Рудзите И.Р.

Искусство жизни

Так получилось, что мне посчастливилось многократно встречаться не только с Юрием Николаевичем Рерихом, но также и с его братом Святославом Николаевичем. Индивидуальных встреч было немного, больше коллективных. Я присутствовала почти на всех вернисажах выставок как Николая Константиновича, так и Святослава Николаевича, которые он открывал в разных городах России начиная с 1960 года; на многих конференциях, лекциях и выступлениях в разных учреждениях культуры, например в Доме дружбы, Доме кино, Доме ученых, на юбилейных торжествах, посвященных 100‑летию Николая Константиновича Рериха, проходивших в Большом театре. Теперь почти все выступления Святослава Николаевича напечатаны в разных изданиях. В этих воспоминаниях отмечу лишь особенно запомнившиеся моменты и встречи, акцентирую внимание на некоторых его высказываниях, имевших, по‑моему, особую значимость для него, к которым он сам повторно возвращался в беседах – с разных сторон, в различных сочетаниях.

Вспоминая Святослава Николаевича Рериха, особенно хотелось бы выделить его нравственный облик. В 1960 году во время встречи с ним в Москве в квартире Юрия Николаевича, мой отец, Рихард Яковлевич Рудзитис, задал вопрос о возможностях деятельности последователей Живой Этики (имелось в виду хрущевское время, время крайнего атеизма, бездуховности). Святослав Николаевич сказал: «Главное – это личный пример. Это может быть в сотни и в тысячи раз больше, чем все остальное» [1].

Многократно, говоря о самосовершенствовании, Святослав Николаевич рассказывал о своем отце: «Николай Константинович всегда ставил искусство жизни выше всякого другого искусства. То есть он был не только великим художником, он был, прежде всего, великим художником жизни». В год празднования 100‑летнего юбилея Николая Константиновича, выступая со сцены Большого театра, Святослав Николаевич назвал отца «совершенным человеком»: «Надо было знать Николая Константиновича, нужно было с ним жить, чтобы действительно оценить эту изумительную личность, замечательную во всех своих гранях и замечательную по своей человечности! Для меня он олицетворял как бы совершенного человека – то, о чем говорили в свое время Конфуций и другие люди, которые представляли себе, каким должен быть, каким может быть совершенный человек». Тогда же, касаясь пространного доклада академика В.С.Кеменова о деятельности Николая Константиновича, Святослав Николаевич добавил, что «он был замечательный человек, но он был не один! У него была верная сотрудница – моя матушка Елена Ивановна. Вместе они провели всю свою жизнь и с самого начала слились в прекрасный союз – единый общий подвиг. Даже в очень трудные минуты жизни Николай Константинович всегда оставался самим собой, вполне уравновешенным, вполне гармоничным человеком. Он никогда не волновался и поэтому мог спокойно решать сложнейшие задачи в очень трудные моменты и находить самые лучшие решения».

В молодые годы моей жизни, когда я еще училась в Латвийской академии художеств, Святослав Николаевич особенно сильно воздействовал на меня как пример настоящего художника. Представители западной школы, к которым уже тогда относилось большинство преподавателей и студентов нашей академии, оставляли живописи только проблемы художественной формы и цвета, негативно относясь к идейной стороне и считая все это не делом живописи, а скорее кино, театра или литературы. Потому на лекциях Святослава Николаевича, знакомясь с его мировоззрением, с «мышлением цветом», я уже в те годы обрела полную ясность в различии между подлинным искусством – целостным единством, объединяющим мысль – содержание и цветоформу, и модным формотворчеством, безыдейным трюкачеством красками. «Ослепительна радуга цвета. Потому я верю в цвет. Когда стараюсь представить новые мысли о чем‑то, я мыслю в цвете. Сюжеты связаны вместе цветом. Мысль приходит с цветом. Я не ищу в эксперименте, чтобы передать что‑то. Все уже решено само – проекция моих мыслей», – говорил в своей лекции на выставке в Ленинграде в 1960 году Святослав Николаевич.

Подлинное искусство, конечно, не внешний натурализм, не социдейность и литературщина, как в советские времена, когда часто даже самые безобидные поиски цветоформы назывались «авангардом» и преследовались. Мастер утверждал, что рядом с цветом стоит мысль, а значит – душа художника, и только глубоко пережитое, прочувствованное, осмысленное и «намоленное» произведение по‑настоящему глубоко действует на людей, на сознание и душу: «Я всегда считаю необходимым, чтобы через искусство стараться передать истину, правду, чтобы человек‑художник действительно жил этим и хотел передать именно то, что он чувствует. Тогда его произведение, картина будет всегда особенно убедительна». В своих лекциях и беседах Святослав Николаевич очень часто ставил примером Рембрандта: «Когда Лейбниц наблюдал Рембрандта за работой, он видел, что Рембрандт вообще писал гораздо меньше, чем медитировал над картинами, которые писал. Рембрандт всегда верил, что если он может прочувствовать настроение картины, то эта картина и будет излучать это настроение. То есть если я счастлив, то и эта картина будет действовать на зрителя именно так; если я угнетен, то и моя картина будет это излучать. Другими словами, он верил в силу своего воображения, своего чувства и верил, что картина может это передать». Высказывания Святослава Николаевича Рериха в то время для меня, студентки, были вдвойне актуальными.

