Значение святынь в жизни народа и необходимость их защиты

А.В. Иванов,
доктор философских наук,
профессор Алтайского государственного
аграрного университета,
Барнаул

 

Н.К. Рерих

П.И. Новгородцев

Ключевые смыслы слова «святыня»

Важнейшие слова родного языка никогда не обманывают своих носителей, ибо их смыслы и звуки поверх потока времени укоренены в надземных слоях мирового бытия. «Если бы <…> направленному на целокупность языков изучению, – писал в этой связи выдающийся немецкий филолог Вильгельм фон Гумбольдт, – удалось пробудить первобытные воспоминания – как бы приравнять слова к иероглифам, излить на нынешнее поколение часть духа изобретателей языка, который, конечно же, был новее, чище, ближе к происхождению вещей, проще и смелее в сочетаниях, – то жизнь стала бы совсем иной и совершенно иная свежесть распространилась бы на речь и – благодаря ее обратному влиянию – на мышление» [1, с. 366]. Такие слова, согласно Гумбольдту, можно уподобить родникам культуры, из которых люди пьют воду живую и вечную, и она никогда не иссякает…

Коренное русское слово «святыня» относится к разряду именно таких живоносных слов. Говоря языком П.А.Флоренского, святыня как символ надмирного бытия – «отверстие, пробитое в нашей субъективности» [2], позволяющее приобщиться к иной – истинной и объективной – реальности, к горнему порядку и первооснове вещей. Святыня самим своим существованием на Земле, в реальном месте и в реальном времени предстоящая нашим телесным очам, призвана вырвать дух из платоновской пещеры и дать вкусить света истинного бытия.

Горний Свет, пробивающий хаос и тьму мира дольнего, – вот первое метафизическое определение, воплощенное в самой этимологии этого наиточнейшего русского слова. Уничтожьте святыни, и человеческий мир лишится единого живоносного Света, рассыплется в прах, будет окутан мертвенной тьмой и напрочь утратит свою онтологическую сверхвременную основу. П.А.Фло­ренский так раскрывает метафизику этого премирного Света, струящегося через святыни из горнего мира в наш земной мир. «Среди метущихся обстоятельств времени, – пишет о. Павел, анализируя “Троицу” Андрея Рублева, – среди раздоров, междоусобных распрей, всеобщего одичания и татарских набегов, среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному взору бесконечный, невозмутимый, нерушимый мир, “свышний мир” горнего мира. Вражде и ненависти, царящим в дольнем, противопо­ставилась взаимная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер горних. <…> Она – своею голубизною, музыкою своей красоты, своим пребыванием выше пола, выше возраста, выше всех земных определений и разделений, есть само небо, есть сама безусловная реальность, есть то истинно лучшее, что выше всего сущего. Андрей Рублев воплотил столь же непостижимое, сколь и кристально-твердое и непоколебимо-верное видение мира» [4, с. 363].

В этимологии слова «святыня» скрыт еще один важнейший смысл: святыни есть носители и хранители святости, благодати Духа Святого. Святость есть одействованный (от energeia (греч.) – действие) Свет высших слоев бытия, его энергийная претворенность в какой-то подвижнический земной поступок и в реальные земные лики. «Святые суть те, – писал С.Н.Булгаков, – кто подвигом своей действенной веры и деятельной любви осуществили в себе свое богоподобие и тем явили в силе Божий образ, чем и привлекли к себе изобильную благодать Божию» [5, с. 261]. И далее: «…Святым и за гранью смерти дано творить дела любви не в качестве подвига для своего спасения, которое уже совершено, но, действительно, для помощи в спасении других собратий. И мера силы этого деятельного участия соответственна мере духа и величию его подвига» [5, с. 263]. Святыни хранят нетленную память о святых подвижниках веры и их святых делах, выступая неоскудевающим источником благодатных энергий для приходящих на поклонение к ним.

Отсюда святыня – это также место с особой аурой духовной высоты и вечности. Здесь люди становятся лучше и чище. Святыня в этом плане еще всегда и святилище – неважно, является ли она религиозным храмом в собственном смысле слова или «светским святилищем», куда приходят приобщиться к истинным художественным или научным ценностям. Так, для России святынями-святилищами являются ныне и Успенский храм Московского Кремля, и Большой театр, и здание Московского государственного университета [6]. Здесь мы укореняемся в онтологических средоточиях бытия, несущих свыше весть о вечной красоте и вечной правде. Эти онтологические центры подобны столпам солнечного света, пробивающим пелену серых облаков и образующим прочную вертикаль человеческого и природного существования. Они освещают и освящают также и все горизонтальное земное пространство [7], придают ему порядок и смысл, выделяют ближайшие слои и оттеняют периферию. Недаром церкви ставились на высоких берегах рек и на взгорьях; иконы вешались в красном углу дома; в любом почтенном университете или театре всегда есть музей, повествующий о славных страницах их истории. Близ святынь человеческая душа утверждается на чем-то существенном и жизненном, что помогает ей превозмочь тягу к эгоистическому самоутверждению и социальному обособлению.

