I. САМОЕ РАННЕЕ

Николай Константинович Рерих родился 27 сентября (9 октября) 1874 года в Петербурге, в семье известного нотариуса Константина Федоровича Рериха. Мать Николая Константиновича, Мария Васильевна Калашникова, происходила из купеческой семьи. Когда в 1937 году Николай Константинович задумал цикл автобиографических очерков, он записал: "Вот бы припомнить самое первое! Самое раннее!.." Жизнь Рериха была заполнена множеством важных событий, но яркие страницы детства не забывались никогда. Они-то и позволяют судить о том, как развивались незаурядные творческие способности этого одаренного человека. Детство Рериха прошло в доме на набережной Невы у Николаевского моста. Прожитые годы не стерли из памяти слов старинной петровской песни, которую пела старушка, приходившая посидеть с детьми:

На Васильевском славном острове,

Как на пристани корабельныя,

Молодой матрос корабли снастил

О двенадцати белых парусах.

Нева привлекала внимание мальчика быстрой сменой картин. Скользили по водной глади реки лодки. Проплывали огромные баржи. А за адмиралтейством, со стороны залива, возникал сложный узор корабельных мачт. Бывало и такое: сотрясались стены дома, дребезжали стекла, из окон виднелись белые дымки орудийных залпов. Это военные суда приветствовали нового собрата, только что спущенного на воду. Постоянное движение кораблей, отчаливающих от родных берегов, будило мысль о безграничности мира. Просыпавшееся воображение получало особенно обильную пищу в отцовском имении Извара, расположенном невдалеке от станции Волосово, за Гатчиной. Поместье окружали густые леса, и взгляд невольно устремлялся вслед за уходящими в небо кронами деревьев.

Уже в преклонных годах Николай Константинович записал: "Среди первых детских воспоминаний прежде всего вырастают прекрасные узорные облака. Вечное движение, щедрые перестроения, мощное творчество надолго привязали глаза ввысь. Чудные животные, богатыри, сражающиеся с драконами, белые кони с волнистыми гривами, ладьи с цветными золочеными парусами, заманчивые призрачные горы ­чего только не было в этих бесконечно богатых, неисчерпаемых картинах небесных".

У самой усадьбы находилось незамерзающее озеро с ледяными ключами. Перелетная птица наполняла гомоном всю округу. По утрам на выгон тянулось стадо, позвякивая колокольцами, а перед заходом солнца пастух, ловко орудуя бичом, пригонял его обратно к длинному, старинной постройки скотному двору. Такой же была и конюшня, где стояли готовые к выезду лошади и резвились жеребята. Мальчика манили к себе загадочные дали лесов и полей. Ему нравились причудливые названия соседних деревень: Волосово, Захонье, Заполье.

По-особому настраивал и старый изварский дом. Большая зала с угольными диванами красного бархата. На стенах картины. Перед одной из них особенно часто задерживался маленький Рерих. На картине были изображены пламенеющие от заходящего солнца горы. Позднее в "Листах дневника" художника об этой картине будет сказано:

"...оказалось не что иное, как Канчендэнга! (Канчендэнга (Канченджанга) – третья по высоте вершина Гималаев.) Откуда? Как попала? В книге Ходсона (Брайн Ходсон (1800-1894) – британский резидент в Катманду (Непал), один из основоположников изучения северного буддизма (Махаяна).) была подобная гравюра. Картина с гравюры или гравюра с картины?"

Возможно, гималайский пейзаж оказался в старинном поместье не случайно. Во времена Екатерины II неподалеку жил какой-то индусский раджа. Да и самому слову "извара" некоторые приписывали индийское происхождение. Рерихи часто выезжали из Петербурга со своими детьми, дочерью Лидией и сыновьями Николаем, Борисом и Владимиром. Были поездки к бабушке и дяде в древние города Псков и Остров. Будущего художника рано пленили водные просторы реки Великой, стены древних кремлей, старинные церкви и, кажется, нигде так не волновали сказки, как в доме бабушки. Она рассказывала их в сумерках, при трепетном мерцании лампад, оживлявших иконные лики. Неизгладимо врезалось в память Николая Константиновича. путешествие, проделанное в пятилетнем возрасте. Выехали из Извары в большой карете, запряженной четверкой. Карета увозила семью в Гапсаль – известный курорт на берегу Балтийского моря. По пути останавливались для осмотра Ивангородской крепости и сурового Германовского замка в Нарве. Поразил и Ревельский вышгород с его башнями, крутыми черепичными крышами домов. В Гапсале довелось услышать легенду о замурованной когда-то в стене рыцарского замка девушке. С тех пор в осенние лунные ночи показывается она в окне мрачного призамкового храма. Привидение, названное "Белой дамой", ходили смотреть и родители Николая Константиновича. Правда, взрослые толковали что-то о лунных лучах, освещающих через боковое окно внутреннюю стену храма, но для ребенка эти объяснения были туманны и неясны. Гораздо понятнее был рассказ церковного сторожа о молодом монахе, полюбившем девушку, о коварном настоятеле монастыря, проведавшем об их любви, и трагическом конце возлюбленных – казни монаха и заживо замурованной девушке. После этого путешествия в мир средневековья среди детских игрушек стали появляться мечи, копья, латы. То, что они были картонными или деревянными, не мешало проводить доблестные рыцарские турниры.