В личности Святослава Николаевича мудрец, человек большой совести, и художник, творец цвета, слиты воедино. В каждой беседе он призывал людей устремляться к лучшей жизни – «жизни, исполненной красоты и совершенства». Художник‑мыслитель утверждает бытие как труд, труд как творчество, а творчество как соединение с Высшим Миром.

Когда мы смотрим на многочисленные картины С.Н.Рериха, то входим в его «дом духа», знакомимся с его миром, с его страной – державой, с теми людьми, с которыми он жил рядом, которых знал и любил или просто встретил на своем пути.

Многие картины свидетельствуют о его гражданском отношении к событиям в мире, войнам, катаклизмам, проблемам технократизации общества, экологии природы и человека. Целые серии и отдельные картины посвящены сюжетам из Библии, Евангелия, свидетельствуя о глубине его религиозных переживаний. Большинство произведений – о многогранной жизни Индии, ее легендах, исторических образах, о современных окружавших художника людях. Во всем этом многообразии сюжетов, в том, как написаны картины, весь нравственный облик художника.

11 мая 1960 года в Москве в Музее изобразительных искусств открылась первая выставка работ Святослава Николаевича. На вернисаже я не смогла быть – из‑за экзаменов в Латвийской академии художеств. Приехала только 25 мая и сразу пошла на выставку.

Особенно запомнилось первое впечатление: чистота и музыкальная звучность ярких цветосочетаний. После темных, серых полотен кажется, что поднимаешься из подвала в ослепительно яркий солнечный день… Природа и люди Индии… Новизна формы, цветовых отношений, ритмов и линий, открывающая совсем необычные и новые мысли, чувства, новое содержание…

Еще до того, как мой отец Рихард Яковлевич Рудзитис представил меня великому мастеру, я увидела его проходящим по залам выставки с супругой, знаменитой индийской киноактрисой Девикой Рани, одетой в ярко‑алое индийское сари. Стройный, подтянутый, в светло‑бежевом восточном френче, он шел удивительно легкой и вместе с тем величественной походкой…

Всматриваемся в портреты выдающихся государственных деятелей, монархов, философов и мудрецов, портреты необычайно красивых женщин на фоне цветущих деревьев и милых крестьянских детей. Рядом – монументальные апокалиптические полотна: ужасы войны, разверзшиеся небеса, с которых изливается на людей Божья кара. Через всю картину – силуэт распятого богочеловека. Дальше – библейские сцены: «Победа Давида над Голиафом», «Борьба Иакова с Ангелом», «Добрый самаритянин».

И снова сказочная Индия, ее удивительные цвета – красная земля и красная или смуглая кожа полуобнаженных женщин, желтое небо и силуэты зелено‑желтых пальм. Все цветет, наполненное южным солнцем, в ярких бликах и сказочных узорах растений. Царственно украшены жемчугами и перламутровыми ракушками морских глубин загорелые дочери моря. Как это все чудно!

Отец зовет нас, и мы с сестрой входим в кабинет директора музея. Святослав Николаевич и Девика Рани обнимают отца и нас. Высокий светлый лоб, умеренно рельефные скулы, прямой нос, гладко причесанные седые волосы, закрывающие губы большие усы и небольшая борода – все гармонично, красиво. Взгляд больших темных глаз под густыми бровями поражает силой и вместе с тем излучает необычайную теплоту, приветливость – невольно подпадаешь под его обаяние… А рядом Девика Рани – облик ее мне знаком с самого детства из индийского журнала, который я любила листать. В нем она совсем еще молодая актриса в какой‑то роли – с выражением грусти в красивых глазах… Сели в кожаные кресла, и начался разговор. Впервые услышала особого тембра, четкий, но очень музыкальный голос Святослава Николаевича: «Народа на выставку идет масса. С утра и почти до вечера среди людей, иногда удивляюсь, как еще могу двигаться. И нужно сказать, что еще выдерживаю напряжение». Наши друзья рассказывали, что не один раз Девика Рани вынуждена была выводить Святослава Николаевича из зала из‑за болей в сердце, которые участились у него после ухода брата.

Снова мы в Москве – на праздновании 100‑летнего юбилея (1974) Николая Константиновича Рериха. Выставка его картин экспонировалась в залах Академии художеств, а открытие выставки Святослава Николаевича в Третьяковской галерее было назначено на 19 ноября. Приехала вместе с художником Леопольдом Романовичем Цесюлевичем задолго до открытия, чтобы заодно пройти по некоторым залам Третьяковки и в надежде, что, может быть, смотрители нас пустят на выставку одних, иначе после открытия из‑за множества людей посмотреть картины будет невозможно…

Прошли залы Серова, Репина, подольше остановились у особо любимого нами Врубеля и оказались на посмертной выставке современного, очень талантливого художника Виктора Попкова. Узнали, что он погиб при трагических обстоятельствах в сорокалетнем возрасте в самом расцвете физических и духовных сил. Давно уже его знали, следили за новыми работами. Тяжело переживали эту потерю. Пошли дальше и еще издалека увидели ослепительно сверкающие краски. Увидели и самого Святослава Николаевича – одного, без сопровождающей свиты, побежали к нему. Не успели опомниться, как, едва поздоровавшись с нами, он предложил провести нас по выставке. Нас одних! Какая честь! Да еще и перед открытием!