Святыня, таким образом, служит местом и одновременно средством преобразования хаоса в Космос, знаком победы любви над ненавистью, красоты над безобразием, смысла над бессмысленностью, светоносной сущности вещей над майей мира. Святыня – оплот веры в непрерывность жизни, сокрушающей ужас смерти и мрак забвения. Благодаря святыням не распадается связь Земли и Небес, а в земных пределах воцаряется твердый иерархический порядок мест и ценностей.

 

Значение святынь в жизни народа

Пребывание возле святынь несовместимо ни с какой низостью и развязностью, ни с какой пошлостью и суесловием, а тем более – с кощунством. Это отметил еще В.Даль, писавший, что «святым зовут вообще все заветное, дорогое, связанное с истиною и с благом. <…> Святыня – <…> чему поклоняемся, что чтим нерушимо» [8, с. 161–162].

Антиподы святыни – фетиш [9] и идол [10], искусственно и насильственно навязанные обществу в качестве объектов всеобщего поклонения. Вся современная массовая культура и пиаровские технологии покоятся на искусственном производстве, распространении и периодической смене идолов и фетишей. Посред­ством фетиша (ничтожной вещи, но к которой требуют относиться как к священному предмету) и посредством идола (заурядного земного человечка, которого наделяют качествами святого или героя) мастера темной закулисы всегда норовили и норовят затмить и опорочить подлинные святыни: заменить естественный свет высших миров ложным земным блеском; поставить на место духовного подвига – популярность в глазах обывателя; заставить формально и механически подражать кумирам, а не творчески уподобляться высоким жизненным образцам. Идол и фетиш не имеют прочного бытия, они не укоренены в структуре мирового целого, а являются бесовскими виртуальными порождениями, в какую бы изощренную словесную мишуру (типа постмодернистской) они ни кутались и в какой бы прельстительной обертке ни преподносились.

Святыни на фоне борьбы с этими бесовскими порождениями требуют особой заботы и бдительной охраны. Недаром народ так бережет их от внешних врагов и от собственных осквернителей, ибо защита святынь есть защита света, святости, чистоты родной земли, национального и индивидуального достоинства. Пока хранятся святыни в неприкосновенности и осуждаются кощунства – до той поры народ способен на высокий исторический подвиг и никогда надолго не подпадет под власть фетишей и ложных кумиров.

Знак обладания подлинными национальными и религиозными святынями – уважение святынь другого народа и святынь других религиозных традиций. Свидетельство жестокосердного варварства и мракобесия – целенаправленное унижение и уничтожение чужих святынь. Существует закон исторического возмездия: не глумись над чужими святынями, ибо в этом случае неизбежно будут сокрушены объекты твоего собственного верования.

Отличие подлинной национальной святыни как абсолютной ценности, не меркнущей во времени и окруженной ореолом подвига, от ценностей сугубо относительных, а тем более от псевдоценностей и псевдосвятынь (таких, как здание нью-йоркской биржи для американцев) – это ее способность всегда подвигать душу человека к добру и нравственному совершенствованию, к творческой самореализации и общему благу. Границы же праведной защиты своих святынь пролегают вплоть до границы святынь иных народов и конфессий. «Умей защищать свои святыни, не оскорбляя чужих» – вот максима истинно национального бытия, в отличие от узколобого национализма и шовинизма. При этом проявляется следующая важная закономерность: краеугольные святыни одной культуры никогда не опровергают и не подрывают краеугольных святынь чужой культуры или чужой религиозной традиции. Напротив, непредвзятый подход всегда выявит их глубинную синархию и соразмерность, ведь святыня есть всегда благая весть о подвиге, о вдохновляющем примере бесстрашного служения высшему и обуздания низшего. В святынях и посред­ством их народ чтит своих великих учителей, духовных водителей и героев, места своих величайших исторических свершений и очищаю­щих душу страданий. Святыня всегда имеет зримое воплощение в виде реального человеческого лика, материального предмета или исторического события, связанного с определенным земным местом и временем. Святыни, как и идеалы, никогда не бывают бесплотными. В них вечные и объективные ценности духа обретают осязаемые плоть и кровь. К святыням причащаются, как причащаются к плоти и крови Христа, дабы стать сопричастными его духовному подвигу.

