитор мыслит создание методики просветительской работы как обобщение опыта собственной работы и деятельности педагогов-музыкантов.

Вернулся в Москву и сразу же попал в дьявольскую мясорубку – иначе свою жизнь назвать не могу. На следующий день после возвращения из Кисловодска поехал в Ленинград на Всесоюзный семинар по лекторской работе с детьми (музыкально-воспитательной). Пришлось, разумеется, обстоятельно выступать и на семинаре, и в одной школе, где я провел первое занятие удивительного, рассчитанного на три года семинара по мировой художественной культуре для всех учителей школы!!! ...Представьте себе, преподаватели всех школьных предметов со вниманием слушают полтора часа, как я им рассказываю о роли искусства в общеобразовательной школе! И директор, и завуч, и даже заврайона сидят вместе с ними! Со всей искренностью я сказал им, что у меня ощущение, будто я нахожусь в школе завтрашнего дня! Здорово, правда?!

29 октября 1970 г.

...Есть у меня одна нескромная «мечта» – воспользоваться своими «тремя китами» как методической основой для построения программы, а потом и учебника музыки для общеобразовательной школы. Этот опыт уже проводят несколько учителей в нескольких школах, получается у них хорошо. Так и идут – глава за главой, начиная с первого класса. Ребятам очень нравится улавливать в музыке песенность, танцевальность, маршевость, они с первого же урока вдруг обнаруживают, что уже в музыке «разбираются», это их очень активизирует и заинтересовывает.

Вот я и мечтаю к своему «внешкольному» опыту (1935–1972!) добавить школьный опыт нескольких хороших учителей (вернее, слить наш общий опыт в нечто новое: единство школьного и внешкольного метода при многих, естественно, других отличиях. Впрочем, многих ли?!) и попытаться общими усилиями провести некую, громко говоря, реформу в этом деле! Мне становится все яснее, что почти полное отсутствие каких-либо результатов у ребят после прохождения полного курса уроков музыки в общеобразовательной школе – результат не столько малого числа часов, выделенного на эти уроки, сколько отсутствия какой-либо ясной и понятной (не только для учащихся, но и для учителей!) методической основы. Я не говорю, конечно, об отдельных талантливых учителях, которые все же добиваются известных результатов – я имею в виду не пение (тут у нас и умельцев очень много, и результаты, особенно за последние годы, накопились очень большие и очень хорошие), я имею в виду знание музыки, уменье ее слушать и слышать, разбираться в ней, ощущать ее связь с другими искусствами, и прежде всего, конечно, с жизнью и т.д. ...

NB. «Нескромной мечтой» называет Дмитрий Борисович идею создания новой программы и учебника по музыке, которые будут опираться на его «трех китов» – песню, танец и марш. Задумав реформу в области музыкального образования, Кабалевский ясно представляет себе необходимость поиска методической основы этой реформы, базирующейся на знании музыки, умениях ее «слушать и слышать», осознавать связь музыки с жизнью, с другими искусствами. И мечта о новой программе сбудется очень скоро, а дело разработки учебников по музыке продолжат его последователи.

4 декабря 1971 г.

 

ИЗ ПИСЕМ Л.М. ПРЕДТЕЧЕНСКОЙ [8]

* * *

...У меня к Вам просьба. Если появится у Вас что-либо вроде программы по истории культуры для школьников – был бы бесконечно рад иметь экземпляр хотя бы на самый короткий срок для ознакомления. Меня очень это дело интересует.

* * *

...Сегодня я взялся за Вашу программу. Снова убедился в интересности всего, что Вы делаете, и в огромной нужности этого. Но и трудно невероятно!

...Как хорошо было бы добавить к Левитану чудесные асафьевские слова: «Песенность русского пейзажа»!

...В Чайковском (особенно для такого курса, как Ваш) я подчеркнул бы то, мимо чего чаше всего проходят: он приблизил своей музыкой к русским слушателям многое ценное и интересное из мировой культуры – Шекспира («Ромео и Джульетта», «Буря»), Данте («Франческа»), Гофмана («Щелкунчик»), темы «Жанны д’Арк», «Иоланты»...

...О Григе Вы говорите как об основоположнике норвежской музыкальной классики. Это, конечно, верно. Но не следует ли сказать в этой главе о формировании, укреплении и развитии в середине XIX века национальных музыкальных школ в европейских странах: Норвегия – Григ, Польша – Шопен, Венгрия – Лист, Чехословакия – Дворжак, Сметана, Россия – «Могучая кучка». Тогда все лучше «склеится», свяжется в единый и очень понятный процесс вместе с народно-освободительными, демократическими и прочими прогрессивными движениями той поры. И Григ не будет тогда выглядеть таким одиноким, изолированным...

...А Вы не хотите коснуться очень важной темы в разделе музыки: об активизации в послевоенный период «индустрии развлекательной музыки» И об агрессивном стремлении этой музыки задушить и классическое и народное искусство; о связи «развлекательства» в искусстве с «авангардизмом» (две эти, казалось бы, полярно противоположные сферы современного искусства смыкаются в своей общей неспособности выполнить высокие задачи настоящего искусства, в своей общей отдаленности от гуманистических идеалов искусства, в своей одинаковой «полезности» для тех, кто хочет любой ценой отвлечь людей, особенно молодежь, от социально-политических проблем и движений современности!)?!

20 июля 1968 г.

NB. Бесценны рекомендации Кабалевского-искусствоведа для разрабатываемой программы по МХК: Левитан и асафьевская «песенность русского пейзажа», Чайковский и шедевры мировой литературы. Дорогого стоит и обобщенный взгляд композитора на проблему возникновения «национальных музыкальных школ» Европы.

И вновь Кабалевский выдвигает идею введения в курс МХК тематики, связанной с «развлекательной музыкой», в ее связях с «авангардизмом», для того, чтобы школьники могли разобраться во всем многообразии различных течений и направлений в искусстве.

С удивительным человеком – Лией Михайловной Предтеченской – мне посчастливилось не только работать, но общаться в неформальной, домашней обстановке. Читая письма Дмитрия Борисовича к этой неутомимой, энциклопедически образованной женщине, я в полной мере осознала, как они обогащали друг друга, как глубоки были их духовные связи.

* * *

...20-е и 30-е годы были скорее годами успешного развития (не говоря о песне!) оперы – «Тихий Дон» Дзержинского, «В бурю» Хренникова, «Семен Котко» Прокофьева и др., балета (Глиэр и Асафьев и особенно, конечно, «Ромео и Джульетта» Прокофьева) и оратории («Александр Невский» Прокофьева, «На Куликовом поле» Шапорина, «Емельян Пугачев» Коваля). Это был подлинный расцвет этих трех жанров! А успехи симфонии (прежде всего – 5, 6, 16, 21-й Мясковского и 5-й Шостаковича) скорее можно определить как «закладку фундамента». В этом смысле особенно важна в тот период деятельность Мясковского – безусловного главы советской симфонической школы. Расцвет же симфонизма был позже – в военные годы и послевоенные. Среди «военных» симфоний я назвал бы Прокофьева (5, 6-я), Шостаковича (7, 8-я) и обязательно Хачатуряна (2-ю симфонию – «Симфонию с колоколом»!).

...Насчет Кабалевского, сами понимаете, мне говорить очень трудно. Но «гуманизм», «гражданственность», «разнообразие жанров» – это все даже если и есть у него, то не является его особенностями. Это черты всей советской музыки!

...Ах если бы было время – я засел бы сейчас «за парту» и стал бы по-настоящему изучать историю культуры. Это бесконечно интересно и, по моему глубокому убеждению, очень сегодня нужно. Чем дальше, тем меньше удается мне в беседах с молодежью и даже с детьми обходиться одной музыкой. Да я и не стремлюсь к этому.

Напротив, выход в литературу, живопись и другие искусства и увлекает меня, и убеждает в том, что это единственный сегодня верный путь воспитания культуры...

NB. Интерес, который проявлял Кабалевский к курсу МХК, очевиден. И свидетельство этому – частота писем в Ленинград. Поэтапно композитор отслеживает содержание тем программы. Вот его рекомендации по историческому периоду 20-х и 30-х годов XX века: внимание к жанровому многообразию отечественной музыки – опере, балету, оратории и кантате, симфонии. Скромно, от третьего лица – о чертах своей музыки. И совсем по-мальчишески – «засел бы сейчас за парту!» А заключение письма – очень серьезное: именно в выходах за пределы музыки Кабалевский видит «путь воспитания культуры...».

24 сентября 1968 г.

* * *

...С удовольствием прочитал Вашу статью [9].

...Я думаю, что накопленный за последние годы опыт факультативных занятий по искусству-культуре ценен прежде всего как основание для введения обязательных занятий такого рода во всех школах.

20 февраля 1969 г.

* * *

...Я убежден, что величие и исторический подвиг Глинки в том, что он один сумел изучить, понять, почувствовать и обобщить опыт долгого развития западноевропейской классики и воспользоваться этим опытом, пересадив все ценное из него на русскую почву.

Конечно, гениальность Глинки в том, что он «поднял простой русский напев до масштабов подлинной трагедии» (Одоевский), но и не только в этом...

25 апреля 1971 г.