Входим потрясенные. Столько нового! Мастер ведет нас от картины к картине, поясняя: «“И мы приближаемся” – трансгималайский сюжет… Лодка с путниками скользит по нефритовой глади высокогорного озера к сверкающим снежным вершинам, от темных скал и ущелий плывут к Свету». Так просто, но мы видим в картине много больше…

Картина «Карма Дордже». Сразу подумалось, какое чудное произведение. Какое незабываемое лицо горного Учителя. На Дордже редкой чистоты сиренево‑пурпуровый плащ. Как удивительно красиво сочетание со снежными вершинами, сиреневыми тенями в фоне. «Это близкий друг нашей семьи, который жил в пещере недалеко от нашего дома в Кулу и часто приходил к нам в гости…», – пояснил Святослав Николаевич. Со своей стороны напомнили ему, что у нас в нашей квартире в Риге хранится его довольно большая картина «Карма Дордже», на которой знаменитый йог изображен в темно‑розовой накидке сидящим в позе лотоса на небольшой каменистой горе, ярко играющей всеми цветами радуги на фоне бирюзовых гор. Рассказали, что в трудные времена сталинских репрессий, когда арестовали обоих родителей и конфисковали большую библиотеку отца, родственник успел перенести картину в свою комнату. Когда чекист увидел ее и решил забрать, дядя не растерялся и предложил бутылку вина, благодаря которой картину оставили.

Подходим к большому вертикального формата полотну «Пандит Мору Рам». «Это настоятель нашего поместья», – поясняет Святослав Николаевич. Вижу удивительный образ индуса в белой национальной одежде с колокольчиком и палочкой благовоний на фоне закрытых облаками Гималаев. Не можем оторваться, портрет притягивает как магнит… А Святослав Николаевич уже ведет нас дальше.

«Пиета» («Скорбящая»). Художник говорит о том, что это общечеловеческая тема. Герой пожертвовал собой за идеал. Рядом скорбят его мать и любящая женщина, которые так или иначе принимали участие в его подвиге и, таким образом, тоже стали героями. И мы должны помнить, что совершает подвиг не только герой, но и те, кто был рядом с ним, поддерживал и помогал ему. Розовый луч, пронизывающий тьму, – это луч надежды. Во всем, даже в страшной кромешной тьме, всегда есть что‑то, что освещает глубину нашего горя и дает надежду.

«Воззри, человечество!» Об этой работе мастер рассказывает, что это апокалиптическое видение, где человечество в смятении около пропасти взирает на Огненного Ангела над градом всечеловеческим. Всечеловеческим, потому что в нем строения, принадлежащие всем человеческим расам. Это своего рода предупреждение людям, что если они не одумаются, не пойдут правильным путем, то придет момент, когда огонь падет на города и спалит их. Если человечество в прошлом пострадало от потопа, то в будущем оно может пострадать от огня…

Дальше Святослав Николаевич подводит нас к картинам, посвященным жизни индийской деревни, ее народу. «Глина обретает форму» – это о сельских гончарах юга Индии. «Жизнь богата разнообразием форм», – говорит он. «Тишина» – отдых простой индийской девушки после заката солнца, когда вся природа – буйвол, собака, деревья и море застыли в каком‑то ожидании, поясняет мастер. Идея картины «Эти краски никогда не должны поблекнуть» – не допустить того, чтобы такие яркие краски Индии раз и навсегда ушли из ее обихода. Картина «Весна» запечатлела пробуждение природы на юге Индии, в тех местах, где живет художник.

«Канченджанга». Эта гора изображалась на многих картинах. Особенно выразительна она в предрассветный час. Мастер показал ряд сверкающих в цвете пейзажей. Потрясенные, мы задали вопрос: «Святослав Николаевич, то, что Ваши картины сверкают, это явно заслуга не только превосходного качества темперы. Как Вы добиваетесь этого?» – «Если вы дадите правильный контраст цвета и тона, положите рядом цвета, которые друг друга выявляют и дополняют, цвета начнут сверкать», – ответил художник.

Отведенное нам время закончилось, и Святослав Николаевич спешно уходит. Мы остаемся наедине с картинами.

В этот же день, когда мы с Леопольдом Романовичем Цесюлевичем рассматривали и анализировали картины, нас пригласили задать несколько вопросов Святославу Николаевичу перед телевизионной камерой. Леопольд Романович начал с символики цвета в жанровых картинах, указывая конкретно на одну из ближайших. Художник сказал, что когда он работает, то не думает о том, чтобы какие‑то цвета имели символическое значение, лишь конкретное сочетание цветов несет в себе определенный символ.

Был задан очень популярный в то время вопрос о взглядах Святослава Николаевича на абстрактное искусство. Художник сказал, что он допускает абстракт, но не как великое проявление искусства. Это может служить декором, использоваться в прикладном искусстве. Абстрактная поверхность иногда бывает очень красива и может применяться в целях декоративного украшения. Иногда художники могут использовать опыты абстракта для реалистической живописи, если их включают в реальные образы.

Художник добавил, что для него в искусстве реальный образ, наделенный определенной мыслью, всегда был на первом плане. Еще и еще раз он повторил, что нужно всегда стараться повсюду окружать людей красивыми образами.

На вопрос о древнерусской живописи мастер ответил, что очень любит ее и считает великим искусством, у которого любой художник может многому поучиться, хотя бы композиции.