Святыня – это не музейный экспонат. Музейный экспонат может быть величайшей национальной святыней, как, например, икона Владимирской Божьей Матери, «Троица» Андрея Рублева или Знамя Победы, водруженное Егоровым и Кантария над взятым рейхстагом. Но святыня отличается от простого музейного экспоната тем, что она является не просто предметом, свидетельствующим о памятных событиях прошлого, но она есть значимый фактор именно настоящей духовной жизни народа, его раздумий, открытий и прозрений. Святыня – не архивная ценность, а заква­с­ка культуры и ее несущий каркас. Вот что писал в этой связи о значении Оптиной пустыни для русского народа П.А.Флоренский: «Оптина, выдаваясь не столько отдельными исключительными лицами, сколько гармоническим сочетанием и взаимодействием духовных сил, всегда была и есть, есть в настоящее время, как целое, могучий коллективный возбудитель духовного опыта, я осмелюсь сказать, единственный в России… Было бы с нашей стороны великим преступлением не перед группою монахов, а пред культурою будущего не употребить всех возможных усилий для сохранения Оптины в ее целом, то есть не как стен и рукописей, а того невидимого и не осязаемого физически водоворота, который во всяком приблизившемся к нему пробуждает, впервые, может быть, острое сознание, что кроме внешнего отношения к миру есть еще внутреннее, бесконечно более важное, дающее ощутить глубины бытия и миры иные» [4, с. 412].

Святыни, исходя из этой мысли отца Павла, представляют собой духовные скрепы народного быта и в диахроническом, и в синхроническом планах. Благодаря им разные поколения (и деды, и внуки) укореняются в единых основополагающих ценностях существования. Вокруг святынь сходятся в желании приобщиться к единым культурным истокам разные социальные слои и этнические группы населения. Так, к духовно-природным святыням реки Катуни и горы Белухи на Алтае приходят причаститься представители и тюркского, и угро-финского, и славянского этносов многонациональной России-Евразии. На защиту озера Байкал встают и русские, и буряты. В ту же Оптину пустынь приезжают приобщиться к святыням православной веры и предприниматели, и интеллигенты, и пролетарии. На Бородинском поле отец и дед приобщают мальчика к традициям русского ратного подвига, а бабушка и мать рассказывают девочке о величайшей женской верности, явленной вдовой погибшего на Бородинском поле генерала Тучкова. Но на том же Бородинском поле проникаются гордостью за героизм своих предков отнюдь не только русские, но и калмыки, и грузины, и представители тюркоязычных народов. Это – не только славянская, но и всеевразийская святыня. Последние особенно важно чтить и сберегать в темные дни исторического безвременья и беспамятства.

Святыни – уже в силу того, что возникает естественное желание оградить их от разрушения и забвения, – подвигают людей к сознательному социальному единению, к культурному творчеству и к индивидуальному совершенствованию. Собственно, это три­единство и образует Добро с большой буквы.

 

Агиократия – власть святынь

В России всегда были святыни, без которых народ не мыслил своего жития и к которым он всегда обращался в трудную годину как к вестницам иного мира и как к источникам силы для противостояния тьме. И быть может, именно сегодня – в ситуации общемирового политического и экономического раздрая, мировоззренческого хаоса, восстановление власти святынь является самой насущной национальной задачей.

Одна из святынь – качественный и бескорыстный труд на общее благо. Трудовыми святынями русского народа являются деревянный церковный ансамбль на острове Кижи в Онежском озере и гидросистема Соловецкого архипелага; царь-пушка и царь-колокол Московского Кремля; храм Покрова на Нерли под Владимиром и музей-усадьба в Коломенском с церковью Вознесения; космический корабль, в котором Гагарин совершил первый полет в Космос, и станции Московского метрополитена. Такие святыни приобщают к красивому и качественному труду – труду, посред­ством которого преображается и совершенствуется мир.