* * *

...Я смотрел недавно учебник по древней истории для 5-х классов. Может быть, в этом учебнике слишком много фактов, но он в целом показался мне очень хорошим именно с позиций культуры. В этом учебнике культура – не «довесок», которым можно и пренебречь, а важнейшая часть самой жизни изучаемой эпохи!

...Вероятно, должно быть так: 1–8 классы (полная и средняя школа) должны дать основательное и последовательное изучение культуры на уроках истории, литературы , обществоведения, музыки, изобразительного искусства. А в 9–10-м классах, как это Вами задумано, должен проходиться обязательный курс «Основы мировой культуры», который должен стать итогом, обобщением, вершиной (не знаю, как это вернее назвать) всего, что изучалось в 1–8 классах.

5 декабря 1972 г.

NB. Кабалевский убежден в том, что вопросы культуры должны стать предметом изучения на уроках гуманитарного цикла в 1–8 классах. Заметим, что предметы «Изобразительное искусство» и «Музыка» в то время изучались соответственно до 6 и 7 классов. Композитор видит ценность нового курса «Основы мировой культуры» в его обобщенном характере. Важно и то, что этот курс культурологической направленности впервые в истории отечественного образования (!) естественным образом завершает среднюю школу (тогда десятилетку).

* * *

...В ближайшие дни Ваша программа сдается в Министерство просвещения и будет напечатана в очередном сборнике минпросовских программ.

6 февраля 1973 г.

 

ЧЕМ НАМ ДОРОГО ИСКУССТВО

Неизвестному адресату

...Человек, особенно молодой, с еще не окрепшими убеждениями, вкусами и идеалами, оказывается порой податливым к самым разным влияниям, не только хорошим, но и дурным. Начните такого человека развлекать пустячками, но пустячками, «щекочущими нервы». Развлекайте сегодня, завтра, послезавтра! Ограничьте его эстетический мир такими развлечениями, и они будут приедаться ему все скорей и скорей, он будет требовать новых и новых развлечений.

 

РАЗГОВОР С ВОЖАТЫМИ ОБ ИСКУССТВЕ [10]

Когда-то возник в прославленном пионерском лагере «Артек» обычай: перед началом больших пионерских сборов, лагерных фестивалей и олимпиад выносить и устанавливать на почетном месте три больших знамени – красное, голубое и белое. Три знамени – три символа: труд, дружба, спорт. Хорошие символы! Они напоминают ребятам об очень важных и очень серьезных вещах.

То, что на труде покоится вся наша жизнь, вся наша деятельность, – это понятно каждому, как понятно и то, что труд человека обязательно включает науку и технику, немыслим без них.

То, что на дружбе покоятся отношения не только между отдельными людьми, но и между целыми народами, что от дружбы народов зависит мир на земле, – это тоже каждому понятно.

Каждому, наконец, понятно и то, что человек должен быть здоровым, крепким, сильным и потому с детских лет должен заниматься физической культурой, спортом.

Когда прошлым летом я слушал разговор обо всем этом на сборе пионерского актива в «Артеке», мне вдруг стало как-то особенно ясно, что не могут, просто не имеют права артековцы жить дальше без четвертого знамени. И когда я задал им вопрос: «Какое должно быть у вас еще одно знамя?» – они, не задумываясь, дружно ответили «Знамя искусства!»

NB. С пионерским лагерем «Артек» Кабалевского связывала многолетняя дружба. Думаю, что именно его беседы о музыке (да и не только о музыке!) с артековцами повлияли на решение актива лагеря о «поднятии» четвертого знамени – знамени искусства. Как говорится, вода камень точит!

* * *

...В законе о школе говорится о необходимости «преодолеть недооценку эстетического воспитания школьников».

В чем же заключается эта недооценка? Не в том, как это иной раз понимается, что мало песен поют ребята, что мало устраивается для них литературных вечеров, что редко ходят они в музеи и на художественные выставки. Речь идет не о количестве того, что именуется обычно ужасно скучным, канцелярско-бюрократическим термином «художественное мероприятие» (совсем ужасно звучит, увы, не так уж редко встречающееся словосочетание «мероприятие по линии эстетического воспитания»!). Конечно, количество спетых песен и прослушанных концертов, просмотренных спектаклей и посещенных выставок – все это очень важно и играет огромную роль в эстетическом воспитании подрастающего поколения. Но недооценка эстетического воспитания коренится глубже.

Во-первых, не все и не всегда отдают себе отчет в том, что область эстетики, область прекрасного далеко не исчерпывается искусством, что мио прекрасного распространяется на все проявления человеческой жизни, что эстетика теснейшим образом связана с этикой, с нравственностью человека, с его идейностью.

Мир прекрасного пронизывает и всю природу. Скучны и духовно бедны люди, не способные это ощутить, как ощущали и воплотили в своих творениях великие, да и не только великие, а даже самые обыкновенные художники прошлого и настоящего.

Мир прекрасного теснейшим образом связан едва ли не со всеми областями деятельности человека с самых его ранних детских лет. И если первоклассник поймет и почувствует, что клякса в тетради – это не только плохо, но и некрасиво, он в дальнейшем в любой своей работе будет стремиться к красоте. А это очень важно: ведь красиво все совершенное, все целесообразное, все гармонично сконструированное, все хорошо сделанное.

NB. Дмитрий Борисович «болеет» за судьбы «художественных мероприятий» в эстетическом воспитании школьников, часто заформализованных, «канцелярско-бюрократических». Главная мысль композитора заключается в том, что прекрасное пронизывает всю окружающую человека жизнь (быт, природу, искусство) и направляет его на поиски нравственных смыслов.

* * *

В системе эстетического воспитания, да и во всей нашей жизни музыка по сравнению с литературой находится, можно сказать, на положении падчерицы. Как, например, отнесетесь вы к старшему школьнику, если он не сможет ответить на вопрос о том, кто такой Пушкин и каково содержание хотя бы основных его произведений? Вероятно, воспримете это как редчайший и печальнейший пример некультурности. Ну а если вопрос ваш был не о Пушкине, а, скажем, о Мусоргском – что тогда? Не появится ли «спасительная» отговорка, что я, мол, не музыкант и потому «имею право» этого не знать?.. Но ведь ваш юный собеседник и не литератор!

Быть может, на этом основании ему и Пушкина знать не обязательно?..

Можно ли представить себе, чтобы школьник вдруг заявил, что он не собирается быть пи писателем, ни поэтом и потому книг читать и на уроки литературы ходить не намерен. А вот случаи, когда ребята примерно в таком духе определяют свое отношение к музыке и музыкальным урокам, пусть не слишком часто, но все же бывают. Однажды мне пришлось даже через «Пионерскую правду» отвечать на вопрос, заданный группой школьников об уроках пения: «Важный ли это урок?»

Музыка – искусство, обладающее большой силой эмоционального воздействия на человека, – я думаю, большинство из вас испытало это на себе, – и именно поэтому она может играть громадную роль в воспитании духовного мира детей и юношества. А если, например, говорить о хоровом пении, то невозможно переоценить его значение в деле воспитания в детях чувства коллективизма, товарищества. Каждый участник хора, даже малыш, на опыте хорового пения убеждается, что его личная ошибка, невнимание или недобросовестность ставят под угрозу успех всех его товарищей, всего коллектива.

NB. В характерной для него вопросительной форме Дмитрий Борисович убедительно предлагает читателям письма выявить отношение старшеклассников к литературе и музыке как части их общей культуры. Поэтому и рекомендует вожатым «неустанно проверять на своем мировосприятии» тот факт, что прекрасное есть часть окружающей их жизни, доступно и просто предлагает соотнести образ моря с музыкой Римского-Корсакова, живописью Айвазовского, поэзией Пушкина. Только воспитание собственного художественно-эстетического видения мира может привести к развитию художественного восприятия, вкуса детей.

Какие же требования или для начала хотя бы пожелания можно предъявить к вам, вожатым, в области художественно-воспитательной работы? Во-первых, хочется, чтобы все вы почувствовали, поняли и неустанно проверяли на своем мировосприятии, что прекрасное окружает нас повсюду, а не только в искусстве. Искусство живет в этом мире прекрасного в окружающей нас жизни, рождаясь из нее, сплетаясь с ней и, в свою очередь, влияя на нее.

Оглянитесь вокруг. Вот вы в «Артеке», на берегу Черного моря. Присмотритесь и прислушайтесь к нему. Что такое море? Для человека, лишенного способности чувствовать подлинную красоту жизни, море – всего лишь «водный путь» или «пляж», пригодный или непригодный для купания... А для других людей море – это и дивная, вечно переменчивая красота природы, это и восторженные гимны Пушкина, обращенные к морю, и поразительные по яркости музыкальные поэмы Римского-Корсакова «Садко» и «Шахерезада», и темпераментные живописные полотна Айвазовского...

И так все вокруг нас. Все, во что мы ни всмотримся, все, во что ни вслушаемся...

Вот если вы сами будете так видеть и чувствовать окружающую жизнь, вы без труда и усилий научите этому и своих воспитанников...

Конечно, за немногие часы в школе или за 30–40 дней летней лагерной смены многому научить нельзя. Но вызвать любовь к искусству можно и за более короткий срок, если только ты сам его любишь по-настоящему.