Николай Константинович очень рано научился читать. Особое впечатление производили на него сказки с лубочными картинками и рассказы об исторических событиях и героях родной страны. С детских лет захватил Рериха и театр. Много радости доставляло посещение спектаклей. Дома была сооружена игрушечная сцена, для которой покупались вырезные картинки к сказкам "Руслан и Людмила", "Жизнь за Царя", "Конек-Горбунок". Но готовые формы недолго устраивали юного режиссера. Вскоре репертуар стал пополняться собственными постановками "Ундины" по Шиллеру, "Айвенго" по Вальтеру Скотту. Вводились световые эффекты. Беззаботная пора промелькнула быстро, и в восьмилетнем возрасте Рерих перешагнул порог гимназии. "Будет профессором", – сказал ее директор К. И. Май, окинув мальчика оценивающим взглядом. Проницательность старого педагога оправдалась.

В гимназические годы еще более окрепла тяга Рериха к истории и искусству. Зародились и новые увлечения. Юноша принимает участие в любительских спектаклях, создает эскизы программ для постановок. На уроках географии чертит и раскрашивает карты. "Желтой краской отмечали пески Гоби. Боком мягкого карандаша наносили хребты Алтая, Торбагатая, Алтын-Тага, Куньлуня... Белили ледники Гималайские", – вспоминает художник в "Листах дневника". Опытный педагог К. Май, рассказывая на уроках географии о дальних землях и отважных землепроходцах, пробуждал интерес к путешествиям, а частые гости в доме Рерихов – востоковеды К. Голстунский и А. Позднеев приковывали внимание мальчика к странам Востока.

Когда Николаю Константиновичу исполнилось девять лет, в Извару приехал известный археолог Л. Ивановский для того, чтобы провести в ее окрестностях археологические исследования. Ученому понравился пытливый гимназист, и он стал брать его на раскопки. Тайны древних времен приобрели для Николая Константиновича еще большее значение. "Ничто и никаким способом не приблизит так к ощущению древнего мира, как собственноручная раскопка", – писал впоследствии художник, вспоминая изварские курганы.

Рано проявился литературный дар Рериха. С увлечением записывал он былины, предания, народные сказы. Целые тетради заполнялись собственными сочинениями. Среди них – "Месть Ольги за смерть Игоря", "Поход Игоря" и пьесы на исторические темы. Очерки, посвященные охоте, публиковались в журналах "Природа и охота" и "Русский охотник". Первые публикации появились, когда Рериху было пятнадцать лет. Несколько старинных монет, подаренных дедом, легли в основу нумизматической коллекции. Для прокладываемого шоссе разбиваются камни – в результате было положено начало большому минералогическому собранию. В имении появился ученый лесовод, и юный Рерих увлекся миром растений.

Нотариальная контора Константина Федоровича Рериха находилась под одной крышей с его жилой квартирой в доме N 25 по Университетской набережной, неподалеку от Академии художеств, Университета, Академии наук. Поэтому среди его клиентов преобладали ученые, общественные деятели, писатели, художники. Соответственно складывался и круг семейных знакомств. В гостиной Рерихов можно было встретить историка Н. Костомарова, видного агронома А. Советова, профессора Томского университета А. Коркунова, востоковедов. Там раздавался голос Д. Менделеева, широко известного в свое время не только как создателя периодического закона химических элементов, но и как крупного общественного деятеля, боровшегося за реорганизацию отечественной промышленности и сельского хозяйства. "Высшее развитие – в творчестве, – любил повторять Дмитрий Иванович, – если только подражать да потреблять, так не выжить человечеству, как не выжили мамонты".