Святыни связаны с ратными подвигами наших предков – местами великих битв и боевыми облачениями народных героев, знаменами особо отличившихся воинских соединений и могилами доблестно павших в сражениях. У каждого народа они свои и всегда образуют внутри себя естественную иерархию. Высшие из ратных святынь одного народа не оскверняют высших ратных святынь другого народа, даже если эти народы непосредственно сталкивались на поле брани. У русских есть три величайшие святыни – три поля эпохальных битв, где были явлены образцы величайшего национального мужества и стойкости. Это Куликово поле, Бородинское поле и поле танкового сражения под Прохоровкой. И здесь уместно спросить: разве русское почитание ­Куликова поля оскорбительно для татар, особенно если учесть, что одними из его главных героев были татары Андрей Черкизович и Семен Мелик, бившиеся с мамаевским интернациональным сбродом за свободу многонациональной России-Евразии на стороне русских войск? И разве не француз Наполеон с восхищением промолвил, что на Бородинском поле русские стяжали себе славу быть непобедимыми? И разве не преклоняются честные немцы перед героизмом советских воинов, освободивших их самих от фашистской чумы, разве не Курская дуга окончательно подтвердила факт коренного перелома в войне и историческую правоту русского оружия? Поразительно, но ничто так не свидетельствует о важности милосердия и недопустимости насильственных завоеваний, как коренные ратные святыни народов!

Есть святыни высокого культурного творчества – художественного, научного, философского. Через них национальный гений явил себя особенно ярко и вдохновляюще, и их свет сподвигает каждое вступающее в жизнь поколение устремляться к покорению новых культурных высот. Чаще всего такая национальная творческая святыня является и мировой святыней. Это может быть конкретное произведение искусства – «Слово о полку Игореве», «Война и мир», «Боярыня Морозова» или «Лебединое озеро». Это может быть музыкальный инструмент великого композитора, рукопись философа или экспериментальный прибор гениального ученого. Эти предметы – не просто реликвии, они несут на себе творческую печать духа, как бы светятся изнутри энергией высокого накала. Сегодня экспериментальная наука все больше подтверждает идею П.А.Флоренского о том, что вещество подлинной культуры как бы проработано и преображено работой духа, в отличие от простого вещества, к которому не прикасались творящая рука и пытливая мысль человека [11, с. 164–165].

Наконец, свет высокого творчества может изливаться в мир из тех мест, где непосредственно жил и работал гений или где собирались выдающиеся деятели национальной культуры. Быть может, это иерархически самые высокие творческие святыни народа, ибо хранят и оригиналы великих произведений, и личные вещи гениев национальной культуры, и непосредственное природное окружение, где эти гении формировались и черпали материал для своего вдохновения. К таким величайшим творческим святыням России относятся пушкинское Михайловское и толстовская Ясная Поляна, Царское Село и подмосковная музей-усадьба Абрамцево, лермонтовские Тарханы и усадьба Чайковского в Клину. Список таких мест можно, конечно, продолжить. Подобные святыни культуры чаще всего не являются простыми хранительницами духовных ­сокровищ, но выступают своеобразными центрами-святилищами именно современного культурного ландшафта: собирают вокруг себя талантливых людей и неравнодушную молодежь. Здесь работают творческие кружки и лектории, художественные школы и клубы – это воистину бастионы света, они действеннее всего противостоят агрессивной тьме и бескультурью. Недаром за сохранение практически каждого такого центра культуры шла и по сей день идет самая настоящая война. Здесь уместно будет вспомнить великого воителя за сохранение пушкинского наследия в Михайловском и всего, что связано с именем Пушкина, – С.С.Гейченко. Чем иерархически выше творческая святыня, тем более она нуждается в выдающихся хранителях и подвижниках. Это касается не только творческих, но, быть может, в еще большей степени духовных святынь народа.

Духовные святыни трудно отделить от святынь творческих, но чаще всего они носят религиозный характер в самом исконном значении слова «религия» (от religarе (лат.) – связывать, соединять), т.е. помогают человеку установить связь с горним миром, непосредственно свидетельствуя о реальности достижения выс­ших целей человеческой жизни. Благодаря святыням духа человек приобщается к Свету горнего мира, проникается его святостью и в этом свете восходит. Этот благодатный свет наполняет храмы, изливается из чудотворных икон и нетленных мощей. Он может быть связан со святыми источниками и озерами, витать над святыми горами и рощами, монастырскими обителями и скитами. Чаще всего есть живые носители и дарители этого божественного света, кто духовным подвигом стяжал благодать Духа Святого и остался в народной памяти как божий ходатай и заступник, как деятельный и любящий посредник между людьми и Богом. Особенным народным почитанием окружены святые места с давними традициями духовного подвижничества, с намоленными иконами и негаснущими лампадами, с мощами почивших праведников. Наиславнейшими для русских людей являются Киево-Печерская лавра, Саровская и Оптинская пустыни, Кирилло-Белозерская, Соловецкая и Валаамская северные обители. Впрочем, и любой малый духовный скит становится мощно действующим, коли крепится и множится светлыми помыслами ныне живущих. И напротив, прежняя твердыня духа может быть искусственно превращена в мертвое хранилище экспонатов или в место для отправления мертвого культа, если живые сердца вокруг потухли и умерла тяга к духовному подвигу. Защищать духовные обители народов всегда приходится не столько от внешних врагов (они, напротив, дух обители только крепят), сколько от внутреннего разложения и предательства. Известно – Свет Духа разгорается от сопротивления тьмы, но гаснет от простого недостатка масла в лампаде.