 

«МОЛОДЕЖЬ СПОРИТ» [11]

Я хорошо могу представить себе те причины, которые помешали Вам в свое время, с детских лет, почувствовать интерес, а потом и любовь к великим творениям лучших композиторов, в том числе и к симфонической музыке. И поймите меня, сейчас я не обвиняю Вас ни в чем, кроме одного: я готов обвинять Вас в инертности. В нежелании выйти за пределы облюбованного Вами привычного, спокойного, но, право же, очень узкого музыкального мирка.

Я никогда не придерживался узких, односторонних взглядов на музыку. Худо ли, хорошо ли, но все-таки сочинял я, не только симфонии и концерты, оперы и сонаты – писал я музыку к кинокомедии «Антон Иванович сердится», и оперетту «Весна поет», и много легких, веселых песен вроде «Серенады Дон-Кихота» или «Восточной сказки – мельник, мальчик и осел», и музыку для джаза. Поверьте мне, что в серьезной музыке Вы найдете столько нового и увлекательного, она даст Вам столько радости и жизненных сил! И, конечно же, любовь к серьезной музыке никогда не помешает Вам продолжать любить и легкую музыку. Вы начнете только требовательнее относиться и к легкой музыке и лучше отличать в ней хорошее от плохого.

NB. Для убедительности Кабалевский разъясняет корреспондентам отношение к легкой и серьезной музыке на примере собственного музыкального творчества. Оптимизмом по отношению к серьезной музыке проникнуты строки этого письма.

* * *

Тут все дело в том, что же называть легкой музыкой. Конечно, иногда эти две области музыки очень сближаются, и порой бывает нелегко установить между ними точную грань. Но я все же склонен к легкой музыке относить музыку, в которой даже серьезные темы выражены в легкой, преимущественно развлекательной форме, с улыбкой и шуткой. Такова танцевальная музыка, таковы многие эстрадные песни, такова оперетта. Кстати, отвечая на вопросы некоторых радиослушателей, добавлю, что джазовую музыку целиком тоже нельзя отнести к легкой музыке, хотя к легкой музыке относится большая ее часть, написанная в форме музыки танцевальной и эстрадно-развлекательной. Но многими композиторами XX века делались и делаются попытки раздвинуть рамки джаза и сочинять для джаз-оркестра серьезную музыку, вплоть до джаз-симфонии. Иногда эти попытки приводили к интересным результатам. Пока же все-таки джаз – это часть современной легкой музыки, и если вас интересует мое личное отношение к джазу, скажу, что не склонен до самозабвения упиваться джазом, как это делают некоторые «джазоманы» зарубежного и отечественного происхождения, для которых самый уродливый рок-н-ролл – чуть ли не вершина музыкального искусства, но хорошую джазовую музыку слушаю с удовольствием. А когда мне задают вопрос: «Вы ответьте точно – что такое хороший джаз и что такое джаз плохой?» – я могу ответить лишь одно: про симфонию я так же скажу – люблю хорошие симфонии и не люблю симфонии плохие. А что такое в искусстве хорошее и плохое, нам помогает понять развитой эстетический вкус, накопленные знания и опыт. Как и в литературе: если человек мало читал, и только всякую чепуху – он не отличит хорошей книги от плохой, а если читал много и внимательно – обязательно отличит!

NB. И вновь разговор в письме идет о музыке легкой и серьезной. Кабалевский снова и снова, обобщая свои мысли по этому поводу, утверждает необходимость развития эстетического вкуса, увеличения багажа знаний об искусстве, расширения опыта общения с ним.

 

О МУЗЫКЕ БУДУЩЕГО

Как я себе представляю музыку будущего? Трудно... очень трудно ответить на этот вопрос. Сегодня она не такая, как вчера, завтра, конечно, будет иной, чем сегодня.

Но если в науке и технике каждое новое открытие, включая в себя предыдущие, как правило, все же «отменяет» их и таким путем становится новой ступенькой в лестнице прогресса, то в искусстве иначе.

Пушкин «не отменил» Шекспира. Пикассо «не отменил» Рембрандта, Шостакович «не отменил» Мусоргского.

В будущем, вероятно, еще больше будут понимать, ценить и любить все лучшее из прошлого и из того, что пишется сейчас...

NB. Поистине философское размышление Кабалевского о музыке будущего: любить все лучшее из прошлого и настоящего...

 

НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ СЕБЯ

...Я знаю, как многие школьники, уже подходя к выпускным экзаменам, все еще мучительно думают о том, какую профессию избрать. Пусть же каждый верит и знает, что в любой профессии, какую бы он ни выбрал, он сможет открыть новый мир, пусть маленький, но новый, свой мир! И не сомневайтесь в том, что жизнь скажет вам за это спасибо, а сами вы испытаете радость и получите удовлетворение. Ведь одно из удивительных чудес жизни заключается в том, что капля нового, созданного тобой самим, вливает в тебя столько творческих сил, что их хватит уже на что-то большее и более значительное. И так из капель нового создаются моря и океаны нового, обогащающего жизнь, двигающего ее вперед. ...Вот почему творческое начало надо обязательно развивать в каждом человеке, и именно в те ранние детские годы, когда в человеке легче всего вызвать его и развить. Искусству, как огромной, самой действенной силе, здесь принадлежит решающая роль.

NB. Творческое начало в человеке, по мысли Кабалевского, нужно развивать с ранних лет, независимо от того, чем он будет заниматься в жизни.

28 июля 1967 г.

 

ИЗ ПИСЕМ АРТЕКОВЦАМ

Сейчас среди наших ребят необычайно возрос и продолжает возрастать интерес к литературе и всем видам искусства. Быть может, особенно заметно это по отношению к музыке. Во множестве школ и пионерских дружин создаются разного рода клубы и кружки любителей искусства, особенно любителей музыки.

Большое оживление заметно в детской и юношеской музыкальной самодеятельности. Концерты и беседы о музыке вызывают сейчас у школьников гораздо больший интерес, чем несколько лет назад. Все это очень хорошо, очень радостно. Все меньше и меньше становится ребят, которые относятся к искусству, к музыке как к чему-то скучному, неинтересному и вовсе не обязательному для человека. Вот об этом я и хочу сказать вам два слова.

Ведь каждый из вас должен в будущем стать не только хорошим профессионалом в какой-то одной, избранной вами области, но и разносторонне образованным человеком. Ведь никого из вас не удивляет то, что все ребята изучают географию, или ботанику, или математику, хотя, разумеется, далеко не все собираются стать в будущем географами, ботаниками или математиками. И вам всем, конечно, совершенно ясно, что каждый человек, независимо от избранной им профессии, для того чтобы стать культурным человеком, должен овладеть многими предметами, ориентироваться хотя бы в основах современной науки, современной техники.

Но разве духовный мир по-настоящему культурного человека ограничивается только культурой научно-технической? Конечно же, нет! И эстетическая культура должна быть обязательной частью духовного мира человека. Наука и искусство не противостоят друг другу, не исключают друг друга и не заменяют друг друга. Они, по-разному, но одинаково сильно влияют на нашу жизнь, помогают нам познавать мир и строить новую жизнь. Если б не было науки – люди были бы безграмотными, темными и беспомощными в борьбе с природой. А если б не было искусства, люди были бы сухими, черствыми, бездушными, как машины-автоматы. И право же, трудно сказать, кто заслуживает большего порицания (а вместе с этим и жалости!) – инженер, полагающий, что музыка существует только для бездельников, или музыкант, ничего не смыслящий даже в элементарных вопросах науки или техники.

NB. Раздумья композитора о том, что наука и искусство – две стороны жизни каждого человека, особенно современно звучат сейчас, в век наступления научно-технического прогресса на умы и души молодежи.

* * *

...У каждого из нас, людей старшего поколения, есть одно глубокое и страстное желание. Желание это, вероятно, лежит в основе самой жизни, движения человечества вперед: желание, чтобы вы, наши дети, сделали больше, чем сумели сделать мы, чтобы поколение, идущее нам на смену, было во всех отношениях более совершенным, чем наше.

Надо ли говорить, ребята, что осуществление этого желания зависит не только от нас, ваших отцов. Для этого прежде всего вы сами должны глубоко осознать, какая огромная ответственность ложится на вас, принимающих эстафету жизни из рук тех, на чью смену вы готовитесь встать.

Тот, кто захочет уклониться от этой ответственности или хотя бы уменьшить ее, проявит преступное неуважение не только к тем, кто дал ему жизнь и воспитал его, но и по отношению к своим современникам. И в конце концов он же сам первый жестоко будет наказан за это – общество не принимает в свои ряды тех, кто хочет пользоваться всем, не давая ничего взамен.

NB. Какое живое объяснение того, что потребительство – зло не только по отношению к родителям, воспитателям, но и по отношению к самому себе, живущему в этом мире. Как созвучны эти мысли нашим дням, когда вирус потребительства застилает не только взоры, но и души людей!

 

СТУДЕНЧЕСКОМУ НАУЧНОМУ ОБЩЕСТВУ ЛЕНИНГРАДСКОГО
ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УЧИЛИЩА № 3

Дорогие товарищи!