Из близких ему современных мастеров Святослав Николаевич назвал Корина, Коненкова и Чуйкова. Помню, он признавался, что почти не продает свои картины и не берет никаких заказов, работает полностью свободно. Поэтому большинство работ являются его собственностью. Благодаря этому он сохранил много картин, из которых теперь комплектует выставки.

Также говорил о том, что постоянно решает не только технические задачи, которые его очень интересуют, но и художественно‑эстетические проблемы. Часто пишет несколько полотен сразу, и таким образом его глаза отдыхают. Отдых для глаз особенно необходим при работе над портретом, потому что через час даже чисто физиологически зрение притупляется, и художник уже не может видеть создаваемое объективно.

Кто‑то задал вопрос о рок‑музыке, которая всецело поглотила нашу молодежь и оказывает негативное антидуховное влияние на людей. Святослав Николаевич ответил, что так как рок‑музыка уже существует, то ее искоренить запретом, насильно нельзя, это лишь приумножит зло. Понимание должно произойти внутри человека. Если у молодого человека появится недовольство собой и окружающим и он услышит что‑то гораздо более содержательное, богатое, почувствует эту красоту и возвышенность, лишь тогда он сможет отказаться от подобной музыки. Задача в том, чтобы не критиковать, а научить понимать прекрасное, возвышенное.

В перерыве просмотра выставки великого мастера в Третьяковке мы спустились вниз, в гардеробное помещение. Неожиданно мы столкнулись со Святославом Николаевичем. Он взял наши руки обеими своими и особенно тепло пожал их. В этом его пожатии мы ощутили всю его любовь к нам, то, что он так хотел общаться с нами подольше, но его все больше и больше окружали официальные лица и совсем не осталось возможности посидеть с нами, как когда‑то.

В год празднования 100‑летия со дня рождения Николая Константиновича Рериха в Москве в Доме дружбы 27 ноября за круглым столом собрались ближайшие друзья семьи Рерихов, ученые, творческая интеллигенция. Кинорежиссеры Ренита Андреевна Григорьева и Роллан Петрович Сергиенко запечатлели эту встречу в своем документальном фильме «Николай Рерих».

Рядом со Святославом Николаевичем с одной стороны сел Виктор Семенович Ревякин – гляциолог, доктор географических наук, в то время профессор Томского университета, альпинист, после этой встречи переехавший на Алтай и так и оставшийся служить там науке в Барнаульском государственном университете до сегодняшнего дня. С другой стороны – молодой археолог Андрей Николаевич Зелинский, рядом с которым, тепло поздоровавшись со всеми, заняла место Зинаида Григорьевна Фосдик, бессменный вице‑президент Музея Николая Рериха в Нью‑Йорке.

Присутствовали также троюродные сестры Святослава Николаевича – сестры Митусовы, Людмила Степановна и Татьяна Степановна. Рядом с ними сидел известный писатель Валентин Митрофанович Сидоров. Кроме Ревякина, Алтай представляли я и Леопольд Романович Цесюлевич, а рядом со мной сидел близкий друг моей семьи, известный писатель, биограф Рерихов Павел Федорович Беликов.

Неожиданно в зал легкой моложавой походкой вошел очень статный человек в ярко‑голубой рубашке. Когда он приблизился, я с удивлением обнаружила на его лице множество морщин. Когда он сердечно поздоровался со Святославом Николаевичем и Зинаидой Григорьевной и представился, нам так приятно было узнать в этом молодом духом человеке Александра Ефимовича Быстрова. Удивительнее всего было, что ему исполнилось уже 95 лет! Сразу вспомнились слова Николая Константиновича о нем, записанные в экспедиционном дневнике: «Вспоминаем Б[ыстрова], исключительный тип нового человека. Крестьянин, отважный воин со всеми “Георгиями”, на войне с 1914 года, природно богато интеллигентный, без суеверий и предрассудков, широко подвижный и разумно решительный. Страна может гордиться такими новгородцами».

Кинооператор в основном снимал беседу Святослава Николаевича с Виктором Семеновичем Ревякиным. Позже к ним присоединился Андрей Николаевич Зелинский. Говорила и Зинаида Григорьевна, голос которой звучал необычайно четко и уверенно. Режиссеры попросили выступить и Леопольда Романовича Цесюлевича, но в фильм его выступление не вошло.

Виктор Семенович задал вопрос о том, что побудило Николая Константиновича предпринять маршрут к Белухе. Святослав Николаевич ответил: «Трудно сказать, что побудило Николая Константиновича выбрать этот маршрут. Я там не был, но, думаю, это было связано с местными особенностями. Николай Константинович всегда стремился на Алтай, хотел увидеть Белуху. Он всегда очень интересовался старинными преданиями, легендами, которые жили там, на Алтае, о Белухе.

Николай Константинович всегда верил в будущее Сибири – в “Великий Звенигород”, который там будет, и предвидел, что этот край войдет в историю как место претворения в жизнь новых мыслей, новых чаяний и новых достижений человечества. У Николая Константиновича и Елены Ивановны всегда жила вера в будущее Сибири.

Один из основных заветов Николая Константиновича, о котором мы должны постоянно помнить, – это нравственное самосовершенствование. Тот, кто был на вершинах, возвращается оттуда уже другим человеком.