Константин Федорович был не только юристом, но и прогрессивным общественным деятелем. Он принимал участие в подготовке реформы по освобождению крестьян, состоял членом Вольно-экономического общества и Сельскохозяйственного клуба, был инициатором создания петербургского Общества имени Тараса Шевченко. Однако репутация знающего юриста и опытного нотариуса отнюдь не содействовала росту личного благосостояния Константина Федоровича. Прямой и принципиальный по характеру, щепетильный в денежных вопросах, ярый враг всемогущей взятки, он шагал не в ногу с преуспевающими дельцами. Занятый устройством чужих дел, Константин Федорович не успевал следить за собственными. В родовом имении Извара распоряжались управляющие, сводившие на нет все попытки наладить там доходное хозяйство. Их "стараниями" была приведена в негодность дорогостоящая осушительная система и сельскохозяйственная техника. Полным провалом кончилась и попытка организовать в Изваре сельскохозяйственную школу, на строительство которой были затрачены значительные средства. Разделяя умеренно либеральные взгляды, Константин Федорович не забывал семейных традиций и мечтал о том, чтобы сын стал их достойным продолжателем.

Древний скандинавский род Рерихов обосновался в России при Петре I и дал ей немало государственных и военных деятелей. Воинская доблесть почиталась в семье наравне с просвещением: отец рассказывал юному Рериху о прапрадеде, который не побоялся навлечь на себя гнев императора за отказ уничтожить церковь, прикрывавшую атаку неприятеля.

Ребенка воспитывали на высоких идеалах чести, доброжелательства и трудолюбия. Рано начали волновать будущего художника и сложные вопросы о смысле жизни. Воссоздавая в стихотворной сюите "Мальчику" свои первые раздумья и тревоги, Николай Константинович писал: Мальчик жука умертвил, Узнать его он хотел, Мальчик птичку убил, Чтобы ее рассмотреть. Мальчик зверя убил, Только для знанья. Мальчик спросил: может ли Он для добра и для знанья Убить человека? Если ты умертвил Жука, птицу и зверя, Почему тебе и людей Не убить?

В частной гимназии К. И. Мая одновременно с Рерихом учились Александр Бенуа, Д. Философов, К. Сомов. Семейные знакомства способствовали возникновению дружбы Николая Константиновича с будущим профессором-мозаистом В. Фроловым и молодым поэтом Леонидом Семеновым-Тян-Шанским. Общение с ними усиливало тягу к искусству.

В 1891 году друг семьи Рерихов М. Микешин впервые обратил серьезное внимание на склонности Николая Константиновича к рисованию. С этого времени начались систематические занятия живописью под руководством талантливого учителя. Знакомство с мозаистом И. Кудриным пробудило интерес к мозаичным работам.

По признанию самого Николая Константиновича, он уже с 16 лет стал задумываться о поступлении в Академию художеств. Но при этом Рерих не мог допустить и мысли отказаться от приобретения знаний в других серьезно интересовавших его областях – истории, археологии, философии. И он принял решение одновременно поступить в Академию художеств и на исторический факультет университета. Такое решение казалось Николаю Константиновичу наиболее приемлемым, в чем он и пытался убедить отца. Однако выпускнику гимназии было твердо сказано, что судьба флорентийского нотариуса, отца гениального Леонардо да Винчи, лично для Константина Федоровича не является примером. Он, петербургский нотариус, намерен дать своему сыну юридическое образование, сделать его преемником своего дела, способным устроить свою судьбу и быть полезным отечеству. Россия нуждается в общественных деятелях, а не в рисовальщиках. Поэтому Академия художеств, по мнению отца, должна быть полностью исключена. Возникший семейный конфликт был первым серьезным жизненным испытанием для Николая Константиновича. И он его выдержал. Пожертвовав историческим факультетом в пользу юридического, юный Рерих тем самым отстоял перед отцом Академию художеств. Забегая вперед, отметим, что на историческом факультете Рериха видели чаще, чем на юридическом, но положенные экзамены сдавались на последнем.

В 1893 году Николай Константинович окончил гимназию. Осенью того же года он сдал вступительные экзамены в Академию художеств и поступил в Петербургский университет. Началась студенческая пора, и первые вехи жизненного пути как будто определились. Правда, отец и сын так и не пришли к единому мнению. Отец был убежден, что занятия на юридическом факультете оттеснят увлечения юности. Сын же страстно желал стать художником. Распорядок дня Рериха-студента складывался примерно так:

подъем в девять часов утра,

с десяти до часа – занятия в Академии,

с часа до трех – университет,

с трех до пяти – работа над эскизами,

с пяти до девяти – вечерние классы и практические занятия в Академии,

с девяти до двенадцати ночи – чтение, литературная работа, встречи с друзьями и знакомыми, участие в студенческих кружках.