Многие из вас скоро начнут самостоятельную педагогическую работу. Вас ждут ребятишки – замечательный народ: искренний, честный, любознательный, восприимчивый, свободный от всяких предрассудков, и поэтому они обязательно пойдут за вами туда, куда вы их поведете, поверят всему, что вы будете им говорить. Вы должны стать для них не просто учителями, а волшебниками, которые поведут их в такой прекрасный мир красоты и добра, в котором они сами, на ваших глазах начнут становиться и красивее и добрее.

...Если ваши будущие питомцы полюбят вас, они полюбят и музыку. Почувствовав, что для вас музыка не просто «предмет для изучения», а прекрасное искусство, которое вы сами очень любите, которым увлечены по-настоящему, они тоже увлекутся музыкой и полюбят ее. Но еще важнее, чтобы они увидели в своем учителе музыки хорошего, умного, доброго человека. Они и сами будут тогда стараться стать такими же хорошими, умными и добрыми людьми. Вот тогда-то музыка, это радостное искусство, станет в ваших руках сильнейшим орудием воспитания. Когда вы увидите, что музыка не только радует ваших питомцев, не только доставляет им удовольствие, но и помогает им стать настоящими людьми, вы сами будете испытывать ни с чем не сравнимую радость и удовлетворение от своей работы.

Будет, вероятно, немало трудностей. Верю, что они не напугают вас. Ведь самая большая радость приходит к нам именно тогда, когда мы одолели какие-то препятствия, справились с какими-то трудностями. Жить без трудностей, без их преодоления – это же смертная скучища! И, главное, исчезает тогда всякая возможность оценить осмысленность, содержательность, успешность своей жизни и деятельности. Если бы в моей жизни трудности исчезли хоть на один день, я немедленно умер бы от скуки (вы, конечно, понимаете, что я говорю о трудностях по-настоящему творческих!).

23 июня 1975 г.

NB. Доброе напутствие будущим учителям музыки! Музыка для Кабалевского – «радостное искусство» и «сильнейшее орудие воспитания». Учитель – «волшебник». А в преодолении творческих трудностей – смысл жизни и деятельности. Замечательно!

 

ИЗ ПИСЬМА УЧАЩИМСЯ ГРУППЫ № 10 ТОКАРЕЙ-УНИВЕРСАЛОВ
ПТУ №6 ИМЕНИ НОВОХАТЬКО

...Есть в русском языке слово «прекрасный». Замечали ли вы, что слово это является превосходной степенью двух разных слов: «хороший» и «красивый»? Задумайтесь над этим, и вы убедитесь в том, что по-настоящему прекрасным может быть только то, что одновременно и красиво, и хорошо!

Это относится и к человеку («прекрасным» мы никогда не назовем безнравственного, подлого человека, как бы он ни был внешне красив!). Это относится и к любому результату человеческого труда (хороший самолет всегда красив, уродливая мебель всегда нехороша, неудобна, некрасива!).

NB. Вновь и вновь композитор пытается доступно и просто раскрыть подросткам смысл «прекрасного» в единстве эстетического и нравственного.

 

ИЗ ПИСЬМА СТУДЕНТАМ СИБИРСКОГО МЕТАЛЛУРГИЧЕСКОГО
ИНСТИТУТА ИМЕНИ СЕРГО ОРДЖОНИКИДЗЕ

Дорогие друзья!

Вы, как и все ваши сверстники – сегодняшние студенты, – готовитесь к тому, чтобы взять на себя ответственность за нашу завтрашнюю жизнь, чтобы стать в этой жизни не пассивными исполнителями, но активными ее творцами. Каждый из вас, независимо от своей профессии, должен стремиться к тому, чтобы труд ваш был творческим. Вы обязательно должны верить в то, что каждый из вас сможет создать что-то свое, пусть даже маленькое, но свое, новое, что расширит область вашей деятельности, внесет в нее что-то хорошее, полезное, нужное не только для вас самих.

Я говорю сейчас об этом потому, что творческое начало в человеке больше всего и активнее всего развивает искусство. Оно развивает нашу фантазию, воображение, а это нужно всюду, всегда в любой области...

 

ИЗ ПИСЕМ ОБЩЕСТВУ ЛЮБИТЕЛЕЙ СИМФОНИЧЕСКОЙ МУЗЫКИ
ШКОЛЫ № 34, г. ХАБАРОВСК

Милые мои друзья!

...Когда будете слушать кантату Прокофьева «Александр Невский», обратите внимание на то, как ярко охарактеризованы в музыке два мира, два противостоящих лагеря: русские воины и немецкие легионеры, «псы-тевтоны». Какими светлыми, солнечными красками пользуется Прокофьев в первом случае и как зловеще сгущены краски во втором! Музыкальные образы русских воинов полны жизни и радости, несмотря на трудности и напряжение войны, а от образов «псов-тевтонов» так и веет фанатичной злобой, смертью. Прислушайтесь – насколько мелодичнее образы русских и насколько светлее и яснее в них гармония! С особым вниманием прислушайтесь к тому, как эти два мира музыкальных образов, воплощающих реальные, жизненные противоположности, сталкиваются и борются в той части кантаты, которая изображает «Ледовое побоище», постарайтесь уловить момент перелома, когда русские дружины пошли в решительное наступление, завершившееся победой. А потом как можно внимательнее послушайте номер «Мертвое поле» с песней девушки-невесты. По-моему, это одно из самых замечательных произведений во всей нашей музыке. Эта песня показывает, как можно совместить в музыке простоту с богатством содержания, яркую национальность с не менее яркой индивидуальностью выражения. В самом деле, послушайте, какая простая мелодия и какое простое сопровождение, но как бездонно содержание этой песни, сколько в ней тоски, скорби, но вместе с тем любви к погибшему воину, гордости за его героизм. И почти зримо ощущается картина: поле, усеянное телами павших воинов, и одинокая скорбная фигура девушки. И как ярок национальный, русский характер этой песни, но вместе с тем как она необычайно своеобразна – в ней с первой до последней ноты все свое, прокофьевское!..

...Что главное в музыке Прокофьева? Невероятная широта восприятия мира, богатство человеческих чувств и мыслей. И солнце. Человек у Прокофьева бывает и радующийся, и печалящийся, и хохочущий, и рыдающий, и стремительно несущийся к своей цели, и застывший в созерцании красивой природы. Музыка Прокофьева – и о самых глубоких и нежных чувствах одного человека, и о массах людей, об их движении.

У него музыка о любви и музыка о революции. В ней очень много нового, в музыке Прокофьева. А новое всегда кажется очень трудным. Но как только вы немножко вслушаетесь в это новое, вам даже покажется странным, почему оно с первого раза показалось трудным. Так бывает не только в музыке, так бывает во всем, в жизни вообще.

NB. В этом письме, датированным 1960 годом, Кабалевский выступает как замечательный рассказчик о музыке своего любимого композитора – С.С. Прокофьева. Используя метод «сходства и различия» («тождества и контраста» – по Б. Асафьеву), который станет основополагающим методом не только его книг «Про “трех китов” и про многое другое», «Как рассказывать детям о музыке?», но и будущей школьной программы, композитор практически не употребляет в разговоре с учащимися сложных музыкальных терминов. Именно в простоте и искренности объяснений особенностей музыки, красочности языка – потрясающая сила его бесед!

8 сентября 1960 г.

* * *

...Хорошо, что у вас была беседа о Рахманинове – это замечательный композитор. Я люблю его музыку и рад, что вам она понравилась. Но, конечно, делать такие выводы, как сделали некоторые девочки, что «Рахманинов выше Бетховена», – не стоит. Бетховен – композитор такой титанической силы, он с такой полнотой и глубиной воплотил в своей музыке современный ему мир и – более того – с такой неотразимой силой вторгся своим искусством в будущее, вплоть до наших дней, что рядом с ним трудно кому-либо устоять! Да и не нужно прибегать к такому прямолинейному сравнению при оценке своего отношения к музыке. Замечательно то, что каждый великий творец (и даже просто талантливый, если он по-настоящему талантлив) вносит в мировое искусство что-то свое, неповторимое, что-то новое, чего до него и без него еще не было и не могло быть. И вот тогда нетрудно уже будет сказать, что Рахманинов, например, внес в мировую музыку очень много нового и замечательного.

И конечно же, как бы велик ни был Бетховен – «заменить» Рахманинова он никогда не сможет, и его музыка не может нам дать то, что мы находим и любим в рахманиновской музыке.

А дальше уже многое зависит от личных вкусов. И я охотно могу допустить, что кому-то из вас сейчас Рахманинов кажется ближе Бетховена и рахманиновская музыка доставляет ему больше непосредственной радости, чем музыка бетховенская. Ничего страшного в этом я не вижу. Я только убежден, что со временем, если они [учащиеся] будут продолжать и углублять свое знакомство с музыкой, они, ничуть не умаляя достоинств Рахманинова (а достоинства эти действительно очень велики!) и не отказываясь от своей любви к Рахманинову, по настоящему оценят силу и величие бетховенского искусства. А Рахманинов – гениальный композитор, и очень хорошо, что он вошел сейчас в круг ваших интересов и вызвал даже какие-то споры. Такие споры, возникающие вокруг замечательных явлений искусства, очень интересны и очень полезны. Они всегда помогают проникнуть в глубь искусства и заметить в нем то, что оставалось, быть может, еще незамеченным.