И еще Николай Константинович говорил: “Мир надо беречь. Красоту надо беречь”. Этот его завет оставлен нам в Знамени Мира. Создавая Красный Крест Культуры – Пакт Рериха и Знамя Мира, Николай Константинович ставил проблему широко, всесторонне, чтобы напомнить людям об обязанности бережно относиться не только к культурным ценностям, но и к природе, чтобы люди стремились оградить от страшной угрозы гибели все живое и создания человеческого гения.

Мы видим, что теперь и природа отступает перед человеком. Мы это видим всюду и, к сожалению, имеем очень много примеров, когда нанесенный природе урон уже невосполним.

Я думаю, если всем сейчас объединиться вот на этом основании – с позиции охраны наших великих достижений и оберегать все, что нам дает так щедро мать‑земля, может быть, мы сможем сохранить кое‑что из того, что начинает ускользать из нашей жизни. Невозможно представить себе природу без птиц, очень трудно, даже страшно – красивые луга без бабочек, без насекомых. Мы все должны болеть душой за сохранение природы, стараться как‑то остановить разрушение жизни. Мы не имеем права уходить от жизни и непоправимо злоупотреблять ее дарами».

В.С.Ревякин добавил: «Мы поднимаем вопрос о создании в районе Белухи заповедника, чтобы сохраненный на века этот микроконтинент, как я называю Белуху, дарил людям свои искрящиеся водопады, сияние девственных снегов».

К Святославу Николаевичу обратился А.Н.Зелинский, археолог из Москвы: «Мне выпало большое счастье знать Вашего брата Юрия Николаевича, я считаю себя в какой‑то степени его учеником. У нас разговор часто заходил об Алтае. Юрий Николаевич не только говорил с большим интересом, но хотел снова туда поехать. Расскажите, пожалуйста, что‑нибудь об исторической и культурной роли Алтая и о тех незримых связующих нитях, которые тянутся от него к горам еще более великим – Гималаям».

Святослав Николаевич ответил: «В древности, несомненно, был очень богатый сношениями период. Тогда караванные пути проходили по многим направлениям, и, думаю, между Алтаем и Гималаями существовали тесные и весьма обширные связи.

Всегда жили старинные легенды о том, что люди ходили через все эти горные хребты с севера на юг и обратно. Я лично думаю, что контакты были очень богатые. Нам нужно только потрудиться и восстановить эти связи по вехам, которые расставлены в древности. И, может быть, в будущем опять найдутся какие‑то новые и очень близкие пути, которые объединят все эти места.

Юрий Николаевич, конечно, очень хотел, мечтал съездить на Алтай. К сожалению, это ему больше не удалось. Но то, чего не смог сделать он, осуществят другие.

Как Вы говорите, староверы с Алтая доходили группами до границ Тибета. Но не только туда. Думаю, что и дальше шли, и были отдельные путешественники, которые добирались до самых отдаленных долин Гималаев, – не сомневаюсь в этом. Для ищущего человека пути всегда открыты. Для человека устремленного нет непроходимых путей».

А Н.Зелинский попросил Святослава Николаевича сказать несколько слов о символике Знамени Мира.

«Когда Николая Константиновича спрашивали, что это означает, он говорил, что это прошлое, настоящее и будущее, объединенные кольцом вечности, – ответил Святослав Николаевич. – То есть в нашей жизни всегда присутствуют эти три момента. Но может быть и другое объяснение. Этот знак триединства распространен по всему миру, его можно найти не только в Гималаях и по всему Тибету, но и в Монголии и дальше. Белый конь счастья Чинтамани на Гималайских горных перевалах несет этот сияющий в пламени знак. Он запечатлен на скалах по всем путям, часто встречается на перевалах и переходах.

Многое можно было бы сказать. Но, отвечая на вопрос, Николай Константинович всегда придерживался толкования именно такого: прошлые, настоящие и будущие достижения человечества, которые мы должны всячески оберегать. Это духовные, культурные ценности. Они принадлежат всему человечеству. Поэтому на нас лежит великая ответственность сохранить и передать их другим поколениям».

Одна из наших частных встреч со Святославом Николаевичем Рерихом в 1981 году в Москве, на которой я присутствовала вместе с Леопольдом Романовичем, была назначена в гостинице «Советская» на 12 июня в 9 часов утра. Когда мы вошли в номер и поздоровались, кроме Святослава Николаевича там находились сопровождавшие его Павел Федорович Беликов и стенографистка Кира Алексеевна Молчанова. Так как Леопольд Романович в то время был не совсем здоров, он устроился поодаль. Я села на софу и поняла, что на этот раз Святослав Николаевич будет разговаривать в основном со мной. И действительно, он сел рядом и очень внимательно, проницательно и в то же время очень тепло посмотрел на меня. На мой единственный вопрос он ответил так подробно и проникновенно, что уже тогда у меня создалось впечатление, что Святослав Николаевич читает мысли собеседника, и впоследствии это подтверждалось не один раз.

В то время с созданием музея Н.К.Рериха в Верхнем Уймоне на Алтае возникли большие сложности, и я хотела спросить, как быть с музеем и где найти надежных сотрудников?

«Всюду, во всем мире, – сказал Святослав Николаевич, – людей, на которых можно полностью положиться, очень мало, но они есть.

Мы не должны беспокоиться о том, чтобы сделать что‑то к определенному сроку. Главное, чтобы само дело было жизненным. Тогда через некоторое время люди появятся. Я верю, что на Алтае все разовьется, но я не ставлю никаких рамок, никаких дат.

