Письмо А.М. Кадакина К.П. Беликову
Пятигорск, 2 августа 1983 г.
Здравствуй, дорогой Кирилл!
Извини меня за столь долгое молчание, но я тебе по телефону, перед отъездом из Москвы, объяснил его причины. Мне хотелось просмотреть еще раз всю рукопись книги поподробнее, чтобы изложить тебе не столько отдельные замечания (они отмечены на полях книги), сколько высказать общее мнение и поделиться мыслями об ее издании. Буду излагать по пунктам.
1. Безусловно, и здесь не возникает абсолютно никаких сомнений, материал, собранный Павлом Федоровичем, очень ценный. Фактически впервые сконцентрированы в одном месте и множество биографических фактов о С. Н., и делаются разборы его основных произведений, и приводится много цитат, – в целом такое собрание материала ни в коем случае не должно пропасть, и в этом я вижу твою наипервейшую задачу – любыми способами, с привлечением людей, специалистов и всех тех, кто небезразлично относится к Рерихам, эту книгу издать. Тем более что скоро будет юбилей С. Н., да и вообще такая книга разлетится мгновенно, ведь интерес к Рерихам, и в частности к С. Н., не ослабевает, а каждодневно увеличивается.
2. В нынешнем виде книга к печати, конечно, не готова. Как жаль, что твой отец не успел подготовить ее к публикации! У меня сложилось впечатление при проработке книги, что, чувствуя себя уже неважно, он очень торопился подвести ее как можно ближе к нашему времени, но в окончательном виде связать весь материал в тугую, плотную и завершенную форму не успел. Очень удались у П. Ф. искусствоведческие, художественные описания, анализ и трактовка картин, т. е. та часть, где отец рассматривал творческую сторону деятельности С. Н. Именно на этом хорошем фоне, по-моему, менее удачно получилась биографическая часть, особенно ближе к концу книги. Подчас идет хронологическое изложение приемов их в Москве, НРБ, причем визиты в Москву, как ты заметишь, очень похожи один на другой, особенно в протокольной их части (приняли их те-то, прием в Посольстве Индии, Минкультуры СССР и т. п.). Конечно, это мое личное мнение, но мне кажется, что в последней части книги следовало бы «сжать» изложение подробностей этих визитов, в том числе и последнего (они читателю не очень нужны и мало что дают) и сконденсировать все внимание на теме, которая у П. Ф. хорошо звучит в книге, но которая несколько размывается биографическими подробностями, – теме неразрывной связи С. Н. с родиной, с делом советско-индийской дружбы.
3. По мере знакомства с рукописью я обратил внимание на некоторые «нарушения ритма» (если можно так сказать) книги. И опять это происходит «на стыке» материала искусствоведческого и биографического. Здесь хорошо бы поработать опытному журналисту или писателю и «стыковать поплотнее», «спаять» эти моменты.
4. Наблюдается некоторая архаичность в названиях реалий (Хрущев, Ворошилов, Фурцева и т. д.); местами, как мне показалось (тем более, что я очень хорошо знаю С. Н.), ощущается чрезмерное влияние Святослава Ни[колаевича] и в подборе слов, и в описаниях, и даже просто в языке (например, злоупотребление словом «именно» – чисто характерная черта для С. Н. [1]). По тексту я делал пометки и иногда на полях высказывал замечания, а что, по моему мнению, совсем не проходит, правил. Дорогой Кирилл, не принимай ни в коем случае мои поправки как какую-то догму или важное, авторитетное слово. Я очень прошу отнестись к ним больше как к предложениям, направленным на улучшение книги. При всем этом от каких-то кардинальн[ых] предложений по перекройке рукописи я воздержался, поскольку, во-первых, не имел от тебя полномочий и во-вторых, я с большим уважением отношусь к памяти Павла Федоровича и тому труду, который он, к сожалению, не успел завершить.
В целом, дорогой Кирилл, по мере знакомства с моим карандашом ты поймешь, что я имел в виду, и в случае, если не согласен, – просто его сними ластиком. Несколько поправил я рукопись и чисто редакторски, но это уже чисто технический аспект.
5. Что же делать дальше? Я повторяю свое убеждение, что книгу издать надо обязательно, при любых вариантах и обстоятельствах. Может, есть возможность найти порядочного человека (журналиста, писателя), который бы подправил то, что не успел сделать Павел Федорович, и подготовил бы рукопись для сдачи в издательство. При этом, конечно, во вступлении или аннотации можно будет, скажем, тебе поблагодарить тов. N за содействие в обработке рукописи, но я придерживаюсь твердого мнения, что книга должна пойти за именем Павла Федоровича и не иначе, так как она даже сейчас, даже в нынешнем виде – вполне законченное произведение, требующее незначительной в целом-то доработки. Из-за своей занятости, к сожалению, плотно заняться ею я лично вряд ли смогу, хотя готов всегда высказать мнение, прочитать, сделать предложения – ведь я совсем не безразличен к книге о Святославе Николаевиче, с которым меня связывает давняя дружба, и к памяти Павла Федоровича.
Вот, дорогой Кирилл, мои мысли в связи с рукописью. Извини еще и еще много раз, что я так долго держал ее у себя. Возможно, я высказал их несколько «обще», «в целом», но по полям страниц ты увидишь поправки. Если возникнут какие-либо конкретные вопросы, давай их решать сообща. Да и в принципе я очень хотел бы узнать твою реакцию на мои предложения и с нетерпением буду ждать твоего письма или звонка. <...>
Извини, Кирилл, что рукопись пришлось пересылать двумя пакетами – не брали, т. к. нельзя посылать бандеролью более 1 кг веса.
Мои самые теплые приветы твоей матушке и всем близким. Очень жду письма. Тебе мои самые добрые пожелания.
До встречи! Крепко жму руку.
Твой А. Кадакин
[1] Видимо, это потому, [что] С.Н. очень много рассказывал устно Павлу Федоровичу. (Прим. – А.К.)