NB. Деликатно и ненавязчиво объясняет Кабалевский любителям музыки – школьникам свою позицию в оценке творчества двух гениальных композиторов – Бетховена и Рахманинова. Он убежден, что споры и размышления вокруг «замечательных явлений искусства» помогают заметить в нем новые черты. Метод размышлений о музыке, активно внедряемый в дальнейшем в школьные уроки музыки, станет одним из значимых методов музыкальной педагогики.

14 января 1951 г.

* * *

...Я давно не писал вам. Почти весь сентябрь провел в Румынии на Международном фестивале и конкурсе имени выдающегося румынского музыканта Джордже Энеску (он был композитором, дирижером, скрипачом и пианистом – другого такого же универсального музыканта трудно припомнить, причем во всех этих областях Энеску достиг первоклассных результатов). Октябрь и ноябрь, ни на что не отвлекаясь, работал над «Реквиемом» и вчерне закончил его. Теперь надо просидеть месяца три над приведением его в окончательный порядок. А декабрь почти целиком прошел в поездке – с концертами, беседами, лекциями – на Украине, главным образом в Донбассе. И вот только теперь могу взяться за писание писем.

...Несколько слов о живописи. Бывая во многих школах, я замечаю, что сейчас среди ребят возрастает тяга и интерес не только к музыке, но и к живописи. В очень многих школах появились так называемые «малые Третьяковские галереи», то есть время от времени сменяющиеся (путем обмена между школами) выставки репродукций картин художников. Появился интерес к литературе о живописи, стремление побольше узнать и о творчестве, и о жизни крупнейших отечественных и зарубежных художников. Живопись (помимо того, что, как всякое искусство, она доставляет эстетическое наслаждение) может очень помочь школьным занятиям. Насколько глубже и ярче запечатлеваются в нашем сознании факты истории, если они подкреплены эмоциональным воздействием исторической литературы и исторической живописи! А разве не становится для нас более живым весь мир, если к описаниям, почерпнутым нами из учебников географии, добавляются образы той же художественной литературы и той же живописи, в данном случае уже не исторической, а пейзажной. Это только самые простые и поверхностные примеры...

...Очень интересными могут быть выставки современного искусства, показывающие его связь с современной жизнью. Вот, например, в прошлом году два замечательных советских художника были награждены Ленинскими премиями – Сарьян и Пророков. Посмотрите на их работы – какие они разные; кажется, ничего общего между ними нет, никаких точек соприкосновения. А вглядитесь и вдумайтесь. Сарьян: солнце, синее небо, яркие пейзажи богатейших и плодороднейших земель Армении. Художник беспредельно влюблен в жизнь и поет ей гимны в своих сочных, красочных картинах. А вот Пророков: два цвета – черный и белый, ни света, ни улыбки. Горе и страдание, но также мужество и ненависть. Мужество, с которым борющиеся за жизнь люди переносят горе и страдание. Ненависть, с которой эти люди относятся к войне, к тем, кто готов принести людям новые страдания. Но ведь любовь к жизни и ненависть к смерти – это же одно и то же! Это две стороны единого гуманистического мировоззрения передовых людей нашей эпохи! И два выдающихся советских художника с огромной силой и мастерством воплотили в своих творениях эти две стороны единого взгляда на жизнь. Вот вам одна из множества тем для таких выставок. (Приведу еще лишь один пример из совершенно другой области – тоже контраст и тоже единство: Шишкин и Левитан. Природа могучая, суровая и природа лиричная, нежная – две стороны чисто русской природы!)

6 января 1962 г.

NB. Интересна трехчастная форма этого письма: первая часть – впечатления о Международном фестивале и конкурсе им. Дж. Энеску (Румыния), вторая часть – о возрастающем интересе школьников к живописи, о том что художественные образы живописных произведений должны помогать школьникам в изучении таких предметов, как литература, история, география, третья часть – обращение к творчеству современников Кабалевского – художникам Сарьяну и Пророкову, которые воплощают, по мнению композитора, «две стороны единого взгляда на жизнь». Спустя десять лет, по инициативе Д.Б. Кабалевского в Третьяковской галерее был открыт клуб для старшеклассников «Музыка – живопись – жизнь», в работе которого нашли воплощение идеи композитора о взаимодействии искусств.

* * *

...Я думаю, что увлечение одним искусством в ущерб другому должно носить временный характер. Ведь музыка не в состоянии заменить литературу, точно так же как литература не может заменить живопись, а театр – архитектуру. В этом и заключается бесконечное, неисчерпаемое богатство искусства. И сейчас наш идеал человека обязательно включает в себя любовь и интерес ко всем искусствам и литературе, умение разобраться во всех искусствах.

Конечно, это не исключает и никогда не исключит преимущественного интереса одних людей к живописи, других к музыке и т.д. Но все же я думаю, что чем совершеннее будет становиться человек, чем богаче и глубже будет его духовный мир, тем больше он будет ценить все духовные ценности, созданные и создаваемые в его дни, и это будет относиться, разумеется, также и к искусству.

NB. В этих словах – отличительная особенность Кабалевского-просветителя: отдавать свой талант, свои знания, свою бескорыстную любовь к музыке другим людям. А делал он это с потрясающей убежденностью, неутомимостью, страстностью! И главными «объектами» его просветительской деятельности, в первую очередь, были дети.

...Как важно, что для вас любовь к музыке теперь уже непременно сочетается со стремлением вызвать такую же любовь к ней и у других! Молодцы! Вы ведь знаете мою точку зрения на этот счет. Я считаю, что самому полюбить музыку и узнать ее – это полдела. А вот вызвать такую же любовь в своем товарище, который до того не чувствовал интереса к музыке, помочь ему поближе узнать ее – вот это уже не полдела, а целое дело! И дело очень большое и важное!

10 февраля 1963 г.

* * *

Стремление связать музыку с поэзией (а потом, надо думать, с живописью тоже) горячо приветствую. Очень важно и очень интересно увидеть и почувствовать глубокую связь, которая существует между разными искусствами... И чем более глубоко (не только во внешней форме и в сюжете, но и во внутренней идее) вы научитесь эту связь обнаруживать, тем ближе и дороже будут для вас становиться все искусства и тем больше вы 6удете чувствовать и понимать их внутреннюю связь с жизнью. Искусство ведь существует не «рядом с жизнью», а «внутри жизни», как чудесная и важная часть этой жизни.

24 апреля 1964 г.

* * *

Исполнительское искусство так многообразно, что мы буквально на каждом шагу встречаемся с совершенно различной трактовкой одних и тех же произведений, причем – при хорошем исполнении, конечно – все эти трактовки коренятся в природе самого произведения, а не навязаны ему произволом исполнителя. Лучшей, с моей точки зрения, трактовкой всегда будет та, в которой полнее, многограннее, целостнее и точнее будет воплощено и раскрыто заложенное в сочинении жизненное содержание (и конечно, его художественная форма). Поясню на одном примере: некоторые исполнители Шопена подчеркивают в его музыке виртуозный блеск (он у Шопена есть), другие – лирическое чувство (и это у него есть), третьи – простодушие народной песни (это тоже есть), четвертые – драматический революционный пафос и трагические ноты, окрасившие его жизнь вдали от любимой родины. А вот придет пятый – и мы услышим великого Шопена целостным, в котором все эти грани его замечательного творчества займут свое место, не подавляя, а дополняя друг друга. Думаю, что это и будет лучшим и одновременно самым верным толкованием Шопена. Но здесь не может быть никаких стандартов, поле для проявления индивидуальности остается безграничным.

NB. Исполнительскую трактовку музыкального произведения Кабалевский связывает с раскрытием его жизненного содержания и художественной формы. Ясно и отчетливо он объясняет эту свою позицию на примере разнообразных трактовок музыки Шопена, определяя целостность интерпретации как ее самое «верное толкование».

2 июня 1967 г.

* * *

...Ваше последнее письмо прочитал с большим удовольствием. Я хорошо знаю К.И. Элиасберга и отлично представляю себе, какой интересной была ваша встреча с ним. Он много увлекательного мог рассказать вам – я был в Ленинграде во время блокады (летал из Москвы на несколько дней) и с восхищением и удивлением слушал репетиции и выступления по радио симфонического оркестра, которым руководил К.И. Элиасберг. Он проявил себя в ту пору не только как замечательный музыкант, но и как замечательный человек, гражданин. Его деятельность и деятельность многих ленинградских музыкантов в годы войны смело можно назвать деятельностью героической!

...То, что споры о современной музыке у вас продолжаются, – это очень хорошо. Я убежден, что в результате этих споров вы уверенно станете отличать настоящее новаторство от всяких «авангардистских» фокусов, которые иногда производят впечатление своей внешней необычностью, но зато очень скоро обнаруживают свою внутреннюю пустоту.

17 октября 1969 г.

 

ИЗ ПИСЕМ УЧАЩИМСЯ 88-Й ШКОЛЫ, г. КУЙБЫШЕВ

Дорогие мои, хорошие друзья!

Спасибо вам за обстоятельное письмо и за приказ по «Бригантине». Я охотно принимаю назначение в команду «Бригантины» на должность впередсмотрящего и постараюсь оправдать это почетное назначение хотя бы при помощи своего высокого роста. А если удастся увидеть впереди еще нетронутую, увлекательную тему для новой школьной песни, да еще сочинить маломальски сносную музыку к этой песне – тогда уже буду отчитываться перед командованием «Бригантины», как мне положено, по всей куплетной форме, на нотной бумаге!