Вы можете следить за развитием дела, помогать советом, можете привлечь других, следить, чтобы были жизненность и ответственность. Нужно добиться определенного положения, чтобы, с одной стороны, в организации была стабильность, чтобы вы были уверены в том, что прогнозы на будущее реальны. И, с другой стороны, чтобы были ответственные ячейки или ячейка, которой можно доверять, но при этом надо быть уверенным, что она будет действовать в правильном направлении. Есть испытанные друзья, испытанные сообщества людей, которые могут одолеть препятствия и которым можно доверять. А есть и скороцвет, который быстро расцветает, но так же быстро отцветает.

Главное, дать жизненность, чтобы была основа. Если есть организация, то надо предвидеть, как она будет жить, какова в ней преемственность, кто кому может передать работу. Те же условия, те же основы для всего мира. Наше дело – создать такие ячейки, такие организации, которые могли бы существовать и после нас и продолжать начатую работу.

Каждая организация должна быть жизненной, тогда появляются новые возможности. У нас в Бангалоре есть целый ряд организаций, которые создавались с нуля, а сейчас их деятельность уже очень развита. Екатерина Васильевна Шевелева говорила, что хочет наладить контакт всех здешних школ с Бангалором. И эти организации сейчас создают большую школу, работа которой построена на основе философии Ауробиндо Гхоша и идей Николая Константиновича и Елены Ивановны. Сейчас там уже около двух тысяч учащихся, дети с четырех лет до восемнадцати, и очень много – сто двадцать – известных учителей, профессоров. Все они – последователи идей Ауробиндо Гхоша. Территория очень просторна, с большими школьными корпусами. Работа идет прекрасно. И это благодаря тому, что дело развивалось постепенно, – в нем была жизненность, и это находило отклик у людей. Но за этим нужно смотреть, следить, направлять в надлежащее русло. Иными словами, постоянно надо что‑то делать, тогда работа даст результат.

Вот за границей даже у Зинаиды Григорьевны Фосдик есть затруднения. Нет помощников, настоящих помощников. Они бедствуют. Это одно из испытаний. То есть число людей очень ограничено. Бывает, ячейки вспыхнут, но не умеют привлечь людей.

Пусть группа остается маленькой. Большой и не надо. Это только затруднит работу. Чем больше группа, тем труднее ею управлять. Управляющая группа должна быть совсем маленькой. Но маленькая группа должна уметь управлять большой организацией. Говорится, если бы семь человек могли быть абсолютно спаяны, то они могли бы перевернуть весь свет».

Потом наступила пауза, и художник снова посмотрел на меня взглядом, пронизывающим насквозь, и опять уловил мои мысли. Мне тогда очень хотелось поговорить о самом главном – о борьбе с собою, о самосовершенствовании, и он, опередив мой вопрос, стал говорить: «Жизнь – это сплошные испытания. Мы должны упражнять даже свою мускулатуру. Все время должны двигаться. Лягте в постель на несколько дней, и вы скоро почувствуете, как ослабли ваши ноги. Если не будете в чем‑то упражняться, то будет так же трудно. Это закон и нашей внутренней жизни. Мы растем препятствиями. Человек не может расти без препятствий. Если бы не почувствовал голод, не стал бы есть. Должен быть импульс, и вы должны сражаться. “На то и щука в море, чтобы карась не дремал”. И наша внутренняя сила должна превозмочь это. Она растет в преодолении препятствий. И не надо бояться.

Молитвы Богу нередко содержат просьбы. Рамакришна говорил, что однажды к Акбару пришел подвижник, чтобы просить у него помощи для каких‑то начинаний. Ему предложили подождать в соседней комнате. И он услышал, как молится Акбар, просит: “Дай, Боже, мне больше земли, помоги победить врага, занять какую‑то территорию!” И когда Акбар кончил и позвал этого человека, чтобы он мог высказать свои просьбы, подвижник сказал: “Я только что слышал, в каком Вы бедственном положении, и решил ничего не просить”.

Главное – постоянное устремление. Рамакришна говорил, как один человек хотел пойти в священное место Пури, где находится знаменитый храм Джаганатха. Он решил, что если будет расспрашивать по дороге, то дойдет. Люди говорили разное, но он шел. В результате всех этих расспросов он все‑таки дошел. Другими словами, если мы будем продолжать свои искания, преодолевать трудности, мы дойдем. Должны быть устойчивость и сила не бояться. Как Будда говорил: “Мы все воины за добро”».

Он остановился, тепло посмотрел на нас обоих, улыбнулся и продолжил: «Духовность заключается в том, чтобы жить в стремлении к большему и в свершении всего этого. И надо не замыкаться в себе. А я знаю в Америке много людей “божественных”, которые сидят в расслабленном состоянии и думают, что приближаются. Но это не так. Никому они не помогут – ни себе, ни Богу. Они – ненужная пена жизни».

Потом, казалось, угадывая мой путь углубления в русское Православие, мою любовь к Преподобному Сергию Радонежскому и особые симпатии к святому Серафиму Саровскому, Святослав Николаевич перешел на беседу о святителе Серафиме: «Когда Серафима Саровского спросили, в чем заключается соискание, стяжание Святого Духа, он ответил, что вся работа, все усилия должны быть направлены только на то, чтобы приблизить себя к Святому Духу, то есть к Высшему Миру. Тогда только можно будет подняться на следующую ступень. По словам святого, все это и просто, и чрезвычайно сложно, но, чтобы подняться, усилие необходимо. Без усилия ничего нет».