И наконец, в каждой национальной культуре есть главные святыни, святыни святынь, образующие метафизическую ось существования данного народа, наиболее зримо выражающие его базовые ценности и идеалы, концентрирующие вокруг себя его наиважнейшие исторические события и наивысшие культурные взлеты. Эти Святыни с большой буквы соединяют в себе черты и духовных, и творческих, и ратных, и трудовых святынь. У их истоков, как правило, стоят величайшие подвижники и учителя, ­воплощающие личностный идеал существования данной культурной общности. Если хочешь познать душу какого-либо народа – нужно приобщиться именно к таким краеугольным его святыням. В них всегда увидишь нечто близкое и понятное для тебя самого, т.е. по-настоящему общечеловеческое. Самое коренное национальное есть одновременно и самое общечеловеческое.

Такая Святыня святынь есть и в России. Это Троице-Сер­гиева Лавра, основанная преподобным Сергием Радонежским. Национально-культурное значение Лавры блестяще показано П.А.Флоренским в статье «Троице-Сергиева Лавра и Россия». Лучше и точнее его, жившего в Лавре, творившего в Лавре и сохранившего для потомков мощи Святого Сергия, все равно, как ни старайся, не скажешь. «Тут, – писал о величайшей русской святыне о. Павел, – не только эстетика, но и чувство истории, и ощущение народной души, и восприятие в целом русской государст­венности, и какая-то, труднообъяснимая, но непреклонная мысль: здесь, в Лавре именно, хотя и непонятно как, слагается то, что в высшем смысле должно назвать общественным мнением, здесь рождаются приговоры истории, здесь осуществляется всенародный и, вместе, абсолютный суд над всеми сторонами русской жизни. Это – то всестороннее, жизненное единство Лавры, как микрокосма и микроистории, как своего рода конспекта бытия нашей Родины, дает Лавре характер ноуменальности. Здесь ощутительнее, чем где-либо, бьется пульс русской истории, здесь собрание наиболее нервных, чувствующих и двигательных окончаний, здесь Россия ощущается, как целое» [3, с. 353].

Действительно, Лавра есть чудо русской архитектуры и русского строительного мастерства, создававшееся трудом многих поколений; но она есть и наша ратная святыня, ибо не раз выдерживала осады врагов. Одна героическая оборона Лавры против польских интервентов чего стоит, когда вся Россия истлевала в кощунствах и предательствах, и только немногочисленные защитники Сергиевой Обители незыблемо стояли в Свете Правды и Чести. А легендарное напутствие святого Сергия князю Дмитрию Донскому накануне Куликовской битвы! Мало того: Лавра всегда была центром искусства и художественных ремесел: гений Андрея Рублева, как известно, был зажжен именно здесь. Недалеко от Лавры расположены усадьба Абрамцево, знаменитые Хотьково и Радонеж, уникальные центры народных промыслов – те же Федоскино и Жостово. Кроме того, в Лавре всегда жили старцы редких духовных качеств и прозорливости. Есть они там и поныне.

Да вот только не принято ныне прислушиваться к их мудрому слову; не внимает власть гласу святынь, словно можно и вовсе без них строить государство, совершенствовать экономику, развивать искусство и укреплять нравственность. Тщетно! Если святыни не светят подлинным духовным светом [12], – тогда рано или позд­но все неизбежно затапливает липкая удушающая тьма. Если в храме не горят лампады истинной святости – тогда их заменят языческие воскурения кровавым идолам и красные фонари домов ­терпимости.

Сознательное сердечное со-вестие с краеугольными святынями России является наилучшим гарантом и от бесплодного экономизма, и от политических ошибок, и от нравственной всеядности, и от общей жизненной слепоты, ведущих к смерти. В этой верно­сти основам и вере в их спасительный путеводный свет ­заключается сущность агиократии – власти святынь [13].

 

Литература и примечания

 

Печать E-mail

• Назад
• Вперёд