NB. Дмитрий Борисович с радостью принимает условие игры команды «Бригантины» – стать впередсмотрящим. Мечтает о сочинении новой песни. Замечательный тон письма – светлый, добрый, шутливый, искренний. Хороший образец общения с детьми.

5 февраля 1965 г.

* * *

...Получил я ваше письмо со статьями из газеты. Выступление Бориса Запорожца меня удивило и очень огорчило. Просто поразительно, как он ухитрился в такой маленькой заметке высказать столько неверных и странных мыслей. Конечно, «отметка» в школьной жизни не пустяк, но разве отметки отражают весь внутренний мир школьников?! Я допускаю, что не сам Борис придумал заголовок статьи, но мысли его дают повод именно к такому названию. А название это, как и сами мысли, возвращают нас к давным-давно осмеянной и погребенной дискуссии на тему «Нужен ли инженеру Чайковский?». Я всегда утверждал, что такую дискуссию (уж если ее затеяли) организаторы должны были назвать иначе: «Должен ли инженер быть культурным человеком или это для него не обязательно?» Более несуразное противопоставление – «учиться или петь» – трудно даже представить. А дальше совсем удивительно получается. Как-то незаметно (быть может, даже для самого себя! Борис вдруг приравнивает пение (то есть музыку, искусство!) К «веселому времяпрепровождению», к «радостям и пустякам, которые так красят жизнь», к «веселому отдыху». Это уж совсем удивительно! Очень печально, если Борис на самом деле так думает. Но что-то мне не верится, во всяком случае очень не хочется верить в это. Вы пишете, что Борис мечтает о карьере журналиста. Это замечательная профессия! И я уверен, что, по-настоящему вглядевшись и вслушавшись в жизнь, как это положено хорошему журналисту...

 

ИЗ ПИСЕМ В.А. МАЛОВУ [12]

* * *

...Вы пишете, что «дело не в том, чтобы лишить жизнь черной краски, грязи и пошлости, а в том, чтобы самому научиться отличать, научиться думать». Это верно наполовину: надо самому научиться думать и отличать хорошее от плохого. Я тоже считаю, что главное – вырабатывать с детства хороший вкус, понимание, то есть «иммунитет» ко всякой дряни. Но все же надо стремиться и к тому, чтобы «лишить жизнь» этой дряни. Ведь бороться за добро немыслимо без борьбы против зла, равно как нельзя воевать со злом, не воюя одновременно за добро.

NB. Яркий критический отклик Кабалевского на статью в газете некоего Бориса Запорожца. Принципиальная позиция композитора – развенчать несуразицу выказанных соображений автора статьи. И тем не менее оптимистичное окончание статьи – надежда на то, что Борис может стать хорошим журналистом.

20 августа 1969 г.

* * *

Для меня Ваши вопросы – прежде всего материал для самокритических размышлений. «Самокритических», потому что, даже взявшись за тему «легкая – серьезная музыка», я, к великому стыду своему, едва касаюсь музыки, бытующей сегодня в широких кругах молодежи. Вы пишете, что музыкальная пропаганда часто терпит неудачи оттого, что «просто боится, не подготовлена к тому, чтобы взяться засучив рукава за существующую сейчас музыкальную жизнь молодежи». Примеряя эти слова к себе, должен сказать, что, конечно, не боюсь, но подготовлен недостаточно. К тому же очень уж неравные силы у нас и у наших «противников – оппонентов». Ведь против нас работает гигантская машина массовой музыкальной пропаганды и почти полная пустота в школе (имею в виду эстетическое воспитание). Пустота становится здесь реальной и весьма основательной силой. Но не это главное! Главное то, что наш спор ведется, можно сказать, в разных, не соприкасающихся плоскостях. Мы стремимся вызвать любовь к музыке, желание и умение слушать музыку, понимание музыки. Наши «оппоненты» всячески (часто, быть может, неумышленно) стремятся отвести внимание именно от музыки. На одном из песенных конкурсов «Алло, мы ищем таланты» «Премию за обаяние» (!) получает мило, застенчиво улыбающийся юноша, не имеющий ни голоса, ни музыкальной культуры и поющий весьма посредственную песню... А как часто в передачах по телевидению симфонической музыки режиссер-оператор то заставляет нас бестактно вглядываться в хорошенькое личико до тех пор, пока его обладательница не начнет в смущении отворачиваться, то при звуках тромбона чуть не по горло запихивает нас в тромбоновый раструб, то приближает к солирующему барабану так, что кажется – следующий удар придется не по барабану, а по нашей физиономии... А сейчас, увлекшись недавно освоенным приемом комбинированных съемок, пользуются им для того, чтобы поразить наше воображение зрелищем (!) скрипача, отпиливающего гигантским смычком малюсенькую голову дирижера; пианиста, играющего одновременно головой вниз и головой вверх (отражение в полированной крышке рояля); дирижера с четырьмя головами и восемью руками, дирижирующего сразу в 4 стороны и окруженного четырьмя оркестрами... На днях показывали выступление какой-то совсем юной пианистки, получившей какую-то премию на каком-то конкурсе (объявления я не слышал)... Телекамера елозила вокруг бедной девочки, делая все возможное, чтобы мы смотрели на нее, но ни в коем случае не слушали ее. Вершиной режиссерско-операторской изобретательности (воображаю, как режиссер гордился своей находкой!) был взгляд камеры на клавиатуру сквозь... подмышку пианистки! Ничего, вероятно, не подозревая, она в это время с упоением играла среднюю (сатанинско-эротическую) часть «Мефисто-вальса» Листа!.. Если серьезную музыку часто стремятся таким путем превратить в развлекательное зрелище, то развлекательную музыку общими усилиями превращают (да, пожалуй, уже превратили!) в разновидность наркотика. Это ведь типичные наркоманы – владельцы транзисторов, не расстающиеся с ними ни в поезде, ни на рыбалке, ни на пляже, ни в лесу... Что слушать – им совершенно не важно (иногда по ошибке слушают даже классику), лишь бы что-то звучало – на животе или рядом...

Мировая музыка полна примеров самых разных обработок и переложений, иногда очень смелых, неожиданных, но великолепно звучащих и отлично передающих «душу» оригинала: клавирный Бах на гитаре (Сеговия!), его же сонатная музыка для виолончели, solo на саксофоне (Лондейкс!), Чакона для скрипки solo на фортепиано и в симфоническом оркестре, а органные сочинения на баяне! Фортепианные сочинения поет хор a capella, песни и романсы звучат едва ли не на всех существующих в мире инструментах вплоть до... пилы и во всех существующих типах ансамблей и оркестров. Здесь опять же все решает вкус (о мастерстве не говорю – это подразумевается). А сегодня и здесь слишком часто вкус уступает место моде. Особенно ярко проявляется это в разного рода обработках народных песен. Вы говорите об электрогитарах: электрогитары – плод эстрадно-развлекательной моды, а народная песня требует от аранжировщика и исполнителя высочайшего, строгого и тонкого вкуса. Электрогитара сегодня в моде, и к ней приспосабливается все, что попадается под руку. Но здесь возникает еще один важнейший вопрос. Электрогитары, джаз, эстрадный ансамбль, так же как симфонический, духовой или народный оркестр, струнный квартет, фортепианное трио и любой музыкальный инструмент, – это не только определенный состав инструментов (или отдельный инструмент), но и всегда определенный стиль музыки и стиль исполнения. Вот почему, когда, например, в джазе пытаются исполнять классическую симфоническую музыку, – либо эта музыка уродуется, либо из джаза исчезает его стиль, манера, характерные черты, исполнительские и творческие. Убить народную песню (я сейчас прежде всего имею в виду славянскую песню, в которой главное – певучесть; уже с французской песней, где столь большую роль играет танцевальность, дело обстоит иначе) можно и с фортепианным сопровождением, если оно написано в манере современной джаз-фортепианной импровизации. Убить ее с электрогитарами, конечно, гораздо легче, особенно если в добавление к специфике звучания инструмента подчеркнуть «электрогитарный стиль» композиции и исполнения. Убивать народную песню научились здорово. На сегодняшней эстраде это уголовно не наказуемое преступление стало явлением вполне заурядным. Я убежден в том, что электрогитары, освобожденные от своего стиля композиции и исполнения, не будут убивать народную песню (если, конечно, не изувечена сама мелодия песни), но это будет, вероятно, очень скучно, и возникнет вопрос: «А при чем тут электрогитары?»... Но нельзя не заметить, что уродование и даже убийство народных песен происходят не только (и даже, может быть, не столько) от чуждой специфики звучания сопровождающего инструментального ансамбля (или отдельных инструментов), сколько от чуждого стиля исполнения самой песни, связанного со стилем сопровождения, его манерой, его духом. Легко в этом убедиться: если мысленно отключиться (при исполнении) от сопровождения и слушать только вокалистов, поющих мелодию песни, то сразу же станет ясно, что изуродована мелодия и манера ее исполнения взята «из другой оперы». Вот это ярчайший пример, когда мода налицо, а вкус отсутствует. Вот почему людям, лишенным хорошего художественного (вернее сказать – эстетического) вкуса, очень трудно объяснить, «что такое хорошо и что такое плохо».