Праздничные дни и каникулы были заполнены выездами на натуру, археологическими раскопками, охотой. Последняя стоит того, чтобы сказать о ней несколько слов. Николай Константинович пристрастился к охоте еще с гимназических лет. Он не отличался крепким здоровьем. Продолжительные бронхиты часто прерывали школьные занятия. После третьего класса доктор настоятельно рекомендовал как самое радикальное для здоровья средство зимние и весенние охоты. Управляющий Изварским имением Михаил Иванович Соколов, похожий на "Топтыгина по виду и по своей любви к охоте и лесу", помог мальчику понять романтику лесной жизни. Лес – это особое царство, требовавшее выносливости, сноровки, умения разбираться в неожиданных сложных ситуациях. Заядлый охотник и гимназист ходили в многодневные лесные походы, бродили по незнакомым местам, перебирались через обширные моховые болота с опасными "окнищами", разыскивали звериные тропы, заслушивались на утренней заре пением птиц.

Любознательный и остро чувствовавший красоту природы мальчик скоро полюбил лес и увлекся охотой. В молодости этому пристрастию была принесена немалая дань. Стасов, поздравляя как-то Николая Константиновича с именинами, писал ему:

"...а позвольте спросить, как Вы провели свой торжественный день бенефиса и что Вы во время его прохождения делали? Если ничего больше, как только на охоту ходили, да бедных птиц били, ничем не повинных ни душой, ни телом, ни хвостом, ни лапками, что Вам скучно и нечего делать, и ничего Вы лучше не придумали, как лишать кого-то жизни от нечего делать, – то я Вас не хвалю ничуть и желаю Вам, чтобы тот или иной Никола поскорей от Вас отступился и повернулся к Вам задом, – что это, дескать, за огромный протеже у меня, только и умеет, что простреливать насквозь чужие головы и зады. Нет, нет, ради самого господа бога (которого я, впрочем, мало знаю и мало утруждаю собой) и всех его святых прошу Вас это негодное дело бросить и ни до каких курков и зарядов больше никогда не дотрагиваться".

Но эти советы мало охлаждали охотничий пыл Николая Константиновича. Охотился он не от скуки и тем более не от "нечего делать". Пожалуй, даже потребность общения с природой была не единственной причиной охотничьей страсти. Энергичный юноша жаждал новых ощущении, искал возможности проявить находчивость, смелость. Не случайно впоследствии художник часто повторял восточную пословицу: "Удалый просит лук ­птицу он сам достанет".

Всегда подтянутый, корректный, с открытым взглядом и приветливой улыбкой, Рерих-студент производил впечатление очень общительного человека. Он охотно заводил знакомства, умел слушать собеседника и поддерживать разговор, искал дружбы со сверстниками. Но дружба давалась ему не просто. При всей своей общительности Николай Константинович не так-то легко допускал посторонних до своего "святая святых", и друзья часто наталкивались на глухую стену "инаковерующего". Дело в том, что Николаю Константиновичу был чужд свободный студенческий быт. Так называемая "богемная жизнь", которой не прочь были щегольнуть будущие художники, не вызывала у него интереса. Его коробила словесная распущенность. В дневнике двадцатилетнего студента читаем: "Чего мне стоило научиться не краснеть при каждом скоромном слове – ведь глупо, а не мог сдержаться и краснел, недаром Мирошников называл красной девицей, а другие и теперь еще белоснежкой". При философском складе ума и настойчивости в достижении поставленных целей поведение молодого Рериха подчас казалось излишне рассудочным, и ему приходилось испытывать недоверие сверстников. "Не похож ты на нас, академистов, – говорил Николаю Константиновичу его друг Леон Антокольский, племянник знаменитого скульптора, – когда другие в свободное время сидят себе по домам, распивают чаи да болтают, ты все что-то работаешь и обдумываешь". Так говорили друзья. Недруги отзывались резче. Обвинений в обособленности, эгоизме, честолюбии отпускалось с лихвой. Порой это вызывало у Рериха негодование и в то же время чувство повышенной требовательности к себе и окружающим. Однажды Николай Константинович записал в дневнике:

"Насколько я люблю похвалу и насколько она меня поднимает, настолько удручает и огорчает резкое порицание... А все самолюбие, ох какой кнут это самолюбие, так и стегает, ни минуты покоя. А все же лучше его иметь больше меры, чем меньше. При нем можно сделать много такого, чего без него не сделаешь".