Через несколько дней Святослав Николаевич снова заговорил о таком для меня очень близком и дорогом. «Серафим Саровский никогда сам не писал. Мотовилов записал беседы с ним. Мотовилов был очень умным человеком, с университетским образованием. Он спросил о. Серафима, в чем заключается дисциплина нашей христианской веры и Церкви? Что это такое? Преподобный ответил, что это – стяжание Святого Духа, и тут же показал, из чего оно состоит, что в себе заключает. Мотовилов описывает свои переживания. Серафим Саровский сказал: “Ты на меня смотри”. Мотовилов посмотрел и зажмурился, так как ему показалось, что смотрит на яркое солнце. О. Серафим спросил: “Почему ты не смотришь на меня?” – “У меня глаза болят, я не могу смотреть”. Преподобный заключил: “Это есть то, что ты потом сам освоишь”. И затем провел его через ступени разных видений. То, что описывает Мотовилов, в Тибете называется тумо – развитие внутреннего жара. Это энергия, которая, с одной стороны, физическая, с другой стороны, не физическая, вернее – другая физическая, которую мы сейчас еще не можем измерить. Еще таких энергий много. Они существуют помимо нас, и мы не имеем возможности их измерить. Серафим Саровский провел Мотовилова через все это. И когда он вдруг почувствовал, что все внутри горит, словно он находится в самой горячей бане, святой сказал: “Это то, что ощущали отшельники во время зимнего холода. То, что ты сейчас ощущал и видел, – это маленькая доля того, что ты можешь обрести”.

У о. Серафима не было учения как такового. Были отдельные беседы с приходящими. Мне говорили в Швейцарии, что он стал популярен во Франции именно сейчас, благодаря издаваемым о нем книгам. Вы видите, какой это большой святитель.

Серафим Саровский, как и все большие люди, имел широкий кругозор и знание жизни. Все советы его были чрезвычайно жизненны.

У меня в Индии есть все книги “Добротолюбия”, которые были подготовлены еще в русских скитах на Афоне в начале прошлого столетия. Они считаются первым изданием “Добротолюбия”, напечатанным непосредственно с рукописей. Семь‑восемь больших томов, в них входят жизнеописания всех святителей с самого начала христианства и чрезвычайно интересные жизненные советы старцев монахам, советы, которым они следовали».

После этого я усердно искала «Добротолюбие» и, найдя, стала читать драгоценные тома с большим вниманием и интересом. Тогда я была преподавателем художественного училища и старалась обмениваться некоторыми томами с моими учениками, ведь в советское время не так легко было купить эти книги. Как педагогу все это мне приходилось скрывать. С 1985 года я начала носить православный крест, освященный тем же старцем, у которого, как я позже узнала, во время приездов в Россию исповедовался и причащался Святослав Николаевич. Рассказывали, что, когда Святославу Николаевичу дарили икону святого Серафима Саровского, он, принимая дар, со слезами приложился к ней.

Запомнился случай на выставке болгарских художников в Москве. На эту выставку мы поехали вместе со знакомыми женщинами, когда узнали, что там будет Святослав Николаевич. Его должны были снимать для телевидения. Оказалось, что мы приехали раньше художника, и вместе с журналистами и телеоператорами ждали его, наблюдая через большое окно площадку перед входом на выставку. Наконец подъехало несколько «волг» и из одной вышли Святослав Николаевич и Девика Рани. В сопровождении свиты они стали подниматься на второй этаж, где была выставка. Святослав Николаевич выглядел как всегда безупречно. Рядом со мной стояла одна из моих знакомых искусствоведов, она взглядом впилась в художника, непрестанно повторяя: «О, какой красивый старец… Как хорошо он сохранился…» Моя коллега была психически несколько неуравновешенной, и у многих после общения с ней сильно болела голова. Подумалось, если у меня, такой толстокожей, от нее болит голова, то что может испытывать более утонченный, более восприимчивый человек, каким был Святослав Николаевич, да еще при такой концентрации всеобщего внимания. «Давай уйдем отсюда», – сказала я и, увлекая просмотром выставки, увела ее в другой зал. Когда съемка окончилась, я, незаметно покинув ее, отправилась вниз, следом за Святославом Николаевичем и Девикой Рани. Они уже собирались сесть в автомобиль. И тут Святослав Николаевич, заметив меня, кивком поздоровался и потом, наклонив голову, выразительно поблагодарил, давая понять, что видел мои старания охранить его и оберечь от неприятности. Так еще раз я убедилась в его способности читать мысли присутствующих.

Встреча 9 мая 1987 года в гостинице «Советская» в Москве. Все труднее стало попадать к Святославу Николаевичу, потому я так обрадовалась, когда П.Ф.Беликов записал меня и Л.Р.Цесюлевича как представителей Алтая в большую группу сибиряков.

Святослав Николаевич сам начал беседу. Он стал говорить для нас всех и, казалось, для каждого лично о самом для нас важном: «Сегодня День Победы. И пусть всякий из дней будет днем Победы. Это зависит от нас, от нашего отношения ко всему. Если мы действительно будем смотреть на все как на завоевание Победы, то увидим, как можно много сделать. Все зависит только от нас. И все это очень просто. Не нужно думать, что для духовных достижений нужны лишения или какие‑то меры особые нужно принимать. Все очень просто, если мы будем каждый день делать что‑то немного лучше, чем вчера. И тогда увидите, как и обстоятельства меняются к лучшему».

Потом Святослав Николаевич рассказывал о том, что каждые семь лет все клетки нашего тела перерождаются и как на них отражаются все наши мысли, чувства. Говорил, что самое трудное – это постоянное духовное сосредоточение, обыкновенно люди духовно то возгораются, то гаснут, и привел интересную притчу Рамакришны: «Когда‑то был большой подвижник в Индии по имени Нарада. Он возгордился своими большими духовными достижениями. Тогда Бог позвал его к себе и говорит: “Вот тебе чаша с маслом. Обнеси ее вокруг города и смотри, чтобы ни одна капля никуда не упала!” И когда Нарада вернулся, Бог спросил: “Сколько раз ты обо мне думал, когда обносил чашу вокруг города?” Нарада ответил: “Ведь я был занят, следил, чтобы ни одна капля не пролилась. Как же я мог о тебе думать, когда вся мысль была сосредоточена на чаше?” И тогда Бог сказал: “А вот простые крестьяне, обремененные трудом, все‑таки обо мне думают и утром, и перед сном!” То есть мы должны все время ощущать присутствие нашего устремления. Не только сегодня, но и завтра. Чтобы не было регресса.

Об этом говорили и подвижники. Все зависит только от нас самих, если мы будем действительно устремляться. Эту энергию называли в разное время разными именами. Например, у нас – “умная молитва”. Так называли это внутреннее устремление в наших русских монастырях отшельники, схимники. И всюду, в других странах, вы найдете то же самое. Поэтому сегодня, в этот День Победы, давайте подумаем о том, чтобы каждый день стал для нас днем, в котором мы будем стараться делать что‑то немного лучше, чем вчера. И это очень просто. Только нужно действительно этим жить. Надо, чтобы мы прониклись таким сознанием…»

Мне показалось, что он посмотрел на меня и снова заговорил о лично для меня важном и дорогом: «Эти энергии всегда были известны подвижникам. У нас в России жил в начале прошлого века известный подвижник Серафим Саровский. И к нему приезжали люди советоваться. Как‑то раз к нему приехали ученые, которые хотели узнать, что лежит в основе подвигов Православной Церкви, таких, как бдение, столпничество, к чему это приводит. Он сказал, что все это только для одного: низвести на себя Святой Дух».

Святослав Николаевич снова и снова говорил о совершенствовании жизни, не исключая и материальную сторону: «Почему нет? Но это мы должны воспринимать только как известные вехи на пути, но не как конечную цель. Истинный путь человека – это духовно развить себя всеми силами <…> Вы получите великое счастье, что пришли в контакт с чем‑то более возвышенным, с Вечностью, которая нас окружает», – заключил он.

После беседы задавали разные вопросы. Кто‑то спросил о красках, которыми он пользуется в своей цветоносной, сверкающей живописи. На это Святослав Николаевич ответил предельно ясно и четко: они с Николаем Константиновичем выписывали высокого качества пигменты в хороших фирмах Франции, а связующие эмульсии для темперных красок делали сами в Индии из редких местных смол и лаков. Для юга Индии типична смена большой влажности во время муссонных дождей предельной жарой и сухостью, и это все очень влияет на холст и краски, потому была необходимость найти устойчивый состав эмульсий для темперы, а масло при таком климате вообще мало пригодно.

Когда кто‑то спросил его об абстрактном искусстве, он объяснил свое отношение к нему также исчерпывающе ясно и доступно: «Представьте себе молодого человека и молодую девушку, которые очень влюблены друг в друга. Она говорит ему, что есть два ее портрета – в абстракте и настоящий, и он может выбрать! И его ответ, конечно, будет ясен!» И добавил: «Вот для всех таких ответов нужно всегда идти в жизнь…»

Все очень ждали его нового приезда в Россию. Но он не приехал. Кто‑то сообщил, что Святослав Николаевич сильно болеет…

Позже, зимой 1993 года, уже после ухода мастера, те, кто смогли с ним повидаться в те печальные дни, рассказывали мне последние, полные трагизма впечатления. Много противоречивого, особенно в записанном на пленке длинном выступлении Девики Рани. Было утеряно завещание и не выполнена последняя воля Святослава Николаевича – похоронить его на Родине, в Санкт‑Петербурге, и отпеть по православному обряду во Владимирском соборе…

Вспоминая Святослава Николаевича, дорогие для меня встречи, не могу забыть ощущение сходства его со святым старцем – человеком, воплотившим искусство жизни в своей жизни и достигшим той ступени святости, для которой характерны прозорливость, мудрость, смирение и всецелая преданность Высшей Воле.

2004 г. Барнаул

Рудзите Илзе Рихардовна
художница, дочь латышского поэта и писателя,
деятеля рериховского движения Р.Я. Рудзитиса.

---

 

Воспоминания о С.Н. Рерихе. Сборник, посвященный 100-летию со дня рождения С.Н. Рериха
/ Коллектив авторов – «Международный Центр Рерихов», 2004. С.

 

Печать

• Назад
• Вперёд