Теперь вот о чем. Если мой собеседник (особенно это относится к учителю, к лектору) не насилует мою мысль, вызывает меня на размышления и даже на спор – это отлично. Но при этом я хочу видеть у своего собеседника его собственную ясную и принципиальную позицию. Пусть я с ним не соглашусь и пусть он не навязывает мне свои взгляды, но если ученики (или просто собеседники, слушатели) не поймут позиции своего учителя – они могут воспринять это как беспринципность и сочтут это образцом для себя. Каждый учитель, естественно, в чем-то может сомневаться, чего-то не знать, и пусть он не боится признаться в этом своим питомцам. Но в главном он должен быть убежден и силой своего убеждения должен воздействовать на аудиторию. Без уверенности, без убежденности в правильности своих основных позиций (я, разумеется, не имею в виду тех, кто «принципиально» убежден в своей непогрешимости всегда и во всем) не может быть хорошего учителя-воспитателя. Стремясь толкнуть своих слушателей, воспитанников на размышления и спор (без этого тоже нет хорошего учителя), он обязан силой своего убеждения вести их к той истине, которую познал на своем опыте, в которой убежден...

...Классическая музыка реально существует в жизни современного общества. И она входит в жизнь великого множества людей – и молодых, и немолодых. Но множество людей (молодых в том числе) еще не включило ее в свою жизнь осознанно. А я убежден, что нет человека, в чью жизнь классическая музыка не входит вообще. «Траурный марш» Шопена, многие оперные арии, уйма балетной музыки, «Полонез» Огинского и т.д. и т.п. (я нарочно привожу элементарные примеры) – все это классическая музыка. Добавьте сюда многочисленные песни и романсы от алябьевского «Соловья» до песен Дунаевского, «Вальс-маскарад» Хачатуряна и «Много шума из ничего» Хренникова и т.д. Думаю, что вы не найдете человека, который откажется от этой музыки, скажет, что она не входит в его музыкальный мир. Не сомневаюсь, что в полной мере это относится и к ставропольской, и к алтайской, и к сахалинской молодежи. Речь идет, следовательно, о развитии тех зачатков любви к серьезной, классической музыке, которые – я убежден в этом – существуют в душе каждого человека...

31 августа 1972 г

NB. Дмитрий Борисович размышляет над вопросами В. Малова. Они касаются «серьезной и легкой музыки». Здесь Кабалевский открыто и откровенно признается в том, что сам недостаточно подготовлен к полемике по поводу современной молодежной музыки. Сетует и по поводу того, что индустрия телевидения отвлекает слушателей от музыки, навязывая несуразные «операторские находки», сравнивает увлечение музыкой, звучащей из транзисторных приемников, с наркоманией.

Интересны размышления композитора и по поводу обработок и переложений классической музыки. Главный критерий аранжировщика – вкус, вкус, который должен не уступать моде. Модные в 70-е годы прошлого века звучности электрогитары (или ВИА – вокально-инструментальных ансамблей) также наталкивают Кабалевского на полемику об обработках и исполнительских трактовках народных песен. Хочу заметить, что при разработке содержания учебников по предмету «Музыка» для основной школы (издательство «Просвещение») наш авторский коллектив стремится как можно раньше знакомить учащихся с классикой в обработке, продолжая идеи Кабалевского.

Колоссальный опыт лектора-пропагандиста приводит Кабалевского к неопровержимому мнению о том, что воспитателю необходима убежденность в том, чем он воздействует на слушателей.

И, наконец, мысли о развитии потребности к восприятию «высокой» классической музыки у широких масс современных слушателей. Удивительна вера Кабалевского в успех этого сложного дела!

* * *

...Научиться понимать музыку может каждый человек! Для этого вовсе не обязательно уметь играть или петь. Слух бывает «активный» (воспроизводящий) и «пассивный» (воспринимающий) – он есть у всех, его надо тренировать, как мы тренируем мышцы: они ведь есть у всех, однако среди нас есть люди и могучие, и «хлипкие»!

17 августа 1975 г.

Вы входите в комнату научного института. За столами сидят преимущественно молодые специалисты. Сквозь клубы табачного дыма видны напряженные лица, выражающие стремление решить какие-то сложные проблемы. Включено радио. Идет программа «Маяка». Звучит остроумная «Балетная сюита» Шостаковича. Но ей не суждено дозвучать до конца – микшер уводит ее в небытие, и после традиционных позывных голос диктора рассказывает о спортивных новостях. Новости сменились лирическими эстрадными песнями. Коллектив продолжает трудиться...

...Вы уезжаете на курорт, мечтая отоспаться и подлечиться, а главное, хоть немного побыть в тишине. Счастливый уже от одного предвкушения всех этих земных благ, столь недоступных в Москве, Вы входите в вагон экспресса. Нет, еще не входите, только открываете дверь из тамбура в коридор. На Вас обрушиваются мощные звуки. Настолько мощные, что Вы даже не в состоянии понять, что это звучит – великая классика или пошлая халтура. Войдя в ослепительно чистое купе, Вы первым делом выключаете радио. Но тишина не состоялась: точно такие же орущие репродукторы вмонтированы во всех купе и в коридоре. Мечтам о покое и тишине нанесен первый удар...

...Вы наконец на курорте. В Кисловодске. Выполняя предписания врача и одновременно подчиняясь собственному желанию, Вы решаете каждое утро до завтрака подниматься на «Красное солнышко». Это наверняка поможет Вам привести в порядок нервную систему, изрядно потрепанную. Но Вы не успеваете дойти до первого поворота терренкура – спереди на Вас наступают, сзади Вас догоняют смешивающиеся в какой-то неразборчивый хаос звукошумовые волны. Это проносятся мимо Вас курортники. У одних в руках, у других на животах (!) болтаются транзисторные приемники.

NB. Научный институт, курорт, встреча в парке – в этих коротких фрагментах из писем Кабалевский ведет речь о насаждении так называемой «фоновой» музыки в сознание слушателей. Фактически слушателями музыки многочисленную аудиторию радиопользователей и телезрителей назвать нельзя. Они работают, отдыхают, развлекаются под звуки голоса комментатора, звуки ничего не значащей для них музыки. Эта ситуация сегодня особенно обострилась с появлением мощной звуковоспроизводящей аппаратуры (плееров, например), благодаря которой молодежь «замыкает» свое сознание в звуках «любимой» музыки. И сегодня актуален вопрос: «Какая она, эта музыка?»

...Двое встретились в парке. Он и она. Славная девушка и симпатичный парень. Явно лирическое свидание. Садятся на скамейку в сторонке от главной аллеи – вероятно, чтобы было потише. Впрочем, для того ли? На скамейке появляется третий. Откуда он взялся? Словно из-под земли. Все тот же вездесущий и всемогущий транзистор. Сейчас бы влюбленным поговорить о чем-нибудь. О каких-нибудь пустяках, когда за каждым словом таится целый мир чувств и мыслей. Или помолчать – молчание иногда дороже и содержательнее слов. Вслушаться бы в тишину шелестящих деревьев, в самих себя, в свои сердца... Не тут-то было. Транзистор включен и вещает. Вещает без умолку и разбора. Не удалось найти любимых певцов – ничего, на худой конец сойдет и Бетховен. Не нашли никакой музыки – тоже ничего, сойдет репортаж со спортивного стадиона. Влюбленные сидят молча. За них говорит транзистор. Боюсь, что и думать он за них начинает.

...Сидя в кинозале, обращали Вы внимание на то, что почти все сюжеты кинохроники, почти все документальные фильмы идут под музыку? Почему столько страниц разных «Новостей», последних и не последних «Известий» нам дают с «подложенной» под них музыкой? Почему, когда в кинотеатре или по телевидению идет фильм, показывающий какую-нибудь художественную выставку, нам, как правило, предлагается одновременно (!) не только смотреть картины или скульптуры и вслушиваться в голос искусствоведа-комментатора, но и слушать какую-то музыку?! Как редко удается достигнуть при этом полного слияния художественности с ясностью, даже если комментарий содержателен и литературно безупречен, а музыка прекрасна!..

...Смотрел я как-то передачу из очень любимого мною телевизионного цикла «Клуб кинопутешествий». Шел интересный африканский сюжет. В кадре возникла сцена с игрой на народных инструментах и с танцами. Казалось, должно бы произойти на экране «событие». Но «события» не произошло. Не произошло оттого, что музыка звучала в фильме с самого начала. Звучала и до «сцены с музыкой», и после нее...

...Известно, что музыка – сильный нервный возбудитель, что в чрезмерных дозах и особенно если это шумно-электрофицированная музыка, так нынче распространенная, – она губительно отражается на нервной системе людей, особенно детей. Занимающийся под музыку студент и работающий под музыку инженер глубоко заблуждаются, думая, что музыка оказывает им помощь, на самом деле она очень снижает их работоспособность и постепенно (хотя и незаметно для них самих) сокращает срок жизни их нервной системы...

