36. Н.К. Рерих, Е.И. Рерих – З.Г. Лихтман, Ф. Грант, К. Кэмпбелл и М. Лихтману

8 апреля 1938 г.

Родные наши Зина, Франсис, Амрида и Морис. Пишем Вам вместе, в такие решительные дни хочется всячески подчеркнуть, чтобы все были вместе. Письма Зины от 17 по 21 марта и от Мориса справедливо говорят о чрезвычайно напряженных обстоятельствах. Конечно, Вы не будете принимать никаких решений, не обсудив все с Комитетом Защиты. Ведь этот Комитет и образовался не на случай благополучия, но именно для помощи в самых трудных моментах. Без этого Комитета и нельзя было бы принимать каких-либо решений. Иначе члены этого Комитета правильно могли бы сетовать и упрекать, что их мнение не было принято во внимание. Ведь некоторые члены этого Комитета обещали и денежно помогать общему делу, а другие, как Мерритт, Косгрев, обещали в трудную минуту прийти на помощь посредством достойной прессы. В этом заседании Комитета непременно должны быть созваны все его члены, все желающие принять участие в общественном мнении при виде происходящих жестоких вандализмов. Итак, совершенно необходимо:

1. Созвать Комитет Защиты, обсудить совместно и рекордировать все решения.

2. Также совершенно необходимо созвание Комитета Музея. Этот Комитет имеет [право] выразить постановление о своем полном признании Декларации 1929 года [1]. Также он подчеркнет, что Корпорация для картин была создана исключительно с целью обережения их. Этот Комитет в определенном постановлении выразится, что, являясь голосом общественного мнения, он будет протестовать в случае, если бы Музею угрожал вандализм. Конечно, не следует называть вандализмом закрытие Музея на некоторые дни недели или даже на какой-либо летний месяц. Вандализм есть нарушение и разрушение всего Музея.

3. Школа предлагается на кооперативных началах. При этом не нужно название с нашим именем. Кроме этой школы возможны частные курсы всех участников ее в других каких-либо учреждениях или организациях. Так, например, Зина могла бы иметь курс свой в Биософском Институте или в каких-либо других посторонних учреждениях. Если же школа невозможна на кооперативных основаниях, то в таком случае каждому придется озаботиться частными уроками на дому. В случае кооперативной организации преподаватели должны быть полноправными ее членами с полным голосом на школьных собраниях.

4. Ввиду того что в Прессе [2] находятся большие количества книг, открыток и воспроизведений, то следует озаботиться распространить их, хотя бы по уменьшенной цене. Так, например, Морис, когда поедет в Санта-Фе, может взять с собою для продажи в «Арсуне» некоторое количество книг и воспроизведений. Комитет Защиты тоже должен знать, какой книжный архив находится в Прессе. Просим прислать нам шесть копий «Основ Буддизма», 10 «Мессенджера» и десять маленькой монографии, и 4 «Сердца Азии». При этом имейте в виду, что «Мессенджер» вполне нами оплачен, также «Основы Буддизма» и «Сердце Азии» имели наш взнос. Так же как и открытки, напечатанные в Париже, были оплачены нами. Сумму, истраченную на пересылку указанных книг, возместим.

5. Следует иметь в виду, что Стокс на Балтийском Конгрессе выразился как действующий Председатель [Рериховского] Общества в Нью-Йорке. Таким образом, это заявление установило существование этого Общества. Если даже оно не инкорпорировано, то ведь многие художественные и научные общества живут и без инкорпорации. Во всяком случае, очень хорошо, что заявление Председателя Общества закрепило факт его существования.

6. По-видимому, в 1940 году предполагается новая реорганизация здания. Не следует ли когда-то до истечения этого срока как-то еще раз зафиксировать различные наши законные претензии? Так, например, следуемые нам 240 тысяч долларов, которые лежат и на том Мастер-Институте Соединенных Искусств, который сейчас захвачен Хоршем. Вы помните, что экспедиция была не только от Музея, но и от Мастер-Института и «Корона Мунди». Вообще, тот адвокат, который участвовал в первой реорганизации, может дать совет, как не упустить следующие сроки.

7. Во всяком случае, необходимо, чтобы дело (какие бы ни произошли решения суда) продолжалось хотя бы в тлеющем состоянии, чтобы осталась возможность его возобновления. Кроме этой возможности, протягновение дела важно и в смысле общественном, ибо каждая искра дела уже лишает апостатов сознания полной победы. Последнее обстоятельство крайне важно, ибо апостаты продолжают сеять всевозможную клевету. Когда нечто будет продолжать висеть над ними, то и для всех вас это будет весьма выгодно.

8. Хотя мы понимаем стесненное денежное положение Плаута, но все же удивляемся: он в первую голову ставит свой гонорар, а не удачное завершение дела. Казалось бы, самолюбие адвоката должно бы заставлять его проявлять крайнюю ярость и находчивость, иначе получается, что обвиняемые оказываются нападающими, а истец – лишь скромным защитником. Например, миссис Меррик, сама из семьи выдающегося адвоката, пишет нам, что из слов Франсис она вынесла, что наш адвокат хуже плохого (фром олл ши (Франсис) сейс абаут хер лоэр, ай газер зет хи из уорс зен но гуд [3]). Спрашивается, использовал ли Плаут всякие письма апостатов, находящиеся в его распоряжении? Ведь среди огромного материала писем могут быть весьма показательные, которые могут давать новый аспект дела. Ведь письма были не только посланы отсюда для адвоката, но, как Зина пишет, ведь и в Нью-Йорке были найдены письма между апостатами, дающие понятия о ранних их интимностях. Ведь если апостаты представляют совершенно не относящиеся к делу и даже искаженные выдержки из наших и ваших писем, то наш адвокат вполне может покрывать эти нападения их же письмами. Вообще получается нечто странное: наш адвокат, по-видимому, скромно умалчивает о нашей общей деятельности, а в то же время адвокаты апостатов всякими клеветническими выпадами стараются представить нас как нободи [4]. Ведь такое извращение действительности уже относится к разряду клеветы. Наш адвокат мог бы рекордировать такую клевету как подлежащую суду. Хорш может на разных заседаниях суда отговариваться беспамятством, забывчивостью и утерею документов, когда же с нашей стороны представляются его подлинные письма, то ясное их содержание толкуется совершенно произвольно. Мы были очень рады слышать, что Флорентина, как человек житейски опытный, отлично понимает происходящее. Понимают ли действительность также и остальные друзья? Конечно, Вы с ее разрешения покажете ее письмо и Косгреву, и Мерритту, и Народному – словом, всем, кому надлежит знать его.

Видимо, наши адвокаты не вполне поняли, что дела, как и Флорентины, и Фосдика, и Амриды – решительно все, представляют собою одно и то же дело и должны были вестись в чрезвычайном единении в общем фронте всех адвокатов. Также остается совершенно непонятным, каким образом большой адвокат, вызвавшийся помочь и уже обещавший помощь, вдруг спятился, даже не объяснив причину такого более чем странного поступка. Если причина заключалась лишь в краткости времени, то ведь Плаут говорил, что он легко мог отложить разбор дела на три месяца. Если же существовали какие-то и другие причины, то новый адвокат должен был честно сказать их. Мнение такого опытного человека, во всяком случае, послужило бы на пользу. Нельзя ли все-таки остаться в дружественных отношениях с опытным адвокатом, и не может ли он пригодиться в каких-либо новых фазах дела и вандализма?

9. Наверное, Вы по-прежнему обращаетесь к разным полезным лицам. При этом если бы сами эти лица по занятости, по болезни или по возрасту не имели бы сил энергично вступиться, то всегда следует их спросить: не имеют ли они в виду еще кого-либо тоже полезного, к которому можно было бы апеллировать. Никогда нельзя сказать: все источники и возможности исчерпаны. Кроме того, нередко можно заметить, что казавшиеся враги оказываются полезными, а в то же время предполагаемые друзья начинают выказывать вреднейшие симптомы. Нам пришлось осведомиться, что некий называвшийся другом полагает труд свой на писание вредных писем. Сам он от этого не только не выигрывает, но явно проигрывает, ибо, обращаясь к нашим друзьям, он передает свои письма в наши руки, и мы начинаем знать его истинный лик.

10. Совет о единении, данный как единственное условие успеха, остается во всей своей силе. Вчера мы получили еще добрую весть, что второе нападение на доктора Лукина окончилось полной его победой. Радостно было видеть, как все сто членов Общества встали за него единодушно. Каждый из них припомнил все возможности, которыми он обладает, и все силы были двинуты в полном единении и без замедления. Произошли очень сильные письма к Главе государства, начались делегации, сборы подписей, пациенты собирались целыми толпами. Клевета, возводимая на доктора Лукина, была не только отбита, но он сделался популярнейшим человеком. Враги его дошли до того, что устроили о нем клеветническое радио, и эта выдумка всецело упала на голову самих клеветников, ибо общественное мнение с отвращением осудило их. А ведь в числе врагов, кроме всяких коллег-завистников, были и министры, и директора Департамента. Все это дело представилось блестящей тактикой адверза. Также важно отметить, что после первой победы все друзья стали готовиться к новому отражению нападений, и тем легче далась вторая победа. Вот пример блестящего воздействия общественного мнения, единения и взаимного доверия и полного принятия Советов. Трогательно, как писал доктор Лукин: «Все против меня сейчас, но знаю Руку Водящую и добьюсь правды». Вот такой на этих же днях свершившийся пример должен воодушевлять и друзей в Америке. И можно видеть, что условие единения было дано как нечто наиболее жизненное и действительное. Итак, если мы сейчас опять повторяем тот же завет, то делаем лишь для успеха.

Мы разделили письмо на пункты. Сообщите нам происшедшее по каждому пункту, в той же нумерации, и тогда легко будет сопоставить. У Вас невралгия, и у нас не легче. Мировое напряжение неслыханно и сказывается на сердце и всех центрах. Берегите здоровье, берегите единение, оно поможет и здоровью. Все мысли наши с Вами. Письма Ваши приходят открытыми, помните это.

Сердцем и духом с Вами. Сохраним мужество в самые трудные дни.


[1] Декларация, объявляющая Музей Николая Рериха в Нью-Йорке собственностью американского народа. Подписана всеми Попечителями Музея 24 июля 1929 г.

[2] Здесь: издательство при Музее Николая Рериха в Нью-Йорке.

[3] «From all she (Francis) says about her lower, i gather that he is worse than no good» (англ.) – «Из всего, что она (Франсис) говорит о своем адвокате, я делаю вывод, что он хуже плохого».

[4] Nobody (англ.) – пустое место.

 

Печать E-mail

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter
Просмотров: 282