Чувство отчужденности, вызываемое недоверием однокашников по Академии художеств и университету, усугублялось скептическим отношением отца к его занятиям живописью. Просматривая эскизы сына, он однажды заявил: "У тебя все не так, как у других". Полемизировать и доказывать, что снег бывает не только белым, а небо не только голубым, не хотелось. К тому же спор с отцом в конечном счете сводился не к проблемам живописи, а к обсуждению возможности существовать на правах "свободного художника", при этом принося пользу обществу. И доказать это нужно было в первую очередь самому себе. Николаю Константиновичу не приходилось думать в молодости о хлебе насущном, но с поступлением в Академию художеств денежные проблемы часто его тревожили. Идти против воли отца и вместе с тем обращаться к нему за каждым рублем было неловко, а потребность в деньгах, даже при самом скромном образе жизни, заметно возрастала. Нужно было приобретать краски, холст, книги, пополнять археологическую, нумизматическую и минералогическую коллекции, тратить на театр, концерты, загородные поездки. Так что уже в студенческие годы Николай Константинович стал задумываться о заработке. Он не строил себе иллюзий относительно выгодной продажи картин и принялся за то, с чего начинали многие русские живописцы, – за иконопись. Через хороших знакомых он получал церковные заказы, они сулили верные доходы. Однако, работая по шаблонам, Рерих опасался приобрести навыки ремесленника. И материальные заботы породнились с "муками творчества": "На днях получил два заказа. Сретение и перенесение мощей св. Николая", – заносит он в дневник. Второй заказ никак не давался начинающему художнику, и он отказался от него. А через несколько месяцев в дневнике появилась новая запись: "Черт меня дернул отказаться от переноса мощей Николая... денег нет... Попробую опять сочинить, может, еще не поздно".

Помимо иконописи, Рерих зарабатывал деньги и литературным трудом. Он пробовал себя в разных жанрах. Времени для литературных занятий было в обрез, и Рерих писал небольшие рассказы, очерки, аллегорические сказки, стихи. Регулярно читал столичные журналы, заводил знакомства в редакциях, предлагал для публикаций очерки и рисунки, отстаивал свои интересы. Вот одна из его дневниковых заметок: "...целый день сижу за журналами. Благодаря первому числу их нанесли такую массу, что еле-еле справился пересмотреть. Царь небесный, какая масса пасхальных рассказов и как все они неоригинальны и однообразны... На днях издатель мне говорит, все вы, господа художники, вечно даете такой материал, который никому, кроме вас, неинтересен (это намек на исторический жанр мой). Видите, сладкий какой! Сам платит по два двугривенных за рисунок, да еще хочет темы навязывать, то есть отнять у художника последнюю искру – работы на свою тему".

Говоря об увлечениях молодого Рериха, нельзя обойти молчанием его любовь к музыке. Она зародилась еще в отцовском доме. В голубой гостиной стоял большой блютнеровский рояль. Время от времени хрупкая девочка приводила за руку слепого старика настройщика. После настройки он садился за рояль и играл. Музыка завораживала, будила неясные образы, требовала зрительного воплощения. К студенческим годам выработались уже определенные вкусы. Пленительную силу обрела музыка Римского-Корсакова, Глазунова, Лядова, Аренского. Рерих стал постоянным слушателем известных Беляевских симфонических концертов в Дворянском собрании. Регулярно посещались и концерты Русского музыкального общества в консерватории. Позднее пришла пора Вагнера, Скрябина, Прокофьева. Влечение к музыке не остывало с годами. Достаточно сказать, что, снаряжаясь в научные экспедиции и безжалостно изгоняя каждый лишний килограмм груза, Рерих брал с собой патефон с пластинками. Пора детства и юности – важнейшая пора для становления творческой личности. С ранних лет Рериха увлекает своеобразный богатый мир, овеянный красотой и романтикой: героическое прошлое Руси, загадочные страны Востока, чарующие звуки музыки. Уже в эти годы проявились самые разные черты многогранного таланта Рериха. Они во многом определили его будущий путь и дали могучие всходы.

 

Печать E-mail

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter
Просмотров: 524