Не правда ли, все это очень похоже на курение, алкоголизм и еще хуже – на наркоманию (впрочем, и курение и алкоголизм ведь тоже наркомания)? Люди, привыкшие курить, пить, принимать наркотики, не могут без них обходиться, им кажется, что без них они хуже работают (недавно прочитал, что автор первой рок-оперы «Томми», американский композитор Питер Таунсенд, уже несколько лет принимает наркотики и считает, что они «способствуют активизации его творческой деятельности»). И не кажется ли Вам, что музыка для многих людей (это явление давно уже возникло на Западе и у нас носит скорей «импортный» характер), перестав быть (или даже не став) искусством, превратилась в своеобразный наркотик, в некую звучащую среду, возбуждающую, щекочущую нервы, будто бы(!) поднимающую жизнедеятельность, утоляющую какую-то внутреннюю (во всяком случае, не эстетическую) потребность: «Что угодно, лишь бы рядом что-нибудь звучало!» Надо ли говорить, какая при этом происходит девальвация музыки как искусства?!

Не знаю, согласитесь ли Вы со мной, дорогой мой друг, но я не могу назвать все это иначе, как фононаркомания. Все признаки наркомании налицо: вред себе, вред окружающим, а отвыкнуть трудно и даже не хочется – вроде бы удовольствие...

Вероятно, смешно со стороны выглядит: музыкант, отдавший музыке всю свою жизнь, поднимает голос против музыки! Не против, а за музыку хочу я поднять свой голос. За дивную красоту музыки (а заодно и за дивную красоту природы), за неизмеримые таящиеся в ней богатства, за огромную радость, которую она способна принести людям, если «по-человечески» с ней обращаться! Нельзя превращать великое искусство в безразличный шум, точно так же как нельзя стирать грань между подлинным искусством живописи и стандартными обоями, которыми оклеены наши комнаты и рабочие кабинеты.

Вероятно, написал все это слишком задиристо, но согласитесь – повод для «полемического задора» есть...

28 июня 1976 г.

NB. Композитор сетует на то, что режиссеры телевизионных передач не задумываются над тем, какой музыкой их необходимо озвучивать. Этот факт неоспорим. Читая эти строки, я вспоминаю посещение (по-моему, в 2002 г.) замечательной выставки в Третьяковке на Крымском валу «Образ и звук», которая, собственно, и была посвящена музыке и изобразительному искусству. Каково же было мое удивление, когда в зале ни с того ни с сего зазвучала прекрасная музыка «Картинок с выставки» М. Мусоргского! Прошло почти тридцать лет, а положение дел осталось прежним!

Еще одной проблеме посвящает Дмитрий Борисович строки письма – проблеме сохранения здоровья детей и взрослых (сейчас в моде выражение «здоровьесберегающие технологии» обучения). Музыка – искусство эмоциональное, воздействующее на психику слушателей. Современные исследования арт-терапевтов (сегодня существуют такого рода международные ассоциации) доказывают как позитивные, так и негативные влияния искусства на сохранение здоровья людей. Можно утверждать, что Кабалевский в данном случае словно предвидит возникновение такого направления науки и практики.

* * *

Вы ежедневно общаетесь с детьми – лучшим, что есть на нашей планете. Они идут к Вам за знаниями, ждут, что Вы откроете им новые, неизвестные им миры. Трудно это? Очень трудно, невероятно трудно. Но это и прекрасно! Ничто не дает нам такого душевного богатства, как общение с детьми. Ничто так не шлифует нашу мысль, как педагогическая работа с детьми. Ничто не дает нам такого жизненного опыта, как проникновение в мир детей и юношества, стремление ответить на их вопросы, удовлетворить их интересы...

NB. В этом фрагменте письма композитор признает трудность общения с детьми, педагогической работы в целом. В этом – весь Кабалевский в своем стремлении отдавать себя детям, преодолевать трудности, вершить «дело всей своей жизни».

 

ИЗ ПИСЬМА ГАЛЕ СМИРНОВОЙ, г. КУЙБЫШЕВ

...Как важно, чтобы всем стала понятна мысль, что эстетическое воспитание далеко не исчерпывается знакомством с искусством, приближением к искусству, что основной смысл эстетического воспитания и конечная цель его – идейное и нравственное воспитание человека. А искусство в достижении этой цели – самое сильное, самое замечательное средство, ничем не заменимое! Ни один предмет, ни один учебник никогда не сможет сделать с душой человека, с его сердцем и с его сознанием то, что может сделать настоящее, большое искусство. К сожалению, эта мысль, которая мне кажется такой естественной и простой, до очень многих пока еще, как говорится, не доходит. И сводят эстетическое воспитание в школе к пению песен и рисованию картинок!

Ваше письмо позволяет верить, что Вы будете настоящим учителем-воспитателем, и я от всей души хочу поддержать Вас в принятом решении и пожелать Вам самых отличных успехов с первых же шагов Вашей новой, послешкольной жизни.

NB. Дмитрий Борисович убежден в том, что подлинная цель эстетического воспитания в школе – возвышение духовного мира растущего человека – еще не осознана многими. Может быть, именно поэтому он и задумал свою «педагогическую симфонию» – новую программу по музыке?

15 августа, 1966 г.

 

ИЗ ПИСЕМ ЛЮБЕ НОСОВОЙ [13]

* * *

...Рецептов определения, что такое хорошо в искусстве, а что такое плохо, не существует. Пока есть разные вкусы, разные уровни эстетической культуры, разные уровни понимания искусства, обязательно будут и разные оценки. Я, например, считаю, что сегодня в концертах, кинофильмах, но радио и телевидению передается (наряду с первоклассной музыкой) очень много скверных эстрадных песен. А вот многим эти песни ужасно нравятся. Я считаю, что во многих из этих песен (а точнее – «песенок») обеднен образ наших девушек и юношей, которые предстают в этих песнях какими-то унылыми меланхоликами, людьми слабенькими, не умеющими ни чувствовать по-настоящему, ни по-настоящему думать. А вот многие считают, что это не «унылая меланхолия», а лирика!.. А по-моему, лирика тоже бывает разная: лирика сильного, мужественного, духовно богатого человека ничуть не похожа на лирику сентиментального, слабенького, духовно и интеллектуально бедного...

...Одолеть дурные или просто неразвитые вкусы не так легко. В этом направлении у нас произошли огромные сдвиги, интерес к настоящему, хорошему искусству, в том числе и к хорошей народной, классической и современной музыке необычайно возрос. И все-таки потребуются, вероятно, многие годы, чтобы высокий художественный вкус стал обязательным свойством каждого человека, всего народа.

А пока все мы должны активно решать вопрос для себя и для тех, кого мы воспитываем: что такое хорошо, а что такое плохо? И никогда никто не сможет решить этого вопроса за Вас и для Вас!

17 апреля 1968 г.

NB. Кабалевский обсуждает со своей корреспонденткой сложные вопросы педагогической работы с детьми, убеждая ее в том, что нельзя сводить понимание искусства к рецептам. Высказывает достаточно резкое суждение по поводу музыки, звучащей по радио и с экранов телевизоров (заметим, что сегодня ситуация не только не изменилась, но значительным образом обострилась!). Для нынешних читателей эпистолярного наследия Кабалевского важен тот факт, что композитор видит необходимость приобщения молодежи к разным направлениям музыки – фольклору, классической и современной музыке. В проекте стандартов по предмету «Музыка», в авторских программах сегодня, кроме названных Кабалевским направлений, вводится еще одно – музыка религиозной традиции, которая тесными узами связана и с народным творчеством, и с классическим наследием, и с современной (академической и популярной) музыкой. В этом снова проявляется дар предвидения Кабалевского!

* * *

...Дети, как привило, увлекаются по-настоящему тогда, когда перед ними все время ставятся новые задачи, доступные им, но все же требующие какого-то процесса преодолевания трудностей. Если все слишком легко, если уже достигнутое повторяется много раз – им становится скучно и неинтересно. Если все слишком трудно – они начинают терять веру в себя и тоже склонны уйти в сторону. От воспитателя-учителя требуется решение очень сложной задачи – найти разумную среднюю линию между этими двумя крайностями. Но я хорошо понимаю, что сказать это значительно легче, чем сделать.

То, что Вам приходится самой много работать, расширять собственные знания, не должно Вас смущать. Каждый из нас с того момента, как начинает чему-то учить других, должен очень многому учиться сам. И это всю жизнь! Если бы Вы знали, как много мне приходится заниматься самому, чтобы не отстать от своих учеников и чтобы поддерживать интерес к музыке в тех ребятах, с которыми я встречаюсь во время своих бесед о музыке!

13 июля 1968 г.

NB. Увлечь детей музыкой – эта одна из задач программы Кабалевского. Задолго до ее появления он практически уже сформулировал для себя метод проблемного обучения, которым он советует воспользоваться пионервожатой. И еще композитор призывает молодого воспитателя к постоянному самообразованию, которым Дмитрий Борисович занимался до последних дней своей жизни. В книге музыковеда Л. Данилевича «Творчество Д.Б. Кабалевского» (М., 1963) есть такие строки: «Как-то раз Кабалевский сказал: «Композитор должен все уметь делать». Сам Кабалевский служит тому примером. Его жизнь в искусстве – образец многогранного профессионализма». В этом он – пример для подражания многим поколениям педагогов-музыкантов.

---

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд